Текст книги "Истинный облик Лероя Дарси (СИ)"

Автор книги: Марьян Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)

– Нет! Двойня Роше!

– Хорошо для себя постарался, эскулап! – Макеев осклабился. – Удачи и сил, Солнышко! – чмокнул Пая в щёку и сочувственно глянул на Илью. – И тебе, друг, удачи и… мно-о-ого сил.

====== Глава 57. Я люблю тебя... ======

Престон Ламертин-Дарси оказался большой умницей. Он не только не доставлял никому хлопот, но и умудрялся жить полной жизнью, помогая родным. До четырёх месяцев он исправно ездил на работу, пока это не стало его утомлять. Тройня вынуждала Паечку молотить всё подряд и в немалых количествах. От токсикоза его Боженька избавил, но от постоянного желания поесть – нет. Ночью мы стабильно находили бедного ребёнка, подчищающего холодильник. Пай пожимал плечами и гладил округлившийся животик.

– Что я с ними поделаю? Есть же хотят!

Заботливый Мирро постоянно крутился рядом, готовил, помогал принять ванну, одеться, что-то поднести-унести. Ламерт был спокоен, пропадая на сутки. Я, Мирро и Задира всегда контролировали ситуацию. Как бы невзначай, мы следили за перемещениями Пая в пространстве. Если бы он узнал, то настучал бы всем по голове. Мы были рядом в любое время дня и ночи.

Как-то Мирро проснулся с тревожным комом в горле и, разбудив Анри, бросился в спальню Пая и Ильи. Ламертины спали в обнимку, и старший супруг вскочил, едва дверь в комнату распахнулась. Роше обнаружил тревожные симптомы, и Престона тут же увезли в Париж. Близнецы в утробе «конфликтнули», выражаясь не медицинским языком, потому, что это были альфа и омега. В пять месяцев пришли тошнота и рвота. Вот когда мы набегались, не зная, что делать! Слава Богу, детвора примирилась друг с другом, и Пая отпустило. Бедняжка спал по полдня, потом ел и снова ложился. Илья садился рядом гладил спинку и большой живот, целовал и тихо шептал по-русски. Владмир тоже сидел рядом, разговаривая с маленькими террористами внутри брата, и умолял их быть умничками. Престон продолжал вымученно улыбаться всем и терпел неудобства с завидной стойкостью. Ни жалоб, ни дурных просьб. Ламерт уже хотел сам смотаться за клубникой в два часа ночи или на хлеб с вареньем положить копчёную рыбку, но… Пай ничего не просил, лишь вжимался в мужа всем телом. Однажды, осторожно нацеловывая губы своего ненаглядного, Илья получил шикарный пинок слева.

– Наш или…

– Наш… Они все наши, Ильш, – шепнул Престон и, притеревшись щекой, уснул на коленях мужа, как ребёнок. Это оказалась последняя ночь Пая в нашем доме в Буживале. На следующий день Анри собственным решением перевёз молодого человека в свою клинику на сохранение.

Ламерт перестал появляться у нас, так как всё свободное время тратил на визиты к любимому и часто ночевал с ним. Я тоже мотался к Престону, неизменно прихватывая с собой Владмира с его «особым питанием». Пай лучился, когда наш тандем, гружёный всевозможными мисочками, появлялся на пороге. К слову, этот день в клинике приурочивался к праздничному, ибо практически всем от пациентов до врачей перепадал какой-либо вкуснючий кусочек, печенька или печёный фрукт. Пайка прилипал ко мне, как клей. Я гладил отросшие густые волосы на его голове и подробно рассказывал всю дико важную произошедшую за три дня ерунду. Когда тройня в животе моего сына начинала шевелиться, он ойкал, бледнел и улыбался, абсолютно счастливый.

В шесть с половиной месяцев Паю запретили вставать. Женщине выносить тройню легче из-за более широкого тазового дна. В теле омеги так много места природа не предусмотрела. Илья взял две недели и поселился в клинике, как бесплатная раб/сила, ухаживая за мужем и другими пациентами.

Годовалая Макс подхватила первую простуду и мучалась соплями и кашлем. Мирро к брату возил Свят, а я развлекался дома с соплеотсосником и ингалятором. В десять месяцев, удирая от меня на карачках, когда я в очередной раз хотел сменить памперс, дочь встала на ноги и начала топать. Сначала потешно хватаясь за всё и всех, а потом и без поддержки, доводя до инфаркта всё и всех. Представьте, сколько я ловил малышку, чтобы промыть нос от соплей?!

