Текст книги "Манул (СИ)"
Автор книги: Ляксандр Македонский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 35 страниц)
***
Солнце величаво выплывало из-за горизонта, окончательно развеивая предрассветный туман и жалкие остатки тьмы. Ласково улыбнувшись миру, оно вновь побелило стены Белграда, приглашая весь честной люд начинать новый день. Лучи его коснулись и бледного лица Адриана, вдыхая жизнь, пробуждая охотника от беспокойного сна.
Уголок рта охотника дернулся, и Адриан приоткрыл глаза, поморщившись. Обведя мутным взглядом помещение, он вздохнул, привлекая к себе внимание дремавшего подле него Самаеля.
– Уже очнулся, сын? – спросил де Клясси старший, задумчиво глядя на сына. Взгляд его невероятно усталый и тяжёлый мгновенно разбудил Адриана.
– Отец, вы вернулись! – воскликнул юноша, попытавшись встать. Потревоженные раны мгновенно дали о себе знать – Адриан согнулся от боли в то же мгновенье, с ужасом осознав, что не чувствует ног. Он моргнул, попытавшись пошевелить пальцами ног и тут же посерел. Тело его не слушались.
– Отец, что со мной? – спросил он еле слышно.
– Тебя подрал гуль, сын. Были повреждены многие внутренние органы и позвоночник. Боюсь, наши медики не всесильны…
Самаель вздохнул, прикрывая глаза. Его жизнь стремительно шла под откос. Погнавшись за синей птицей, он совсем позабыл о своём доме и работе. А вернувшись, застал только хаос. Философский камень канул в небытие, дела в цехе шли из рук вон плохо, а единственный сын лежал перед ним, изуродованный, искалеченный. Вспомнились Самаелю и слова медикусов о том, что ходить Адриан больше не сможет. Как и быть достойным преемником цеха.
– Отец… – неуверенно протянул Адриан.
– О, Ирриил, о мука… – прошептал Самаель, отворачиваясь. Как же тошно, гадко было на его душе в тот миг. Смерть давнего врага не принесла ожидаемого облегчения. Уродство сына вгоняло в не контролируемую ярость.
– Великий Мастер, казнь ведьмы требует вашего присутствия, – в палату вошел один из послушников. Совсем ещё мелкий парнишка. Встретившись взглядом с Самаелем, он покрылся неровным румянцем, отводя взгляд.
– Уже иду, – бросил Самаель и обернулся к сыну. – Что ж, дела не ждут, Адриан. Отдыхай и попытайся смириться с этой утратой. Ведь только в смирении приходит покой.
Самаель встал. Покидать сына в такой трудный момент ему не хотелось, но пост Верховного Мастера обязывал его присутствовать на казни. Вздохнув, Самаель пошел прочь, впервые чувствуя некую досаду на свой высокий пост.
Хлопнула дверь. Адриан остался один. С неожиданной злостью и отчаянием он ущипнул себя за ногу, тут же досадливо выругавшись. Из его глаз брызнули горькие слезы.
– Лучше бы я тогда умер, – прошептал он, в отчаянии кусая губы и вспоминая того, кто не позволил ему умереть достойно.
***
Даже не смотря на раннее утро, Белград уже кипел жизнью. Стоило только появиться старой телеге в сопровождении стражи и охотников, как улицы столицы наполнились гормоном и шумом. Охочая до зрелищ толпа собралась за считанные минуты, стекаясь со всех окраин. Воздух наполнил гул встревоженных обозленных людей. Они шли за одинокой телегой, крича и ругаясь, выкрикивая проклятья. Женщины и мужчины, совсем хилые старики и старухи, совсем малые дети и подростки – казалось, весь город собрался в то утро, дабы проводить на костёр грешницу-ведьму.
– Мерзкое отродье нечистого!
– Бездна по тебе плачет! – гремел народ, и летели в сторону телеги камни, гнилые овощи, а так же старые грязные тряпки.
Меткость у народа Белграда была хорошей. Все подарочки попадали прямо на телегу, облепляя одежду и кожу привязанной к позорному столбу ведьмы. Но ведьма никак не реагировала на народные гнев – не дергалась, не кричала – словно бы и вовсе находилась где-то очень далеко отсюда.
Толпу подобное равнодушие не порадовало. Охочая до зрелищ, она злилась, ярилась, потрясая бессильно кулаками. Но ни один ее окрик не доходил до ушей Солохи.
