Текст книги "Покоритель джунглей"

Автор книги: Луи Жаколио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 41 страниц)

Глава II
Совещание. – Где туги? – Мнение Барбассона. – Каста душителей. – Будущие жертвы великой пуджи. – Следы похитителей. – Подвиги Рудры. – Барбассон и предатель Максвелл. – Западня. – Поимка тугов. – Диана спасена. – Безумная радость. – Правосудие и месть. – Съеден пантерами. – Доброе имя восстановлено.

После ухода Анандраена началось горячее, деловое обсуждение, времени на праздные разговоры не тратили. Все были возбуждены, ибо понимали, какое сложное предстоит им дело.

– Туги не без оснований покинули развалины Карли, – начал Сердар, – где они могли выдержать длительную осаду, но где их было легко обнаружить. Пока все думали, что они находятся в Карли, они в каком-нибудь мрачном убежище в глуши леса готовились к своему празднику, из-за осторожности отправившись туда в последнюю минуту.

– Действительно ли они ушли из развалин? – вмешался Барбассон. – Протяженность их так велика, в них столько ответвлений, что туги могли вернуться туда через какой-нибудь неизвестный вход, сделав при этом вид, что покидают развалины.

– Это-то и надо проверить, – ответил Сердар. – Во всяком случае, не думаю, чтобы они ушли далеко. Их более двухсот вместе с женщинами и детьми, такая толпа людей непременно должна оставить следы. Если бы Андидраен не заверил меня, что отправил на розыски самых ловких своих людей, я бы ни за что не поверил, что за четыре дня их так и не смогли найти.

– Позвольте мне сказать словечко, Сердар, – снова вмешался Барбассон.

– Конечно, мой друг. Вы знаете, как мы ценим точность ваших наблюдений.

– Я буду краток, – начал провансалец, – но прежде одно замечание: я – за логические рассуждения. В нашем распоряжении три дня, это и мало, и много, вы скоро поймете почему. Но я хотел бы подчеркнуть, что время, потраченное нами сейчас, вовсе не потеряно, ибо твердо принятое и быстро осуществленное решение – залог успеха.

Четыре дня тому назад ваши родные покинули Бомбей, то есть ровно сутки спустя после того, как Анандраена предупредили об их приезде. Он немедленно отправился им навстречу, а значит, уехал из Велура в то же самое время, как путешественники тронулись в путь. Он должен был встретить их на полдороге, у развалин Карли. Но этого не произошло, и Анандраен в их поисках дошел до самого Бомбея. Этот факт со всей очевидностью указывает на то, что ваши родные исчезли в первый же день отъезда и что туги, похитив их, больше не подавали признаков жизни. Подумайте, в этом случае у них в распоряжении было всего несколько часов, чтобы перебраться в другое место. Если они действительно уехали, как же могло случиться, что Анандраен и его люди не встретили их, ведь они дважды в один и тот же день прошли по той же самой дороге, а затем посланцы Духов вод исколесили всю округу. Для меня совершенно очевидно, что Кишнайя и его приверженцы не могли сделать и шага, чтобы не быть замеченными, особенно если учесть, что к северу и югу от развалин местность заселена. Готов отдать на отсечение не только свою голову, но и уважаемого папаши Барбассона, – каковы бы ни были обстоятельства, провансалец не мог обойтись без шуток, – так вот, ручаюсь двумя благородными головами, что туги напали на караван, увели всех в подземелье Карли и уничтожили свои хижины и шалаши, выстроенные вокруг холмов, чтобы заставить поверить в то, что они ушли. Для них это было тем проще, что они не могут оставаться в этой пустынной местности и после празднования пуджи должны вернуться в деревню… Вот и все, что я хотел сказать, добавить к этому нечего, ибо дедукция – великая сила!

Бледная улыбка осветила лицо Сердара, несмотря на снедавшую его тревогу.

– Барбассон, – сказал он, – вы избавили нас от ненужных поисков и споров. Ваши рассуждения так ясны и точны, что с ними нельзя не согласиться. У тугов действительно не было времени перебраться в другое убежище, даже если бы они его приготовили. Мы должны искать их именно в Карли. Это обнадеживает, ибо за три дня мы не смогли бы обследовать двадцать лье лесов, гор, долин и ущелий, отделяющих нас от Бомбея.

