Текст книги "Житие маррана"

Автор книги: Маркос Агинис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)

Он еще раз осмотрел и ощупал повязку и поправил подушки, подложенные под ногу сына.

А дрожащий Франсиско так и сидел съежившись в углу, пока всех не позвали обедать. Лишь тогда ему удалось незаметно выскользнуть из комнаты.

7

В академии под апельсиновыми деревьями занятия начинались ближе к вечеру, как только спадала дневная жара. Брат Исидро всегда приходил вовремя и усаживался за деревянный стол в саду. Протирал выпученные глаза и убирал со лба редкие сивые пряди. Потом раскладывал книги и письменные принадлежности и терпеливо ждал, когда ученики займут свои места. Наставник изо всех сил старался казаться строгим, грозно таращился, но природного добросердечия скрыть не мог.

Однажды в начале февраля монах вдруг явился утром, после мессы и, что странно, без книг. Он был бледен, вид имел крайне встревоженный и сразу велел позвать отца семейства, даже прикрикнул: «Незамедлительно!» Франсиско воспользовался случаем, чтобы похвастаться переводом очередного стихотворения Горация, и уже собрался открыть тетрадь, но брат Исидро вымученно улыбнулся и мягко отстранил мальчика.

– Сперва мне надо поговорить с твоим отцом.

– Папа уже идет! Я как раз успею прочесть вам, что у меня получилось.

Учитель ответил, что сейчас не до того. Альдонса провела гостя в переднюю и поднесла чашку шоколада. Монах поблагодарил, но не пригубил напитка и даже не присел, а едва врач вышел, метнулся к нему с пугающей поспешностью, схватил за локоть и что-то зашептал на ухо. Мужчины отошли в дальний угол двора. Франсискито вопросительно посмотрел на внезапно побледневшую мать.

С порога они видели, как брат Исидро что-то говорит и судорожно жестикулирует, но не могли разобрать ни слова. Щебетание птиц в благостной тени сада никак не вязалось с тревогой, исказившей лицо брата Исидро. Дон Диего ошарашенно молчал.

Когда странный разговор закончился, Альдонса снова предложила монаху шоколада, но тот лишь мотнул головой, прошелестел что-то в ответ и быстро зашагал прочь, понурившись и судорожно сжимая обеими руками распятие, висевшее на шее.

Тихое утро внезапно взорвалось бешеной суетой. Верная и деятельная Альдонса, подчиняясь отрывистым указаниям супруга, велела готовить сундуки, ящики и баулы: достать, вычистить, а потом упаковать в них всю утварь. «Вы слышали? Всё, абсолютно всё! Мебель надо разобрать и сложить так, чтобы она занимала как можно меньше места». Луис и Каталина слушали хозяйку, не веря своим ушам. И она сама, и все четверо детей тоже принялись за дело.

Дон Диего оделся и, как обычно, пошел навестить пациентов. Вернулся он к обеду. Семья уселась за стол, отец раздал домочадцам по куску хлеба, а когда принесли жаркое, объявил новость, которую семья ждала с нетерпением:

– Мы уезжаем из Ибатина.

Ну разумеется, иначе к чему вся эта суматоха и немыслимый кавардак, воцарившийся в спальнях, в столовой, во дворе, в передней и в кухне? Но зачем вдруг понадобилось сниматься с места, да еще так спешно? Отец, как всегда, ел медленно (или даже нарочито медленно, желая успокоить родных). Макая хлеб в подливу, он пояснил, что перемены пойдут только на пользу, это-де его задумка, и довольно давняя (ой ли?). А тут подвернулась оказия – как раз сегодня ночью на юг отправляется караван, надо же, какая удача.

– Сегодня ночью?! – в один голос воскликнули Исабель и Фелипа.

– И потом, – с расстановкой произнес дон Диего, стараясь унять панику, – вам наверняка понравится новый город: мы перебираемся в Кордову.

– В Кордову? – изумился Франсискито.

– Да. Милый городок на берегу тихой реки, окруженный невысокими горами. Куда спокойнее нашего: никакой тебе сельвы, ни индейцев, ни наводнений. Там мы заживем на славу.

