Текст книги "Солдаты"

Автор книги: Михаил Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 39 страниц)

– вновь испугалась старуха, поджав тонкие бесцветные губы.

– Когда из Берлина с победой будем возвращаться,– пояснил все еще

мрачный Ванин.

– Ах вон оно что!.. А я уж, грешница, подумала... Ну, с богом,

сыночки. Светлая вам дороженька... такая же светлая, как ваши головушки...

Жизнь ведь вы нам спасли, счастье вернули,– причитала Ильинична.– Берегите

там себя, матери-то ждут вас не дождутся, все глазыньки проглядели...

Простившись со старушкой, разведчики пошли по деревне и вскоре

оказались на шоссе. Золотоголовые подсолнухи-послушники с тихим шелестом

кланялись им. Свернув с дороги, бойцы углубились в лес и чуть заметной

просекой стали осторожно идти дальше. Миновав рощу, они остановились на ее

опушке. Прислушались. С неба доносился неровный гул моторов. Около тридцати

"юнкерсов" плыли на восток. Вскоре раздались громовые раскаты – это немцы

бомбили Терновую, которую недавно покинули разведчики.

– Танки наши, наверное, заметили.

– Огрызается здорово.

– Тяжелые бои идут.

Впереди, где-то далеко-далеко, слышались глухие взрывы.

– Взрывает что-то фашист,– сказал Алеша Мальцев.

– В Харькове, наверно,– предположил Ванин.

– Мосты, заводы... Все разрушают...– вмешался в разговор и Аким.

Сенька немедленно набросился на него:

– Это они тебе за твою жалость платят! Да я б их всех...

– Ладно, прекрати, Семен,– остановил его Аким.

– Не прекращу!.. Что ты командуешь! Подумаешь, начальник какой

объявился!..

– Семен, когда ты поумнеешь? – Нос Акима покрылся бисеринками пота.

– Пошел ты...– Ванин задохнулся.

– Что ты кричишь, Сенька! – попытался успокоить его Шахаев.

– И вам не стыдно!.. Забыли про ту женщину с детьми!..– Семен зло

посмотрел на Шахаева и Акима. – Давить их, давить!.. Душить надо, понятно?!

На куски резать!..

– Успокойся, Ванин,– снова остановил его парторг.– В бою делай как

хочешь. Пленных же мы не можем трогать.

Дальше шли молча. Шли долго, до самой темноты. Наконец добрались до

небольшой деревни.

Шахаев постучал в крайнюю хату, держа автомат наизготовку. Где-то в

глубине двора загремел было цепью и рыкнул пес, но, видимо наученный горьким

опытом, быстро умолк. На крыльцо вышла хозяйка, закутанная в шаль.

Испугалась. Долго не могла понять, что за люди стоят перед ней в таком

странном одеянии.

– Чего испугалась-то, мать? Не видишь – свои.

– Батюшки мои, неужели?.. Идите же в дом!

– Нельзя нам. Немцы есть в деревне?

– Ушли. Вечером все ушли.

Стоявший поодаль от Шахаева Ванин вдруг насторожился. Его острый слух

уловил какие-то звуки. Сенька вслушался и приглушенно сказал Забарову:

– Немцы. Обоз ихний...

Вскоре и остальные разведчики услышали позади себя поскрипывание

тяжелых повозок. К деревне с востока приближался немецкий обоз. Неизвестно,

как он оказался позади. Обозники спокойно переговаривались между собой. Они,

очевидно, считали эту деревню своим тылом.

– Ванин! – подозвал к себе Сеньку Марченко.– Сейчас же узнать, что

за обоз.

Сенька исчез в темноте и вскоре появился вновь.

– Пять подвод,– коротко доложил он лейтенанту.

– Солдат?

– Видел двоих, кроме ездовых.

Марченко решил расправиться с немецким обозом, нарушив обычное правило

разведчиков – не вступать в открытый бой без крайней необходимости. Он

приказал разведчикам приготовиться. Солдаты засели у крайних хат, по обе

стороны дороги. Вот теперь немцы пусть пройдут...

Аким притаился у плетня, рядом с Мальцевым. Стал нетерпеливо ждать,

пытался разглядеть в темноте приближающийся обоз. Только зубы почему-то

вызванивали мелкую дробь. Казалось, пора бы уже пообвыкнуть, не в таких

переделках приходилось бывать. А вот нет. Вызванивают – и все. Лучше их

сжать покрепче. Вот так...

