Текст книги "Мы родились и жили на Урале–реке... (СИ)"

Автор книги: Николай Фокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)

иначе, чем в нашей семье... На следующий день я постарался объяснить

родителям, почему мы не сможем переехать в н а ш дом: ” Простите

меня...Но мы живем по – другому, не так, как вы.. У нас – особая,

странная, на ваш взгляд, работа: оба сидим над книгами и тетрадями до

поздней ночи... А иногда и до утра... Ведь каждый день следует готовиться

к занятиям со студентами... Я по – прежнему люблю вас и буду помогать

всегда и во всем. Но, как вы в свое время, так и мы сейчас хотим жить по -

своему, своей семьей. Конечно, комната, в которой живем, темная, низкая..

Но там мы спокойно готовимся к занятиям... Да и дочкой есть кому

заниматься.. Наверное, скоро в детский сад скоро отправим. И еще вот что

скажу: предположим, что мы переедем сюда, а через год Владимир

возвратится... Что тогда?. Делить с ним горницу?. Или уезжать? И кому?

305

Ему или нам?.. Ссориться с братом из – за комнаты я не хочу и никогда не

буду... Пусть остается так, как есть..”

Родители были недовольны и обижены моими словами.. Особенно

отец.. Он надеялся, что я соглашусь с ним: ведь они стараются облегчить

нашу жизнь, сделать ее более благополучной и обустроенной...Но старый

казак, видно, забыл, что я – его сын, что характером похожу на него, -

своего отца...

Мама, конечно, тоже хотела видеть рядом с собой и меня, и мою

семью.. Она с нескрываемой теплотой и сердечным радушием относилась

к старшей снохе..

И Оля отвечала ей глубоким уважением и душевной теплотой.. В

годы, когда я учился в Ленинграде, она часто бывала в доме свекрови..

Там ее всегда встречали приветливо, гостеприимно.. Большую радость

вызывал и приход ( вместе с мамой) маленькой Наташи: ведь для .дедушки

и бабушки она была не только красавицей и забавной малышкой, но и

единственной тогда “н а ш е й” ( т. е. Фокиной) внучкой, чему они

придавали серьезное значение...: .

Мама мало и сдержанно говорила во время этой моего объяснения с

отцом, внимательно выслушала мои возражения, хотя я знал, что она

полностью поддерживает отца. Мама старалась найти и в моих, и в

отцовых словах справедливый общий “резон”, способный несколько

успокоить и примирить спорщиков. Но, кажется, не находила его... .

Однажды, после очередного бурного “мужского” разговора, мама

решительно повторила те слова, которые и раньше: говорила: “..Хватит

вам обоим головами крутить. Хочет сын жить отдельно, – что ж, пусть

живет...Думаю, нас не бросит и без денег и помощи не оставит. Дочь с

зятем рядом... Да и сами еще что – то можем делать... Нечего тащить сына

в дом... Может, старший скоро совсем вернется...”

Кажется, мама своим беспокойным и чутким сердцем могла

предугадать и предсказать будущее: она была уверена в том, что Владимир

с женой не задержится в далеком поселке...

5

В год “домашнего одиночества” родители, конечно, жили несколько

труднее,

чем

прежде..

Не

материально,

а

психологически,

духовно...Впрочем, когда им было легко и просто?.. Вся жизнь протекала в

постоянных делах, заботах и тревогах Они не забывались и сегодня...

В повседневных делах родителям помогали Шура и зять, я и Оля...В

доме и во дворе, как и раньше, царил привычный порядок. Накануне

306

родительских праздников объявлялась “кампания за красоту и чистоту” на

всей нашей территории. Однако отец, всегда ревниво относившийся к

своему хозяйству и “богатству”, неохотно и нечасто обращался к

“молодежи” за серьезной помощью: самолюбие не позволяло ему

признаваться в физической слабости...

У родителей, по их признанию, постоянно “болела душа”.. Наверное,

поэтому они теперь не могли найти для себя спокойного, тихого дела : оно

в отсутствие детей часто становилось бесконечно тягостным и

безрадостным..