Младший сын поинтересовался, похож ли тот город на испанскую Кордову, где жили их предки. Дон Диего ответил, что да, похож, именно поэтому основатель и дал ему такое название.

Фелипа спросила, как долго туда добираться.

– Недели две.

Исабель разговора не слушала. Девочка сидела, низко опустив голову, ее била крупная дрожь. Альдонса обняла дочь за плечи, и та, заливаясь слезами, икая и всхлипывая, с трудом проговорила:

– Зачем… зачем нам уезжать? Это не переезд, это бегство!

Мать ласково отерла Исабель мокрые щеки и прикрыла ей рот ладонью. Франсиско глупость сестры раздражала. Надо же, совсем не интересуется легендарным городом, где жили их деды и прадеды! Но мальчик внезапно понял, что Исабель права: они покидают Ибатин навсегда, да еще так поспешно. В горле вдруг встал ком.

Тут и Фелипа расплакалась. Только юный Диего сохранял полное спокойствие. Может, ему известно больше, чем остальным? После несчастного случая старший сын часто и подолгу беседовал с отцом, они вместе ходили навещать пациентов, читали, закрывшись в кабинете. Да, Диего точно что-то знал!

– А почему бы нам не подождать другого каравана? – Франсиско казалось, что его предложение всем придется по душе. Но отец не ответил, только велел принести еще жаркого. Во время обеда Альдонса не проронила ни слова. Как обычно, она подчинялась воле супруга, а мучившие ее вопросы держала при себе. Она любила мужа, любила детей и воспитана была в духе своего времени: кроткой и послушной.

Поспать после обеда толком не удалось. Хаос царил повсюду. Происходило что-то непонятное, тревожное. Но с тех пор Франсискито навсегда усвоил, что семья за один день может собрать все пожитки, попрощаться с соседями, на ходу сочиняя объяснения, чтобы удовлетворить их живейшее любопытство, и найти поверенного для взыскания долгов. Этот опыт, в детстве казавшийся просто забавным, впоследствии весьма ему пригодился.

Вечером возле уличной двери водворилась внушительная повозка с крышей, обтянутой кожами, больше похожая на сундук на громадных колесах. Волы, запряженные в ярмо, издавали трубное мычание. На помощь слугам пришли погонщики, и мебель, ящики и баулы начали перекочевывать в повозку. Альдонса напряженно следила за работой, то и дело взывая: «Пожалуйста, не трясите этот ларь! Только не сломайте письменный стол! Поосторожнее со шкафом, не отбейте резные края! Да, и обвяжите покрепче подлокотники кресел!» Котлы, подушки, одеяла, безделушки, кастрюли, кровати, тюфяки, одежда, канделябры, ковры, горшки, сумки и посуда навсегда покидали свои места под аккомпанемент всхлипываний и вздохов.

Комнаты опустели и выглядели сиротливо. Франсиско устроил перекличку с эхом, их невидимым новым обитателем. Свечи, расставленные там и сям, озаряли темноту той последней ночи, когда никто не ложился, поскольку нигде не осталось даже циновок. Но потом погасли и свечи: хозяин задул их одну за другой – медленно, точно совершая некий ритуал. Дом стал похож на покойника, с которым прощались хоть и почтительно, но в неизъяснимой тревоге.

Улучив момент, отец семейства вышел во внутренний дворик. Сквозь кроны сочился бледный свет. Дон Диего немного постоял среди своих любимых апельсиновых деревьев, посмотрел на плоды, скрытые в густой зелени, вдохнул душистый запах листвы. Ветви шатром переплетались у него над головой, а в просветах мерцали звезды. Он нашел взглядом одну, самую крупную, и поведал ей свои тревоги. А потом шепотом прочел псалом, воспевавший красоту ночи и ароматы сада. Звезда слушала внимательно и знала, что этот человек мечтает только об одном: возвратиться туда, где собирался спокойно жить до скончания дней. Но Господь, видно, рассудил иначе. Дон Диего подошел к одному из деревьев, прислонился спиной к стволу и застыл, вбирая влажное дыхание земли, ночную свежесть, шелест и запахи, словно хотел унести все это в своем сердце. Он молил Создателя, чтобы опасное путешествие помогло им уйти от преследователей.