Немцы не подозревали об опасности. Повозочные, щелкая кнутами,

покрикивали на своих куцехвостых битюгов, поторапливая их. Первую повозку

разведчики пропустили беспрепятственно. Это еще больше убедило врага, что

впереди все в порядке. Но как только подтянулся весь обоз, с обеих сторон

загремели автоматные очереди и полетели гранаты. Покончили с обозниками

быстро и без особых хлопот. Пятерых убили, одного взяли в плен. Стали

осматривать повозки и спохватились – пропал Алеша Мальцев.

Разведчики хотели было уже начать поиски, но в это время во дворе

соседней хаты появились двое. Один – впереди, с поднятыми руками, второй –

сзади, с автоматом наготове: Алеша Мальцев вел пленного.

– Удрать было захотел, в хлев забежал...– задыхаясь, рассказывал

он.– Я – туда!.. Ну, вот... и захватил.

Осмотрев пленного, разведчики снова вернулись к повозкам. В одной из

них обнаружили чемодан, набитый детским бельем и вышитыми белыми рубахами.

Аким почувствовал, как ему сдавило грудь. Он рывком шагнул к фашистам, со

всего маху ударил одного из них, размахнулся было еще, но чья-то тяжелая

рука легла на его плечо.

– Отставить, Ерофеенко!

Аким оглянулся и увидел Забарова.

– Бандиты они!..– прохрипел он и, вдруг ссутулившись, отошел в

сторону.

Пленных Марченко решил доставить в штаб дивизии. Конвоировать их он

приказал Сеньке. Сам лейтенант также собрался в штаб.

Ванин взялся за это дело с видимой охотой. Ему хотелось сделать

приятное Кузьмичу и Пинчуку. Сенька помнил, что у ездового одну лошадь

ранило, и уже заранее представлял себе, как будет рад Кузьмич, когда Сенька

вручит ему двух упитанных тяжеловозов. Растрогавшись, он, конечно, не

поскупится и насчет табачку, в котором Сенька испытывал хронический

недостаток. Был у него небольшой запас, да раздарил раненым у Донца. "Лачуга

тоже, глядишь, подбросит",– прикинул в уме Семен, вспомнив про некурящего

повара, и, все это хорошенько взвесив и оценив, пришел в отличнейшее

расположение духа. Он проворно вскочил в повозку и уселся рядом с

лейтенантом.

– Куда ехать? – спросил его немец-повозочный, взявшийся за вожжи.

– Дранг нах остен, жми! – отозвался из глубины крытой брички Сенька и

вскинул автомат.

Немец хлестнул лошадей. Второй гитлеровец сидел рядом с ним, по правую

сторону. Так их усадил Марченко, чтобы обоих держать на прицеле. Кошачьи,

прыткие глаза Ванина настороженно следили за малейшим движением пленных.

Один немец что-то сказал второму.

– Шнель, шнель!.. Эй ты, говорун!.. Чего разболтался? Еще наговоришься

в другом месте! – поторапливал Ванин.– Пошевеливай!..

Но мохноногие битюги не торопились. Они оказались на редкость ленивыми.

– Чертова скотинка! – выругался Сенька и покосился на лейтенанта.–

На них только союзникам за вторым фронтом ездить!..

Марченко молча смотрел на спины пленных немцев: он не счел нужным

поддерживать Сенькину болтовню.

Набежал легкий ветерок, разогнал отары пугливых облаков. Только

далеко-далеко, чуть ли не у самого горизонта, молодой месяц обнимался с

темнокудрой одинокой тучкой.

2

Преодолевая отчаянное сопротивление врага, полки дивизии генерала

Сизова неудержимо рвались вперед. Лишь на вторые сутки, вечером, комдив

отдал приказ остановиться на несколько часов и привести войска в порядок.

Надо было подвезти боеприпасы, накормить как следует бойцов, подтянуть тылы.

Немцы закрепились на трех высотах, господствовавших над местностью.

Впереди этих высот, будто часовой, стоял древний курган. Разведчики еще днем

выяснили, что на кургане засело десятка полтора гитлеровцев с одним ручным

пулеметом. Об этом они сообщили в штаб.

А вечером генерал вызвал к себе Марченко. Подойдя к его окопу,

лейтенант остановился. До него доносился разговор комдива с каким-то

офицером, должно быть с командиром полка.

