Текст книги "История украинского народа. Автобиография"

Автор книги: Михайло Грушевський

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

Это, конечно, чувствовалось. Литовская Русь сознавала, что ее оттесняют на второй план, лишая всякого политического значения; католическая же литовская аристократия входит очень скоро во вкус своего привилегированного положения и, понимая, что такое исключительное положение ее основано на поддержке Польши и унии, действительно начинает ценить связь с Польшею, Отсюда начинается та двойственность политики литовской аристократии, о которой я упоминал: правящие литовские круга, с одной стороны, желают сохранить автономию великого княжества Литовского, потому что с превращением последнего в июльскую провинцию они потеряли бы значение его правителей; с другой стороны, они хотят обеспечить возможно тесную связь с Польшею, так как, разрывая с последней, они были бы вынуждены искать опоры в самом великом княжестве, а в таком случае им пришлось бы дать соответствующее место и значение элементам славянским, аристократии украинских и белорусских земель. Эта двойственность и была причиной

8 За* 35

MjCJ^pyiueecmi^

122 ^ __

нерешительности и слабости литовской политики по отношению к Польше. Останавливаясь на полдороге, она тем самым облегчала польской политике осуществление ее планов по отношению к Литве.

Облегчал последние, конечно, и указанный национальный раскол. Когда Свитригайло, заняв место Витовта, задумал исправить его ошибку и, не лишая значения литовских вельмож, хотел дать соответствующее место Литовской Руси, это вызвало чрезвычайное неудовольствие среди литовской аристократии. Она не хотела делиться своим исключительным положением, и пошла навстречу интригам польского правительства против Свитригайла, провозгласив великим князем Сигизмунда Кейстутовича, Это была большая услуга польской нолитике со стороны литовской аристократии: не ее вина, если реальных выгод из этой услуги Польше извлечь тогда не удалось.

Сигизмунда признавали литовские земли; белорусские и украинские остались верными Свитригайлу, Этнографическое раздвоение стало фактом очевидным и было подчеркнуто современниками, которые называют Сигизмунда великим князем литовским, Свитригайла – вел. князем русским. Последующая борьба Свитригайла с Сигизмундом должна была решить – остается ли литовская аристократия господствующею, или центр тяжести передвинется в сторону элементов белорусских и украинских. Последние это понимали, и потому православные князья и бояре с чрезвычайной энергией поддерживали Свитригайла, бывшего издавна их союзником и другом¹. Но при большой энергии и настойчивости, Свитригайло оказался плохим полководцем, и дело литовской «Руси» было проиграно. В 1435 г, Свитригайло потерпел решительное поражение: в битве над р. Святою, около Вилькомира, погибло его войско, одних пленных князей летописи насчитывают 26, а множество их легло на месте.

Но и литовская аристократия в выборе Сигизмунда не была счастлива. Он оказался врагом аристократии вообще и старался выдвинуть людей худородных, а родовитых преследовал, как рассказывает позднейший летописец, представитель аристократических воззрений. По то словам, Сигизмунд «сильные жестокости чинил подданным своим, а особенно над родом шляхетским: немилостиво их хватал, и тяжкие жестокости над ними чинил, невинно карать и убийства чинить, – а те подданные его, шляхта, терпели как верные рабы от господина своего, ничего злого не учинили и не мыслили, он же, окаянник, князь великий Жигимонт не насытил злости своей и мыслил в сердце своем весь род

¹ Народным массам эта борьба осталась чуждой, Она была делом князей и бояр, борьбою двух аристократий. Народ был только пассивным участником ее.

шляхетский погубить, и кровь их разлить, а поднять род хлопекий, «псю кровь». Поэтому Сигизмунд вскоре погиб от руки аристократов, составивших заговор на его жизни князей русских и панов литовских, волю которых осуществили два брата Черторыйские. Положение было снова поколеблено и только с провозглашением великим князем малолетнего Казимира правление переходит в руки кружка литовских аристократов, захвативших бразды правления прочно и основательно.

Еще на первых порах, в виду тех трудностей, какие окружали их в данный момент: опасных движений внутри государства, острого разрыва

Барельеф Печерской Лавры (в Киеве), второй половины XVв., повествующий о воз обновлении лаврской церкви Семеном Олельковичем, «отчичем (наследственным государем) киевским*.

