Текст книги "Покоритель джунглей"

Автор книги: Луи Жаколио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 41 страниц)

– All is well that ends well, господин адмирал.

– Я ничего не понимаю в твоей тарабарщине.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – улыбаясь, перевел Сердар.

– Вот видишь, это значит, что я всегда с тобой согласен.

– Черт побери, лучше не скажешь! Если б ты еще говорил по-провансальски, то был бы самым умным из всех американцев! Подхожу к моей мысли.

Разговор, носивший столь серьезный характер, когда говорил Сердар, постепенно принимал комический оборот, несмотря на важность обсуждаемых проблем. Это случалось всякий раз, когда потомок фокейцев брал слово.

– Мы слушаем вас, Барбассон, – перебил его Сердар с легким нетерпением.

– Так вот что пришло мне в голову. Вы сами сказали, Сердар, что открыть наше убежище можно только случайно. Так вот я думаю, что мы напрасно привели сюда вечером тота-ведду, он может удрать, а мы за это здорово поплатимся. Иными словами, надо задержать этого дикаря в Нухурмуре до тех пор, пока мы сами будем здесь.

– Как! Вы не знаете, что он бежал? Да, верно, вы спали, и при его побеге присутствовали только мы с Рамой. Безусловно, из жалости и сострадания мы допустили небольшую оплошность, но поправить уже ничего нельзя.

– О каком тота-ведде вы говорите? – живо спросил Нариндра.

Сердар, чтобы удовлетворить любопытство маратха, коротко поведал ему вчерашнюю историю. По мере того как Сердар продолжал свой рассказ, Нариндра выказывал признаки сильнейшего волнения. Бронзовый цвет его лица постепенно принял мертвенно-бледный оттенок, на лбу выступили крупные капли пота.

Увлеченный рассказом, Сердар ничего не замечал, а другие участники этой немой сцены были настолько поражены внезапной переменой в маратхе, что не осмеливались вмешаться, полагая, что Покоритель джунглей сам видит, что происходит.

Вдруг Сердар, подняв глаза на маратха, воскликнул с горестным удивлением:

– Во имя неба, Нариндра, что с тобой?

– Мы пропали, – пробормотал несчастный, едва держась на ногах, так велико и внезапно было пережитое им потрясение. – Сигнал, который я подал вам с берега…

– И что же? Успокойся и говори.

– Я услышал шум в кустах, росших вдоль озера… Я спрятался, предварительно крикнув два раза, как макака, чтобы предупредить вас на случай неприятности. Через пять минут мимо меня прошел факир, которого я хорошо знаю, это друг Кишнайи. Своей чудовищной худобой он действительно так похож на тота-ведду, что немудрено ошибиться. За ним шли две ручные пантеры, которых он показывает в деревнях. Они весело прыгали вокруг него, а он говорил им: «Тише, Нера! Тише, Сита! Поспешим, мои хорошие, мы сегодня славно поработали…» И они продолжили свой путь по направлению к равнине.

Нариндра, к которому постепенно вернулось его хладнокровие, в конце концов благополучно закончил свое повествование:

– Обмануты! Мы обмануты этим гнусным мерзавцем Кишнайей! Он один мог задумать, подготовить и осуществить такой ловкий маневр.

– Нам остается только уносить ноги из Нухурмура! Смотри-ка, папаша Барбассон опять выплыл на поверхность. Берегись веревки, мой бедный Барнетт! – жалобно сказал марселец. Молодец шутил бы, пожалуй, даже на эшафоте.

– Пока еще нет! – воскликнул Сердар, ударив себя по лбу. – Напротив, я думаю, что мы спасены. Послушайте меня. Есть бесспорный, на мой взгляд, факт, что мнимый тота-ведда был подослан Кишнайей. Вы знаете, что эти люди за несколько су наносят себе страшные раны, калечат себя перед статуями богов и бросаются под колеса колесницы, на которой в дни больших празднеств возят статуи Шивы или Вишну, короче говоря, они относятся к жизни и страданиям с полным презрением. Не останавливаясь на таких неясных моментах, как появление двух пантер по зову хозяина, – возможно, здесь сыграл свою роль тот самый случай, о котором сегодня мы так много говорили, – обратим внимание на то, что факир не знает и не сможет показать вход в пещеры со стороны озера. К счастью, я завязывал ему глаза, могу поручиться, что он ничего не видел. Уверяю вас, Кишнайя и туги никогда не осмелятся спуститься в долину, чтобы застать нас врасплох, они слишком хорошо знают силу наших карабинов. Шотландцы, если им прикажут, конечно, могут это сделать с помощью приставных лестниц, но вождь душителей захочет, чтобы честь поимки принадлежала ему, и не станет делиться с ними своим открытием…

