Текст книги "Житие маррана"

Автор книги: Маркос Агинис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц)

Брат Уруэнья слушает, разинув рот и в изумлении вытаращив глаза.

20

Шесть месяцев книги пролежали в сундуке. Ровно шесть: Франсиско посчитал по церковному календарю.

Однажды утром к Альдонсе пришел слуга брата Бартоломе и сообщил. что ближе к вечеру комиссар нанесет им визит. Странное дело; обычно монах заявлялся без всякого предупреждения. Но на этот раз вместе с доминиканцем их собирался посетить какой-то бакалавр, только что прибывший из Лимы. Семья воспряла духом: наверняка гость привез новости о доне Диего. Иначе зачем бы ему заходить в разоренное жилище семьи, запятнанной ересью.

Брат Бартоломе со своим неразлучный котом, путавшимся в подоле рясы, переступил порог, махнул кому-то, и долгожданный визитер пересек переднюю и вошел во дворик. Немного помедлил, оглядел колодец и виноградные лозы, удостоверился, что дверь в гостиную, как в таких домах обычно и бывает, находится справа, и проследовал туда.

На голове у него красовалась широкополая шляпа с круглой тульей, какие носят в Сеговии, панталоны были из тонкого сукна, а плечи укрывал плащ цвета воронова крыла. Не поздоровавшись, не представившись ни хозяйке, ни детям, смотревшим на него с нетерпением и надеждой, ученый муж опустился на стул. Скучающим взглядом обвел неровно оштукатуренные стены, где не висело уже ни картин, ни зеркал, и не соизволил встать даже при виде Альдонсы – только коротко кивнул. Она же, с трудом скрывая замешательство, спросила, не хочет ли гость шоколада или еще чего-нибудь, но бакалавр сухо попросил ее принести книги.

– Книги?

– Да, я слышал от брата Бартоломе, что вы продаете книги.

Комиссар взял кота на руки и, поглаживая его, утвердительно покачал головой. Взгляд его словно говорил: «Поторопись, женщина. Такую возможность грех упускать». Но Альдонса жаждала только одного – услышать новости о супруге: «Он скоро вернется? Суд уже был? Ведь Лима так далеко, а вы как раз оттуда». Дети, затаив дыхание, столпились в дверях.

Бакалавр поскреб в затылке и ответил, что ни о чем таком и слыхом не слыхивал, а следовательно, и рассказать ему нечего. Альдонса, ломая руки, взмолилась: никаких подробностей не надо, но хоть пару слов! Однако покупатель отрезал, что сеньора, видимо, пребывает в досадном заблуждении: он не посыльный. И пренебрежительно добавил, что да, в Лиме говорили о каком-то португальском лекаре, которого доставили с юга в секретную тюрьму инквизиции – «так может, это и есть ваш супруг». Брат Бартоломе одобрительно покивал, видимо, благодаря гостя за любезный ответ. А затем повторил потрясенной хозяйке просьбу бакалавра: «Ты слышала, дочь моя? Принеси-ка сундук с книгами. Будем их показывать».

Диего позвал Луиса, и вдвоем они притащили тяжелый сундук. Альдонса нашла ключ и повернула его в замке. Потом посмотрела на монаха, не отваживаясь открыть этот саркофаг, полный тлетворного смрада. Брат Бартоломе начал терять терпение: «Ну же!» Альдонса подняла крышку дрожащими руками, словно боялась, что изнутри плеснет яд или высунутся когтистые лапы лукавого. Бакалавр заглянул внутрь, но с удивлением увидел там нечто, закутанное в погребальные пелены землистого цвета. Луис и Диего извлекли содержимое, комиссар освободил его от одеял, и по комнате разлился мягкий свет.

Чванливый гость изумленно покачал головой, как человек, нашедший сокровище, оценил прекрасную сохранность книг и потянулся к той, что лежала сверху. Взял ее, взвесил в руке, осмотрел переплет с обеих сторон, полистал страницы. Потом достал вторую, открыл наугад, пробежал глазами пару абзацев, провел пальцем по корешку, внимательно прочел название и отложил книгу в сторону. Затем принялся за третью, за четвертую…

Брат Бартоломе сидел с довольным видом: вот какой покупатель сыскался! Он почесывал кота за ухом и гадал, что важнее для бакалавра: название, состояние фолиантов, их авторы, качество печати или же крамольный характер отрывков, выбранных наугад. А также прикидывал в уме, какую сумму тот готов за них отвалить.

