Текст книги "Истинный облик Лероя Дарси (СИ)"

Автор книги: Марьян Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)

– Дорогая Бриджит! – меня откровенно разобрал смех. – Я, как вы уже знаете, беспечно-чокнутый папашка, но вы ещё не видели нашего второго чудо-татеньку и остальных, населяющих этот дом. Боюсь, вряд ли найдётся такой сумасшедший, который рискнёт сунуться на мою территорию, надеясь на успех предприятия или просто остаться в живых.

В гостиную вальяжно и расслабленно вошёл Святослав. Вот люблю эту бесовскую наглую сволочь! Полуголый мужик с полотенцем на шее, в джинсах, низко сидящих на бёдрах, с пищащей Макс, висящей на сгибе его мускулистой руки.

– Любовь моя, мы дико хотим есть! Девушки, пардон, дамы, извините, но долг превыше всего! Лерк, сиську готовь!

Президент и её зам пустили бы слюну до пола, если бы были чуть попроще. Дезири, не мигая, ощупала взглядом очешуительное святовское тело от макушки до пят и вернулась к идеальным кубикам пресса. По тому, как затуманились болотные большие глаза зама, не трудно было понять, куда повели фантазии эту хрупкую, нежнейшую стервочку.

– Леди, наверное, я рискну с вами попрощаться? – я встал. – Спасибо за потраченное время и терпение моей невозможной персоны. У нас скоро с дочкой массаж, а мне ещё покормить…

– Вы – поразительны, Лерой Дарси! – выдохнула альфа, эта-то на «святые» бицепсы не повелась. Ей нужен был другой самец.

Женщины попросились в уборную, а я притянул мужа за полотенце, недобро щуря глаза и губу закусывая:

– Расскажи-ка, а кто это тебе заказывал стриптиз, Макеев?

– Я, вообще-то, кое-кому пришёл на помощь. А благодарности – фига с маслом! – прорычал Свят. – А меня вот интересует следующее: почему президентша направо и налево раскидывала свои феромоны ещё до моего прихода?

Я невинно захлопал глазками.

– Интересно, а секс с бабой будет считаться за супружескую измену, Лерк? – вдруг мило поинтересовался мой благоверный.

– Ах ты! – я обнимаю голый торс Свята, подсаживаю его на столешницу, лапаю за упругую задницу и жадно кусаю в плечо. Последнее время я стал ревнив и жаден.

Макеев грубо впивается в мои губы, обвивая руками и ногами, как ствол дерева. Я и ощущаю нас двумя столпами, поддерживающими одно небо на двоих. Лишись я его вдруг, по какому-то роковому исходу, выживу ли я? Сохраню ли рассудок? Ведь я и допустить не мог, что позволю настолько глубоко впустить в себя корни… Свят сидит спиной к двери, а я вижу, как вошедшие дамы застывают от созерцания этой картины маслом. Пусть теперь мучаются вопросом кто… кого… куда… и как.

– Лерка, ты им там «фак», часом, не показываешь? – шепчет мне на ухо русский бес и прихватывает губами мочку.

Я картинно царапаю роскошную загорелую спину и отхожу от мужа. Визитёрш откровенно потряхивает от возбуждения. Что ж, терпите, дамочки, это моя игра!

– Оденься, живо! – приказываю Святу, тот лыбится и уходит.

От меня не ускользает то, что Дезири быстро отправляется за Макеевым. А Бриджит приближается ко мне, походкой хищной грациозной кошки.

– Я… предлагаю вам дружбу и возможность… м-м-м… получить консультацию по воспитании дочери, – женщина протягивает мне чёрную визитку с серебристым тиснением

– Отчего такая щедрость и великодушие, Бриджит? – глухо вопрошаю я, делая шаг к мадам Президент.

– Я… не смогу оставаться настолько безучастной, Лерой! Когда-нибудь помощь вам понадобится. Это мой личный номер, без прослушек и секретарей.

– Похоже, мир властных мужчин и завистливых омег не очень-то вас и пугает, мадам Лепьер! – рычу я провокационно.

– Бриджит… я прошу, – шепчет альфа, практически складывая к моим ногам свою честь и гордость.

Я беру визитку, чуть касаясь безымянного пальца её правой руки. Многовольтная искра определенно проскакивает!

– В-в-вы… жестоки!

– О, нет! Я – честен, а вы очень красивы и странно слабы. Зачем? Я вам так нравлюсь? – Макс на моих руках начинает кряхтеть.

