Текст книги "История украинского народа. Автобиография"

Автор книги: Михайло Грушевський

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)

В центре украинской колонизации на правом берегу Днепра, в Окрестностях Киева расположилось племя Полян. В конце X и в XI в. оно занимает небольшой треугольник между реками Днепром, Ирпенем и Росью. Раньше, до печенежского натиска, область Полян могла простираться далее на юг, за Рось, в более открытая, безлесные пространства чистого поля», давшего им имя, и только позже они были оттиснуты в северный угол своей территории, лесистые и холмистые окрестности Киева.

Этот небольшой треугольник представляет собою не только географический, но и исторический центр украинских племен, впрочем, не только последних,—в продолжение целого ряда столетий он был политическим и культурным центром для всей восточной Европы. Отсюда, очевидно, распространилось имя Руси, хотя мы и не можем удовлетворительно объяснить его происхождения. Древнейшие источники прилагают имя »Руси» специально к земле Полян, название «Русина» к Полякам, хотя с образованием Киевского государства это имя прилагалось также, в более широком смысле, и к целому этому государству, и ко всему восточному славянству, входившему в состав «Русского», Киеве-

кого государства. Редактор древнейшей киевской летописи держался того мнения, что это имя было принесено в Киев Варягами (Норманнами), но это остается догадкою, и во всяком случае имя Руси связано с Полянской землею и выступает на юге гораздо раньше, чем предполагали киевские книжники X—XII веков.

В непосредственном соседстве Полян на западе жили Древляне. Летопись поясняет, что они назывались так потому, что жили в лесах, но не указывает точнее пределов их колонизации. Вероятно, они жили в области Тетерева и Случи, до Припети—на севере, и до Днепра—на северовостоке.

Восточными соседями Полян, за Днепром, были Северяне, Севера, кажется, – самое большое из украинских племен: летопись говорит, что они занимали область Десны, Сейма и Сулы.

Какие племена жили дальше на юго-востоке, за побережьем Сулы, летопись не говорить. В то время, когда она слагалась, побережье Сулы уже сильно зацустело под натиском тюркских орд, но раньше, до второй половины X в., славянская колонизация занимала бассейн Дона, простираясь до Азовского моря. Об этом весьма определенно говорят арабские географы IX и X вв.—они даже называют Дон, а иногда и нижнюю Волгу, которую считают частью той же реки, – -«Славянской рекою». Тмуторокапь на устье Кубани (над Керченским проливом), оставшаяся во владении киевских князей в X и XI в., в IX—X веках, вероятно, не представляла собою такого острова, отделенного тюркским морем, каким мы видим ее в XI в., а примыкала к украинской колонизации области Дона. Но какое именно племя жило здесь, как оно называлось, этого мы не можем сказать.

На нижнем Днепре сидело первоначально племя Уличей (или Угличей), вероятно, на правом берегу его. Позже, должно быть под натиском Печенегов, в середине X в, они передвинулись дальше на запад, в область южного Буга. Тогда же покинули они и черноморское побережье; летопись сохранила только воспоминание об их поселениях на черномореком берегу, так же, как и их западных соседей – Тиверцев, занимавших земли по Днестру и дальше до Дуная. Под натиском тюркских орд эта украинская колонизация, в конце концов, должна была отступить на север и северо-запад, оставив на черномороком побережье и в степях только слабые остатки свои, известные в XII—XIII вв. под именем «Бродников», «Берладников».

На север от Тиверцев, на занад от Древлян жило племя Дулебов. Это старинное племенное название, как поясняют заметки Начальной летописи, вытеснено было затем позднейшими племенами – очевидно терминами политическими, происходившими от политических центров,

32 ^

возникших на территории племени Волынян (от города Волыня) и Бужап (от гор. Бужска). Границ расселения племен летопись не указывает, поясняя только, что оно жило по Бугу (западному).

Далее на запад, в нынешней Галиции, обыкновенно помещают племя Хорватов, но существование такого племенного имении среди украинских племен очень сомнительно: хотя оно в летописи и названо один раз между украинскими племенами, но это упоминание не особенно надежно, и мы собственно не знаем, к какому племени принадлежала старая украинская колонизация верхнего Днестра и Карпатских земель, – были ли это Дулебы, или иное украинское племя.