с Польшею, грозившей войной, и опасностей со стороны других соседей – литовские правители считали нужным кое-что сделать и для удовлетворения «Руси*. Волынь оставлена в руках ее и героя – Свитригайла, Киевскую землю отдали сыну бывшего киевского князя Владимира – Олельку, очень умеренному представителю украинского княжья, близко стоявшему к литовской аристократии. Сын и преемник Олелька на киевском столе, Семен, был женат на дочери одного из виднейших литовских вельмож Гаштовта. бывшего главы регентства, и в силу этих родственных связей и своей «умеренности» был даже выставлен кандидатом и на пост великого князя со стороны литовских правителей. Все это давало некоторую иллюзию национальной гармонии – признания со стороны литовской аристократии значения «Руси» в государстве.

0*

Но исключительные обстоятельства скоро прошли, положение литовских правителей упрочилось и они уже не находили нужным кокетничать с белорусско-украинской аристократиею вел. княжества; поэтому этой последней, как и вообще Литовской Руси, пришлось вскоре очень ощутительно почувствовать свое унижение. Когда в 1470 г. умер киевский князь Семен Олелькович, литовские правители не согласились на предоставление киевского стола его брату Михаилу и потребовали от Казимира, чтобы он обратил Киевскую землю в обыкновенную провинцию, а наместником туда назначил Литовца – католика Гаштовта. Казимир исполнил их желание, и это чрезвычайно огорчило Киевлян. Они заявили, что предночитают погибнуть, чем принять наместником Литвина, притом не княжеского рода, и усиленно нросили Казимира дать им в Киев кого-нибудь из князей, если не православного, то хотя бы даже католика, лишь бы поддержать традицию киевского стола. Но литовские правители стояли на своем, а с ними и Казимир, и Киевляне в конце концов должны были принять Гаштовта.

Рассказывая этот эпизод, Поляк-современник Длугош прибавляет, что вражда Руси и Литвы в это время вообще так обострилась, что Казимир опасался смут и умышленно продлил свое пребывание в вел. княжестве, чтобы предотвратить конфликт. По его словам, Киевляне и вообще Литовская Русь горько жаловались на то, что Литва – давний данник Руси – превратилась теперь в ее повелителя.

Обойденный киевским столом, Михаил Олелькович с несколькими другими князьями составил заговор. Насколько можно судить из скудных известий, заговорщики ставили своей целью завладеть великокняжеской властью, носадив на престоле в. кн. Литовского одного из русских князей, может быть – самого Михаила Олельковича. Они рассчитывали на помощь московского вел. князя и намерены были заплатить за нее восточной окраиной вел. княжества Литовского, Но заговор был открыт: некоторые участники успели бежать в Москву, а Михаил с другим участником, князем Гольшанским, были схвачены и казнены (1481).

В этом эпизоде очень интересны отмеченные сейчас надежды на помощь из Москвы. Как литовская партия опиралась на влияние и силы католической Польши, так обойденные украинские и белорусские аристократы начинают обращать своп взоры в сторону православной Москвы, этого извечного соперника вел княжества Литовского в собирании земель старого Киевского государства. Московские князья, по исторической и династической традиции, издавна считали себя наследниками Киевского государства, хотя лишь с концом XV в. открыто включили этот пункт в нрограмму своей политики; с другой стороны, вел. князья литовские, пока уния с Польшей не свела их с этой дорога, тоже созна-

