Текст книги "Покоритель джунглей"

Автор книги: Луи Жаколио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 41 страниц)

– Ладно, пусть будет так. Пошли ко мне сейчас же Раму и Нариндру, мне надо поговорить с ними до того, как я вернусь в зал.

Барнетт поспешил выполнить желание друга.

В тот момент, когда Сердар остался один, появился полковник де Лурдонекс, держа в руках голубой листок бумаги.

– Я не хотел снова встречаться с вами, – сказал он Сердару, – но я нашел средство, как спасти вас от позора, вот оно.

И он протянул Сердару листок.

Тот поколебался, затем взял его. Из глаз его струились слезы.

Полковник, растроганный, протянул ему руку, и Сердар судорожно пожал ее, проговорив:

– Я не сержусь на вас, я тоже знаю, что такое честь офицера.

Потом он подавил вздох:

– Я поступил бы, как вы. Прощайте!

– Прощайте, удачи вам! – ответил полковник и вышел.

Сердар развернул листок бумаги, это была ложная депеша, напечатанная на настоящем телеграфном бланке. Полковник воспользовался полевым телеграфным аппаратом своего полка.

Депеша гласила:

«Серьезные осложнения в Европе, оставьте командование губернатору де Рив де Нуармону и возвращайтесь в Европу».

Это избавляло Сердара от насмешек и позора.

Как только Нариндра и Рама вместе с Барнеттом появились на веранде, он сообщил им содержание телеграммы и сказал:

– Мы отплываем через два часа.

Затем он отправил Раму на поиски Сива-Томби-Модели, его брата, чтобы он вместе с Эдуардом и Мэри немедленно поднялся на корабль.

Затем, влетев в зал, где продолжался прием, протянул депешу губернатору.

– Прочтите, сударь, – сказал он. – Меня отзывают во Францию, а вы остаетесь в Пондишери. События непостоянны, как море и ветер. Я навсегда запомню вашу любезность и благородство вашей души. Позвольте мне проститься с вами.

Еще и сегодня в Пондишери убеждены, что французское правительство собиралось объявить Англии войну во время восстания сипаев, лишь интриги и английское золото помешали этому, и генералы, которые должны были встать во главе франко-индийских армий, были отозваны через два часа после прибытия.

Незадолго до захода солнца власти Пондишери с губернатором во главе с большими почестями проводили Сердара и Барнетта на корабль. На бульваре Шаброля был выстроен в боевой готовности полк морской пехоты. При появлении Сердара полковник приказал взять на караул и приветствовать его барабанным боем.

Когда Покоритель джунглей и его друг проходили перед строем солдат, полковник салютовал им флагом. Волнение душило их, и славный офицер пробормотал так, что его услышали только они:

– Да здравствует Покоритель джунглей!

Несколько минут спустя «Диана» на всех парах мчалась по направлению к острову Цейлон.

Глава VIII
Потерянные надежды. – Отправление в Хардвар-Сикри. – Воспоминания детства. – Английская эскадра. – Преследование. – Подвиги «Дианы». – Потоплены!

Всякая надежда вовлечь в восстание юг Индии была теперь потеряна для Сердара навсегда.

Раджи, которые в отличие от простого народа могли оценить подлинную силу европейских наций, знали, что Англия пойдет на любые жертвы, чтобы расправиться с восстанием. Опасаясь, что подавление мятежа повлечет за собой неслыханные репрессии, они заявили, что поднимутся только во имя Франции и с ее согласия.

Покоритель джунглей знал, что они не отступят от своего слова. Поэтому смертельно уязвленный, отказавшись от грандиозных планов в отношении Декана, он решил заняться только спасением несчастного Кемпбелла. Хардвар-Сикри должен был вот-вот пасть, и если бы ему удалось вырвать мужа Дианы из рук осаждавших, поклявшихся отомстить, это послужило бы ему утешением и смягчило бы горечь от поражения в Пондишери.