Когда гадкая простуда сошла на «нет», беременность Пая перевалила за семь месяцев, и Роше уже всерьёз планировал кесарево. Детки весили уже около двух килограммов, и им реально становилось тесно. Кроме этого, у Престона появились отёки, и из-за давления на диафрагму молодому человеку было тяжело дышать.

Ламерта вызвали на работу в приказном порядке. Пай видел, в какой тревоге любимый покидал его. Илья позвонил мне, и я тут же примчался в клинику.

– Лерк, задание крайне важное и долговременное. Нельзя никак переназначить. Исключительно в моей компетенции. Через две недели у Заечки операция. Умоляю, если не успею, будь с ним во время родов!

– Мог бы и не умолять, зять! Буду, естественно. Но сделай всё возможное, старик! Ему нужен ты, ведь это ваш подвиг, Илья!

Достаточно нежно я расстался с Макеевым, который теперь работал в отделе Ламерта. Мы странно долго обнимались, лаская и поглаживая друг друга. Свят смотрел на меня, не отрываясь, но не целовал. Я начал нервничать.

– Мужики, вы ведь не бурить метеорит отправляетесь? В один конец?

– Нет. Но… я так давно тебя не оставлял, Лерк.

Меня поразило точно ударом тока: мы с Макеевым надолго не разлучались уже два года. Я эгоистично привык ошущать его дыхание у своего уха за спиной, кольцо его сильных настойчивых рук, каменный пах, вжимающийся в мой зад и подлючие мурашки по коже от хрипловатого голоса. Чиооорт!!! Мыслимо ли завестись от одной мысли…?!

– Стари-и-ик?! – шепчет мой персональный бес. – Ты… чего?! Тут же негде!

Я тяну его в ординаторскую и запираюсь изнутри. Потом опускаюсь на колени, но муж останавливает.

– Возьми меня! Сам! – рычит он, целует в шею и поворачивается.

Я нахожу упаковку салфеток на столе, быстро срываю с мужа рубашку, обнажая широкую спину и зацеловываю её жадными прикосновениями губ. Свят дрожит под моими ласками, сильнее расставляя ноги. Я расстёгиваю ремень… пуговку… молнию… кусаю в плечо и ныряю в трусы супруга обеими руками. Горячо, гладко, боевая готовность совершенного ствола! Сдёргивая штаны с трусами до колен, любуюсь красивой крепкой задницей, а потом дотягиваюсь до его рта, вовлекая в глубокий поцелуй.

– Макеев, ты просто секс!

– Лерка, дава-а-аай! – стонет Свят.

И я даю! Несколько плевков в ладонь, суровая мужская реальная романтика, немного времени, чтобы размять плотное колечко мышц, под его судорожные вздохи-выдохи. Макеев снова поворачивает голову, чтобы я поцеловал. Я хватаю его наглый желанный рот и, одновременно, вхожу коротким мощным толчком.

– Ле-е-ерк, бля! – он не может сдержать вопль, перерастающий в хриплый стон. – Люблю… тебя! Трахай… сильнее… не сдерживай…ся!

– Дурило! Тебе же работать! – я задыхаюсь от острого возбуждения, сжимающего горло, и пионерских по скорости ритма телодвижений. Сердце бешено колотится, ноги напряжены, и я пытаюсь оттянуть собственный оргазм, чтобы Свят… Он содрогается внутри, сжимает меня сокращением мышц.

– Лер, я уже-е-е! – с удовольствием наблюдаю, как спереди муж без рук уделывает стену своим семенем. Следом, кончаю я, едва сдержав узел…

Вот был бы номер…!

Тяжело дышим, восстанавливая дыхание, целуемся, прибираем «следы преступления» и вываливаемся из ординаторской. Первое, что вижу круглые глаза Роше и Ильи. Макеев беспечно лыбится, я краснею, пойманные, как подростки на месте преступления. Анри снисходительно машет рукой.

– Ламерт, мы справимся! Работай и не волнуйся. Состояние парня стабильное. Кроме того, его татенька здесь со своим радаром случайностей!

Мы с Ильёй крепко обнимаемся. Свят быстрым движением губ смазывает мне висок.

– Пока!

– До скорой встречи!

– Увидимся! – три оптимистичных формы прощания. И я тороплюсь к расстроенному Паечке, потому, что надо передать ему немного уверенности и сил.

