Текст книги "Болтливой избы хозяйка 2 (СИ)"
Автор книги: НатАша Шкот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 41 страниц)
– День и ночь? – Митя резко сел, повернувшись к ней лицом, – день и ночь? Ты серьезно, да?
– Что не так, Митенька, объясни нормально, что ты смотришь на меня так, словно у меня рога выросли?!
– Восемь дней, Панни! Тебя не было восемь дней! – выкрикнул он, – понимаешь, восемь!!!
– К-как…
– Вот так! Парни провели тебя на Поляну во вторник… неделю назад… Сегодня среда…
– Ш-ш-ш-што? – прошипела она, не веря ушам своим.
– Восемь. Восемь чертовых дней! Слышишь? Мы пришли к мысли, что ты умерла, Панни!
* * *
– То-то я думаю, чего это мне так хреновенько…
– Боже, что, где болит? – Митю сдуло с дивана, он забегал по кухне, зачем-то поставил чайник, затем снова вернулся к ней и заявил, – так, едем в больницу…
– Не-не-не! Просто слабость, я же не ела получается, больше недели! Пипец… как так получилось? – Степка нахмурилась, все еще не веря, что могла выпасть из реальности так надолго.
– Точно? Может Матильду?
– Матильду точно нет! – отрезала она, – лучше дай поесть!
– Поесть? Поесть… – водяник в растерянности подошел к холодильнику, открыл и долго-долго в него смотрел, затем захлопнул и сказал, – еды нет…
– Что совсем? Покопайся хорошо, может сухарик?
– Крекеры есть. Больше ничего… – Митя сам расстроился данному факту и почему-то посмотрел на нее извиняющимся взглядом.
– Я буду крекеры и чай с молоком!
– Молока нет…
– Тьфу ты! Ладно, крекеры и любой чай! С сахаром!
– Разве это еда? Тебе же поесть нормально надо! Сейчас-сейчас! Я что-то придумаю…
– Вот пока думаешь, дай крекер, а? – Степка привстала, выпуталась из кокона, – и можно мне какую-то футболку?
Спустя полчаса они сидели на террасе плавучего дома за чашкой чая. Степка была одета в Митину майку и боксеры, которые вполне сошли за шорты, обтянув бедра. Она выпила две чашки чая, заела крекерами и блаженно растянулась в кресле, почувствовав себя гораздо лучше. Водяник сидел напротив, глядел на нее хмуро, крутя в руках чашку. Солнце грело, но не жарило, даря приятное расслабление коже.
– Спасибо, червячка заморила! – женщина отложила чашку и поднялась на ноги, – я хочу умыться, привести себя в порядок и ты мне все-все расскажешь? Хорошо?
На самом деле ей хотелось почистить зубы и поцеловать его. Это было даже не желание, а настойчивая потребность. Но лезть с поцелуями, после того, как неделю зубы щетки не видели, было бы по меньшей мере негигиенично.
Митя кивнул головой в знак согласия.
В ванной ее ждал сюрприз в виде собственного отражения в зеркале. Женщина, с огромными глазами, пухлыми губами и стройным телом, ну никак не могла быть Степкой.
– Твою ж мать! – выругалась недоуменно, – модель! Сбылась мечта идиотки! – она порывисто сдернула с себя всю одежду и принялась крутиться на месте, рассматривая себя со всех сторон, – у меня тощая задница! Впервые в жизни у меня тощая задница… – и до того поразилась увиденными, что провела в ванной длительное время.
Грудь на фоне значительно похудевших бедер уже не выглядела маленькой и очень понравилась хозяйке. Бедра, усохшие вполовину, теперь были безупречной формы и Степанида решила – все, отныне она красавица! Этот факт поднял настроение до пределов максимальной нормы, что позабылось абсолютно все. Рыжие кудри, большие глаза, малиновые губы и полное отсутствие некогда пухлых щечек превратили ее в незнакомку. Пришла в голову мысль, что теперь ее и мама родная не узнает. «Вот почему Митя так пристально смотрел на меня все это время. А я думала сердится… Правду говорят, не было бы счастья, так несчастье помогло…»
На волне поднятого настроения она вымылась, почистила зубы, разобрала волосы пятерней, уже немного привыкнув к локонам, натянула Митину одежду, улыбнулась очаровательному отражению и походкой от бедра двинулась к террасе.