Но сколько трудностей он должен был преодолеть, чтобы добиться этого! Удрученный крушением самых дорогих своих надежд, вернувшись на корабль, он почувствовал потребность в обществе юного Эдуарда, к которому относился с отеческой любовью. При взгляде на юношу Сердар молодел лет на двадцать, Эдуард будил в нем воспоминания, переносившие его в самую счастливую пору его жизни. Каково же было его изумление, когда он увидел сестру своего протеже, очаровательную Мэри. Он замер не в силах вымолвить ни слова. Действительно, никогда еще природа не создавала дочь, столь похожую на мать: те же черты, те же ласковые и глубокие глаза, в которых отражались душевная чистота и невинность, тот же ясный, безмятежный лоб, тот же прелестный рот, те же тонкие вьющиеся волосы того чудного оттенка, которым венецианские мастера любили наделять своих белокурых красавиц.

Когда он увидел очаровательное дитя, услышал голос, который напомнил ему тот, другой, когда Мэри со слезами на глазах стала умолять его спасти их отца, Сердар ответил ей от всего сердца:

– Клянусь вам, что ваш отец останется жив, даже если мне придется предать огню всю Индию, чтобы спасти его!

Потом он вновь посоветовал им совершенно забыть имя Кемпбелл, ибо оно могло только увеличить трудности, которые он должен был преодолеть, чтобы выполнить данную им клятву.

– Если по несчастью, – сказал он, – на борту узнают, что вы дети коменданта Хардвар-Сикри, вполне возможно, что я не смогу защитить вас, хотя здесь я полный хозяин. Поэтому пока носите имя вашей матери. Я уверен, – прибавил он с нежной улыбкой, – что оно принесет вам счастье.

Крепость Хардвар была расположена на равнинах Верхней Бенгалии, в верховьях Ганга, у подножия Гималаев. Взять ее было бы невозможно, она была построена на вершине скалы, словно орлиное гнездо. Но ее гарнизон, не ожидавший восстания, был застигнут врасплох армией, посланной Нана-Сахибом, и не успел запасти достаточно продовольствия. В момент, когда началось окружение, припасов в ней было на три месяца, а осада длилась уже четыре. Правда, сразу же рацион для всех был сокращен вдвое, но трудно было предположить, что несчастные смогут продержаться еще почти месяц. Поэтому, чтобы успеть вовремя, надо было спешить.

В ту минуту, когда Коромандельский берег постепенно таял в вечерней дымке, Барбассон рискнул постучать в каюту, где заперся Сердар.

– Капитан, – сказал он, – вы забыли сказать мне, куда мы направляемся.

– Обогните остров Цейлон, избегая встречи с английской эскадрой, которая крейсирует в открытом море, и возьмите курс на Гоа, это единственный порт, куда мы можем пристать. Как вы думаете, сколько времени потребуется «Диане», чтобы добраться до португальского порта?

– Бели мы зажжем все топки, то сможем развить скорость в двадцать два узла, в этом случае мы будем в Гоа через пять дней.

– Зажечь все топки! – приказал Сердар.

– Бели ветер будет попутный и я смогу распустить еще и паруса, то мы могли бы выиграть один день.

– Выиграй день, выиграй час, сделай все, что в твоих силах… Знай только, что пять минут опоздания могут оказаться причиной ужасного несчастья.

В новом начинании у Сердара не только не было союзников, но и в собственном окружении ему следовало опасаться врагов. Он решил, за неимением другого выхода, открыться Нариндре: даже если маратх откажется помочь человеку, который в глазах всего мира покрыл себя позором, по крайней мере он не станет врагом Сердара. А потом, как знать? Быть может, любовь и слепая преданность Нариндры окажутся сильнее, чем ненависть к чужеземцу, быть может, он решит оказать Сердару поддержку, в данных обстоятельствах неоценимую.