Диего отошел и встал рядом с братом и сестрами, жавшимися у дверей. В гостиной повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь шелестом страниц, которые переворачивал ученый господин из Лимы. Альдонса следила за происходящим, а на душе у нее кошки скребли. Чужие руки копались в святая святых ее мужа, будто бесцеремонно лезли ему в глаза и в рот, теребили за нос, хлопали по затылку. Перебрав все книги до единой, приезжий отложил в сторону шесть.

– Так что же? – осведомился монах.

– Обсудим это позже. – Гость поднялся.

Он сухо поклонился и прошествовал к выходу. Бартоломе Дельгадо, переваливаясь, затрусил следом. Под мышкой бакалавр уносил те шесть томов, что решил купить.

Гостиная опустела. Так, наверное, чувствуют себя жители города, оставленного захватчиками: страх еще витает в воздухе, но дышится легче, ибо нашествие позади. Франсиско подошел к кучке оставшихся книг. Знакомые цвета, родные обложки. Теперь и они наконец-то могут проветриться. Мальчик сел на пол. Нет, он не собирался ничего читать, только хотел прикоснуться. Прикоснуться к отцу. Альдонса не вмешивалась.

♦ ♦ ♦

Франсиско объясняет онемевшему от изумления брату Уруэнье, что решил вернуться к вере своих предков, которую давно уже исповедует втайне, поскольку того требует его совесть.

– Я всем сердцем ощущаю присутствие Бога! – восклицает пленник.

Доминиканец молит всех святых, чтобы те помогли ему очистить разум еретика от дьявольского помрачения; надо во что бы то ни стало разорвать завесу тьмы, окутавшей его душу.

– Так вы утверждаете, – наконец произносит монах, – что всем сердцем ощущаете присутствие Бога?

– Да.

– И тем не менее вы отрицаете Его.

– Отрицаю?

– Вот именно. Поскольку не принимаете Спасителя нашего Иисуса Христа.

Франсиско Мальдонадо да Сильва бессильно роняет руки. Цепи негодующе звенят.

– Нет, этот человек ровным счетом ничего не понял, – вздыхает он про себя. – Я говорил с истуканом.

21

Они так и не узнали, сколько франтоватый бакалавр заплатил за те шесть книг. Деньги не предназначались семье арестованного, но пошли «на его содержание», то есть прямиком в казну инквизиции – так сказал брат Бартоломе. Он похвалил миндальный пирог и чинно удалился в сопровождении своего верного кота. Диего процедил сквозь зубы:

– Когда-нибудь я его прикончу.

– Я тоже, – сказал Франсиско.

– Дети! Дети! – взмолилась Альдонса.

Диего хлопнул брата по плечу:

– Пошли отсюда. – Он знаком подозвал Луиса. – Приведи-ка мула и захвати котомку.

– А куда мы пойдем? – спросил Франсиско.

– Туда, где убивают, – шепнул Диего.

Вместе они зашагали по улице, ведущей к реке. На фоне голубого небесного свода темнели ряды олив, которые посадили иезуиты, водворившись в Кордове. Вол, подгоняемый водовозом, тянул огромную бочку на колесах. С берега возвращались чернокожие рабыни, неся на головах корзины со свежевыстиранным бельем; они переступали плавно, чтобы душистая ноша на маковке оставалась неподвижной. Хромоногий Луис приветствовал их, растягивая в улыбке кривой рот. Всякий раз, когда Франсиско спрашивал негра, отчего у него такие губы, тот неизменно отвечал: «Меня заставляли есть угли».