И когда распахнула стеклянную дверь застыла, ощутив жгучую, невероятную по своей силе ревность! Митя, согнув одно колено, стоял на краю террасы, а с ним рядом сидела… голая женщина.
В ушах засвистело, собственнический инстинкт взревел, требуя крови и Степка сжала зубы до хруста, вцепившись в ручку двери. Они синхронно повернулись к ней, но в тот момент она видела только соперницу.
Красивая. Длинные черные волосы сияя, лежат идеально, волосок к волоску. Алебастровая кожа, а глаза огромные, как у героинь аниме. Руки тонкие, изящные, плечи точеные. Бесстыдно открытая грудь безупречной формы. Высокая, с торчащими вверх малиновыми сосками. Сердце ухает вниз, но Степка продолжает ее изучать. Тонкая талия, впалый живот, широкие бедра и… хвост. Тоже в общем-то красивый. Чешуя переливалась на солнце и слепила не слабее солнечных зайчиков. «Твою ж мать, русалка!» Пораженная Слагалица часто-часто заморгала, ощущая, что дыхание понемногу выравнивается и жизнь возвращается.
Медленно подняла взгляд вверх и встретилась со взглядом «гостьи». Та смотрела зорко этим своими глазами-омутами и казалось, сверлит насквозь. Прочла, что ее уже соперницей не считают и вздрогнула так, словно получила пощечину. Зло сощурилась, презрительно поджала губки и отвернулась. На Митю же посмотрела совсем иным взглядом, полным обожания, погладила по щеке миниатюрной ладошкой с длинными ногтями и соскользнула в воду, не поднимая брызг.
«Это что сейчас было? Она… она его… хочет… для себя? Поняла кто я и возненавидела?» В груди заледенело от ревности и страха его потерять, ведь та, хвостатая, обладала невероятной красотой. И кто их знает, возможно ему такие нравятся?
– Панни, – позвал водяник, поднимаясь на ноги, – что с тобой?
– Ми-тя, – сглотнула Степка, чувствуя, как вся радость по поводу изменившейся внешности растворилась туманом, – кто это… был?
– Лея. Она нам рыбы принесла, – женщина опустила голову и увидела несколько крупных рыбин, прыгающих по краю террасы.
– Она… она… голая, – выдавила из себя, продолжая стоять истуканом.
– Водяницы не носят одежду, – снисходительно пояснил мужчина.
– Водяница? Я думала, русалка.
– Нет, русалки существа злые, им сюда хода нет. А водяницы добрые, светлые. Я разрешил им тут жить.
– Им? Тут? – повторила она, кривясь от собственного визгливого голоса, – то есть тут полно… голых баб? – и обвела взглядом озеро.
Водяник расхохотался. В два шага преодолел разделяющее их расстояние, обнял за талию и чмокнув в кончик носа, спросил:
– Ревнуешь?
– Я… да! – ответила порывисто, не в силах это оспорить.
– Напрасно! – завил с улыбкой до ушей, – я с ними в исключительно деловых отношениях.
– А мог бы… не в деловых?
– Не понял?
– Чисто теоритически. Это возможно? У них ведь… хвост и… как с ними… это самое… – Степка поджала губы и замолчала, чувствуя, что сейчас сорвется на истерику. Скосила глаза в сторону, не желая показывать ему то, что кипело внутри.
– Рыженькая, – он вернул ее голову на место, подцепив пальцем подбородок и серьезно поглядел в разноцветные глаза, – я ведь тебя люблю! Ты забыла?
– Ох, Мить! – Степка обвила его шею руками и прижалась к губам на мгновение, – я тоже так сильно тебя люблю и вот… обезумела от ревности… – и вдруг снова зарыдала.
– Ну что ты, – теплые ладони прошлись по спине к бедрам, успокаивая, – все же хорошо, – в его голосе было столько теплой любви, что она разрыдалась еще громче, заливая его салатовую майку слезами.