В Сами он был уверен: юноша жил и дышал только хозяином, которого боготворил. Втроем Они могли бы спасти майора. Но чтобы привлечь на свою сторону Нариндру, Покоритель джунглей должен был рассказать ему о прошлом, о страданиях, о перенесенных испытаниях, рассказать о злосчастном событии, разбившем его жизнь. Он не должен был ничего скрывать, чтобы индус понял мотивы, побуждавшие его спасти майора независимо от того, виновен тот или нет.

Сердар долго расхаживал по салону, примыкавшему к его каюте, обычно он удалялся сюда в часы печали и раздумий. Наконец после колебаний, трезво взвесив все обстоятельства, которые вынуждали его довериться маратху, ибо в противном случае он оставался в полной изоляции и, несомненно, потерпел бы неудачу, Сердар все еще не мог перебороть нерешительность и глубокую душевную стыдливость. В это время с палубы донесся чистый, свежий голос.

Это пела Мэри…

Растроганный, трепеща от волнения, Сердар застыл на месте. Она пела старый бургундский романс, его трогательную мелодию Покоритель джунглей часто слышал в детстве, в старом замке в Морване, где он родился. Мелодичный детский голос звучал в ночной тиши, и капля за каплей в душу Сердара проникала сладость воспоминаний детства…

Растаяла последняя нота, а Сердар все слушал. Этот голос был голосом Дианы, победившим последние его сомнения.

Он нажал кнопку, на пороге появился слуга.

– Скажи Нариндре, что я прошу его спуститься ко мне.

Через пять минут тяжелая портьера, закрывавшая вход, раздвинулась и пропустила маратха, который поклонился, прижав руку к сердцу, – так туземцы приветствуют близких друзей.

– Сахиб звал меня? – сказал он.

– Да, мой милый Нариндра! Ты нужен мне, ибо наступила одна из самых тяжелых минут моей жизни. Садись, побеседуем…

Маратх сел на корточки напротив друга.

Беседа их длилась много часов, они говорили тихо, хотя были уверены, что их не услышат, но в торжественных обстоятельствах голос звучит в унисон с мыслями.

Когда Нариндра покинул каюту Сердара, его красные, воспаленные глаза указывали на то, что он плакал. Можно представить себе, что же рассказал ему Покоритель джунглей, если суровый воин был тронут до слез!

Уходя, он судорожно сжал руку друга и сказал ему только:

– Брат, будь спокоен. Мы спасем его!

На борту «Дианы» все, кроме вахтенных, спали спокойным сном. Барбассон установил на шхуне порядок, как на военном корабле. Помощник-араб прохаживался по полуюту, когда наблюдатель закричал:

– Парус впереди по правому борту!

Барбассон, который спал очень чутко в каюте, расположенной на палубе, как это заведено на кораблях, плавающих в тёплых морях, выскочил наружу, но едва он переступил порог спардека, как раздался новый крик:

– Парус сзади по левому борту!

– Черт побери! – воскликнул капитан. – Ну и влипли мы в историю! Держу пари, что мы окружены английским флотом.

– Парус впереди по левому борту! – продолжал невозмутимый голос матроса.

Барбассон бросился на полуют с биноклем в руке и принялся считать: один… два… три… четыре… пять…

Матрос закричал снова:

– Парус сзади по правому борту!

– Пять, – повторил Барбассон, – пять… Посмотрим! Будет же и шестой, чтоб было полдюжины для ровного счета. О! Вот и он, справа… самый маленький. Ах, это авизо, он служит им разведчиком. Повезло же нам, ребятки, всего-навсего шесть английских кораблей, и мы посередке! Все будут в нас целиться, как при игре в шары. Ну что ж, пусть нас продырявят со всех сторон, но боюсь, как бы до заката солнца нас всех не вздернули на рее адмиральского корабля.

– Что вы на это скажете, генерал? – спросил Барбассон у своего друга Барнетта, который тоже не спал и вышел на палубу освежиться.