Эта первоначальная колонизация претерпевает ряд перемен, вследствие движения турецко-финских кочевых орд, составлявших настоящую историческую язву украинского народа, тормоз его экономического и культурного развития, гибель его колонизации, – как ни почетна для украинского наделения была эта тысячелетняя борьба с ордами, по большей части не вышедшими на запад из черноморских степей и истощившими свои силы и энергию в этой борьбе с украинским народом.

Гуннская орда была передовым полком смешанного турецко-финского потока, который двигался за нею медленно и долго, то задерживаясь и ослабевая, то прорываясь сразу, как извержение вулкана, изливался этот поток, среди непрестанных войн с оседлым населением и ожесточенной борьбы среди самих этих орд, в которой некоторые из них исчезают бесследно.

В период расселения украинских племен проходят через черноморские степи орды Болгар и Аваров. По их следам земли нижнего Дона занимают Хозары, орда неясного этнографического состава (вероятно, смешанная, финско-турецкая). Она не имела разрушительного характера других кочевых орд и даже была полезным, культурным фактором, сдерживая натиск турецких орд передней Азии. Более тяжело для оседлой колонизации Черноморья было движение Мадьяр (Угров), перешедших через черноморские степи в IX в. В конце этого столетия их вытеснили в свою очередь Печенеги, прорвавшиеся через хозарский оплот, под натиском напиравших на них с востока других турецких орд – Узов и Кипчаков.

Между тем, как предшествовавшие финско-турецкие орды большей частью только переходили через черноморские степи в земли среднего и нижнего Дуная, чисто турецкий поход, открываемый Печенегами, не выходил из черноморских степей и вследствие этого имел чрезвычайно тяжелые последствия для украинской жизни.

Печенеги (Пацинаки – византийских писателей, Еаджнак – арабских) прорываются из-за Волги в 70—80-х гг. IX в, а в 890-х уже лоявля-

ЙЙ 83

ются, по следам Мадьяр, над нижним Дунаем и, овладев черноморскими степями от Дона до Дуная, располагают здесь свои кочевья. Соседство этой многочисленной, воинственной и хищной орды оказалось невыносимым для оседлого, земледельческого украинского населения черноморских степей, уже отвыкшего от разбойничьих походов эпохи расселения, когда оно само принимало деятельное участие в набегах Болгар и Аваров. Оно начинает отступать на север и северо-запад, -некоторые племена—как Уличи и Тиверцы, исчезают вовсе в этой миграции. Во второй половине X в. Печенеги начинают нападать и на земли среднего Поднепровья, открытая для их нападений после отступления черноморского населения. Окрестности Киева в конце X века подвергаются непрерывным нападениям. В результате– земли на юг от Киева сильно опустели, и Владимир Вел. припужден был заняться устройством новой оборонительной линии по рекам Стугне, Остру и Трубежу, в ближайшем соседстве Киева, создал укрепленные города и населяя их колонистами из других земель.

Лишь полный упадок Печенежской орды во второй четверти XI века остановил это отступление украинского населения за линию леса, куда не проникали набеги кочевников.

Печенежская орда, растрачивая свои силы в войнах с украинским населением, одновременно выдерживала натиск тюркских орд, двигавшихся по ее пятам в Еврону. Когда пала в 960-х гг. под ударами Святослава Хозарская орда, движение Тюрков в черноморские степи усилилось. Впереди шла орда Узов (Огуз), называемая в киевских летописях Торками (т. е. Тюрками). За нею двигалась гораздо более сильная орда Кипчаков, называемых в наших летописях Половцами или Куманами. Под их натиском Печенежская орда во второй четверти XI в. отступает за Дунай. Черноморские степи на короткое время занимают Узы, но, имея с фронта Печенегов, а с тылу Половцев, они не были страшными врагами для украинских земель. Поход на них южных князей в 1060 г. окончательно сломил силы Узов, и они вслед за тем отступают также за Дукай. После этого черноморские степи от Урала до Дуная перешли в нераздельное владение Половцев, более чем на полтора столетия.