– Боже! Ваш запах меняется! – холодная красавица краснеет от стыда, как студентка на грани провала. – Вы…

– Бридж, ну не глупи! – шепчу я, заглядывая в большие, красиво подведённые глаза. – Я та ещё скотина, да к тому же женатая. Не стоит рушить свою репутацию из-за случайно приглянувшегося обычного мужика!

– Обычного? Вы себя так низко оцениваете, месье Химера?

– О! – я закатываю глаза и начинаю качать дочку. – Ясно. Спасибо за честность! Оценил! Так интерес ко мне – банальное любопытство? Думаете, член Химеры какой-то особенный, мадам? Совершенно нет!

Бриджит закрывает лицо руками, судорожно вздыхает:

– Бесстыжий вы человек, Лерой! Надеюсь, этот честный разговор останется тайной?

– Я клянусь вам, Бриджит!

– Благодарю! – она снова гордо вскидывает голову с высокой затейливой причёской. – Моё предложение в силе в любое время дня и… ночи. А девочка просто прелесть, похожа на вашего супруга!

Я выдавливаю улыбку: упёртость и настойчивость альф не зависит от пола!

Мирро провожает важную гостью, сообщив, что её спутница уже ждёт в машине. Свят с порога нагло помахал мне визиткой блондинистой шлюшки. Я показал сначала язык, а потом дорогущую карточку Бриджит. Макеев наигранно нахмурился, а я невозмутимо расстегнул пуговки на кофте, Макс требовательно зачмокала.

– Лер, ты что-то обещал этой барракуде? – Свят подсаживается рядышком, хрустя краснобоким яблоком и нежно наблюдая за ребёнком у моей груди. Когда этот мужик смотрит на дочь, я даже представить не могу, что произойдёт, если у кого-то хватит скудного ума замыслить худое против нашей семьи.

– Лишь хранить в тайне её порочное влечение к Химере.

– Знает про тебя?!

– Прикинь! Надо о них навести справки в Центре. Сможешь?

– Поручи расследование Зайцам, – Макеев немного подвисает от досады, – пусть развлекутся, а я прикрою. Посмотрим, не светясь, откуда ветер дует. Знаешь, а у Макс аж носик задёргался, когда она другую альфа-вумен рядом с тобой почуяла!

– Хватит сочинять! Меня дамочки реально выбесили, задумали угрожать, плели что-то про особое девчачье воспитание. Свят, у тебя в друзьях нормальная баба есть, чтобы помогла, если что?

– По ходу разберёмся. У нас есть Роше, а этот повелитель расширителей и зеркал много чего знает.

– Каких расширителей и зеркал?!

– Гинекологических! – в синих глазах Свята опять пляски бесенят. – У девочек нет… м-м-м… выступающего органа, но есть грудь, ежемесячно идёт кровь и…

– Ты чего начитался, умник?! Какая кровь?

– Красная! Менструальная. Лет с двенадцати. Короче, я прослушал краткий курс молодого родителя-чайника в случае рождения дочери.

– И? У нас есть шансы не свихнуться?

– На все сто! Главное, избегать явной обнажёнки, когда она начнёт взрослеть и…

– Вот кто бы говорил! Сам часто спишь голым и тянешь лялю с собой в постель!

– Лерк, ну всё, харе ругаться! Мне, если что, была приятна твоя неконтролируемая зверская ревность. Я ж ради этого и выперся полуголым…

– Свяа-ат! – я поманил засранца-провокатора пальцем. – Поди-ка, мил чел, сюда!

– Мирко, кажется, звал! Иду-иду, малыш! – муж с гоготом свалил из гостиной, я цыкнул с досады.

Дивизию твою! Думал, началась спокойная жизнь! Так теперь бабы атакуют! Вот чего, спрашивается, не вяжут со скуки?! Максин отвалилась от моей груди, разжёванный, досрочно освобождённый сосок сладко заныл. Я поцеловал чадо в лобик, потом в щёчку…

«Тебя никто не посмеет обидеть или заставить делать что-то против воли!»

====== Глава 37. ======

Ох, если бы «прощай» давало облегчение,

И сердце перестало бы болеть.

Увы, не есть лекарство ОТРЕЧЕНИЕ

От невзаимных и сердечных бед.

Нельзя забыть ТО имя, что вплелося

Активной веной в твой привычный быт.