За два часа до операции Престона мне позвонил Свят:

– Привет, любовь моя! – с мужем мы болтали довольно часто по вечерам, он спрашивал про Максин, про Пая и весь мой выводок в целом. Практически не отпуская скабрезных шуточек, Макеев вёл себя странно. Как настоящий отец большого семейства в отъезде. Я терялся и тоже был серьёзен.

– Привет, альфа! Вы где? Давайте быстрее подгребайте! Зая на взводе! Свят, я…

– Лерк, остановись! – голос Макеева набрал силу. – Мы… не успеем… Прости…

– В смысле?! А Илья? Отпусти хотя бы его!

– Лерк, он не сможет.

– Та-а-ак! – я слышал тревожную песнь кристалла, но Фаби не позвонил, и я не волновался. Хотя Фаби знал об операции. Выходит… – Свят, что случилось?

– Всё сложно. Мы попали в переделку.

– Илья жив?! – мой голос глохнет.

– Жив. Без сознания, но жизненно важные органы не пострадали.

– А… ты…?

– Я ж тебе звоню, балда! На мне ж, как на собаке! Поддержи ребёнка, любовь моя! До встречи!

Пай был не особенно удивлён: работа Ламерта всегда «тянула одеяло на себя». Естественно, про ранение я ничего не сказал, но предчувствие липкой патокой скользило по спине.

Из раздумий меня вывел тоненький высокий крик младенчика, и Роше положил на грудь Пая маленького мальчика. У Престона была спино-мозговая анестезия, он счастливо улыбнулся и погладил крошку по щёчке. Рядом на соседнем столе лежал Мирро в больничной рубашке. Ему на грудь и живот положили смешных сморщенных близнецов. Тройня вопила нестройными слабенькими голосками, наполняя атмосферу родильного зала нескончаемой радостью. В глазах Роше стояли слёзы, когда он заканчивал операцию, Пай успел дать грудь Даниэлю, а потом приложил к соскам Адама и крошечного омежку Стефана. Владмир стоял рядом, целовал брата в лоб и плечо.

– Миленький мой! Спа…сибо, спасибо, мой родной, братичка!

Потом Пай отрубился, а детвору взвесили, измерили, помыли и положили в кювезы для недоношенных.

Данька потянул на 2400, Адам – 2100, а крошка Стеф весил всего 1900. Но для тройни это было замечательные показатели. Слабенького Стефана на всякий случай сутки продержали на аппарате искусственного дыхания. Мирро сидел рядом с совершенно бессонными глазами и смотрел на сыночка, непрерывно твердя молитву.

Свят приоткрыл глаза под мерное пиканье прибора. На его запястье дрогнули чьи-то прохладные пальцы:

– О, Мадонна! Слава Богу! – выдохнул тихий приятный голос.

– Ла…понька, ты тут чего?! – Макеев облизал губы.

– Чудовище! Ты понимаешь, что едва не погиб?! О чём ты думал?! – Фабио вскочил, сжимая кулаки.

– А ничего, что я только… очухался, детка? Ты… Лерке… сказа…?

– Нет! Я не смог! У Пая сложная операция, Леру нужны были полное спокойствие и уверенность! – губы Нери дрогнули. – Я и Майлз приехали сразу, как только тебя положили на операционный стол. Лу с ума сходил, что мы его не взяли. Ты очень… везучий человек, Святослав. Бог тебя любит и хранит!

Фабио вымученно закрыл лицо ладонью. Его свободную руку безвольно висящую вдоль тела, Макеев взял и поднёс к губам:

– Спасибо, за все твои беспокойства, Лапонька! Ты всё время сидел около меня?!

– Не стоит благодарить, – тихо, почти неслышно шепчет Нери, отбирая руку, но русский бес держит крепко.

– Ты красив до одури, Лапочка, а я испортил вам с Лером жизнь. Я думал, что когда… что если… меня не будет, вы с Лерком… сможете… быть…

– Замолчи, безумец! Никогда! Никогда и не думай оставить Лера! – Фаби колотит озноб. – Нет!

– Иди ко мне! – Свят обнимает здоровой рукой дрожащие плечи прекрасного беты. – Теперь я до конца осознал, почему… Лер не может тебя забыть, Лапонька!

– Ты чудом выжил! Левая рука висела на мышцах, травма нижней части позвоночника, сильнейшее сотрясение мозга. Ты… закрыл Илью от ударной волны…

– Да… взрыв был мощный! – от воспоминаний Свят морщится. – Слава Богу, Лер не знает!

– ЛЕР ЗНАЕТ! – я вхожу в палату, бросаю холодный ровный взгляд на Нери. Тот выпрямляется, понимая, что в моих глазах недоговор – это маленькое предательство. – И… ваше счастье, блядь, что этот дурак жив и…

– Лу!