– Тем не менее нас ждут большие трудности, – вмешался Нариндра. – Я слышал, что подземелья и склепы Карли настолько многочисленны, что в начале мусульманского нашествия там долгие месяцы скрывались жители всей провинции.

То, что сказал маратх, было совершенно верно. В Индии, и именно в Эллоре, Элефанте, Сальсетте и Карли, вокруг храмов существует громадное количество пещер, высеченных в граните и относящихся к эпохе троглодитов, когда человек не умел еще строить и устраивал свои жилища в земле, вокруг пагод, посвященных его богам. С тех пор как англичане стали преследовать касту тугов, последние часто пользовались этими местами, ныне пустынными и покрытыми густыми лесами, для совершения своих ужасных обрядов.

В Европе рассказывают немало нелепостей и небылиц об этой страшной касте, насчитывающей сегодня весьма небольшое число последователей. Обрисуем в нескольких словах истинное положение вещей. Туги не есть собственно каста, а религиозная секта, принимающая представителей всех каст Индии – от ничтожного шудры до брамина, однако за исключением париев, считающихся отбросами человечества.

Эта секта – последний остаток эпохи, когда человеческие жертвоприношения были обычным явлением в Индостане. Как это свойственно всем цивилизациям, нравы постепенно смягчались, подобная практика мало-помалу перестала быть общей культовой формой. Однако небольшое количество фанатиков сохранило эти обычаи, и их не осмеливались преследовать, пока длилось владычество браминов, ибо они сохраняли древние традиции предков. А ни в одной стране традиции, каковы бы они ни были, не чтут так, как в Индии. Мусульманское нашествие, хотя и не покончило с этими кровавыми обрядами, привело к тому, что туги стали совершать их тайно. При этом они так умело скрывались и внушали такой ужас, что англичане в течение ста лет своего владычества даже не подозревали о существовании подобной секты. Впоследствии они сделали все, чтобы уничтожить ее, и полагали, что тугов в Индии больше не существует или, по крайней мере, совершаемые ими жертвоприношения исключительно редки. На самом деле туги просто прячутся более тщательно и продолжают каждый год праздновать знаменитую пужду богини Кали, единственную культовую церемонию, уцелевшую в веках.

Туга нельзя узнать ни по каким признакам. Это может быть ваш сосед, друг, родственник, но вы об этом и не догадываетесь. В один прекрасный день он вступает в секту и затем каждый год получает секретное таинственное уведомление о том, что в такой-то час, в такую-то ночь ему надлежит быть в таком-то месте, где будет совершено кровавое жертвоприношение. Обычно оно происходит в темном лесу, на пустынном берегу, среди развалин древнего храма, в пещерах троглодитов или в уединенном, достаточно просторном доме одного из руководителей секты.

Место это никогда не освещается, чтобы члены секты, мужчины и женщины, потом не могли узнать друг друга. Только одна коптящая лампа бросает мрачный свет на алтарь, где приносятся жертвы. Их бывает восемь – десять, хотя обычно предпочитают нечетное число. Обнаженные, они привязаны к столбам в ожидании своей участи. Жрец вскрывает тело одним ударом широкого каменного ножа, металлическим ножом не пользуются, затем погружает руки в дымящиеся внутренности на манер древних прорицателей и начинает предсказания. Каждый может подойти и задать оракулу вопрос. Внутренности и сердце затем сжигают на треножнике. После того как убита последняя жертва и отзвучал последний крик, лампу гасят, и начинается оргия, которой нет названия и на которую честное перо может лишь с негодованием набросить покров. Затем участники гнусных сборищ с предосторожностями расходятся по домам и не думают о них до следующего года.

На западе, вблизи гор и джунглей Малабарского берега, вплоть до последнего восстания сипаев сохранились деревни, полностью заселенные тугами. Но англичане воспользовались присоединением Индии к владениям короны и применили к тугам столь суровые меры, что те рассеялись повсюду и слились с местным населением, подобно их собратьям из других провинций.