Мама тяжело чувствовала себя в серые осенние дни и бесконечно

длинные зимние вечера, когда все домашние дела были выполнены и

невольно возникали беспокойные мысли.. Конечно, о детях.. Постоянная

(особенно в первые недели) тревога беспокоила и отца: он не сразу

избавился от чувства обиды, возникшей после разговора со мной, и

примирился с моими “пустыми” речами. Осенью он еще несколько раз

возвращался к разговору о “совместной жизни”... И вновь обижался на

меня.. Внешне тихая, “бездетная” жизнь воспринималась отцом тяжело.

Тишина, царившая в доме, действовала на него болезненно.. Осенние и

зимние ночи не приносили и ему внутреннего успокоения и

облегчения...Отец, как всегда, просыпался рано, задолго до рассвета. И

сразу же отправлялся во двор, но старые хозяйственные “владения” и

заботы уже не радовали отца так, как в “прежние” годы... Единственное

семейное “богатство” ( корова) его не особенно интересовало: ведь

Буренка полностью принадлежала маме.. Отец выходил на пустынную

улицу, чтобы убедиться, что тротуар перед домом чист. Соседние дома

виднелись в сумрачной полутьме как – то загадочно, дальние – казались

призрачными...Кое – где тускло светились огоньки: видно, кто -то, такой

же беспокойный, как отец, просыпался рано... Все было давно знакомо,

привычно... И уже не слишком сильно радовало. Наступивший день

разворачивался по известной “схеме”. И сразу предъявлял строгие

требования отцу...

Приведя себя в “порядок”, отец приступал к быстрому, “легкому”

завтраку ( хлеб без масла, стакан чая с долькой “кускового” сахара), затем

сразу же отправлялся в конюшню ( во дворе больницы) , готовил лошадь

(Карего) к поездкам по городу, обязательно проверял сбрую ( дуга, хомут,

вожжи и пр.) и телегу ( “...Не смазать ли колеса?.. Не проверить ли

спицы?.. Нет ли трещин в оглоблях?..”).. Дальше – база: продукты для

детского сада и больницы... Свою простую, но нужную многим работу

(“...ведь каждый день и детей, и больных надо кормить”) отец привык

выполнять аккуратно, добросовестно.

Поездка отвлекала его от печальных мыслей, заставляла

сосредоточить силы и внимание на “нонешних” делах. На некоторые из

307

них отец вынужден был обращать меньшее внимание. Так, реже, чем

прежде, стал развлекать детей веселыми поездками на телеге...Как – то

воспитательница пожаловалась, что после “прогулки с дедушкой” один из

детей стал кашлять. Отец воспринял ее слова как некое предупреждение -

и решил, что катать воспитанников в открытой телеге не следует...

Значительную часть рабочего времени он проводил во дворах

больницы и детского сада. Положение и обязанности отца, как некогда в

военкомате, стали теперь загадочно неопределенными. Он трудился как

рабочий – “многостаночник”: не только как возчик – снабженец... Охотно

занимался давно знакомыми, привычными делами...

Отец не хотел встречаться с больными, смотреть на их бледные,

страдающие лица, выслушивать жалобы на однообразную жизнь в

больнице и плохих врачей, успокаивать собеседников “разумными”

речами, которые они слушали неохотно: больным нравились собственные

речи..

Чтобы не слушать жалобы больных, отец уходил во двор детского

сада.. Там он охотно “боролся” за чистоту и порядок на его небольшой

территории: “готовил” к зиме деревья, осматривал песочницу, сжигал в

металлической бочке сухие листья и траву, проверял и укреплял забор и

калитку, засыпал песком лужи около здания ; накануне Нового года решил

поставить снежную бабу и построить небольшую ледяную горку... Когда

дети выходили на прогулку, внимательно наблюдал за ними, опасаясь, что

кто – то из прохожих может обидеть его “подопечных”... Внимательно, как

и раньше, выслушивал просьбы малышей “покатать на лошади”, но теперь

редко соглашался выполнять их желания...