– Не Лу! Я вытряс правду из Ильи. Он позвонил Заечке, – я сел на край постели. Я вымучен. Без сил. Я не спал двое суток. Но я… счастлив, что эти двое интриганов смотрят на меня виноватыми глазами и… держатся за руки.

– Как… дети? – глуховато и осторожно реанимирует меня Нери.

– Норм. Маленький омежка слабоват, а Данька с Адамом уже отъедают Паю соски. Мирро летает, как на крыльях.

– А ты…?

– Ну, посмотри! – я со смехом развожу руками. – Морда лица помятая, мешки под глазами, и дико хочу спать. Фаби, тебе бы тоже отдохнуть не мешало!

– Лер, если ты тут, я, пожалуй… – бета судорожно вдыхает и выбегает из палаты. Я торможу, провожая его взглядом.

– Лерк, сходи к нему. Поговорите. Этот великодушный дурачок совсем забыл про себя… про своё сердце! – Свят смеживает тяжёлые веки, заходит врач с Ламертом. Нери позвал! Я здороваюсь, извиняюсь и выхожу…

Фабио я нашёл у пищевых автоматов. Он выбирал напиток, когда я обнял его сзади.

– Господи, за что я на тебя свалился, малыш?! Зачем… меня любишь?! Зачем… бережёшь?! Я мучаю тебя… Я так тебя…

– Лерк, тихо! – он оборачивается, и его нежные губы сливаются с моими. – Сколько надо… столько и буду любить и беречь! Слышишь?! Даже если все осудят и…

– Кто… смеет тебя осудить?! – глухо рычу я, крепко обнимая стройное, льнущее ко мне тело. – Пусть винят только меня. Я всего лишь чёртов лицемер, двуличная Химера!

Бета гладит меня по колючей щеке, целует в ямочку между ключиц.

– Если я знаю, что одним воздухом со мной дышит Лер Дарси… и живёт, и любит… я счастлив! – глаза Фабио сияют. – Назови меня безумцем без тени самоуважения, пусть! Я согласен им быть, но под одним небом с тобой.

– Глупый… мой! – поцелуй жаден до дрожи, но укол в сердце останавливает нарастающее безумие в крови и чреслах.

– Иди к Святу, Лерк! Этот дурак собирался… тебя покинуть… представляешь? – шепчет прекрасный бета и отстраняется. Я вдыхаю его аромат. Сколько ещё я буду мучить этого человека?! Почему всё так?!

Майлз кладёт руку Нери на плечо:

– Ваша светлость, Фаби! Нам пора!

– Конечно, друг мой! Я готов! Моё пальто… У тебя? Тогда всё! – Нери беспомощно оглядывается на меня.

– Ариведерчи, Лер.

– До встречи, малыш…

Майлз опускает глаза: для него эта связь между нами тремя за пределами понимания. Как, впрочем, для всех. Смогу ли я когда-нибудь отпустить Фабио Нери? Сможет ли мой янтарноглазый бета забыть свою страсть? Не об этом я хотел думать сейчас. Сейчас я шёл к мужу, которого чуть не потерял.

Синие глаза с усталыми бесенятами навстречу моим искусанным губам и прямому взгляду.

– Привет, альфа! Не надоело испытывать судьбу, а? Прекращай, а?

– Я люблю тебя, альфа…

====== Глава 58. Прошло время... ======

Фаби устало провёл ладонью по лицу: перелёт из Токио дался тяжело. И вообще, лучше бы поехал Луиджи! С его кавайностью осторожный вежливый восточный народ поддался бы раза в два быстрее. На Нери смотрели с благоговейным почтением, как на священную фарфоровую куклу, и премьер Хотару Ясо даже отметил, что красота Фабио подобна изысканному цветку. Тридцатидевятилетний сокнязь Андорры лишь кротко улыбнулся и чуть склонил голову. Ясо ухаживал за ним на протяжении всего визита, брал за руки, интимно поглаживая пальцы и запястья, тёмные раскосые глаза альфы призывно блестели. Фабио ловко использовал эту страсть, но мудро держал дистанцию. Японец после обеда позволил себе отчаянно-нетрезвую вольность: прижал бету к стене и жадно поцеловал в шею.

– Что мне сделать, чтобы ты стал моим, Ханни? – хрипло шептал мужчина, но Нери холодно отстранился, глядя из-под полуопущенных ресниц.

