Текст книги "Покоритель джунглей"

Автор книги: Луи Жаколио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 41 страниц)

Глава VII
Франция в Индии и восстание сипаев. – План Сердара. – Распределение ролей. – На рейде Пондишери. – Прием. – Комическая ситуация. – Узнан! – Страшное поражение. – Попытка самоубийства. – Ложная телеграмма. – Торжественное отплытие.

Некогда весь Декан с населением в восемьдесят миллионов человек принадлежал французам, а на долю англичан в Индии приходился клочок земли. Ныне же в этой стране, еще с трепетом вспоминающей о подвигах Дюплекса, Ла Бурдонне, маркиза де Бюсси, Лалли-Толлендаля, франция владеет несколькими незначительными поселениями, греющимися на солнышке под отеческим покровительством ее флага. Это Пондишери, Карайккал и Янам на Коромандельском берегу, Махи на Малабарском берегу и несколько мелких поселков в Бенгалии. Но, по договорам 1815 года, мы не имеем права ни добывать там опиум и соль, ни восстанавливать укрепления в Пондишери, одним словом, мы – у англичан, и они дают нам это понять.

Во время великого восстания сипаев весь юг Индостана с волнением ждал сигнала Франции, чтобы примкнуть к восставшим. Жители Пондишери вступили в сговор со всеми свергнутыми раджами, которым англичане оставили лишь видимость власти, приставив к ним резидентов. Все было готово, достаточно было, чтобы губернатор сказал только одно слово – «вперед!», и восемьдесят миллионов человек ринулись бы в бой под лозунгом «Да здравствует Франция!». Через неделю в Индии не осталось бы ни одного англичанина.

Полк морской пехоты, который стоял в Пондишери, должен был полностью обеспечивать офицерским составом туземные армии. Высшие офицеры становились главнокомандующими, капитаны – бригадными генералами, лейтенанты и младшие лейтенанты – полковниками, унтер-офицеры – майорами, а рядовые – капитанами. Пусть не подумает читатель, что я повествую о вымышленном заговоре, он действительно существовал и не удался по самым ничтожным причинам.

Семь месяцев спустя после начала революции губернатор так и не подал сигнала, которого ждали с нетерпением. Господин де Рив де Нуармон был человеком несомненной доброты и честности, но отличался характером слабым и нерешительным. Он был не способен принять самостоятельное решение в подобном деле, ибо это был один из тех проектов, когда удача приносит славу, а в случае провала можно поплатиться головой. Надо было действовать смело и решительно, не рассчитывая на одобрение и поддержку, а в случае успеха поставить всех перед свершившимся фактом.

Было совершенно ясно, что французский губернатор, который встал бы во главе восстания в Декане и сумел бы изгнать из Индии англичан в тот момент, когда они, обессиленные Крымской войной, были не в состоянии собрать две тысячи солдат, чтобы послать их в Индию, получил бы полную поддержку общественного мнения, что правительство вынуждено было бы одобрить его действия и встать на его сторону. Но прежде следовало добиться успеха, а для этого надо было броситься в драку без разрешения – да что я! – несмотря на запрет своего правительства.

Г-н де Рив де Нуармон не годился для подобной роли, тогда как человек более энергичный на его месте не колебался бы.

Между тем одно событие, по видимости незначительное, но на самом деле имевшее глубокий смысл, могло бы показать ему всю важность его возможных действий и то, как они были бы восприняты в высоких сферах в случае успеха.

Почтенный г-н де Рив после того, как раджи и другие влиятельные лица обратились к нему за разрешением восстать во имя Франции, немедленно снесся с Парижем, прибавив от себя, что был бы счастлив дать согласие на то, о чем просили его раджи при единодушной поддержке всех индусов, ибо Франции никогда больше не представится столь блестящая возможность отомстить англичанам.

