Текст книги "Покоритель джунглей"

Автор книги: Луи Жаколио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 41 страниц)

Часть восьмая
Покоритель джунглей
Глава I
Кишнайя в замешательстве, – Приготовления браматмы. – Как поступить? – Варуна молчит, – Отчаянное решение.

События, о которых мы повествуем, оставили в памяти индусов неизгладимые следы. Читатель уже знает, что речь идет не о вымышленных фактах, а о подлинных событиях, предшествовавших печальной кончине вице-короля Индии сэра Джона Лоуренса, убитого фанатиком по приказу общества Духов вод. Памятная борьба против англичан и их союзников, тугов, начатая Покорителем джунглей, во время его отсутствия, вызванного поездкой во Францию, была продолжена его друзьями-туземцами и достигла своего апогея. В тяжелые минуты индусы не раз сожалели о том, что с ними не было храброго француза, который в течение двух лет успешно противостоял британским завоевателям.

Его помощник, марселец Барбассон, запершись в Нухурмуре с Наной и горсткой туземцев, строго исполнял данное ему распоряжение не покидать неприступное убежище на Малабарском берегу до возвращения Покорителя джунглей, поэтому вся ответственность, вея тяжесть этой неравной борьбы падала на плечи нескольких преданных смельчаков, окружавших браматму Арджуну.

Можно не сомневаться, что если бы Покоритель джунглей знал, какой опасности подвергаются Нана-Сахиб и его друзья, он поспешил бы покинуть Францию и немедленно прийти им на помощь. Будучи уверен, что Кишнайя повешен, он был спокоен, зная, что после смерти подлого туга не найдется ни одного индуса, способного выдать Нана-Сахиба. Правда, Уотсон привлек на свою сторону Дислад-Ха-меда, но тот был способен лишь доносить на несчастных, принимавших участие в восстании. Как только речь заходила о том, чтобы рисковать своей жизнью, Хамеда можно было не опасаться, и если в распоряжении сэра Джона Лоуренса были лишь такие жалкие людишки, он мог вечно дожидаться поимки Нана-Сахиба.

Тем не менее по случайному стечению обстоятельств сторож знал секреты обеих борющихся сторон, и успех тех или других мог в определенной степени зависеть и от него. Утсара это прекрасно понял, тогда как браматма, поглощенный крайне сложной ситуацией, довольствовался сообщением своих посланцев о том, что сторож вернулся домой. Факир же сразу почувствовал ловушку, он понял, что дело будет проиграно, если негодяй попадет в руки Кишнайи, и решил пожертвовать собой, но освободить сторожа до того, как тот заговорит.

Надо было успеть вовремя. Утсара знал, что сторож – трус и под пыткой выдаст любую тайну. Однако же храбрый факир не ведал истинной причины похищения Хамеда, полагая, что оно вызвано только его отказом выполнить смертный приговор, вынесенный браматме мнимым комитетом Трех. Но у Кишнайи были более важные основания, заставившие его похитить сторожа.

Пока сэр Джон Лоуренс беседовал со сторожем, Кишнайя, как вы помните, по предложению вице-короля спрятался в амбразуре одного из окон, закрытого плотными портьерами, чтобы присутствовать при их разговоре. Вы помните также, что по окончании аудиенции Кишнайя исчез, так что никто его не видел. Амбразура, в которой спрятался туг, случайно оказалась той же самой, куда из потайного коридора вышел переодетый паломником браматма, чтобы подслушать признания душителя. Уходя, взволнованный Арджуна забыл закрыть потайную дверь. Увидев отверстие, зияющее в стене, Кишнайя сразу догадался, что этим ходом, о котором он не знал, пришел кто-то с весьма вероятной целью подслушать его секретный разговор с сэром Лоуренсом и что этот кто-то был враг.