Тот человек, глухим и безголосым

Тобой, увы! не будет позабыт…

О нём напомнит запах на подушке,

Которую стирали и не раз,

Ладони тяжесть на твоей макушке,

Что не погладит точно так сейчас.

И голос, и улыбка, и придирки,

Упрямство, твёрдость, честность, доброта,

И всякий раз… вы вместе на картинке,

Что видят в каждом сне твои глаза…

– Пап? Можно?

Меня вместе с Максин неожиданно сразил послеполуденный сон, но я мужественно поднял голову с подушки:

– Пай? Чего тебе, золотко?

– Я… уезжаю завтра, – сын мялся на пороге моей комнаты.

– Иди ко мне!

Тёплый мальчишка ложится мне под бок, обнимает сзади, чтобы шептать в ухо. Это стало ещё одной странной семейной традицией. Очень часто Свят шлепками выставлял из нашей постели моих полусонных сыновей. Но сегодня он вряд ли вмешается, пожелай Престон пробыть со мной хоть весь день и ночь.

– М-м-м-м?

– Я тебя люблю! – мою шею целомудренно целуют.

– И я тебя. И отпускать тебя не хочется. Обещай, что после Нового Года появишься. Я против того, чтобы ты отмечал семейный праздник без семьи!

– Хочу… побыть один. Понимаешь?

– Да. Ты больше других похож на меня, ребёнок. Поэтому тебе часто будет больно и нелегко.

– Роук предложил помочь с переездом…

– Обойдётся! – хмуро рыкнул я, совершенно не обрадованный тем фактом, что Громила опять останется с сыном один на один. – Ланс и Дерек всё сделают!

– Ты на него по-прежнему зол…

– Ещё как зол! Отойду, когда внук родится… Мли-и-ин, у меня родится ПЕРВЫЙ ВНУК!!!

– Пап, – снова лёгкий поцелуй в шею, – хочешь, скажу страшную вещь?

– Зачем?

– Когда мы лишь прибыли на Доран, мне первым понравился не Роук, а… ты…

– И? – у меня всё неслабо замирает внутри от такого невероятного признания Пая.

– Я побоялся тебе признаться, а Свят с Майлзом нет.

– Золотко, страшно было бы, если бы ты признался, и мы… чего-нибудь замутили… по незнанию, – я даже думать об этом не собирался без дрожи.

– Думаешь, Свят и Роше бы позволили? – шепчет мой сын, а сам пальцами перебирает мои волосы на затылке.

– Если бы я тебя захотел, они мне вряд ли успели бы помешать! – я поцеловал сына в ладонь.

Престон тяжело вздохнул, молодое тело томилось от желания бурного регулярного секса. Он стал более молчаливым и чувственным после первой течки. Я знал, что вручу кому-то однажды самое настоящее сокровище. Вскоре легкое дыхание юноши стало равномерным и глубоким – Пай уснул, вжавшись в мою спину и вдыхая мой запах. Я повернулся к сыну и с гордостью рассматривал длинное, изящно-мускулистое тело, золотое от загара, красивое молодое лицо с безмятежным лбом, соблазнительными губами и моей ямочкой на подбородке.

– Ты… обязательно будешь… счастливым! – шепчу я бесхитростную отцовскую мантру. – Господь присмотрит за тобой, коли я не смогу… и защитит от беды.

Он заползает головой на моё плечо, приоткрывает губы…

– Роук, я… так скучаю…

– Дурачок! – глажу его по спине, обнимаю за плечи.

В тягостном раздумье меня застаёт муж. Приподняв бровь, он выразительно расширяет глаза и разводит руками:

– Чего это за идиллический инцест среди бела дня?

– Не ёрничай! Плохо ребёнку. Не думаю, что он до конца готов к переезду. Потерянный, тоскующий…

– Что предлагаешь?

– Съездишь с Лансом и Рыжиком. Покрутишься, посветишься, отметишься. Пусть думают, что ты на мальчишку имеешь серьёзные виды. Но чтобы Пай не просёк.

– Да не трясись ты за своё сокровище, Лерк! Пацану улыбнулось пожить в роскошной квартире на Елисейских полях! Найти нехилую работу с зарплатой 2000 евро в месяц с его-то нулевым стажем! Ну чего ты? Он тут изведётся, глядя на братца и своего Роука.

– Да без тебя знаю! – прошипел я. – Если бы… Всё, тс-с-с! Не буди детей! – Пай дёрнулся и забросил на меня ногу.

