Текст книги "История украинского народа. Автобиография"

Автор книги: Михайло Грушевський

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

388

довольно скромно прозябавшее в 1880-х гг., преобразовалось в научное общество в 1892 г. и затем в 1898 г. реформировалось по образцу академий наук, сгруппировав вокруг себя научные украинские силы Галиции и России. Скоро оно обратило внимание ученых кругов своими многочисленными научными изданиями (ученый журнал {»Записки», посвященный главным образом украинской истории, филологии и этнографии, археографические издания, «Етнографичний збирник», «Материали по етнольогии» и др.). Большое значение имели также его литературные издания. С 1885 г. Товариство взяло на себя издание литературного еженедельного журнала «Зоря». До 1894 г. это издание допускалось в Россию и в 90-х годах получило довольно широкое распространение, привлекая одновременно к сотрудничеству литературные силы российский Украины. Основанный Товариством Шевченка в 1898 г. взамен «Зори», литературно научный журнал «Литературно Науковий Вистник», допускавшийся в продолжение трех лет в Россию довольно свобедно, имел для российской Украины еще большее значение в том же смысле. Эти новые связи с Галицией оживили литературную деятельность среди Украинцев в России, подняли ее уровень, расширили кругозор, вообще дали сильный толчок украинству, В Галиции этот момент совпал также с появлением целого ряда новых литературных сил – а может быть в значительной степени и вызвал это появление. Местная культурная жизнь, довольно бесцветная до тех пор, расцветилась яркими талантами, внесшими новое содержание и сообщившими новую значительность местной жизни

Этот прилив новых сил сильно повлиял на самочувствие украинского общества, поднял уровень его стремлений и дерзновений. В Галиции с концом 1890 гг. выступает на очередь и приобретает все большую жгучесть вопрос об украинском университете. Выдвинутый украинскими университетскими кругами, он затем становится достоянием самых широких кругов украинского населения, как завершение культурной программы национального возрождения полноты национальной культуры. Когда осенью 1902 г. украинское студенчество львовского университета, встретив резкий отпор со стороны университетских властей своим требованиям расширения прав украинского языка и увеличения числа кафедр, устроило сецессию, поголовно вышедши (в числе 600) из университета, – это произвело чрезвычайно сильное впечатление. Украинское население Галиции без различия сословий и партий чрезвычайно сильно и дружно отозвалось на солидарную манифестацию студенчества, собирая деньги для сецессионистов и домогаясь основания отдельного университета, в виду враждебного отношения польского университетского большинства к национальным требованиям Русин. Последовавшие

затем бурные сцены, от времени до времени постоянно повторявшиеся в эти годы вплоть до кровавой перестрелки 1 июля (н.с) 1910 г., держали все время в напряжении университетский вопрос, сделав из него очередное требование украинской политики.

Наряду с этим в эти же годы большое внимание было обращено также на создание частной украинской средней школы. Благодаря тому, что польским правящим классам еще в 1860-х годах, непосредственно после введения областной автономии, удалось провести закон, – уникат в законодательстве Австрии, по которому учреждение казенной украинской гимназии может состояться не иначе как с согласия галицкого сейма, т. е. его польского большинства, – в руках последнего оказалось veto, против которого стали бессильными даже благие пожелания правительства. Поэтому учреждение каждой новой украинской гимназии приходилось выторговывать у польского большинства ценой разных уступок, и этот вопрос об украинских гимназиях служил одним из камней преткновения, о которые не раз спотыкалась оппозиционная энергия украинской политики (напр. открытие одной из гимназий, коломыйской, должно было послужить компенсацией угоды 1890 г., а вопрос об открытии гимназии в Стапиславове в течение целого ряда лет, 1901—4, служил настоящим центром польско-украинской борьбы). Единственным выходом из этой необходимости позорного выпрашивания средних школ из рук польского большинства явилась организация частной украинской средней школы и в этом направлении в 1907 и последующих гг. было приложено много энергии и старапия. В результате создалась значительная сеть средних школ и подготовительных к ним курсов, планомерно развиваемая специальными органами – обществами и союзами.