Такова была участь, ожидавшая родных несчастного Сердара. Какое огромное мужество требовалось этому человеку, чтобы устоять под грузом горя и одолевавшего его смертельного беспокойства! Он решил было воспользоваться амнистией и, отправившись в Бомбей, привести в Карли 4-й шотландский полк, командир которого попал в плен, захватить развалины и не оставить в живых ни одного из укрывшихся там негодяев. Но Рама остановил его:

– Не делайте этого, вы знаете Кишнайю – при первой попытке нападения все жертвы будут безжалостно зарезаны.

Увы! Рама был прав. Их надо было спасти, действуя бесшумно, ползком пробраться в притон тугов, внезапно наброситься на палачей и, воспользовавшись всеобщим смятением, вырвать у них добычу…

Какие нравственные пытки испытывал бедный Покоритель джунглей, думая о Диане, о юной, очаровательной Мэри, оказавшихся в лапах диких зверей!

– В путь, друзья мои! – вдруг воскликнул он. – С каждой минутой тревога моя растет, и я чувствую, что немного успокоюсь лишь тогда, когда мы найдем место, где укрываются эти мерзавцы.

– В путь! – ответил Барбассон. – Вы увидите, Сердар, что я был прав. – Это был уже не Барбассон, думающий только об удовольствиях, холящий себя и мечтающий об одном – окончить свои дни во всеми забытом Нухурмуре. Как охотничья собака, почуявшая дичь, провансалец жаждал приключений и опасности. В тот момент, когда все уже были готовы последовать за Сердаром, снаружи вдруг раздался условный сигнал. Нариндра побежал открывать, и едва скала повернулась, как в пещеру вбежали два человека с криками:

– Закрывайте, закрывайте быстрее! За нами погоня!

Это был Анандраен в сопровождении неизвестного туземца.

– Сердар, – положение осложняется, – сказал он. – По дороге я встретил Рудру. Едва увидев меня, он сказал, что за ним по пятам гонятся два туга и английский офицер. Мы бросились с ним в лощину, думая, что преследователи продолжат свой путь по Слоновому холму. Но, огибая озеро, мы увидели, что они быстро карабкаются по горе, направляясь к нам. Офицер – тот самый мерзавец Максвелл.

– Убийца моего отца! – перебил его взволнованный Рама. – Да будет благословен Шива, на сей раз он от меня не уйдет.

Анандраен продолжал:

– Его спутники – отъявленные негодяи, подручные Кишнайи, сопровождающие его повсюду. Все трое, несомненно, идут на разведку, ибо предводитель тугов узнал от Рам-Шудора, что Нана укрылся в Нухурмуре, хотя тот и не смог указать вход в пещеры.

– Тем не менее мы отправимся в путь, – сказал Сердар, решимость которого ничто не могло поколебать, – а если нам встретятся препятствия, ну что ж, мы их преодолеем.

– Есть не только дурные, но и хорошие новости, – снова заговорил Анандраен. – Рудра, которого я вам представил, приехал вчера и, узнав от моего сына, зачем он мне понадобился, немедленно пустился на поиски, отправившись к развалинам Карли, чтобы попытаться найти следы тугов и… Но раз он здесь, пусть сам все расскажет.

– Охотно, – ответил вновь прибывший. – Меня уверяли, что Кишнайя и его банда покинули развалины, но странное дело – в окрестностях я не мог отыскать никаких следов, а между тем возле самих храмов были видны все признаки поспешного бегства. Мои повторные розыски вновь не дали никаких результатов, но чуть дальше я обнаружил следы отряда европейцев, состоявшего из двух женщин, одна из которых была очень молода, и двух мужчин, также сильно различавшихся между собой по возрасту.

– Ты их видел? – с живостью перебил Сердар.

– Нет, их следы остановились у развалин.

– Откуда же ты тогда знаешь…

– О, нет ничего проще! И ребенок бы догадался: следы шагов различаются в зависимости от возраста и пола. Европейцев сопровождали два туземца, они вышли из повозки перед самыми руинами, чтобы осмотреть их, ибо на песке остались следы колес и буйволиных копыт.