– Чего-о-о ещё за новости? – проворчал Свят. – Это сейчас так завуалированно отбивают мужей? Он слишком сладок даже для беты. Как Роук сдерживается, когда рядом такое искушение расхаживает?

– А он и не сдержался! – глажу сына по плечу. – Короче! Мы поспим с часок, а ты покарауль, Свят.

– У тебя слишком много сыновей, дорогуша.

– Ещё раз меня так назовёшь, найду ещё пятерых.

Макеев уходит. Наверно, он действительно пытался меня поддержать. Запах Престона нестабилен: то едва уловим, как шлейф изысканных духов, то вдруг взрывается божественным трио белого мускуса, фрезии и сакуры. От вишнёвой ноты, как от редкого лакомства, на языке тает и сладость ягоды, и пряная горечь ликера «Амаретто». Когда мой сын успел так расцвести? Роук не спеша вынул всю его чувственность и сексуальность. Пай, ты стал таким угощением! Но… ты не настолько распущен, чтобы пользоваться своей неотразимостью. Ты смотришь на мир широко раскрытыми глазами, ты добр и великодушен, и очень… очень наивен.

– Лер, папа…

– Что, золотко?

– М-м-м-м…

Слушаю глубокое дыхание и жду. А может…

– Если… у меня будет сын, я назову его Лероем, можно?

– Можно. Но для начала, дай я тебя женю.

Я еле дождался, когда Свят, Рыжик и Полански вернутся из Парижа. Вещей у Пая было не так уж и много, но они, в силу своей безбашенности, закатили уборку и перестановку мебели в квартире, как захотел молодой новосёл. Пока муж плескался в душе, я, почти, как голодный Дон Чезе на кухне, исходился взад-вперёд. Свят в одном полотенце вывалился с облачком пара. Мой взгляд не предвещал ничего хорошего, поэтому Макеев заговорил сразу и по существу…

Квартира – огромная студия с высокими потолками, квадратов на сорок, выполненная в японском стиле, отдельно ванная и кухня, удобная застеклённая лоджия, на которой вполне можно спать. Соседи по лестничной клетке – милые и не бедные старички, пара, хорошо знающая Анри. Они клятвенно обещали приглядеть за милым мальчиком и помочь ему по мере надобности. Свят им оставил свой и мой номера сотовых на ВСЯКИЙ там случай.

Через какое-то время, привлечённые и обескураженные грохотом над их головами, пришли соседи снизу. Вернее, сосед и его приятель. Эти нагловатые альфы и не понравились Макееву, хотя и вели себя спокойно и предложили помощь. Один, темноволосый и загорелый, слишком долго и вызывающе принюхивался к Паю и Рыжику, не собираясь уходить. Он представился, как Тьерр’и Бонн’е, и он слишком жадно смотрел на моего сына.

Пай устроился системным администратором в один из самых романтичных отелей восьмого округа. Он был расположен в роскошном трёхэтажном особняке, когда-то принадлежавшем Оноре де Бальзаку с одноимённым названием «Бальзак». Отчасти, Паю помогло замолвленное словечко Мирро, который проходил мастер-класс у тамошнего, всемирно известного шеф-повара Шарля Ганьера, чей дед работал в «Бальзаке» ещё с 1996 года.

Свят взял на руки Максин и начал строить ей рожицы, у него, конечно, получались зверские морды, но кроху это восхищало не меньше, чем профессиональная клоунада. Я вытянулся на кровати в одном халате, погружённый в отеческие думы, изредка посматривая на мужа и дочь. Внезапно я обратил внимание, что Макеев уже плотоядно смотрит на мои голые ноги. Я приподнял бровь, Свят – поиграл своими.

– Нет! – я попытался придать голосу твёрдой уверенности.

– Я снизу!

– А?

– Б! Тормозишь! Это тебя отвлечёт. И не забывай: Паю – двадцать два, ему надо научиться отвечать за свою жизнь. Ты же не можешь его пестовать до старости!

– Я хочу, чтобы он не был одинок, Свят. Я был одинок до сорока лет, один среди кучи людей. Это… тяжело и печально…

– Не отвлекайся, супруг, так… ты меня побалуешь? – Макеев почти замурчал, укладывая полусонную Максин в колыбельку, потом возвращаясь на постель.