– Задержал вас потому, что так нужно, – звучал отрывистый голос

Сизова. Можно зарваться. Приводите себя в порядок и двигайтесь дальше,

– Слушаюсь. Только...

– Никаких только!

Разорвавшийся поблизости снаряд заглушил слова генерала.

– ...Что ж поделаешь? Не учился я в академиях, – донеслись опять до

Марченко слова из окопа.

– Очень плохо, что не учились, – резко возразил комдив. – Прошло то

время, когда можно было кичиться своей неученостью. У нас и солдаты-то все

учатся, а вы... Впрочем, идите. Поговорим потом.

– Слушаюсь!..

В окопе стало тихо.

Мимо Марченко торопливо пробежал подполковник Тюлин.

Лейтенант в нерешительности постоял еще с минуту, а затем, набрав в

легкие воздуха, подошел к генералу. Тот сразу показал на курган.

– Как вы думаете, лейтенант, могли бы ваши разведчики овладеть этим

скифским сооружением?

– Безусловно, товарищ генерал! – не задумываясь, ответил Марченко.

– Так вот: приказываю вашей роте овладеть курганом этой же ночью.

Ясно?

– Так точно. Курган будет взят.

– Вы в этом убеждены? – неожиданно спросил его комдив. – Убеждены

крепко?

– Конечно, товарищ генерал! – ответил Марченко, не совсем понимая,

почему комдив задал этот вопрос.

– А потери у вас в роте есть? – спросил начальник политотдела и

пристально посмотрел на лейтенанта.

– Нет, товарищ полковник.

– Добро.

– Идите, лейтенант, – приказал генерал. – О выполнении задачи

доложите лично.

– Есть! – Марченко круто повернулся и мягко зашагал по траншее.

Разведчики отдыхали, расположившись на небольшой лесной поляне. Каждый

занимался своим делом. Забаров о чем-то сосредоточенно размышлял.

Алеша Мальцев, вычистив свой автомат, приблизился к Шахаеву.

– Ты что, Алеша? – спросил парторг.

– Я к вам, товарищ старший сержант.

– Ну-ну, рассказывай. Что у тебя там?

По голосу бойца Шахаев понял, что Мальцев чем-то сильно взволнован.

– Мне Ванин сказал, что я не гожусь в разведчики...

– Ванин? – удивленно переспросил Шахаев. – Это когда же он тебе

сказал такое?

– Еще на Донце. Выдержки, говорит, у тебя нет.

– А-а... Ты на него не обижайся. Сеньке самому влетало за

невыдержанность.– Шахаев вспомнил все Сенькины проделки, и ему стало

приятно от сознания, что Сенька уже совсем не тот бесшабашный парень, каким

был раньше.

– Да я ничего,– примирительно сказал Алеша.– Только, по-моему,

разведчик из меня все же получится.

– А ты кем до войны-то был? – вдруг спросил Шахаев и подсел к нему

поближе.

– Учился в десятилетке. Хотел потом поехать на агронома учиться.

"Еще один агроном!" – улыбнулся парторг, вспомнив сержанта Фетисова.

– А сколько тебе лет? – спросил он, уловив в голосе своего

собеседника что-то совсем юное.

– Уже восемнадцать вчера сравнялось! – гордо, баском ответил Алеша.

– Так у тебя вчера был день рождения? – удивился Шахаев. – Что же ты

молчал?

– А зачем говорить. На войне ведь дни рождения не справляют.

– Да... Восемнадцать, говоришь... – раздумывал Шахаев. – Как же ты,

братец мой, умудрился так рано в армию-то попасть?

– Добровольцем.

– А после войны кем бы ты хотел стать? – Шахаеву все больше нравился

этот молоденький и прямодушный паренек.

– Мое решение твердое – агрономом! – убежденно заявил Алеша. – Сады

буду разводить. У меня все книги Мичурина дома имеются. Видал, сколько садов

немцы уничтожили – страсть одна! Вот я и буду разводить.

Беседу Шахаева с Мальцевым прервал возвратившийся от генерала лейтенант

Марченко.

– Федя! – ласково позвал Забарова командир роты. – Есть одно

интересное заданьице. Хочу поручить его тебе.

Плотно сжатые большие губы Забарова шевельнулись, но глаза остались

прежними – угрюмоватые и сосредоточенные. Он коротко спросил лейтенанта:

– Какое?

Марченко объяснил.

– Сможете?

– Да уж как-нибудь. Только к начальнику разведки схожу, посоветуюсь с

ним.