тельно стремились к объединению под своею властью всех земель старого Киевского государства. Во второй пол. XIV в. соперничество этих двух собирателей обозначилось вполне ясно, и в. кн, Литовское, проникавшееся все глубже культурным наследием Киевского государева, соперничало с Москвою в собирании его старых провинций весьма успешно, хотя ему и не доставало выдержки московской политики Перемены, произведенные унией во внутренних отношениях в. кн. Литовского, убили его притягательную силу, какую имело оно для земель старого Киевского государства, да и внимание литовского правительства обратилось на иные вопросы. Но пока Московское государство переживало при двух Василиях время своего застоя и упадка, заметного особенно в сравнении с импозантным правлением Витовта, и позже, даже в первой половине правления Казимира, – перемена в шансах старых соперников не была ощутительна. Только в конце правления Казимира Литва начинает сознавать свою слабость, созданную внутренним раздвоением. Как раз теперь извечный соперник поднимался из долговременного упадка и, став грозным соседом Литвы, заявлял претензии на украинские и белорусские провинции в. кн. Литовского. Тягоготение в сторону Москвы среди аристократии этих провинций становилось чрезвычайно опасным явлением, Литовское правительство вполне сознавало опасность. Тот же Длугош говорит, что Казимир удерживал литовских правителей от вмешательства в новгородские дела, во время борьбы Новгородцев с Москвою, указывая, что Литовская Русь, на случай войны с Москвой, может взять сторону последней и обратиться против литовской партии, чтобы свести счеты с нею. Последующие войны с Москвою открыли всю глубину унадка Литвы с ужасающей очевидностью, и московское правительство оценивая отношения, теперь уже выступает открыто с программою присоединения всех земель старого Киевского государства, как отчизны московские князей. В 1493 г, в. князь московский начинает титуловать себя в сношениях с литовским «государем всея Руси», а во время переговоров 1504 г. домогается «Киева, Смоленска и прочих городов», грозя не оставить иначе Литвы в покое.

Симптомом происшедших перемен в реальном соотношении сил обоих противников послужило Черниговское пограличье.

С 1470-х гг. начинает ясно сказываться тяготение к Москве на этом северо-восточном пограничье старого Черниговского княжества, где издавна соперничали влияния Литвы и Москвы. Здешние мелкие князья из старой черниговской династии начинают переходить со своими владениями из под власти вел. кн. литовского под власть вел. кн. московского. Раньше литовское правительство, сознавая свою притягательную силу, признавало за князьями, в своих собственных интересах, полную

126 @

свободу перехода; теперь, напуганное этим движением, оно начало отрицать законность таких переходов. Открылись военные действия, но успехи московских войск, благодаря указанному тяготению, оказались настолько значительными, что литовское правительство поспешило прекратить их перемирием. За Москвою признаны владения перешедших князей, но на будущее время решено таких переходов не допускать (1493).

Они, однако, возобновились вскоре (очевидно —не без согласия Москвы), в еще более грозных размерах. Мотивом, несомненно подсказанным из Москвы, выставлено религиозное гонение на православных в вел. кн. Литовоком; национальная причина была таким образом подменена

Подразделение украинской территории на воеводства eXVI-XVllee.

религиозной. Под этим благовидным предлогом Москва продолжает принимать князей, между которыми переходят со своими землями уже владетели большего калибра, потомки московских эмигрантов – Семен Можайский, державший от вел. кн. литовского Чернигов, Стародуб и пр„ и Василий И1емяч1гч, владевший Новгородом Северским. Черниговская земля целиком переходила под власть Москвы, и вел. кн. московский поспешил выслать свои войска, которые и докончили присоединение черниговских земель. Среди полного упадка духа литовское правительство заключило в 1503 г. новый договор с Москвою, признав за последнюю все ее приобретения, в том числе почти всю старую Черниговскую землю, за исключением небольшой приднепровской полосы.

^ 127

Затем несколько лет спустя организует заговор и восстание, рассчитывая на помощь в. князя московского и крымского хана, украинская княжеская семья Глинских, обиженная новым вел. князем и королем Сигизмундом, Во главе ее стоял Михаил Глинский, чрезвычайно влиятельный любимец вел, кн. Александра, попавший в немилость при его преемнике, представитель русской аристократии в вел. кн. Литовском, считавшийся ее вождем и главою. Это был эпизод, аналогичный с княжеским заговором 1481 г., и имел, очевидно, целью посадить Глинского на престоле вел. княжества, Но хан вовсе не поддержал восстания, а московский вел. князь поддержал весьма слабо, и оно очень скоро было подавлено, не вызвав сколько-нибудь значительного движения даже среди украинского и белорусского княжья и боярства, не говоря уже о народе, Усилия Глинских поднять Киевскую землю были безуспешны, соседняя Волынь, эта земля князей – осталась совершенно равнодушной, Вожди заговора ушли на московскую территорию (1508), и единственным ощутительным последствием его для в. кн. Литовского была потеря Смоленской земли, занятой московскими войсками в войне, разгоревшейся между обоими государствами при содействии Глинского.