Девушка смотрела, но не видела, слушала и не слышала, находясь в каком-то особом состоянии опустошенности. Хотела бы она заплакать, но высохли слезы. И голос сел от отчаянных рыданий, и такая усталость сковала тело, что не хотелось уже ничего.
Очередной камень прилетел Солохе прямо в голову, и по ее лбу потекла свежая струйка крови, заливая глаза. Селянка вздохнула, повисая на цепях. Ничего, ей осталось терпеть совсем немного. Скоро, совсем скоро она уйдет к Маю и Лану. Туда, где нет охотников, где нет боли и страданий.
Девушка зажмурилась, не в силах больше смотреть на людей. Невольно ей вспомнились первые дни, проведенные в Белграде. Ее наивный, детский восторг, и мнимое радушие горожан… Где они теперь эти смешливые торговки, визгливые веселые цыганки, и простые трудяги, с их широкими, искренними улыбками? А вот они идут у телеги. Подобные своре бешеных псов в своем беспричинном гневе.
– Что, что же я вам сделала… – шептала Солоха еле ворочая распухшим языком. Говорить было сложно, да и бесполезно. В этой толпе было слишком мало человеческого, чтобы услышать один робкий голос.
Телега медленно выехала к площади, где бдительные городские власти уже приготовили помост. Успели откуда-то прикатить и столб, нашли и пуки соломы, которую сейчас в спешке укладывали.
Ехала телега медленно. То и дело покрикивали стражники, отгоняя особо ретивых с дороги. Солоха следила за их действиями без особого интереса. Вот – под руку попал какой-то старик, и его посекли плетью, а вот кто-то ударил сунувшуюся вперед женщину…
Преодолев последнее препятствие, телега подъехала к помосту, останавливаясь. Идущие подле нее охранники вскочили на козлы, развязывая Солоху. Ослабевшая, она чуть было не рухнула им под ноги. Огромного труда ей стоило удержаться на подрагивающих от слабости ногах.
Толпа загалдела пуще прежнего, стоило только ей ступить на землю. Не будь рядом бдительной охраны – ее бы порвали живьем, так и не доведя до места казни. И в средствах они явно не стеснялись, обагряя свои руки людской кровью.
К счастью, кровопролитие остановило появление на помосте власть имущих в лице парочки лиц в алых балахонах, и уже знакомом Солохе охотнике – Самаеле де Клясси. Важно переглянувшись, они быстро заняли свои места в первых рядах, а к месту казни вышел сухощавый мужчина. Стоило только ему поднять вверх руку, как доселе буйствующая толпа притихла, словно завороженная рассматривая вышедшего.
– Ясного всем утра, дамы и господа, – вежливо начал лг. – Мы собрались тут, дабы обратить к свету заблудшее дитя, и выжечь огнем священным все ее грехи, очистить оступившуюся душу. Ту, что нарекли по жизни Солохой, отзовись – ты ли ворожила, насылала порчи, морила скот, преступая через волю и слово Ирриилово?
– Нет, – прошипела Солоха, бросая на мужчину ненавистные взгляды. Толпа зашепталась. Кто-то особо рукастый кинул в девушку гнилой помидор, чья вонючая мякоть запуталась в волосах селянки. Солоха на это внимания не обратила, продолжив: – Я не проклинала людей, не морила скот, не шла против воли Иррииловой!
– Мерзкая лгунья, да как ты можешь говорить такое пред глазами нашего бога? – ахнул инквизитор. Лицо его потемнело.
– Вашего бога, – поправила его холодно Солоха. – Я не знаю Ирриила, не знала, и знать не желаю.
Да, это было дерзко, но селянке было все равно. Она знала, что умрет. А потому говорила честно.
Один из стражников в сердцах отвесил ей смачную оплеуху, народ зашипел, а сухощавй мужчина на помосте покрылся злым багрянцем.
– Это дитя! Чернобог в ее душе слишком силен, и боюсь, мои слова не достигнут ее… – Прости Ирриил ее дерзкие речи… – мужчина вздохнул, вытирая пот со лба. – Ведите ее к столбу!
Охранники тут же подхватили Солоху под руки, выводя на помост.
– Что же это за правосудие? Где хоть одно доказательство моей вины? – воскликнула запальчиво Солоха, когда бравые стражники привязывали ее к столбу.