В области экономических отношений большое значение имело грандиозное стачечное движение, развившееся в 1902 г. среди сельско-хозяйственных рабочих; никем не руководимое, своею стихийной силою оно захватило даже заброшенные и отсталый местности, сильнейшим образом взбудоражило крестьянское население и несмотря на чрезвычайные репрессии со стороны администрации и судебных инстанций, подняло инстинкт организации и самопомощи среди народных масс, В том же направлении влияло чрезвычайно успешное распространение гимнастических обществ, «Сичей» и «Соколов», сельских читален и общественных лавок, приготовившее импозантное развитие кооперации в последних годах, характеризовавшихся особенным, даже преувеличенным интересом руководящих украинских кругов Галиции к экономическому развитию, созданию финансовых учреждений и разного рода кооперативов.

Эта общественная организационная волна поднялась особенно высоко под конец первого десятилетия нового столетия, после того, как разоча-

рование в так долгожданной реформе избирательного права заставило отложить надежды на скорое удовлетворение национальных и социальных нужд украинского населения путем законодательных реформ. Неожиданно надвинувшаяся в 1905 г._т благодаря австро-венгерскому кризису и влияниям освободительного движения в России, эта реформа была чрезвычайно горячо и энергически поддержана населением Австрии, в том числе украинским населением Галиции, но уже в самом осуществлении была так жестоко искалечена прпноровленпем ее к интересам привилегированных народностей и классов, что должна была сильно расхолодить горячие надежды, возлагавшийся на нее, А затем «первый народный парламент» Австрии, созванный в 1906 г на основании нового избирательного закона, не замедлил показать, что новый избирательный закон нисколько не сделал его работоспособнее, не вывел из дебрей национальных прений, тормозящих разрешение общественных и культурных вопросов. Национальные меньшинства оказались и в новом парламенте в таком же неблагоприятном положении относительно крупных национальных и партийных групп, на которых опиралось правительство. Украинское представительство хотя и возросло численно против прежнего, по прежнему оказывалось бессильным против влияний польского кола и вступив на старую дорожку оппортунизма, скоро запуталась в его дебрях. В конце концов новый парламент совершенно бесславно окончил свое существование, распущенный досрочно (весной 1911 г.), под знаком «неработоспособности» не дав ничего реального ни в сфере общеимперской жизни, ни для улучшения национальных и общественных отношений Галиции в частности и разочаровав сильнейшим образом в парламентаризме вообще. То, что было достигнуто за эти годы в Галиции, было достигнуто самодеятельностью самого украинского общества, украинского населения, продолжавшей развиватьея со стихийной силой не смотря на неблагоприятные внешние обстоятельства и неуверенность политического курса своих парламентарных представителей. Но в последние годы и в нем становится все более заметным падение энергии и инициативы этой культурной и общественной работы, под неблагоприятными влияниями затяжной национальной борьбы, среди которой в конце концов утратились и общие руководящие принципы и интерес ко всему, что не служило непосредственно национальным или точнее – партийным интересам. И Галицкая Украина, на которой так недавно почивали надежды украинского движения, видимо теряет свою первенствующую руководящую роль в национальной украинской жизни.

Еще большие разочарования пришлось пережить за последнее десятилетие, украинскому обществу в России, параллельно с галицким развивавшим широкую программу национального развития.

391

Нарастапие украинского движения, под влиянием его успехов в Галиции и благодаря некоторому ослаблению цензурного режима в России, стало заметным уже со второй половины 1890-х гг. Издательские общества и кружки в Киеве и Петербурге дали ряд популярных изданий для народа и интеллигенции. Вопрос о допущении украинского языка на археологических съездах неожиданно с новой силой поднял горячие споры о культурной правоспособности украинского языка (1899). Широкая струя общественных и политических интересов врывается в украинские круги, захватывая даже старые аполитические издания; «Киевская Старина о вводит у себя публицистические отделы, дает много места украинской беллетристике. Появляются попытки партийной организации на украинской почве. Позже колебания бюрократического режима, эпоха тревожных ожиданий и надежд, охвативших все круги России в годы непосредственно предшествовавшие русско-японской войне и в продолжение этой последней, заставили украинское общество приложить усилия к тому, чтобы вдвинуть украинский вопрос в общую проблему «обновления России *.

