Текст книги "Леди-киллер"

Автор книги: Мартина Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)

– А где отец?

– Уехал. Понятия не имею куда.

– Ясно. Кому-кому, а тебе никогда не было до него никакого дела!

– Послушай, Лиззи! Я терпела его здесь только ради тебя: будь моя воля, он давным-давно забыл бы дорогу в наш дом. А так – является, когда захочет! Я считала, лучше дрянной отец, чем вообще никакого, раз он тебя любит!

Лиззи усмехнулась:

– У меня никогда не было отца. Да и матери тоже. Разве не так?

Кэйт сделала глубокую затяжку и вздохнула.

Ну чем же все-таки объяснить то, что произошло, черт возьми?!

Эвелин лежала у себя в спальне на кровати и смотрела в потолок. Она уже оправилась от шока, и гнев сменился печалью. Но жаль ей было не Лиззи, а Кэйт. Жаль до слез. Чего только не делала дочь, чтобы дать этой девчонке все, что только та пожелает. Ради Лиззи она пожертвовала собственной личной жизнью. И что из этого вышло?

Часть вины за случившееся лежит и на ней. Незачем было так баловать внучку! Но разве могла она себе представить, что умная, совершенно нормальная девочка превратится в настоящее чудовище?! Что малютка, милая улыбающаяся малютка, которую она когда-то держала на коленях, будет спать с первым встречным, когда подрастет? Разве не старалась она привить ей нравственные принципы? Какое несчастье, что нет в живых ее мужа! Он знал бы, что делать! Эвелин вытерла набежавшие на глаза слезы.

Лиззи никогда не знала настоящей любви настоящего отца! А Кэйт знала. Она обычно дожидалась отца в прихожей, сидя на ступеньках и прислушиваясь: не заскрипит ли гравий на дорожке к дому. А он, бывало, распахнет дверь, подхватит ее на руки, крепко прижмет к груди. Он обожал Кэйт, и с самого детства она чувствовала себя защищенной. Но Дэн разрушил ее жизнь, бросил с грудным ребенком на руках, и сердце Кэйт окаменело! Конечно, она без памяти любила Лиззи, Эвелин это видела, но видела и то, что всю свою энергию дочь отдает работе. Теперь, по здравом размышлении, Эвелин иногда думала: а правильно ли Кэйт поступала? Не лучше ли было бы выйти замуж вторично и дать Лиззи хотя бы приемного отца?..

Эвелин сокрушенно покачала головой: что ни говори, а яблоко от яблони недалеко падает. Это была любимая поговорка Эвелин. Лиззи – точная копия отца: использует людей в собственных целях, как Дэн. Упаковал вещички и исчез. Зачем ему осложнения? Он, видите ли, не в силах выносить нервозную атмосферу в доме! Так и сказал! А ведь первый и создавал эту атмосферу обычно.

Она услышала, как открывается дверь спальни, и прикрыла глаза ладонью от резкого света, падавшего с площадки лестницы.

– Я, мам, принесла тебе кофе.

Кэйт поставила чашку на ночную тумбочку.

– Ну как ты?

Эвелин прикрыла глаза и не увидела, а скорее почувствовала, что Кэйт села на постель: под ее тяжестью прогнулись пружины. Руки женщин сплелись в пожатии.

– Не знаю, что тебе сказать, Кэйт. От первого шока я как будто оправилась и пытаюсь найти оправдание ее поведению.

– Я понимаю тебя, – со вздохом ответила Кэйт.

– О, Кэйти, могли ли мы представить себе, что доживем до такого дня… – Она не договорила.

– Я все понимаю, поверь. Все, что ты чувствуешь. Больше всего меня убивает, что я ни о чем не догадывалась! Подумать только, я, полицейский детектив, не видела, что творится у меня под носом!

– Просто ты ей полностью доверяла!

Отчаяние, прозвучавшее в голосе Эвелин, вызвало в Кэйт новую волну гнева и ярости. Мало того, что дочь натворила, так еще заставила страдать бабушку! Эвелин жила в другое время, была представительницей другого поколения. До замужества не знала мужчин и всю жизнь хранила верность мужу, хотя овдовела совсем молодой. Кэйт по-доброму завидовала цельной натуре матери, ее чистой, прекрасной жизни. А Лиззи взяла да вываляла любовь бабушки в грязи!

И этого Кэйт не могла простить.

