Текст книги "Леди-киллер"

Автор книги: Мартина Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 37 страниц)

– Что происходит? – Голос его звучал как-то глухо, безжизненно.

– На данный момент – ничего особенного.

– Флауэрс здесь?

Кэйт вздрогнула.

– Разумеется, нет.

Келли стал нервно шагать по комнате.

– Ну так вызовите его, скажите, что я лично требую его присутствия в больнице. Выясните, кто из медиков колдует над моей дочерью, кто самый опытный в такого рода делах. Не важно, кто он и сколько стоит. Найдите его, и все!

Кэйт почувствовала, как в ней вновь поднимается волна раздражения. Ее симпатии к Келли вмиг испарились. Она встала и выпрямилась.

– При всем моем уважении к вам, мистер Келли, я не стану этого делать. Если вам нужно, ищите Фредерика Флауэрса и докторов сами. Я вам не секретарша.

Келли удивленно взглянул на нее: он не привык, чтобы ему прекословили. Прикажи он ей прыгать, она должна была подчиниться безоговорочно. В устремленном на нее взгляде Кэйт увидела, какую бурю гнева вызвали в Келли ее слова. Руки его сами сжались в кулаки, и Кэйт знала, каких усилий ему стоило не нанести ей удар.

Ее отказ для него был равносилен бунту на корабле!

Грудь его ходуном заходила, он закусил губу и перед самым ее носом помахал пальцем.

– Я должен что-то делать, иначе взорвусь, и тогда страшно сказать, что случится. Поймите же вы, я не в силах сидеть сложа руки и ждать!

Это было сказано просто и искренне, и Кэйт осознала всю глубину терзавшего его отчаяния и собственное ничтожество. Да, ничтожество. Ведет себя, словно капризная девчонка! Человек борется со своим горем, призвав на помощь все силы, хочет одолеть страх или хотя бы отодвинуть его на время. Собственная беспомощность просто невыносима. Кэйт сглотнула.

– Хорошо, я договорюсь, вы сможете позвонить.

Покидая комнату, она прошла совсем близко от него, и он вдруг схватил ее за руку. Она перевела взгляд с его пальцев на его лицо и по глазам поняла, что он знает все. Келли как-то весь сник, сгорбился, будто от удара, и Кэйт не сдержалась, обняла его рукой за плечи. Он прижался к ней.

– В Мэнди – вся моя жизнь. Если она умрет, ничего не останется! Совсем ничего!

Она подвела его к стулу. Он плюхнулся на него, закрыв лицо руками. Комнату огласили глухие рыдания.

Сестра принесла кофе, Кэйт взяла у нее поднос и попросила оставить их.

Она подала Келли чашку, зажгла для него сигарету, сунула ее ему в рот.

– Это тот самый ублюдок, который убил официантку из бара, да?

Кэйт знала, как страшно ему было позволить своим страхам вырваться наружу.

Она кивнула:

– Да, мы тоже так думаем.

– Ее изнасиловали?

Она снова кивнула.

Он отпил немного кофе и как будто успокоился: теперь он знал самое плохое. Хуже уже ничего не могло быть.

– Он может считать себя покойником. Понимаете, да?! Не важно, выживет она или нет. Все равно он – покойник!

Кэйт глотнула из чашки и ничего не сказала. Да и что могла она на это сказать?

Глава 6

Патрик Келли уехал из больницы в восемь утра. Выглядел он ужасно. Во рту был отвратительный вкус растворимого кофе и дешевых сигарет. Он буквально дымился от ярости.

Дочь его, изнасилованная и искалеченная, в больнице, между жизнью и смертью! Сердце болезненно сжалось. «Только бы не инфаркт», – в страхе подумал Келли и попытался успокоить дыхание.

Когда он увидел ее, свою крошку, в отделении экстренной хирургии, всю в трубках, дренажах и повязках, кровь бросилась ему в голову. Такой ярости он еще никогда не испытывал. Какой-то говнюк посмел изнасиловать его дочь! Подумать только – его Мэнди! И что самое ужасное – извращенным способом!

Ну что ж, пусть молится Богу! Келли отыщет его и разорвет на куски!