Это восстание было последней конвульсией русской (украинско-белорусской) партии в вел. кн, Литовском. Оно показало полную неспособность украинских и белорусских магнатов к какому-нибудь энергическому действию, отсутствие среди них солидарности, сплоченности, энергии, Их песня была уже спета с падением Свитригайла – сами они не в состоянии были вступить в борьбу с литовской партией. Их тяготение к Москве также не имело в себе никакого более глубокого, сознательного содержания, вполне определенной программы; в лучшем случае Москва рассматривалась только как союзник для переворота в вел, кн, Литовском. Это были движения небольших кучек, слепая реакция без определенного плана и программы. Большинство князей и бояр помирилось с тою второстепенной ролью, какую оставляла ему литовская аристократия (главным образом в местном управлении белорусских и украинских земель) и, довольствуясь ею, отложило мысль о борьбе.

Впрочем, движения конца XV и начала XVI в. не остались без влияния на литовско-польское правительство: испуганное тем применением религиозных мотивов, какое делалось противниками, в особенности московским правительством, оно становится более осторожным в отношении украинских и белорусских элементов и, напр., оставляет занимавшую его перед тем мысль об осуществлении унии своих православных подданных с католической церковью.

Не остались эти события без влияния и на дальнейшую судьбу вел. кн. Литовского. После страшных потерь, понесенных в борьбе с Москвою

М.С, Грушевский

128 @

(утрата Черниговской и Смоленской земли), Москва делается кошмаром вел, кн. Литовского, Сознание национального раздвоения убивает нравственную силу последнего. Притом еще, кроме Москвы, выдвинулся и другой сосед, по отношению к которому литовское правительство почувствовало себя совершенно бессильным, – Крымская орда, показавшая свою страшную разрушительную силу на украинских землях Литвы и Польши одновременно с завоеваниями Москвы. Выделившись при разложении старой Татарской орды, «Кипчака», и окончательно сформировавшись в половине XV в., под владычеством Хаджи-Гирея, она стояла сначала в весьма дружественных отношений к в. кн. Литовскому, однако происки в. кн. московского, стремившегося поссорить ее с Литвою, и неловкая политика в. князей литовских, особенно их старания быть одновременно в союзе и с Крымом, и с злейшим, врагом крымских ханов – Золотою ордою, скоро разбили эту дружбу. Сын Хаджи-Гирея, МенглиГирей, упрочив свое положение признанием верховной власти Турции, с 1482 г. изменяет свои отношения к Литве и Польше и начинает своими набегами опустошать их земли. Крым становится на два столетия чрезвычайно важным и пагубным фактором в истории украинской жизни.

Слабость государства, в виду внутренних и внешних опасностей, входит в общее сознание правящих кругов вел. кн. Литовского, и это обстоятельство в конце концов дает возможность польским политикам осуществить свои заветные планы относительно Литвы.

Несмотря на удары, падавшие на вел кн. Литовское, литовская аристократия твердо держалась программы, которую диктовали ей ее классовые интересы: поддерживать возможно тесную связь с Польшею, но в то же время охранять автономно и политическую самостоятельность вел. кн. Литовского.

В 1499 г., когда Польша хотела во что бы то ни стало заручиться содействием Литвы против Турок, польские политики дали даже согласие на применение формулы унии в духе полной равноправности и независимости вел. кн. Литовского, как желали того литовские автономисты. Благодаря тому, что последующие великие князья (бывшие одновременно польскими королями) – Сигизмунд и Сигизмунд Август, также не были сторонниками унии, Литва в продолжение всей первой половины XVI в, упорно отклоняла все попытки Поляков – привести к осуществлению свой старый план инкорпорации вел, кн. Литовского, так что в продолжение всей первой половины XVI в, этот вопрос казался совершенно безнадежным. Даже собраться на общий сейм с Поляками, рассчитывавшими в таком случае найти союзников среди самых представителей вел. кн. Литовского, особенно среди низшего дворянства – шляхты, литовские правители не соглашались под разными предлогами.

