Текст книги "История украинского народа. Автобиография"

Автор книги: Михайло Грушевський

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 33 страниц)

В литературе программа кружка проявить себя не успела. В1847 г., по доносу одного студента киевского университета, кружок был открыт, участники арестованы и подверглись более или менее тяжелым наказаниями Шевченко был отдан в солдаты и сослан на азиатскую границу, с воспрещением писать и рисовать; Костомаров и Кулиш были выслали, с воспрещением литературной деятельности, и тому под. В развитии украинской литературы н народного возрождения наступает невольный перерыв, и только в конце 1850-х гг. кирилло-мефодиевские братчики получают возможность собраться в Петербурге и вернуться к литературным и ученым занятиям.

Кулиш, ранее других освобожденный из ссылки, развивает весьма энергическую издательскую деятельность, собирает литературные силы и после ряда более мелких изданий, в 1861 г. налаживает с кружком земляков, собравшихся в Петербурге, издание первого литературного и общественного украинского журнала «Основа*. Кулиш и Костомаров стояли во главе издания, а умерший в начале 1861 г. Шевченко был в нем представлен обильным посмертным своим литературным наследием. Журнал таким образом являлся органом Кприлло-мефодиевского кружка. Но полного своего развития идеи кирилло-мефодиевской программы в деятельности петербургского кружка не нашли, и сдержанность «Основы* во многих пунктах политических и культурно-общественных вопро-

¹ «Устав» и «Правила» братства я журналов «Былое», 1406,11.

сов, очевидно, нельзя объяснять одними цензурными стеснениями. Вероятно, жизненный опыт охладил мечты юности, а очередные, существенно важные для украинского народа задачи, выдвинутые ходом русской жизни, заставили стушеваться далекие мечты об устройстве славянского мира. Но с другой стороны очевидно также, что идее полного и всестороннего национального развития украинской народности не представлялась еще с полной ясностью кружку «Основы».

Самый факт, что центром украинского движения конца 50-х и начала 60-х годов сделался Петербург – правительственный центр, удаленный от украинской территории, показывает, как слабо было еще это движение, как связано о деятельностью немногих единиц. Но сам по себе этот петербургский период остается светлым моментом в его развитии. «Основа», несмотря на свое кратковременное существование и ограниченность своей национальной программы, сделала большое дело, «впервые объединив национальные элементы Украины на довольно прогрессивной платформе и связав украинское движение с прогрессивными и демократическими течениями великорусского общества.

Украинское движение, подготовившее в своей литературе вопрос об освобождении крестьян гораздо раньше и глубже, чем это было сделано в литературе великорусской, в этот момент, когда освобождение крестьян стало злобой дня для всей интеллигента в России (в конце 50-х и начале 60-х годов), слилось в первых рядах освободительного движения и в тесном общении с кртгь. В цлиях направленных к просвещению народных масс, украинская интеллигенция шла тоже впереди великорусской, напр. в развитии воскресных школ, в проведении народного языка в начальном обучении, и находила полное сочувствие поддержку в тогдашних великорусских деятелях по народному образованию. Петербургский комитет грамотности ходатайствовал в 1862 г. о введении в народных школах Украины преподавания на украинском языке. В его списке рекомендованных для народного чтения книг этого года число украинских книг почти равнялось числу великорусских (позже, в издании списка 1867 г., когда направление комитета изменилось, украинских книг уже не было).

Вообще это время отличается отрадной близостью и солидарностью представителей украинского и великорусского прогрессивного движения. В «Основе» принимали участие и великорусские ученые и писатели; с другой стороны, петербургский украинский кружок принимал участие в предприятиях и манифестациях прогрессивного характера, предпринимавшихся великорусскими писателями. Так, напр,, имена Шевчеика, Костомарова, Кулиша Марка Вовчка и др. виднелись среди подписей под протестом против юдофобских выходок известной части

печати в 1858 г, Это было очень ценное единение, так как раньше украинские народники нередко тяготели в сторону реакционного великорусского славянофильства, встречая со стороны «западников» иногда довольно и резкое неприязненное отношение (как резкая до неприличия выходка Белинского по адресу Шевченка). Теперь завязываются прочные связи украинства с прогрессивными великорусскими течениями, много обещавшие той и другой стороне.