– Котяра… мартовский! – мой взгляд затуманен желанием. – Небось… уже и подготовился? – моя рука гладит Свята по сильному бедру.

Хорошо, что он – блондин, золотистых волос на ногах почти не видно. Пальцы добираются до паха, ныряют под полотенчик… Твёрдо и горячо! Мой! Облизываю губы и вдруг склоняюсь к его животу, сдёргивая раздражающий кусок ткани. Свят заходится то рычанием, то глухими стонами, сгребая мои волосы ладонью… Ещё чуть-чуть… его дыхание сейчас приостановится, потом по животу и бёдрам прокатится едва уловимая дрожь, Макеев слегка прогнётся в пояснице, с усилием выдохнет и… мне в горло ударит… уже ударила!

Меня резко поднимают сильные руки, и в мой рот погружаются жадные упругие губы, почти высасывая, собирая до капли весь острый вкус с моего языка.

– Люблю… тебя… Твоя очередь, Лерка! – бес в восторге опрокидывает меня на спину, осторожно целует красный аккуратный шов внизу живота, стаскивает с меня трусы и набрасывается, как голодный пёс.

Видимо, я и сам хорошо завёлся, мне хватает пары минут профессионального напористого заглатывания, и я взрываюсь… глубоко… до ярких звёзд в глазах… Потом мы до одури целуемся, валяясь в разорённой постели. Наш секс перешёл уже многие границы…

Свят становится на колени и локти, без лишних слов, бросает на меня призывно-развратный взгляд. Мне ещё нельзя принимать, но в моём животе скручивается тугая пружина. И я беру его, бережно, но достаточно горячо, чтобы молодой мужчина очень скоро зашёлся подо мной в экстазе «сухого» оргазма.

– Свят… бес ты мой жаркий! Сволочь моя ненасытная, бесстыжая! – кусаю мужа за крепкую влажную шею, зализываю, вжимая его плечи в матрас, вбиваюсь в тугую глубину, уже будучи сам на пределе, и кончаю вместе с ним, в него… сплетая вопли в общий мощный финальный аккорд.

Мои пальцы тихонько лижут. Почему он так себя ведёт после любви, пристыжено и полусмущённо, как прирученный провинившийся зверь?

– Свят? – целую припухшие губы. – Всё хорошо?

– Не бросай меня, старик! Никогда не бросай! – он отчаянно по-детски зарывается в мои колени лицом. Теперь… я… ломаю его?! И он может быть слабым?

– Ты мой перед Богом и людьми, альфа! Не тревожься! – он пристально смотрит на меня синими глазами, чуть прищуренными, пока большой рот не растягивает добрая лукавая усмешка.

– Значит, таки любишь?

– Ну не дурак ли? – хлопаю мужа по лбу. – Я с тобой сам в маньяка превращаюсь!

– А я вот жду… не дождусь, когда смогу вот так же сладко тебя отыметь, дорогуша! Только… ЭТО так быстро, как сейчас, не закончится! – рычит Свят.

– Быстро?! – я оскорблённо вздергиваю нос. – О, как! – на меня уже неторопливо заползают, выцеловывая на коже дорожку от лобка по тёмной убегающей вверх тени до самого кадыка.

– Стари-и-ик! Лерка, моя-я-я! – ответить не могу, мой рот снова в плену, пальцы рук сплетены с его пальцами, тела горят от близости друг друга.

Внезапно его шёпот опаляет мне ухо:

– Я поступил с тобой не очень честно. Спасибо, что простил… меня! Я бы понял, вернись ты к своему итальянцу…

– А ну-ка! – я подлетаю над простынями, практически истекающий кровью. – Ты… это чего?! Фаби вспомнил… зачем?! У нас с тобой редкий талант в самый романтический момент обос…ть всю малину! Я его не забуду, этот факт не изменит никто и ничто. Но и ты не случайно тут… рядом… прилёг в моей постели! Ясно?! Не влом тебе вгонять меня в суровый депрессняк после такого красивого секса, засранец?!

Меня целуют в живот, и снова синие глаза полны вины. Я отворачиваюсь к Святу задницей, но позволяю себя обнять и долго шептать мне на ухо горячий словесный бред, под который мирно засыпаю.