Отец давно “перешагнул” шестой десяток жизни.. Но он по -

прежнему не мог и не хотел жить без привычной работы... Дорожил

“полезным” временем, особенно когда находился “при деле”. Не раз

спрашивал своих детей (или объяснял им?): “Как вы можете попусту

тратить целый день?.. “ Однажды, уже в начале 60-х, племянник, которого

мои родители не видели многие годы, пригласил их погостить у него ( в

небольшом городке соседней Оренбургской области) одну – две недели...

Возвратились родители домой радостные, довольные и поездкой по

железной дороге (мама – впервые, отец – после полувекового перерыва), и

радушием родственника и его семьи. Но, как позже признался отец, уже

через два – три дня веселое “гостевание без дела” стало для него

непривычно тягостным: отец не знал, как можно распорядиться своим

свободным временем в чужом доме...

... И сейчас отец находил радость и удовлетворение для себя лишь в

постоянной работе.. Возвращался вечером домой, уставший, задумчивый,

сосредоточенный на чем -то своем, важном... Поужинав вместе с мамой,

поговорив с ней о дневных делах и заботах, отец – после короткого отдыха

308

– обычно выходил во двор, где находил для себя “срочную” работу

(укрепить плетень, переложить дрова, проверить баз, подобрать остатки

сена и пр.)..Но, на самом деле, никакой важной и нужной работы у него не

было. Отец просто старался освободиться от постоянно тревоживших

душу мыслей: “Что делать теперь?. Как будем жить дальше, когда рядом

никого из детей нет?..”

Изредка, надеясь узнать радостные новости, слушал радио.. Но быстро

уставал ( как говорил) от “шумной хвальбы” и однообразных репортажей:

ведь каждый вечер сообщалось об “успехах и завоеваниях на трудовом

фронте”, о “подвигах героической советской молодежи” на целине и в

Сибири, о строительстве новых совхозов и заводов... Многое из

услышанного по радио отцу было уже известно, но в несколько ином,

“улично – базарном” толковании. И неизвестно было, кому можно верить...

Мама, глядя на усталого, подавленного, хмурого отца, пыталась

“вразумить”, успокоить его: “Остановись ты с этой своей работой...

Отдохни от нее...Много ли нам надо?..” Но старый упрямый казак думал и

поступал по – своему: “Надо дело исполнять, а его всегда много,

невпроворот...” Наверное, он был по – своему прав: ведь всегда

находилось что – то “несделанное”, но непременно “нужное”, если не

сегодня, то завтра... И к каждому дню работы следует быть готовым . Не

так ли? Иначе дела застанут человека врасплох... А отец не любил ничего

неожиданного, случайного...

6

Мама переживала разлуку с сыновьями, проводя большую часть дня в

полном одиночестве. И потому намного труднее и болезненнее, чем отец.

В отличие от него, который весь день был “на людях”, мама встречалась

(на короткое время) лишь с Шурой, со мной и Олей, изредка – с

некоторыми соседками и родственницами..

Она была по – прежнему приветливой, доброй, заботливой,

хозяйственной...Но за внешним спокойствием мамы скрывались

постоянная несколько болезненная напряженность и пугающий, но

тщательно скрываемый страх за детей, которых ее сердце воспринимало

такими же, какими они были для нее более десяти лет назад..

Привыкнув всю жизнь заботиться о муже и сыновьях ( дочь слишком

рано стала самостоятельной), исполнять нужные дому дела, она не могла

спокойно и терпеливо слушать и переносить тягостную тишину, царившую

вокруг нее. – в доме.. Конечно, разумом мама уже давно поняла, что дети

выросли и стали взрослыми, но душой никак не хотела примиряться с их

309

отсутствием, с отъездом “не весть куда”.. Некоторое успокоение она, как и

отец, находила в своей давно знакомой, “бесконечной” работе.. Каждое

утро мама вновь и вновь что – то мыла и чистила в комнатах, протирала

стекла окон и плиту -“голландку”, поливала цветы в горшках и пр.