С этой точки зрения перерыв, произведенный цензурными стеснениями, рассеявшими петербургский кружок, был особенно неблагоприятен для украинского движения. Интеллигенция великорусская, а с нею и украинская (в России) продолжала жить кипучею жизнью; время выдвигало один за другим новые вопросы « политического и общественного характера. Украинское же национальное движение, прерванное в своем органическом развитии почти десятилетним аптрактом, когда получило возможность проявить признаки жизни, принуждено было начать с того, на чем его представители остановились во время «Основы», т. е. историко-этнографических интересов и элементарных для этого нового времени, неясных народнических стремлений. Вследствие этого прогрессивной части общества оно казалось каким-то анахронизмом и с тех нор сделалось для нее предметом снисходительного сожаления – или даже известной неприязни.

Деятельность кружка «Основы* была прекращена в 1863 г., когда на украинофилов было брошено подозрение в связях с польским движением, и «польская интрига» стала с тех пор для известной части печати в России обычным оружием борьбы против украинского движения. Этих глашатаев «польской интриги* не смущало то обстоятельство, что именно с польской стороны новое украинство встречалось с ожесточенной враждой. В разгар украинофильского движения в начале 1800-х гг. польские помещики Киевской губ. засынали администрацию доносами на украинофилов, обвиняя их в стремлении ниспровергнуть существующий строй, а галицкие Поляки, считая местное украинское движение интригой австрийского правительства, усердно стараются вооружить это последнее против представителей украинского движения, обвиняя их в анархизме и тяготении к России.

Неосведомленность правительственных сфер давала благоприятную почву для противоукраинской агитации. Подвергались запрещению такие вполне невинные украинофильские органы, как «Чернигове Листок*. Издание украинских учебников встретилось с непреодолимыми затруднениями. Начались гонения на воскресные щколы. Целый ряд представителей украинского движения подвергся административным высылкам и разным преследованиям.

М.С, Грушевский

Наконец, на украинскую литературу обрушивается полная проскрипция. Министр внутренних дел (Балуев), ссылаясь на мнение большинства Малороссиян, которые якобы «весьма основательно доказывают, что никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может» , полагает начало новому курсу правительственной политики по отношению к украинскому движению. Подозревая в украинском движении влияние «политических замыслов Польши», а в распространении грамотности и просвещения среди народа лишь благовидный предлог для политической пропаганды, он в 1863 г. предлагает цензурному ведомству разрешить к печати на украинском языке только беллетристику, а книг учебных, популярно научного и религиозного содержания и вообще предназначаемых для народа не разрешать впредь до сношения министра с другими ведомствами¹,

Против такого огульного воспрещения решительно восстал министр народного просвещения (Головин), находя неуместным проектированный министром внутренних дел поход против украинского языка, как такового. «Сущность сочинения», – писал он в своем возражении – «мысли, изложенные в оном, и вообще учение, которое оно распространяет, а отнюдь не язык или наречие, на котором оно записано, составляют основание к запрещению или дозволению той или другой книги, и старапие литераторов обработать грамматически каждый язык или наречие и для сего писать на нем и печатать – весьма полезно в видах народного просвещения и заслуживает полного уважения»². Тем не менее, распоряжение Валуева осталось в силе, было очень энергично поддержано со стороны духовного ведомства, наложившего в это время свое вето на издание священного писания на украинском языке, а не в меру ретивая цензура перестала разрешать к печати вообще все написанное на украинском языке – даже и беллетристику.

Литературная работа была остановлена в России почти на целое десятилетие. Но развернувшуюся энергию движения нельзя было остановить этими репрессиями и в результата эта первая проскрипция украинского слова в России вызвала первый исход украинских деятелей из России в Галицию.