– Клянусь бородой всех Барбассонов, – воскликнул провансалец, – Сердар, вам нет равных. Я вижу, к чему вы клоните. Мы, уроженцы юга, все схватываем с полуслова.

– Мне было бы любопытно узнать…

– О чем я догадался?

– Вот именно. Если вы угадали, бьюсь об заклад, что наши предсказания осуществятся.

– Ну что же, нет ничего проще, чем продолжить ход ваших мыслей. Кишнайя, решив, что спуск через долину ему не подходит, начнет упрекать факира за то, что он не остался с нами подольше и не выведал секрет таинственного входа, через который его ввели с закрытыми глазами. Поэтому вполне возможно, что у мнимого тота-ведды хватит наглости вернуться. Он сделает вид, что просто пошел прогуляться со своими пантерами. Я даже уверен, что все так и будет. Если только Кишнайя не дурак, он не упустит неожиданный шанс, давший возможность его шпиону проникнуть в пещеры, поэтому, как вы верно заметили, Сердар, мы спасены, ибо я бросаю вызов всем душителям в мире – пусть попробуют среди сотен долин на вершинах отыскать ту, где находится вход в пещеры.

Сердар сиял. Барбассон так ясно и точно изложил его мысли, что он собирался похвалить моряка за проницательность, но в этот момент вошел Сами, он был очень взволнован.

– Сахиб, – сказал он, – не знаю, что происходит, но мне кажется, кто-то стучится со стороны долины. Ауджали кричит, словно сумасшедший.

– Это тота! Я же говорил! – торжествующе воскликнул Барбассон. – Никто, кроме него, не мог спуститься в долину. Смотрите-ка, Кишнайя – ловкий парень, он хочет воспользоваться случаем. Но избыток ума вредит, как говорят в моих краях.

– Открыть? – спросил Сами.

– А, черт побери, чем мы рискуем? – воскликнул провансалец.

Все присутствующие окаменели от изумления, так быстро развивались события, хотя, в сущности, в этом не было ничего удивительного. Было вполне естественно предположить, что тота слишком поторопился уйти вместе со своими пантерами, обезумевшими от крика Ауджали, что Кишнайя не удовольствуется принесенными ему неполными сведениями, зная, с каким противником придется ему иметь дело. В этом случае немедленное возвращение тота-ведды было самым надежным средством отвести подозрения. Глава тугов непременно заставил бы тоту вернуться, ибо сам в этом деле ничем не рисковал. В случае же удачи выигрыш был бы для него огромный. Более того, он почти не сомневался в успехе, учитывая дружеский прием, оказанный туземцу. Разумеется, Кишнайя не знал, что после разоблачения тоты ситуация изменилась. Во всем происходящем не было ничего странного, никаких совпадений, факты соединялись между собой и логически вытекали один из другого, что и продемонстрировали рассуждения Сердара и Барбассона.

Чуть поколебавшись, Сердар сделал знак Сами, и метис, выйдя в коридор, повернул, волнуясь, скалу. В тот же миг тота-ведда, а это был он, одним прыжком оказался внутри и бросился к ногам Сердара. Пантеры не осмелились последовать за ним и остались снаружи. Сами на всякий случай закрыл вход, чтобы кошки не явились на помощь хозяину.

Неуловимым движением Сердар дал понять друзьям, что хочет сам вести разговор.

– Ну, мой славный Ури, ты, стало быть, вернулся? – спросил он туземца, ласково гладя его по голове. Он нарочно обратился к нему на каннарском языке, на котором, по словам Нариндры, тота разговаривал с пантерами.

– Ури! Ури! – повторял тота с таким невинным видом, что присутствующие не могли не восхититься совершенством, с которым он играл свою роль.