Бережно ухаживала за Буренкой: до поздней осени каждое утро отгоняла

ее в табун, “пропускала” молоко через сепаратор, привычно ставила

кубатку (глиняный горшок) в печку и пр. Присматривала за курами,

имевшими “дурную привычку” незаметно убегать на соседний двор. И

через несколько минут оттуда до мамы доносились знакомые слова: “

Катенька, твои – то куры вместе с петухом опять к нам забрались...

Прогони их к себе, а то они все поклюют...”

.... Закончив все домашние дела, усталая, печальная мама – незаметно

для себя – погружалась в воспоминания о своей прошлой жизни, которая

состояла, в основном, из бесконечных забот и болезненных тревог... В

молодые годы она шила для “чужих” красивые наряды, позже – “гнула

спину” на своей бахче, ухаживала за коровами и телятами... Когда

появились в семье дети, постоянно беспокоилась об их здоровье:. “Не дай

Бог случится беда...” И она случалась – и не раз...Одна война, другая,

третья... Грабежи красных (“словно бандиты..”) во время “освобождения”

города... Голодные года. Смерть малышей... Неизвестно, как выжили

старшие: “Продали все, что имели и сумели продать...”

В минуты горьких воспоминаний страшная боль охватывала сердце и

душу.. Боль становилась совершенно невыносимой, когда вспоминала

Гриню.. Мама вновь и вновь жестко судила себя за то, что в том

“проклятом” сороковом году не сумела настоять на своем, и за то, что до

сих пор не узнала, когда погиб сын и где его могила: ”Только кто скажет?

И как это – пропал без вести?.. Неужто мой сын – вещь, а не человек?..

Может, еще живой, но почему же не пишет?

Боится?.. Но кого нынче бояться?...” Вопросов было много. Только

ответы на них мама не находила. И, не сдержав усилившейся душевной

боли, начинала плакать... Через несколько минут, чтобы успокоиться,

уходила в горницу. Там, склонившись перед иконой, она вновь и вновь

молилась.. О ком и о чем просила Матерь Божию, – никогда не говорила..

Но и без слов было понятно.. Конечно, о здоровье и благополучии детей.

Молитва успокаивала маму. На два – три часа забывалось горестное и

тревожное. Но настоящие радость и спокойствие приходили редко, -

только тогда, когда мама читала письма детей. И тогда она верила в их

скорое возвращение домой...

Постоянно, каждый день, в родительский дом “забегала” Шура. “На

часок”, – как она говорила: у нее своих дел много, и “от них никуда не

денешься”. Маленький сын требовал постоянного внимания... Дочь вот -

вот возвратится из школы. И муж обязательно придет на обед. Всех надо

310

было встретить, приласкать и накормить... Шура любила своего Ваню и

прощала ему “маленькие грешки” и “случайные срывы”... И мечтала о

своем собственном доме, где она была бы “полной хозяйкой”

Я, в отличие от сестры, не так часто посещал родителей, как хотелось

им... Заходил обычно днем, чтобы помочь маме в некоторых домашних

делах, требующих физических усилий (принести воду, дрова, уголь,

вынести золу, мусор и пр.). Или поговорить с ней о своей жизни и работе.

Отца видел редко: он обычно “путешествовал” по городу, выполняя “

важные” и “нужные” поручения заведующего больницей..

Но в воскресные дни мы, Оля и я, обязательно посещали моих

родителей вместе с дочкой. Они всегда приветливо встречали нас. Мама

.была по – настоящему счастлива, празднично настроена.. К нашему

приходу всегда готовила особый “гостевой” стол: только что испеченные

румяные пироги (с рыбой, мясом или капустой), пышные лепешки,

круглые ватрушки с ягодой, кипящий самовар и чашки.. Главной

“гостьей” для бабушки была, конечно, нарядно одетая внучка....