Женщины долго молчали. Горестно, безнадежно. Вдруг зазвонил телефон.

Кэйт поговорила и ьернулась к матери.

– Меня вызывает Фредерик Флауэрс. И я не в восторге, потому что догадываюсь зачем. – Голос Кэйт дрогнул.

Старший констебль был очень любезен с Кэйт, что, разумеется, не осталось незамеченным ею. Он спросил, что произошло, и она рассказала ему всю правду. Обвинение Лиззи в распространении наркотиков отпало само собой, поскольку в момент задержания у нее обнаружили совсем мало наркотиков, видимо, те, которыми она сама пользовалась, что на языке полицейских называется «для личного употребления». О торговле тут не могло быть и речи.

Домой Кэйт ехала в ступоре. Над ее карьерой сгустились тучи. Но это ее сейчас не очень интересовало. Главное – понять, почему ее дочь увлеклась наркотиками. Почему лгала? Что, черт возьми, творилось в ее юной головке?

Она остановила машину и немного посидела, глядя на свой дом. Вечер наступил неожиданно, хотя день казался бесконечно длинным. Длинным и богатым событиями! Не снимая перчаток, Кэйт помассировала затылок. Как она встретится завтра с коллегами? Наверняка ей перемывают там косточки!

С тихим стоном она вылезла из машины. Дом был объят тишиной. Кэйт прошла на кухню, зажгла свет. Поставила на плиту чайник, чтобы вскипятить воду для кофе, достала три чашки и поднялась в спальню матери. Та тихонько похрапывала. Осторожно прикрыв дверь, Кэйт пошла в комнату дочери.

Лиззи лежала в постели, до подбородка натянув простыню. Кэйт на цыпочках подошла и внимательно посмотрела на дочь. Ее темные волосы разметались по подушке. При свете уличного фонаря Кэйт видела, какие длинные у Лиззи ресницы и как контрастируют они с бледной кожей лица. Ее девочка и в самом деле прелестна! Природа дала ей так много! Откуда же в ней эта неукротимая тяга к саморазрушению?! Кэйт была убеждена, что наркоманы желают лишь одного – разрушения!

По щекам поползли слезы. Отвернувшись от Лиззи, она огляделась. Все такое знакомое, дорогое: куклы, набор косметики на туалетном столике, книги, небрежно расставленные на полке… Хорошо еще, что Лиззи попыталась навести здесь хоть какой-то порядок!

Вдруг взгляд Кэйт привлек клочок бумаги на туалетном столике в нескольких шагах от нее. Она подошла, взяла его в руки и стала читать. Смысл слов ускользал, и она снова и снова перечитывала записку.

«Прости, мам! Прости, мам! Скажи ба, что я люблю ее… Скажи ба…»

Она взглянула на Лиззи. Мертвенная бледность ее лица вывела Кэйт из оцепенения. Откинув одеяло и простыню, Кэйт увидела кровь, алеющую даже в сумеречном свете. С трудом сообразив, что кровь бьет ключом, Кэйт схватила висевшее на стуле полотенце и стала перевязывать запястья Лиззи. Пальцы не слушались, сердце бешено колотилось, его стук барабанным боем отдавался в ушах.

Помчавшись к себе в спальню к телефону, она набрала номер «Скорой помощи». На белой трубке появились следы крови. Это кровь ее Лиззи! Кровь Лиззи! Сама не понимая, как ей это удается, Кэйт спокойно и четко отвечала на вопросы диспетчера. Видимо, в эти минуты сказался ее профессионализм!

– Скорее, пожалуйста! О Боже, поторопитесь же! – Она не знала, произносит эти мольбы про себя или вслух. Положив наконец трубку, Кэйт снова бросилась в спальню Лиззи.

«О Боже милостивый, сохрани ей жизнь! Я сделаю все, что ты захочешь, только сохрани ей жизнь! Я буду каждый день ходить в церковь, пока не умру…»

Не одна Кэйт в тяжелую минуту жизни пыталась заключить сделку с Богом!

Наконец в гнетущей тишине завыла сирена «скорой помощи». Только когда Кэйт, шатаясь, выходила из комнаты, она заметила мать: Эвелин стояла в дверях с пепельно-серым лицом.

Кэйт не посмела взглянуть ей в глаза и вместе с дочерью уехала в больницу.