В канун Нового года с утра лично у меня всё валилось из рук, кроме дочери. Дома остались все, ввязавшись в предпраздничную суету: кто-то посвятил себя уборке, кто-то готовке, кто-то… я, например, выбрал выедание чужих мозгов. Привязанный к возбуждённой крошке, я переходил из одного кресла в другое, напрягая всех мрачноватым видом и глубоким дыханием. Причина моего плохого настроения была понятно всем без исключения. Роук опускал глаза, тяжело сопя, а я ругал себя за слишком явную провокацию вины зятя.

Пэтч подошёл ко мне, помял напряжённые плечи, чмокнул в щеку:

– Па-а-ап?

– Да, ребёнок.

– Дэв уже готов сквозь землю провалится, не надо так на него давить!

– Пусть начинает!

– Чего? – Шейн хлопает ресницами.

– Чего-чего… проваливаться, – ворчу я. – Поделай так ещё, малыш, я почти успокоился.

– Не верь ему! – подкрался Свят. – Это он так технично-эгоистично садится тебе на шею.

Хотел ущипнуть гада, рука даже не смогла ухватить упругую мускулистую плоть ни на плече, ни на заднице. Короче, веду себя уже почти, как обозлённая омежка с ПМС.

Макеев забрал у меня малую, чтобы я, с его слов, «сходил с ума налегке». Я подрядился кромсать какой-то экзотический салат с Мирро, но творческий процесс облегчения не принёс, напротив, стало ещё тоскливее. В результате я нарезал авокадо неправильно, и старшенький ребёнок мягко намекнул об увольнении без отработки. Пока под настойчивым руководством переделывал задание, таскал из миски каперсы. Я их раньше терпеть не мог, но, благодаря депрессухе, распробовал, получил деревянной ложкой по руке от Мирки и неласковое бурчание от любителя каперсов Полански. Я нахмурился и яростно застучал ножом по доске.

Маринованых бутонов им, видите ли, для многодетного отца жалко! Победил чёртов авокадо! Я порезал палец и сунул его в рот! Противное щипание в ранке отрезвило голову, я посасывал раненную конечность и игнорировал волнение в тёмных глазах Владмира.

– Пап, ты же кормишь! Зачем так много маринованного съел? – вот я балбе-е-ес!

Сходил в туалет и быстро очистил желудок от уксусного содержимого. Когда я вернулся, поцеловал Мирко в щёку. Сзади меня приобнял Анри.

– Ну, ты чего разошёлся? Давай валерьяночки? Немного можно!

– Сам выпей! А у меня вот два литра полезного яблочного сока и семь сортов чая для улучшения лактации! – процедил я, выворачиваясь из-под тяжёлой руки зятя. Сзади прыснули смехом сыновья.

– Плохой татенька не унимается! – выдохнул Мирро. – Анри, сходи в кладовую, у меня масло оливковое заканчивается. И захвати смесь перцев. И… и? – взгляд повара заметался по заваленной кухне. – Пару банок маслин… бутылку сухого красного Шардоне… яблочный уксус и… всё!

Док умчался выполнять поручение ненаглядного, а я дал Мирро наклеить на палец бактерицидный пластырь.

– Пап, не грусти. Это выбор и решение Пая. Он тебе очень благодарен за понимание!

– Не в этом дело, золотко! Вы – всё, что у меня есть, и это всё должно быть в пределах досягаемости, на расстоянии протянутой руки, чтобы схватить и обнять в любой момент. Ясно?

Станешь папой…, а ты им обязательно станешь… поймёшь, что я сейчас чувствую.

Мирро прижался к моей груди и интимно поведал мне на ушко, что незадолго до отъезда Престона он с братьями выпивал и играл в покер. Ребята болтали о том, о сём, всё дальше уползая в будущее, и неожиданно вляпались в горячий спор. С кем будет жить отец, ну… то есть я? Дело почти дошло до драки, если бы недремлющие альфы, которые в это время смотрели новости по ТВ. Мальчишек растащили по коленям.

Всем, кроме Пэтча, досталось крепко по мягким местам, а Свят, который затесался в эту компанию, лаконично заявил:

– Ваш сумасшедший папашка никого от себя не отпустит, и не надейтесь! Так что жить будем большой и шумной семьёй.

Мне Макеев об этом разговоре не сказал ни слова. Я задумчиво покусал нижнюю губу.

– А у меня объявление, зайцы-братцы!

Роше вышел из кладовки с полностью выполненной заявкой на доставку, едва поместившейся в руках, и попал в немую сцену.

Омеолог тут же поворотился к Святу:

– Что на этот раз выкинул твой самодур?