– Что ж, сходи. Желаю успеха, Федя, – протянул Забарову тонкую руку

лейтенант. – Может быть, ребятам поднести по одной... для храбрости?

– Не надо, – отрубил Забаров и, темнея в лице, добавил: – Не нужна

мне такая храбрость.

Стоявший неподалеку Ванин, услышав слова старшины, сокрушенно вздохнул.

– Шахаев! – позвал Забаров старшего сержанта.– Пойдем со мной к

майору Васильеву.

– Сейчас, товарищ старшина!– отозвался Шахаев и стал подниматься с

земли. – До свиданья, дружок, – сказал он Алеше. – Мы еще не раз

поговорим с тобой о жизни. А разведчик из тебя обязательно получится, и в

общем неплохой. – Шахаеву хотелось сказать что-нибудь доброе, хорошее этому

славному юноше, но на войне трудно подбирать нежные слова. Похлопав Мальцева

по плечу, парторг повторил: – Сенька не нрав. Ты станешь хорошим

разведчиком, Алеша, – и быстро пошел к Забарову.

Наступила ночь. Разведчики отдыхали. Но Ванину сегодня не спалось. Он

подошел к Акиму и, увидев, что тот тоже не спит, стал донимать его

разговорами.

– А здорово ты, друже, немцев-то напугал, – заговорил он,

присаживаясь рядом.– Всю дорогу у них только и разговор был про тебя, –

вдохновенно врал Сенька. – Сильно, говорят, этот очкастый руссиш зольдат

бьет в морду. Вот какие отзывы о тебе я слышал, Аким! И знаешь, рассказывают

с удовольствием, черти! Даже, можно сказать, с уважением к тебе. "Ах какой

суровый этот руссиш зольдат!.." А этот "зольдат" до сих пор тележного скрипа

боялся, по голове бандюг гладил, этакий добрый паинька!.. А сейчас начал

помаленьку исправляться. Там, в пехотном окопе, здорово ковырнул фашиста. А

в ту ночь с этими обозниками, прямо тебе скажу, ты был молодец, Аким!

Аким слушал Сеньку рассеянно, вяло и так же вяло ответил:

– Не удержался. А не следовало бы горячиться.

– Не удержался. Не следовало бы! – передразнил Ванин. – Опять ты за

свое! Да ты видишь, как они о тебе сразу заговорили, когда ты их только

попугал. А дал бы ты им по роже не один, а разков пяток, они бы просто с

восхищением о тебе сказали. Знаю я их!

– Меня вовсе не интересует, что они обо мне говорили, – все так же

равнодушно ответил Аким, проверяя рацию, которую вручил ему командир, –

старая специальность связиста пригодилась разведчику.

– Они, можно сказать, в восторге! – гнул свою линию Семен. – А ты –

"не следовало бы". Эх, нюня! – Ванин от чистого сердца сплюнул. – Да они,

поганые твари, видал, что с нашими людьми делают?

– Ну, видел. Что ты, собственно, пристал ко мне? Подумаешь, геройство

– пленных бить. В бою – другое дело.

– Везде их надо бить! – убежденно сказал Ванин.

Друзья не договорили: их позвал к себе Шахаев, вернувшийся вместе с

Забаровым от майора Васильева.

Незадолго до рассвета тронулись в путь, к кургану, который темной

громадиной вырисовывался на побледневшем горизонте. Оттуда изредка

доносились пулеметные очереди, раздавались сонные ружейные хлопки.

Разведчики пробирались неглубокой балкой, она тонула в пепельно-серой

прохладной дымке. Пахло росой, чернобылом, подсолнухами и еще чем-то

необъяснимо милым и сладким, что рождает степная зорька. Ноздри бойца широко

раздувались, жадно захватывая этот настоянный на разнотравье запах. Шли, как

всегда, гуськом, след в след, тихо и настороженно.

– До кургана недалеко,– предупредил Забаров, остановившись и

вглядываясь в предутреннюю муть.

С каждой минутой очертания кургана выступали все явственнее, стрельба

становилась отчетливей, но немцы стреляли по-прежнему редко. Их пулемет

стоял на самой вершине холма. Изредка он выпускал в темноту длинные

светящиеся строчки трассирующих пуль.

Все внимание Забарова было приковано к пулемету. Прежде всего надо было

разделаться с ним. Но как это осуществить лучше и быстрее? Федор задумался.