Эта дикая и воинственная орда кочевала, главным образом, в донских степях, хотя мы встречаем половецкие кочевья даже на правом берегу Днепра, особенно позже (в XII—XIII в.). Она докончила процесс вытеснения украинской колонизации из степей Черноморья. Только над морем, на больших торговых дорогах, держались поселения с славянским или смешанным населением. В степях и на черноморском побережье мы встречаем ватаги наших промышленников и пиратов, предшественников позднейших казаков: Бродников (от «бродити»), Берладников (от города Берладь у нижнего Дуная, служившего одним из сборных

Племенные территории Х~Х1 ее.

0 35

мест этих «бродяг»), галицких рыболовов на нижнем Дунае. Дружнны их достигают иногда значительных размеров; но в сумме—это только жалкие остатки старой украинской колонизации, вытесненной Тюрками из Черноморья.

Обжившись в черноморских степях, Половцы в 80-х гг. XI в, все чаще и чаще начинают, предпринимать набеги на земли, лежащим по среднему течению Днепра; в 1090-х гг. их беспрестанные нападения на окрестности Киева и Переяслава воскрешают самые тяжелые времена печенежского натиска и снова разрушают колонизацию южной Киевщины и Переяславщины, восстановившуюся было в течение короткого затишья.

Но эти страшные опустошения, в конце концов, вызывают отпор: по инициативе переяславского князя Владимира Мономаха, южные князья соединенными силами предпринимают ряд походов в глубину половецких кочевьсв. Эти походы в первой четверти XII в., действительно, подорвали силы Половецкой орды и ослабили ее агрессивность, Но сами князья затем помогли ей возобновить свои нападения, нользуясь половецкими ордами в своих междоусобиях в качестве вспомогательных отрядов. Во второй половине XII в. Половцы снова начинают часто нападать на земли Киевского и Переяславского княжеств, хотя эти нападения и не имеют прежней силы.

Для обороны пограничных земель от Половцев и колонизации их, князья селили здесь остатки Печенегов, Торков и других племен, добровольно переходивших под власть князей Украины, после того, как степями завладели Половцы. В летописях это разноплеменное тюркское население^:, подвластное русским князьям, носить общее на звание Черных Клобуков (т. е. черных шапок – перевод тюркского имени Каракалпаков). В них пробовали видеть предков позднейших Козаков, но это – ошибочный взгляд. Во время монгольского на шествия XIII в, тюркская колонизация Руси, несомненно, была увлечена этим новым вихрем: она вернулась в степи, не успев ассимилироваться с украинским населением и не оставив никаких значительных следов в украинском этническом тине.

Очертив, таким образом, судьбу украинской колонизации на ее новой территории, остановимся на общих культурных условиях ее жизни в этот период.

Сравнительно спокойный промежуток между бурной эпохой расселения, сопровождавшейся временным понижением культурного уровня славянских, в том числе и украинских племен, и позднейшим натиском тюркских орд,– столетия VIII, IX и X,—был, несомненно, эпохою весь-

¹ Среди него были и Половцы из колен, разгромленных во внутренних войнах Половецкой орды.

36

ма интенсивного культурного развитая украинского населения. Данные лингвистики, играющие главную роль при исследовании славянского быта пред расселением, в сочетании с историческим материалом рисуют нам довольно обстоятельную картину того культурно-бытового фона, на котором развиваются общественные и политические отношения в период сформирования Киевского государства (IX—X в.).

Общий культурный уровень наших племен в это время стоит уже довольно высоко. Земледелие, начатки которого восходят еще ко временам общеарийским, выступает теперь у них уже в полном развитии, как главная статья хозяйства. Даже в наименее культурных землях, как, наир., у Древлян, земледелие служит обычным занятием; в языческих могилах Древлян и Северян были находимы серпы и зерна нескольких родов хлеба. Памятники XI в. дают ужо очень большой ассортимента хлебных и огородных растений (пшеница, овес, рожь, Ячменный солод, просо, горох, мак, лень—для волокна и масла), равно как и земледельческих орудий. Существовало собирание сена, огородничество и садоводство. Скотоводство, охота, рыболовство, хотя весьма развития, как средства пропитания, отходят все более, и более на второй план. Охота имеет главной целью добывание ценных мехов или становится развлечением высших классов. Разводится даже домашняя птица—явление очень поздней культуры.