¹ «Чтобы к печати дозволялись только такие произведения на этом (малороссийском) языке, которые принадлежат к области изящной литературы, пропуском же книг на малороссийском языке как духовного содержания, так учебных и вообще назначаемых для первоначального чтения народа, приостановиться (Отношение министра в книге М. Лемке Эпоха ценаурных реформ, стр. 302).

² Там же, стр. 306.

@ 367

Лнтератураю начатках литературы на народном языке упомянутая работа П. Житепкого об «Энеиде» и указанные выше работы Н. Петрова и В. Перетца; Для литературы XIX в.; Н, Петров; Очерки украинской литературы XIX в., 1883, и обширный разбор это книги И. Дашкевича в отчете о 18 присуждении премия Уварова петербургской академией; Огоновский: «История литературы русской», Львов, II—IV, 1886—1894, и новые, более популярные очерки Ив. Франка» Иарнс украинсько-руськой лигературн (1910) и С. Ефремова; История украинского письменства (1911). Для 40-х годов; Ал. Грушевский; Б сорокових рокнв (Записки тов. Шевченка г. 83, 85 и 89), и статьи в Журнале Мин. нар. проев, и Известиях петерб. академии (1908—1913). О кружке «Основы* – И. Стешенко «Украннськи шестидесятники», в Записках Киев, укр. и. тов т. II.

XXIX. УКРАИНСКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ В АВСТРО-ВЕНГРИИ.

В Галицин наличность известного культурного и национального роста, созданного подъемом ее единственной тогдашней интеллигенции – униатского духовенства, вполне определенно дает себя чувствовать в первые десятилетия XIX в. Вопрос о преподавательском языке в народных школах, в которых польская шляхта хотела заменить украинский язык польским, существенно задев национальные интересы Русин, послужить поводом к первым вполне определенным выступлениям с их стороны в защиту своих национальных прав. В 1816 г. митрополит Левицкий по инициативе каноника Могильницкого, крупнейшего из представителей нарастающего культурно-национального движения, «обратился к правительству с ходатайством о введении преподавания на русинском языке во всех народных школах. Когда же комиссия по школьному вопресу постановила уже известное нам решение о введении в народных школах преподавания на польском языке, митрополит внес протест против этого. Несколько позже (1822) Могильницкий предложил мемориал в защиту полноправности и важности русинского (украинского) языка; выраженные тут мысли были затем развиты им в трактат «Ведомость о русском языке»¹, изданном в 1829 г, в нольском извлечении, по адресу польской шляхты, под названием: «Rozprawa о jezyku ruskira». Это быль первый ученый трактат в защиту украинского языка и поэтому перепечатывался много раз в Австрии и в России – все в том же сокращенном виде². По инициативе того же Могильницкого основано было в Перемышле в 1816 г. первое русинское общество для распространения просвещения среди народа на народном языке; впрочем, несмотря на свой очень скромный, клерикальный характер, общество это встретило сильнейшее противодействие со стороны польского духовенства и базилиаа и сразу все заглохло.

Гораздо успешнее были труды по организации русинских частных (церковных) школ, которыми приходилось вознаграждать население за

¹ Напомню, что в этом «этимологическом» правописании и нужно читать как и.

^г Полный текст издан только теперь – Украинско-Русский Архив т. V, 1910.

утрату официальной народной школы, получившей польский характер после известного нам решения школьной комиссии. Стараниями духовенства, душею которых был тот же Могильницкий, в короткое время создана была очень значительная сеть начальных (приходских) и низших (т. н. тривиальных) школ: напр. в 1833 г. в неремышльской епархии считалось 385 приходских («парохиальных») и 24 «тривиальные» школы. Для приготовления учителей была организована своего рода учительская семинария в Перемышле. Для потребностей этой новой школы составлялись учебники; являлась надобность в грамматике языка, который должен был служить и языком преподавания и предметом «литературной обработки, и это обстоятельство ставило на очередь вопрос об отношении литературного и преподавательского языка к народной стихии.