Однако решение пришло раньше, чем он сам ожидал: надо послать одного бойца;

пусть он, незаметно пробравшись на курган, уничтожит пулеметчика ножом и

даст сигнал ракетой. Разведчики – не стрелковая рота, чтобы пойти в

открытую атаку. У них – свой образ действий.

– Как ты думаешь, кого? – тихо спросил Забаров, обращаясь к Шахаеву.

Парторг ответил не сразу. Взгляд его сначала остановился на Сеньке,

который, воспользовавшись остановкой, перематывал портянки. Потом Шахаев

оглянулся назад, подумал еще немного.

– А что, если... Мальцева?

Забаров с удивлением посмотрел на старшего сержанта, ждавшего ответа.

– Справится ли?

– Справится, – уже тверже ответил Шахаев. Федор с минуту смотрел на

парторга своими темными, чуть поблескивавшими глазами.

– Ладно, – согласился он и позвал к себе разведчиков.

Когда задача была всем ясна, Шахаев приблизился к Алеше.

– Страшно, Алеша?

– Очень.

Шахаев крепко обнял его.

Лейтенант Марченко сидел на запасном наблюдательном пункте

подполковника Баталина, откуда ему лучше всего было наблюдать за курганом.

Офицер уже искурил с десяток папирос, во рту и в груди у него было скверно,

а курган безмолвствовал.

"Что же он не начинает?" – волновался лейтенант, думая о Забарове.

Теперь он готов был пожалеть, что не повел разведчиков сам. Услышав сверху,

над окопом, чьи-то шаги, Марченко вздрогнул. Он с удивлением увидел

спускавшегося к нему начальника политотдела.

Удивился, в свою очередь, и полковник. Демин искал Баталина, а вместо

него на наблюдательном пункте полка обнаружил Марченко.

– Вы что тут делаете, лейтенант? – спросил Демин.

– Наблюдаю за курганом. Мои разведчики...

– Это я знаю, – остановил его полковник. – Но я полагал, что вы сами

поведете разведчиков на эту операцию. А вы, оказывается, опять поручили

Забарову.

– Я это сделал потому, товарищ полковник, что Забаров лучше всех...

– Даже лучше вас? – перебил его Демин.

– Почему?.. Я хотел сказать, что Забаров лучше других моих разведчиков

справится с этой операцией.

– То, что он справится и с этой задачей, нам известно. Меня сейчас

интересует другое. Больно уж часто вы посылаете Забарова, а сами... Не

кажется ли вам, товарищ Марченко, что в последнее время Забаров командует

ротой, а не вы?

– Что вы, товарищ полковник!

– Уж не решили ли вы почить на лаврах, приобретенных под Сталинградом?

– Ну, как можно!..

– А вы все-таки подумайте об этом, – посоветовал Демин, всматриваясь

в чуть видимый отсюда курган.

– Это страшное обвинение, товарищ полковник! – вспыхнул Марченко,

чувствуя, как над правым его глазом задергалась бровь. – Я не заслужил!

Я...

– Вы не согласны? – спросил спокойно Демии, не прекращая наблюдения.

– Я не знаю, чего от меня хотят. Моя рота – образцовая.

– Может быть, в этом меньше всего ваших заслуг... Ну, хорошо,

наблюдайте. Простите, что я отвлек вас. Только подумайте обо всем. Думать

всегда полезно.

– Понимаю, товарищ полковник, но ваши опасения сильно преувеличены, –

оправдывался Марченко.

– Хорошо, если так. Я ведь только предупредил вас. Вот вы получили

сейчас ответственное задание. А не посоветовались с генералом, как его лучше

выполнить. Разве так можно?..

Демин хотел еще что-то сказать, но его отвлекла сильная перестрелка,

вспыхнувшая вдруг на кургане.

– Начали! – вырвалось у Марченко.

А на кургане события развивались следующим образом.

Ощупав в кармане ракетницу и финку – главное, финку! – Алеша пополз и

вскоре пропал в подсолнухах. До разведчиков долетел лишь тихий шорох.

Рассредоточившись у подножия кургана, они ждали, не сводя глаз с того места,

откуда время от времени вырывались, прошивая небо, красные пунктиры

трассирующих пуль. Бойцы стояли, подавшись всем корпусом вперед, как

спринтеры на старте в ожидании взмаха флажка. Руки их лежали на прохладных и

запотевших к зорьке телах автоматов: правые на шейках прикладов, левые на

дырявых кожухах стволов. Курган выступал из тьмы, и все явственнее

обозначались его угрюмые очертания. Молочная дымка струилась вокруг него,

медленно сползая с покатых седых боков, кутая прохладой притаившихся

разведчиков.