– Я… как я могу… как я смею ревновать, если сама… встречаюсь с другими мужиками? – выкрикивала между всхлипами, – нет у меня такого права, но… это сильнее меня. Увидела ее и… поняла, что убить готова… чтоб только мой был… Господи, Митенька, что же мне делать? Что делать? Я не хочу так! Не хочу, не выдерживаю больше! – слезы прекратились, она отстранилась и быстро заговорила, ощутив потребность исповедаться, – я вчера, то есть не вчера, а неделю назад, в общем… я целовалась с Петром… – замолчала, заглядывая ему в лицо, – а… в понедельник… чуть не… с… Гором… – на имени лесника голос сорвался на шепот и она опустила голову, осознав, что не хочет увидеть его боль. Вот тебе и исповедь. Зачем только рот открывала?
Руки на ее талии напряглись. Сжали крепко. Через время Митя судорожно выдохнул и притянул ее ближе, впечатал в себя, распластал по груди.
– Не вини себя, так сложилось, – однако, в противовес сказанному голос выдавал бурю в его душе, звучал жестко, царапал слух.
– Прости меня… – прошептала она, чувствуя себя последней сволочью, – я, мне наверное, домой пора…
– Завтра пойдешь! – руки водяника впивались в спину, плечи, шею, зарывались в волосы, прижимая все ближе, хоть она и так вжалась в него целиком, – я нашим сообщил уже, что с тобой все хорошо. Грозный требовал тебя назад, аргументировал, что среда – его день, – в голосе раздался злой смешок и хватка усилилась, – но я уговорил его, к-хм, поменяться…
– Какой ужас… – простонала она в его вздымающуюся грудь, – в какой ужас превратилась моя жизнь. Ты поменялся… это… даже звучит кошмарно… – и опять заплакала.
В этот раз она плакала очень долго. Накопившееся хлынуло через край нескончаемым потоком боли и отчаяния. От неправильности, от дикости происходящего, от постоянного нервного напряжения. Плакала тихо, тяжело дыша ртом, а из глаз лились слезы, заливая одежду крепко обнимающего мужчины.
Эмоции выплескивались тяжело, почти через боль. Степка изогнулась в его руках, застонала, вцепившись побелевшими руками в плечи, пряча лицо на груди, низко наклонив голову.
Митя подхватил ее на руки и внес в дом. Сбежал по ступенькам в спальню, уложил в круглое ложе, лег рядом и прижал к себе, давая выплакаться. Шептал, как он ее любит, какая она красивая, гладил по волосам и терпеливо ждал.
А она все не успокаивалась. Через время тело начало подрагивать, руки и ноги заледенели и Митя встревожился. Надо было срочно выводить ее из этого состояния и единственный способ, который он придумал…
Осторожно изменил положение тела, лег на бок, пробежался по спине и надавил на поясницу. Она непроизвольно выгнулась, прижалась к его бедрам, но сотрясаться от рыданий не перестала.
Ласково погладил животик, скользнул под футболку и накрыл ладонью одну грудь. Всхлип споткнулся на высокой ноте. Большим пальцем мучительно медленно очертил ореол соска и убрал руку. Она рвано выдохнула, давясь остаточными рыданиями.
Подцепил край футболки и стал неторопливо подкатывать ее вверх, обнажая кожу на животе сантиметр за сантиметром. Женщина поерзала и затаила дыхание, но сдерживать дрожь была не в силах. Ее колотило, как при высокой температуре.
И вот свободная футболка подкатана под самое горло. Митя, склонившись, пробует сосок на вкус языком. Степка издает слабый писк и закусывает нижнюю губку. А Митя не торопится. Нарочно медленно ведет по контуру соска, затем прихватывает его губами и тянет на себя. Женщина теряется в ощущениях, «прыгнув» из состояния нервного срыва в острое возбуждение. Как из ледяной проруби в сауну. Впутала пальцы в Митину шевелюру и дрожит всем телом, забывая дышать.
Второй сосок постигла та же участь. Женское тело выгибается, толкается в его и одновременный стон рвется из груди, ведь там все уже каменное.