– Право слово, вы в этом разбираетесь лучше меня, – ответил янки. – Профессия моряка – единственная, которой я посвятил так мало времени, что не успел приобрести достаточных навыков. Поэтому мне трудно оценить наши шансы на спасение.

– Ладно! Так вот, мой толстячок, у нас этих шансов просто нет! – ответил капитан. – С экипажем, состоящим из разбойников, без документов и с Покорителем джунглей на борту наша песенка спета.

– Как, у вас нет документов?

– О! У нас, конечно, есть лицензия султана Маската, который является нашим портом приписки, но вы понимаете, что шхуна из Маската – это попахивает пиратством, морским разбоем, работорговлей, всем, чем хотите. Так что эту бумагу лучше не показывать, не то нас вздернут гораздо быстрее и без всяких объяснений… Видите, они нас пока не заметили, ибо мачты у нас ниже, да к тому же спущены паруса. Ночью наши мачты кажутся им спичками. Они идут в два ряда, развернувшись в направлении Бенгалии. Первые уже проскочили мимо, не заметив нас, но как только взойдет солнце, берегись! Придется поднять наш флаг, и если они что-то заподозрят, сейчас же спустят шлюпку да еще выстрелят из пушки, приказывая нам остановиться, и сюда явится с полдюжины этих английских омаров, которые перероют все – от палубы до трюма. В этом случае дело ясное, о дальнейшем умолчу, приятель…

– Я американский гражданин и хотел бы посмотреть…

– Ну-ну-ну… Американец, поляк, китаец – когда англичане в море, плевать они хотели на остальные народы…

Но если бы вы разбудили Сердара, мой друг Барнетт, дело того стоит. Смотрите-ка, вот и первый луч солнца окрасил горизонт, через десять минут начнется потасовка.

Когда Сердар вышел на палубу, солнце медленно вставало, поднимая над волнами свой огненный диск. Англичане заметили шхуну, они сомкнули строй и подняли флаги, приглашая последовать их примеру.

– Что делать? – спросил Барбассон.

– Ничего, – ответил Сердар, наблюдая за происходящим.

– Тем быстрее дело будет сделано, – расхохотался в ответ Барбассон.

Покоритель, глядя на море, пробормотал:

– Они этого хотели, тем хуже для них, я бы не стал искать с ними ссоры.

Потом кратко приказал:

– Оставьте нас с капитаном наедине. Все на нижнюю палубу!

Англичане, не получив никакого ответа, выстрелили из пороховой пушки.

– Барбассон, – сказал Сердар, и ноздри его задрожали, – я беру на себя командование кораблем. Вы славный малый и умеете подчиняться так же хорошо, как и командовать.

– Признаюсь, вы мне оказываете услугу, ибо я не представляю, что делать.

– Мне некогда что-либо объяснять вам, дорога каждая минута. Скажу только, что через полчаса от этой великолепной эскадры не останется и следа.

Барбассон взглянул на своего командира и искренне подумал, что он сошел с ума.

– Я вынужден сразу отдать вам все приказы, – продолжал Сердар, – так как через две минуты мы сможем сообщаться только по телеграфу, который находится в машинном отделении. Так вот, поклянитесь, что строго выполните любой приказ.

– Клянусь.

– Уберите всё мачты так, чтобы из воды торчал только корпус «Дианы», его броня достаточно прочна, чтобы устоять перед ядрами. Как это сделать, вы знаете. Благодаря специальному механизму вся эта операция займет тридцать секунд.

Англичане выстрелили снова, но на сей раз над шхуной просвистело ядро и плюхнулось в море.

– Вот танец и начался.

– Поднимите черный флаг! – преобразившись, крикнул Сердар.

Глаза его сверкали мрачным огнем, движения стали неровными и резкими.

– Если нас не потопят через десять минут, – пробормотал Барбассон. – Эх! Лучше погибнуть в море, чем на виселице.