Русский пожал плечами:

– Да… в общем-то, он не отклонился от своего репертуара, док. Но ты лучше сядь!

====== Глава 38. ======

Пай мне отзвонился и сказал, что сходил на новогоднюю вечеринку в свой отель, которую щедрая дирекция устраивала для персонала в пятницу тридцатого декабря. Кадровый работник, сделавший сыну устное приглашение, посоветовал не отказываться, так как это мероприятие позволило бы месье Лимму поближе познакомиться с коллективом в непринужденной обстановке. Пай пошёл. По усталому, слегка охрипшему голосу зайки я понял, что погуляли в целом неплохо.

Сын сообщил, что будущие коллеги милы и остроумны, очень вежливы и… среди них помощником администратора оказался его «сосед снизу» – Тьерри Бонне. Я насторожился, помня краткое и настороженное резюме, составленное Святом по этому типку. Пай меня тут же успокоил, сказав, что Тьерри почти не подходил к нему весь вечер, хотя домой они уехали вместе на такси далеко за полночь.

Тридцать первого декабря Престон отсыпался. А после позднего завтрака, приуроченного к обеду, сын сходил в супермаркет, чтобы взять всего понемногу для холостяцкого праздничного стола. Закупая продукты, Пай опять встретил соседа. Альфа сразу просёк, что милашка-новенький собирается праздновать в гордом одиночестве, и тут же предложил свою компанию. Зайка скромно и вежливо отказался, пояснив, что не намерен в ближайшее время вести бурный образ жизни. Альфа осклабился и кивнул, закончив разговор заверением, что «охотно придёт на помощь» в любой момент, когда Престону станет скучно.

Я слушал Пая и невольно представлял себе масляный взгляд наглого мужика на моём сыне. Взбесило не по-детски! Да так, что я, психанув, неудачно откусил зубами заусенец на пальце и «истёк» кровью. Глядя на мой второй перст, облачённый в пластырь, Макеев покачал головой и сказал, что я – мазохист, и покой мне только снится, и что я… Дослушивать критику я не стал, ибо запищала голодная Макс, и мы с дочуркой ушли в спальню кормиться, там же и уснули…

Сон мне приснился поистине странный, если не мистический. Наверняка, опять кристаллы постарались, они ещё те режиссёры-сценаристы! Словно бы я смотрел на всё глазами Престона в квартире на Шанзелизе. Вместе с сыном я мерил квадраты студии широкими шагами, и меня подтачивала тянущая тоска. Я сожалел, что уехал из дома накануне такого праздника, сервировал нарезкой и фруктами небольшой журнальный столик почти плача, и сам еле-еле открыл бутылку шампанского, как-будто ослабел или просто разучился это делать. Дурачок ты мой! Ты же его никогда и не открывал – папаш вокруг хватало, рядом был любимый и сильный человек. А потом вмешалось то, что называют судьбой. Ты перенёс этот шторм и не сломался прилюдно, чтобы никого не расстроить. Ты просто исчез с глаз долой и заточил себя в одиночество в пустой прохладной квартире, хранившей едва уловимый запах жившего здесь недавно Роука.

Дверь перед моим… его лицом распахнулась слишком быстро. Огромные лучистые и влажные глаза Пая тут же заполнились слезами:

– Па-а-ап?! Как… ты тут оказал…ся?! – он перевёл взгляд на сопящий кулёк в моих руках. – И Макся?! А вас Свят отпусти…

– Bonjour, зая! С наступающим! – мрачный рык нагруженного снедью и нашими вещами Макеева за моей спиной расставил все точки над «i» и «ё».

Сзади его уже подпирали не менее упакованные Анри и Мирро. Пока Пай хлопал длинными ресницами, наша компания оккупировала прихожую.

Влад подмигнул ошарашенному братцу:

– Это всё татенька придумал! А альфам ничего не оставалось делать, как подчиниться.

– А… Пап? Почему? – выдавил Престон, вытирая мокрые от слёз щеки.

– Потому, что никто из моей семьи больше не будет тосковать в одиночестве. Никогда! Не стой столбом – возьми сестру, я порядком взмок! В Париже намного теплее, чем в Буживале. Эй? Опять ревёшь? Да что ж такое!