Выехать нужно было до зари. Луна еще сеяла свой серебряный свет на крыши домов. Дон Диего вернулся в опустевшие комнаты и тихо позвал Альдонсу, Диего, Исабель, Фелипу и Франсиско. Слуг, Луиса и Каталину, звать не пришлось: они уже ждали хозяина, водрузив себе на головы оставшиеся тюки.

Уже на пороге девочки закатили отчаянную истерику: ухватились за дверной косяк и, рыдая, заявили, что никуда не поедут. Но в конце концов им все же пришлось забраться по приставной лесенке в темное чрево второй повозки. Франсиско с любопытством оглядывал освещенное тусклым фонарем пространство фургона – гигантской бочки, где на полу лежали тюфяки, а по бокам темнели деревянные дуги, обтянутые кожами. Крыша была полукруглой, из гнутых жердин, чтобы струи дождя скатывались по ней, не попадая внутрь. Изнутри фургон чем-то напоминал небольшой церковный неф на колесах, который создавал ощущение защищенности и одновременно давил. Наступая на одеяла и на чьи-то ноги, спотыкаясь о тюки, мальчик стал пробираться вперед, чтобы глядеть на дорогу. Вдруг он вскрикнул от радости и удивления: у одной из жердин притулилась знакомая фигура, свет фонаря выхватил из темноты худое лицо.

– Брат Исидро! А вы что здесь делаете?!

Старый монах поджал колени, пропуская Франсиско, но тот уселся рядом со своим учителем.

Дон Диего еще раз проверил, на месте ли домочадцы, выкликая всех по именам и напряженно вглядываясь в предутренний сумрак. Альдонса раздала одеяла, повозка качнулась и тронулась с места.

Завизжали колеса, натянулись и жалобно заскрипели постромки. Сперва повозка-бочонок судорожно дергалась и тряслась, но мало-помалу выровнялась и стала покачиваться ритмично, словно какой-то диковинный корабль. Они миновали совершенно безлюдную главную площадь. Собор и здание городского совета смутно белели в ночи, точно призраки, взирали друг на друга пустыми окнами. Виселица, где совсем недавно вздернули преступника, тонула в темноте. Сначала упряжка волов двигалась на восток, а потом свернула на юг. Вот и ремесленный квартал: закрытые мастерские похожи на склепы. Ореховых деревьев, отмечавших границу знаменитой мануфактуры и обширных владений Гранероса, в этот час было не разглядеть. Диего удалось проститься с Лукасом, а Франсиско не успел.

Постепенно глинобитные стены расступились, и путники выехали на южную эспланаду, где темнели силуэты множества других повозок, которые уже выстроились в ряд. Кругом топотали табуны мулов, ослов и лошадей – им тоже предстояло отправиться в путь. Вооруженные досмотрщики проверяли документы. Дон Диего велел домашним сидеть тихо и не высовываться. К счастью, на пассажиров досмотрщики внимания не обращали, интересовались только грузами. Они осмотрели фургон с мебелью и сундуками и отошли.

Спустя полчаса тряска возобновилась. Началось настоящее путешествие. Через южные ворота караван выехал за пределы городских укреплений. Луна заливала поля тонкой серебристой глазурью. Неведомые просторы дышали ветром свободы. Дон Диего коснулся руки брата Исидро, и тот понял его без слов: им удалось вырваться из лап инквизиции. Но надолго ли?

Повозка мерно покачивалась, и вскоре путники задремали.

8

Солнце поднималось все выше, от ночной прохлады осталось одно воспоминание. Одеяла, шали, кофты и куртки казались теперь совершенно лишними. Крупы волов залоснились от пота. Погонщик восседал спереди, на сундучке с пожитками, и взирал на спины животных с полным безразличием, как на колышущиеся ветви деревьев. Дон Диего осмотрел свою аркебузу и пристроил ее между коленей. А потом сказал:

– Этот путь ведет на юг, туда, где стоит Город Цезарей.

Он хотел добавить что-то еще, но отвлекся, прислушиваясь к скрипу повозки.

– Что еще за Город Цезарей такой? – спросил Франсиско, устраиваясь поудобнее.