Мама подробно расспрашивала нас о работе, о студентах, которым я

читал лекции, и ученицах – медиках, с которыми занималась Оля...И

неоднократно задавала мне один и тот же вопрос: ”Почему так редко

заходишь? Ведь всегда есть дела, которые мне трудно исполнять без твоей

помощи...”

Мама, бесспорно, была права, упрекая меня в том, что я не понимаю,

как тяжело родителям без детей. Пытался найти “веские” оправдания,

ссылался на работу в институте, на трудности при подготовке новых

лекций, постоянные заседания и пр. Тогда эти объяснения казались мне

серьезными и справедливыми. И лишь годы спустя понял, что был не

прав и как одиноко чувствовали себя родители в своем опустевшем доме.

И испытывал запоздавшее чувство стыда и вины...

Мама, как и раньше, была недовольна тем, что мы “снимаем”

маленькую комнату в плохом (по ее мнению) доме и далеком районе, но

старалась не расспрашивать ни меня, ни Олю о нашей бытовой жизни. И не

предлагала “переехать” в родной дом.. О своих же делах обычно говорила

неохотно и коротко: “ Кручусь с утра до вечера, а сделанного вроде бы и

нет...” Было видно, что мама устает, чувствует себя плохо, особенно в

холодные и непогожие дни... Уже тогда она страдала от гипертонии, но

скрывала свой недуг ...

Изредка в наш дом приходила жена младшего брата – шумная Татьяна

Егоровна... После возвращения мужа из Сибири и рождения дочери она

уже не “гоняла коров” за Чаган, а целиком посвятила себя семье... Ее

громкий и грубоватый (привыкла кричать на строптивых животных) голос

быстро утомлял маму: ей, вообще, не нравились “кричащие”, “орущие”

женщины.. Рассказы родственницы о городских новостях маму не

311

интересовали. Тетя обычно повторяла базарные сплетни или “магазинные”

слухи о “дефицитных” товарах и “высоких” ценах. И каждый раз

жаловалась на “Шурочку”, не дающую ей, якобы, спокойно жить. Мама

благодарила Бога и судьбу за то, что наша семья никогда не была связана

с шумным, многолетним конфликтом родственников. Как старшая

невестка, она не раз пыталась “урезонить” младших, взывала к их совести,

говорила о семейном долге, многолетней дружбе и пр. Но примирить снох

удавалось лишь на короткое время. Через месяц – полтора шумные крики

возобновлялись – в более жесткой форме... Мама хорошо знала основную

причину скандалов: старый договор о порядке поочередного проживания

на этажах, с которым братья когда – то согласились, уже давно не

выполнялся.. И достаточно было незначительного повода, чтобы шумная

“беседа” двух невесток вновь и вновь повторилась. Иногда доставалось и

маме: “ Тебе, Катюша, хорошо говорить...Ты же одна живешь, ни с кем ни

дом, ни двор не делишь...Поэтому и не споришь...А ты попробуй у нас

навести порядок...”

Мама старалась не обращать внимания на упреки родственниц Ее

заботило совсем другое , -.будущая радостная встреча с сыновьями,

живущими где – то далеко – далеко... И обещавшими скоро возвратиться

домой Только никто из них не сказал, когда случится это счастливое

ожидаемое “скоро”...

7

Дети вернулись в родной дом в разное время: Владимир с женой -

через год, Костя – значительно позже, отслужив в армии положенный

срок.... О своей жизни и работе (службе) вдалеке от родного города оба

рассказывали неохотно и мало. Видимо, встреча с неизвестными местами

оказалась иной, – не столь веселой и удачной, как предполагалось ...

Костя, вообще, не часто вспоминал годы, проведенные в холодном

сибирском городе. Да и раньше, в “армейских” письмах, почти ничего не

рассказывал о своей жизни – службе. В них читались лишь общие,

успокаивающие родителей слова: “... все в порядке”, “... идет нормально”,

“... волноваться не следует.” Действительно, служба младшего сына

оказалась удивительно спокойной, без видимых осложнений и серьезных

трудностей...