После подобной депеши, если бы правительство хотело предотвратить всякий конфликт, оно немедленно отозвало бы губернатора, выразив ему откровенное недовольство. Но г-н де Рив де Нуармон не только не был отозван, но и не услышал ни единого слова порицания. Дело ограничилось тем, что он получил официальное письмо, где его информировали о том, что запросу его не может быть дан ход, ибо оба государства находятся в состоянии мира. Ему напомнили, что, будучи союзниками, они вместе проливали кровь в Крымской войне.

Человек решительный немедленно понял бы, что это послание значило следующее: «Вы делаете нам официальный запрос, и мы вам отвечаем официально. Если же вам удастся вернуть нам Индию так, чтобы не вмешивать нас в это дело, мы будем счастливы».

Но, повторяю, г-н де Нуармон не был решительным человеком. Он понял ответ буквально, не сумев ничего прочесть между строк, на чем и успокоился. Не помогли и мольбы французов из Пондишери, которые не понимали, почему надо колебаться, когда речь идет о том, чтобы вернуть то, что у нас отняли.

Из стечения этих обстоятельств и родился план Сердара, план, великолепно задуманный, который провалился в самый последний момент по чистейшей случайности. Существовал один шанс из ста тысяч, из миллиона, что Сердар потерпит неудачу, и надо же было случиться, что именно этот роковой шанс и сыграл в пользу англичан. В лотерее непредвиденных обстоятельств они вытащили счастливый билет, хотя Сердар продумал все до мелочей, не оставив места неожиданностям.

Настало время рассказать об этом дерзком проекте, осуществление которого наш герой начнет через несколько часов.

Сердар верно разгадал тайный смысл письма, о котором мы говорили выше. Содержание депеши стало ему известно благодаря его многочисленным связям. Он увидел в нем скрытое поощрение и, убедившись, что г-н де Нуармон сидел сложа руки, решил за неимением лучшего занять его место на сутки и осуществить то, на что не решался боязливый губернатор.

Он написал в Париж бывшему консулу, яро ненавидевшему англичан, и тот, придя в восторг от замысла своего друга, немедленно выслал ему все необходимое для успеха задуманного предприятия.

Благодаря связям в военно-морском министерстве он сумел незаметно раздобыть бланк указа о назначении со всеми печатями, который оставалось только заполнить и вписать туда имя его обладателя. Имея на руках официальный документ, где было указано вымышленное имя, Сердар мог сыграть свою роль. Для этого требовалась только отвага, которой ему было не занимать. Он заказал у ловкого портного-мусульманина два французских Генеральских мундира, один – дивизионного генерала – для себя, другой – бригадного генерала артиллерии – для Барнетта, которому отводилась роль его адъютанта.

Теперь нам становится ясно, сколь важной была для Сердара поездка на Цейлон, ибо французский пакетбот должен был доставить необходимое снаряжение на адрес Рама-Модели. В Индии он был напрочь лишен подобной возможности. Все порты находились в руках англичан, и с момента восстания письма, адресованные кому-либо, кроме всем известных английских подданных, вскрывались по приказу вице-короля Калькутты и лишь после этого попадали по назначению. Не могло быть и речи о том, чтобы отправить их в Пондишери, так как малейшая неосторожность грозила провалом заговора.

Сердар был сильно взволнован в тот вечер, когда «Диана» подошла к Пондишери. Он дал приказ Барбассону бросить якорь за Колеронской банкой, чтобы провести там ночь. Сердар хотел сойти на берег днем, чтобы энтузиазм местного и французского населения, который, несомненно, вызовет его прибытие, не позволил слишком придирчиво копаться в его бумагах.

Уже несколько дней как его эмиссары были посланы на юг к главным раджам, чтобы пригласить их прибыть в Пондишери в определенный день. Раджам дали понять, что примерно в это время из Франции будут получены важные новости, которые совершенно изменят положение вещей и удовлетворят чаяния индусов.