Он притормозил, подъезжая к дому. Уилли Гэбни распахнул перед ним дверь. Не произнеся ни слова, Келли буквально ворвался в дом и, через прихожую, а потом через огромный холл с мозаичным полом помчался вверх по винтовой лестнице, прыгая через три ступеньки. Наконец он добежал до спальни, где в это время находился Кевин Косгроув. В легких Келли прямо-таки клокотало.

Он с такой силой распахнул дверь, что она стукнулась о бюро. Упали на пол и разбились вдребезги старинная амфора и чаша. Кевин еще не раскрыл глаз, когда Келли подскочил к нему, ухватил за волосы, приподнял и стал трясти, будто терьер добычу. Потом с истошными воплями принялся избивать его кулаками.

Кевин сжался в комок, покорно принимая удары. Он понимал всю нелепость расправы над ним, но был бессилен что-либо сделать. А Патрик все больше распалялся. Он вцепился Кевину в плечи, откинул голову назад и боднул парня в лицо лбом с такой силой, что удар оглушил обоих. Наконец Патрик отпустил Кевина, и тот рухнул на пол.

Все это время Гэбни стоял в дверях с каменным лицом. Жестокость босса его нисколько не удивила. Непонятно только, зачем Келли проделал все это сам, если именно за такую работу Гэбни и получает жалованье.

Жалобные стоны Кевина нисколько не тронули Келли. Глядя, как тот корчится на полу от боли, Патрик ткнул в него своим дрожащим пальцем:

– Прошлой ночью мою Мэнди изнасиловали и избили, слышишь, сутенер вонючий? Какой-то говнюк надругался над моей крошкой! Слышишь, ублюдок?

Кевин совсем обалдел и тупо смотрел на своего мучителя. Мэнди изнасиловали?

Келли пнул его в колено.

– Она без сознания. Может остаться на всю жизнь придурком. И все из-за тебя! Только помни, заруби себе на носу! Что бы ни произошло с моей крошкой, произойдет и с тобой. Это я тебе обещаю! – Келли был в полном изнеможении и задыхался. – Считай себя трупом, ублюдок. Трупом! Усек?

Он ухватился за туалетный столик и ждал, пока выровняется дыхание. Потом кивнул Уилли:

– Пусть все парни двигают сюда. Сию же минуту! Мне плевать, что кто-то собирается праздновать Рождество или даже хоронить родную мать! Пусть двигают сюда. И немедленно!

Гэбни поспешил выполнять поручение: когда босс в ярости, лучше не возражать.

Келли бросил взгляд на Кевина. На эксминстерском ковре появились розовые пятна. Набрав полный рот слюны, Келли наклонился над парнем и смачно плюнул ему в лицо.

– Поднимайся, Косгроув, и вали из моего дома! И чтобы ноги твоей здесь больше не было! Покатался на машине моей Мэнди – и хватит! Усек?

Весь день Кэйт занималась новыми подробностями этого страшного дела. Сомнений нет: преступник тот же, что и в случае с Джералдин О’Лири. На Мэнди невозможно было смотреть. Пальцы на одной руке сломаны, видимо каблуком, часть черепа снесена. Неслыханная жестокость! По мнению врачей, смерть должна была наступить давно. Но Мэнди, видимо, как и ее отец, отличалась железным здоровьем.

О Патрике Келли Кэйт было известно многое, но, несмотря ни на что, он ей нравился. Его нахальство, заносчивость, высокомерие сразу бросались в глаза. О жизни дочери, той самой жизни, которая сейчас висела на волоске, он конечно же знал все. Но там, в больнице, этот человек открылся ей с совсем другой стороны. Как глубоко переживал он свое несчастье! Куда девались его сумасбродство и наглость?! Перед Кэйт был обезумевший от горя несчастный отец. Не дай Бог пережить собственного ребенка!

Несколько лет назад Лиззи вдруг исчезла. Все успокаивали Кэйт, утешали, говорили, что она где-то заигралась и позабыла о времени. Но Кэйт это только злило. Как полицейский, она хорошо себе представляла, что могло произойти с девочкой. Надавать бы по физиономии этим придуркам-утешителям! Лиззи нашли в окрестном лесу – вместе с мальчишкой, жившим на расстоянии двух кварталов от их дома, она устраивала лагерь. Кэйт тогда впервые в жизни задала ей хорошую трепку. Нервы сдали. Ведь она чуть не умерла от страха. Поэтому Кэйт хорошо понимала, какие чувства владели Келли в ту ночь.