– Не надо, Хотару, я – лишь собственная тень, которая принадлежит одному единственному человеку на земле.

– Любишь… какого-то так сильно?! – Ясо ласкал изгиб шеи и плеча, гладил спину и поясницу.

Дрожь стройного гибкого тела подкупает альфу, он торжествует, но тут же понимает: насколько изящна игра итальянца, и жёстко затянут ошейник. Фаби садится на диван, чуть откидываясь назад, мужчина на коленях у его ног теряет лицо второго человека страны. Ясо никогда так не увлекался, сдержанный как все японцы в проявлении чувств, потомок гордого самурая просто утонул в янтарном золоте печальных глаз. Нери тоже тонул: альфа был нежный, ухоженный, с прекрасной смуглой кожей и сильным телом. Он мог бы стать заботливым любовником и верным другом на политическом поприще, но… Всякий раз, когда выбранный мужчина нависал над ним, как тут же появлялись серые глаза с жестокой складочкой меж бровей, сильный упрямый рот, властно хватающий его губы, и… к горлу подкатывал ком.

Вот и сейчас, полураздетый, изнеженный осторожной лаской Ясо, Фаби резко сел:

– Нет, Хотару, вы достойны большего, чем моя холодная покорность. Простите меня!

– О, нет, Ханни! Не останавливай меня! – в тёмном омуте глаз мольба, а руки сжимают сильнее. – Я сделаю, что прикажешь, мой прекрасный бета!

– Я не могу, – шепчет Нери и закрывает глаза. – Вы… меня возненавидите и… будете правы.

…Полгода назад во время очередного делового визита в Париж, Фабио ужинал в своём номере и включил висевшую на стене плазму. Как нарочно попал на канал демонстрировавший показ мод. И по подиуму шёл Я. Словно, не было этих шестнадцати лет, и я остановил время. Задыхаясь в приступе неудержимой мастурбации и острой жалости к себе, Фаби позвонил мне.

– Ты… сейчас в Париже, Лер? – жар охватывал низ живота и полз вверх к горлу, к дрожащим губам.

– Да, малыш. Ты где? Ты плачешь?!

– Я в отеле «Ля флёр». Мадонна, приезжай ко мне, Лер!

Я через сорок минут уже вжимал Нери в себя, сдирая с его плеч халат и тут же в коридоре гостиничного номера, рыча, брал его, гася безудержный огонь обоих… Потом я отнёс бету в постель, где безумство продолжалось ещё часа три. Тоска захлёстывала Фабио раз в три месяца. А самое тяжёлое для меня было уходить из постели Нери и возвращаться к Святу, который уже всё знал. Я ждал от него осуждающих взглядов и молчания, но всякий раз, муж влипал в меня клеем и начинал неистово трахать, сдирая с меня другой запах и острое чувство вины. Потом Свят долго лежал и смотрел на меня, в надежде, что измотанный наказанием я вырубился и крепко уснул. Спал бы Лерк под таким взглядом… Я лежал с закрытыми глазами и саднящим задним проходом, но сердце… болело больше… а потом постепенно успокаивалось. И мы засыпали… неизменно…

Надо ли говорить, что пятнадцать лет назад Нери дал Луиджи Сесилиа развод, и венценосный омега официально оформил отношения с Майлзом, нынешним военным министром Андорры. Через год у них родился сын, прелестный омежка-мулат, взявший больше от Брука, чем от папы Лу. Шестилетний Дарий воспринимал ситуацию в штыки. Он бузил и совершенно не слушался Майлза, но когда к воспитанию упрямого отпрыска привлекался я, ситуация резко менялась. Мальчик смолкал, бледнел и краснел, опуская голову, и я ощущал его подавленную непонятную покорность и ярость.

…Дворецкий взял у Фабио пиджак и сумку.

– Поздний ужин, ваша светлость?

– Нет, только сладкий капуччино, Жан. Господин Майлз?

– Он вернулся за час до вас. Они с господином Лу уже поели и легли. Эм-м-м, сеньор Нери. Там… в Вашей комнате, м-м-м, извините, я ничего не смог поделать! – пожилой бета качает головой и улыбается.

– Опя-я-ять! – Фабио заглянул в спальню: на его большой кровати, неизменно лежа на животе, обняв подушку с запахом князя и чуть поджав ногу, спал Дарий.