Кардинальные вопросы общего переустройства в этот решающий, как казалось, момент грозили отодвинуть на второй план национальные нужды, в особенности «менее благоприятствуемых* народностей, к числу которых неизменно принадлежала украинская. Народные массы были захвачены аграрным вопросом, интеллигенция – гарантиями политической свободы. Представители украинского движения прилагали все старания к тому, чтобы в общем плане создания нового строя не были упущены из виду интересы национального развития государственных народностей. Принимая живейшее участие в общем конституционном движении, они выдвигали на ряду с ближайшими вопросами, требовавшими безотлагательного разрешения, также и раскрепощение украинства. Такой характер имело участие национально-сознательных представителей украинского общества в движении переддумья, 1904—6 гг.

На первой очереди стояла отмена указа 1876 года, которой приходилось добиваться путем прессы, резолюций, петиций к правительству. Принципиально оно было обещано кабинетом Витте, и в декабре 1904 г. комитет министров, в связи с пересмотром существующих «излишних стеснений печати», подвергнув специальному обсуждению существующие стеснения украинского слова, пришел к убеждению, что эти стеснения не оправдываются какою-либо действительной опасностью «украинофильского движения», между тем существенным образом тормозят культурное развитие украинского населения, «затрудняя распространение среди малорусского населения полезных сведений путем издания на понятном для крестьян наречии книг». Однако «в видах вящей

ш @

осторожности, для большого разъяснения практического значения упомянутого запрета и проистекающих из него неудобств», комитет решил все-таки еще собрать компетентные сведения по этому вопросу, и на этот раз обратился действительно к источникам более компетентным, чем те специалисты по украинскому вопросу, трудами которых сочинялись запретительные меры 1860 – 70-х годов.

Запрошенные комитетом учреждения – академия наук, киевский и харьковский университеты и киевский генерал-губернатор дали отзывы, подтверждавшие настоятельную необходимость отмены запрещений 1876—1881 гг. Академия наук в обширной записке потрудилась при этом выяснить также полную неосновательность ходячего в официальных кругах положения, что так называемый «русский литературный язык» есть язык общерусский, вполне удовлетворяющий и потребности украинского населения в культуре родного слова. Особое внимание посвятила она также выяснению нежелательных обострений в отношениях украинской народности к великорусскому языку, культуре и государственности, создаваемых запретительными мерами правительства. Но несмотря на то, что соображения комитета министров о необходимости отмены запрещений украинского слова получили таким образом самые веские и категорические подтверждения, у него не нашлось решимости все-таки покончить с этими запрещениями: вопрос «по несвоевременности* был снова отложен – и больше уже не поднимался. Запрещения были сняты общими положениями о печати – специального раскрепощения украинского слова правительство так и не успело осуществить. Изданные осенью 1905 г. временные правила о периодической печати открыли возможность издания периодических изданий на украинском языке, а апрельские правила 1906 г. о неповременных изданиях; отменив все исключительные правила для произведений «на иностранных и инородческих языках», молчаливо сдали в архив все ограничения украинского слова, созданные предшествующими правилами.

Приравнение украинского печатного слова с великорусским эти правила не дали. Этого трудно было и ожидать в виду того, что хозяином положения осталась все та же всевластная бюрократия, вооруженная безграничным правом усмотрения. В продолжении десятилетий искореняла она украинский сепаратизм и ее отношение к украинству не могло переродиться от одного слова временных правил. Если для великорусской прессы и великорусского слова у нее оказались бичи, то для украинского не было недостатка в скорпионах. Ее представители совершенно откровенно заявляли, что та же самая мысль, изложенная на великорусском языке, не производить на них такого неблагоприятного впечатления, как передача ее в украинской форме. Как язык доступный

массам, способный проникать в самые широкие круги, украинская речь не переставала возбуждать тревожную подозрительность, и нарождающаяся с 1905 г. украинская пресса, раскрепощенная правилами 1908 г, украинская книга фактически не переставали подвергаться усиленному надзору и усиленным ограничением даже сравнительно с великорусскими изданиями.