И черный флаг медленно поднялся в воздух. Дерзкий этот вызов произвел движение среди английских кораблей, которые, сомкнув строй, пошли на шхуну.

– Убрать мачты! – крикнул Сердар. Возбуждение его росло.

Приказ был немедленно выполнен, и шхуна стала походить на огромную черепаху, дремлющую на волнах.

– Спускаемся вниз. Задраить люки, чтобы никто не мог подняться на палубу.

«Так! – подумал Барбассон. – Он хочет, чтоб мы пошли ко дну с музыкой».

– Теперь выполняйте мои приказы, – лихорадочно продолжал Сердар. – Ступайте в машинное отделение, и всякий раз, как телеграф передаст вам сигнал «вперед», вы должны двигаться прямо, не сворачивая, сначала на флагманский корабль – до тех пор, пока я не передам вам команду «задний ход, стоп!», затем – на все остальные по порядку, в зависимости от их величины. Оставьте только авизо, чтобы он мог доставить в ближайший порт новость об уничтожении английского флота. Вы меня поняли?

– Так точно, капитан.

– Хорошо! Ступайте.

Барбассон поколебался, не привязать ли Сердара к кровати, ибо у того была явная горячка, но поскольку ему было все равно, как умирать, он повиновался.

Капитан расположился у телеграфного аппарата, находившегося над ним. Зеркало-отражатель позволяло ему следить за всеми действиями английского флота. В ту же минуту появился сигнал «вперед».

– Вперед! Полный вперед! – крикнул Барбассон в рупор старшему механику. В то же время, сам стоя у штурвала, он направил шхуну на всей скорости прямо на флагман.

Со всех сторон, словно град, сыпались ядра, но они соскальзывали с выпуклых поверхностей «Дианы».

Маленький корабль с головокружительной скоростью несся прямо вперед на гиганта, который, казалось, поджидал его, невозмутимый в своей мощи и громаде.

Шхуна была от него в ста метрах, когда появился сигнал «назад, стоп!». Едва Барбассон успел передать его механику, как раздался взрыв такой силы, словно разом выстрелили десять батарей. Поднявшаяся воздушная волна сильно встряхнула и саму шхуну.

Барбассон инстинктивно закрыл глаза. Когда он вновь открыл их, флагманский корабль исчез.

Описать чувства капитана в этот момент невозможно. Сердар предстал перед ним как сверхчеловек, распоряжающийся по своей воле молниями.

Но уже вновь появился сигнал «машины, вперед!», Барбассон вновь подчинился приказу, и шхуна помчалась на всех парах на второй броненосец, который через двадцать пять секунд постигла судьба флагмана. Тогда среди английских кораблей поднялась паника; не соблюдая дисциплины, не подчиняясь приказам контр-адмирала, принявшего командование, каждый корабль пытался ускользнуть от опасности, тем более страшной, что она была неведома.

Но напрасно надеялись они найти спасение в бегстве: шхуна, используя преимущество в скорости, потопила три последних корабля эскадры. Когда авизо в качестве последней надежды на спасение приспустил флаг, показывая, что сдается, он увидел, как неприятель удалился с презрением, словно считая для себя недостойным мериться с ним силами.

Там и здесь в волнах носились обломки, доски, куски мачт, бочки, разбитые ящики, казалось, то были развалины целого города, унесенные наводнением.

Когда Сердар вышел из своей каюты, он был чудовищно бледен и едва держался на ногах, тогда как Барбассон, напротив, быстро обрел свойственную южанам уверенность и был крайне возбужден. Еще немного, и он запел и заплясал бы над этой человеческой гекатомбой.

– Они сами этого хотели, – повторял Сердар. – Бог свидетель, я не желал использовать это страшное оружие и даю клятву, что, если мне удастся спасти мужа Дианы, я уничтожу это смертоносное изобретение. У человечества достаточно средств разрушения, не хватало, чтобы еще одно попало в руки убийц.