– Чего угодно Кэйт могла ожидать от жизни, только не того, что произошло за последние сутки. Такое ей и в дурном сне не снилось! Скажи кто-нибудь, что с ней случится, она рассмеялась бы ему прямо в лицо!

Но сейчас на нее свалились все беды. К сложнейшему расследованию по делу об убийствах добавилась еще одна проблема, не менее сложная. И Кэйт не сомневалась в том, что жизнь ее никогда не войдет в прежнее русло.

Кэйт ждала в приемном покое больницы и, глядя на молодого улыбчивого врача, думала о том, как странно выглядят его волосы. Казалось, их не стригли, а выдирали клочьями. Подбородок был не брит.

– Ну, что я могу вам сказать, миссис Барроуз? Мы наложили швы. Порезы, конечно, глубокие, но жизни не угрожают, главные артерии не задеты. А без сознания она была потому, что наглоталась снотворного. Сейчас она проснулась, но еще очень слаба.

– Можно мне ее повидать?

– Разумеется. Утром мы покажем ее психиатру.

– Психиатру? – тихо переспросила Кэйт.

– Да, так принято. Всех, кто покушался на самоубийство, показывают психиатру. Не волнуйтесь, все будет в порядке.

Кэйт пропустила мимо ушей эту банальную реплику: врач всего-навсего старался утешить ее.

Она поднялась и стала гасить сигарету, не замечая, что она давно уже погасла.

– Значит, я могу пройти к дочери?

– Конечно, можете. Только не утомляйте ее. Самое лучшее лекарство для больной – это сон. Сон – поистине великий целитель!

Кэйт так хотелось сказать, чтобы он заткнулся, но вместо этого она улыбнулась ему:

– Большое спасибо!

Войдя в палату, Кэйт увидела, что кровать скрыта занавесками, и осторожно приподняла край одной их них.

Лиззи лежала с открытыми глазами, и Кэйт заставила себя улыбнуться.

– Прости меня, мам! Мне, право же, очень жаль.

– О Лиззи! – воскликнула Кэйт, и вся боль ее, все страдания выплеснулись наружу горючими слезами.

Мать и дочь плакали навзрыд.

– Все будет хорошо, Лиззи, обещаю тебе. Мы справимся с этим!

– Ох, мама! И зачем только ба прочла мой дневник!

Голос Лиззи прерывался от легкой икоты, и это не ускользнуло от внимания Кэйт.

– Мы все это как-то уладим между собой. Сейчас главное, чтобы ты поскорее поправилась.

В маленькое пространство палаты втиснулась сестра. Кэйт уловила исходящий от нее запах персикового мыла, и этот запах напомнил ей времена молодости, когда Лиззи была совсем еще крошкой.

– Вам сейчас лучше поехать домой, – обратилась сестра к Кэйт. – Девочке необходимо как следует выспаться.

Кэйт не возражала. Она поцеловала Лиззи, убрала с ее лица волосы и при этом не переставала улыбаться, хотя это ей стоило немалого труда.

– Я утром приду, хорошо?

Лиззи кивнула и закрыла глаза. Как только Кэйт раздвинула дверь палаты, навстречу ей шагнул Патрик.

– О Кэйт, я места себе не нахожу! – Он раскрыл ей объятия, она кинулась ему на грудь, ощутив исходившую от него силу, и сразу почувствовала себя в безопасности. Он стал гладить ее по голове, целовать, а она, уткнувшись лицом в воротник его кашемирового пальто и вдыхая аромат его тела, туалетной воды и сигаретного дыма, не выдержала и разрыдалась.

Они вместе вышли из больницы, и он повел ее к своей машине. Кэйт даже не пришло в голову спросить, как он узнал о том, что она здесь. И вообще как он узнал о случившемся.

Она просто радовалась тому, что он рядом.

Глава 15

Эвелин услышала шум подъехавшей машины и выглянула в щель между тяжелыми шторами. Машина была шикарной, и Эвелин фыркнула: наверняка за кем-то из соседей. Но тут же нахмурилась, увидев вылезавшую из автомобиля дочь. Впрочем, столько событий произошло за последние сутки, что нечему удивляться. Тем временем из машины вышел мужчина, и когда оба повернулись лицом к дому, Эвелин задернула шторы.

Она села на диван и так и сидела, пока в замке не проскрежетал ключ. Эвелин не могла заставить себя выйти навстречу дочери, как обычно, и шумно поздороваться с ней. Она слышала голос Кэйт и низкий баритон мужчины. Снова, в который уже раз, приложив к глазам промокший от слез платок, Эвелин решила дождаться, когда они войдут в гостиную.