– Говорят, улицы в нем вымощены чистым золотом. – Отец потянулся, не выпуская из рук аркебузы. – А вместо домов повсюду дворцы. Его обитатели умеют выращивать самые вкусные на свете фрукты и овощи.

– А он далеко?

– Трудно сказать, – вступил в разговор брат Исидро. – Никто до него пока не добрался.

– Неужели никто?

– Возможно, жители города водят путешественников за нос, – предположил дон Диего. – Как знать: вдруг он совсем рядом, да мы его не видим? А может, какие-то племена охраняют его и получают мзду за то, что направляют чужаков по ложному пути, а если те подберутся слишком близко, нападают на них и убивают.

– Хотелось бы мне там побывать, – вздохнул Франсискито.

– Скоро уже привал? – спросила Фелипа.

– В десять.

Караван приближался к небольшой роще. Горы остались далеко позади. Теперь было видно, до чего они огромные и величественные. У подножья все еще угадывался Ибатин, опоясанный сельвой, точно черной, с лиловыми вкраплениями, лентой. Там затаились хищные звери, индейцы кальчаки и грозные инквизиторы.

Время от времени врач и монах тревожно переглядывались. Неумолимый настоятель Антонио Луке наверняка не успокоится, пока не настигнет беглецов. Например, Антонио Трельеса, обвиненного в иудействе, нагнали и арестовали в далекой захолустной Риохе. Возможно, их ждет та же участь.

Но вот проводники, ехавшие верхом, закружили на месте, и волы, повинуясь знакомому знаку, сошли с дороги. Они выглядели совсем измотанными. Повозки выстроили в круг. Пока путешественники расправляли затекшие члены, одни караванщики отвязывали оглобли раскаленных на солнце фургонов, распрягали волов, поили их и отпускали пастись. Другие меж тем занялись табунами ослов, мулов и лошадей. Привал должен был продлиться до четырех часов пополудни, пока не спадет жара, ибо волам нипочем жажда, голод, дожди, ночь, быстрые реки – все что угодно, только не зной.

Фургон, где ехала семья Нуньес да Сильва, поставили параллельно с тем, в котором везли их скарб. Два караванщика вскарабкались наверх и перекинули жерди с одной повозки на другую. Потом покрыли этот импровизированный каркас кожами, и получился отлично продуваемый удобный навес, дававший густую тень. Под ним можно было поесть и выспаться. В центре общего круга соорудили очаг для стряпни. Негры, индейцы, метисы и мулаты, люди бывалые, действовали быстро и сноровисто. Путники только-только освоились на новом месте, а они уже развели огонь, вскипятили воду, а заодно успели освежевать и разделать коровью тушу, жир из которой пошел на смазку колесных ступиц.

Вскоре над лагерем разлился аппетитный аромат жареного мяса.

Луис достал из повозки складные табуретки с парусиновыми сидениями и походный столик.

Вдруг стадо мулов забеспокоилось. Животные тревожно заметались, словно почуяв опасность. Караванщики тщетно пытались утихомирить их.

– Пумы, – сказал дон Диего и взялся за аркебузу.

Брат Исидро подозвал Франсиско и остальных детей: «Стойте здесь и никуда не отходите». Видимо, густой чад, поднимавшийся над очагом, привлек хищников, давно рыскавших поблизости.

Паника, охватившая мулов, немедленно передалась остальной скотине. Погонщики раздавали направо и налево тычки и удары, не давая животным разбежаться. Несколько путешественников вызвались отправиться на разведку. Пумы могли затаиться в зарослях тростника или за леском, а то и в высокой траве. Но вряд ли они решатся напасть, если, конечно, не слишком голодны.

Через полчаса в лагере снова воцарилось спокойствие. Кажется, опасность миновала. Острыми ножами Каталина и Луис отре́зали от туши куски посочнее, уложили на подносы и подали хозяевам. Желающие могли отведать мясной похлебки с картошкой, горохом и другими овощами. Небольшой фляги вина хватило всем членам семьи, а тем, что осталось, угостили попутчиков из соседнего фургона. На десерт полагались апельсины.