Когда футболка улетела в неизвестном направлении Степка не заметила. Митя, полоснув штормовым взглядом, пресекая возможный протест, сжал грудь рукой и всосался в розовую вершину. Она вскрикнула, забилась под ним, выгнув спину так, что заныла поясница. Горячие губы терзали сжавшийся сосок беспощадно, посылая электрические разряды ниже по животу к туго сведенным ногам. И там тянуло, пекло и болело.
Он обласкал каждую грудь, зацеловал обе сжавшиеся вершины и только тогда опустил руку на мягкий животик. Степка замерла, напряглась. Но он отвлек ее, прикусив сосок и подув. Ладонь юркнула под резинку эластичных боксеров и аккуратно погладила.
– Рыженькая, не бойся меня, я помню про меч и ножны… – глухо проговорил, выпустив сосок изо рта, – расслабься, пусти-и-и-и меня…
Подчиняясь, туго сведенные вместе ноги расслабились. Она капитулировала, особо-то не сопротивляясь. Длинные пальцы тут же скользнули по нижним лепесткам, погладили, отметив готовность к вторжению.
Она была такая скользко-мокрая, что водяник едва не слетел с катушек от понимания, что сам ее к этому привел. Что-то бормоча под нос прямо в разогретую от поцелуев грудь, проник неглубоко внутрь средним пальцем.
Женщина вскрикнула и непроизвольно раздвинула ноги шире, подавшись навстречу пальцу.
– Ш-ш-ш, я сам, сам, не помогай мне…
Он захныкала и стукнулась затылком о подушку.
– Сними…
– Что? – пошевелил внутри, усилием воли давя собственное возбуждение, которое рвало спортивные штаны.
– Все… сними…
– Так? – покинув влажную глубину, сорвал свои боксеры с ее тела.
– Да… и… с себя…
– Ну нет, – снова впился в сосок, раздвинул ее ноги в стороны, одну придавив коленом, чтоб не зажималась. Медленно пробежался пальцами вверх-вниз, прощупывая и утверждая собственную власть, вырвав еще несколько стонов. И только когда она требовательно захныкала, стремительно ворвался внутрь двумя пальцами. Степка закричала так громко, что на мгновение оглушила его.
– Больно?
– Не-т, сильно, слишком…
– Слишком, что? – спросил громким шепотом, не владея голосом.
– Слишком… все…
– Слишком… тугая… – прохрипел в унисон.
Не выдержал. Приподнялся на локте и впился в рот. Ловил стоны, прикусывал губы, проникал языком глубоко. Совершая круговые движения пальцами внутри женского естества, терял разум и дурел от ее реакции.
Она задыхалась, раскалывалась на осколки, почти подходила к краю, приподнимая бедра вслед за его рукой, когда он выскальзывал. А когда большой палец, скользя по влажным складкам, коснулся тугого бугорка, закричала прямо ему в рот. Митя слизал предвестников ее оргазма поцелуем, втянув податливые губы в себя и стал осатанело ласкать тремя пальцами одновременно. Два внутри, один снаружи.
Кончила Степка мощно, согнувшись под неестественным углом, сжав его руку ногами, сорвав голос, выкрикнув на пике:
– Ми-и-и-и-и-и-и-тя…
Не дав ей прийти в себя, придавил к постели своим телом, распластал, вдавил в матрас. Прижался к еще пульсирующему бугорку своим возбужденным органом и надавил. Степка распахнула изумленные глаза и встретилась с личным цунами. И когда он только раздеться успел?
– Не бойся! – прохрипел, распиная взглядом, лишая слов протеста, – не нарушу… правила…
Слагалица сглотнула испуг, таким она его еще не видела ни разу. Лицо искажено страстью, глаза стали огромные-огромные и в них девятый вал. Шевельнулся на ней. Медленно толкнулся, скользя стволом вдоль лепестков. Степка ахнула и сжала ногами его бедра, ощутив вторую волну возбуждения.
Митя обезумел. Уперев ладони в подушку у ее головы, жадно глядел в глаза и терся собственной твердыней. А она обвила его ногами, вонзила ногти в ягодицы, в кровь прокусила губу и… наслаждалась.