– Злюка, – продолжал Сердар, – разве можно оставлять друзей, не предупредив их! А может, кухня нашего друга Барнетта пришлась тебе не по вкусу? А ведь он вчера превзошел самого себя.

– Ури! Ури! Ури! – ответил факир с тупым равнодушием.

Сердар подумал, что эта игра может длиться долго и так он не продвинется ни на шаг. Он чувствовал, как кровь кипела у него в жилах, и с трудом сдерживался, чтобы не бросить тоте в лицо всю правду. Вместе с тем Сердар хотел разглядеть в поведении хитрого мошенника хоть малейший намек на то, что он не заблуждался на его счет. Разумеется, слова, услышанные Нариндрой, являлись самым веским из доказательств, но в этом тщедушном существе было столько искренности и прямодушия, все черты его дышали такой непринужденностью, такой наивной радостью от встречи с другом, что Покоритель джунглей порой спрашивал себя, не ошибся ли Нариндра.

Сердар решил сделать последнюю попытку, прежде чем прибегнуть к принуждению, в которое он верил слабо. Подобные меры почти не действуют на факиров, привыкших легко сносить лишения и физическую боль. Не было еще случая, чтобы от одного из этих людей удалось чего-то добиться, если он дал клятву молчать.

Надо было попытаться застать его врасплох, добиться самой незначительной реакции с его стороны, а затем подействовать на него с помощью кастовых или религиозных предрассудков, имеющих над индусами безграничную власть.

На этом Сердар остановился, решив в случае неудачи посадить мнимого тоту под арест, чтобы он не мог причинить им никакого вреда.

Стараясь не глядеть на тоту слишком пристально и внимательно, чтобы не возбудить у него подозрений, но одновременно не спуская с него глаз, Сердар продолжал дружеским тоном:

– Ты хорошо сделал, что вернулся, несчастное, заброшенное существо. У нас ты ни в чем не будешь нуждаться, равно как и твои пантеры, к которым ты так привязан.

Затем, глядя ему прямо в лицо, он быстро бросил ему фразу, услышанную Нариндрой: «Тише, Нера! Тише, Сита! Поспешим, сегодня мы славно поработали!»

Как ни был мнимый тота готов к своей роли, удар был слишком силен и неожидан, чтобы он мог встретить его обычным равнодушием. Глаза его сверкнули, брови невольно сдвинулись, и он бросил быстрый взгляд в сторону коридора, через который вошел, словно взвешивая шансы на спасение. Но все это длилось лишь мгновение, тота не выдал себя ни одним движением. На лице его застыло все то же выражение детской наивности, которое ему так хорошо удавалось, и он в третий раз повторил слово, которым выражал все свои эмоции: «Ури! Ури!» – сопроводив его веселым взрывом хохота, который должен был скрыть его ужас, ибо в этот момент он, несомненно, считал, что погиб.

Сколь мимолетной ни была реакция факира, она не ускользнула от Сердара, довольного достигнутым результатом. Он подождал, пока закончится приступ веселья, и сказал мнимому тоте голосом, исключавшим впредь всякое лицемерие:

– Прекрасно сыграно, малабарец, но комедия довольно продолжалась, встань, и если ты дорожишь жизнью, отвечай на наши вопросы.

Сердар говорил резко, без обиняков, и факир понял, что притворством ничего не добьется. Подчиняясь приказу, он встал и, прислонившись к стене, ждал с выражением глубокого презрения и полнейшего равнодушия. Это уже был не хилый тупица, не урод-недоносок, а существо мужественное и сильное, несмотря на свою невероятную худобу; резко очерченные черты его лица дышали энергией.

Этому человеку потребовалась огромная сила воли в соединении с тончайшим искусством, чтобы сыграть свою роль с таким совершенством, что все были введены в заблуждение. В какой-то момент Сердар начал было сомневаться в истинности рассказа Нариндры.

– Хорошо, – сказал Сердар, видя, что тота повиновался. – Ты признаешься, следовательно, что понимаешь по-каннарски. Продолжай в том же духе, и я думаю, мы сможем договориться. Главное, не пытайся лгать.

– Рам-Шудор отвечает, когда ему угодно, молчит, когда хочет, но Рам-Шудор никогда не лжет, – с достоинством ответил индус.