В начале 59-го Костя приехал к родителям, получив “краткосрочный

отпуск как “отличник боевой и политической подготовки”. Перед ними

стоял высокий, широкоплечий, бравый ефрейтор с небольшими усиками,

спокойно и уверенно смотревший на окружающих. Армия помогла

312

формированию самостоятельного и волевого характера и преодолению

ранее проявлявшегося в молодом уральце чувства робости и

неуверенности...И одновременно – сохранила свойственные ему

добродушие, спокойствие и терпение..

Бывший студент оказался не только старше, но и грамотнее многих

солдат, служивших вместе с ним. Он быстро привык к армейским

порядкам и не особенно тяготился строгой дисциплиной. Как – то

однажды, уже в Уральске, откровенно признался: “ Конечно, не родной

дом и не своя улица, но и не так тяжело и сложно, как болтают

некоторые...” Думается, неслучайно перед демобилизацией Косте

предложили остаться в полку, но он решительно отказался...

В армии, как известно, все люди делятся на две категории: на тех, кто

командует и приказывает, и на тех, кто выслушивает команды и исполняет

приказы. Ни к тем, ни к другим мой младший мой брат не хотел

относиться...И широкие, но непривычно темные (по мнению Кости)

таежные просторы не покорили сердце и душу человека, привыкшего к

солнечной реке и светлым, свободным степям..

О месте службы и армейской части брат говорил спокойно, но при

этом всегда избегал каких – либо подробностей . Лишь иногда замечал, что

Иркутск – город большой и красивый, но холодный и неприветливый... В

том краю – несколько широких рек (но они не похожи на наши), главная

среди них – шумная, беспокойная Ангара. Недалеко – известное (говорят,

красивое) большое озеро, “славное море, священный” Байкал, но брату не

удалось побывать там: когда получал “увольнительную”, старался

получше узнать город – с его бульварами и парками, мостами и улицами,

старыми музеями (среди них самый интересный – историко -

краеведческий) и новыми кинотеатрами.. Общий его вывод о тех далеких

местах – сдержанный: “Лето там – прохладное, зима – суровая, холодная. ...

Одним словом – Сибирь.. Что еще скажешь?..”

Младший брат никогда не говорил родственникам об армейских

смотрах и парадах, об учениях и походах и лишь изредка называл имена

своих товарищей по армейской части... Но однажды признался, что

служилось ему легко . Костя пользовался уважением среди однополчан

(старше, грамотный) и вниманием замполита части (как спортсмен): он

всегда успешно выступал на соревнованиях по тяжелой атлетике, защищая

честь своей части. Изредка, когда нужно было решить сложные задачи по

физике и математике, “дипломированный” ефрейтор помогал офицерам -

заочникам и их детям – ученикам старших классов...

Но Костя никогда не забывал, что служит в военной части:

добросовестно освоил оружие (автомат, пистолет, винтовка и пр.),

научился быстро владеть разными способами его применения и во время

учебных занятий в “классе”, и на стрельбище.. Брат чувствовал себя

313

уверенно в многокилометровом кроссе, в различных “марш – бросках”,

когда от всех солдат требовались скорость, сила, выносливость и

терпение. Всеми этими физическими и духовными качествами

“младшенького” наделила и природа, и семья...

Позже Костя не без гордости говорил, что он отслужил ”свое” так,

“как должен служить каждый парень”. Но никогда не уточнял, что это

такое– “.как должен...” Наверное, полагал, что бывшие солдаты поймут его

и без объяснений. А т. н. “белобилетникам” бессмысленно что – либо

говорить: они в армейских делах никогда не разберутся.

8

Старший брат и его жена также редко вспоминали свое “сельское”

прошлое и неохотно рассказывали о коротком пребывании и работе в

небольшом районном центре Северного Казахстана. Но иногда в бывших

молодых, не нашедших своего места в школе учителях пробуждалось

чувство горькой обиды и печального разочарования, и тогда они все же

говорили о своей невеселой жизни в далеком рабочем поселке.