Вождь тугов, чья храбрость не подлежала сомнению, не раздумывая пошел по коридору, который должен был привести его к главному ходу. Он почти сразу же наткнулся на прислоненную к стене палку с семью узлами, к ней были привязаны сандаловые четки. Кишнайя узнал палку неизвестного паломника, бродившего вокруг дворца и вызвавшего у него сильные подозрения. При встрече с ним тугу показалось, что по одной незначительной детали, на которую другой не обратил бы внимания, он узнал браматму. Дело в том, что Арджуна, родившись на Коромандельском берегу, рядом с Мадрасом, хотя и очень чисто говорил на языке Биджапура, все же сохранил легкий акцент, как часто бывает с теми, кому приходится пользоваться неродным языком. Этот акцент и послышался тугу, когда паломник предлагал желающим сандаловые зерна, Кишнайя сначала отбросил это предположение как нелепое, не понимая, зачем браматме бродить по улицам в таком одеянии, когда в его распоряжении целая армия факиров и слуг, готовых по первому зову доставить ему необходимые сведения. Теперь же, когда он увидел палку и четки мнимого паломника, все сомнения отпали. Только браматма мог проникнуть во дворец потайным ходом и знать коридоры, неизвестные Кишнайе. Стало быть, браматма и паломник – одно лицо. В таком случае смертельный враг знал все его тайны. Он знал, что совет Семи полностью состоял из тугов и что старший из Трех был не кто иной, как Кишнайя, повешенный в Велуре.

Придя к этому выводу, вождь душителей, несмотря на свою отвагу, содрогнулся. Его противник был храбр, могуществен, любим всеми жемедарами. Теперь, когда браматма услышал страшные признания туга, ему ничего не стоило не только изгнать самозванцев, но и приказать их собственным факирам убить их, чтобы отомстить за смерть тех, чье место они заняли.

Именно тогда Кишнайя решил ускорить ход событий и как можно быстрее избавиться от браматмы, убийство которого он задумал еще в тот день, когда туги захватили власть в обществе. Кишнайя боялся поручить это дело факиру, ибо Арджуну любили все, даже те, кто находился на службе у Семи. Душитель опасался, что тот, кому он отдаст подобный приказ, тайно предупредит браматму, чтобы дать ему время скрыться.

Преследуемый неотступным желанием избавиться от единственного человека, могущего помешать его планам, Кишнайя решил спасти сторожа от заслуженного наказания в день общего собрания, а взамен потребовать от него жизнь браматмы. Во время свидания со сторожем он должен был назначить день убийства, но события вынудили его ускорить развязку. Однако прежде он выспросил у стражников, охранявших дворец браматмы, и других слуг, отлучался ли куда-нибудь их хозяин. Все в один голос ответили, что Арджуна весь день провел дома. Подобное единодушие несколько поколебало его уверенность. Пытаясь успокоиться, он говорил себе, что палку могли оставить в коридоре давным-давно, а деревянное панно, скрывавшее потайную дверь, могло рассохнуться и само сдвинуться в сторону. Кишнайя боялся, как бы браматма не собрал уже отряд жемедаров, но его решение убить Арджуну было бесповоротно. К дворцу браматмы он подослал целую армию шпионов, чтобы знать обо всем, что там происходит, до тех пор, пока сторож не справится со своим заданием.

Во время свидания с Дислад-Хамедом Кишнайя был удивлен, не встретив никакого сопротивления с его стороны, сторож безропотно на все согласился. Он попросил только отложить убийство до рассвета, приведя доводы, показавшиеся Кишнайе убедительными. Не зная расположения дворца, Дислад-Хамед, несмотря на поздний час, собирался под каким-нибудь предлогом добиться свидания с браматмой и произвести разведку. Он предполагал вернуться незадолго до рассвета и совершить свое грязное дело, будучи уверен, что после изнуряющей ночной духоты все будут крепко спать, наслаждаясь утренней прохладой.

Дислад-Хамед, как мы видели, великолепно сыграл свою роль. Чтобы усыпить бдительность Кишнайи, трусишка принял хвастливый вид, тем самым полностью завоевав его доверие. К несчастью, один из шпионов Кишнайи подслушал разговор Хамеда с Утсарой, и туг, взбешенный тем, что его провели, приказал похитить сторожа при выходе из дворца браматмы.