– Кто послал тебя сюда шпионить за нами?

Факир покачал головой и не произнес ни слова.

– Ты напрасно пытаешься скрыть его имя, – продолжал Сердар, – мы его знаем, это Кишнайя, предводитель тугов в Меваре.

При этих словах индус с любопытством и удивлением взглянул на собеседника. Присутствующие заключили из этого, что Кишнайя, как обычно, действовал исподтишка и не подозревал, что о его присутствии известно.

– Посмотри на нас хорошенько, – продолжил допрос Сердар. – Ты знаешь всех, кто здесь находится?

– Нет, – ответил факир, внимательно оглядев всех по очереди.

– Ты можешь в этом поклясться?

– Клянусь Шивой, карающим клятвопреступников.

– Значит, ты нас не знаешь, тебе не за что нам мстить, и ты согласился служить человеку из самой презираемой в Индии касты, чтобы выдать нас ему?

Индус ничего не ответил, но было видно, что он борется с сильным волнением.

– Я думал, – продолжал Сердар, – что факиры посвятили свою жизнь служению богам и среди них не найдется ни одного, который согласился бы стать шпионом грабителей и убийц.

– Рам-Шудор не шпион, Рам-Шудор никогда не делал зла, – угрюмо ответил индус, – но у Рам-Шудора есть дочь, она была радостью его дома, и сегодня старая Парвади оплакивает свою дочь Анниаму, которую туги похитили, чтобы принести ее в жертву во время следующей пуджи. Рам-Шудор ослаб духом, когда Кишнайя пришел и сказал ему: «Сделай это, и тебе вернут дочь». И Рам-Шудор сделал то, что велел ему Кишнайя, лишь бы старая Парвади не плакала больше, лишь бы ему вернули Анниаму.

Рыдания перехватывали голос факира, по лицу его струились слезы. В гроте воцарилось глубокое молчание. Закаленные в боях люди, сотни раз жертвовавшие жизнью на полях сражений, почувствовали, как их охватывает волнение, они испытывали бесконечную жалость и сострадание к отцу, оплакивавшему дочь, забывая, что этот человек хотел предать их. Сердар заговорил снова, стараясь, чтобы голос его звучал сурово:

– Итак, ты признаешь, что нашими жизнями ты хотел расплатиться за жизнь дочери. Какого наказания ты заслуживаешь за это?

– Смерти, – ответил индус, к которому вернулась его уверенность.

– Ну что же, ты сам вынес себе приговор.

Потом, бросив на друзей многозначительный взгляд, Сердар добавил:

– Даю тебе пять минут, чтобы приготовиться к смерти.

– Спасибо, сахиб, – сказал факир без всякой рисовки, – я хотел бы только попрощаться с моими бедными зверями. Они всегда были мне верны и так любили Анниаму!

– Так-так, вот и началось! – воскликнул Барбассон по-французски, чтобы индус не понял его. – Вот и начались всякие фокусы, чтобы позвать на помощь пантер, а затем удрать. Ах, Боже ты мой, это было слишком прекрасно, право слово, уж слишком, он даже древних обскакал, клянусь честью, я чуть было не разрыдался.

– Вы ошибаетесь, Барбассон, – резко бросил ему Рама-Модели, – вы не знаете моих соотечественников. Этот человек решил умереть и не попытается бежать.

– Э-э! Хотел бы я проверить ваши слова, да уж слишком это опасное дело.

– Что ты скажешь, Рама? – спросил Сердар, слегка колеблясь.

– Я ручаюсь за него, – просто ответил заклинатель.

– И я тоже, – добавил Нариндра.

Нана-Сахиб кивнул в знак согласия.

Встретив такое единодушие, Сердар уступил.

– Если все удастся, а я начинаю в это верить, у нас будет прекрасное пополнение.

Он сделал факиру знак следовать за собой и направился к выходу во внутреннюю долину, где остались пантеры, приказав Сами быть вблизи с оружием в руках, ибо Сердар не хотел стать жертвой своего великодушия.