Она не отходила от Келли все время, пока Мэнди находилась в операционной. Келли без умолку рассказывал о покойной жене и дочери, боясь прервать разговор, словно он был единственной ниточкой, связывавшей Мэнди с жизнью. Нежность к семье оттеснила все то зловещее, что Кэйт знала о Патрике.

Может быть, жизнь сделала его таким? Она была у него трудная. С самого детства. Социологи это называют «социализацией». Но у Кэйт на сей счет было собственное мнение. Человек часто делает себя сам, независимо от происхождения. Таким и был Келли. Хваткий от природы, цепкий, он, не брезгуя никакими средствами, добивался желаемого. Не столько для себя, сколько для жены и ребенка. Он, как говорится, рыл землю носом, чтобы у его Мэнди была машина за пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, парикмахерская и салон красоты. Кэйт почла бы за счастье преподнести что-нибудь в этом роде своей Лиззи! Как и любой родитель. Лишь в какой-то степени Патрик соответствовал своему прозвищу «крутой парень», а во всем остальном был как все, разве что деньги зарабатывал не общепринятым способом.

Кэйт не могла сдержать волнения, когда Келли наконец позволили увидеть дочь. Ведь это такое страдание! Совершенно очевидно, что Мэнди не выживет, так она искалечена. Гуманнее было бы дать ей умереть. Но организм цеплялся за жизнь, и Кэйт знала, что Келли надеялся: воля к жизни может победить смерть.

Кэйт вздохнула. Когда она рассталась с ним, чтобы успеть до работы заехать домой, наскоро принять душ и переодеться, у нее было чувство, будто она бросила его на поле боя. Выходя из отделения экстренной хирургии, она ощущала на себе его взгляд, он жег ей затылок. И сейчас, сидя за своим столом, она не могла не признаться себе, что Патрик Келли весьма привлекателен, даже чертовски красив! И тут же спохватилась: тебе, Кэйт Барроуз, просто нужен мужчина, тебе нужно, чтобы тебя уложили в постель. А то ты скоро забудешь, как это делается.

Она улыбнулась.

Только одного мужчину знала она в своей жизни, и с тем развелась. А Келли и в самом деле ничего. Очень даже ничего. Надо же, заставил ее вспомнить о сексе.

Впрочем, что греха таить? Она и без него не забывала о сексе, только была слишком пассивна.

От этих назойливых мыслей ее избавил детектив-сержант Спенсер.

– Какие еще будут указания? – спросил он, входя в кабинет.

Кэйт вздохнула:

– Значит, так. Продолжайте опрос населения. Попробуйте выяснить, нет ли у кого-нибудь из соседей машины «орион» темного цвета. Такую машину видели прошлой ночью на пустыре.

Спенсер уставился в потолок.

– Вряд ли, мэм, этой информации можно верить – уж очень ненадежный свидетель… надеюсь, вы меня поняли…

Кэйт сжала губы.

– Я знаю, Спенсер, что этот малый – «чайник», дубина, кретин или как там еще вы его называете. Знаю, что эти подонки гужевались не менее чем в пятистах ярдах от пустыря. Был тот тип пьян, или накачан наркотиками, или то и другое вместе – не важно. Главное – отследить каждую версию. Именно этого я добиваюсь. И передайте Уиллису, что я сама допрошу Фреди Баркиса минут… – она глянула на часы, – минут через пятнадцать, идет?

– Слушаюсь, мэм, – ответил Спенсер, не скрывая своего раздражения.

Кэйт снова взялась за документы, лежавшие в папке. Фред Баркис, известный в округе трепач, являлся владельцем темно-зеленого автомобиля «марк-I-кортина». Уже три свидетеля, не сговариваясь, показали, что в ночь гибели Джералдин О’Лири, в районе Воксхолл-Драйв крутилась машина темного цвета.

Кэйт уставилась в стену и легонько постукивала кончиком шариковой ручки по подбородку. Нет, Фред Баркис не способен на такое. Она голову готова дать на отсечение. Человек он смирный, тихий. Правда, годы службы в полиции показали, что тихони иногда оказываются сущими скотами, и все-таки, тоже по опыту, Кэйт знала, что в девяноста пяти случаях из ста интуиция не подводит. И на этот раз она подсказывала Кэйт, что Фред Баркис – не преступник.