Патрик помог Кэйт снять куртку и кинул ее вместе со своим пальто на перила лестницы. Кэйт была тронута. Патрик держался так, словно и сам жил в скромном, как у Кэйт, доме. Впрочем, когда-то он и в самом деле жил более чем скромно, не имея даже того, что имела Кэйт.

Идя следом за Кэйт в гостиную, Патрик как бы вбирал глазами все, что попадалось по пути: от хороших, но уже поистершихся ковров до тесно заставленных книжных полок в гостиной. В комнате было тепло и уютно. На диване сидела маленькая женщина, вся в черном. Лицо ее светилось умом и добротой, и Патрик сразу проникся к ней симпатией.

– Мам, это мой друг, Патрик Келли. Он привез меня из больницы.

Эвелин склонила голову и скользнула взглядом по Келли: широкий в плечах, длинноногий, с красивыми темно-карими глазами. А у Кэйт не такой плохой вкус, как она думала. Фамилия мужчины была ей знакома: за тем самым рождественским ужином, о котором не хочется вспоминать, Кэйт упоминала о нем. Келли – фамилия ирландская. И если в этом человеке течет хоть капля ирландской крови, он не может быть негодяем!

– Здравствуйте.

Патрик улыбнулся, и Эвелин ответила ему улыбкой.

– Ну что малышка? – спросила Эвелин, заметив, как осунулось лицо дочери.

– Неплохо, мам, вернее, не так уж плохо, если учесть, что произошло. Порезы на руках оказались не опасными, хорошо, что я вовремя спохватилась. Завтра ее покажут психиатру.

Патрик сел в кресло у камина, и Кэйт повернулась к нему:

– Хотите чего-нибудь выпить? У меня, кажется, есть бутылка шотландского виски. – Кэйт прошла к бару, налила по бокалу Эвелин, Патрику и себе и села на диван рядом с матерью. Глядя на них, Патрик думал, что они как две горошины из одного стручка: обе скуластые, волосы растут ото лба треугольником, нос почти римский, классический. Каждая деталь сама по себе безукоризненна, но в сочетании проигрывает. И ни одну из женщин, ни мать, ни дочь, в конечном итоге нельзя назвать красавицей – скорее привлекательной. Но женщины такого типа с возрастом лишь хорошеют, и Кэйт казалась Патрику обворожительной.

Первой нарушила молчание Эвелин:

– Значит, девочку покажут психиатру? Что ж, это прекрасно! С Лиззи явно творится что-то неладное!

Кэйт, не поднимая глаз, кивнула, И сердце Патрика защемило от жалости к ней.

– Это вы недавно потеряли дочь? – обратилась Эвелин к Патрику и, получив утвердительный ответ, продолжала: – Ничего нет страшнее, чем потеря ребенка, да еще при таких ужасных обстоятельствах.

В глазах Эвелин Патрик прочел сострадание.

– Мой сын, – снова заговорила она после паузы, – вот уже двадцать лет, как уехал в Австралию. Он регулярно звонит, но это совсем не то. Я почти забыла его, потому что вижу только на фотографиях. Другое дело, когда ребенок вырастает у тебя на глазах!

Рассказ Эвелин до глубины души тронул Патрика, и он почувствовал, что она прониклась к нему симпатией так же, как и он к ней. Он был бесконечно благодарен этой старой женщине за сочувствие и стремление хоть чуть-чуть облегчить его страдания и, едва не расплакавшись, с трудом проглотил подступивший к горлу комок и залпом допил свое виски.

Чтобы отвлечься от мыслей о внучке и поддержать разговор, Эвелин, переменив тему, спросила:

– Ваши предки были ирландцами, мистер Келли?

– Да. Отец жил в Дублине, а мать родом из Корка. Сам я родился в Глезневине, а сюда попал, когда мне уже было два года.

– Бог ты мой, Глезневин я знаю! А матушка ваша еще жива?

– К сожалению, нет, – покачал головой Патрик. – Прекрасная была женщина.

– Держу пари, что вы часто о ней вспоминаете, да?

Он снова улыбнулся:

– Да, вы не ошиблись.