Последовавшая затем сцена была поистине удивительной. Рам-Шудор, выйдя за порог пещеры, позвал животных, резвившихся в долине. Пантеры примчались на его зов и осыпали хозяина ласками. Радостно вскрикивая и мурлыча с невыразимой нежностью, они лизали ему руки и лицо, катались у него в ногах, вскакивали, одним прыжком перепрыгивали через него, делали вид, что хотят убежать, затем возвращались, запыхавшись, снова ложились у его ног, вымаливая взглядом новые ласки, которыми их щедро одаривал факир.

– Я взял их совсем маленькими, – сказал он Сердару, – от одной матери. Они были еще слепые, а когда они начали ходить и играть, то принимали меня за мать и кричали, если я оставлял их одних. Они никогда и никому не сделали ничего дурного, возьмите их в возмещение за то зло, которое я хотел вам причинить… Вот и все, я готов.

– Хорошо, – сказал Сердар, заряжая револьвер.

– О, не здесь, мои звери разорвут вас, если увидят, что я упал рядом с вами.

– Тогда войдем в пещеру, и им ничего не будет видно.

Они вернулись в пещеру, и скала тотчас закрылась за ними, теперь уже пантеры не могли защитить хозяина.

– Ну, Барбассон, вы убедились? – спросил Сердар.

– Честное слово, это выше моего разумения. Как говорится, надо было увидеть, чтобы поверить.

Рам-Шудор ждал.

– Итак, жизнь твоя принадлежит нам, – сказал ему Сердар.

– Да, вам, – просто ответил индус.

– Так вот, мы сохраним ее тебе, и поскольку живой ты нам будешь полезней, чем мертвый, мы предлагаем тебе служить нам до тех пор, пока ты будешь нам нужен.

Факир, который готовился к роковому выстрелу, не верил своим ушам. До сих пор он держался с поразительным хладнокровием, но теперь вынужден был прислониться к стене, чтобы не упасть в обморок.

– Вы оставляете мне жизнь?

– При условии, что ты будешь верно служить нам.

– Я буду вашим рабом.

– Знай, что мы сумеем вознаградить тебя за твои услуги: пуджа Кали состоится только через пять недель, до этого мы накажем Кишнайю и вернем тебе дочь.

– Сахиб! Сахиб! Если вы сделаете это, Рам-Шудор станет вашей тенью, он будет смотреть вашими глазами и думать вашей головой!.. Он будет поклоняться вам, словно божеству, ибо великий Ману сказал: «Тот, кто умеет прощать, близок к богам».

И тогда Рам-Шудор, подняв руку к небу, произнес страшную клятву, которую ни один индус, будь он сто раз предатель, вор и убийца, не осмелится нарушить, если уж она сорвалась с его губ. Поклявшись Брамой, Вишну и Шивой, факир продолжал:

– Пусть я умру вдали от близких, в самых страшных мучениях, пусть никто из моих родных не согласится выполнить на моей могиле погребальный обряд, пусть тело мое будет брошено на съедение самым гнусным животным, пусть душа моя переселится в тело желтолапых грифов и вонючих шакалов и пребывает там в течение жизни тысяч и тысяч человеческих поколений, если я изменю своей клятве служить вам и быть вам преданным до последнего вздоха. Я сказал, пусть дух Индры запишет это в Книгу судеб, дабы помнили о моей клятве боги-мстители!

Произнеся клятву, Рам-Шудор обошел всех присутствующих, беря каждого за правую руку, он прикладывал ее к своей груди и голове. Подойдя к Сердару, он повторил обряд трижды, чтобы подчеркнуть, что именно его он выбирает своим хозяином и что в случае разногласий будет повиноваться именно ему.

– Теперь, – сказал Рама-Модели Сердару, – в какой бы час дня и ночи вам ни понадобился этот человек, каковы бы ни были ваши приказания, он принадлежит вам душой и телом, и никогда, слышите, никогда не нарушит он свою клятву, по праву названную страшной. Чтобы вы поняли всю ее важность… Вы знаете, Сердар, что я люблю вас и предан вам, но эту клятву я бы не произнес, ибо стоит мне отступить от нее, даже не по моей воле, боги-мстители этого не забудут.

– О, Рама, тебе нет нужды в клятвах, чтобы быть верным другом и делать добро.

Они пожали друг другу руки, вложив в это рукопожатие все дружеские чувства, возникшие между ними за десять лет совместно пережитых опасностей и страданий.