В лесистой полосе, с ее песчаной, малоплодородной почвой, чрезвычайно развито было и имело большое значение в хозяйстве пчеловодство, в форме бортничества (борти—деревья с выдолбленными для пчел дуплами: гораздо реже встречаются указания на пасечничество, т. е. разведение ичел в ульях). «Мед и меха», «меха, воск, мед и рабы»—это главные продукты земель Киевского государства X в., предметы их богатства: ими население дает дань князьям и торгует с соседними землями.

Из ремесел и вообще форм промышленности обрабатывающей в полном развитии видим обработку кожи и волокна, дерева, глины и металла—плотничество, гончарство, кузнечество. В глухой Древлянской земле археологические исследования не только обнаружили следы обработки железа, но и заставляют предполагать добывание его на месте из болотной руды. Вообще, металлические изделия из железа, меди и бронзы, серебра, реже – золота, весьма часто встречаются в украинских могилах из времен славянской колонизации (особенно в земле Полян и Северян); в большинстве они вышли из рук местных ремесленников, – даже некоторые произведения более художественной, ювелирной техники.

Пища этого времени также вышла уже из стадии примитивной безыскусственности дикаря. Хлеб, каша, вареные овощи и мясо (вероятно, в большем количестве, чем теперь) служили нищею народа. Наиболее распространенным напитком был мед, одинаково у низших и высших

@ 37

классов. Даже нищим Владимир в летописном рассказе посылает мед. В большем употреблении были также пиво и квас; вино было редкостью. Пищу высших классов характеризует такса для содержания княжеских агентов XI века: агент («вирник») получает от обывателей для себя и своего слуги ежедневно хлеб, пшено и горох на кашу, сыр, пару кур, комок («головажень») соли; теленка и ведро солоду на пиво в неделю; в постные дни вместо мяса– рыбу.

Одежда отличалась еще большою простотою; названия ее еще очень мало специализированы. Ее составляли сорочка, штаны, свита, у богатых поверх ее – плащ; на ногах – род плетеных чулок и кожаные сапоги или поршни; на голове—кожаная или вязаная шапка. Предметом щегольства служили парчовые материи византийский и восточной работы, дорогие меха и золотые украшения (цепи, медальоны, серьга, височные привески). У небогатых классов были в широком употреблении украшения из серебра, часто низкопробного (шейные обручи, браслеты, кольца, височные привески и т. п.), а также украшения стеклянные, привозимые с востока.

Более богатые дома устраивались высоко, в виде двух этажей; комнаты были отапливаемые и холодные. Жилье окружали хозяйственные постройки и кладовые. Все это делалось из дерева (а в степных местностях, вероятно, как и теперь,—из обмазанного глиной плетня)¹. Вся каменная постройка – позднейшего, чужого происхождения, и терминология ее состоит из заимствованных греческих и немецких слов.

В сфере психофизической, в характере Славян вообще и украинских племен в частности, чужеземные известия отмечают, с одной стороны, добродушие и приветливость, с другой,—воинственность, свободолюбие и отсутствие солидарности и общественной дисциплины. Радушие и гостеприимство Руси, как и вообще Славян, было общеизвестно так же, как и строгость семейных отношений—верность славянских жен.

Радушию и искренности, отмеченной еще Прокошем, соответствовали черты характера поэтического, веселого,, падкого на развлечения. Песня и музыка были неразлучными товарищами всех выдающихся моментов жизни наших предков. «С плясанием, гудением и плесканием» справлялись свадьбы. «Долгими песнями» прощается с жизнью Русинка в описанном ибн-Фадланом погребении русского купца. «Игрища меж сел», на них игры и танцы, и «вся бесовские песни» были общераспространенной принадлежностью народного быта.

¹ Такие глиняные жилища здесь существовали еще до эпохи славянского расселения, на рубеже каменной и металлической культуры (т. н. до-микенская культура).

Такой же непременной принадлежностью всякого праздника было бражничанье. «Руси есть веселие нити, не можем без того жита»,– такой афоризм вкладывает киевский книжник XI в. в уста Владимира В.; его оправдывали веселые Владимировы пиры, где меды лились рекой. Языческие церемонии не обходились без попойки; «через год после смерти покойника», рассказывает арабский источник IX века, «берут кувшинов двадцать меду, несут на могилу, там собираются родственники, едят и пьют». Это ритуальное бражничанье перенесено было потом и на христианские праздники.