Перед его мысленным взором возник образ матери. Ее всегда красные до локтей руки и опухшие колени. Мать работала на людей: стирала белье и мыла полы. А когда возвращалась домой после церковной мессы, лицо ее было безмятежным и на губах играла улыбка. В день его рождения мать всегда совала ему в руку шиллинг, если даже в доме почти совсем не было денег, а на Рождество покупала апельсины и какую-нибудь пустяковую игрушку. Воспоминания о матери до сих пор согревают ему душу.

Кэйт как-то отрешенно смотрела на Эвелин и на Патрика. При иных обстоятельствах они наверняка распили бы бутылочку их любимого виски «Бушмилл» из потаенных запасов матери и болтали бы ночь напролет, предаваясь воспоминаниям. Как хорошо, что Патрик здесь, с нею! На него можно положиться и хоть на короткое время забыть о том страшном, что произошло с Лиззи. Она – мать и должна ей помочь! Но как? Сложность задачи приводила Кэйт в отчаяние.

Она снова подошла к бару, чтобы наполнить бокалы, но увидела, что бутылка почти пуста.

– Пойду принесу свой «Бушмилл», – сказала Эвелин, поднимаясь с дивана.

Патрик с улыбкой взглянул на Кэйт.

– Постарайся расслабиться! Лиззи сейчас в безопасности. А поволноваться успеешь и завтра!

– Я чувствую Себя совершенно беспомощной, черт бы меня подрал! Ведь все происходило у меня под носом! Как же я могла не заметить?

Патрик взял ее за руку и привлек к себе.

Она поглядела ему в глаза.

– Слушай, Кэйт, не ты первая, не ты последняя! Все мы, родители, в какой-то момент произносим нечто подобное. Помню, что творилось со мной, когда я узнал, что Мэнди спит с этим подонком Кевином! Обоих хотел придушить. Но – увы! Что случилось, то случилось! И тут уж ничего не поделаешь. Повторяю тебе: налаживай отношения с дочерью. Другого выхода нет!

Патрик конечно, прав, думала Кэйт, и все-таки она упустила дочь, в этом нет никакого сомнения.

Эвелин не заставила себя ждать и вернулась в гостиную с бутылкой ирландского виски.

– Вот. Это моя «святая вода», повышает тонус и придает силы. Моя двоюродная сестра из Колрейна – Господи, благослови и укрепи ее! – присылает его мне регулярно. Благодаря родниковой воде это виски обладает специфическим вкусом. Вам, кстати, известно, что полное имя моей дочери – Кэйти Дэйли? Да, да!

Патрик засмеялся.

«Кэйти Дэйли» – была любимой песней его матери. В ней говорилось о том, как солдаты увели девушку в тюрьму за то, что она приготовила запрещенное ирландское виски.

Эвелин до краев наполнила бокалы, и Кэйт, сделав небольшой глоток, почувствовала, как обожгло горло.

– Завтра девочку должен смотреть главный врач-психиатр, и я пойду вместе с тобой в больницу. Все будет в порядке, Кэйт, вот увидишь!

– Но, мам, как можно взять и вскрыть себе вены?! Самое страшное для нее – это то, что ты прочла ее дневник!

– И неудивительно! Пусть ей будет страшно, этой неблагодарной маленькой негодяйке!

Патрик отпил из бокала виски: разговор, приобрел слишком интимный характер.

– Пожалуй, мне лучше уйти, у вас есть о чем поговорить.

Кэйт кивнула. Она вдруг вспомнила, что шофер ждет Патрика в машине.

– Ой, ваш бедный Уилли, должно быть, совсем закоченел?

– Прошу прощения, Кэйт, что ты сказала?

Взглянув на возмущенное лицо матери, Кэйт не могла сдержать улыбки.

– Ну, мам, я сказала, что Уилли, шофер мистера Келли, сидит в машине и наверняка совсем закоченел.

– А… тогда понятно. Что ж, пригласи его в дом. У нас без церемоний…

Тут Патрик допил виски и заторопился, не хватало еще, чтобы Уилли со своей рожей предстал перед Эвелин!

– Ну нет, я и так явился без приглашения, хотел, чтобы Кэйт благополучно добралась до дому, а вон сколько просидел!

Патрик поднялся, а следом за ним и обе женщины.

– Рад был познакомиться с вами, миссис… – Патрик пожал руку Эвелин.

– О’Дауд. Эвелин О’Дауд.