В последний момент Сердар подумал, что рискует оттолкнуть от себя Шейх-Тоффеля-Барбассона, если оставит его в полном неведении относительно происходящего. К тому же в данный момент опасаться измены больше не приходилось. Даже если бы капитан «Дианы» был способен выдать секрет англичанам, у него не хватило бы времени ни задумать предательство, ни осуществить его. Мы должны сказать, что главный представитель ветви Барбассонов – Данеан не был способен на подобную низость. Он обладал всеми достоинствами и недостатками уроженца Марселя, но никогда не запятнал бы себя предательством, он любил свою страну так же, как ненавидел англичан. То, как он вел себя в этом отчаянном предприятии, доказывает, что на него можно было положиться при любых обстоятельствах.

Ночью, после окончания ужина, Сердар попросил Барбассона остаться в гостиной для важного разговора.

– С вашего позволения, капитан, только взгляну, что делается на палубе, – ответил Барбассон. – Наступила ночь, и я должен сам убедиться в том, что сигнальные огни зажжены, чтобы избежать столкновения. Я не слишком-то доверяю моим ласкарам: как горячих лошадей, их надо держать в узде.

Те, кого Барбассон называл своими ласкарами, составляли экипаж из пятнадцать человек самых разных национальностей. Суровый моряк справлялся с ними с помощью веревки, призвав на помощь добрые принципы, привитые ему Барбассоном-отцом. Экипаж «Дианы» был сборищем пиратов и жутких негодяев, подобранных на берегах Аравийского полуострова; среди них были арабы, негры из Массауа, малайцы с Явы, два-три малабарца, один китаец, все настоящие висельники, которых Барбассон колотил при малейшей оплошности, приговаривая при этом: «Так вам и надо».

Оба механика были американцами – когда они не находились при исполнении служебных обязанностей, то всегда были пьяны.

Как мы видим, команда была отборная. Барбассон не захотел иметь помощника, считая, что по горячности характера не сможет столковаться с другим офицером.

Обойдя корабль, крича и бранясь, как извозчик, – после еды для него это было потребностью, он утверждал, что ругань помогает пищеварению, – раздавая направо и налево тумаки и пинки, Барбассон заявил, что полностью доволен состоянием дел на борту, и спустился к Сердару.

– Мой капитан, я целиком в вашем распоряжении, сигнальные огни сияют как звезды, машины выключены, но находятся под давлением. Под хмельком только один американец, на палубе вы не найдете ни соринки, образцовый корабль, чего уж там!

Он налил себе большую рюмку коньяка и сел. По привычке индусы сидели на корточках на циновках, покрывавших пол гостиной. Барнетт со знанием дела состряпал себе грог с ромом, который он предпочитал любому ликеру. Перед Сердаром стоял стакан с чистой водой – он никогда не пил ничего другого.

В любой мужской компании обратите внимание на того, кто пьет воду, это всегда знак превосходства. Любители выпить в меньшей степени ищут вкусовых ощущений. От воды можно получить такое же удовольствие, как от любого другого напитка, алкоголь нужен им как искусственный возбудитель мозга, как стимулятор идей, придающий их интеллектуальной деятельности ту остроту, на которую без алкоголя они не способны. Тот, кто пьет воду, не испытывает в этом нужды, его мозг функционирует без помощи извне. Наполеон пил только воду, подкрашенную вином. Бисмарк пьет как сапожник. Первый был великим человеком и не нуждался ни в каких возбуждающих средствах; второму, чтобы побудить себя к умственной деятельности, необходим алкоголь. Любитель алкоголя часто просто пьяница; тот, кто пьет воду, всегда что-то из себя представляет.

Когда Сердар со свойственными ему быстротой и ясностью изложил свой план, капитан «Дианы» сильно стукнул кулаком по столу, сопроводив сей жест излюбленным ругательством, ругательством особым, можно сказать, фамильным:

– Черт побери барбосов Барбассонов! – как говаривал мой почтенный отец. Вот мысль, достойная Цезаря, который, как вы знаете, был почти что провансальцем… На сей раз англичане попались! Ах, мерзавцы, мы отплатим им той же монетой и вернем себе награбленное…

Потом, все более и более возбуждаясь, он воскликнул:

– Ах, капитан, я должен вас обнять. Клянусь честью, никогда еще я никого не обнимал с таким восторгом!