Неизменно… Только… с каждым годом мальчишеское тело вытягивается, тяжелеет, растёт, и молодое лицо всё больше и мучительнее напоминает Лера. Сначала выражением глаз, формой бровей и губ, потом ломающимся голосом и всеми ЕГО жестами. Откуда?! Отец и сын не видятся часто! На каком генетическом уровне всё заложилось? Где тот маленький мальчик, что смотрел влюблёнными глазами и льнул к груди? Теперь в сером взгляде призыв и страсть, а сильные руки, оплетённые молодыми мускулами, причиняют своей настойчивостью сладкую боль.

Дарию в этом году исполнится семнадцать лет, он – истинный альфа от макушки до пят. Помимо стати у юноши острый пытливый ум и завидная выдержка. И Дари признался Фабио в любви. С этим на сердце Нери жил уже три года. Он помнил всё до последней эмоции, когда после очередного визита в Андорру меня и Максин, Дари вбежал в кабинет итальянца.

Сжимая кулаки, подросток замер посреди комнаты:

– На тебе… опять ЕГО запах, твои губы припухли, а глаза блестят, как у мальчишки. Ты! Вы! Никогда это не прекратите?! Никогда?! Зачем, когда обоим так больно?! Почему не замечаешь, как сильны МОИ чувства, Фаби?!

– Что за тон? Я же тебе, как отец… – у Нери отчаянно закололо сердце.

– Ты мне не отец! Ещё чего! Ты – мой любимый обожаемый человек! Я люблю тебя! Люблю! – и Дарий убежал, роняя злые крупные слёзы.

В этот день Нери поговорил о своём прозрении с Лу:

– Я это знаю уже давно. Как он смотрит на тебя, как касается. Фаби, он сын своего отца. И то, что не получилось у Лера, судьба переводит в зачёт Дари. Мне, конечно, это не даёт покоя, но я верю тебе, дорогой. Ты не испортишь ситуацию, ведь правда? – невозмутимо произнёс андоррский князь.

– Лу, о чём ты?! – Фаби едва не задохнулся. – Надо… что-то делать! Дарий – размечтавшийся заблуждающийся ребёнок, не понимающий ситуацию! Я… оглушён! Конечно, я не допущу ничего странного. Мадонна!

Омега улыбается, пряча свои мысли поглубже. Бедный Фаби! Дари – полная молодая копия Лера Дарси, влюблённая в своего дорогого воспитателя.

Выныривая из воспоминаний, Фабио потрепал юношу за крепкое плечо.

– Проснись, Дари.

– М-м-м, – парень открыл серый глаз, хмурясь, ревниво втянул носом запах беты. – От тебя пахнет не ИМ. Другой альфа. Кто он?

– Дарий, успокойся! – тон Нери усталый и строгий. – Я не обязан перед тобой отчитываться, а ты… ты должен прекратить забираться в мою постель. Это неправильно, мой мальчик.

– Я тебя люблю, а ты приносишь в наш дом запахи других альф! Чего такого я не могу тебе дать, Фаби?! Всё это тело, вся сила, все старания в учёбе – всё для одного тебя! Чтобы стать достойным тебя! – парень садится на колени.

Нери закрыл лицо руками:

– Мадонна, пощади! Это так неправильно, мальчик, и так больно! Для меня ты – мой дорогой сынок, который сладко засыпал на моих руках, над которым я не спал ночами и за которого без сожаления отдам жизнь.

– НЕТ!!! ПРОШУ НЕТ!!! – юноша резко заключил Фаби в объятия, его голос сорвался в волнении. – Ощути меня, чёрт побери! Я не твой ребёнок, я – альфа, безумно любящий тебя!

– Если… не поймёшь и не остановишься, мне придётся… покинуть Андорру, Дарий! – тихо прошептал Нери.

– Нет! – на лице юноши блуждал ужас. – Я… только не это! Я пойду следом! Я отыщу тебя даже на Луне, любимый!

– Дари… мой Дари! Это я проклят! Я заразил тебя… прости! – узкая ладонь беты погладила щёку молодого человека. – Скоро ты уже бриться начнёшь. Как быстро вырос, мой мальчик. Как быстро летит время.

Парень сжал кристалл на груди:

– Даже ЭТО у меня от тебя! Фаб! Ну почему ты…

– Я стар и слаб для тебя. Испорчен и малодушен.

– Иди сюда! – итальянца силком подтаскивают к большому в рост зеркалу. Нери вздыхает: Дарий уже выше на полголовы, шире в плечах. Он так красив и молод. Сын Лера. Сын любимого человека с такой же складкой между бровей.