Он снова улыбнулся ей:

– Надеюсь, миссис О’Дауд, мы еще встретимся, и, хотелось бы думать, при более приятных обстоятельствах.

– Я тоже на это надеюсь, сынок.

Кэйт вышла проводить Патрика в прихожую, и он нежно ее поцеловал.

– Сейчас, Кэйт, главное – немного успокоиться. Что-нибудь понадобится, звони. Договорились?

У Кэйт к горлу подступили слезы, и она лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Она смотрела ему вслед, пока он не сел в свой «роллс-ройс», и, лишь когда машина скрылась из виду, вернулась в дом.

– А ты, Кэйти, скрытная, это уж точно!

– Ой, мам, он просто мой друг!

Кэйт села на диван и взяла бокал.

– Просто друг, говоришь? Ну так вот, послушай моего совета: сделай все, чтобы он стал тебе больше, чем другом. Понимаешь, что я имею в виду? Такие, как он, на улице не валяются!

– Дело в том, мам, что он владелец массажных салонов!

Набор нравственных принципов у Эвелин О’Дауд менялся в зависимости от места и времени.

– Ну и что? Не всем же служить в полиции! А он, судя по всему, мужчина что надо! Так что прибери его поскорее к рукам, а уж потом объясняй ему, что плохо, а что хорошо!

Кэйт отпила из бокала.

– Узнай старший констебль, что я связалась с Патриком, моя жизнь превратилась бы в настоящий ад!

Кэйт понятия не имела, что старший констебль осведомлен об ее отношениях с Патриком: уже много лет Келли и Фредерик Флауэрс были тесно связаны друг с другом. Теснее, чем кто-либо мог предполагать. Но афишировать это не собирались.

– В таком случае, дорогая, – многозначительно произнесла Эвелин, – пришли его ко мне. Я растолкую ему, что твоя личная жизнь его не касается.

В другой ситуации Кэйт просто расхохоталась бы, услышав гневные слова матери, но сейчас ей было не до смеха, голова буквально раскалывалась от множества проблем, и она ответила:

– Ты прекрасно понимаешь, в чем дело, мам. Патрик – замечательный человек, ты права, но бизнес его не совсем законный.

– Я, девочка моя, тоже готова нарушить закон – в кровь исцарапать морду того подонка, который накачал нашу Лиззи наркотиками. Вот только не знаю ни имени его, ни фамилии.

Женщины помолчали.

– Послушай, Кэйти, если человек этот тебе по душе и ты чувствуешь себя с ним счастливой, поступай, как хочется! Не важно, что подумает старший констебль, или Дэн, или мы с Лиззи, или еще кто-то, пусть даже очень важный! Две жизни никто не живет, вот и делай, что нравится! Ведь не заметишь, как состаришься и станешь такой, как я. И жизнь тогда у тебя будет совершенно другая! Каждый новый день покажется чуть-чуть короче предыдущего. Ты ощутишь ломоту в костях. Поймешь, что лучшая часть жизни уже позади. Где-то я вычитала, что старые люди цепляются за то время, когда были нужны своим мужьям и маленьким детям, готовили обед и выполняли всякую работу по дому. Я это хорошо понимаю. Мне тоже хочется убежать от настоящего и вернуться в прошлое. Потому что дни, когда кто-то нуждается во мне, уже на исходе.

Кэйт соскользнула с дивана и опустилась перед матерью на колени.

– Уж ты-то мне всегда будешь нужна, мамочка!

Тронутая этим ласковым «мамочка», Эвелин привлекла дочь к себе, и на нее потоком нахлынули воспоминания. Кэйт, когда была маленькой, всегда называла ее мамочкой.

– Ладно, Кэйт, я не оставлю тебя, пока буду нужна! И Лиззи тоже, благослови ее Господь! Иногда я просто готова ноги ей оторвать, но любить ее буду всегда! Мою славную девочку, прелестную, как Дева Мария!

Кэйт отпросилась еще на день с работы, и сейчас они с Эвелин вели в больнице беседу с доктором Пламфилдом. При всем доброжелательном отношении к Кэйт, отпустили ее неохотно, и она понимала, что очень рискует. В конце концов, служба есть служба. Особенно сейчас, когда ей поручили такое важное расследование.

В участке теперь, она это знала, только и разговоров что о ее Лиззи, которая пыталась покончить с собой.