И огромный Барбассон поспешил в объятия Сердара, который любезно принял эти чисто южные изъявления энтузиазма.

«Я плохо думал о нем», – сказал себе Сердар, обнимая Барбассона.

Барнетт тоже был полон воодушевления, но у него оно никогда не проявлялось явно, и когда он бывал особенно возбужден, то молчал как рыба. В голове генерала совершалось такое коловращение мыслей, они мчались друг за другом в таком беспорядке, что бравому генералу никак не удавалось выхватить из этого круговорота и выразить хотя бы одну из них.

– Теперь, господа, послушайте меня, – сказал, Сердар. – Нам надо распределить роли. Завтра около десяти утра мы снимемся со стоянки. Вы, Шейх-Тоффель, проведете корабль к Пондишери, как можно ближе к берегу, поскольку рейд там открытый. Затем с помощью разноцветных флажков вы смело выбрасываете сигнал: «Прибыл новый губернатор Пондишери в сопровождении генерала артиллерии». Посмотрим, какой это произведет эффект.

Согласно существующим правилам, нынешний губернатор должен встретить преемника, и нам станет ясно, удалась ли наша комедия. Все говорит за то, что мы добьемся успеха, и через сутки французская территория и весь Декан будут охвачены огнем восстания. Тогда мы с Барнеттом отправимся создавать индийские армии, один из нас пойдет на Калькутту, другой – на Мадрас, в то время как осаду Бомбея поведет полковник, ныне командующий французскими войсками в Пондишери, которого мы произведем в генералы.

В тот же вечер «Диана» поднимет якорь и доставит в Пуант-де-Галль г-на де Рив де Нуармона со всей семьей, чтобы он мог сесть на пакетбот, идущий из Китая в Суэц и заходящий на Цейлон. Выполнив эту важную миссию, вы, Барбассон, тут же возвращаетесь в Пондишери и принимаете в наше отсутствие командование гарнизоном.

Что касается тебя, мой дорогой Барнетт, не забудь, что вплоть до конца нашей операции ты не должен произносить ни единого слова в присутствии французских властей, так как из-за твоего чудовищного американского акцента нас немедленно заподозрят в мошенничестве, а от подозрения до уверенности – один шаг. Хоть и говорят – далеко от чаши до уст, вспомните, что в девяносто девяти случаях из ста чаша приближается к устам не напрасно.

– Не беспокойтесь, капитан, генерал не заговорит. Я буду рядом с ним и, клянусь Барбассонами, в случае чего впихну ему слова обратно в глотку. Если вдруг ему зададут какой-нибудь вопрос, я скажу, что он оглох при осаде Севастополя, и отвечу вместо него.

– Идея неплоха, к тому же терпеть нашему другу придется недолго.

Что до наших друзей-индусов, то они нарядятся в красивые одежды, которые я для них припас, и сойдут у населения Пондишери за богатых вельмож с Малабарского берега, которые сопровождали нас на Цейлон, чтобы оказать нам честь. Наше прибытие на шхуне легко объяснимо: по течению обстоятельств мы не успели на французский пакетбот, сели на английский корабль, идущий из Индокитая, и поскольку на Цейлоне нам пришлось бы ждать три недели возвращения «Эриманты», мы зафрахтовали судно славного капитана Барбассона, которое случайно находилось в Пуант-де-Галль, и оно доставило нас по назначению. Я полагаю, что мы все предусмотрели, и теперь можем идти отдыхать, чтобы завтра сыграть надлежащим образом наши роли в этой сложной решающей игре. После того, что произошло, думаю, нынешний губернатор отнесется к своей замене без особого удивления.

С этими словами заговорщики расстались, а Сердар, который, говоря об отдыхе, имел в виду других, поднялся на палубу и, облокотившись о планшир, погрузился в долгие размышления. Накануне сражения он не мог спать.