Еще менее благоприятно был разрешен другой кардинальный с точки зрения интересов развития украинских масс – вопрос об украинской школе. Украинской интеллигенцией он выдвигался постоянно, как первое условие улучшения условий народной жизни и «нужды украинской школы», наравне с «нуждами украинской печати», были предметом усиленных петиций и представлений в период передцумья и затем не переставали волновать украинское общество во время всех трех дум. Тот печальный конец, какой встретило это требование в осеннюю сессию 1910 г, дал только сильную иллюстрацию общему неблагоприятному положению украинского вопроса при нынешнем «представительстве* России. В первых двух думах, благодаря более демократическому характеру избирательного закона, постоянно оказывались в достаточном количестве люди хотя не сознательно-национальные, но органически связанные с украинским населением, и сознание нужд последнего в конце концов объединяло их на почве необходимости свободного национального развитая и самоопределения украинского народа¹. Только кратковременное существование первых двух дум не дало возможности их «украинским фракциям» сорганизоваться окончательно и выступить со своими национальными требованиями. Но закон 3 июня лишил самостоятельного представительства народные массы, а с тем отнята была возможность представительства и украинских национальных интересов.

¹ См. украинскую платформу, выработанную во время первой думы, в журнале «Украинский Вестник» 1906, V, и в моем сборнике «Освобождение России и украинский вопрос» – статья «Наши требования»: «Верные заветам украинского освободительного движения, выдвинувшего федеративный принцип, как основание будущего устроения отношений.

Мы признаем федеративные формы наиболее совершенным способом сочетания государственного союза с интересами свободного и нестесненного развития национальной жизни, но в настоящем настаиваем на осуществлении принципа национально-территориальной автономии, как одного из оснований нового государственного устройства. Сообразно атому территории с прообладающим украинским населением должна быть выделена из нынешних административных подразделений и наряду с преобразованием органов местного самоуправления на широких демократических началах должна получить общие органы областного законодательства и самоуправления, руководимые народным представительством в виде украинского сейма, избираемого всеобщим, равным прямым и тайным голосованием».

Националистический курс, принятый тогдашним правительством, выразился в весьма резком и неблагоприятном отношении его к украинскому национальному движению. Отрицательное отношение административных органов, не допускавших основания никаких украинских обществ, ни изданий, было санкционировано сенатом, летом 1908 г., по поводу отказа в регистрации украинской * Просвиты» полтавским губернским присутствием. Сенат утвердил решение присутствия, признав, что цель поставленная проектированной «Просвитою» – помощь культурно-просветительному развитию местного украинского населения, заключает в себе сепаратистические стремления и может привести к нежелательным последствиям. Правительственные сферы возвращались таким образом на позицию крайнего унитаризма, принося ему в жертву насущные интересы украинского населения, во имя которым комитет министров 1904 г. признавал необходимой отмену запрещений украинского слова. Эту точку зрения развил затем циркуляр министра внутренних дел 20 янв. 1910 г, предлагавший представителям местной администрации украинских губерний не допускать обществ и союзов «инородческих, в том числе украинских и еврейских, независимо от преследуемых ими целей», в виду того, что «объединение на почве национальных интересов ведет к усугублению национальной обособленности в России». Наконец рапорт того же министра сенату (февраль 1911) по поводу регистрации общества «Украинская Хата» в Москве дал пространную мотивировку этого нового правительственного курса, признающего традиционной задачей российской государственности «борьбу с движением, известным в наше время под именем украинского и олицетворяющего собой идею возрождения прежней Украины и устройства малорусской Украины на автономных национально-территориальных началах». Не считая возможным разграничить национальные и политические стремления

«Организация областного украинского сейма и связанных с ним органов управления и контроля с широкими полномочиями в местном законодательстве, в распоряжении местными финансами и областным земельным фондом, в местном управлении, в организации просвещения и духовных дел, общественной безопасности и средств экономического развития, – по аналогии других наиболее крупных автономных областей России должна последовать одновременно с ними...