Улица постепенно превратилась в дорогу. Сквозь утоптанную почву пробивались кустики травы. На реке, в мелких заводях плотными коврами зеленели посадки кресс-салата. На другом берегу расстилались поля кукурузы. Все трое свернули на Восточный тракт, который шел вдоль русла. Луис вдруг остановился, решив выполнить некий древний африканский ритуал. Он передал вожжи Диего и враскачку направился к воде; здоровая нога легко позволяла ему сохранять равновесие, а искалеченная служила лишь хилой подпоркой. Под завороженным взглядом Франсиско негр выбрал камень пошире и встал на колени. Сорвал несколько пучков травы, провел ими по голове и плечам, опустил стебли в воду и сложил из них что-то вроде полумесяца. Потом отхлебнул из горсти, окропил спину и прошамкал слова, которые помнил с детства, не понимая их смысла, но точно зная, что они приносят удачу (возможно, похожим образом совершался обряд крещения на берегах Иордана во времена Иисуса). Вернувшись к мальчикам, Луис снова взял мула под уздцы и заковылял по дороге. Капли на его загривке высыхали медленно, делая неуязвимым для бед и болезней все измочаленное тело.

Вдали послышался шум, напоминавший гул сражения. Тропинка вилась к деревянному строению на вершине холма. Отвратительный запах подсказывал, что цель близка. Они начали подниматься по склону. Мул вдруг уперся и встал как вкопанный. Луис принялся тянуть его за недоуздок и понукать, но все напрасно. Животное чуяло опасность и сдвинулось с места, только когда слуга хорошенько съездил ему по крупу. Негры, шагавшие навстречу, указали им на повозки, привязанные под ивами. Вокруг паслись волы и лошади. Вонь стояла страшная: пахло мочой, навозом, сырым, еще теплым мясом. По другую сторону прямоугольного строения в воздухе клубился пар. Тропинка заканчивалась у покосившихся ворот. Диего это место было знакомо, так что он велел младшему брату дожидаться его в сторонке – там, где торговались продавцы и покупатели.

Бойня располагалась на небольшом плато; работники, блестя потными спинами, резали и разделывали скот. По стенам висели мощные крюки в ожидании сочащихся кровью туш, а между огромных колес повозок шныряли голодные псы в надежде поживиться. Какой-то голодранец идальго, такой же нищий, какими теперь были Диего и Франсиско, швырял в собак камнями, отгоняя конкурентов.

Вот одна из телег качнулась и пришла в движение: закончив погрузку, рабы стали нахлестывать волов. Вдруг из нее вывалился здоровенный клубок требухи, шмякнулся на дорогу и развернулся, точно красноватая змея. Собаки тотчас же кинулись на добычу и принялись рвать ее зубами. Оголодавший идальго тыкал в них длинной палкой: ему было невыносимо смотреть, как псы набивают себе животы.

Поодаль оглушительно визжали свиньи, мычали коровы и хохотали забойщики. Франсиско тоже рассмеялся, увидев, как один из них плюхнулся в лужу, сбитый с ног кабанчиком. Надеясь спастись, животное кинулось в пустой загон. Забойщик, пузатый метис, с рычанием поднялся и возобновил преследование, однако свинья опять увернулась. Грудь и лицо мужчины покрывала грязь. Он разразился бранью и замахнулся ножом. Перепуганный кабанчик метался туда-сюда, тщетно ища путь к бегству. Метис загнал его в угол, но вновь упустил. Теперь забойщик не столько делал свою работу, сколько жаждал мести. Негры, метисы, мулаты и немногочисленные испанцы, столпившись, наслаждались омерзительным зрелищем, этим жалким подобием корриды. На кону стояла профессиональная честь незадачливого ловца. Он подкрался к своей жертве и с воплями бросился на нее, пырнув один раз в бок, а другой – в голень. По черной шкуре побежала алая струйка. Но кабанчик все же вывернулся и пустился наутек на трех ногах, сорвав бурные овации зрителей. Брюхо метиса теперь было перемазано не только грязью, но и кровью; на губах выступила пена. С занесенным ножом, ослепленный яростью, ринулся он на врага, однако свинья мотнула головой и выбила оружие у него из рук. Мужчина упал, но тут же поднялся, точно чудище, возникшее из трясины. Тряхнул кудлатой головой, протер глаза, подобрал нож и с удвоенной силой атаковал кабанчика. На этот раз он сумел зажать жертву ногами и принялся бить и колоть ее куда попало. Лезвие поднималось и опускалось, кровь хлестала во все стороны. В конце концов забойщик ухватил животное за уши и перерезал ему глотку. Свинья рухнула как подкошенная, а рядом с ней и метис. Из разверстой раны на горле кабанчика извергалась густая красная лава. Франсиско вдруг сделалось жаль бедную животину. А перепачканный забойщик с трудом встал, воздел к небу руки и издал победный клич. Затем, упиваясь мщением, отволок еще теплую тушу к стене, подвесил на крюк и выпустил кишки, а голову отрезал и водрузил ее себе на башку, как корону.