Когда он не вынес томительно-тягучего наслаждения и ускорился, она сама впилась в его губы, приподнявшись на локтях. Их вскрик слился воедино, смешавшись с дыханием, кровью и общим наслаждением. Степке показалось, что ее затянуло в водоворот, сдавило, сплющила, а потом со всего размаху шлепнуло об берег. Дыхание вырвалось из груди, тело сжалось в мучительном экстазе, еще более сильном, чем первый, и рассыпалось на песчинки.
На живот выплеснулась влага Митиной любви и это ощущалось настолько правильным, естественным и родным, что у нее на глаза опять набежали слезы.
Водяник издал тихий, протяжный стон сквозь сомкнутые губы, задрав голову вверх. Кадык дернулся, плечи выгнулись назад, словно он сдерживался, а оргазм его ломал. По груди, спине и лицу катились капли крупного пота, кулаки побелели от напряжения, сминая простыни.
Все кончилось и он испугался, что обидел ее животным натиском, желанием пометить, застолбить своей хоть ненадолго. Прижался лбом ко лбу и выдохнул:
– Прости, Панни, я… чокнулся, кажется…
– Какое чудесное сумасшествие… – ответила она не открывая глаз, – давай еще раз… чокнемся…
– А ты… шалунья! – он рассмеялся, повернулся на спину, утянув ее за собой, уложил себе на грудь и поцеловал мокрые кудряшки, – чокался бы и чокался…
– И я…
– Мить, – позвала через минуту, – как же хочется послать все задницу!
– Угу, заманчиво, – ответил, поглаживая ее спину, – но нельзя…
– Не хочу уходить отсюда! Не хочу испытывать все то… ну…
– Я понимаю, не надо, не объясняй!
– Тебе больно…
– Больно…
– Это неправильно…
– Так сложилось…
– Я против, я не хочу, я не выбирала эту судьбу! Я с тобой хочу быть, только с тобой!
– Скажи мне, где ты пропадал два дня? Я тебе звонила, звонила… Волноваться начала.
– Инфу искал.
– Какую?
– Обо всем, что сказал огневик.
– Ты про деда своего и Первую Слагалицу?
– В том числе. Зацепил он меня. Да и хотелось убедиться что не врет, а не просто выполнять сказанное, как покорный баран.
– А где искал?
– Как, где… на дне…
– На каком дне? Реки, что ли?
– Можно и так сказать. Там связь не ловит и процесс сложный, требует времени.
– И чего там, на том дне?
– Не что, а кто… Ведуница-хранительница. Она как семейная книга каждого водяника. Там все знания, которые оставляют нам предки. Однажды и я свои ей оставлю…
– И что, нашел что-то?
– Нашел. Но не все увидел. Почувствовал, что с тобой что-то произошло и прервался. Испугался очень, – ладони сжал на ягодицах до боли, словно наказывая за свой испуг, – пожалел, что был далеко, не успел… Когда примчался, ты уже на Поляне была…
– Прости… я не знала, что так получится и что меня вырубит на неделю…
– Что произошло, от чего тебе плохо стало? Сосед убивался, едва головой в дуб не бился. Сказал, что ты у него дома сознание потеряла, кричала, плакала, говорить не могла. Парни у него обыск устроили…
– Вот дурачки, я ведь сказала, что он не виноват. У меня видение было, – сказала тихонько, – не первый раз уже.
– И что ты видела?
– Ой, Митя, я такой ужас видела, я и правда там умерла…
– Что???
– Ш-ш-ш, послушай… Мне кажется я была в прошлом, в теле Первой Слагалицы и видела твоего деда, Меча. А еще я, то есть она… загнала себе в сердце нож!
Степка все ему рассказала. Волнуясь, сбиваясь и дрожа, вновь окунувшись в ужас того видения. Когда завершила, так тряслась, что Мите пришлось заматывать ее в одеяло.
Он сходил на кухню, принес ей горячий чай, и пока она его пила, сел рядом и нахмурился.
– Интересная история. Значит не дед ее до самоубийства довел, а она сама. Не вынесла невольной измены. Первая ложь огневика.
– Б-бедная… Мить, она так страдала. Через меня вся ее боль прошла, на изнанку вывернула, – водяник ничего на это не ответил, его осень интересовало иное.