В общем, всеми этими чертами определяется характер мягкий, веселый, окрашенный поэзиею. Характеристика Полян, данная древнейшею летописью, – «обычай имяху тих и кроток»,—находит себе подтверждение и в других известиях. Но этой «кротости», конечно, ненужно преувеличивать. Разбойничьи походы Руси IX—X в. сопровождаются совсем иными отзывами о ее характере. «Они отважны и смелы: напав на чужой народ, не отступают, пока не уничтожать его вовсе»; «народ жестокий и немилосердный, без тени жалости к людям»,– так характеризуются военные дружины Руси у современных арабских и греческих писателей, и никак нельзя относить этих характеристик исключительно к варяжским контингентам русских дружин.

Религиозное миросозерцание дохристианских времен имело в своей основе культ природы, в довольно примитивной, слабо разработанной форме. Русско-славянская мифология вообще довольно бледна и неясна, не только вследствие скудости известий, а и вследстние собственной бедности: судя по всему, славянское племя не имело особенной склонности к религиозному творчеству.

Наиболее ранний источник – Прокопий – говорит о «Славенах» и «Антах», т. е. о племенах южно-славянской и украинской группы, что они чтили одного бога, владыку вселенной, обнаруживающего себя в метеорических явлениях, и рядом с ним второстепенные божества и различный сверхъестественные существа, говоря нашим языком. В позднейших упоминаниях памятников к первоначальному главному богу наиболее близко подходить Перун, бог грома (от перати – поражать); но это уже вместе с тем и специализация первоначального общего понятия, как и Даждьбог-Хорс – божество Солнца, Сварожич – огонь и т. д. Несомненно, что в этом направлении от «единого® бога неба и света к специальным натуралистическим божествам шло развитие мифологических идей. Параллельных божеств – представителей светлых и темных сил, мы не видим: сколько-нибудь определенного дуализма в религиозном мировоззрении украинских, как и вообще славянских племен, незаметно.

Равные божества носят определенные черты индивидуализации; летописное описание идола Перуна, поставленного в Киеве, или рассказ

39

ибн-Фадлана о человекообразных идолах русских божеств указывают и на начатки антропоморфизма. Но зто были только слабые начатки, и индивидуальность славянских богов выступает еще очень слабо; мы не находим надежных указаний на генеалогию богов; интересный также в этом отношении факт – отсутствие богинь в украинской и вообще славянской мифологии.

Затем вся окружающая природа—воды, леса, болота – в глазах обитателя была населена разными таинственными существами, вызывавшими к себе страх и почитание. Нынешний Украинец, особенно в более глухих местностях, сохраняет еще вполне эти представления о русалках, водянике, лисовиках или полисунах, и разных родах «дидьков» – домовых, болотных, лесных и т. п.

Расположение высших и низших божеств предок нынешнего Украинца, как и все другие народы, снискивал молитвами и жертвами. Арабский источник ГХ в. сообщает нам одну такую молитву: во время жатвы, говорить он, они берут корец проса, поднимают к небу и говорят: «боже, дающий нам препитание, ущедри нас им и теперь». Предметами жертвоприношений являются, главным образом, различные виды пищи; летописный рассказ о человеческой жертве Перуну в Киеве довольно сомнителен.

Для молитв и жертвоприношений, вообще для культа, служили те места, где человек особенно живо чувствовал веяние таинственной силы, проникавшей природу в его представлениях и, собственно, служившей предметом обожания. В приведенном арабском рассказе наш предок X в. молится небу; туземные памятники XI в, говорят о молитвах и жертвоприношениях в лесу, около рек, ручьев и болот. Местами существовали человекообразные идолы; но о существовании храмов мы не имеем никаких достоверных известий. Их, очевидно, или не было, как не было и специальных жрецов: общественные жертвы приносить князь или представители общины, бояре и старцы, от себя и от своей семьи молитвы и жертвы приносил каждый глава семейства. Это и вполне понятно при слаборазвитых формах религии и культа. Были, впрочем, люди, считавшие себя специалистами во всякого рода религиозных вопросах, зто– волхвы-знахари, «ведущий», предки позднейших чаривникив и ведьм. Они знали, как повлиять на таинственные силы природы, приобрести их расположение и предотвратить беду. Однако, и сами они не свободны от влияния зтих сил. Судьба одинаково тяготеет над всеми. Представление о ней существовало очень определенное – о нем говорить еще Прокопий, а великий поэт XI в. Боян выразил его в афоризме:

ни хытру, ни горазду, ни птичю горазду суда божия на минуты...