Пламфилд, совсем еще молодой, в своих выцветших джинсах и спортивной рубашке походил скорее на общественного деятеля, чем на врача-психиатра. На макушке у него уже просвечивала лысина, а на затылке волосы свисали как конский хвост. В пожелтевших от табака пальцах он вертел свой мундштук.

Когда Пламфилд с видом превосходства откинулся на спинку кресла и вздохнул, Кэйт почувствовала себя школьницей, которую застукали со шпаргалкой на экзамене.

– У вашей дочери, миссис Барроуз, расстроена психика. Это большое несчастье.

Кэйт слушала его очень внимательно, а сама думала: «Ну скажи, скажи что-нибудь, чего я не знаю!»

Пламфилд между тем продолжал гнусавым голосом читать свои наставления, и у Кэйт мелькнула мысль, что лучше жить с самим дьяволом, чем с таким занудой. Не разговаривает, а поучает, будто все дураки, а он один умный.

– У Лиззи ярко выраженная тяжелая депрессия, чем, собственно, и объясняется ее пристрастие к наркотикам и вообще все ее поведение. Поэтому девочка требует пристального внимания. Ласку надо сочетать с наказаниями. Словом, заботиться о дочери.

– Вы считаете, что Лиззи не хватает заботы?

Пламфилд поднял руку:

– Я еще не кончил, миссис Барроуз!

Кэйт закатила глаза: ну и тип! Не человек, а ходячая карикатура!

– Я вижу, вы привыкли командовать! – Пламфилд ткнул в нее пальцем. – Но здесь не полицейский участок!

Сделав акцент на последних словах, он улыбнулся, и только сейчас до Кэйт дошло: он не терпит полицейских! Не в первый раз ей приходится иметь дело с подобными субъектами. Многие адвокаты из кожи вон лезли, чтобы добиться оправдательного приговора для явных нарушителей закона, а «общественные деятели» даже таскались в суд с положительными характеристиками негодяям, которых следовало до конца жизни упечь за решетку! Ясно: вину за случившееся он собирается взвалить на нее одну!

Кэйт закусила губу. Пусть болтает, сколько душе угодно. Она наберется терпения и выслушает все до конца.

– Ваша дочь, – доктор перешел на тон обвинителя, – ваша дочь сегодня же будет отправлена в психиатрическую лечебницу Варли для более тщательного обследования. Она дала на это согласие.

Эвелин смотрела на его отвислую губу и чувствовала, как закипает в ней раздражение.

– Простите, пожалуйста, доктор Пламтри…

– Пламфилд, с вашего позволения!

– Хорошо, доктор Пламфилд. По-моему, вы слишком самонадеянны! И мне не нравится ваше отношение к делу. Поскольку речь идет о моей внучке, я хотела бы знать, какие обследования будут проведены в больнице, как долго она там пробудет и все остальное.

Доктор Пламфилд покачал головой, будто перед ним были непослушные дети. Кэйт положила ладонь на руку матери.

– Ваша дочь, миссис Барроуз, будет там находиться до тех пор, пока лечение не принесет результатов. Что-то ее беспокоит, но что именно – мы пока не определили.

Он посмотрел на Кэйт, и она поняла смысл его слов – столь деструктивное поведение нуждается в постоянном контроле. Свидания с ней разрешены, но волновать ее нельзя.

Кэйт встала.

– Большое спасибо, доктор Пламфилд. На прощание я хотела спросить: не вы ли будете ее лечащим врачом в больнице Варли?

– Нет, не я.

Кэйт улыбнулась:

– Что же, хоть одно приятное сообщение. Пошли, мам, повидаемся с Лиззи!

Они вышли из кабинета, оставив доктора Пламфилда, который даже не поднялся и продолжал важно покачивать головой. Пока шли к палате, Эвелин вовсю поносила психиатра.

– Подумать только, какой наглец! Всю вину хочет взвалить на нас. Так хотелось послать его подальше! Интересно, что ему Лиззи наговорила? Желала бы я знать!

Эвелин, когда сердилась, говорила с сильным ирландским акцентом.

Кэйт слушала ее вполуха.

Лиззи они застали сидящей на постели. Она через наушники слушала радио. Умытая, с тщательно расчесанными волосами, она в больничном халатике выглядела совсем девочкой. Переведя взгляд с матери на бабушку, она робко улыбнулась и протянула к ним руки. Кэйт поспешила обнять ее.

– Ой, мам, ба!.. Я так рада, что вы пришли!