Тем не менее надо было соблюсти формальности и вывести его из списка подозреваемых.

Вся беда Спенсера и ему подобных в том, что свидетельские показания, которые их устраивают, они подгоняют под первого попавшегося подозреваемого.

Нет, такое не в ее правилах. Не раз Кэйт приходилось убеждаться в том, что свидетельские показания, как говорится, сшиты на живую нитку! Что и говорить! Трудностей в их работе хватает, вот как сейчас, когда не за что ухватиться. Одна жертва мертва, другая – при смерти. Но это не значит, что можно использовать «живца», человека, которому до суда навесили ярлык преступника. Баркис как будто подходит по всем статьям, но не мог же он совершить в одно и то же время сразу два преступления? Тем более что, согласно информации, полученной на основе анализа ДНК, явствует: преступник был один. Баркис, кстати, без всяких возражений сдал на анализ кровь, мочу и сперму. Нет, он конечно же не тот, кого они ищут, не маньяк-убийца, а просто сексуально озабоченный тип.

«Потрошитель из Грэнтли» – так назвала местная газетенка насильника, и это вывело Кэйт из себя. Преступник конечно же житель Грэнтли. Кто сомневается? Но зачем льстить его самолюбию таким громким прозвищем? Психолог-криминалист набросал словесный портрет этого садиста-маньяка, и кое-что прояснилось: женоненавистник, праздношатающийся – то ли не служит, то ли не имеет семьи.

Что женоненавистник – Кэйт сразу поняла. Достаточно было взглянуть на его жертвы. Жестокость – как самоцель, не вызванная необходимостью. Преступник явно был болен.

Сейчас главное – найти общее в почерке этих двух преступлений. Кэйт наморщила лоб. Может, он сталкивался с этими женщинами по службе? Нет, одна из них работала в баре, другая – в салоне красоты. Ничего общего!

Показания свидетелей не дали никакой ниточки, за которую можно было бы ухватиться. Преступник тоже не оставил ни единого следа. Кто он? Чем занимается? Действовал он в перчатках. На теле Джералдин О’Лири обрывки шерстяных ниток. Но такие нитки шли на производство сотен тысяч всевозможных джемперов, курток и прочих изделий.

Голова у Кэйт была как в тисках, веки отяжелели, и она потерла глаза, словно надеясь увидеть то главное, чего не заметили криминалисты и она сама в первую очередь.

Наконец она встала и пошла в комнату для допросов. На стене рядом с фотографиями Джералдин О’Лири появились две новые – Мэнди. На одной девушка улыбалась. Ее маленькое, сердцевидное личико обрамляли длинные светлые волосы. Другой снимок запечатлел ее на больничной койке – роскошные волосы сбриты, на черепе зияют раны, глаза заплыли, нос сломан. В общем, узнать ее совершенно невозможно. В комнате находился штаб расследования, было шумно от множества голосов и стука пишущих машинок. Аманда Докинс только что ввела в компьютер необходимые данные, и он выдавал фамилии и адреса жителей Грэнтли и близлежащих окрестностей – владельцев автомашины-фургона темно-зеленого или темно-синего цвета.

Но не это вызвало у Кэйт головную боль. Не стук машинок, не гул голосов, не волны сигаретного дыма. Само дело, которое, казалось, зашло в тупик.

Прихватив с собой папку со стола Аманды, Кэйт, вышла из комнаты.

Патрик Келли взял сигарету «Данхилл» и, прикурив от своей золотой зажигалки, с шумом выпустил дым из ноздрей. К тому времени, как он вышел из ванной и переоделся, в доме появились шестеро парней. Все они сидели в гостиной и, беспокойно ерзая, ожидали его распоряжений.

Келли задержал взгляд на зажигалке. Ее подарила Мэнди, когда ему исполнилось сорок два. Стоило Патрику вспомнить о Мэнди, как страх захлестывал душу. Если она умрет… О Господь всемогущий! Вся его жизнь в этой девочке. Если она умрет, у него никого не останется в целом мире.