«Особыми общеимперскими законами должны быть установлены права, которыми пользуются языки и наречия не государственные в учреждениях, «находящихся в ведении общеимперских министерств, а также обеспечены права национальностей находящихся на известной территории (в меньшинстве, по отношению к учреждениям общим и местным, и указаны нормы, гарантирующие им возможность нестесняемого существования и осуществления своих национальных и культурных запросов»

украинской интеллигенции, правительство устами этого рапорта признавало нужным стремиться к устранению всяких особенностей, разделяющих восточно-славянские народности.

Эта декларация, вполне принятая сенатом, дает общее освещение тому репрессивному направлению внутренней политики, которая выразилась в последние годы в целом ряде репрессий против невиннейших проявлений украинской национальной жизни: закрытие в целом ряде городов легальнейших «Просвет», не преследовавших иных целей, кроме содействия просвещению и самообразованию широких масс, запрещение украинских клубов, гонения на украинские афиши, вывески, аншлаги, искоренение всяких намеков на украинскую манифестацию, вроде надгробных речей, всяческие кляузы, которыми было окружено разрешение на постановку памятника Шевченку, и т. под., и т. под. Не разрешается никаких новых украинских обществ, хотя бы в таком роде, как общество охраны могилы Шевченка. Подвергаются всяческим преследованиям служащие на государственной или общественной службе лица за подписку на легальнейшие украинские периодические издапия, за держание цензурнейших украинских книг. Заграничные украинские книги и журналы противозаконно облагаются огромнейшей пошлиной, совершенно преграждающей им доступ в России и т. под.

Все эти репрессия и гонения -на которые наконец стало обращаться все чаще и чаще внимание и думской трибуны, как на крайний предел абсурднейшей националистической политики – создают специфическую атмосферу вокруг российского украинства. Не будучи в состоянии убить украинского движения, которое на всяком шагу обнаруживает свою жизненность – в наростами сознательности украинских масс, в распространении национального сознания, в росте литературы, распространении книги, в всевозможных откликах на события, затрагивающие национальное самочувствие, – они дают постоянно чувствовать непрочность всех этих приобретений, осязать дамоклов меч усмотрения, висящий над всеми сколько-нибудь конкретными формами и держать украинское общество в постоянно напряженном, тревожном и неизбежно-раздраженном состоянии.

На протяжении последнего десятилетия (1904—1913) украинская жизнь в России сделала большие успехи. Это бросается в глаза и в литературе, где на ряду с рядом выдающихся талантов образовались кадры литературных работников вместо прежних любителей-одиночек, это чувствуется и в подъеме политической и общественной жизни, – бурный период 1905—1906 гг. не прошел бесследно, создав совершенно новое самочувствие, резко отличающееся от настроений последней четверти XIX в. Политический момент начинает все более определенно проявлять

896. @

себя во всякого рода общественных организациях, стремящихся опереться на широкие общественные круги, на народный массы (взять для примера кооперативное движение, широко развивающееся на Украине). Но политика репрессий и запрещений продолжает в сильнейшей степени парализовать ту организацию общественной самодеятельности, которая дала выход галицкой Украине из тупика политических отношений, и делает положение «Великой Украины» российской и сейчас более тяжелым даже в сравнении с малой Украиной австрийской, несмотря на все тяжелые условия существования этой последней.

Необходимость перестройки России не только в плоскости гражданской и политической свободы, но и в плоскости широкого национального самоопределения дает себя чувствовать живо и настоятельно все более широким общественным кругам.