Ждать пришлось недолго, хотя солдатам и казалось, что прошло по меньшей

мере часа два. Над курганом, в том место, где стоял пулемет, вспорхнула

красная ракета и павлиньим хвостом рассыпалась в воздухе, ослепляя людей

нереальным, холодным светом. В ту же минуту послышался короткий,

пронзительно-тревожный крик, и сейчас же все смолкло. Разведчики поднялись.

Они бежали и удивлялись, что впереди никого нет. Громадный Забаров то

припадал к земле, то вновь вырастал из тумана, непрерывно строча на ходу из

автомата. Вот он качнулся, взмахнул правой рукой, бросил вперед гранату и,

пригнувшись, опять устремился вперед. Только теперь увидели немцев и

остальные разведчики. Гитлеровцы перебегали, отстреливаясь. Пули повизгивали

над головами разведчиков. Косые очереди забаровского автомата хлестали по

убегающим.

– Отрезай, отрезай путь!.. – крикнул Забаров бегущим справа и слева

от него разведчикам.

Но немцы были уже далеко.

Где-то совсем рядом вымахнули к самому небу два огромных

желтовато-красных зарева, и вслед за этим раздался грохот и шум.

– "Катюши"! – восторженно воскликнул Ванин. Освещенное заревом лицо

его горело. Из-под пилотки ручьями катился пот. – "Катюши"!

Земля дрогнула и застонала – это вслед за "катюшами" открыла огонь

наша тяжелая артиллерия. Яростная орудийная канонада не смолкала минут

тридцать. Дивизия с приданными ей частями возобновила наступление. Слева и

справа от кургана через небольшие высоты атаковали противника стрелковые

полки. Теперь их командиры могли не беспокоиться за свои фланги: курган,

откуда немцы могли вести фланкирующий огонь, находился в руках советских

разведчиков.

Стало совсем светло. Набежал ветерок, развеял сизую дымку и загулял по

степи, как молодой конь, выведенный в ночное. Погасил одну за другой далекие

звезды. На востоке, из-за темнеющего вдали леса, пробились первые лучи

солнца и осветили землю, которую все еще лихорадили рвущиеся снаряды.

– Передай в штаб... – тяжело дыша и вытирая руками потное рябое лицо,

подсел к Акиму Забаров. – Курган взяли. Передавай!..

– Уже передал, товарищ старшина!

– Хорошо!.. А Мальцева нашли? – обратился Федор к подходящим со всех

сторон разведчикам.

– Нет, не нашли, товарищ старшина...

– Отправляйтесь еще искать. Найти обязательно!

– Есть! – ответил за всех Сенька, который уже успел прицепить к ремню

офицерский кортик.

– Это еще что? – заметил Забаров.

– Для командира роты, лейтенанта нашего... у немецкого офицера

одолжил...

– Я вот тебе одолжу! Сбрось эту гадость! – приказал Забаров.

Сенька поспешно отцепил от ремня кортик и, размахнувшись, далеко

закинул его в подсолнухи. Затем отправился на поиски Мальцева.

На этот раз Алешу нашли быстро. Он лежал на самой маковке кургана,

рядом с убитым им немецким пулеметчиком, на куче потемневших от гари

стреляных гильз. Лежал вверх лицом. Глаза его были открыты. На лбу, между

покрытых росинками опаленных бровей, чернела крохотная дырка, а рядом с ней

– темная капелька крови. У изголовья валялась финка, вся в ржаво-бурых

пятнах. Шахаев поднял Алешу и бережно понес его на руках.

На вершине кургана разведчики залегли в обороне. Отсюда они наблюдали

величественное зрелище. Справа и слева, насколько обнимал глаз, текли

колонны наших войск. Этому живому потоку не было ни конца ни края; он

прорвался, как через плотину, и с бешеной и неудержимой силой устремился

вперед, пыля по всем дорогам и без дорог. Впереди, грохоча, лязгая и

стреляя, мчались танки, которым, казалось, не было числа, "Сто... сто

двадцать... двести... двести пятьдесят... триста", – считал Ванин.

– Товарищи, откуда они?.. – закричал Сенька, чуть не плача от

внутреннего ликования. – А "катюш"-то, "катюш"-то сколько!..