На следующий день все шло точно по намеченному плану. В десять часов «Диана» снялась с якоря и отправилась в путь. В одиннадцать она была на рейде Пондишери, остановилась, подняла французский флаг и выстрелила из пушки. Затем она дала залп из одиннадцати выстрелов, который тут же привел весь город в движение. Кому же отдавали подобные почести?

Едва прозвучал последний выстрел – а Барбассон постарался, чтобы салют длился несколько минут, – как весь город высыпал на бульвар Шаброля, горя нетерпением узнать, что же происходит. Тогда на большую мачту взлетели флажки, составившие уже известную нам фразу: «Новый губернатор Пондишери…» и так далее.

Еще не был поднят последний флажок, как начальник порта, которого можно было узнать по костюму – «Диана» стояла всего в трехстах метрах от берега, – со всех ног бросился к губернаторскому особняку.

Толпа росла с такой быстротой, что вскоре всякое движение в ней стало невозможно. Европейцы мешались там с туземцами в разноцветных одеждах, одни сверкали серебром и золотом, другие – драгоценными камнями, блиставшими на солнце.

Не прошло и четверти часа, как появился губернатор в парадном мундире. Он сидел в открытой коляске, запряженной двумя лошадьми, в сопровождении адъютантов, казначея и генерального прокурора.

Все они сели в большую корабельную шлюпку с двадцатью четырьмя гребцами, и единственная пушка порта, служившая для подачи сигналов, загрохотала, в свою очередь приветствуя нового губернатора. Шлюпка легко миновала мель, море было спокойно и такого же лазурного цвета, как и отражавшийся в нем небесный свод.

Сердар, одетый в генеральский мундир, в сопровождений Барнетта, с гордостью напялившего на себя такое же одеяние, стоя у выхода на наружный трап, встречал своего предшественника.

Шлюпка, направляемая мощными и умелыми ударами весел, на которых сидели маку а, летела по волнам и через шесть минут подошла к «Диане», с борта которой была спущена великолепная медная лестница.

Г-н де Нуармон легко поднялся по ступенькам в сопровождении своей свиты, в то время как Сердар спустился на несколько ступенек вниз, чтобы встретить его. Двое мужчин прежде всего обменялись рукопожатиями.

– Де Лавуенан, дивизионный генерал. Простите, что представляюсь сам, – сказал Сердар, – но вы мне не дали времени послать вам мою визитную карточку.

– Добро пожаловать в Пондишери, мой дорогой генерал. Я спешил пожать вашу руку и заверить вас, что для меня ваш приезд – истинное удовольствие. Я ждал этого события, последняя почта, которую я получил пять-шесть дней тому назад, укрепила мое предчувствие, и я очень рад вам. Мое положение здесь начинает становиться крайне затруднительным, и я каждую минуту опасаюсь какого-нибудь необдуманного поступка, который окажется роковым.

– Я знаю, господин губернатор. Министр долго беседовал со мной о сложившейся ситуации. Положение весьма щекотливо, и было решено, что профессионалу, возможно, легче будет справиться с делом и успокоить нетерпеливых.

Они вошли в гостиную, продолжая беседовать, в то время как их свита осталась на палубе.

– Я не разделяю вашего мнения, мой дорогой генерал, и если бы министерство – не ищите в моих словах никакого личного намека – хотело сделать взрыв неминуемым, оно не смогло бы придумать ничего лучшего, как заменить меня военным. Все, как и я, будут думать, что тем самым оно хочет поощрить восстание в Декане. Но у вас есть секретные инструкции, и вы должны знать лучше меня, каковы намерения правительства.

– Не стану скрывать их от вас, мой дорогой губернатор, – ответил Сердар, который принял внезапное решение нанести решающий удар. – Когда я говорил о том, чтобы успокоить нетерпеливых, я имел в виду удовлетворение их просьбы: у меня есть приказ сегодня же обратиться с воззванием, призывающим к оружию весь юг Индии.

– Но это война с Англией?