Действительно, у них были серьезные причины обижаться на

происшедшее с ними Приехав в Мамлютку, уральцы неожиданно узнали,

что средней школе нужен только один “руссист”. Ему находились “часы”

(т. е. уроки, “учебная нагрузка”).. Второго преподавателя русского языка и

литературы, как откровенно сказала директор Вера Григорьевна, “ школа

принять не может”.. Таким образом, этот второй (им оказался брат)

почувствовал себя свободным от министерского “направления” и

директорского решения и получил право покинуть (вместе с женой) место

своей некогда предполагаемой работы, поскольку власти не выполнили

тех обязательных, “стандартных” условий, о которых говорилось в

официальном документе...

Школьное и районное руководство “наробразом” – в случае отъезда

молодых специалистов – должно было объяснить республиканским и

областным чиновникам причины “неприятного эпизода” и признаться в

неумении “решать кадровый вопрос.” Но в кабинетах Мамлютки сидели

не наивные любители, а хорошо знающие сложное дело руководства -

подчинения профессионалы, умеющие преодолевать возникавшие перед

ними “конкретные трудности и сложности”. Первый секретарь райкома

партии Кенес Жердашев (по просьбе заведующего районо и директора

школы) решил оставить Владимира в поселке и назначить его (члена

КПСС “со стажем”) инструктором одного из отделов райкома партии. Его

новая обязанность – “курировать” (любимое слово бюрократов середины

314

20-го века) работу домов культуры, кинотеатров, клубов и библиотек.

Брат, приглашенный на заседание бюро, пытался возражать, но на его

слова никто не обратил внимания. Партийные работники “местного

масштаба” охотно согласились со своим лидером, выступившим с

небольшой “воспитательной” речью (любил говорить на заседаниях и

собраниях): ”.Вы, должны знать, что существует такое понятие, как

партийная дисциплина, обязательная для всех коммунистов... Вы должны

работать там, куда Вас пошлет партия... Так что не спорьте, а знакомьтесь

с людьми и районом и приступайте к делу.. На местах Вам всегда

помогут...”

... Брат проработал в райкоме партии около года. И это время

показалось ему более трудным, чем многолетняя служба в армии или

учеба в институте. Приступая к новой для него “деятельности”, Владимир

не знал ни района, ни совхозов и колхозов, ни людей, с которыми ему

предстояло постоянно трудиться и выполнять “важное партийное

поручение”. Никто из руководителей райкома не мог (или не хотел)

объяснить молодому инструктору, в чем конкретно состоит его работа, но

охотно повторял всем известное: “Нужно знакомиться с местными

работниками... Руководить... Курировать...Контролировать исполнение...”

Мамлютский район – сельскохозяйственный. Здесь недавно появились

новые, целинные совхозы...Некоторыми руководили люди, плохо знающие

как сельское хозяйство, так и особенности края, местного быта и

народных традиций. Среди новоселов, как и везде на целине, встречались и

романтики – энтузиасты, будущие герои “небывалых урожаев”, и

случайные люди, по разным причинам ( добровольно или “под давлением

обстоятельств”) вынужденные оставить знакомые места и отправиться в

“дальние просторы”. В коллективах будущих “мастеров целины”

Владимиру

предстояло

организовывать

и

вести

традиционную

просветительскую, культурно – воспитательную работу....

Но руководителей колхозов и совхозов пока не интересовали ни

культура, ни воспитание.. Их, как всегда, заботило лишь выполнение

планов “сдачи” хлеба, мяса, молока и пр. Наступила “горячая пора” -

осень, когда особенно активно проводились, как писали тогда газеты,

“заготовка кормов для скота и уборка зерновых “ О занятиях в школах или

работе библиотек и клубов никто из партийных “деятелей” района не

вспоминал и не заботился. Они не возражали, если руководители совхозов

и колхозов, договорившись с директорами школ, отправлял учеников в

поле, на одну – две недели забывая об уроках:: “... Хлеб – превыше всего...