– Марран!^[19] – восторженно кричали зрители, столпившиеся у ограды.

– Марран! – подхватил Франсиско, захваченный диким зрелищем.

Метис радостно осклабился, на чумазой физиономии сверкнули белые зубы. Он начал приплясывать перед публикой, оравшей непристойности. Замахнулся свиной головой на какого-то негра, затем на мулата, потом приставил ее себе к причинному месту и наконец зашвырнул за забор, где толпа принялась пинать трофей, точно мяч. Франсиско вдруг заметил, что ни Диего, ни Луиса рядом нет. Не было их и среди весельчаков, которые устроили настоящую свалку из-за отрезанной головы, не нужной никому, кроме бедолаги идальго, набравшего полные руки камней, чтобы отогнать от нее собак. Тут подоспел хозяин одной из повозок, испанец, и велел «треклятым лентяям» быстрее заканчивать погрузку.

Откуда ни возьмись рядом с Франсиско возник Диего и сказал:

– Все, уходим.

Братья спешно покинули бойню. Миновали покосившиеся ворота и стали спускаться к реке.

– А Луис? – спросил Франсиско.

В ответ Диего лишь прижал палец к губам. Он явно торопился и шел большими шагами, Франсиско трусил за ним следом.

– А мул?

Но Диего велел братишке помалкивать и поскорее уносить ноги.

Сзади раздались крики:

– Марраны! Марраны!

– Бежим! – приказал Диего.

Мальчики свернули с дороги и нырнули в спасительную гущу кустарника. Колючие ветви царапали им руки и лица. А крики меж тем всё приближались, послышался топот, засверкали лезвия ножей: «Марраны! Стой! Держи!» Братья притаились в зарослях ежевики и сидели там, пока преследователи не скрылись из виду. Страх отпускал беглецов медленно, точно дурной сон. Кругом щебетали птицы, а одна ворошилась совсем рядом.

– В чем дело? Почему за нами погнались?

Диего только хлопнул брата по плечу, вздохнул и улыбнулся.

Раздвинув кусты, они выбрались на дорогу.

– Бежим, – снова велел Диего.

– Куда?

– Догонять Луиса.

Вскоре мальчики увидели своего мула, рядом с которым ковылял Луис. Он заметил братьев, но останавливаться не стал. Диего одобрительно помахал негру рукой: на спине у мула висела котомка, плотно набитая мясом. Затея удалась.

– Это всего лишь небольшое возмещение нанесенного нам ущерба, – усмехнулся старший брат, с удовольствием оглядывая добычу. – Хотя любой из подсвечников, конфискованных братом Бартоломе, стоит куда дороже.

– Вот просто убил бы, – сказал Франсиско и, нахмурившись, добавил: – Честное слово.

– Кого, комиссара-то? – Диего тряхнул головой. – Я бы его с удовольствием задушил, зарезал, растерзал. Но кому под силу прикончить эдакого борова? Он же король свиней. Настоящий свиной император.

– Да, грязная свинья. Марран.

– Франсискито.

– Что?

– Не смей произносить этого слова – «марран».

– Почему?

– Можешь называть комиссара свиньей, хряком, чушкой, дьявольским отродьем. Только не марраном.

Франсиско решительно ничего не понимал.

– Марранами, – объяснил, помрачнев, старший брат, обзывают нас. И папу.

♦ ♦ ♦

– Как вы можете утверждать, будто я отвергаю Бога! – восклицает Франсиско. – Ведь я только что рассказал вам, что неустанно размышляю над Его заветами и следую Его воле.

– Отвергаете, отвергаете, сын мой, – устало вздыхает монах, которого тяготят и рассуждения арестанта, и теснота камеры.

– Но вспомните хотя бы слова из Матфея, – настаивает узник. – Иисус сказал: «Не всякий, говорящий Мне: „Господи! Господи!“, войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного». Так вот, я исполняю волю Отца моего Небесного. А инквизиция жаждет меня покарать.