Сына я успокоил минут через сорок после того, как он наплакался, повиснув обезьянкой на мне. За это время Макеев и Мирка вытянули всё из коробочек-баночек, подогрели и накрыли большой стол, а Роше усыпил проснувшуюся от шума Максин. Наконец-то в 20:00 уселись праздновать, выпили и поели вкуснющих лёгких блюд от персонального шеф-повара. Я слямзил глоток шампанского из фужера мужа и блаженно улыбнулся. Жаль, что часть семьи в двух часах езды отсюда, но они не одни, им не будет скучно. Пэтч в силу «положительных» обстоятельств ляжет рано вместе со своим великаном, а Ланс с Рыжиком насладятся тайными ролевыми играми в «плохого и хорошего полицейских».

После съеденного и выпитого всех потянуло погулять по вечернему восьмому округу, тем более, что красота на улице царила неописуемая. Шанзелизе и в не праздничное время был ярким бриллиантом на карте Парижа, а в канун Нового года и вовсе блистал – в оправе причудливых гирлянд, роскошно украшенных улиц, деревьев и чистого, высокого звёздного неба.

Мы гуляли в обнимку по бесконечно длинному, прямому, как стрела, авеню, в шестнадцатом столетии по приказу Марии Медичи превращённому из высохшего заболоченного рукава Сены в изящную аллею, обсаженную величественными вязами.

Пешком мы протопали мимо представительства киностудии «Гомон», которая, в частности, подарила всему миру Фантомаса; прошли возле знаменитого кабаре «Лидо» и одного из самых дорогих русских ресторанов в мире – «Распутин».

Максин спала на моей груди в новомодном «кенгуру», прикрытая моим же полурасстёгнутым пальто, и наяривала соску. Жар отцовского тела надёжно согревал, а стук сердца убаюкивал ещё глубже, и мне было спокойно на душе. Около «Распутина», с разрешения мощного швейцара, переодетого в Деда Мороза, но всё равно похожего на дикую гориллу, мы сделали несколько забавных фото. Из ресторана выскочил разгоряченный злой мужчина, на могучих плечах которого трещал дорогой костюм, а развязанная бабочка болталась на бычьей шее. Очевидно, мужик так кого-то и не дождался до заветной полночи. Его хмельной взгляд зацепился за Пая в короткой серо-голубой дублёнке, отороченной белым мехом, смеющегося и счастливого.

– Лапонька, сладенький, ты чей такой? Ты один? – хрипло проговорил альфа на ужасном французском и словил руку моего сына.

Престон лучисто улыбнулся:

– Не один! Я с семьёй!

– Я приглашаю тебя… вас! Пошли, лапонька! – мужчина потянул Пая внутрь. – Отметим, как надо! Я за всё плачу!

– У нас семейный праздник, и мы гуляем! – Свят уже обнимал юношу за плечи. – На нас, браток, тратиться не нужно! Вы же из России? Макеев Святослав, будем знакомы.

– Рудольф Колмагоров, бизнесмен! – альфа сунул Святу визитку. – Твой… этот лапонька?

– Мой во-о-он тот! – белобрысая сволочь указала на меня и чмокнула губами. – А лапонька – мой сын. В смысле, теперь мой сын.

Меня пристально осмотрели с головы до ног, потом оскалились.

– Ну, браток, не знаю, что и сказать! Тело и лицо зачётные, но для альфы, или ты… из тех самых?

Теперь подхожу я, кладу подбородок на плечо мужа, чуть зеваю и облизываю нижнюю губу:

– Проблемы? – говорю тихим, низким, чуть хрипловатым голосом, от которого у Макеева встаёт сразу же. – Или… это твой знакомый, дорогуша?

– Да нет, ребёнок твой ему приглянулся, а так – земляк он мой.

– А, – коротко подчеркиваю я. – Престон, золотко, иди к брату! Шикарно гуляете, товарищ!

– Не для себя старался! – зубы альфы скрипнули. – Для шалавы одной, пропади он пропадом! Сын у тебя – просто отпад! А глаза-то твои!

– Приятно было поболтать, мы уже уходим! – дочь забеспокоилась в своём гамачке.

– Час до курантов остался! Заходите в ресторацию, а? – почти умоляюще произнес русский. – Когда ещё в Золотом зале побываете?

Пай отошел к Мирро, но тот что-то увлечённо обсуждал с Роше, потягивая кофе из пластикового стаканчика. Со стороны красивой, пушистой, по-праздничному украшенной ёлки у парадного входа в «Распутин» на Престона надвинулась огромная тень. Юноша ахнул, узнавая знакомый запах.