– Твоя сила – главное доказательство, ведьма, – холодно отрезал сухощавый мужчина. – Это она в твоей душе артачиться, она не дает тебе очиститься и принять истинного бога!
– Что ж, если принятие истинного бога равносильно отречению от самой себя, то я предпочту огонь, – фыркнула Солоха, окидывая толпу усталым, равнодушным взглядом. Она глядела на передние ряды самых фанатичных и преданных последователей иноземного бога, она видела и задние ряды, где стояли более спокойные горожане, но не увидела ни у кого и малейшего намека на сострадание. Смерти ведьмы хотели все, кто собрался этим утром.
Солоха в последний раз мазнула взглядом по толпе, внезапно вздрогнув. Где-то там ей почудилось, словно бы мелькнули в толпе знакомые золотые кошачьи глаза. Неверяще ахнув, девушка закрутила головой, пытаясь понять, почудилось ей это, или все же нет.
– Май! Май! – закричала она, игнорируя следующие слова сухощавого мужчины. Более для нее не существовало ни его, ни безумной толпы, ни даже жара пламени, что уже нес помощник палача.
Донести факел он, кстати, так и не сумел. Кто-то выстрелил, попав кинжалом прямо в спину молодого тощего пацаненка, который умер мгновенно, выронив из рук факел. Пламя упало в грязь, потухая, и в тот же миг из оцепеневшей толпы горожан показалась пара неизвестных. Облаченные в плащи и маски они тенями пролетели над землей, взобравшись на помост. Оголив клинки, они набросились на стражников.
Толпа заулюлюкала. Кто-то порывался взобраться на помост, дабы рассудить соперников. Ну, а Солоха только непонимающе распахнула глаза. Что за чертовщина тут происходит?
– Эй, Солоха, не спи! – тут же окликнул девушку один из неизвестных. Одним из последних он вскочил на помост, держа наготове непонятное оружие, более напоминавшее грабли. Его Солоха узнала моментально.
– Май? – она задрожала, непонимающе захлопав глазами.
– А кто еще это может быть, а? – несколько ворчиливо ответил оборотень, подбегая к ней. – Так, стой спокойно. Сейчас я это перерублю…
Однако перерубить путы манул не успел – отвлекся на стражника, решившего ввязаться в потасовку. Мужичок оказался ловким. Он не только вполне успешно атаковал, но и успел сдернуть с оборотня прикрывающий плащ. Ткань упала на помост, оголяя и всклокоченные пепельные волосы, и длинный кошачий хвост и посиневшую мертвенно-бледную кожу, исполосованную свежими шрамами.
– Белобоже… – пробормотала Солоха, не отрывая глаз от оборотня. Даже ей становилось ясно, что с такими ранами долго не живут. Однако же Май был тут. Живой. Вопреки злым видениям Клариссы.
– Что, не ожидала, да? – окликнул Солоху Май, расправляясь со стражником. Взмахнув граблями, оборотень отправил вояку в свободный полет, тут же подбегая к девушке. – Оборотня не так-то и просто убить, чтобы ты знала, – шепнул он, с одного удара рассекая связывающие Солоху путы.
– Но как? – прошептала она, не в силах сдержать слез. – Эти шрамы…
– Скажем так, чудеса иногда все же случаются, – деликатно прокашлявшись, ответил оборотень, лукаво подмигивая девушке. – А теперь…
– Какой же ты всё-таки живучий гад, Май… – разрушил очарование момента третий, уже знакомый Солохе голос, принадлежавший вышедшему на помост Самаелю. – Даже смерть тебя не успокоила! Я поражен и восхищен. Кто постарался, интересно?
Оборотень обернулся, глухо зарычав. Даже не видя выражения его лица, Солоха почувствовала его злость. Она тоже решилась взглянуть на великого мастера Самаеля, тут же подметив и его подрагивающий клинок, и военную выправку и бесконечно усталый взгляд человека явно не счастливого своей жизнью. А ещё она заметила его помощницу – ту самую ведьму-предательницу, погубившую Лана.
Кларисса стояла по левую сторону от Самаеля, недобро усмехаясь. Её роскошные волосы струились огненным водопадом по белоснежным плечам, а холеные пальцы рук сжимали древко легендарного артефакта.