Брат Уруэнья отирает вспотевший лоб. Как же трудно побороть Люцифера! «Этот человек окончит свои дни на костре», – думает он.

22

Торибио Вальдес в сопровождении брата Бартоломе решительно направлялся к дому Нуньеса да Сильвы. Даже издалека было видно, что капитан копейщиков так и пышет злобой. Он вошел не постучавшись и не поздоровавшись. Монах, тряся телесами, ввалился следом, держа на руках кота. Оба уселись в гостиной и велели всей семье предстать пред их очи. Альдонса по своему обыкновению предложила гостям сладостей, но капитан Вальдес, грозно насупившись, отказался: разговор предстоял серьезный. Диего успокоительно подмигнул Франсиско: мол, ясно, о чем пойдет речь.

– Существуют поступки праведные и поступки постыдные, – начал доминиканец глухим голосом, не предвещавшим ничего хорошего. Его глаза под опухшими веками горели гневом.

Капитан кивнул.

– Обычно люди стараются загладить постыдные поступки праведными деяниями. – Выдержав мучительную паузу, комиссар продолжил: – Впрочем, чего стоит ожидать от лиц, творящих непотребства, даже находясь под подозрением в тягчайших грехах?

Несчастное семейство взирало на монаха испуганно, как зверушки, которым вот-вот свернут головы.

– К капитану Вальдесу поступила жалоба в связи с хищением, – удрученно произнес брат Бартоломе.

Капитан опять кивнул.

– И хищение это совершили те, кто сами в неоплатном долгу перед христианским сообществом. Или вы забыли, что сейчас в Лиме святая инквизиция, не жалея сил и времени, пытается спасти душу еретика? Так-то вы отблагодарили власти и священнослужителей, которые и здесь, и в столице неустанно пекутся о защите веры?

Торибио Вальдес нахмурил брови и выгнул рот подковой: он внимательно слушал и восхищался красноречием брата Бартоломе.

– Так вот, это хищение, этот постыднейший поступок…

– Какое хищение? – пискнула Исабель, но Альдонса попросила дочь не перебивать святого отца.

– Это хищение, этот постыднейший поступок, – продолжал монах, – есть прямое доказательство дурных наклонностей, пустивших глубокие корни в данной семье. Мы предполагали, что ее члены, за исключением обвиняемого, – доминиканец нарочно не назвал дона Диего по имени, – не подвержены злу.

Он снова замолчал и некоторое время сосредоточенно гладил кота. Потом поднял горящие гневом глаза.

– Однако это не так! И посему, – комиссар сбавил тон, – я принял решение прекратить занятия, которые проводит здесь брат Исидро. Лишние знания не идут на пользу неблагодарным ученикам. Для исцеления их душам нужен иной опыт.

Капитан восхищенно покачал головой: вот ведь настоящий златоуст!

– Диего и Франсиско, – продолжал меж тем брат Бартоломе, – будут регулярно посещать монастырь Святого Доминика. Там их наставят на путь истинный. Образованием женщин я займусь лично.

Не того ждали провинившиеся от строгого доминиканца. Торибио Вальдес тоже изумился: сменить учителей и прекратить уроки – разве это справедливая кара за покушение на чужую собственность? Или святой отец шутит?

– А чтобы покрыть часть расходов на обучение в нашей обители, – проговорил, не переставая хмуриться, брат Бартоломе, – вы должны будете внести пожертвование.

– Но у нас же ничего не осталось! – запротестовал Диего.

– Молчи, глупец! – одернул мальчика комиссар. – Щедрое сердце всегда найдет, чем поделиться. Нет материальных ценностей – подойдут и духовные.

– Да, конечно, – ответила Альдонса, стараясь загладить бестактность сына.

Монах бросил на нее одобрительный взгляд, но затем вновь вошел в роль сурового инквизитора.

– Впрочем, в этом доме наверняка кое-что завалялось.

Диего сжал кулаки и закусил губу: «До нитки хочешь нас обобрать, сукин ты сын», – еле слышно процедил он.

Брат Бартоломе обратился к покорной Альдонсе:

– Вели-ка принести ящик с инструментами твоего мужа.