Но в 1560-х годах начинается поворот, неблагоприятный для литовских правителей, Литва неосторожно навлекла на себя войну с Москвою, вмешавшись в ливонский вопрос, и эта война, неудачная для Литвы, требовавшая чрезвычайного напряжения сил и огромных расходов на военные нужды, вызвала здесь чрезвычайное неудовольствие, особенно среди низшего дворянства. Допущенное незадолго перед тем к участию в представительном правлении вел. княжества, оно постепенно выходит изпод влияния магнатов и начинает подымать голос за тесную унию вел. кн. Литовского с Польшей, так как за проведение ее обещало участие Польши в войнах и других нуждах вел. княжества Литовского, а также расширение шляхетских вольностей по польскому образцу и уничтожение преимуществ магнатства, всевластно правившего в вел. княжестве Литовском, Бел. князь и король польский Сигиэмунд Август, до сих пор равнодушный к вопросу об унии, под влиянием этих же и, может быть, еще иных мотивов становится также горячим сторонником инкорпорации вел. княжества Литовского. Литовские магнаты очутились таким образом в очень трудном положении, подвергаясь давлению сверху и снизу. Но такова была сила этой всевластной, тесно сплоченной магнатской олигархии, что она все-таки не уступала этому давлению и держалась своей автономной программы, не допуская до созвания общего сейма и удерживая представителей шляхты на конференциях с Поляками в полном подчинении. Даже поколебавшись на первых порах ц сделав ряд уступок на конференции 1504 г., она затем взяла их обратно и совершенно затормозила вопрос об унии.

Когда после бесплодных сеймов 1565 – 66 гг,, в конце 1568 г. по вопросу об унии в Люблине был назначен новый сейм с участием представителей литовских сословий, литовские магнаты и здесь умели, удержать представителей шляхты в полном послушании и свели общий сейм к конференциям двух отдельных сеймов. Заметив же, что король намерен энергично поддержать польские стремления и под влиянием Поляков готов даже оказать давление на представителей Литвы, литовские магнаты ночью на 1 марта 1569 г. тайком уехали из Люблина вместе с представителями прочих сословий вел кн. Литовского, надеясь таким образом «сорвать» сейм. Но расчет их оказался неудачпым, Поляки, раздраженные долгими безуспешными переговорами, теперь, имея на своей стороне короля, решили идти напролом и покончить с Литвою, установив новую формулу унии без ее участия. Однако, под впечатлением энергической оппозиции литовских магнатов, они решили несколько отступить от первоначального плала, оставив некоторую тень литовской автономии, но за то отобрав от вел. кн. Литовского и присоединив к Польше спорные земли, на которые издавна имело виды польское правительство.

130

Непосредственно по отъезде литовских представителей, польские сенаторы на конференции с королем, в присутствии шляхетских депутатов¹ , выступили с проектом – постановить относительно унии заочное решение, без литовских представителей, как самовольно и незаконно оставивших сейм, а прежде всего присоединить к Польше Волынь и Подляшье, немедленно опубликовать грамоты об этом присоединении и призвать сенаторов и шляхетских депутатов названных провинции к участию в сейме. Король заявил, что находит эти предложения вполне справедливыми и, принимая их, готов их осуществить, хотя бы против воли литовских представителей. На всякий случай решено было приготовиться к войне с Литвою и для этого постараться привлечь на свою сторону Татар. О присоединении к Польскому королевству Волыни и Подляшья немедленно были разосланы в эти провинции грамоты, в которых местным сенаторам и депутатам приказано явиться на сейм под угрозою отнятия имений и должностей,

Затем сейм приступил к редакции постановлений о присоединении этих земель; они были составлены почти одинаково, с полным пренебрежением к историческим фактам, Король, от имени которого эти постановления писались, заявлял, что он, памятуя свою обязанность – возвратить Польше принадлежавшие ей издревле земли, в виду напоминаний и просьб собранных на сейме представителей, решил присоединить к короне Польской Подляшье и Волынь, как земли принадлежавшие ей издавна и только во время правления Казимира Ягайловича, бывшего одновременно вел. князем литовским и королем польским, насильственно присоединенные к Литве. В действительности в XII – XIII в. Поляки во время войн за пограничные территории лишь на короткое время захватывали части Подляшья. Поляки привыкли смотреть на Подляшье, как на свою провинцию вследствие того, что мелкая мазовецкая шляхта, переселяясь сюда, в значительной степени полонизировала его уже в XV в. Об усилиях Поляков захватать Волынь я говорил уже: до сих пор все эти попытки были безуспешны, и Волынь Польше не принадлежала никогда. Но о таких мелочах, как исторические факты, теперь менее всего был кто-либо склонен думать серьезно и хотя редакция этих хартий подверглась затем различным изменениям с участием представителей Подляшья и Волыни, но историческая мотивировка так и осталась в том же противоречии с историей: ей тогда никто не придавал значения, раз решено было ступить на почву насильственного осуществления вековых стремлений польской политики.