– А я? – спросил Нариндра, подойдя к ним.

– А ты, – сказал Сердар, употребив одну из символических формул, которые так любят индусы, – ты – дух, соединяющий наши души. Недаром имя твое – Нариндра, нара – дух, Индра – имя бога.

Действительно, трудно было представить себе людей, более разных по происхождению, воспитанию, привычкам и вместе с тем так прочно соединенных душой и мыслями. Приближался час, когда двое индусов должны были вновь доказать Сердару свою дружбу и преданность.

Видя, что Сердар отказался от давней мечты восстановить свою репутацию ради того, чтобы остаться с Нана-Сахибом, Рама и Нариндра испытали живейшее огорчение, ибо в минуты отчаяния Сердар делился с ними самыми сокровенными переживаниями. Сколько раз видели они, как эта гордая, тонко чувствующая душа сгибается под грузом мучительных воспоминаний, сколько раз их друг готов был покончить счеты с жизнью, чтобы в вечном сне обрести вечный покой! После волнующей сцены клятвы, когда маленькое общество Нухурмура пополнилось новым членом, все стали прощаться с Нана-Сахибом, к которому по-прежнему относились со всеми подобающими принцу почестями. В этот момент Нариндра быстро шепнул Раме на ухо:

– Мне нужно кое-что сказать тебе по секрету, зайди ко мне.

– Я хотел просить тебя о том же самом, – ответил заклинатель.

– Смотри, чтобы никто не догадался о нашем разговоре.

– Даже Сердар?

– Прежде всего Сердар!

Нариндра под предлогом усталости (он действительно после того, как вышел из Бомбея, шел без отдыха двое суток днем и ночью) попросил разрешения пойти отдохнуть и удалился в свою пещеру, выйдя вместе с заклинателем.

Несколько мгновений спустя, отодвинув циновку, закрывающую вход, в пещеру вслед за Нариндрой вошел Рама.

– Я здесь, Нариндра, – сказал он.

– Будем говорить шепотом, – ответил маратх, – Сердар не должен подозревать о наших планах, я знаю его, он на это не согласится.

– У меня тоже есть к тебе одно предложение, но говори вначале ты, ибо идея этого разговора принадлежит тебе.

– Возможно, мысли наши совпадают, выслушай меня и ответь откровенно. Что ты думаешь об эгоизме и равнодушии, с которыми Нана-Сахиб отнесся к тому, что Сердар принес ему в жертву свои чувства, самого себя, свою самую дорогую мечту?

– Я думаю, как и ты, Нариндра, что для принцев люди – лишь слепые орудия в их руках, рабы их воли и что самое главное для них – это они сами.

– Прекрасно, теперь я уверен в твоей поддержке. Когда я увидел сегодня, что Сердар в своей преданности принцу зашел настолько далеко, что отказался даже от восстановления своей чести, от любви сестры, которая приезжает в Индию ради того, чтобы ее брат покончил наконец с жизнью скитальца, которую он ведет уже столько лет, когда я увидел это, мне показалось, что мы будем присутствовать при одной из тех великолепных сцен, которые встречаются только в древних поэмах, мой бедный Рама, ибо героические времена давно миновали. Я решил было, что Нана-Сахиб не захочет уступить в величии души и благородстве тому, кто столько раз приносил себя ему в жертву. Но заблуждение было недолгим, и сердце мое наполнилось отвращением, когда я увидел, с какой легкостью Нана принимает от других жертвы, ничего не давая взамен. В сущности говоря, чем он рискует? Тем, что кончит свои дни во дворце, получив от англичан приличную пенсию. Правда, перед этим ему придется выступить в роли победного трофея во время празднеств в честь подавления восстания. Нам же всем грозит позорная смерть, ибо, будь уверен, если прощают вождю, то лишь для того, чтобы сильнее нанести удар по его сообщникам. А наш друг Сердар будет наказан особенно сурово, ибо он пренебрег амнистией королевы, выпрошенной его семьей.