В укладке с хирургическими инструментами дона Диего хранились ножи разной формы, пробойники, экстракторы, пилы, долота, ланцеты – одни стальные, другие серебряные. Присматривал за ними Луис: мыл, точил, аккуратно раскладывал по местам. Негр делал это с превеликим усердием, ибо только цвет кожи помешал ему развить природную склонность к медицине. Часто, перекипятив и начистив все до блеска, раб «играл в лиценциата»: поднимал ланцет, точно перо, и рассекал им вену воображаемого пациента, разбитого параличом; или, зажав в руке экстрактор, извлекал наконечник стрелы из плеча раненого, также являвшегося плодом его фантазии. А то в шутку размахивал скальпелем перед носом Франсиско, если озорник хватал пилу или пробойник. Все инструменты дон Диего когда-то приобрел в Потоси. Когда доктора арестовали, Луис поклялся себе хранить их до его возвращения. Хозяйка велела принести заветную укладку, но слуга только растерянно хлопал глазами.

Альдонса повторила приказ. Негр изумился, ведь про инструменты, казалось бы, давно забыли. Он поклонился, хромая, вышел из комнаты, пересек двор, увитый виноградом, и скрылся в каморке для прислуги. Франсиско вдруг безумно захотелось, чтобы Луис убежал, схоронился в тайной зеленой пещере, ослушался их покорную мать и этого толстяка, который по дешевке (или втридорога, кто знает) продал шесть книг отца, а теперь вознамерился завладеть и драгоценным сундучком. Ненасытный хищник хотел отхватить острыми клыками еще один кусок папиной жизни. Хоть бы Луис никогда не возвращался или спрятал бы укладку, а потом соврал, что ее нигде нет – наверное, воры украли. Однако что зря мечтать! Луис вернулся, шатаясь под тяжестью груза – похоже, даже здоровая нога перестала слушаться беднягу.

Брат Бартоломе велел поставить сундучок на стол и сухо сказал Альдонсе:

– Открывай.

Женщина посмотрела на Луиса.

– Ключ у тебя?

– Нет.

– Как нет? А где же он?

– Не знаю. У лиценциата, наверное.

– Ты хочешь сказать, что лиценциат увез ключ с собой? – Да, сеньора.

Брат Бартоломе оттолкнул Альдонсу и Луиса, ухватился за замок и начал дергать его, пытаясь сорвать. Все напрасно. Рассвирепев, монах подозвал негра. Тот, робко съежившись, протиснулся между комиссаром и капитаном копейщиков и добросовестно повторил действия монаха.

– В чем дело! – вконец разозлился брат Бартоломе. – Ты что, никогда его не открывал?

– Нет, святой отец. Лиценциат всегда делал это сам.

– Но разве не ты чистил и точил инструменты? – подозрительно скривился доминиканец.

– Я, святой отец. Но лиценциат никому не позволял открывать и закрывать ящик.

– Покажи, как он это делал! – завизжал толстяк, и руки его затряслись.

– Вот так, – негр повернул в замке воображаемый ключ.

– Дайте-ка я попробую, – вмешался Торибио Вальдес.

Отпихнув Луиса, капитан принял эффектную позу и начал нежно поворачивать, тихонько поглаживать замок, лаской пытаясь проникнуть в его секреты. Однако терпения хватило ненадолго: через несколько секунд он уже яростно рвал упрямую железяку. Вот тяжелый кулак с треском опустился на крышку – раз, другой, третий. Волосы упали на вспотевший лоб вояки. Забыв о присутствии семьи и всемогущего комиссара инквизиции, он корячился, высовывал язык и страшно бранился. Брат Бартоломе настоятельно призывал Вальдеса к сдержанности. Но капитан не унимался: проклял все замки на свете и их чертовых мамаш, не обошел вниманием какого-то святого, а заодно послал куда подальше одиннадцать тысяч девственниц^[20]. Воркотня монаха возымела обратное действие, распалив гнев незадачливого взломщика. Вне себя от гнева, он поднял сундучок над головой и с силой швырнул об пол. Кот чудом успел увернуться и громко мяукнул, вторя испуганным возгласам окружающих. А капитан вспрыгнул на неподатливую укладку и принялся исступленно топтать ее, подбадривая себя площадной бранью, поминая срамные части коровы, кобылы и прочих животных. Монах обливался потом, но поделать ничего не мог. Франсиско подумал, что отец Лоренсо ничем не лучше забойщика, пытавшегося изловить кабанчика, только ножа в руке не хватает. Наконец под безжалостными ударами кованых каблуков крышка треснула. Победитель издал торжествующий вопль – ни дать ни взять тот метис на бойне, водрузивший голову жертвы себе на башку.