– Как видишь, я оказался живучим, – улыбнулся недобро Май. – Не будь я на тебя так зол, я бы возможно предложил тебе перемирие. Но знаешь, побывав на том свете, невольно начинаешь ценить жизнь. Поэтому, я жажду мести, Самаель!
С этими словами Май дернулся вперед, скрещивая грабли с охотником. От удара на помост посыпались искры, а оба соперника тут же отскочили, чтобы в следующий момент встретиться совсем в другой точке.
Солоха только охала и ахала, наблюдая за этим поединком. Она не могла рассмотреть и половины атак, видя перед собой только безумное мельтешение их фигур, слушая череду сыплющихся со всех сторон ударов.
– Смотрю, ты совсем расслабилась, простушка, – прошептала над головой девушки Кларисса. Её руки тут же сомкнулись на шее Солохи. – Я смогу убить тебя сама. Даже без помощи магии!
Селянка отчаянно захрипела, пытаясь вырваться из цепкой схватки ведьмы. Она замолотила в воздухе руками и ногами, пытаясь сбросить с себя Клариссу, но ведьма держалась цепко. Воздуха начало стремительно не хватать, и перед глазами у девушки все закружилось.
– Что такое? Дышать тяжело? Воздуха не хватает? – жалостливо поинтересовалась ведьма, вдавливая Солоху лицом в пол. – Ничего, на том свете он тебе понадобится.
Девушка захрипела, судорожно дергаясь. Её взгляд панически заметался по полу, останавливаясь на палочке. Её палочке. И тут в стремительно затухающем сознании проскочили очередные слова, некогда в шутку оброненные Матреной.
– Гори гори ясно, чтобы не погасло, – прошипела из последних сил Солоха, закрывая глаза. Слова очередного наговора пришли внезапно, вместе с уверенностью в собственной победе.
Внезапно палочка в руках Клариссы вспыхнула, и пламя мгновенно перекинулось на одежду и волосы ведьмы. Издав пронзительный крик, женщина отпрыгнула от Солохи, падая с помоста. Палочка выпала из её рук, подкатываясь к ногам селянки.
Девушка, помедлив с мгновение, подняла ее, подходя к краю. Народ, пришедший к месту казни в спешке бежал кто куда прочь от отчаянно вопящей ведьмы, горевшей заживо. Кларисса еще пыталась спастись. Пробовала колдовать, но все ее попытки были бесполезны – колдовской огонь уже ничто не было в силах остановить. Он прекидывался на других людей, на снопы скинутой кем-то в спешке соломы, подкрадывался к стоящим неподалеку зданиям…
«Запомни, внуча, это сильное заклинание. Запретное. Выпустив единожды его уже обратно не загонишь» – пронеслись в памяти слова Матрены.
– Я не желала никому зла. Но вы убили во мне все хорошее, – пробормотала Солоха, делая очередной пасс рукой. Пламя вспыхнуло сильнее, унося к небу последний крик ведьмы.
Девушка обернулась. Вместе со смертью своей врагини что-то оборвалось в ее душе. Однако поразмыслить над этим, Солохе было не дано. Ведь Май с Самаелем еще продолжали свой бой. Вернув палочку Солоха с удивлением подметила, что начинает поспевать за обоими соперниками. Видит и блестящую технику охотника, и необузданную силу Мая. А так же начинает ясно осознавать, что исцеленный оборотень сравнял счеты с охотником. И исход этого поединка решит только время и то, кто устанет первым.
Самаель явно уставал, теряя позиции, допуская ошибки, позволяя теснить себя к краю. А Май наоборот казалось, только входил в раж. С остервенением и каким-то злым торжеством он нападал, загоняя давнего врага в угол. Светились торжеством его звериные глаза, азартно пушился длинный хвост, и стояла дыбом непокорная грива поседевших волос.
– Вот и все, Самаель. Ты проиграл, – заявил манул, выбивая клеймор из рук охотника. – Прощай, и покойся с миром. Больше тебе не навредить ни мне, ни кому-либо из детей чернобожьих.
С этими словами оборотень вонзил свои когти прямо в грудь охотника.
Солохе показалось, что в тот миг само время замедлило свой ход, пораженное столь внезапной развязкой. Казалось, и сам Май не до конца понял, что произошло. Он просто замер растерянно рассматривая побагровевшие когти. Наверное, он бы так и стоял, если бы подлетевшая темная тень не подхватила его, унося прочь. Забрала она и Солоху, увлекая девушку за собой, прочь с горящей площади, прочь из пылающего в огне города.