В 1820-х годах этот вопрос еще не имеет позднейшей остроты и принципиальности. Авторы первых известных нам грамматик склоняются к народной стихии, хотя и считают нужным «очищать от грубых заблуждений простонародной речи», приближая ее к старой книжной и церковнославянской речи. На такой точке зрения стоит Могильницкий в своей оставшейся неизданной, недавно отысканной «Грамматике языка словено-русского», составленной в 1820-х гг., и другой перемышльский каноник Лавривский, приготовлявший также грамматику (известную лишь в рукописных фрагментах).

Принципиальным и жгучим вопрос делается в 1830-х гг., когда народный язык получает новых убежденных и горячих сторонников. Тут сказывалось уже непосредственное влияние и славянского возрождения, один из видных деятелей которого Б. Копитар специально интересовался украинской народностью и усиленно советовал галицким Ружнам развивать книжный язык на чистой основе народного. Еще более влияли, конечно первые пробы литературной обработки народного языка в восточной Украине. Начинается полемика между защитниками церковного книжного языка и народной речи. Автор первой печатной западноукраинской грамматики, Мих. Лучкай, из угорской Украины, и автор первой галицкой грамматики Иосиф Левицкий, склонявшиеся в сторону книжного языка (а первый и в сторону литературного великорусского), вызывают протест со стороны галицкого грамматика Юсифа Лозинского, довольно решительно (ее без непосредственного влияния Копитара) ставшего на сторону народного языка (1833—34).

Еще более решительную позицию занимает в этом смысле кружок молодых богословов, образовавшийся в львовской семинарии в 1830-х гг., и под влиянием указанных выше факторов, а также тогдашней революционной польской пропаганды в Галиции, усвоивший народнические и вообще прогрессивные взгляды. Во главе его стояла так называемая «

25 Зак. 35

русская троица»¹, от которой выводится обыкновенно национальное возрождение галицких Русин: Маркиан Шашкевич, Яков Голованкий и Иван Василевич, в начале 30-х гг. слушавшие философию и богословие во Львове. Под влиянием первых литературных произведений и опытов народоизучения в восточной Украине, кружок этот также занимается изучением истории и словесности украинского народа, собирает этнографический материал и пробует свои силы на народном языке, который стремится провести в церковную проповедь и практику. Шашкевич потом приобрел значение первого народного поэта Галиции; Головацкому выпало на долю стать первым патентованным учёным украиноведом – профессором украинского языка и литературы на новооснованной кафедре львовского университета; Вагилевич, живой, импульсивный, занимался понемногу всем: историей, словесностью, археологией, этнографией.

Но их начинания были встречены в официальных кругах очень неблагоприятно: настроение здесь с 1780-х годов изменилось радикально. Местная австрийская администрация подозрительно отнеслось к симптомам нового украинского движения. Имея достаточно хлопот с польским национальным движением, она опасалась новых затруднений с оживлением русинского общества, проявлений с его стороны каких либо свободолюбивых стремлений и в результате – национальных конфликтов.

Тот же Копитар, о котором мы только что говорили как о стороннике национального возрождения галицких Украинцев, как ревностный австрияк, подал австрийскому правительству мысль обезопасить австрийских Украинцев от нежелательных влияний российской Украины, и результатом его представлений было последовавшее в 1822 г. воспрещение ввоза в Австрию книг церковной и гражданской печати. Первый альманах «Зоря*, составленный кружком Шашкевича, попавший в руки Копитара как цензора был отослан им, для большей надежности, на заключение митрополита и в конце концов запрещен»(1834). Свой новый альманах – «Русалка Днистрова», составленный из народных песен и собственных произведений еще более осторожно, чем «Зоря*, кружок Шашкевича, чтобы избежать австрийской цензуры, издал в Пеште, но когда книгу прислали во Львов, всю ее конфисковала цензура, и только в 1848 г. добились ее выдачи.

Специальная цензура, учрежденная для местных украинских изданий и порученная одному из наиболее реакционно-настроенных представителей униатского духовенства Вен. Левицкому, с величайшею подозрительностью относилась ко всему, что выходило из рамок традиции.

¹ Я напомню еще раа, что в Галиции удержалась и доселе традиция русского имени, и тут называют «русским» яаык и племя украинское.