После еды старшие свернули куртки, подложили их себе под голову вместо подушек и собрались вздремнуть прямо на траве. Но Франсиско был слишком взбудоражен, чтобы спать, – еще бы, столько нового! Мальчик решил воспользоваться первым привалом, чтобы как следует осмотреться. Он заполз под повозку, разглядывая ее скрытые от глаз сочленения. Сидя на корточках, завороженно исследовал днище, изнутри казавшееся таким прочным, а на самом деле сделанное из досок и грубой ткани. Спереди крепилась длинная оглобля, соединявшаяся с ярмом и вытесанная из ствола какого-то высоченного дерева. Франсиско потрогал ее – она была липкой от воловьего пота и вся в дорожной пыли, а с виду походила на тяжелое великанское копье. Потом он направился к очагу: огонь почти догорел, и среди камней чернели головешки. Интересно, а что происходит у ручья? Там сгрудились волы, а неподалеку паслись лошади, ослы и мулы.

Франсиско вспомнил, как когда-то, еще в Ибатине, наблюдая за стадом, которое гнали мимо, спросил у своего брата Диего:

– А почему у мулов нет детей?

– Потому что они рождаются от осла и кобылы или от ослицы или жеребца. Мулы не сами собой расплодились, их развели люди. В Ноевом ковчеге их не было.

– Правда?

– Правда. Мулы – животные чужеродные, так как появились не в шестой день творения, как прочие земные твари, а много позже, когда какому-то ослу вдруг вздумалось спариться не с ослицей, а с лошадью.

– Это плохо?

– Думаю, да.

– Тогда почему же их выводят? И продают? Зачем вообще держат?

– А затем. Они сильные и выносливые. Перевозят тяжелые грузы, легко взбираются по крутым склонам. Их вывели ради барыша.

– А можно поженить или спарить, как ты говоришь, мула и мулицу?

– Нет, так не делают, потому что мулы неплодны.

– Почему?

– Неплодны, и все тут. У них не может быть жеребят. Говорю же тебе: от осла и кобылы на свет появляется мул, но сами мулы не рожают – ни ослов, ни лошадей, ни других мулов.

Караванщики вдруг всполошились и подняли крик:

– Скорей! Сюда!

Они подбежали к очагу, уже присыпанному землей, а оттуда, продолжая кричать и звать на помощь, к загонам, где окружили перепуганное стадо. Мужчины схватились за аркебузы и направили стволы в сторону зарослей камыша. Там метались три осла, отбившиеся от остальных, а за ними золотистой молнией гнался какой-то зверь. Из высокой травы вынырнула пума и стрелой бросилась на ослов. Перед глазами Франсиско разыгралось невероятное зрелище.

Два осла улепетывали во весь дух, однако третий внезапно остановился. Нет, он не собирался атаковать хищника, просто повернулся к нему задом и, изогнув шею, будто прикидывал, когда же тот нападет. Пума прыгнула, описала в воздухе дугу и ухнула прямо на спину жертвы. Осел принял сокрушительный удар, не двинувшись с места. Дождался, пока грозный наездник уцепится покрепче, и только тогда вдруг повалился вверх ногами и принялся отчаянно брыкаться, давя противника своим весом. Из глотки его рвался рев, полный боли и торжества. Большая кошка пыталась освободиться из смертельной ловушки: выпускала окровавленные когти и отчаянно била хвостом. Но израненный осел все елозил спиной по земле, словно его донимала чесотка, пока не сломал пуме тонкий хребет. Потом он перевалился на бок и с трудом поднялся, гордо вскинув голову.

Дон Диего велел попутчикам опустить аркебузы. Добивать хищника нужды не было, за людей это сделал осел: стоя в луже крови, он закусал врага до смерти, а после, еле держась на ногах, сделал несколько шагов в сторону и рухнул на траву.

Путники, наблюдавшие за происходящим, возбужденно переговаривались, а караванщики времени не теряли. Ножами они освежевали пуму и подняли на палке еще теплую шкуру, точно знамя.

Осел еле дышал. Из шеи его толчками била кровь на морде выступила пена. Бока судорожно вздымались.

– Надо прикончить беднягу.

Франсиско не мог на это смотреть. Он стремглав кинулся к своей повозке, но успел услышать, как кто-то сказал:

– Не тратьте пули, просто отрубите ему голову.