Поначалу он хотел расправиться с Дислад-Хамедом немедленно, но, поразмыслив, решил, что сможет добиться от него важных сведений. Ведь если бы опасения Кишнайи оправдались, это означало бы крушение всех надежд, сама жизнь его была бы в опасности. Поэтому туг приказал бросить сторожа в одну из подземных тюрем Дворца семи этажей.

Теперь он уже почти не сомневался, что браматме известны все его козни. Каждую минуту шпионы сообщали ему, что во дворце врага царит необычное оживление, туда постоянно входят люди. Надо было быстро принимать решение, иначе все погибнет. Но как поступить? Своими силами Кишнайе было не справиться. Оставалось одно: разбудить сэра Джона Лоуренса, рассказать ему обо всем, попросить у него батальон шотландцев и, окружив дворец, захватить браматму под предлогом неповиновения указу вице-короля, распустившего общество. Но согласится ли на это сэр Джон? Подобные действия спасали жизнь Кишнайе и мнимым членам совета Семи, но их планы были бы разгаданы, что делало невозможной поимку Нана-Сахиба. Нет! Это была крайняя мера, к ней можно прибегнуть лишь в том случае, если не останется иного выхода, кроме позорного бегства. Бежать! После того, что он сделал и пообещал… Какой стыд! Он станет посмешищем всей Индии. Пусть его позорят, боятся, презирают! Лишь бы не быть посмешищем! Какой конец для храброго вождя тугов, ведшего переговоры на равных с самим вице-королем! О, он никогда этого не допустит!

Негодяй в неописуемом волнении метался среди развалин, окружавших древний дворец Адил-шаха. Неужели он не найдет никого, кто избавил бы его от проклятого браматмы, из-за которого рушился его самый дерзкий, самый ловкий план!

Вдруг он вспомнил об Уттами. Уттами был ему так предан, что по одному его знаку убил разоблачителя сторожа. Вот человек, который ему нужен! Как это он не подумал о нем раньше? Туг позвал Варуну, который постоянно находился рядом, и велел ему отыскать товарища. Но факир не двигался, и Кишнайя в гневе, не следя за своими словами, крикнул:

– Почему ты не подчиняешься? Или ты тоже замыслил предать меня?

– Сахиб, – смиренно ответил Вару на, – разве вы не знаете, что Уттами исчез?

– Что ты такое говоришь?

– Это правда, сахиб. После утренней тревоги он так и не появился.

– Как ты думаешь, где он?

– Не знаю, сахиб. Может, это его крик мы слышали, и…

– Договаривай.

– И он был убит из мести.

– Но тогда бы нашли тело!

– Убийца мог бросить его в колодец, среди развалин.

– Почему вы его не искали?

– В развалинах древнего Биджапура более полутора тысяч колодцев, сахиб. Отверстия большинства из них заросли кустарниками и лианами. Понадобятся месяцы, чтобы осмотреть их все. Они заброшены много веков тому назад и служат убежищем для гремучих змей и кобр.

– Хорошо, оставь меня!.. Нет, постой.

– Слушаю, сахиб.

– Подойди поближе… Ты умеешь пользоваться кинжалом правосудия?

– Я только объявляю приговоры совета, сахиб, но не исполняю их, – уклончиво ответил Варуна.

– Кому из твоих товарищей обычно поручают подобные дела?

– Никому и никогда, сахиб.

– Что ты плетешь?

– Сахиб знает, что исполнением приговоров занимается браматма, а он вручает кинжал правосудия только своим факирам.

Несмотря на подозрения, которые внушили ему капли крови, замеченные на одежде браматмы, Варуна решил не выдавать его.

– Ступай, ты мне больше не нужен.

Итак, все рушилось в последний момент… Уттами бы так не ответил. «Кого надо убрать, господин?» – просто спросил бы он. Поэтому его и убили. И туг, не зная, как все произошло, приписал убийство браматме, который решил отнять у него единственного преданного ему человека. О, если бы его храбрые товарищи, повешенные в Велуре, были с ним… Десятки рук поднялись бы, чтобы отомстить за него. Увы, их кости, разбросанные стервятниками, белеют в джунглях Малабара… Ему отрезаны все пути. Но он не отступит с позором перед противником, он так просто не сдастся. Его враги узнают, как дорого стоит жизнь туга Кишнайи!