Эвелин тоже обняла внучку, и Лиззи заплакала.

– Ну ладно, хватит тебе! Успокойся! Все хорошо!

Кэйт, сев на кровати, смотрела на них.

– Они, мам, хотят отправить меня в психушку.

– Ну а ты сама что думаешь?

Лиззи покачала головой:

– Я не знаю. Похоже, меня тут считают малость тронутой…

– Не говори так, – вмешалась в разговор Эвелин. – Тебе просто надо отдохнуть и привести в порядок свои мысли! А на это требуется время.

– Но я правда не знаю, что со мной творится!

Лиззи была на грани истерики, и Кэйт тихонько взяла ее за руку.

– Что ж, Лиззи, в больнице все и выяснят. Ведь то, что ты сделала, очень страшно. И тебе необходимо осознать, почему ты на это решилась!

– Почему? Да я и так знаю почему! Потому что ба прочла мой дневник – только поэтому!

– Ну а наркотики?

– Ой, да сейчас все ими балуются! Я, мам, вовсе не наркоманка: ни героина, ни чего-нибудь в этом роде, как говорится, в руках не держала.

– Зато ты регулярно принимала амфетамин, марихуану, «Экстази»! Это я из твоего дневника узнала. А раньше понятия ни о чем таком не имела. И как только это могло случиться?!

Лиззи легла на постель.

– Иногда, мам, когда ты заходила ко мне, я бывала под кайфом и начинала болтать. Ты не догадывалась, что это я от наркотиков стала такой разговорчивой. Они вообще повышают тонус и приносят ощущение счастья.

– А без них ты разве не чувствовала себя счастливой?

Лиззи уставилась на бинты на кистях рук.

– Да нет, не очень-то!

– Но почему? – Кэйт перешла почти на крик, и лежавшая на соседней койке девица удивленно повернулась в их сторону.

– Понятия не имею, не знаю – и все! Я постоянно думаю о смерти!

Кэйт уставилась на выложенный белой плиткой пол. Чтобы шестнадцатилетняя девчонка думала о смерти?! Ведь она едва-едва начинает жить!

– А где отец?

– Не знаю.

– Он даже не поинтересовался, что со мной? – спросила Лиззи равнодушным тоном.

– Он придет, девочка, он никогда о тебе не забывает!

– Прийти-то он придет! – сказала Лиззи с такой горечью в голосе, что Кэйт и Эвелин невольно переглянулись.

Каких только сюрпризов не преподносит жизнь! – подумала Кэйт. Как будто все начинало налаживаться, и вдруг на тебе! Новая проблема.

В одном доктор Пламфилд, конечно, прав: Лиззи необходимо пройти обследование.

Пусть ею займутся профессионалы. Кэйт хорошо понимала, что и она сама, и ее мать бессильны помочь Лиззи в ее нынешнем состоянии.

Патрик приехал в Баркинг без двадцати двенадцать, на десять минут раньше назначенного срока, и стоял возле одного из домов вместе с тремя лучшими своими боевиками. Им предстояло выкурить супружескую пару и их троих детей из арендуемого ими дома. Патрик не терпел подобных дел, но отказаться не мог, поскольку арендатор угрожал его людям бейсбольной битой. В других обстоятельствах подручные Патрика ворвались бы в дом силой, но с минуты на минуту должна была прибыть полиция, и действовать приходилось, не нарушая закона. Арендатор, держа наготове биту, из окна спальни следил за происходящим. Скоро появилась полиция. Молодой констебль, подойдя к двери, приподнял почтовый ящик и закричал в щель:

– Ну кончайте же, мистер Трэверс, это бессмысленно! Спускайтесь вниз! И мы все спокойно обсудим!

Констебль отошел от двери и поглядел на окно спальни, у которого стоял мистер Трэверс, штукатур по профессии, потерявший дом, когда обанкротилась его фирма. Трэверс не спеша приоткрыл окно и высунул свою тронутую сединой голову:

– Да пошли вы все к чертовой матери! Я что, не уплатил этому ублюдку? Какого черта!

Констебль снова подошел к двери и попробовал договориться с арендатором.

– Дело в том, что домовладелец, у которого вы арендуете дом, не заплатил по закладной. Так что выселяет вас не он, а строительная компания! Будьте так любезны, соблаговолите спуститься к нам, и мы попробуем как-то уладить дело!