Над колоннами бреющим полетом проносились эскадрильи штурмовиков. Под

ними, по взлохмаченной, пыльной земле, новые грузовики тянули за собой новые

орудия, тягачи волокли сверхмощные, на гусеничных установках, гаубицы.

Машины с мотопехотой едва поспевали за танками. Над всей этой массой войск

повисали реденькие черные шапки от бризантных разрывов. Кое-где немецкие

снаряды рвались и на земле. По на это как будто никто не обращал внимания.

Острая боль, вызванная гибелью товарища, смешалась в груди разведчиков

с другим большим чувством. Всем им хотелось бежать вперед, вслед за лавиной

наших войск, прорвавшихся через оборону врага. В прорыв, по-видимому, были

введены огромные массы свежих войск. Теперь разведчики могли оставить

курган: он уже не угрожал наступающим.

Разведчики сбежали вниз, к дороге, по которой двигались части. И вдруг

заметили батарею старшего лейтенанта Гунько. Запыленный, смуглый, с ликующим

блеском в желтоватых глазах, офицер подбежал к разведчикам.

– Вот видите, – показал он на новые пушки, прицепленные к машинам. –

Жива моя батарея! А вы говорили!..

– Да никто вам ничего не говорил, – возразил Забаров, пожимая руку

офицера. – Конечно, жива. Скажи, пожалуйста, откуда такая масса наших

войск? После таких боев у Донца – и вдруг!..

Гунько удивился:

– Разве вы еще не знаете? Целый фронт, оказывается, в тылу в запасе

стоял. Понимаешь?

– Фронт?

– Степной фронт!.. О котором немцы и не подозревали. Был заранее

сформирован. Вот его и ввели сейчас в наступление.

На сдвинутом запыленном лафете, свесив ноги, сидел тот маленький

пехотинец, которого в первый день немецкого наступления остановил у Донца

Гунько и который после 5 июля уже не мог расстаться с артиллеристами. С

разрешения командования Гунько оставил его в своей батарее. Чумазая

физиономия бывшего пехотинца сияла великолепнейшей, довольной улыбкой.

– Оттопал, значит? – узнал его Сенька Ванин.

– Оттопал. За меня старший лейтенант перед самим генералом хлопотал!

– похвастался бывший пехотинец.

– Еще бы. Такой богатырь!.. – хитро сощуренные глаза разведчика

прощупывали маленькую фигуру солдата.

– А ты кто такой? – поняв насмешку, сердито спросил новоиспеченный

артиллерист.

– Я-то? – проговорил Сенька нарочно по-вятски. – Я самый главный

начальник. Главнее меня нет... Вот разве только ты, потому как все же едешь,

а мне приходится ножками топать. Закурить у тебя нет?

– Есть, закуривай... – сказал боец, подавая Сеньке скуповатую щепоть.

– А что командир-то ваш такой мрачный? – осведомился он, показывая на

Забарова.

– Разведчик у нас один погиб сегодня. Хороший такой парняга, –

закуривая, тихо сообщил Ванин.

Мальцева хоронили в полдень. Кузьмин сколотил из досок, для какой-то

надобности лежавших у него на дне повозки, гроб. Алешу положили в него в

маскхалате. Забаров поднял гроб на плечо и понес к кургану. За ним, опустив

головы, молчаливой и угрюмой чередой шли разведчики, вся небольшая рота. Так

на Руси хоронят маленьких детей: впереди, с гробом, идет отец, а за ним тихо

плетется опечаленная семья...

Гроб поставили у края свежей могилы, выкопанной Акимом и Пинчуком.

Шахаев рывком стянул с головы пилотку. Солнечный луч запылал в его тронутых

серебристой сединой волосах. Парторг долго не мог ничего сказать, сдавленный

волнением. Притихшие разведчики ждали.

– Прощай, Алеша, – просто начал он, склонив над гробом свою большую

круглую голову.– Прощай, наш маленький садовник!.. Мы никогда не забудем

тебя. Закончим войну, вырастим огромный сад... и поставим в нем тебе большой

памятник. И будешь ты вечно живой, наш боевой друг!.. Прощай, Алеша. Когда

вернусь домой, в свою Бурят-Монголию, пройду по всем аймакам и расскажу о

тебе... какой ты был герой!