Впервые на задний план отошла жажда денег. Он с радостью отдал бы все, только бы вернуть дочь живой и здоровой, такой, какой видел ее в последний раз. Она счастливо улыбалась и так и светилась задором и молодостью…

Из раздумья его вывело осторожное покашливание. Келли оторвал глаза от зажигалки и обвел взглядом собравшихся.

– Думаю, вам известно, что произошло?

Парни попытались выразить соболезнование своему хозяину, но Келли поднял руку.

– Злейшему врагу не пожелаю того, что случилось с моей дочерью. – Он умолк, собираясь с силами. – И хочу, чтобы ублюдка поймали. Немедленно. Старший констебль – мой преданный друг. Он предоставит всю необходимую информацию. Мы говорили сегодня по телефону. Легавым я не очень-то верю. Знаю, как они ловят преступников. Ни хрена не умеют. Взять хоть меня. Так и прокантовался всю жизнь. А ведь не поймали? А? Бросьте все и ищите ублюдка! Пусть сдохнет!

Чуть позже мне доставят несколько папок с именами подонков Юго-Восточной Англии. Пусть каждый из вас, – Келли жестом обвел всех сидевших в гостиной, – организует свою команду. Сколько бы это ни стоило – мне плевать! Берите кого хотите, лишь бы люди были надежные. Достаньте мне всех этих извращенцев хоть из-под земли.

Келли снова обвел взглядом своих подручных.

– Расследование ведет одна бабенка – детектив-инспектор Барроуз, кстати сказать, славная женщина. Ей не мешайте! Понятно? А с мужчинами можете обойтись как заблагорассудится! Допросите всех извращенцев по очереди, выпытайте все до мельчайших подробностей. За вознаграждением дело не станет: двести пятьдесят тысяч фунтов стерлингов тому, кто поймает это дерьмо. Налогом сумма не облагается. Ну как, вопросы есть?

Все шестеро молча уставились на Келли, печалясь за убитого горем хозяина и в то же время радуясь возможности хорошо заработать.

– Ладно, парни. Как только найдете кого-нибудь, сообщите, я с ним сам разберусь. Ну а теперь давайте сдвинем бокалы и выпьем!

Келли направился к бару, и в этот момент воображение нарисовало ему Кэйт Барроуз. Боевая, даже его не боится, говорит что думает. Его губы тронула улыбка. Парни ей не станут мешать. Не исключено, что она отыщет ублюдка раньше. Что ни говори, эта Кэйт – лакомый кусочек. Несмотря на свое горе, он успел это заметить. Он не станет мешать Кэйт Барроуз. Ни за что не станет. Он надеется на скорую встречу с ней. Ведь в самые страшные часы его жизни она была рядом. Уже за одно это он в долгу перед ней.

Только бы ему забрать из больницы Мэнди, и тогда он непременно повидается с Кэйт и поблагодарит ее.

Он боялся себе признаться, что Мэнди может не вернуться домой. Зачем искушать судьбу?

Дэн сидел вместе с тещей на кухне и мысленно улыбался. Несмотря на антипатию к нему Эвелин, он не мог не испытывать к ней уважение. Как тепло и уютно на кухне! В который раз Дэн пожалел, что бросил Кэйт. Дурак он, настоящий дурак. Иногда его мучила совесть – ведь он оставил ее с грудным младенцем на руках. Он нравился женщинам и менял их словно перчатки, обеспечивая себе таким образом крышу над головой и вполне приличное существование. Впрочем, такая жизнь ему порядком надоела. В свои сорок шесть он захотел какой-то Стабильности. Да и Антея, надо сказать, обошлась с ним хуже некуда. Когда он уезжал, напомнила ему о его возрасте, Вот сука! Ведь самой за полсотни перевалило, хотя она и скрывает это. И все же ее слова ранили Дэна. В довершение ко всему она отказалась отпраздновать с ним Рождество на Канарских островах, о чем они еще раньше договорились, и пришлось ему воспользоваться милостью Кэйт. Старой доброй Кэйт. Ради дочери она готова на все, даже его терпеть в доме. Но куда ему деваться после праздников? В таком положении Дэн оказался впервые.