Однако разочарование и гнев – плохие советчики, и Кишнайя не мог ничего придумать. Он хотел было рассказать все своим сообщникам, может быть, в их пустых мозгах родится добрый совет. Но потом решил, что ни к чему терять время на бесплодные жалобы. Не лучше ли срочно допросить этого труса сторожа, который служит и тем, и другим, предавал и тех, и других? О, мерзавец, ему не избежать давно заслуженной кары…

Был только час ночи. Браматма будет ждать наступления утра, чтобы воспользоваться поддержкой народа; в распоряжении Кишнайи было еще пять часов. Дьявольская мысль мелькнула у него в голове. Если за это время он не сумеет ничего придумать и не найдет спасительного решения, если вице-король откажется встать на его сторону, ну что же, тогда туг Кишнайя, мечтавший кончить свои дни мирасдаром и сравняться с раджами, получив трость с золотым набалдашником, Кишнайя-душитель устроит себе и своему обманутому честолюбию пышные похороны, о которых долго будут помнить в Индии и которые обессмертят его имя… В подземельях дворца в ожидании нового восстания хранилось пятьдесят тонн пороха, собранного Духами вод. Ну что ж! Кишнайя-душитель похоронит себя под развалинами древнего дворца Адил-шаха вместе с браматмой, вице-королем, его штабом и двумя батальонами шотландских гвардейцев!

Утешив себя этой мыслью и удовлетворив тем самым свою гордыню, он вернулся во дворец, приказав привести Дислад-Хамеда.

Глава II
Таинственные дворцы в Индии, – Палам-Адербам – колодец Молчания. – Утсара и сторож. – Подземная тюрьма. – Нравственные пытки.

Некоторые средневековые замки с их тайными застенками, «каменными мешками», тюрьмами, подземными ходами дают очень слабое представление об аналогичных постройках древней Индии. В этой стране монархи, постоянно боровшиеся с заговорами со стороны членов своей семьи, вынужденные опасаться собственных детей, обычно жили во дворцах, представлявших собой настоящее чудо с точки зрения обороны и тайного устройства. Мы уже говорили, что не было ни одной прихожей, столовой, гостиной, спальни, ни одного вестибюля или кабинета, где не было бы потайных ходов, поддельных дверей, вращающихся панелей, темных комнат, о которых не знали самые верные слуги; внезапно открывающихся люков, при малейшем подозрении поглощавших родственников, министров, офицеров-гвардейцев или фаворитов; подземных тюрем, устроенных с таким акустическим мастерством, что до хозяина дворца доносились любое слово, любая жалоба заключенных. Чаще всего несчастный архитектор, выстроивший по приказу монарха такой дворец, становился первой жертвой собственного творения, дабы он никому не мог разгласить его тайны.

Как мы уже видели, древний дворец Адил-шаха являлся великолепным примером сооружений подобного типа. Потайные части его были расположены столь искусно, что многие из них были все еще неизвестны, хотя Духи вод тайно занимали дворец в течение столетий и постоянно вели в нем тщательные розыски. Англичане удовольствовались тем, что заняли первых два этажа, где легко можно было разместить целых три полка солдат. Остальные они предоставили разрушительному действию времени, как, впрочем, поступали с большинством замечательных памятников древней Индии. Ее цивилизация воплотилась в изумительных постройках – дворцах, храмах, мечетях, пагодах, – каждая из которых с благоговением сохранялась бы в Европе, но нация купцов относилась к ним с полным небрежением на том основании, что бюджета всей Индии не хватило бы на их поддержание.

Время от времени факиры, охранявшие дворец, случайно обнаруживали новые ходы, которые вели к темным комнатам или подвалам. Там находили орудия пыток, которыми пользовались несколько веков назад. Последнее открытие подобного рода сделал Утсара. Заинтересовавшись тем, что одна из плит издавала менее глухой звук, чем остальные (это было в одном из многочисленных залов второго этажа), он приподнял ее и увидел под ней вторую, на которой была выгравирована следующая надпись: «Палам-Адербам» («Колодец молчания»).