Представления о загробной жизни умерших и самостоятельном существовании души независимо от тела выступают вполне определенно. Они выражаются в похоронном ритуале, в культе предков, в верованиях о нереходе души по смерти в новые существа, возможности ее появления между живыми ит.п.

Ибн-Фадлан подробно описал виденный им (в 922 г., вероятно в Итиле, на Волге) обряд погребения богатого русского купца: после предварительных церемоний сжигают этого купца в его лодке, в богатой обстановке, с одной из наложниц. Этот рассказ близко соответствует обряду X в., обнаруженному раскопками в окрестностях Чернигова. Сожжете покойников вообще было очень распространено на левом берегу Днепра; в X в. оно, вероятно, господствовало здесь в некоторых областях. В земле Полян и Древлян, наоборот, чаще погребали покойников в земле, вместе с предметами вооружения или хозяйства.

Сведения о культе предков вообще бедны; в почитании «рода* и «рожаницы» мы, возможно, имеем этот культ, но о нем очень мало нам известно. Интересно, что домовые духи, «дидьки*, первоначально– духи предков, покойников, позже, смешавшись с низшими божествами природы, являются в народном представлении, под влиянием христианства, духами злыми аналогичными с «бесами».

Формы семейного союза, насколько мы можем проникнуть в прошлое украинских племен, являются уже весьма выработанными. Родство по жене, слабо обозначивающееся в общеарийской эпохе, приобретает полное значение в период общеславянский: несомненно, жена уже не разрывает своих отношений к своему роду, вступая в род мужа.

Старые формы умыкания (похищения) и покупки перешли в чисто ритуальные, церемониальные обряды, и в таком значении они существовали рядом у разных украинских племен. Обычай сожигания жены, как одного из предметов собственности покойника, перешло уже в добровольное доказательство любви и верности мужу. Оно практиковалось еще в X в., хотя едва ли было явлением общим.

Этот обычай много повлиял на репутацию необыкновенной верности славянских жен; но и в действительности семейные отношения у Славян вообще и у украинских племен в частности оправдывали эту репутацию. Наоборот, мужчине нредоставлялась большая свобода половых отношений: конкубинат и многоженство, как и легкий развод, остались обычными явлениями даже и после распространения христианства.

Основою общественных отношений древнейшая киевская летопись представляет «род». Это слово в ней означает, однако, не род в собственном смысле, а семью, и семья, несомненно, и была основной формою общественной организации наших нлемен этого времени. Только это была

i

@ 41

с^мья более широкая и сложная, чем нынешняя, состоящая лишь из родителей и малолетних детей. В горных округах Галичины и Угорской Руси сохранились местами большие семьи – «газдивства», подобны сербской задруге (но менее многолюдные, достигающие, самое большое, 25ти душ). В других местностях Украины такие семьи весьма редки теперь, но в XVIII в. встречались гораздо чаще. Кроме того, известны формы, развившиеся из зтой старой сложной семьи; в основании их лежит кровная связь семьи, но ока не исключает участия чужеродцев, и формы, первоначально родовые, в них переходят постепенно в организации экономические. Такими были так наз. *дворища», «себровства»; «хутор* левобережной Украины также был сначала не чем иным, как тем же «дворищем*.

Пи «дворище», ни «газдивство», как и задруга, не вырастают до размеров целого села. Кровная и экономическая связь держится лишь до

Греческая ваза из Чортомлыцкоймогилы (Запорожье), с изображениями из жизни кочевников южно русских степей

известного предела, и из первоначального «рода» с течением времен^ выделяются новые, самостоятельные. Село – это уже группа родов-дворищ. Первоначальная кровная связь часто оставалась в памяти долго и оставляла след в патронимических названиях (такие названия сел очень распространены на украинской территории); но связь зта внутри села уже гораздо слабее, чем внутри «дворища». Селом править уже не старейшина, а сходка «старцев». Это – уже не род, а община.