Эвелин вытащила из духовки индейку, перевернула. Какой аромат! Ему вдруг стало ясно: он должен сделать все, чтобы остаться в этом доме. Другого выхода нет! Каким угодно путем надо завоевать расположение Кэйт. Все эти годы она хотела его. В свои редкие приезды он это замечал по тоске в ее глазах. Однажды ему даже удалось залезть к ней в постель, а потом он снова надолго исчез. Но сейчас этот номер вряд ли пройдет. Кэйт уже не та. Она больше не питает к нему слабости, в чем однажды призналась, сказав, что он – ее ахиллесова пята. Что же! Он с удовольствием поохотится за дичью и снова приручит Кэйт. По крайней мере, не теряет надежды на это.

За эти годы Кэйт сильно переменилась. Она неплохо устроила свою жизнь, сделала карьеру в полиции и не бросится к нему в объятия – те времена миновали. Но ради Лиззи, возможно, и согласится его терпеть. На этом он и сыграет!

Из-под полуопущенных век он взглянул на Эвелин: надо и ее как-то задобрить.

Теща поставила на плиту чайник, намереваясь выпить очередную чашечку кофе.

– Что-то ты притих, Дэн.

– Задумался, Эв, вот и все.

– Да? Смотри, сынок, не переутомись!

Он усмехнулся.

– Признаться, я думал о Лиззи.

Эвелин встрепенулась: внучка занимала в ее жизни главное место.

– И что же ты надумал?

Сработало, мелькнула мысль, и Дэн скрестил пальцы, чтобы не сглазить.

– Меня мучает мысль, что дочка росла без меня.

Эвелин фыркнула:

– Сам виноват, разве нет? Нечего было шляться по всему свету. Ты просто дурак. Моя Кэйт так страдала, когда ты бросил ее! Я видела это собственными глазами. А ведь она хорошая жена и прекрасная мать.

Эвелин сняла с крючков на стене две кофейные чашки, со стуком поставила на стол.

– Кэйт билась изо всех сил, чтобы дать дочери приличное образование. А ты ни разу не прислал и нескольких фунтов!

Дэн изобразил на лице сожаление. Разговор принял нежелательный для него оборот: вместо поддержки он получил упреки.

– Я застала Кэйт в ужасном состоянии, когда приехала, но она сумела взять себя в руки, преуспела на службе, всего добилась сама. Так что оставь ее в покое, Дэниел Барроуз. Я тебя вижу насквозь, мой мальчик, словно ты стеклянный. Давно тебя раскусила! А теперь давай выпьем по чашечке кофе! Пока не прибежала наша девочка. На улице такой холод, что можно запросто отморозить ноги!

У Дэнни хватило такта не возражать, он даже слегка покраснел. Эвелин решительно все о нем знает! Но, неисправимый оптимист, он решил немного погодя сделать еще один заход. Нет на свете женщины, которую он при желании не охмурил бы.

– Счастливого Рождества, Джордж!

Илэйн улыбнулась. С тех пор, как она приобрела путевку в Испанию и два вечера в неделю проводила в компании подружек, жизнь с Джорджем не так тяготила ее.

– Счастливого Рождества, дорогая! – Он чмокнул супругу в щеку, как примерный муж.

Джордж подождал, пока Илэйн вернется на кухню, и презрительно скривил губы: это Рождество «по-домашнему» – просто куча дерьма! Вместе с индейкой и пирогами!

– Скоро приедут Джозеф с Лили. Лили привезет свои бисквиты со взбитыми сливками и хересом. Надеюсь, в этом году твоя мамаша будет вести себя лучше…

Сердце у Джорджа оборвалось и полетело куда-то вниз… Каждый год одно и то же! Праздничный обед, Джозеф с женой, мать. На Новый год и Пасху братья лишь перезванивались. А так вообще не поддерживали никаких отношений. У Джорджа не хватало смелости позвонить и сказать: пошли, мол, вы ко всем чертям! И никогда не хватит.

Он принялся нервно теребить нож и вилку. Аппетит пропал. Он буквально заболевал при одной лишь мысли, что снова увидит мать.

Они встречались только на Рождество, раз в году. А жила она с Джозефом и Лили. Точнее, они жили с ней. Дом был куплен на деньги Джозефа, он всю жизнь на него работал, но это не меняло дела: с первого же дня мать завладела этим курятником, он стал ее собственностью.