– Капитан! Капитан! – закричал Барбассон, который хотел изо всех сил расцеловать Сердара. – Мы владыки моря, мы можем завоевать Англию, если захотим.

Но Сердар вырвался из его объятий.

– Поднимите мачты, – сказал он, – ветер крепчает, надо воспользоваться этим, чтобы наверстать потерянное время.

И он спустился в каюту Эдуарда и Мэри, чтобы успокоить бедных детей, которые ни живы ни мертвы жались друг к другу.

Примерно две тысячи пятьсот человек погибли в этом страшном сражении. Американский инженер изобрел электрическую торпеду, которая тридцать лет спустя произвела революцию в морском деле во всем мире.

Через пять дней «Диана» прибыла в Гоа, и отряд, приняв в свои ряды Эдуарда и Мэри, которую Сердар усадил в удобный хаудах на спине Ауджали, спешно отправился к Хардвар-Сикри.

Глава IX
Осада Хардвар-Сикри. – Окружены со всех сторон. – Майор Кемпбелл. – Последние запасы. – Надо сдаваться. – Похищение майора. – На рейде Бомбея. – Отплытие парохода. – Фредерик де Монморен. – Брат Дианы.

Прошло уже пять месяцев, как крепость Хардвар, которую защищали пятьсот шотландских солдат под командованием майора Лайонеля Кемпбелла, отражала атаки двадцати тысяч сипаев, хорошо оснащенных боеприпасами и орудиями.

Пушки, обслуживаемые бывшими артиллеристами англо-индийской армии, в течение двух месяцев беспрерывно обстреливали крепостные укрепления, поливая их бомбами и снарядами. Было предпринято восемнадцать попыток штурма, которые всякий раз бывали отбиты с большими потерями для осаждавших и стоили им тысячи жизней.

Днем осажденные рыли казематы и рвы, служившие им убежищем, а ночью заделывали бреши, пробитые пушками в крепостных стенах. Майор постоянно возглавлял работы, подбадривая всех своим примером, вселяя в людей мужество уверенностью в том, что скоро им на помощь придут подкрепления.

Майор прекрасно знал, что подкреплений не будет, а если они и явятся, то лишь тогда, когда от крепости не останется камня на камне. Чтобы помочь ее защитникам, надо было прежде снять осаду Чинсуры, Лакхнау, отвоевать Дели. Только когда восстание будет частично подавлено, дойдет очередь до Хардвара, последнего пункта английских владений на границе с Бутаном и верхними долинами Гималаев, принадлежащими султану Куавера, бывшего на стороне восставших. Кроме того, майору было известно, что по стратегическим соображениям, а также ввиду малого числа войск, которыми располагала Англия, командование не могло себе позволить выделить специальный отряд, который, добираясь до Хардвара, потерял бы тысячу человек, чтобы спасти – да и в этом не было уверенности – пятьсот осажденных.

Майор был твердо убежден, что гарнизон Хардвара был заранее обречен и брошен на произвол судьбы.

Какая же душевная стойкость понадобилась ему, чтобы продержаться целых пять месяцев, ведь он был абсолютно уверен, что все его усилия совершенно напрасны! Разумеется, если бы его солдаты знали правду, поведение этих простых, грубых людей было бы иным. С первых дней осады они толкали бы его к капитуляции, которая гарантировала бы всем жизнь. Капитуляцию эту вожди туземцев подписали бы обеими руками, отдав затем безоружный гарнизон во власть своих солдат.

Если бы не майор, защитников Хардвара давно не было бы в живых. Сколько раз возникало у него желание покончить счеты с жизнью, пасть в бою, вместо того чтобы долгие месяцы в страшной тревоге ждать неизбежного конца, ждать ужасных пыток, которым индусы неизбежно подвергнут пленников. Резня, которой запятнал себя гарнизон под командованием капитана Максвелла, не позволяла надеяться даже на малейшее послабление их участи.