Ах, если б Нана сказал ему: «Сердар, я могу позволить вам пожертвовать жизнью, но не честью. Ступайте, осуществите ваш план, восстановите ваше доброе имя, верните себе уважение общества и любовь вашей семьи. Я здесь в безопасности – и с вами, и без вас. Если, выполнив задуманное, вы захотите помочь мне бежать и переправить меня в свободную страну, где потомку Великих Моголов не придется опасаться унижения, я буду счастлив принять от вас эту последнюю услугу». Ах, если бы он так сказал, как это было бы прекрасно, великодушно и достойно потомка двадцати царей, которые, покоясь в пыли веков, признали бы, что их отпрыск достоин их… Но нет, он соблаговолил просто поблагодарить людей, которые жертвуют честью и жизнью ради того, чтобы на его репутации не было ни пятнышка, чтобы гордость его не страдала. Так нет же, этому не бывать, Рама! Довольно! Я не хочу, чтобы истинный герой восстания умер, обесчещенный этой марионеткой, который умел только играть в монарха, тогда как надо было с мечом в руках гнать англичан до самого океана, чтобы завершить начатое нами дело. Нет, этому не бывать, потому что я, воин народа маратхов, самой чистой индусской расы, не стану склоняться перед этим мусульманином-моголом, чьи предки еще за шесть веков до англичан поработили мою страну. Этому не бывать, потому что Сердар ошибается на его счет, сам того не подозревая. Нана так же не способен бороться с превратностями судьбы, как бездарен он был, когда ему улыбалась удача. Восхищаясь Наной, Сердар на самом деле восхищается собственным героизмом. Мы охраняем принца, а он в это время либо курит трубку, растянувшись на диване, либо спит. Я понимаю, что Сердар уважает, боготворит Нану как символ побежденного восстания, тогда как подлинным символом был он сам и для патриотов, как ты и я, по-прежнему олицетворяет его честь и, может быть, надежду. Поэтому я не хочу, чтобы Сердар жертвовал собой ради этого человека и рисковал выступить с оружием в руках против полка, которым будет командовать его зять, а знамя которого будет нести племянник. Мы вдвоем, Рама, должны спасти нашего друга помимо его воли и, я повторяю, так, чтобы он ни о чем не догадался, иначе он не согласится.

– Я слушал тебя, не перебивая, Нариндра, – с горячностью ответил заклинатель, – ибо каждое твое слово отвечало моим мыслям. Но каким образом мы можем достичь нашей цели? Ты же знаешь характер Сердара, его непреклонность и приверженность своим убеждениям.

– Я нашел средство, Рама.

– Какое же?

– Действовать должен сам Нана-Сахиб, одни мы ничего не добьемся.

– Он никогда не согласится.

– Ты ошибаешься, Рама, – холодно ответил Нариндра. – Я решился на все, чтобы избежать непоправимого несчастья.

– Даже на предательство Наны? – нерешительно спросил заклинатель.

– Ты забываешь, Рама, что я царской крови, я тоже потомок древних правителей нашей страны, я последний представитель старой маратхской династии, правившей Деканом и никогда не подчинявшейся набобам Дели. Англия сама признала права моего отца на титул раджи, но я не захотел получать пенсию от англичан и стать частью стада набобов, лишенных владений и украшающих салоны вице-короля Калькутты. Я не склонял головы перед Нана-Сахибом, меня с ним не связывает никакая клятва верности… Я прошу тебя сегодня же вечером присутствовать при моем разговоре с ним в то время, как Сердар будет по обыкновению объезжать озеро. Когда-нибудь ты сможешь выступить как свидетель.

– Хорошо, я согласен сопровождать тебя.

– Дай мне обещание.

– Какое?

– Что бы ты ни видел или ни слышал, поклянись мне не вмешиваться.

– Значит, это так серьезно?

– Я хочу спасти Сердара!

– Даю слово.

– А теперь, что ты хотел мне сказать?

– Мне остается только уйти, Нариндра. Наши с тобой мысли совпали. Я так же, как ты, считаю, что Сердар собирается погубить себя навеки, без всякой пользы для дела революции, которое Нана так плохо защищал. Но я напрасно ломал себе голову, не находя никакого выхода…

– Итак, до вечера. Если я не проснусь сам, ибо за последние двое суток у меня не было ни минуты отдыха, разбуди меня, как только Сердар уйдет.

– Договорились. Пусть Индра, бог сна, пошлет тебе счастливые предзнаменования!