– Кто же тот второй и почему она не почувствовала разницу? Ведь не обязательно видеть любимого, чтоб узнать его. Рост, запах, ласки, у каждого разные!
– Н-не знаю. Она как в бреду была. Судя по всему они давно не виделись… не распознала…
– Странно, все равно.
– А что ты узнал?
– Почти ничего… важного. Подтвердилось, что у деда было семь дочерей и когда он их вырастил и они покинули отчий дом, еще раз женился. И… в общем не один раз даже. Я со счета сбился сколько у него было жен.
– Может он пытался забыться? Согласись, такое пережить не легко.
– Согласен… Не мне его судить и даже не огневику.
– А еще что? Хоть что-нибудь интересное? Например почему Вода с Землей поссорились? Что он такого сделал?
– Про это ничего. Но кое-что интересное было и я постоянно об этом думаю.
– Да, и что же?
– Это так дико, – он говорил глядя в окно-иллюминатор и выглядел так, словно сейчас скажет нечто невероятное, – я ведь деда видел старым очень, совсем древним стариком…
– Ну и?
– Ведуница-хранительница показала мне его молодым…
– И-и-и? Что, красивый?
– Не знаю, я в мужской красоте не разбираюсь, но… дед Меч и твой огневик – похожи, как две капли воды…
* * *
«Правда прямо идет, а с нею не разминешься»
– Как? – Степка резко села на постели, расплескав чай.
– Да вот так. Глазам своим не поверил сперва. Не знал бы, что дед умер, решил, что это он.
– Н-но, подожди, как такое быть может? Братья близнецы?
– Не думаю. Огневик в противовес деду выглядит молодцом. Здесь что-то другое.
– Может… родственники? Сын, внук? Бывает ведь, что внуки наследуют внешность предков.
– Прямо один в один? Ну не знаю, возможно конечно… – Митя пожал плечами, – но слабо верится.
– М-да, к Николаю все больше вопросов собирается. А кстати, ты его видел? Он тоже за меня переживал, пока я на Поляне была?
– Видел. Но он явился позже всех, в пятницу утром. Не знаю, переживал ли, мне теперь все его слова и поступки лживыми выглядят, объективно судить не могу.
– Мить… ты знаешь, что я думаю… не жених он мне! – Степка спрыгнула с постели и стала нервно мерить шагами комнату, – ты говоришь, почувствовал, когда мне плохо стало, то же самое с Никитой, Антоном и Славиком. Когда Петя нес меня на Поляну, они навстречу бежали. Вот только… Гора не было.
– Был… болен он, – хмуро сказал Митя, – Никита его силой домой увел.
– Болен? – остановилась Степка, – а что с ним?
– Не спрашивал. Но на ногах еле стоял. Осунувшийся какой-то, не знаю, постаревший…
– Вот черт!
– Переживаешь? – спросил с кривой улыбкой.
– Да, конечно переживаю! – согласилась она, – но не потому, что ты подумал. А медведь… не видел медведя где-то?
– Не видел, как-то не до него было, а вот рыкой твой на дереве сидел, рычал на всех.
– Моя храбрая киса! – улыбнулась Степка, – так о чем это я… ах да, Гор. Послушай, что я расскажу и ты согласишься, что Николай мне не жених.
И Степка вкратце поведала историю медведя.
– Вот я и сделала выводы, что огневик лишний. Матильда мне в самом начале сказала, что Гор за двоих женихов идет, мол два существа в нем. Но Николай так эффектно появился на дне рождения, что сразу это из головы вылетело. А вот теперь вспоминаю. Не чувствует он меня, как вы. Не переживает. И… меня не тянет к нему, совершенно. Наоборот, тошнит и воротит.
– Так… интересно, интересно, – теперь Митя вскочил и принялся мерить шагами спальню, – черт! Но зачем тогда все это? Что ему нужно?
– Не знаю… ни одной мысли…
– Так, ладно. Предлагаю подняться наверх. Я запеку рыбку, поужинаем. На сытый желудок и думается легче.
– А давай! – у Степки даже в желудке заурчало от такого предложения.