– О, неосторожные! Они сами отдали себя в руки этих негодяев!

– Не найдя следов у выхода, я, как и вы, подумал, что они попали в руки тугов, укрывшихся в подземельях, одно из которых тянется на семь-восемь лье, соединяясь с пещерами Эллоры. Этот ход был вырыт буддистами, скрывавшимися от преследования браминов.

Я решил провести в развалинах ночь, чтобы проверить мои предположения. Спрятавшись в одной из пещер у входа, я стал ждать. Едва село солнце, как подъехал английский офицер в сопровождении двух сипаев. Он слез с лошади, вошел в первое подземелье и свистнул три раза. Через несколько мгновений появился туг. После первых же слов офицера мне стало ясно, кто это.

– Ну, Кишнайя, – сказал офицер, – я сдержал слово.

Благодаря мне вас никто не будет беспокоить, и в этом году вы сможете спокойно совершить великую пуджу. Пришло время и тебе выполнить свое обещание и выдать мне по выбору Сердара или Нана-Сахиба, поскольку ты утверждал, что это в твоих силах.

Кишнайя ответил, что не может до окончания праздника покинуть подземелье, так как, по его словам, за ним следят Духи вод, но что потом он выдаст ему не Сердара, ибо тот схвачен на Цейлоне и, быть может, уже казнен, а…

– Сердар – это я! – перебил его Покоритель джунглей. Слова Рудры вернули ему некоторую надежду.

Рудра поклонился и продолжил свой рассказ.

– Как я уже сказал, Кишнайя не мог выдать ему Сердара, теперь я понимаю почему, но сказал, что Нана-Сахиб в его власти. Офицер, взглянув на него с презрением, ответил: «Ты все тот же, Кишнайя, но не пытайся обмануть меня. Если завтра вечером на заходе солнца Нана-Сахиб не будет в моих руках, я захвачу развалины с батальоном шотландцев, которым командую и который находится в полумиле отсюда, и сделаю это с одной целью – чтобы вы не могли бежать. Видишь, я принял меры предосторожности. Если ты не выдашь мне Нану, я прикажу всех вас перевешать на придорожных деревьях, не будь я Максвеллом, а уж я знаю в этом толк».

Итак, передо мной был знаменитый Максвелл, на чьих руках была кровь женщин и детей. Но продолжение разговора оказалось еще интереснее. «Ты понимаешь, – сказал он Кишнайе, – что меня всегда оправдают за то, что я повесил двести или триста мерзавцев, подобных тебе, тем более что ты похитил нашего полковника со всей его семьей».

– О, негодяй! – воскликнул Сердар.

– Часы его сочтены, – мрачно бросил Рама.

– Короче говоря, – продолжал Рудра, – Кишнайя, видя, что с офицером шутки плохи, дал ему все сведения, которыми располагал. Он указал ему долину, ведущую к пещерам, объяснив, что достаточно взорвать скалу у последнего баобаба, чтобы проникнуть внутрь. Он добавил, что солдатам необходимо запастись веревочными лестницами, чтобы спуститься вниз. Удовлетворенный, Максвелл попросил у него двух человек для осмотра местности, прежде чем предпринять окончательный штурм. Кишнайя пообещал ему сделать это сегодня. Я решил дождаться их, чтобы в нужный момент предупредить вас, ибо от сына Анандраена я знал, что его отец находится в Нухурмуре. Я спрятался в кустарниках, готовый в любую минуту тронуться в путь и опередить их. Остальное вы знаете.

– Рудра, – сказал Сердар, сильно волнуясь, – ты не представляешь, какую услугу ты оказал всем нам, и в особенности мне. Достаточно сказать тебе, что европейцы – пленники тугов – мои самые близкие родственники. Проси у меня любую награду, я заранее обещаю сделать все, что в моих силах.

– И в моих, – добавил принц.

– А, так это ваши родные! – воскликнул Рудра. – Прекрасно, нет ничего проще, чем спасти их…

– Неужели ты нашел способ проникнуть в развалины, не подвергая при этом их жизнь опасности?

– Нет ничего проще, – стоял на своем индус.