Под второй плитой оказалось нечто вроде колодца, который расширялся книзу и был почти до половины заполнен странно сплетенными в объятиях человеческими скелетами, чьи кости и черепа представляли собой мрачную картину. Утсара спустился вниз, чтобы осмотреть зловещий подвал, в уверенности, что найдет там ход сообщения с другими частями здания, с комнатой пыток например, куда, словно спицы колеса, сходились обычно все подземелья, служившие тюрьмой. Однако он ничего не нашел и пришел к убеждению, что в подвал просто сбрасывали трупы казненных. В это мрачное убежище по приказу Кишнайи и бросили Дислад-Хамеда.

Утсара проник во дворец через потайной ход, который указал ему браматма, но ни Семеро, ни их слуги не знали о нем. Факир, затаив дыхание и ступая бесшумно, подошел к залу, где жили его товарищи – факиры, служившие высшему совету. Они тихо беседовали между собой о последних событиях. Старшие удивлялись обороту дел и не скрывали, что с некоторых пор находили поведение Семи более чем странным.

– Вы еще не знаете всего, – сказал Кама, таинственно покачав головой.

– Что же произошло? – спросили факиры, подсаживаясь к нему поближе.

Утсара, стоявший у входа, напряженно прислушался, чтобы не пропустить ни слова.

– Поверите ли вы мне, – продолжал Кама, понизив голос, – что этой ночью, всего полчаса тому назад, старший из Трех хотел с помощью сторожа Дислад-Хамеда убить нашего браматму.

Среди присутствующих пробежал ропот ужаса и неодобрения.

– Сторож, – продолжал Кама, – вместо того чтобы исполнить приказ, отдал браматме пальмовый лист и кинжал правосудия.

– Мы бы сделали то же самое! – перебил его кто-то.

Никто не стал оспаривать это смелое утверждение.

– Не говори так громко, Аврита! Вспомни Притвиджи, одно неосторожное слово, и он исчез навсегда.

– Я не боюсь их, – ответил Аврита, – я назначен собранием жемедаров, чтобы охранять дворец, я не служу Семи.

– Если ты хочешь присоединиться к Дислад-Хамеду, – заметил Кама, – можешь продолжать…

– А что с ним случилось?

– Старший из Трех приказал бросить его в колодец Молчания, пока…

Утсара не дослушал, он узнал, где находится сторож, которого хотел вырвать из лап Кишнайи. Надо было срочно действовать, хотя разговор мог представлять для него определенный интерес. С теми же мерами предосторожности он направился к месту, указанному Камой, оно было ему хорошо известно.

В этот момент вождь тугов вернулся во дворец, факир услышал, как он приказал Варуне привести сторожа в комнату пыток. Несмотря на быстроту, с которой Утсара осуществил свой план, он пришел слишком поздно. Но верному слуге было столь важно помешать Хамеду заговорить – он не подозревал, что коварный Кишнайя уже знал о своем разоблачении, – что он решил попытаться обогнать Варуну.

В глубине души он чувствовал, что ему нечего опасаться Варуны, но если товарищ и был не способен причинить ему зло, вместе с тем Утсара был уверен, что тот не позволит похитить пленника.

Неожиданное обстоятельство, на которое он не рассчитывал, помогло ему выиграть несколько минут. Варуна, не полагаясь на собственные силы в случае сопротивления сторожа, у которого, как ни странно, была репутация храбреца, чему способствовал, вероятно, его наглый вид, отправился за помощью к двум товарищам.

К Утсаре вернулась надежда, он быстро взбежал по лестнице, ведущей в зал, где находился колодец. Там он с радостью увидел, что первая плита не была положена на место. Он бросился ко второй, нечеловеческим усилием приподнял ее и, сдвинув в сторону, крикнул, наклонившись над отверстием:

– Эй, Дислад! Это я, Утсара, я пришел к тебе на помощь. Скорей, дорога каждая минута!