– Правительство решилось на нее. Как вы хорошо сказали в вашем последнем донесении, которое я внимательно прочел, никогда больше у нас не будет подобной возможности восстановить в Индии наши позиции, утраченные только из-за предательства англичан.

– Замысел дерзкий, но он удастся, так как на нашей стороне все свергнутые раджи. Словом, генерал, я вас поздравляю, вам доверили прекрасную миссию, и знайте, что я отношусь к этому без всякой зависти. Не будучи военным, я не смог бы провести подобную кампанию, поэтому я спешу передать вам полномочия и покинуть страну, ибо, как только будет объявлена война, английские крейсеры станут гоняться за нашими пакетботами, и вернуться во Францию будет нелегко. Французский пароход, идущий из Индокитая, прибывает в Пуант-де-Галль через сорок восемь часов, и я уеду сегодня же вечером, если шхуна, на которой вы прибыли, согласна взять меня с семьей. О разворачивающихся событиях еще будет неизвестно, поэтому по прибытии в Красное море, а путь туда займет у нас дней десять, мы сумеем беспрепятственно добраться до Египта, а уж там, даже если придется двигаться через Сирию, я уверен, что вернусь во Францию, не попав в руки англичан.

– Хозяин этой шхуны будет счастлив отвезти вас, могу в этом заверить.

– Так поспешим спуститься на берег, генерал. То, о чем вы сказали мне, настолько серьезно, что я не могу терять ни минуты, если не хочу застрять в Пондишери как частное лицо на все время войны между Францией и Англией. Признаюсь вам, что здоровье мое, сильно подорванное здешним климатом, нуждается в воздухе родины.

Во время этого разговора на палубе разворачивалась прелюбопытнейшая сцена.

Казначей счел долгом вежливости завязать разговор с генералом артиллерии из свиты нового губернатора. Поэтому он подошел к Барнетту, который со своей большой круглой головой, торчащей прямо из плеч, затянутый в мундир, перепоясанный ремнями, был похож на дога.

– Ну, генерал, – сказал он, – не страдали ли вы морской болезнью?

– Хм, хм! – промычал Барнетт, вспомнив о запрете Сердара.

Но Барбассон был начеку, он быстро подошел к казначею и обратился к нему с изысканностью и изяществом:

– Знаете, вы можете без опаски палить рядом с ним из пушки, дружище глух как тетерев.

Группа молодых офицеров и адъютантов, оставшихся на борту, с невероятным трудом сохраняла серьезный вид. Но поскольку они не уезжали вместе со старым губернатором, а прибывший генерал произвел на них впечатление человека с тяжелым характером, им удалось сдержаться.

Возвращение обоих губернаторов на палубу избавило их от этой муки, ибо Барнетт для придания себе пущей важности яростно вращал глазами, свирепо поглядывая на подчиненных, застывших от почтения на месте. Высадка произошла благополучно, и кортеж направился к особняку губернатора, где началось официальное представление, поскольку новый губернатор заявил, что не устал и не нуждается в отдыхе.

Депутация всех раджей юга прибыла, чтобы поздравить его с приездом, и заявила о своей преданности и готовности служить Франции.

– Благодарю вас от имени моей страны, – твердо ответил Сердар. – Очень скоро понадобится не только ваша преданность, но и ваше мужество: близится час освобождения Индии.

При этих словах трепет охватил присутствующих, и из груди всех внезапно вырвался крик: «Да здравствует Франция!»

– Смерть англичанам! – крикнул офицер-туземец из охраны дворца.

Казалось, что все только и ждали сигнала, так как призыв этот был повторен с таким взрывом энтузиазма, что его услышали снаружи. Десять тысяч человек на площади, в аллеях, на бульваре закричали: «Смерть англичанам!», и немедленно по всему городу распространился слух, что объявлена война.

Момент был полон величия: присутствующие раджи, офицеры вытащили шпаги и, потрясая ими перед обоими губернаторами, поклялись умереть за независимость Индии и славу родины.