♦ ♦ ♦

Старший альгвасил инквизиции идет к двери, натыкается на стул, отпихивает его и раздраженно приказывает:

– Хватит, пошли/

Стражники снова хватают Франсиско за плечи и оттаскивают от жены. Она бьется, плачет, кричит, умоляет.

Поднимает на вытянутых руках рыдающую дочь… Все напрасно. Пленника выволакивают за дверь, в темноту.

– Куда меня ведут?

Франсиско молча толкают вперед, и лишь через несколько минут альгвасил Минайя удостаивает его ответом:

– В монастырь Святого Доминика.

9

После четырех караван тронулся в путь. Тряские повозки, стоявшие кругом, снова вытянулись в длинную цепочку. В голове, как всегда, скакали проводники на легконогих конях, то и дело уезжая вперед, чтобы разведать дорогу, и возвращаясь с новостями. Теперь привалов не будет до самого ужина.

Все только и говорили, что о храбром осле. Как он защитил товарищей. Как подставил пуме спину, чтобы сломать ей хребет. Как стойко переносил удары когтистых лап и укусы хищника. И как потом загрыз врага. Как сражался, превозмогая страх.

– А ему взяли и отрубили голову! – сокрушался Франсискито.

Отец взъерошил сыну волосы и сказал, что осел все равно бы умер и было бы жестоко оставлять его на верную погибель. Тут мальчик не выдержал и расплакался. Альдонса взяла кувшин, налила в кружку воды и дрожащей рукой протянула Франсиско. Она тоже считала, что с ослом обошлись несправедливо.

Деревьев кругом становилось все меньше. Чем дальше караван отъезжал от гор с их буйной растительностью, тем более голой становилась местность. Повсюду, насколько хватало глаз, расстилалось море травы – желтоватое, с белесыми проплешинами, – и лишь кое-где зеленели жиденькие рощицы. Однажды прямо под фургоном перебежала дорогу лисица. Иногда у самой обочины проносились страусы нанду, распугивая мелких птиц. Возница, раскачиваясь на своем видавшем виды сундуке, указал на стаю воронов, которая, то сжимаясь, то растягиваясь, исполняла древний ритуал: птицы радовались гибели какого-то животного, готовясь камнем упасть на его тушу и вонзить клювы в мертвую плоть.

Через несколько часов караван свернул с дороги, и повозки снова выстроили кругом. Наступило время ужина. Надо было спешить, чтобы управиться до темноты.

Исабель и Фелипа набрали полный котелок шелковицы: среди фиалковых и лавровых деревьев сестры обнаружили одно тутовое, а пока рвали ягоды и заодно торопливо набивали ими рот, перепачкались темным соком. Каталина пошла за водой, чтобы умыть девочек.

Поужинали скромно, уже при свечах. Шелковицу съели на сладкое.

Привал был коротким. Караванщики погасили костер и вновь выстроили повозки гуськом. Двадцать домов на колесах двинулись в темноту по дороге, предварительно разведанной проводниками. Ночь – лучшее время для путешествия, так как волы не страдают от зноя.

Франсиско улегся между доном Диего и братом Исидро. Впереди темнела ссутуленная спина возницы. Длинное острое стрекало в его руках было похоже на палец сказочного великана. А сзади, в проеме, чернел небесный свод, усеянный яркими звездами. Франсиско уже знал некоторые созвездия. Вон там, например, шлейф Млечного Пути, а там – Три Марии^[15]. А вон какая-то планета. Да, точно планета – большая, круглая, как глаз брата Исидро, и к тому же не мигает. Взрослые рассказывали, что по расположению звезд астрологи могут понять, чем человек болен, и предсказать будущее. Для них небо – открытая книга. А почему бы и нет? Закрутив скопления звезд улиткой или вытянув змейкой, Бог мог начертать разные литеры. Что, если земной алфавит создан по образу и подобию небесного? Франсиско попытался найти в вышине буквы В, О, С, Т, Р и М.