Литература, Моя книга «Освобождение России и украинский вопрос» 1907, брошюра «Украмнство в России» (оттиск из 2 иэд. «Очерка»), 1906, для галицких отношений много ценного в издании Наук. тов. им. Шевченка: Студии э поля суспиальных наук и статистики. О литературном движении: Франко, Молода Украина (1910). Для Буковины: С Смаль-Огопьский Буковинська Русь, 1897. Для Угорской Руси: В Лукич, Угорська Русь 1887, Еган: Економичне положение руських селян в Угорищине, 1901. Для современного положения украинства – обзоры в журнале Литературно-Науковий Вестник*. «Украинская жизнь», также сборник С. Ефремова «Зарик» 1912.

МИХАИЛ СЕРГЕЕВИЧ ГРУШЕВСКИЙ

АВТОБИОГРАФИЯ

Я происхожу из старинной, известной с XVIII века, но бедной духовной ремьи Грушин («Группе»), позднее Грушевских, которые проживали в Чигиринском порете. Выли это в основном дьячки, пономари, НО деду моаму Федору удалось стать священником и переехать под Киев, в сало Лесники («ЛЗеникЬ), и это помогло моему отцу Сергею выйти на дорогу. Хотя он рано остался сиротой, но благодаря энергии и способностям получил высшее образование и, не принявши сан священника, отдался педагогической деятельности. Сначала был «профессором» в семинариях переяславско-полтавской и киевской, потом директором народных ШКОЛ на Кавказе, а будучи автором одного популярного Я России учебника славянского языка, не только мог обеспечить вам, детям, возможность. не заботясь о хлебе изсущврм, отдаваться научной работе смолоду, но и оставил поела себя значительное наследство – в большей части предназначенное .им в основном на гуманитарные цели (стипендии и школу),

Мать – Глафира Онокова (правильно Ороцкевич) – происходила из широко известной в юго-западной Киевщины священнической семьи. Я был их старший сын, рожденный 17 сентября старого стиля 1880 года в Холме, где отец тогда был (очень мало) учителем «греко-униатской» гимназии. Я вырос ив Кавказе, куда отец переехал в 1860 году: в Ставрополе (1870—1878), потом во Владикавказе, изредка приезжая на Украину, Однако, под впечатлением рассказов отца, что сохранил теплую привязанность до всего украинского ^ языка, песен, традиций, у меня рано пробудилось и развидоеь национальное укеращщое чувство, поддержанное книгами, теми редкими поездками на Украину, что навелось потому в ареоле далекой «отчиввы», и контрастом чужеплеменной н иноязычной «чуживы», Рано полюбив читать, лишенный в дететве товарищей, оторванный от земли, я рос замкнутым в себе, среди мечтаний и фантазий.

В тифлисской гимназии, куда я был принят в 1880 году, я в восторгом читал все, что мог найтч ш истории литературы и этнографии Украины, и, закрепив книжными источниками то знание украинского языка, которое получил дрма, стал пробовать рвои силы в белетристцке прозе и стихах. В1884 году и отправил первые свои пробы пера Исвдру

398 №

Семеновичу Левицкому-Нечую, адрес которого нашел в «Очерках истории украинской литературы Петрова. Поощренный им, я и дальше работал над совершенствованием своего языка и литературного мастерства; в этот период были напечатаны мои рассказы:«Бех-аль-Дджугур», написанный в начале 1885 года под влиянием сведений о тогдашней Суданской компании, подогретых блискими – кавказскими впечатлениями (напечатан в «Деле» летом 1885 года), «Бедная девушка», написанный под впечатлением близких мне отцовских рассказов о жизни сельского учительства (они перепечатаны в сборнике моих рассказов; опубликованные против моей воли первые литературные опыты 1884 года не были в нем повторены).