Как уже понял читатель, майор Кемпбелл не имел никакого отношения к этому гнусному варварскому акту. Он находился в Дели в тот момент, когда город был взят мятежниками, ему удалось бежать и добраться до Хардвара только благодаря быстроте и силе своей лошади. Вечером он прибыл в крепость, весь в пыли и едва держась на ногах – за восемнадцать часов он проскакал пятьдесят лье. Отвратительная бойня, проведенная по приказу и под командованием капитана Максвелла, состоялась утром того же дня. Будучи старшим по званию, он тут же принял на себя командование крепостью, не имея возможности защитить свое доброе имя. Таким образом, на него легла ответственность за эту дикую казнь не только в глазах индусов, но и всех цивилизованных наций, которые с отвращением и единодушным осуждёнием отнеслись к этому злодеянию.

То, что давало майору силы выстоять до конца, напротив, сломило бы мужество его солдат. Зная, что он приговорен, майор хотел прожить как можно дольше, находя утешение в нежных образах жены и детей, которых он не надеялся больше увидеть. Человек великодушный, отличавшийся редким умом, во время осады он использовал каждую свободную минуту для ведения дневника. Когда он был не в окопах, то писал историю своей жизни в Хардваре, день за днем, час за часом занося на бумагу свои мысли и заботы. Он рассудил, что позже, когда время залечит раны и смягчит страдания, которые его смерть причинит близким, его обожаемая жена и горячо любимые дети с волнением и нежностью прочтут рассказ о самых сокровенных его переживаниях. В каждой страничке, в каждой строчке они увидят, как он любил их, и их привязанность к нему, память о нем не только не ослабеют со временем, но, напротив, укрепятся. Спустя много времени после его смерти его дорогая Диана и их дети смогут благодаря рукописи беседовать с отцом, они найдут в ней его мысли и советы на будущее.

В ожесточенном его сопротивлении, хотя сам майор себе в этом не признавался, его поддерживала слабая надежда, которая никогда не оставляет человека даже в самых безысходных обстоятельствах, даже у подножия эшафота. Между тем надо было либо сдаваться, либо умереть в бою. Несмотря на самоотверженность, с которой каждый из осажденных сократил рацион, осада длилась уже пять месяцев, и запасы продовольствия подошли к концу. Риса оставалось только на одну выдачу, этим количеством можно было утолить голод лишь на несколько мгновений: еще сутки, и все будет кончено. Благодаря индусам-перебежчикам, бывшим слугам офицеров, которые друг за другом покинули форт, осаждавшие были прекрасно осведомлены о создавшемся положении, поэтому в течение последнего времени, чтобы ускорить сдачу крепости, они ни днем, ни ночью не давали передышки несчастным шотландцам. Те, превратившись в скелеты, передвигаясь с трудом, вынуждены были спешить к крепостным укреплениям, чтобы отбивать ложные атаки.

Поэтому, едва комендант появлялся на улицах, его встречали криками: «Надо идти на переговоры!»

Да, идти на переговоры! Сдаваться! Другого выхода не было. Несчастный майор, уединившись в кабинете, обхватив голову руками, думал об ожидавшем его чудовищном конце. Вошел капитан Максвелл и доложил, что у них осталось всего несколько мешков риса, по горсти на каждого.

– На сей раз все кончено, комендант, – сказал офицер, – надо сдаваться.

– Сдаваться! Вокруг меня, сударь, все только и твердят об этом, и никто не предложит сделать вылазку и честно погибнуть в бою.

– Вы хотите вести на врага скелеты? У людей не хватает сил, чтобы держать оружие в руках, и если бы наш противник был смелее и решился на серьезный приступ, вместо того, чтобы забавляться ложными атаками, он бы не встретил сопротивления.

– Смерть в бою была бы, пожалуй, лучше того, что нас ждет, ибо в пылу сражения индусы не щадили бы своих жертв, и каждый мог бы умереть на своем посту смертью солдата, сударь! В противном случае знаете ли вы, что нас ожидает? Медленная позорная смерть от пыток, которым нет названия.