Первоначально известная родовая традиция должна была лежать и в основе племенной организации; популярные патронимические формы племенных названий, сообщавшиеся даже названиям географического или политического характера, остались отголоском этого¹. Но для IX—X в. это был только неясный отголосок прошлого; следов более широких родовых организаций в наших памятниках мы уже не видим. Описывая расселение украинских племен в X—XI в., киевский книжник, со всею определенностью, на какую он был способен, объясняет, что племенная группировка была этнографическою; племена отличались этнографическими различиями, имели свои «обычаи, законы отец своих и предания», свой «норов»; хотя нет надобности эти племенные отличия представлять очень значительными.

Территориальный, а не родовой принцип лежит и в основе дальнейшего развития общественных отношений. Исходной точкой общественной организации служит город, система городов.

Колонизационные и общественные условия делали необходимым для группы поселений устройство общего убежища от врага; «город», т. е. огороженное, укрепленное место, удовлетворял прежде всего этой цели. Его постройка и содержание создавали известную связь между устраивавшими его селами, – связь чисто территориальную. Рядом с этим возникали постепенно новые связи: общая защита против врага, охрана общественного спокойствия, преследование его нарущителей.

Специальные географические условия, выгоды сообщения и т, п., выдвигая отдельные города из группы соседних, делали их центрами более широких округов и давали их общинам преимущественное влияние во всякого рода делах. Такой центр делался «городом» преимущественно перед соседними, последние же становились его пригородами и подчинялись его гегемонии; что же старейшины (т. е. граждане «города») думают, на том и пригороди станут». С внешней стороны возникновение такого центра давало себя знать и в том, что население, группы, округов, тянувших к центральному городу, принимало часто его имя, и

¹ Такой же смысл имеет употребление слова «род» в значении племени народа и т. и.

(9) 43

это последнее вытесняло старое племенное название. Так явились Волыняне, Бужане и Червняне на территории Дулебов; Черниговцы, Переяславцы и Новгородцы на территории Северян и т. н.

Эти системы городов были чрезвычайно важным фактором в дальнейшем развитии политических и общественных отношений среди украинских племен. Развивались они не у всех племен одинаково, в зависимости от более или менее интенсивной культуры, от большого или меньшого развития самой городской жизни. «Тогда как у Полян, Северян, Дулебов городская жизнь была сильно развита, и уже в самое раннее время городские организации заступают у них место старых племенных отношений,—у Древлян, Радимичей, Вятичей не развились крупные городские центры, эти земли долее удерживают первоначальный слабо организованный племенной строй, и самые племенные имена живут дольше.

Так, из старых географическо-этнографических территорий– земель формируются новые территории – «волости»¹. Территории племен со слабо развитою городской жизнью, без сильных городских центров, притягиваются чужеплеменными центрами: Древляне—Киевом, Радимичи и Вятичи – Черниговом. С другой стороны, сильное развитие городских центров приводить к распадению племенной территории на несколько княжеств-земель: так, Северщина делится на земли Черниговскую и Переяславскую, в земле Дулебов появляются земли Владимирская, Червенская, Белзская и т. п.

Что касается первоначальных форм управления в этих племенных и городских организациях, то об этом мы имеем очень мало прямых указаний. Прокопий и Маврикий Говорят о Славянах и Антах, что они не знают монархического правления, живут в племенной раздробленности, и всякого рода дела решает воля народа. Изображая киевские порядки пред образованием позднейшего государства, автор древнейшей киевской летописи представляет, что дела решало тогда совещание Полян, т. е. то, что называется позже вечем, народное собрание. В истории о восстании Древлян в половине X в. хотя и упоминаются древлянские князья, с комплиментом, что они «добры» и «распасли древлянскую землю», но решают важнейшие вопросы все-таки сами Древляне. Очевидно, что и в тех племенных и городских организациях, где существовали князья-старейшины, главную роль играло все же совещание «старцев* или «лучших людей», т. е. старейшин наиболее сильных и влиятельных родов. Но местами князей могло и вовсе не быть, и правили общиной в таком случае одни «старцы», совет старейшин.