¹ Польский сейм состоял нз двух палат – сената, где заседали епископы и высшие чины, и палаты носольской, где заседали выборные денутаты шляхетского сословия.

@ 131

Сенаторы и депутаты Волыни и Подляшья долго не являлись; главным образом их удерживал страх репрессий со стороны вел. кн, Литовского, да притом и слишком уж внезапно и странным образом все это произошло. Король, наконец, приступил к конфискации имений и должностей ослушников, и эта мера оказала ожидаемое действие.

Сенаторы и денутаты явились, Они очень неохотно присягали на верность Польской короне, особенно некоторые волынские магнаты, то требовавшие, чтобы были обеспечены права их народности, их религия и сословные преимущества¹, то просто уклонявшиеся от присяги. Но угроза конфискацией в конце концов сделала свое дело: присяга была принесена, и представители новоприсоединенных провинций заняли среди представителей других польских провинций «издавна принадлежавшие им места», как выражалась Поляки.

Волынским обывателям оказаны были разные любезности: на Волыни оставлено в силе и на будущее время доселе действовавшее право (в виде второй редакции Литовского статута, получившей вследствие этого имя Волынского статута). Местный язык (собственно – выработанная канцелярской практикой вел. кн. Литовского белорусско-украинскопольская смесь) сохранен в местном делопроизводстве и в сношениях центрального правительства с местными учреждениями. Шляхте «греческой веры» предоставлены одинаковые права с католиками, даны обещания назначать православных на все должности, местные должности должны были раздаваться только местным уроженцам.

Правители в. кн. Литовского, со стороны которых опасались вооруженного противодействия и польские политики и население Волыни и Подляшья, в конце концов не решились на энергический протест против произведенного Польшею захвата Положение их действительно было крайне тяжелое: над Литвою продолжала тяготеть разорительная война с Москвою, шляхетское сословие противилось политике магнатон, и даже на солидарность магнатов украинских земель, на которые наложила теперь руку Польша, не могли рассчитывать литонские олигархи вследствие исключительности своей политики и старо го раздвоения Литвы и Руси. И вместо войны, которой ждали от них, в конце концов явилась на сейм депутация литовских правителей с жалкими словами по поводу присоединения Волыни и Подляшья и с заявлением готовности продолжать переговоры об унии.

¹ Интересна была речь кн. Вишневецкого, требовавшего, чтобы нравославные роды не ставились ниже католических и чтобы старинные княжеские роды оставлены были нри своих ночетных прерогативах; он указывал на то, что княжеское и магнатские роды украинских земель и вообще украинский народ («русский» по тогдашней терминологии) не уступают в благородстве и славе «никакому другому народу на свете».

Такой легкий успех и безнаказанность ободрили польских политиков, и шляхетские денутаты, вообще более смелые и предприимчивые в своих планах, чем сенаторы, выступили с требованием, чтобы к Польше были присоединены также восточное Подолье, незадолго перед тем сформированное в особое Браславское воеводство, и Киевская земля. Проект присоединения Браславского воеводства был принят и сенаторами и королем очень сочувственно. Его немедленно включили в постановление о присоединении Волыни как часть волынских земель¹; браславским сановникам велели присягнуть, и в продолжение каких-нибудь двух недель присоединение Браславщины было совершенно, не встретив никаких затруднений.