Хлеб – всему голова... За выполнение плана его сдачи я несу

персональную ответственность... А школа?.. Что школа?.. Ребята и

учителя могут потрудиться в поле и подождать с уроками...”

315

Новый инструктор райкома партии чувствовал себя в незнакомой

обстановке не совсем уверенно.. Правда, с нужными ему людьми он

познакомился довольно быстро и через две – три недели знал

председателей колхозов и директоров совхозов, работников “культурного

фронта” и некоторых учителей... Но испытывал внутреннее стеснение,

когда в очередной раз (на совещании) говорил об их “важной,

ответственной роли” в жизни села или ставил перед библиотекарями

“очередное серьезное задание”

В первые месяцы своей новой работы Владимир пытался установить

“легкие”, товарищеские “правила общения” с “коллегами”, хорошо

известные ему как по солдатской казарме, так и по горкому комсомола и

студенческому общежитию . Но в райкоме, как выяснилось, царила иная,

плохо знакомая ему атмосфера , – атмосфера “строгой служебной

дисциплины”, партийной “табели о рангах” и “административного

восторга”.. Руководители (особенно секретари) обычно не разговаривали

со своими “подчиненными”, а “авторитетно” давали им “ценные указания”

и “серьезные поручения”, не особенно затрудняя себя в выборе

выражений: их откровенная грубость рассматривалась многими

инструкторами как свидетельство серьезной, деловой требовательности,

циничная брань – как “народная форма” выражения служебного

недовольства или одобрения..

Время в стране как будто менялось (в газетных статьях и речах

известного “любителя преобразований”), но здесь, в степной казахстанской

глубинке, еще сохранялись традиции прежних десятилетий. И все же “зуд

реформирования” и “желание разоблачать прошлое” неторопливо, как

будто незаметно проникали и сюда и в любой момент могли затронуть

давно сложившиеся, привычные правила и нормы местной партийной (и не

только партийной) жизни и работы.

В среде районного руководства ожили старые страхи и ожидания:

ведь никто не мог предсказать сегодня, что же случится завтра.

Неожиданно заговорили о новых руководителях республики. Заволновался

Кенес Жердашев, спокойно сидевший уже около десяти лет в кресле

первого партийного руководителя района.. Встревожился и второй

секретарь Сергей Мартынов, опасаясь потерять служебное место, к

которому успел привыкнуть и которым дорожил............

Досужие “умники”– сплетники и приезд Владимира в Мамлютку

загадочным образом связали с возможными переменами в местном

руководстве. Партийные коллеги начали посматривать на него с

нескрываемым интересом и некоторой тревогой: “...Зачем этот учитель

здесь?.. Не из ЦК ли к нам прислали? Или из обкома?.. Кто скажет, что

будет через один – два дня?..”

316

9

Людмила медленнее и труднее, чем муж, привыкала к жизни в поселке

и к работе в школе. Возникли и ранее неизвестные “сложности”: ей

пришлось заниматься малоинтересными, но необходимыми бытовыми

делами, от которых в Уральске ее освобождала сначала мать, а затем -

свекровь. Надо было

постоянно не только искать находить в учебных пособиях (обычно

вечером или ночью) необходимый для очередного урока новый материал,

но и заниматься “домом”, т.е. топить печь, готовить обеды и ужины,

покупать продукты в местной лавке, выслушивать в магазине различные

рассказы, больше похожие на скандальные сплетни и невероятные слухи,

отвечать на вопросы родителей и пр... Людмила тревожилась, ожидая

возвращения мужа из очередной поездки в неизвестный совхоз или колхоз:

“Мало ли что может случиться!.. Места новые, чужие...Да и люди разные

встречаются...”

Возникли серьезные профессиональные вопросы, требовавшие

быстрых ответов и решений. Неопытная, но болезненно самолюбивая

выпускница уральского института старалась действовать самостоятельно,

когда встречалась с интересным “учебным материалом”, знакомым только

по методическим “разработкам”, или открывала для себя “стандартные”,

но чрезвычайно любопытные рекомендации по структуре уроков