========== Эпилог ==========
Солоха все еще не могла поверить, что это происходит именно с ней. Буквально час назад она была приговоренная к смерти, а сейчас стоит на борту старой пиратской галеры, задумчиво рассматривая медленно уходящий вдаль берег, и расположенные на нем крепостные стены Белграда.
Удивительно, но с моря этот город казался таким легким, воздушным, эфемерным. Наверное, не побывав в нем, Солоха бы и вовсе решила, что видит царство небесных духов. Однако пожив там она могла с уверенностью заключить: не всегда красивая обложка соответствует содержанию. Так же и эти белоснежные стены не гарантировали такой же душевной чистоты его горожан.
Тихий плеск набегающих волн и легкий ветерок, еле задувающий в паруса – все это успокаивало. Навевало мысли о том, что все произошедшее было лишь ее сном. Страшным, нереальным и сумасшедшим сном.
Однако стоило только очередным брызгам соленой воды попасть на все еще незаживший шрам на лице, как девушка понимала – произошедшее не сон, а страшная явь. И собственное заключение, и смерть Лана, и счастливое воскрешение Мая… Тем ценнее для нее становился каждый вдох, каждое прожитое мгновенье. Наверное, только теперь она могла с уверенностью сказать, что научилась ценить свою жизнь, и жизни своих близких. только сейчас смогла по-настоящему раскрыть глаза и осознать, сколь глупой, наивной дитятей она была.
Девушка вздохнула, закидывая за спину непокорные пряди волос. Слипшиеся, и свалявшиеся, они представляли собой весьма жалкое зрелище и Солоха, в порыве вдохновения решилась на радикальные меры. Выудив из-за пазухи свою палочку и прошептав заклинание, она бережно провела пальцами по видоизменившейся рукояти кинжала, рассматривая свое отражение в лезвии.
– Прощай, Солоха, прощай, прошлое, – прошептала она, роняя на корму первую, одинокую слезинку. Руки дрожали, и нож все никак не мог опуститься, чтобы навсегда избавиться от старого. Селянка медлила. Не могла решиться. Ее любимые волосы, ее гордость и радость, разве она могла так просто расстаться с ними?
– Что ты делаешь? – появление Мая стало для девушки внезапным. Она ахнула, чуть было не выронив кинжал. После того, как Икар-наемник выкрал их с площади, он не проронил ни единого слова. Да и сейчас выглядел каким-то слишком мрачным.
– А разве не видно? – спросила, убирая предательскую влагу со своих щек. – Хочу их отрезать. Они совсем запутались… Может, ты мне поможешь?
– Хорошо.
Девушка ожидала резкости, возможно не очень смешной шутки. Но никак она не смогла предугадать, что Май согласиться. Она замялась, но нож все-таки отдала, невольно касаясь чужой ладони.
Тело пронзило предательской искрой, и девушка поспешила отвернуться. Ей было стыдно. Яркий румянец залил щеки, а сердце так резко и больно заколотилось в груди. Солоха украдкой покосилась на свою руку. Она все еще чувствовала его тепло на своей коже.
– Мне убрать все, или оставить хоть что-то? – словно бы издалека донесся до нее вопрос манула.
– Убери все, – прошептала девушка, чувствуя, как падает по ее спине первая отсеченная прядь. Но девушка более не плачет. Она чувствует лишь облегчение. Каждая срезанная прядь словно бы уносит вместе с собой всю боль, все горести.
– Н-да, получилось кривовато, но, думаю, оно еще подрастет, – пробормотал Май, отступая.
– Нет, все отлично, – Солоха разворачивается, и впервые за эти сутки улыбается, всматриваясь в столь знакомые, практически родные черты лица. И теперь, когда даже дышать стало легче, она чувствует, что больше не хочет терять столь ценное время. Старой Солохи больше нет, а значит, нет и былой нерешительности.
Она подходит ближе, касаясь ладонью щеки Мая. И предотвращая его вопрос целует.