– Смотри на себя! – приказал Дари. – Эта нежная кожа, эти шёлковые кудри, эти прекрасные печальные глаза, в которых растворён янтарь солнечного света. Твоё божественное тело, руки, ноги, я всё хочу покрыть поцелуями! – парень опускает губы в изгиб плеча Нери. – Ты совсем не стар, глупый! Ты… прекраснее всех омег для меня, и мне не полюбить никого сильнее. Знай это!

– Я знаю, то, что ты ребёнок, которого я безумно люблю, которого я вырастил! – простонал Фабио. – Мальчик, у тебя впереди вся жизнь, а половина моей прожита. Моё время покорять давно прошло. Мне почти сорок, а тебе ещё нет двадцати, не губи свою молодость! Не растрачивай жар своего сердца, Дарий!

– Но ТОМУ, КОГО ТЫ ТАК ПРЕДАННО ЛЮБИШЬ, ВОТ-ВОТ СТУКНЕТ ШЕСТЬДЕСЯТ!!! – хрипло выкрикнул парень. – Вот кто стар!!! Вот чьё время давно прошло!

– Дари, прекрати! – Фабио сел на край постели. – Лер, не постареет настолько, чтобы я перестал его желать. Прости! Если ты… так любишь, значит, должен меня понять.

– Значит, мой старик будет всё время стоять между нами?! И всё, что остаётся мне, только… любить?

– В этом мы похожи, мой мальчик, – грустно прошептал Фабио. – Только ты можешь всё изменить!

– И ты! Ты тоже, Фаб! Просто захоти!

Юноша широкими шагами покинул спальню беты. Нери со стоном опустил лицо в подушку, она пахнет молодым сильным альфой, доминантом.

Дворецкий, выждав время, принёс ароматный кофе.

– Юный господин выскочил, как сам демон. Он же ничего вам не сделал?

– Нет, Жан. Он не способен на дурные поступки, я знаю. Он всё поймёт!

– Вам приглашение от господина Дарси на его юбилей. Такие же получили Его Светлость и министр, и сам юный князь.

Фабио, взял роскошный конверт, открыл его.

– Мой любимый старик… что мне делать с твоим сыном, а? Меньше всего на свете я хочу причинить боль ЕМУ. Скажи мне, что мне делать? Не хочу его потерять.

Моё разросшееся и повзрослевшее семейство извело меня идеями юбилейного праздника. Я был против помпезной шумихи и старательно не отвечал на звонки детей и внуков, находясь в офисе модельного агентства, когда их идеи достигли верха креативного безумия. Жюльен Ористен, приятно располневший и не слишком степенный для омеги-одиночки, тронул меня за плечо:

– Вот, надо подписать ещё эти документы, и ты на сегодня свободен.

– Тебе вручили приглашение на это «безумное чаепитие», лапа?!

– Твой юбилей? Да, ещё неделю назад! – Жюльен рассмеялся.

Молодой секретарь принёс последний отпечатанный документ.

– Месье Ористен, тут опечатка, а я в электронке не заметил! – грустно сообщил паренёк.

– С именем напортачили? – спросил я, глядя поверх очков, которые теперь приходится одевать, когда читаю, вяжу или… Да, хочу и вяжу, проблемы?

– Нет, с возрастом! – энергично возмущается секретарь. – Они там совсем с календарем не дружат. Указали, что вам шестьдесят лет!

– Ох, уж мне эти очепятки, Жюль! – я сморщил гримасу и подмигнул. – Каждый год одно и тоже, одно и то же!

Ористен прыснул в кулачок, а я везде расписался и чмокнул менеджера в щёчку.

– Увидимся на празднике, малыш!

Жюльен посмотрел мне вслед с нескрываемой любовью, вот бы получился бы для кого-то идеальный муж. Никогда не спорит, никогда не ругается, не критикует, выдерживает все мои шуточки и понимает с полувзгляда и помимо всего прочего… Ладно, об этом не сейчас… Я отвечал на звонок Роше, что всех нас сегодня заберёт Ламерт и увезёт в «родовое гнездо» в Буживаль, хотя уже давно половина птенцов вылетела оттуда и зажила своей жизнью.

Секретарь непонимающе хлопал глазками, на что Ористен мило объяснил:

– Хотел бы я так выглядеть в пятьдесят, как супер-модель Лерой Дарси в свои шестьдесят. У него шесть детей и шесть внуков.

– Шутите! – парень живо оглядел меня с ног до головы. – Да, он же… едва ли на сорок пять…

– Вот-вот, он – человек-загадка.