Произнеся эти слова, он лег на пол и протянул в отверстие руки, чтобы помочь сторожу выбраться наружу.

Ответа не было.

Утсара тут же вспомнил, что накануне утром они с браматмой нашли Хамеда лежащим без сознания в кустах. Он подумал, что страх мог вновь оказать на беднягу подобное воздействие.

Это объяснение было вполне вероятно, вторая плита не была сдвинута, значит, нельзя было даже допустить возможность побега. Не теряя времени на размышления, Утсара, понадеявшись на свою силу, решил, что сможет поднять Дислад-Хамеда и вытолкнуть его наверх. Затем он вылезет сам, положит плиту на место и спрячется со сторожем в одном из коридоров, выходящих прямо в зал.

Эта идея у него возникла в тот момент, когда он прыгал в колодец. Утсара упал на скелеты – раздался зловещий скрип, заставивший его вздрогнуть. В ту же минуту до него донеслись голоса факиров и Варуны. Он замер на месте, прислушиваясь и стараясь определить, на каком расстоянии от него они находятся. Утсара понял, что у него не хватит времени вытащить пленника. Вокруг него было так темно, что пришлось бы искать сторожа на ощупь, на это ушли бы те несколько мгновений, которые у него остались. Дело было проиграно. Ему оставалось только бежать, чтобы спастись от мести тугов. Утсара бросился к отверстию колодца, подтянулся и с легкостью акробата выскочил наружу, как вдруг свет от фонаря факиров прорезал темноту зала, и вслед за тем вошли они сами. Утсара молниеносно вновь прыгнул в колодец, прижался к стене и замер, затаив дыхание… Факиры подошли совсем близко.

– О-о! – воскликнул Варуна, увидев зияющее отверстие. – Я уверен, что мы положили плиту на место. Птичка улетела… Тем лучше для сторожа, его ожидала такая участь, что…

Затем для очистки совести он позвал пленника:

– Дислад! Дислад! Ты здесь?

Как и следовало ожидать, никто не отозвался.

– Ты думаешь, он и вправду бежал? – усомнился один из факиров. – Может, он притворяется, что не слышит? Вряд ли ему охота идти с нами.

– Бедный мой Крату, ты потрясающе наивен, – ответил Варуна. – Где ты видел птичку, которая остается в клетке, если дверца открыта? Сразу видно, что ты не знаешь Дислад-Хамеда, Следопыта.

Заметим, что из-за дутой репутации все искали союза со сторожем, а кончилось тем, что у всех он стал вызывать подозрения.

– Ладно! Но как, по-твоему, он смог поднять изнутри тяжеленную плиту, которую мы с таким трудом сдвинули с места вдвоем?

– Послушай, Крату, – язвительно заметил Варуна, – неужели ты не понимаешь, что раз он сам не мог поднять плиту изнутри, значит, кто-то оказал ему эту маленькую услугу. И если этот кто-то не пришел сюда только для того, чтобы позабавиться и поднимать тяжести, следует признать, что у него было намерение спасти Дислад-Хамеда, что он и сделал.

Во время этого разговора Утсара, не пропустивший ни единого слова, безумно боялся, как бы упрямый Крату не заставил Варуну обследовать колодец изнутри, его неминуемо бы нашли и отвели к старшему из Трех вместе со сторожем, который, как был уверен факир, лежал без сознания где-то в колодце.

Но довод Варуны казался таким убедительным и бесспорным, что Крату не стал спорить с очевидностью, а главное, с единодушным мнением товарищей.

– Нечего без пользы терять здесь время, – подытожил Варуна, – помогите мне положить плиты и пойдем доложим о случившемся.

Едва Утсара успел подумать о последствиях этого решения, как обе плиты были водворены на место, звук шагов факиров стал постепенно стихать, и под одинокими сводами воцарилась обычная для этих мест мертвая тишина.

Утсара мгновенно вскочил на ноги и стал в отчаянной ярости звать на помощь. Бесполезно! Звук его голоса не проникал наружу, все жалобы, все крики глохли в подземелье, не случайно названном колодцем Молчания.