Возможно, будь где-то поблизости ее мать Параска, то не миновал бы Солоху скандал. Возможно, будь еще жива та старая Солоха, то и не было бы этого поцелуя. Но вокруг было лишь море. А ему до людских хлопот дел не было. Потому ничто не мешало девушке наслаждаться мгновением столь желанной близости, чувствуя жар его тела, и мягкость губ. Ловя его дыхание, перебирая в руках жесткие пряди его волос, вдыхая его запах.
– Интересно, может, я спас не ту ведьму? – спросил тихо оборотень, стоило им разорвать поцелуй. Взгляд его глаз потеплел, на лице появилась по-мальчишески озорная улыбка.
– Определенно, это так, – усмехнулась ему в ответ девушка. – Да здравствует новая жизнь и новая Солоха!
– Даже так? А не пожалеешь ли о своем решении? – оборотень более не скрываясь овил ее ноги своим хвостом, а Солоха, невольно испытала чувство дежавю. Когда-то это уже случалось в ее жизни.
– Ни за что! – более не стесняясь, девушка прильнула к нему. – Наша жизнь так коротка, не слишком ли глупо тратить ее на сожаления?
– Когда приедем, обязательно запишу тебя в школу философов.
– Ой, а куда же мы все-таки плывем? – девушка ойкнула, внезапно сообразив, что совсем не представляет, как теперь будет жить.
– В место, где нет охотников. И где оборотней почитают как богов. На юг, Солоха. В земли великих сокровищ, и удивительных чудес. А так же вкусного вина и сладострастных женщин, – хохотнул Май
– Знаю ведь, что шутишь, а все равно так и чешется рука тебе уши надрать, – пробормотала девушка.
– Ага, то есть ты не против вина? – тут же лукаво поинтересовался оборотень.
– В разумных пределах. Только в разумных пределах! – покачала головой девушка
– Ох, чувствую, юг содрогнется под твоей несгибаемой волей, Солоха, – фыркнул манул.
– И пусть. Так даже веселее!
Май усмехнулся. Давно он уже не чувствовал себя таким свободным и счастливым. Не омрачали радости даже сказанные Икаром на прощанье слова:
«Помни, кошак, твоя жизнь принадлежит мне. И в решающий час я вернусь за своим долгом».
Оборотень покосился на Солоху. Девушка все еще смотрела в сторону Белграда. Смешливый ветерок путался в ее обрезанных волосах, все больше и больше распушивая их.
«Интересно, а она знает? Знает, что моя жизнь в руках сумасшедшего убийцы? Наверное, ей уже доложили, но вряд ли она поверила… Впрочем, чем меньше она знает, тем счастливее будет».
– Май, скажи, а о чем вы говорили с Икаром? Он был необычайно весел, даже подозрительно, – неожиданно, словно бы прочитав его мысли, спросила Солоха.
– О том, что собирается бросать службу у Пузыря, – ответил, чуть поразмыслив, оборотень.
– Да? Вот и правильно! А куда он потом намерен податься?
– Вроде как на родину поедет. В пустыню.
– На родину… – девушка вздохнула, сжав непроизвольно подол старого платья. Родина – сколь много крылось в этом слове. Увидит ли она ее вновь? Или теперь путь домой ей заказан? Впрочем, так ли хороша та Родина, которая стремиться тебя уничтожить?
Солоха не знала ответа на эти вопросы, да и, поразмыслив, решила больше не ломать над ними голову.
«Жить сегодняшним» – подумала она, поворачиваясь вперед, туда, где сияло бескрайнее море и куда клонилось краснеющее солнце. Больше в сторону Белграда она так и не взглянула.
Подгоняемая вольными ветрами, галера прытко скользила по волнам, убегая прочь, к дальним, сказочным берегам. А где-то там, на закате, когда белоснежные стены Белграда в очередной раз окрасились пурпуром, к въездным воротам подъехали всадники. Их пропустили вне очереди, ведь слух о Юрии Спасителе начал распространяться по Белграду. А со смертью Великого Мастера о нем заговорили даже громче подобающего.
– Уже совсем скоро я очищу этот мир от скверны, отец, – бормотал один из всадников, спешиваясь, входя в осиротевшее Воронье Гнездо. А над ним, невидимый простому глазу витал верный посланец Ирриила, приговаривая:
– Очистишь, куда ты денешься… От судьбы ведь не убежать…
И пока Солоха с Маем переписывали свои судьбы, мир вновь застыл в предчувствии великих перемен.
Конец.