– Так-так, – вмешался Барбассон, которому пока не удалось вставить ни слова. – Какая скромность! Наш друг обещает нам совершить чудеса одним мановением руки и добиться успеха там, где такие стреляные воробьи, как люди Анандраена, потерпели неудачу. Да к тому же спокойненько заявляет, что нет ничего проще.

– В мире лишь только один Рудра, – с гордостью парировал индус.

– В таком случае умолкаю, – ответил ошарашенный Барбассон, – рот на замке, старина! Забираю назад мой комплимент.

– Посмотрим, что ты предлагаешь, – нетерпеливо сказал Сердар.

– Повторяю, это очень просто, – продолжал индус, пристально глядя на Барбассона (индусы плохо понимают шутки). – Вам надо прийти сегодня вечером к развалинам, хорошо вооружившись, и спрятаться там. Надеюсь, вы не дадите уйти Максвеллу и двум его сообщникам. Я свистну три раза, на свист явится Кишнайя, думая, что его зовет офицер. Мы схватим его и, приставив нож к горлу, заставим провести нас к пленникам, которых освободим без лишних слов.

Утопающий, вдруг почувствовавший руку спасателя, вряд ли испытал бы такую же радость, как Сердар. Глаза его наполнились слезами, и несколько мгновений он не мог выговорить ни слова. Как и все нервные люди, он был рабом пучка маленьких волокон, передающих ощущения мозгу и парализующих его, когда возбуждающие их эмоции слишком сильны. Но все поняли, что на сей раз это были слезы радости.

– Мой дорогой Анандраен, – сказал Покоритель джунглей, беря его за руки, – само небо внушило тебе мысль послать нам такого союзника.

– Черт побери! – с легкой ревностью воскликнул Барбассон. – Говорил же я вам, что эти поганые туги не ушли из развалин.

В этот момент вбежал запыхавшийся Сами.

– Хозяин, – сказал он Сердару, – я взобрался на самую верхушку баобаба и слышал их разговор. Англичанин сказал тугу: «Настоящая чертова дыра эта долина! Но ничего, мы удлиним лестницы». И он объяснил, что вместе с ним спустятся человек сто, а остальные расположатся со стороны озера, чтобы следить за входом, который им неизвестен.

– Хорошо, Сами, очень хорошо! Договаривай.

– Я не стал слушать дальше, а подумал, что надо срочно все сообщить вам, но если вы хотите, я могу туда вернуться.

– Не надо, дитя мое, – ответил Сердар, – нам уже достаточно известно. А теперь, господа, за оружие и постараемся не упустить их. Мы будем подстерегать их в пальмовом лесочке, он находится как раз у спуска в долину, и если только они не вынудят нас к более суровому обращению, мы доставим их в Нухурмур живыми и невредимыми. Надо, чтобы они смогли защищаться в тот день, когда им придется предстать перед нашим судом, который будет судить их по законам военного времени.

Сердар произнес эти слова с необычной для него, странной улыбкой. В его глазах, обычно таких добрых, появился стальной блеск, а на лицо легла печать ненависти и жестокости, не виданных прежде.

Когда маленький отряд покинул пещеры, направляясь к месту засады, Сердар заметил, что Рудра безоружен, и спросил, не забыл ли тот свой карабин.

– У меня его нет, – со вздохом ответил индус, – оружие белых стоит слишком дорого для нас, бедных туземцев.

– Сердар, позвольте мне подарить ему вот этот карабин, – сказал Барбассон, показывая индусу один из великолепных образчиков автоматического оружия, недавно изобретенного американцем Кольтом. – Он мой, и я прошу Рудру принять его в память о тех неоценимых услугах, которые он нам оказал.

– Это замечательно, Барбассон, но вы…

– Я оставляю себе карабин бедняги Барнетта, он мне будет напоминать о прекрасном друге, которого я потерял.

Получив столь бесценный для него подарок, индус принялся прыгать от радости, словно дитя. Никогда он и мечтать не смел о подобном оружии.

Друзьям недолго пришлось сидеть в засаде. Они расположились по трое с каждой стороны дороги, на расстоянии четырех метров друг от друга, так, чтобы полностью окружить Максвелла и обоих тугов и держать их под прицелом. Едва они успели занять места, как сверху до них донеслись голоса. Это Максвелл, спускаясь, излагал спутникам план на завтрашний день.