Перед сном мальчик приподнялся, чтобы налить себе воды. Удивительное зрелище открылось его взору. Казалось, в пампе отражалось небо. Миллионы светлячков зажгли свои фонарики. Наверное, они смеялись, потому что фонарики мигали. Да, смеялись и тихонько пели. Темные просторы были усыпаны волшебными бриллиантами. Франсиско протянул руку, чтобы поймать драгоценный камешек, но Диего вовремя ухватил брата за пояс.

– Смотри, упадешь!

Франсиско как зачарованный смотрел на это празднество света и вдруг подумал: а может, и огоньки светляков складываются в буквы? Божьи письмена повсюду – и в небе, и на земле. Только земные, наверное, легче понять, чем небесные. Вон, к примеру, мерцает буква А, а вон там – Т. Но они быстро погасли, и вместо них зажглись В и Е. Да, прочесть эту книгу может только великий знаток, – подумал он.

И заснул.

На заре светящиеся жучки исчезли. Землю окутывал молочно-белый туман. Гусеница каравана, за десять часов покрывшая немалое расстояние, подползла к берегу реки: пора было завтракать, а заодно и сменить волов. Времени хватило лишь на то, чтобы сварить шоколад и приготовить нехитрую жарёнку. Они снова встали лагерем и распрягли животных. Почва дышала влагой. Мужчины немедленно побежали в кусты, женщины поспешили в противоположном направлении, ища место поукромнее. А волы, кони, мулы и ослы только дивились людской стыдливости и невозмутимо справляли нужду.

Караванщики опасались, что приток реки Рио-Дульсе, через который им предстояло переправиться, вздулся, – так оно и оказалось. Пока остальные возились с завтраком, проводники исследовали местность. Рассматривали следы, спускались в овраги, искали безопасный брод на каменистых отмелях. Некоторые путешественники, уже ездившие этим маршрутом, утверждали, что поток хоть и быстрый, но совсем не глубокий; на самом деле им просто не хотелось до бесконечности торчать на берегу.

Начальник каравана выбрал трех провожатых и велел им переправиться через реку. Однако у лошадей было на этот счет свое мнение: они взбрыкивали, кружили на месте, ржали. Но в конце концов, высоко задрав головы и вздрагивая, все же ступили в пенные воды, которые вскоре дошли им до самого брюха. Всадники безжалостно вонзали шпоры в мокрые бока. Берег приближался, а река становилась все глубже. Вот кони погрузились по грудь, но упорно продвигались вперед. Дно, кажется, было достаточно твердым. Одного из проводников отнесло течением, но двое других сумели выбраться на сушу. Немного погодя к ним присоединился и третий. Теперь глубина известна, можно переходить. Эй! По местам! Путешествие продолжается!

♦ ♦ ♦

В монастыре Святого Доминика Франсиско и его охранников встречает монах в рясе с низко надвинутым капюшоном и ведет по узкому коридору. Альгвасил шествует впереди, освещая путь фонарем; двое конвойных крепко держат арестованного, третий идет сзади, сжимая рукоятку большого ножа. Шаги гремят под мрачными сводами так, словно по каменному полу движется целая толпа. Вот монах останавливается и открывает скрипучую дверь темной камеры. Минайя кивает, и пленника вталкивают внутрь.

Франсиско вытягивает вперед руки, чтобы не наткнуться на невидимую преграду; на запястья и щиколотки ему надевают кандалы, соединенные с длинной цепью, прикрепленной к стене.

Дверь захлопывается. Ключ со скрежетом поворачивается в замочной скважине, с грохотом опускается засов. Шаги удаляются. Франсиско на ощупь исследует свое сырое узилище. В нем нет ничего – ни окна, ни стола, ни койки, ни тюфяка. Остается сесть на голый, неровный земляной пол и ждать. Ожидание продлится долго, много часов, а может быть, и дней. Так и будет сидеть он в полной темноте – скрюченный, беззащитный, пока хищный зверь не вопьется клыками в его упрямую ослиную выю.

10

В Сантьяго-дель-Эстеро они прибыли до темноты и встали лагерем у городских ворот. Там кипела жизнь – совсем как у часовни святых покровителей Ибатина. Сотни животных мычали и ржали, а торговцы наперебой расхваливали свой товар. Навозная вонь перебивала запах залежавшихся овощей. Ящики с фруктами и сундуки с тканями громоздились рядом с грудами кож. Одни рабы таскали большущие глиняные кувшины с ежевичной водой, другие присматривали за бочонками с вином.