Зато Илэйн сразу дала мамаше от ворот поворот! Она слышать не хотела о том, чтобы жить со свекровью, насмерть стояла, и это был первый и единственный случай в их жизни, когда Джордж порадовался, что женился на ней.

Он благодарно улыбнулся Илэйн, когда она подала ему омлет, и вдруг заметил в ней перемену к лучшему. Илэйн расхохоталась, уловив его взгляд, положила себе на тарелку еду и села к столу!

– Наконец-то ты соизволил заметить!

Джордж совсем растерялся и уставился на нее.

– Я ведь на целых пять кило похудела! – воскликнула Илэйн. – И теперь во мне всего семьдесят семь. Если так и дальше пойдет, к отпуску я сбавлю еще семь. – Очень довольная, она рассмеялась.

– Ты выглядишь просто великолепно, дорогая!

– Спасибо. Мог бы и раньше заметить. Ведь я сижу на диете! Ты что, не видишь?

В голосе ее зазвучали печальные нотки: не скажи она ему, он не обратил бы внимания.

– Я заметил, только не решился спросить, – промямлил он.

Илэйн опустила глаза.

Сколько лет они прожили вместе, а все равно как чужие. Теперь перед ней открылся совершенно новый мир. Еще в тот первый вечёр, который она провела со своими подружками. Мир, где Джорджу не было места, где она могла хоть на короткое время забыть о его существовании.

Джозеф Маркхэм был близок к истерике. Всю дорогу Лили угрюмо молчала и только у светофоров бросала на него злобные взгляды, а его мать, Нэнси Маркхэм, на заднем сиденье сверлила их затылки глазами, растянув свои ярко накрашенные губы так, что они образовали прямую линию.

Глядя на рыхлое, расплывшееся, непомерных объемов тело Нэнси, едва помещавшееся на сиденье автомобиля, трудно было представить, что когда-то уже немолодые мужчины на коленях молили ее о благосклонности. Крашеные волосы цвета бургундского игристого тщательно вымыты и уложены так, что вокруг физиономии с несколькими подбородками образовалось кроваво-красное гало. И только глаза оставались по-прежнему молодыми, ярко-зелеными. Правда, белки, некогда девственно-белые, приобрели желтоватый оттенок и на них появились красные прожилки. Свою огромную сумку она держала прямо перед грудью, словно оружие, вцепившись короткими пальцами в ремешок так, что побелели костяшки.

– Поосторожней с тем грузовиком! – скомандовала Нэнси своим густым басом, способным сотрясти бетонные стены.

– Мама, да он едет по встречной полосе! Неужели я за столько лет не научился вести машину?

Нэнси Маркхэм перебила его:

– Ты в точности как твой отец, упокой, Господи, его душу! Тот тоже вечно спешил, все ему времени не хватало. Схлопочешь себе инфаркт и концы отдашь. Попомни мои слова! А вон еще мопед! Смотри повнимательнее! – Она перешла на фальцет, и Джозеф задышал глубже, чтобы унять бешено колотившееся сердце. Уж если с ним и случится инфаркт, то только по милости этой дамы, рассевшейся на заднем сиденье!

Она и отца довела до инфаркта. А о нем, Джозефе, и говорить нечего. Он знал это наверняка, как и то, что его мамочка переживет их всех до единого. Девятый десяток уже разменяла, а на ней хоть воду вози! Он покачал головой. Сегодня, слава Богу, основной удар примет на себя Джордж, так что они с Лили получат хоть небольшую передышку. Собственные дети обходят его дом стороной, и все из-за бабули… Появляются лишь при крайней необходимости.

– Ты что, не видишь этого маньяка? О Боже! – снова завопила Нэнси и, с перепугу взмахнув руками, задела шляпу Лили а-ля «леди Даян», отчего та сползла ей на глаза. – Он гонит со скоростью двести миль в час!

Лили поправила шляпу и обернулась к свекрови:

– Автомобили не ездят с такой скоростью, Нэнси! Мы сами делаем не более сорока пяти миль в час, вот и кажется, что остальные машины мчатся на бешеной скорости.

Лили не говорила, а цедила сквозь зубы, едва сдерживая ярость.

– Джозеф! Поезжай медленнее! Подумать только: сорок пять миль в час! Такая скорость неугодна самому Господу, иначе он наделил бы нас ногами гепарда!