– Внимание! – сказал шепотом Сердар. И все исчезли за пальмами. Когда Максвелл и оба туга оказались в середине группы, вдруг по команде Барбассона все шесть карабинов опустились, образуя железный круг, готовый изрыгнуть огонь. И тут же на тропинку выступил Барбассон. Максвелл и его спутники остановились пораженные, настолько неожиданным оказалось для них нападение.

– Добрый день, джентльмены! – сказал провансалец, обращаясь к офицеру. – Рад видеть вас в моем государстве. Не надо пятиться… Вот так… Стойте на месте. Видите ли, эти жестяные трубочки, похожие на… органные, могут нечаянно выстрелить, и мне будет жаль вас.

Презренный Максвелл, который был столь же труслив, как и жесток, дрожал всем телом, словно лист на ветру, и был бледен, как летнее лондонское, солнце.

– Что, значит эта шутка? – пролепетал жалкий трус.

– Шутка, господин Максвелл? Как плохо вы знаете мой характер! Спросите-ка у джентльменов, которые дышат свежим воздухом там, за пальмами, шучу ли я когда-нибудь.

Услышав, что его назвали по имени, убийца принялся дрожать еще сильнее. Он почувствовал, что эта ловушка подстроена ради него, и понял, что погиб.

– Ну-ка, посмотрите мне в лицо, мой славный лорд, – продолжал Барбассон, – у меня оба глаза на месте? Ну же, отвечайте, милорд, не то я рассержусь.

Несчастный, ничего не понимая, клацая зубами от страха, ответил полузадушенным «да!».

– Замечательно! – торжествующе воскликнул Барбассон. – Вы видите, что я никогда не шучу, ибо всякий раз, как это со мной случается, я теряю глаз. – И с грубоватой простотой добавил: – Уже давно, дорогой друг, я горю желанием познакомиться с вами и поддержать это милое знакомство. Я слежу за вашими поступками и действиями. Когда вы уничтожили всех обитателей Чинсуры, я сказал себе: «Смотри-ка, он молодцом, мой маленький Максвелл. Поставьте перед ним две-три тысячи мужчин, женщин и детей, вы не успеете и рта раскрыть, как уж никого нет…» Когда мне рассказали о вашем подвиге в Лакхнау – двести женщин, утопленных в пруду вместе с детьми, – я воскликнул: «Ах, черт побери, что за славный малый этот Максвелл! Нашлись бы такие, кто, пожалуй, пожалел бы детей, а он – никогда! Не дай Бог, вырастут, в воду малышню!» Наконец, когда присутствующий здесь мой друг Рама-Модели – вон тот высокий, слева, посмотри на него хорошенько, вы потом поближе познакомитесь, – так вот когда он сообщил мне, что ты расстрелял его отца вместе с пятью-шестью сотнями других стариков, а также женщин и детей, я подумал: «Да я никогда не познакомлюсь с душкой Максвеллом! С милашкой Максвеллом! С дорогушей Максвеллом! Нет, Барбассон, ты непременно должен с ним познакомиться». Барбассон – это мое имя, Барбассон Мариус, законный и единственный сын Филибера-Петрюса Барбассона, родился в Марселе… Ну уж это, мой добрый Максвелл…

– Ради бога, короче, Барбассон, – сказал ему Сердар, – вы же видите, что этот трусливый мерзавец сейчас упадет в обморок, и нам придется его нести.

– Раз вы настаиваете, Сердар, так и быть, прекращаю. Но только для того, чтобы сделать вам приятное, – ответил провансалец. – Если б вы знали, какое удовольствие я испытываю, видя, что этот гнусный негодяй дрожит, как заяц… Так вот, Максвелл, миленький, стремясь познакомиться с тобой и надеясь на случайную встречу, я уговорил нескольких друзей сопровождать меня, чтобы вместе с ними просить тебя принять приглашение и посетить владения Мариуса Барбассона, повелителя Нухурмура и окрестных мест. Думаю, этот визит будет для тебя истинным наслаждением.