На фоне розоватого вечернего неба темнели церковные шпили. В городе находился епископат обширной провинции Тукуман, возглавляемый францисканцем Фернандо Tpexo-и-Санабриа, человеком нрава строгого, но спокойного.

Начальник каравана сказал, что до одиннадцати они как раз успеют сменить волов, починить сломанные оси, смазать колеса и поужинать.

♦ ♦ ♦

Наконец раздается скрежет ключа в замочной скважине. Сколько же времени он просидел здесь? Голова кружится. Франсиско пытается подняться, опираясь ладонями о холодную стену. Закованные в кандалы запястья и щиколотки болят. Вот дверь со скрипом приоткрывается, и на пол ложится узкая полоска света. В камеру, осторожно покачиваясь, вплывает фонарь – его держит на вытянутой руке слуга. Становятся видны пятна сажи и ржавчины на неровной штукатурке.

Входит негр, расставляет стулья и раскладывает походный столик. Потом застывает неподвижно рядом со слугой. В коридоре слышатся шаги, все ближе и ближе. Порог переступают два монаха в черно-белом одеянии. Один из них – местный комиссар инквизиции Мартин де Сальватьерра, второй – нотариус Маркос Антонио Агиляр. Брат Агиляр ставит на стол чернильницу, кладет перо и бумагу. Брат Мартин де Сальватьерра извлекает из складок облачения свиток, разворачивает его и спрашивает:

– Вы врач Франсиско Мальдонадо да Сильва?

– Да, брат Мартин.

Комиссара раздражает подобная фамильярность, он делает вид, будто видит арестованного в первый раз.

– Готовы ли вы поклясться на кресте, что будете говорить правду во имя Отца, и Сына, и Святого Духа?

Франсиско смотрит инквизитору прямо в глаза и молчит – готовится произнести слова, которые потрясут всех.

11

Во время ночных переходов запрещалось зажигать свечи, поскольку от них могли воспламениться деревянные повозки и тростниковые циновки. Но возница, клевавший носом на своем старом сундучке, не гасил фонарь до самого утра. Путники дремали, убаюканные мерным покачиванием; иногда, впрочем, фургон внезапно подпрыгивал на камнях и выбоинах, а то и вовсе застревал. Тогда возница слезал с козел и звал на помощь. Приходилось подсовывать под колеса жердины и толстые ветки, толкать и понукать волов, чтобы выбраться из ямы. Крепко заснуть не удавалось никому.

Меж тем всевозможные звуки приоткрывали завесу тайны над кипучей ночной жизнью. Ровный стрекот цикад вдруг рассекало совиное уханье, скрип колес не мог заглушить рыка хищников и хрюканья кабанов, которые шныряли вокруг в поисках добычи. В траве шуршали змеи, бегали вискаши, бродили нутрии и скакали зайцы. Самоотверженные трудяги волы невозмутимо шагали вперед, но дикая природа то и дело давала о себе знать: в темноте кто-то крался, нападал, удирал, поедал жертву. Была и еще одна опасность – индейцы равнины Чако.

На рассвете становилось почти холодно. Приоткрыв один глаз, Франсиско смотрел, как розовеет горизонт, хотя луна все еще висит в вышине. Скоро пора будет разбивать лагерь и завтракать. Дальше все шло как заведено: распрягали скотину, смазывали колеса, разводили огонь, бежали справлять нужду, набирали воды в кувшины и вместительные фляги из воловьих рогов, притороченные к седлам. Потом снова в путь, часов до десяти, пока солнце не начинало палить немилосердно. Тогда устраивали привал: меняли волов, обедали и ложились поспать. Затем подъем – и вперед, пока не заалеет вечерняя заря. А там повозки в круг, костер, ужин. Вчера как сегодня, сегодня как завтра. Если ночь выдавалась тихой и проводники успевали разведать дорогу, караван не останавливался до утра; пассажиры двадцати фургонов и табуны лошадей, ослов и мулов уставали всё больше. Ну ничего, уже недолго осталось.