Моей мечтою того времени стало со временем сделаться украинским литератором, издателем и – ученым. Уже тогда украиноведение явилось для меня будущей специальностью, только я колебался, с какого боку подойти к нему – то ли от славиотики, то ли ОТ истории. Монографии Костомарова, «Записки о Южной Руси* Кулиша, сборники Максимовича и Метлинского, «История Сечи» Скальковского, «История славянских литератур» Пипина, первые ежегодники «Киевской Старины», перечитанные мною в 1881-1885 годах, послужили путеводными нитями моих интересов и планов. Наконец история взяла верх над славистикой; полемика о началах Руси: разные теории княжой Руси, полемика славянофилов с западниками, теории начал козачества, не говоря о спорах украинофилов с централистами, запреты и препоны украинской литературы и национального развития вызывали у меня, гимназиста V-VII класса, огромный интерес. Я читал в этой области много, выбирая себе из всего прочитанного, без чужого влияния (между учителями или знакомыми в Тифлисе не было никого, кто мог меня проконсультировать по этой проблеме), главные идеи истории, и, собираясь в университет, владел солидным запасом фактических и теоретических знаний.

Тем сильнее мечтал я скорее попасть в Киев, который представлялся мне светочем украинской научной и литературной работы; но отец, побаиваясь моего украинского запала и напуганный тогдашними студенческими «историями», долго не соглашался на это и дал согласие, только взяв с меня обещание, что я не буду участвовать в любых студенческих кружках.

Те годы, 1886—1890, когда я проходил университетский курс (на филологичном факультете), были смутными годами российских университетов, и киевский не составлял исключение. Главным предметом была классическая филология, все остальное, ограниченное общими курсами, было на втором плане. Эти предметы не много могли добавить к тем знаниям, который приносил с собой хорошо подготовленный гимназист.

Семинары были поставлены чрезвычайно слабо. Система наблюдения за любой вольной мыслью со стороны правительства и собственных черносотенцев создавала удушливую атмосферу. Наибольшее украшение тогдашней украинской науки профессор Антонович оставлял внечатление человека, утомленного этими условиями; он уклонялся от близких отношений со студентами и все больше отдалялся от истории в «более спокойные» в те смутные времена сферы археологии, исторической географии, нумизматики.

Первые годы университетской учебы я отдал работе в семинарах (практическим занятиям) и лекциям; из тем семинарских работ потом была напечатана одна (нанисанная в 1887 году и несколько раз потом переделанная): «Южно-русские дворянские замки в середине XVI века* – моя первая историческая «работа» (перед этим было несколько исторических и историко-литературных статей и рецензий в журналах и газетах – они указаны в перечне «Научного сборника» за 1906 год. Из курсов лекций на развитие моих научных взглядов и интересов осолбенное влияние оказали курсы и труды по общественной экономии, экономической истории, археологии, государственного права и истории права. На третьем курсе я начал большой труд на предложенную факультетом (профессором Антоновичем) тему: «История Киевской земли от смерти Ярослава до конца XIV века*. Работа получила золотую медаль и я был оставлен при университете нрофессорским стипендиатом по кафедре русской истории. Это была уже довольно зрелая работа: законченная в 1890 году и потом изданная (Киев,1891 год), она вазвала нохвальные отзывы в научных сферах, и на ее основе позднее я стал кандидатом на кафедру истории во Львове.

В конце университетского курса я стал больше сближаться с людьми, бывал в литературных и политических украинских молодежных кружках, занимался их организацией, читал в них доклады, участвовал в заграничных украинских изданиях («Правде» и «Заре»), в составлении первых сборниках Научного общества имени Шевченко. Первый их сборник, выпущенный в 1892 году, был открыт моей статьей: «Общественное движение на Украине-Руси в XIII веке». В украинских кругах Киева, в которых я вращался, придавали тогда большое значение реформе Обществу имени Шевченко, ждали помощи со стороны поляков украинскому культурному и просветительному движению по так называемому «соглашению» украинских народников Галичины с правительством. В начале 1891 года профессор Антонович, вернувшись из поездки на Галичину, рассказал мне про план создания кафедры украинской истории во Львовском университете; эта кафедра была предложена нрофессору Антоновичу, но он не захотел брать эту тяжесть на свои старые плечи и