Минивэн Ильи трещал по швам: помимо седовласого супермена в салоне сидели Свят, Роше, Пай с Даниэлем, Адамом и Стефаном и Руи. Моё законное место у окна в первом ряду, тут же освободил старший внук.

– Дед, привет!

– Лер, привет!

– Добрый вечер, любовь моя!

– Всем общий привет! – я остановил нарастающий галдёж и словил горячий поцелуй от супруга. – Как оно?

– Норм! – Святослав Сергеевич, мой наполовину остепенившийся русский муж, улыбается великолепным белозубым оскалом. – Сегодня держим заключительный военный совет, а через два дня дёргаем тебя за уши шестьдесят раз.

– С дуба высокого упал? Оторвать мне их решили? – мрачно ворчу я. – Нашли счастливый праздник. Мужик практически паспортный дед, а вы радуетесь, как дети.

– А кто мне на полтинник связал белый ночной колпак и подарил грелку? – щурится Свят.

– А мне на семьдесят – памперсы и контейнер для вставных челюстей? – прорычал Ламерт, явно предвкушая скорое отмщение.

– Чувства юмора у вас нет! – фыркнул я под гогот внуков.

Не веселится только Стефан, он у нас фрукт особый, экзотический. Его сильнейшую связь с близнецом-альфой Адамом и сводным братцем Даниэлем не объяснить словами, только химией единоутробного роста. И при этом все трое одинаково обожают Пая и Мирро, а мои сыновья уже и вовсе их не сортируют. То троица месяц не вылазила из квартиры на Шанзелизе, то пропадала в Буживале. Роше пацанов ревнует, особенно к Ламерту. Старик в своём возрасте в отличной спортивной форме и молодняк гоняет, как в армии, не расслабишься! А ещё эта тройня унаследовала хакерские способности Престона, и теперь они – действующие чемпионы многих онлайн-игр (когда папа и дядьки не в теме). Я уже молчу про взломы серверов и социальных сетей скуки ради. Паечка мой возмужал, стал главным системным администратором сети гостиниц, даже периодически отпускает небольшую бородку, хотя глаза, как в юности лучистые и прекрасные. С Ильёй у них всё та же лебединая нежная любовь. У Ламерта и на это сил хватает, хотя на других детей они больше не решились.

Я и Свят тоже мало изменились во всех планах. О том, что мы уже взрослые дядьки, нам напоминает Моя Первая Леди – Максин Дарси-Макеева, высокая худенькая девица модельной внешности с роскошной гривой белокурых волос, синими глазами, куда иммигрировала часть отцовских бесенят, и моим скверным упрямым нравом. Что у Макс не отнять, так это ум, упёртость и проницательность. Школу она у нас, к ужасу уважаемых альф-патронесс, посещает обычную девчачье-мальчуковую, альфа-омежью без всяких уклонов и закидонов. Сама себе нахватала уклонов: и на скрипке играет, и поёт, и танцует от латиноамериканского репертуара до классики, и рисует, и… кажется на фоне окончания школы крутит настоящий первый роман.

Моя дочь – фееричная Вселенная, от кончиков волос до ноготков на ножках. Ей всё прощалось и позволялось. Росла среди пацанов, в связи с чем, нежное девчачье поведение к ней не прививалось. Вместо кукол: вечная войнушка, игровые приставки, конструкторы, машинки и баскетбол. Им болеют все мои внуки: Роше даже площадку соорудил на заднем дворе. Когда в десять лет моя принцесса самовольно подстригла волосы практически наголо, я с корвалолом, но пережил. Но, когда в тринадцать она вместе с братцами попытались в домашних условиях с помощью интернета сделать себе пирсинг микродермал, я взял ремень. По разу получили все преступники – независимо от пола и статуса, а потом последовала длинная лекция о том, что… бла-бла-бла…

Макс росла и росли её амбиции, училась она отлично и без напряга, но если тема расходилась с её принципами и взглядами, учителям приходилось собирать задницы в кулак. На родительские собрания ходил чертовски обаятельный папа Свят. Я, один раз попавший на такое мероприятие, просидел с каменным лицом и натянутыми, как струна, нервами. Мы так не учились! Ко мне ласково приставали омежки-папы, пытаясь выпытать мой статус и «кто же всё-таки сверху» в нашей паре. Классный учитель Макс строил мне глазки, а потом один папочка вспомнил, где он меня всё-таки видел. Родительское собрание было фактически сорвано, потому, что оставшееся время я раздавал автографы и участвовал в фотосессиях. При этом с меня содрали пиджак и крупную сумму денег на нужды класса. Короче, это было первое и последнее моё посещение школы.