– Чего вы хотите от меня? – заикаясь, выговорил Максвелл, совершенно уничтоженный.

– Предложить тебе на несколько минут мое гостеприимство… О, это будет ненадолго, – сказал Барбассон с жестокой усмешкой. – Ты только рассчитаешься с Рамой и со мной как единственным наследником моего друга Барнетта, у него к тебе небольшой должок после того, как ты его ограбил и выгнал из его дворца в Ауде. Но это сущая безделица, кое-кого я пропущу вперед, у них дела поважней. Расположен ли ты дать мне руку? Пошли, мой славный лорд!

– Так нет же! Я за вами не пойду… По какому праву вы беспокоите английского офицера во время его прогулки? – отважился несчастный, призвав на помощь остатки сил.

– По какому праву, Максвелл, милый мой! По какому праву? Неблагодарный, и ты еще спрашиваешь? Разве ты не видишь, что в моей любви к тебе я не хочу, чтобы тебя пристрелили как собаку за то, что ты продал тугам своего полковника, на место которого ты метил, вместе со всей его семьей?

Тут Максвелл понял, что вилять бесполезно, и дал увести себя, словно быка на бойню.

– Эй, приятель, смелей! – сказал ему Барбассон, передавая англичанина Раме и Нариндре, взявшим его под руки. Затем провансалец указал Сердару на тугов:

– Полагаю, не стоит труда тащить это в Нухурмур, не так ли?

Сердар склонил голову в знак согласия. Два верных подручных Кишнайи, сказал Анандраен, они захватили Диану, Мэри, юного Эдуарда, благородного Лайонеля Кемпбелла… В сердце Сердара больше не было места жалости.

– Не беспокойтесь, мои ягнятки, – сказал им Барбассон, – все в порядке. – И взяв свой револьвер, выстрелил в первого. Второй туг прыжком вскочил на ноги.

– С лету! – крикнул Барбассон.

Раздался выстрел, и туг с раздробленной головой упал рядом с товарищем. Ударом ноги мрачный исполнитель божественного и людского правосудия – оба негодяя давно заслужили подобную кару – столкнул трупы в пропасть. Максвелл при виде такой скорой расправы потерял сознание. Из ручейка, протекавшего неподалеку, Барбассон зачерпнул в шляпу воды и брызнул ею капитану в лицо. Тот быстро пришел в себя.

– Ну, смелее, – сказал ему Барбассон, – это пустяки, немного водички. В пруду Лакхнау ее было куда больше. Не дрожи так, твоя очередь еще не пришла. Офицер Ее Величества заслуживает лучшей участи… К тому же нам надо слегка объясниться, за тобой есть кое-какой должок, о котором ты позабыл. Знаешь поговорку «счет дружбы не портит»? Ты же не захочешь покинуть нас, не рассчитавшись?

Маленький отряд пошел в Нухурмур.

– Итак, что нам с ним делать? – спросил Сердар. – Бесполезно разыгрывать перед этим мерзавцем, этим чудовищем в человеческом обличье комедию правосудия. Есть негодяи, которые находятся не только вне закона, но и вне гуманности. Я отказываюсь судить его. Стоит мне подумать, что это он предупредил Кишнайю о приезде моей сестры в Бомбей, об их поездке в Нухурмур, кровь закипает у меня в жилах, и я считаю, что смерть – слишком легкое наказание для этого изверга.

– Сердар, – ответил Рама-Модели, – однажды, у стен Хардвар-Сикри, две тысячи людей были уничтожены этим негодяем, и, пока он командовал расстрелом, слышны были крики младенцев на груди матерей. После четвертого залпа артиллерийской батареи все крики прекратились, но в первом ряду среди трупов вдруг поднялся старик, который был только ранен, умоляя пощадить его. Он один остался в живых. Среди солдат раздались возгласы: пощадить! пощадить! И этот человек, обернувшись, спросил: «Кто здесь осмеливается говорить о пощаде?» Вместе с ним была собака, дог, и он сказал собаке, показывая на старика: «Пиль! Том, пиль!» И собака прикончила несчастного. Этот старик, – голос Рамы от волнения и гнева зазвучал глухо, – этот старик был мой отец, Сердар. Отдайте мне этого человека!