– Подбери! – приказал Луису капитан, пытаясь отдышаться.

Слуга поднял искалеченную укладку и аккуратно поставил ее на прежнее место – туда, где она стояла до всей этой свистопляски. Торибио Вальдес обломал щепки. Семья в ужасе смотрела на старый сундучок, подвергшийся бессовестному надругательству. Капитан, стиснув зубы, проделал в крышке неровное отверстие. Осклабившись, запустил в него руку и принялся шарить внутри. Однако радостная улыбка вдруг сползла с усатой физиономии, сменившись изумленным выражением. Он вытащил руку и уставился на свою пятерню, сжимавшую… камень. Торибио Вальдес растерянно отдал находку монаху, тот повертел ее в толстых пальцах, на всякий случай поднес к свету и положил на стол. А капитан извлек из укладки еще один булыжник. Потом еще и еще. Движения его становились все более торопливыми и сопровождались отборной руганью. Мало того, капитан расширил репертуар и помянул недобрым словом святых покровителей Тукумана. Все камни до единого он передавал раздосадованному комиссару, и скоро рядом с разбитым сундучком выросла внушительная куча. Брат Бартоломе, Альдонса и дети испуганно крестились. Вальдес поднял пустую укладку, перевернул ее и начал трясти с такой яростью, что чуть не уронил. Горстка песка – вот единственное, что напоследок ему удалось оттуда извлечь.

Комиссар инквизиции бросил на Луиса испепеляющий взгляд, который Торибио Вальдес истолковал как побуждение к действию и накинулся на раба, осыпая несчастного бранью и градом сокрушительных ударов. Луис согнулся, потом повалился на пол, закрывая голову руками. Диего и Франсиско повисли на плечах у мучителя, пытаясь прекратить избиение. Но бешенство капитана не знало границ. Наконец Луис, плюясь кровью, вывернулся и попытался бежать. Вальдес нагнал жертву во дворе, у колодца. Побои возобновились с новой силой. Негр плакал, лицо его распухло. Тут уж брат Бартоломе не вытерпел и вмешался.

– Прекратите! – вскричал он. – Сейчас я его допрошу.

– А что, и допросим! – Капитан схватил несчастного слугу. доволок до галереи, привязал к столбу и, достав из-за кушака кнут, приступил к экзекуции.

– И раз! – взревел он.

Негр бессильно обвис на веревке. Между лопаток вспух алый рубец.

– И два!

– Дайте же мне его допросить! – не унимался брат Бартоломе.

– И три! Ничего, так быстрее сознается!

– Не бейте, прошу вас? – чуть не плакала Альдонса, молитвенно сложив руки.

– И четыре!

– Все, все, довольно? Теперь он скажет нам правду! – взывал брат Бартоломе.

– Да, и пусть поторапливается! И пять!

– Хватит! Хватит! – отчаянно завизжала Фелипа, зажимая ладонями уши.

Луис сполз на землю и лежал возле столба бесформенным кулем, превратившись в сплошной комок боли. По черной спине струилась кровь.

Брат Бартоломе велел Франсиско принести стул, чтобы начать допрос, во время которого инквизитору стоять не полагалось. «И чего это он решил усесться во дворе? – недоумевал мальчик. – Не лучше ли отвязать бедного Луиса и перевести в гостиную?» Однако у комиссара имелись свои резоны: куда эффективнее допрашивать подозреваемого прямо на месте экзекуции, не снимая пут и не позволяя телу, изломанному ударами, принять естественное положение. Франсиско, не скрывая недовольства, притащил монаху стул. Тот подвинулся поближе, наклонился к самому лицу негра, покрытому кровоподтеками, и начал задавать вопросы по всей форме, но очень тихо, как будто исповедовал. В ответ Луис только стонал и бормотал: «Не знаю, не знаю».