Грамматика Лозинского подвергалась запрещению, потому что цензура заметила в ней реформационные тенденции в области языка, нарушающие «основную черту русинского характера – консервативность*. Совершенно невинные вещи: книги церковного содержания, оды в честь императорского дома конфисковались потому, что были написаны недостаточно архаическим церковным языком или напечатаны не церковным, а гражданским шрифтом. Строго лояльные исторические произведения отдавались на всякий случай на просмотр Полякам, «чтобы предотвратить трения между обеими сторонами».

Не удивительно после этого, что кружок Шашкевича подвергся всяческим гонениям. Оам Шашкевич – талантливый писатель, первый национальный поэт Галицкой Гуси, умер от лишений через несколько лет на «голодовке». Вагилевич также не вынес этих преследований и погиб. Все затихло.

Движение было придавлено. Но национальная идея не умерла, тем более, что среди этих гонений на галицких народников крепла и выходила на широкую дорогу народная украинская литература в восточной Украине, служа постоянным стимулом галицкому народничеству. Гробовое молчание реакции, которая погребла первые начатки галицкого возрождения, нарушила буря 1848 г. Но галицкая Украина была слишком задавлена, слишком окоченела, чтобы принять участие в освободительном движении. К тому же революционное движение в Галиции представляли Поляки, их целью было восстановление Польши в исторических границах, чему Русины, разумеется, не могли сочувствовать. Правительство искало в них опоры против Поляков, и они откликпулись на этот призыв с полной готовностью. Не без участия тогдашнего австрийского наместника Стадиона (о котором долго потом Поляки говорили, что он «изобрел»* Русин в Галиции), началась организация их основан политический клуб «Головна Рада», начала выходить газета «Зоря Галицька».

Отчасти вследствие такой поддержки правительства, отчасти из оппозиции Полякам, русинское движение 1848 г. получило характер чрезвычайно консервативный и лояльный – австрийский. Это нанравление его находило свое оправдание в благах намерениях австрийского правительства, заявлявшего твердое намерение ввести украинский (русинский) язык в средней и высшей школе восточной Галиции, отделить ее в административном отношении от польских областей (западной Галиции), с которыми она оказалась совершенно случайным образом связанной. В этом смысле и делались некоторые начинания (позже, в 1850 г. даже был издан закон, размежевавший Галицию на три национальный территории, две однородные по национальному составу и третью – смешанную) . Большое впечатление произвела последовавшая в том же

25"

372 @

1848 году отмена «паницины* (барщины) и крепостной зависимости и призыв украинского населения в организации своей национальной гвардии, в противовес организациям польским.

Не без влияния таких официальных течений украинское общество Галиции взяло довольно определенную национальную ноту. Помянутая «Головка Рада» и созванный осенью того ящ года «Собор русских ученых» поставили целый ряд весьма рациональных требований и резолюций, предвосхищавших во многом позднейшую программу галицкого возрождения. Таково, налр., было помянуто^ требование, чтобы Галиция была разделена на две национальные территории; чтобы в школах был введен русинский язык; чтобы было организовано просветительное учреждение по образцу чешской «Матицы*, чтобы установлена была единообразная грамматика и правописание для «русского* (те. украинского) языка и он был ясно отграничен от польского и великорусского, – собор, как и вообще все это движение, стремился к отграничению украинской народности и от польской и от великорусской. Но в конце концов официозный характер движения еще более содействовал тому, что во главе украинского движения стали элементы крайне консервативные, реакционные, которые очень скоро задавил^ все свежее, возрождающее в новом движении, когда правительство перестало поддерживать своими влияниями чисто народные, национальные Элементы этого движения,

Австрийское правительство после подавления революционного движения, переставь нуждаться в Русинах, вообще перестало ими интересоваться и оказывать им свою поддержку, и русинское движение, опиравшее все свои расчеты на его поддержку, падает и глохнет. Клерикальноконсервативные элементы, игравшие роль вождей и представителей русинского народа, его единственная тогда «интеллигенция», на ty₁₀ состоявшая из священников и смотревшая на митрополита с его соборным капитулом, как на вождей народа, почувствовали себя бессильными и беспомощными без правительственной поддержки. Они остались пассивными зрителями важных перемен, совершавшихся во внутренних отношениях Галиции среди затишья реакции, воцарившейся во всей Австрии после бурь 1848 г. На их глазах выплывали снова наверх реакционные, клерикально-шляхетские польские элементы и снискав доверие центрального правительства, получали край в свое полное, безраздельное и бесконтрольное управление. Правительство головой выдавало польской шляхте своих верных слуг, «восточных Тирс>льцев*, как называли Русин за оказанную в 1848 г. верность Австрии.