– Он твой, – ответил Покоритель джунглей. – Ступай, я не стану мешать твоей мести. Отомсти за Чинсуру, Хардвар-Сикри и Лакхнау!

Повернувшись к своим спутникам, Сердар сказал:

– Друзья мои, через час зайдет солнце, отправимся же к развалинам Карли, разрушим пристанище бандитов, вернем жизнь и радость несчастным пленникам.

– Сердар, если я вам больше не нужен… – мрачно сказал Рама-Модели.

Сердар все понял. Какое-то мгновение он колебался, но быстро подавил в себе инстинктивный великодушный порыв. Что он мог ответить старому товарищу по борьбе, несчастью и изгнанию, с таким нетерпением жаждавшему отомстить за отца, за тысячи невинных жертв, умерших в самых страшных мучениях… За спиной Максвелла было море пролитой им крови. Сердар уступил, но, словно не желая брать на себя моральную ответственность, ответил:

– Я беру с собой Сами, поэтому оставайся в Нухурмуре.

Покоритель джунглей и его спутники ушли. В пещерах остались только Нана-Сахиб, уединившийся в своих апартаментах, и Рама-Модели со своим пленником. В Нухурмуре воцарилась мрачная, наводящая ужас тишина, снаружи не доносилось ни единого звука, то была тишина могильного склепа.

Максвелл, который было обрел некоторую уверенность, увидев, что его оставили наедине с индусом, сразу почувствовал гнетущее воздействие этого страшного одиночества. Он находился в узком помещении с каменными сводами, слабо освещенном светом коптящей лампы. Поставленная на пол, она отбрасывала на потолок причудливые тени, которые в ее мерцающем свете казались ожившими призраками мщения.

Усевшись на корточках в углу, Рама-Модели смотрел на него глазами хищника, ласкающего взором добычу, прежде чем ее растерзать. Он не торопился покончить с Максвеллом. Впереди у него были часы, даже дни, чтобы насладиться местью, к тому же он еще не знал, что сделает с этим человеком. Англичанин был в его власти, и пока ему было этого достаточно.

Он закурил трубку, окутавшись густым облаком дыма, и предался горячечным мечтаниям курильщиков гашиша. Он переводил взор с хрустального наргиле на пленника и обратно… Постепенно страх Максвелла перерос в безумный ужас. Он знал, что индийская конопля обладает страшным свойством фиксировать в мозгу курильщика занимающую его мысль, доводя ее до бреда, до психоза. Что сделает с ним индус в ту минуту, когда у него начнется период безумия? И тогда он позавидовал быстрой, безболезненной смерти своих спутников на вершине Нухурмура… Для него больше не было надежды. Как разжалобить человека, отца которого он затравил собакой? Побег был невозможен. Кругом безмолвные скалы, заглушающие крики и жалобы жертв. Да и кто бы мог его услышать, подоспеть ему на подмогу? Вступить с индусом в единоборство? Он и помыслить об этом не мог, тот был силен и крепок, за поясом у него висели револьвер и широкий индийский ятаган. Нет, следовало примириться со смертью! Но какую варварскую пытку придумает этот распаленный яростью, бешенством, уже не рассуждающий мозг?

По лицу несчастного струился обильный пот, и только инстинктивная боязнь вдруг прийти в себя во время чудовищных пыток удерживала его в сознании… Ах, если бы он мог вызвать гаев индуса, чтобы сразу получить смертельный удар! Следовало торопиться, через несколько мгновений палач перестанет его понимать. Глаза индуса сверкали странным блеском. Они то загорались, словно у дикого зверя, то взгляд его делался тупым и невыразительным. Едкий густой дым, пропитанный испарениями canabis indica, по-прежнему клубами окутывал курильщика… Рама-Модели вдруг странно рассмеялся, он, несомненно, уже видел свою жертву, корчащуюся в немыслимых мучениях, с губ его срывались слова: «Пиль, Том! Пиль, моя милая собака!» Нет, перед его глазами проходила смерть отца, этот вызванный гашишем мираж был так похож на реальность…