– Пока ты в ванной была, малый болотяник овощей, хлеба и сыра принес. Сейчас устроим себе пир горой, пойдем! – он вымотал ее из одеяла, погладил по ягодицам, поцеловал в губы и прошептал волнующим душу голосом, – ты еще красивее стала, хочется раздеть тебя и любоваться часами… губы твои медовые пить, соски ласкать, между ног впиться, – и застонал, прижавшись ко лбу, – но нельзя, черт его все дери, нельзя!
– М-мить, – прошептала в ответ Слагалица, заалев от откровенных слов, – а ведь если Николай все придумал, то я… могу выбрать одного, понимаешь? Я тебя выберу, Митенька… Уже выбрала…
– Ох, не рви душу, Рыженькая, – ответил грустно, все еще крепко прижимая к себе, – прирос к тебе, прикипел, все инстинкты на тебя настроены. Обо всем позабыл, работу забросил, к родителям два месяца ни ногой. Околдовала ты меня, Слагалица…
– Тоже самое и я могу сказать, – она обняла его за талию и спрятала голову на груди, – будь моя воля не возвращалась бы назад…
* * *
– А кто такой малый болотяник? – спросила она сидя в кухне на высоком табурете и нарезая овощи для салата, пока Митя чистил картофель. Рыбка, завернутая в фольгу, издавала приятные ароматы, остывая на противне.
– Помнишь пацаненка, который на именины раков тебе принес? Егорка его зовут. Хороший паренек, исполнительный, добрый. Сирота. Подобрал его на осушенном болоте совсем маленьким. Родители погибли. Я тогда моложе был, мало в своем деле разбирался, не сразу почувствовал беду. А когда понял и примчался, поздно было. Один пацаненок уцелел. Забрал к себе сюда. Его одна из водяниц приютила. Но на зиму я его к родителям отправлю, чтоб в школу ходил. Способный, старательный…
– А ты очень добрый! – перебил его Степка, замерев с ножом в руках и глядя на него с обожанием.
– Да ладно, – засмущался Митя, – все наоборот. Будь я тогда посообразительнее, успел бы всех спасти, а так…
– Все равно! Что ты споришь? Не просто так спас его, а о будущем печешься! Хороший ты, Митенька! Даже не знаю, чем я тебя заслужила? – вздохнула горько, – одни неприятности со мной…
– Одно счастье с тобой… – прошептал в ответ и вернулся в картошке, вдруг задумавшись.
– Панни, мне надо будет закончить, то что я начал с Водяницей-хранительницей. Хочу узнать все до конца. Но меня долго не будет. Возможно с неделю, – сказал Митя, когда они закончили свой ужин на террасе.
– Да, хорошо, я понимаю.
– Сможешь без меня?
– Скучать буду, но смогу. Не волнуйся. Вот Петр Ильич взялся меня учить, как обнаруживать духов, – она умолчала о нападении хапуна, решив, что тогда он точно ее не оставит, – ремонт надо доделать. И… огневика водой напоить.
– Тогда я остаюсь! Уйду после того, как мы что-то узнаем от Николая.
– Нет, не надо, Митенька. Чем скорее ты все узнаешь, тем лучше будет. Потом сопоставим его слова с твоими данными.
– Как ты одна с ним?
– Я не буду одна. Попрошу Никиту или соседа быть рядом. Время поджимает, всего четыре недели осталось до… – сказала и вздрогнула, осознав, как мало времени осталось, – и Новый год скоро… Ты вернешь до него?
– Какого числа… последний день? – спросил Митя.
– Сотый день попадает на 13 января. Ой, Матильда говорила никому не говорить, – прикрыла рот ладошкой.
– Тогда я уже забыл, – ответил улыбкой, – иди ко мне, посиди на коленках, а потом я пойду тебя любить…
– Может быть сразу пойдем? – спросила стыдливо стрельнув глазами из-под челки.
– Пошли…
Вот так, оставшись один на один, влюбленные позабыли обо всем, питая друг друга собственной любовью, отрешившись от проблем, забот и бед.
Однако они никуда не делись, а лишь множились, рослись и ждали своего часа, чтоб заявить о себе во весь голос.