Должность наместника Галиции начинает замещаться по рекомендации польских аристократов. Вся администрация переходит в руки шляхты. Польский язык становится языком делопроизводства и сношений,

вводится в гимназиях и университета для всех предметов. Русины увидели себя во власти своих вековечных врагов, которые пошли на службу правительству за цену бесконтрольного господства в Галиции и приступили к систематической работе (ргаса organiczna) над подавлением русинского народа, осмелившегося им показать рога в 1848 г., – над превращением его в аморфный строительный материал будущей, возобновленной Польши.

Русины немного выиграли и от введения конституции, представительного правления и самоуправления провинций, начатого октябрьским патентом 1860-го и законченного австро-венгерским соглашением 1867 г. При представительном образе правления польская шляхта, захватившая в свои руки представительство Галиции, имела возможность оказывать правительству ценные услуги в общеимперских делах и зато могла рассчитывать с его стороны на еще большую поддержку в своих планах утверждения польского господства в Галиции. Задержав в своих руках управление краем, получив подавляющее большинство в новоучрежденном галицком сейме, польская шляхта отгораживает Галицию непроницаемой стеной от всяких вмешательств центрального правительства и парламента и, не считаясь ни с законами, ни с конституцией, которую на галицкой почве она сводит к чистой пародии, устремится к тому, чтобы превратить Русин в покорных подданных польского госнодства.

Русинская интеллигенция долго ограничивалась вздохами я глухими жалобами на это усиливающееся польское преобладание. 1850-е года, когда начинается эта перестройка галицких отношений, были глухим и темным периодом в жизни русинского общества. Начатки народничества были чрезвычайно слабы. Сравнительно смелые требования и взгляды 48 года были забыты. В литературе и нублицистике, чрезвычайно далеких и бедных, снова возникли споры между сторонниками сближений с народом и его языком и приверженцами «книжного» языка и высшей культуры, образцом которой являлась то старорусская книжность, то великорусская – преимущественно XVIII века. Самые эти споры велись так вяло и с таким слабым культурным аппаратом, что совершенно не подвигали вопроса, обращавшегося в зачарованном кругу. Вопрос об очищении униатского обряда в действительности занимал умы русинских интеллигентов-священников гораздо сильнее, чем эти принципиальные вопросы. Сколько-нибудь активная политика их нугала, так как Русины боялись усилить шансы Поляков, прогневив центральное правительство, в их глазах все еще остававшееся единственным якорем спасения.

Наконец, так называемая «азбучная война», возгоревшаяся в 1859 году по новоду предложения наместника Галиции гр. Голуховского – ввести

374 ^ М£. Грушевский

латинский алфавит в русинскую письменность, вывела Галицкую Русь из оцепенения. Введение латинского «абецадла» казалось заупокойным звоном по русинской душе. С большим единодушием, забыв свои распри, Русины выступили против этого проекта и успели убить его: встретив решительный протеста, правительство не настаивало на этом нововведении.

Этот эпизод яснее поставил перед глазами русинской интеллигенции опасность, грозившую им от возрождающейся Польши. Бездействие грозило гибелью, нужно было искать выхода. К активной борьбе, к организации украинского народа против польского господства эти священники и чиновники были органически неспособны. Им нужна была внешняя опора. Изверившись в австрийскою: » правительстве, вполне подпавшем под влияния польской аристократии и администрации, систематически оклеветывавшей ее в отсутствии австрийской лояльности, в тяготении к России и православия», галицкая интеллигенция действительно все сильнее начинает обращать свои взоры к этому исконному сопернику Польши – России.