Сердце Сердара билось так, словно готово было выскочить из груди: наконец-то настал момент, к которому он так стремился, его план удался благодаря его отваге, он был хозяином Пондишери, ему подчинялся полк морской пехоты, командиры которого во главе с бравым полковником де Лурдонексом были только что ему представлены… В этот торжественный час им овладело столь сильное волнение, что он был на грани обморока. Мысленно он уже представлял, как трехцветный флаг, флаг Франции, ради которого он десятки раз рисковал жизнью, победно реет над всем Индостаном. Он один отомстил за героев, павших жертвой английского золота, от Дюплекса до Лалли, которые умерли, кто в Бастилии, кто на эшафоте, за то, что, подобно ему, слишком любили родину.

Увы! Бедный Сердар, торжество его будет недолгим: он не заметил, что, когда ему представляли полковника де Лурдонекса, тот не смог сдержать сильнейшего изумления, которое еще более возросло, когда офицер бросил взгляд на Барнетта, переодетого артиллерийским генералом. После того как представление закончилось, полковник поспешил на просторную веранду особняка, чтобы спокойно поразмыслить над тем, что он увидел и что ему приказывала честь офицера.

Дело в том, что полковник прибыл из Франции на «Эриманте» пять дней назад и находился в Пуант-де-Галль, где корабль делал остановку как раз в тот день, когда Покорителю джунглей и его товарищам был вынесен приговор, то есть в день их побега.

Он слышал о подвигах Сердара в борьбе против англичан и, воодушевившись этими рассказами, сошел на берег, чтобы посмотреть на героя, питая вместе с тем тайную надежду помочь ему бежать, если благоприятно сложатся обстоятельства.

Поэтому он находился на пути Сердара, Барнетта и Нариндры, когда они шли к месту казни, и мог как следует разглядеть их. Вообразите же себе его изумление, когда он очутился перед героем индийского восстания, облаченным в форму французского генерала и играющим роль нового губернатора Пондишери. Сначала он подумал о случайном сходстве, которое вполне возможно, но почти в ту же минуту он узнал Барнетта, а затем и Нариндру, и у него отпали малейшие сомнения.

Полковник понял, какие патриотические мотивы руководили этими людьми, но он не мог позволить им сыграть затеянную игру до конца. Он здраво рассудил, что не этим искателям приключений принадлежало право втянуть Францию в авантюру, к которой правительство было вовсе не готово. Учитывая тяжелые последствия, которые подобное событие непременно вызвало бы в Европе, он, французский полковник, должен был сделать то, что ему диктовали долг и честь.

Он решил тем не менее не торопить события и не устраивать скандала. Он знал, что полк подчиняется только ему и в случае необходимости он всегда сможет применить силу.

В этот момент Барнетт, задыхавшийся в своем костюме, вышел на веранду подышать. Офицер поспешил воспользоваться случаем, чтобы рассеять свои сомнения – в общем-то у него их не было, но ему хотелось добавить последнюю улику к уже имевшимся.

Он быстро подошел к Барнетту и сказал:

– В гостиных слишком жарко, не правда ли, мой генерал?

Барнетт, смущенный, хотел бы ответить, поболтать немного. Вынужденная немота начала угнетать его, но он понимал, что со своим чудовищным акцентом ему никак не удалось бы выдать себя за французского генерала, тем более перед офицером. Поэтому, вспомнив о причине своей псевдоглухоты, названной Барбассоном казначею, он показал полковнику на свои уши, давая ему понять, что не слышит его.

Но де Лурдонекса нелегко было поймать на эту удочку, и он заметил, смеясь:

– Держу пари, генерал, как бы здесь ни было жарко, в Пуант-де-Галль вам было жарче, когда с веревкой на шее вы шли вместе с вашими товарищами к виселице.

Когда Барнетт услышал эти слова, его чуть не хватил удар, в течение нескольких секунд он не мог выдавить из себя ни слова. Горло у него пересохло, язык не повиновался.

Когда к нему вернулись силы, он пробормотал в ответ:

– Что вы хотите этим сказать, полковник? Виселица… веревка на шее… Я не понимаю.