Под троекратный треск салюта гроб опустили в могилу. По русскому обычаю

бросили на него по горсти земли. Потом быстро заработали лопатами. Вырос

небольшой свежий холмик. Разведчики еще долго не уходили с кургана. Они

стояли без пилоток, всматриваясь в даль, туда, на запад, куда устремлялись

наши войска. Над всем этим потоком, чуть опережая его, уходили на запад,

очищая небо, обрывки растрепанных и угрюмых туч.

Разведчики сошли вниз, еще раз оглянулись на древнего великана.

– Храни, родимый!.. – вырвалось у Акима.

Он задумался. Прошумят над курганом годы. Овеянный ветрами, обожженный

горячим степным солнцем, еще больше поседеет свидетель великих событий; но

останется, должен остаться, на его вершине маленький холмик, который –

пройдет десяток лет – покроется струящимся светлым ковылем и будет светить,

как маяк кораблю, случайным путникам...

Аким надел пилотку, быстро пошел на запад, догоняя товарищей.

В один из жарких августовских дней перед самым Харьковом, где дивизия

только что сломила сопротивление врага и продвигалась вперед, повозку

Пинчука, на которой ехал и Сенька Ванин, догнала редакционная полуторка. Из

кабины высунулся Лавра, тот самый Лавра, что когда-то рассказывал Гуревичу и

Пинчуку о гибели военкора Пчелинцева.

– Разведчики! – крикнул он, улыбаясь большим ртом и чуть сдерживая

машину. – Возьмите газету. Тут про вас стихи сочиненные!..

Ванин на лету подхватил небольшой листок. Свернул с дороги. Рядом с

ним, свесив ноги в кювет, уселись другие разведчики. Только Сенька начал

было разворачивать газету, как Лачуга гаркнул:

– Воздух! – и первый подался от своей повозки, мелькая в подсолнухах

белым колпаком.

Пинчук, Сенька и Кузьмич прыгнули в кювет. Но немецкие самолеты

пролетели мимо, очевидно направляясь к Белгороду.

– Ну, читай, Семен! – попросил Пинчук, когда тревога миновала.

– Нет, пусть Аким прочтет, – сказал Сенька. – У него лучше

получится, – и передал газету Ерофеенко.

Среди газетных заметок Аким нашел стихотворение под названием "Курган".

Он прочел его вслух. Это были немудреные, но искренние стихи.

– Тю... черт! Как складно! – восхищался Ванин. – Это как у тебя,

Аким, в дневнике... Прочитай-ка еще раз то место, где про Россию сказано.

Аким прочел с волнением в голосе:

Бойцы, ребята лихие!

Звала их святая месть.

Как будто сама Россия –

Вот этот курган и есть!

– Здорово ведь! "Сама Россия"! Как правильно сказано!..– но Ванин

вдруг замолчал, встретившись с печальным и задумчивым взглядом Акима.

– Эй, разведчики! Вы что тут сидите?

Солдаты подняли головы и только сейчас увидели подъехавшего на машине

адъютанта командира дивизии. Молодой стройный офицер смотрел на них строго,

явно подражая генералу.

– Э, да вы что-то носы повесили, – вдруг заметил он. – Не похоже это

на разведчиков. Много потеряли? – спросил он почему-то Акима.

– Одного, товарищ лейтенант, – голос Ерофеенко дрогнул.

Адъютант помолчал.

– А где ваш Забаров? – спросил он наконец.

– У майора Васильева. Должен скоро вернуться... Да вот, кажется,

старшина уже и едет, – ответил Аким, увидев соскочившего с машины Забарова.

На ходу Федор крикнул Пинчуку:

– Петр Тарасович, как с обедом?

– Везем, товарищ старшина.

– Давайте побыстрее. А то не догоните!.. Простите, товарищ лейтенант,

– заметил Забаров адъютанта.

– Ничего... Здравствуйте, товарищ Забаров. И приготовьтесь расстаться

со своими старшинскими погонами. Можете поздравить Забарова, ребята.

Командующий фронтом присвоил ему звание младшего лейтенанта. Генерал Сизов

тоже шлет свои поздравления.

Адъютант, пожав руку Забарова, быстро сел в машину, тронул за плечо

своего шофера и исчез в море желтой пыли.

Пинчук, Аким, Сенька, Кузьмич и Лачуга наперебой жали руку Забарова.

Федор сдержанно принимал поздравления от своих боевых друзей, как будто

офицерское звание не доставило ему особой радости. Он все время думал об

Алеше Мальцеве. Вот так всегда бывает: потеряет человека и мучается целыми

неделями, словно сам виноват в его гибели. Да, Забаров в этих случаях всегда