Джозеф понимал, что мать всегда раздражала Лили, особенно в последнее время, когда стала разыгрывать карту своего еврейского происхождения. Ее спектакли бывали иногда настолько удачными, что невольно появлялось желание записать их на видеопленку и отослать на Британское телевидение для рекламных роликов. В дни его детства происхождение матери тщательно скрывали. Даже их настоящую фамилию, Маркович, отец вскоре после свадьбы переделал на Маркхэм. В ту пору в истэндских кварталах Лондона евреев презирали еще больше, чем ирландцев, хотя последние были католиками. Зато теперь его мамаша явно упивалась своим еврейским происхождением по той лишь причине, что это раздражало Лили, принадлежавшую к сословию «ученых христиан», а вовсе не из-за своей приверженности к иудейской религии.

Наконец Джозеф вздохнул с облегчением: на указателе появилась надпись «Грэнтли». Скоро они будут на месте.

Кэйт вернулась домой уже перед самым рождественским ужином и, снимая в прихожей пальто, услыхала доносившийся из кухни смех: Дэн, должно быть, сегодня в ударе! Он вообще прекрасный рассказчик и балагур, Кэйт живо представила себе, как он сидит у стойки бара с видом завсегдатая дорогих ресторанов, а Лиззи, затаив дыхание, ловит каждое его слово.

Кэйт тряхнула головой: не надо так думать. При всех своих недостатках Дэн все-таки любит дочь. В этом она не сомневалась. Но как забыть прежние обиды и боль? К тому же она очень устала после целого дня работы и чувствовала себя отвратительно. Из головы не шло это страшное убийство. А ведь в рождественскую ночь надо веселиться!

Кэйт окунулась в тепло гостиной и, пройдя через нее, открыла дверь на кухню. Она сразу увидела спину Дэна и смеющиеся лица Лиззи и Эвелин. Одетая в свое самое нарядное платье и тщательно причесанная, Лиззи так и светилась счастьем. У Кэйт комок подкатил к горлу. Не дай Бог ей когда-нибудь пережить то, что пережил Патрик Келли. Уж лучше сразу умереть.

– Входи же, входи, Кэйт, ужин еще горячий, ждет тебя. – Эвелин бросилась к духовке.

– Я сама, мам, не суетись.

Эвелин отмахнулась от нее.

– Присаживайтесь к столу, молодая госпожа, и выпейте бокал чудесного вина. Дэн привез. Я уже поужинала.

Кэйт села за стол рядом с Дэном.

– Счастливого Рождества, Кэйт! – произнес он тихо, с улыбкой и, пока Эвелин возилась у духовки, легонько коснулся губами ее губ. Лиззи хихикнула, а Кэйт обалдела: чего-чего, а этого она никак не ожидала от Дэна! Но, что хуже всего, это легкое прикосновение не оставило ее равнодушной. Она натянуто улыбнулась и повернулась к Лиззи:

– Счастливого Рождества, любовь моя!

– Счастливого Рождества, мам! Ну как там дела сегодня? – На лице ее появилось выражение озабоченности.

– О, дела… продвигаются потихонечку. – Она постаралась произнести это как можно спокойнее. Пусть Дэн не думает, что вывел ее из равновесия. Но он смотрел ей в глаза, и на губах его играла улыбка: значит, заметил.

Эвелин поставила перед дочерью тарелки. Ужин прямо-таки потрясающий! Только сейчас Кэйт почувствовала, как хочет есть.

– Ой, мам, ты попала в самую точку! Я чертовски проголодалась!

– Дэн как раз нам рассказывал, как голодал, когда был в Египте.

Набив рот индейкой, Кэйт кивнула.

Эвелин снова села к столу, подмигнула дочери. По ее порозовевшим щекам Кэйт догадалась, что это от виски, или «святой воды», как его называла мать. Дэн налил Кэйт вина.

– Расскажи маме о Долине фараонов, папа! – попросила Лиззи.

– Да ей это вовсе не интересно!

– С чего ты взял? Давай рассказывай. Я послушаю!

Дэн сел на своего конька. Он упивался собственным красноречием, любил, когда его слушали. Пусть Кэйт знает, какой он отважный путешественник, искатель приключений, не то что какие-то там насильники и убийцы. Даже полицейский должен стоять перед ним руки по швам.