– Смотрите-ка, вы внезапно обрели слух, и я думаю, мы сговоримся. Вы прошли мимо меня, идя на эшафот. Покоритель джунглей, вы и туземец. Так вот, я узнал вас всех троих. Вы прекрасно понимаете, что не сможете меня провести, а я не могу позволить вам продолжать эту комедию.

– Да черт меня побери, если вы думаете, что она меня забавляет!

– Слава Богу, вы не опускаетесь до лжи.

– Мне в сотни раз приятнее носить мой костюм охотника, чем эту чертову шерстяную кольчугу, в которой я задыхаюсь, и, клянусь честью, раз уж вы открыли наш секрет, я быстренько предупрежу моего друга, и мы улизнем не попрощавшись… А все же вам лучше было бы промолчать, вы бы отдали Индию Франции, и никто бы вас не обвинил в том, что вы замешаны в этом обмане.

– Возможно, вы и правы, но мне, вероятно, пришлось бы выступить с моим полком, признайтесь, что это меняет дело. Ответственность, которую я вынужден был бы взять на себя, не позволяет мне молчать… Идите предупредите вашего друга, я не хочу его видеть, я слишком восхищаюсь силой его характера и героическими действиями в Индии, чтобы хладнокровно разбить его иллюзии. Скажите ему, что я даю ему время до десяти часов сегодняшнего вечера, чтобы покинуть французскую территорию. По истечении этого срока я вынужден буду рассказать губернатору о невероятной комедии, жертвой которой он чуть не стал. Прощайте! Это мое последнее слово. Самое главное, скажите ему, что я им восхищаюсь.

Барнетт поспешно нацарапал на листке из записной книжки: «Найди предлог, чтобы закончить как можно быстрее эту бесполезную комедию. Мы разоблачены. Выйди ко мне, я тебе все расскажу».

Через пять минут испуганный Сердар выбежал на веранду.

– Что случилось? – спросил он в страшном волнении.

– Случилось то, что полковник морской пехоты, которого тебе представляли, был в Пуант-де-Галль в день нашего побега, и он узнал нас.

– Какое роковое стечение обстоятельств!

– Так вот, ты понимаешь, у человека может быть двойник, но три двойника – это уже слишком.

– И ты не пытался отрицать?

– Отрицать? По-моему, ты сходишь с ума, надо было нас с Нариндрой оставить на борту, и тогда все шло бы как по писаному. Но мы втроем здесь, когда всего пять дней тому назад нас видели вместе да еще при обстоятельствах, когда лица запоминаются надолго.

– Послушай, Барнетт, я решился на все. Потерпеть неудачу у самой цели, нет, это невозможно, от этого я сойду с ума. Все поверили в мою миссию, я арестую полковника на основании якобы полученного мною секретного приказа, и…

– Нет, ты не сходишь с ума, ты уже сумасшедший! А кто выполнит твой приказ?

– Верно, – обескураженно заметил Сердар, – ты тысячу раз прав, но видеть, как в одно мгновение рушатся мечты, надежды отомстить за мою страну! О Барнетт, я проклят, не знаю, что удерживает меня от того, чтобы покончить с жизнью…

Сердар выхватил револьвер, и рука его поднялась к виску.

Барнетт вскрикнул, бросился к нему и вырвал из его рук смертоносное оружие. Помедли он еще секунду, и несчастного Сердара не стало бы.

– Что нам теперь делать? Как выйти из этого тупика, чтобы не стать посмешищем?

– Хочешь совет?

– Умоляю о нем.

– Полковник – один из твоих поклонников, лишь долг не позволяет ему принять участие в заговоре. Но он предоставляет тебе возможность с честью выйти из создавшегося положения и дает нам время до десяти часов вечера. Знаешь, что тебе надо делать? Продолжай разыгрывать из себя губернатора, а ночью смоемся без лишнего шума, я предупрежу Шейх-Тоффеля, чтобы он держал «Диану» под парами.