Факир вдруг ясно понял, что погиб безвозвратно. Никакая человеческая сила не могла поднять две гранитные плиты, закрывавшие отверстие колодца. Одну плиту Утсара, обладавший геркулесовой силой, еще мог бы осилить, встав на плечи сторожу. Но сдвинуть две плиты было абсолютно невозможно, приходилось оставить всякую надежду на успех. Поэтому пленник и стал звать на помощь, предпочитая ожидавшую его при этом участь ужасной смерти от голода в колодце Молчания.

Крики его постепенно перешли в вой, в котором не было ничего человеческого. Несчастному казалось, что кричит не он. Благодаря особому расположению страшного подвала звуковые волны отражались от круглого свода и сходились в центре, где находился Утсара, оглушая его.

В какой-то момент ему почудилось, что сторож, придя в себя, кричит вместе с ним, но, выбившись из сил и замолчав, он понял, что один молил о помощи – о помощи, которая никогда не придет. Сколько таких криков слышали эти мрачные стены!

Поначалу Утсара поддался вполне понятному чувству страха, но это был человек крепкой закалки, и даже самые безвыходные ситуации не могли надолго сломить его, поэтому довольно быстро он обрел присущее ему хладнокровие.

– Не может быть, чтобы сторожа не было здесь, – сказал он себе, – ведь вторую плиту, закрывавшую колодец, сдвинул я сам. Надо найти его, привести в чувство, а там посмотрим.

Как мы помним, Утсара, полагая, что ему придется вступить в рукопашный бой, снял с себя всю одежду. Теперь он горько пожалел об этом. Будучи курильщиком, как все индусы, он сумел бы что-нибудь найти в карманах и развести огонь. Теперь же единственное, что ему оставалось, – идти ощупью вдоль стены в поисках Дислад-Хамеда. Под ногами его, ударяясь одна о другую, зловеще скрипели кости, порой он спотыкался о перекатывающиеся черепа, напоминавшие ему о том, что никому не удалось выйти отсюда живым. Он задыхался от тошнотворного запаха, усиливавшего непреодолимое отвращение, которое все индусы питают к бренным останкам.

Но напрасно Утсара исследовал подземелье, он ничего не нашел. Факир обошел его раз, другой, третий, все попусту!

– И все-таки, – сказал он с яростью, – сторож не мог бежать. Ему не только не под силу было сдвинуть плиту, но и сделай он это, он не смог бы выбраться из коридора, ведущего к залу, где находится колодец. Попасть туда можно только через потайной ход, а Дислад-Хамед не мог знать о нем.

Суеверный, как все его соотечественники, он уже готов был допустить чудесное вмешательство одного из духов – защитников семьи Хамеда, как вдруг ему пришла в голову мысль, что биджапурский сторож нашел ход, ведущий из подземелья, тем более что в свое время он сам удивился его отсутствию.

Он снова принялся за поиски и, вспомнив, что в одном месте ему попалось углубление, направился туда, но не довольствуясь поверхностным осмотром, провел рукой по стене, разгребая кости. Вдруг он наткнулся на верхнюю часть отверстия, которое ему показалось достаточно большим, чтобы туда мог пролезть человек. Утсара принялся энергично разбирать скопление костей и наконец полностью расчистил проход, в точности такой же, как и в других стенах дворца. Но радость его тотчас же померкла, ибо, ощупав отверстие, он понял, что оно никогда не закрывалось. Из этого легко можно было сделать вывод, что подземелье было предназначено для пленников, обреченных на голодную смерть. Проход, должно быть, заканчивался тупиком и не сообщался с другими частями здания, дабы несчастные не могли бежать.

Все же у Утсары сохранялась слабая надежда, он подумал, что было бы бессмысленно строить ход, который не соединял бы две разные части дворца. Умея открывать любую потайную дверь, он мог поручится, что сумеет выбраться на свободу.