Не то с Киевской землею. О правовой стороне, конечно, никто не думал. Но эта обширная, малонаселенная, подвергавшаяся непрестанным нападениям Татар и порубежная с страшным Московским государством страна более хладнокровным польским политикам представлялась непосильным бременем, каким и оказалась действительно для Польши, с ее чрезвычайно слабой государственной и военной организацией. Поэтому большинство сенаторов с королем во главе несочувственно приняли этот проект шляхетских депутатов. Но последние настаивали энергично, и их настойчивость увенчалась успехом. Следует упомянуть, что их поддерживали и Волыняне с Браславянами; новоприсоединенные к Польше провинции имели все причины желать, чтобы с присоединением не разрывалась их связь с прочими украинскими землями – чтобы поэтому и они были вместе с ними присоединены к Польше. На другой день после присяги браславского воеводы (3 июня) состоялась конференция, на которой шляхетским депутатам удалось склонить на свою сторону многих сенаторов и короля. Король заявил, что он решил присоединить к Польше Киевскую землю и прикажет киевскому воеводе принести присягу. Тем же днем датирована и грамота о присоединении Киенской земли, которая в этой грамоте представлена такие провинцией, издревле принадлежавшей к Польше. Для успокоения киевских обывателей им представлены были те же гарантии, что и волынским.

Литовские представители, прибывшие как раз перед тем на сейм, не имели анергии протестовать против этих новых захватов: они чувствовали, «что у них обрезаны крылья», как они выразились. После тщетной и довольно слабой оппозиции, приняли они предложенную формулу унии, добившись только незначительных уступок в ней. Прежняя личная упия заменена очень тесной реальною: Польша и Литва отныне должны со-

¹ Исторически это было совсем неверно, но в XVI в, Браславщина действительно стояла в близкой связи с Волынью.

ставлять одно государство, с одним, сообща избираемым главою, с общим сеймом; только отдельные министерства сохраняются в Литве.

В половине августа окончился этот сейм, так памятно записавший свое имя в истории Восточной Европы: в несколько заседаний на нем было осуществлено, то, чего не могли достигнуть долгие войны и столетия дипломатических переговоров и ухищрений. Прославляемый позднейшими польскими историками, как акт любви и братства, в действительности он был цепью насилий над чужими правами и убеждениями, осуществленных давлением правительственной власти и тяжелых обстоя-

«Особливе теж его кр. м. нашего милостивого пана просим, абы листы сеймо вые, универсалы, констытуцеи и кождая справа подле обетницы и при вил ю его королевское милости при оконченю унеи выданого не вашими литерами и словы, одно русскими литерами и езыком до земли Киевское писаны и выдаваны были, кгдыж з младости и итого письма отцове наши у нити нас не давали, одно своего прирожоного руского, и школы теж полское в Киеве немаш, а кгды приносят листы его кр. милости писаные полскими литерами з мешанем латинских слов, вырозумете не можем, якож и тен привелей на злу некие единое ти земли Киевская даный, иж полскими литерами ест написан, просимы его кролевское милости, жебы поруску был преписан, а под маетатною печатью и с подписом руки его королевское млети нашого милостивого пна нам был выдан».

Петиция киевской шляхты 1571 г„ домогающаяся сохранения прав «русского» (украинского) языка, гарантированных актом 1569 г. образец (официального языка и письма того времени).

тельств, какими была война с Москвою, ослабление вел. княж. Литовского, его внутреннее раздвоение, и т. п. Все это, впрочем, отнюдь не делает и литовских автономистов мучениками идеи: ими руководили также эгоистические мотивы – интересы олигархии, во имя которых они подавляли сопротивление своей шляхты, стремившейся к благодатям польских шляхетских привилегий,

Итак, Польша собрала под своею властью почти все украинские земли. Вне границ ее, кроме Руси Угорской и украинских округов Молдавии (Буковины), после 1569 г, оставались только: территория по среднему Бугу и верхней Припети – земли Брестская и Пинская, составившие Брестское воеводство, оставшееся в составе вел, кн. Литовского, – и Черниговские, в это время принадлежавшие Московскому государству¹. Но вел. кн. Литовское после 1659 г. находилось под таким сильным воздействием польского правительства, права и культуры, что упомянутая Берестейско-пинская территория все равно что принадлежала к Польше. Черниговская земля, с 1503 г. принадлежавшая Московскому государству, в начале XVII в, во время московского смутного времени, была захвачена Польшею и осталась за ней по последующим * договорам* с московским правительством, Из нее было сформировано особое Черниговское воеводство. Правда, владение этою землею продолжалось недолго, только до великого восстания 1648 г. Но все таки, хоть на время, Польше удалось собрать украинские земли почти целиком.