Дрожащая Каталина, затаив дыхание, стояла за спиной у Альдонсы. В руках она держала тазик с теплым настоем целебных трав и считала минуты, готовая немедленно броситься на помощь мужу и облегчить его страдания. Брат Бартоломе пыхтел и потел, щеки у него побагровели, а веки набрякли. В конце концов он беспомощно воззрился на Вальдеса:

– Да, я склоняюсь к мысли, что подсудимый увез инструменты с собой.

– Кто? Нуньес да Сильва?

Монах кивнул и с трудом поднялся на ноги. Расправил облачение и позволил Диего отвязать раба.

– То есть вы думаете, что он забрал их в Лиму? – уточнил капитан.

– По всей видимости, да. – Монах почесал жирный затылок. – Одного не пойму: как это мы проглядели? И зачем он их утаил?

– Зачем-зачем! – воскликнул капитан. – Чтобы поиздеваться над нами!

Каталина опустилась на колени и с бесконечной любовью промыла раны на голове и на спине Луиса, а потом смазала их особым снадобьем. Фелипа и Исабель стояли рядом и со слезами смотрели на него. Негр лежал, прикрыв глаза, и всхлипывал. Франсиско сжал его жилистую руку. Верный слуга ответил мальчику слабой улыбкой, грустной и благодарной одновременно. Домочадцы подняли Луиса и общими усилиями отнесли в лачугу на заднем дворе. Там он примостился на соломенном тюфяке, стараясь не задевать иссеченную спину.

Франсиско захотелось хоть немного утешить Луиса, которого ни за что ни про что так жестоко избили. Мальчик взял одно из немногих блюд, уцелевших после методичного грабежа, учиненного инквизицией, красиво разложил на нем фрукты и вернулся в хибарку. Присел на корточки и поставил угощение перед слугой. Тот снова заплакал и пробормотал: «Прямо как лиценциату…»

– Да, Луис, как папе… – хрипло проговорил мальчик. – Он так радовался, когда после работы я приносил ему фрукты. Так радовался…

Потом негр спросил: «А эти где?» – и получил заверения, что толстомясый монах и бесноватый капитан на время убрались восвояси.

♦ ♦ ♦

Брат Уруэнья устало поднимается со стула.

– Сын мой, – повторяет он, молитвенно сложив руки, – не позволяйте дьявольскому искушению овладеть вами. Не поддавайтесь на уловки лукавого. Прошу ради вашего же блага. – От напрасных уговоров монах осип.

– Я внемлю только Богу и голосу совести.

– Я пришел, чтобы утешить вас. Но в первую очередь, чтобы помочь. Не цепляйтесь за свои заблуждения! – делает последнюю попытку побледневший, вконец охрипший брат Уруэнья. Потом отодвигает стул, подходит к двери и просит стражников выпустить его. Франсиско хмурится.

– Не забудьте, вы обещали, – напоминает он.

Доминиканец растерянно оборачивается и непонимающе моргает.

– Вы обещали хранить мои слова в тайне, – повторяет Франсиско.

Брат Уруэнья поднимает руку и крестит воздух. Дверь со скрипом открывается, слуга убирает стулья, стражник уносит лампу.

23

Брат Бартоломе обещал лично заняться образованием женщин. «Заняться», как всегда, означало подчинить своей воле.

По вечерам он приходил побеседовать с Альдонсой. С удовольствием пил шоколад и угощался фруктовым пирогом. Каталина с ног сбилась, бегая по соседям и выпрашивая то одно, то другое; особенно трудно было раздобыть муку. Монах располагался в опустевшей гостиной. «И как только ему не совестно тут сидеть? – с ненавистью думал Франсиско. – Сам же велел поснимать все картины и зеркала, распродал наши стулья, подушки, кресла, сундуки и подсвечники».

– Интересно, на что он положит глаз сегодня, – бурчал Диего, завидев в дверях доминиканца и кота, вившегося у ног хозяина.

Альдонса таяла не по дням, а по часам. Она могла переносить любые физические страдания, но глубокое чувство подавленности совершенно сломило несчастную. Ее лишили супруга, который, сватаясь, признался, что является новым христианином, но про иудейство умолчал. Так правда это или поклеп? А если правда, если муж действительно виновен в ереси, то как вести себя ей, матери семейства и доброй католичке?