Закончив работу, он осторожно вытянул вперед ногу, держась руками за стенки, ибо обычно выходы из таких застенков – самые настоящие ловушки, предназначенные для того, чтобы осужденные падали в глубокие, отвесно вырытые колодцы. Факира охватила невыразимая тревога, когда вместо того, чтобы почувствовать твердую землю, его нога повисла в пустоте. Сомнений не было, он попал в западню, этим и объяснялось молчание Дислад-Хамеда, вероятно, рухнувшего в какую-нибудь пропасть. К счастью, тревога оказалась ложной, и скоро нога его уперлась в твердую поверхность. Продвигаясь с крайней осторожностью, он понял, что спустился с первой ступеньки лестницы. Но прежде, чем двигаться дальше, Утсара сложил ладони рупором и крикнул изо всех сил:

– О! Эй! Хамед!.. Это я, факир Утсара!

Он прислушался, но до него не донеслось ни единого звука. Подождав немного, факир стал спускаться, считая ступеньки. Зная число ступеней, ведущих из зала, куда выходил колодец, до поверхности земли, он мог таким образом определить свое местоположение. Насчитав шестьдесят две ступеньки, он решил, что находится на уровне земли. Прежде чем продолжать спуск, он снова принялся звать сторожа, особенно громко выкрикивая свое имя, только оно могло внушить доверие Дислад-Хамеду, если тот еще был жив.

На сей раз его попытка увенчалась успехом: в ответ раздался крик изумления и безумной радости. Чтобы избежать грозившей ему пытки, сторож действительно укрылся в обнаруженном им проходе, имя Утсары было для него синонимом спасения.

– Где ты? – крикнул ему факир.

– Внизу, под тобой. Подожди, я сейчас поднимусь.

– Не надо, оставайся на месте, я сам спущусь к тебе.

Факир продолжал считать ступени. Он так хорошо знал внутреннее и внешнее устройство огромного здания, что надеялся определить местонахождение, направление, глубину и назначение лестницы, ибо ничто в этом дворце не делалось без цели.

Сторожу не терпелось встретиться с Утсарой, он не знал, что факир так же, как он сам, мечтает выбраться из мрачной темницы. Пройдя сто двадцать восемь ступеней, Утсара встретился со сторожем. Дислад-Хамед схватил его за руки и стал целовать их с восторгом, называя его своим спасителем, он плакал, бормотал что-то и от избытка чувств готов был снова упасть в обморок.

– Мужайся, мой бедный Хамед! Я заперт здесь так же, как и ты, и пока не знаю, как отсюда выбраться.

Утсара вкратце рассказал сторожу обо всем, что произошло. Против ожидания Дислад-Хамед вовсе не был сражен столь неприятной новостью, он настолько верил в находчивость Утсары, что был убежден – факир сумеет выпутаться из создавшегося положения.

– Есть у тебя огонь? – прежде всего спросил факир.

– Да, – ответил сторож, – к счастью, у меня при себе большая коробка восковых спичек. Я пользовался ими, зажигая фонарь на башне пагоды.

– Слава Шиве! – воскликнул Утсара. – Нам хватит их минут на десять, и мы сможем понять, где находимся. Почему же тогда ты сидел в темноте?

– Я слышал какой-то шум над головой и, естественно, подумал, что факиры Кишнайи ищут меня.

– Хорошо! Давай мне коробку, смотри не урони, быть может, она спасет нас.

– На, возьми, – ответил сторож.

– Все в порядке! Она у меня в руках. Ты спустился до самого конца лестницы?

– Нет, я не посмел, боясь свалиться в какую-нибудь пропасть.

Утсара зажег спичку и при слабом ее мерцающем свете быстро огляделся вокруг. Черное зияющее отверстие по-прежнему уходило вниз под тем же углом, конца коридора видно не было.

– Надо пройти до конца туннеля, – подумав, сказал факир. – Пусти меня вперед, я должен обследовать каждый камень в стене. Во всем дворце нет похожего места. Надеюсь, что колодец соединен с подземными ходами, тогда, если на то будет воля Брамы, бессмертного отца богов и людей, мы выберемся отсюда до восхода солнца.