Этот «поворот подготовлялся постепенно. Приверженцы высшей культуры и «салонного языка», за неимением такового на месте, действительно давно уже стали обращаться к великорусской книжной речи, и свое «язычие» уподоблять этой последней. Это тяготение было поддержано сношениями с некоторыми русскими панславистами, особенно Погодиным. За чисто литературным тяготившем пошло и политическое. Русское вмешательство в венгерскую кампанию надолго оставило импозантное впечатление в Галиции, через которую проходили русские войска. Они напоминали о существовании в могущественном соседнем государстве русской веры и «русского языка» (сумароковского типа), довольно близкого к книжным упражнениям Галичан. Вздыхая нод гнетом польской шляхты, галицкие «патриоты» с удовольствием останавливали свои мечты на русском царстве, так резко и беспощадно подавлявшем у себя стремления Поляков к восстановлению исторической Польши. Николаевская Россия рисовалась мечтающим Галичанам – священникам и чиновникам – в идеальных чертах. Погром Австрии под Садовой оживлял надежды на вмешательство русского правительства в австрийские дела. Ожидали близкого разрушения Австрии, и русская оккупация Галиции казалась совсем близкой.

В таких обстоятельствах представители «москвофильского» течения (как оно было названо) в Львовской газете «Слово» 27/VII1866, под впечатлением Кениггреца, выступили с новым credo, которое затем было разработано в подробностях. Галицкие Русины, гласило оно – один народ с Великоруссами; нет никаких Русин, есть только один прусский народ, от Карпат до Камчатки. Украинская речь – говор «русского язы

ка», отличающийся только произношением, и «в один час» Галичанин может научиться говорить по-великорусски; под таким заглавием вышло тогда и руководство. «В один час выучиться Малорусину по великорусски». В виду всего этого трудиться над созданием народной украинской литературы – праздная затея: есть готовая великорусская литература, которую нужно только усвоить.

В этом направлении пошло большинство галицкого общества, в числе его и люди, так недавно (на Соборе 1848 г. и в того временных изданиях) защищавшие самобытность и отдельность украинского языка, необходимость национального развития Русин на народной основе и поддержания тесных связей с Украиной. Во главе их оказался один из представителей «троицы» Яков Головацкий, занявший новооткрытую кафедру украинского языка и литературы во львовском университете (1849) и возвеличивший тогда украинский язык громкой фразою, получившею значительную популярность¹. Теперь него, как многих других, подхватила москвофильская волна. К консервативным бюрократическим симпатиям этой священнической и чиновничьей «интеллигенции» как нельзя больше Подходила дореформенная Россия (прогрессивная Россия 60-х, и последующих годов была и осталась им неизвестной и чуждою), а общественной инерции и лености мысли этих косных, реакционных элементов чрезвычайно благоприятствовала москвофильская постановка русинского вопроса.

«Патриотам» этого калибра она чрезвычайно облегчала положение: несомненно, легче было признать положении Галиции безвыходным и возложить надежду на оккупацию ею Россией, чем работать над организацией народных сил, развитием просвещения и экономического благосостояния народа и рисковать личным благосостоянием, вступая в борьбу за народные интересы с Поляками и правительством. Русский путешественник, посетивший в 1860-х гг. Львов, рассказывает о галицки# патриотах, встреченных им на замковой горе: они объяснили ему, что на своих прогулках высматривают, не нриближаются ли освободители – русские войска¹.. В ожидании этой блаженной минуты считалось достаточным приобщиться общерусской культуре, посвятив «один час», не

¹ «Вандтке называет его прекраснейшим из славянских, Мицкевич – из русских языков, Бодянский превозносит его поэтичность и музыкальность и ставит наравне с греческим и итальянским, Коубек и Мацеевский считают его лучшим чешского, Раковецкий сожалеет, что он не сделался господствующим во всей России, а знаменитый великорусский писатель Даль Луганский признает ему первенство пред великорусским народным и книжным языком» («Розправа ояэыцеюжно-русскнм», 1850).