Капитан молчал, и он продолжал с неподдельной горечью:

– Возможно, мы смогли бы сохранить жизнь наших солдат и наши собственные, сударь, если бы не совершенный вами акт неслыханного варварства, который делает невозможной всякую надежду на компромисс.

– Но, комендант…

– Довольно, сударь, я знаю, что вы мне скажете: ваших людей обстреляли в деревне, многие из них были смертельно ранены, и в этом случае законы войны позволяют ответные репрессии. Вы повторяли мне это сотни раз, и сотни раз я не уставал отвечать вам, что если можно извинить солдат, напавших на деревню, где их товарищи пали жертвой измены, то нельзя простить их командира, который делает заложниками всех жителей деревни, невзирая на возраст и пол, и расстреливает их из пушек… Вы опозорили ваш мундир, сударь, вы опозорили Англию.

– Сударь!

– Вы здесь на службе, помните это, извольте называть меня «комендант» и не забывайте об уважении к вашему начальнику. У меня осталось достаточно сил и власти, чтобы освежить вашу память… Да, сударь, я непременно хотел сказать вам об этом перед смертью: если завтра весь гарнизон Хардвара будет уничтожен с изощренной жестокостью, виноваты будете вы, и только вы… Я вас больше не задерживаю.

– Мои товарищи – офицеры просили меня выяснить ваши намерения, они больше не отвечают за своих людей, которые требуют, чтобы прекратились их страдания. Уже два дня как в цистернах нет воды.

– Скажите им, что я предлагаю собраться всем на совет, пусть они придут сюда через час.

– Должен предупредить вас, что этот чертов француз, который причинил нам столько зла…

– Покоритель джунглей?

– Он самый. Так вот с сегодняшнего утра он в лагере индусов. Какую бы ненависть он ни питал ко всему английскому, это человек одной с нами расы, он европеец, может быть, с его помощью можно было бы добиться спасения для всего гарнизона.

– Если он действительно так жесток, как говорят, мы не можем рассчитывать на его поддержку. Но я настолько привык не доверять легендам, что не знаю, насколько можно верить рассказам на его счет… Хорошо, сударь, я подумаю над вашими словами. Через час жду вас здесь с вашими товарищами.

На совете было решено, что надо капитулировать во что бы то ни стало, пытаясь добиться наиболее почетных условий.

О вылазке никто не заговаривал, состояние людей было таково, что они не могли воспользоваться оружием.

– Итак, – сказал майор, повторив знаменитое изречение, – жребий брошен, надо готовиться к смерти.

Было решено, что те из офицеров, кто захочет отдать последние распоряжения, написать родным, займутся этим нынешней ночью, а завтра на рассвете вывесят белый флаг.

Улицы маленькой крепости представляли собой удручающее зрелище: несчастные шотландцы, лежа на верандах домов, изголодавшиеся, умирающие от жажды, с нетерпением ждали наступления ночи, которая должна была принести прохладу и облегчить их страдания. Одни, доведенные до крайности, проводили языком по плитам мостовой, которые солнце не успело раскалить. Другие, растянувшись на крепостных стенах, с неистовым вожделением смотрели на прохладные воды Ганга, протекавшего всего в нескольких метрах от крепости.

Офицеры отдали приказ больше не стрелять по индусам, чтобы не раздражать их. Осаждавшие, видя, что пушки и ружья молчат, мало-помалу осмелели до такой степени, что стали есть и пить под крепостными стенами, забавляясь страданиями несчастных.

Обнаглев от безнаказанности, сипаи развлекались тем, что подвешивали на слишком короткие палки целые гроздья бананов, арбузы, лимоны с прохладной, аппетитной мякотью, кокосовые орехи и делали вид, что пытаются поднять их на высоту крепостных стен, в то время как несчастные осажденные умоляюще протягивали руки, пытаясь достать желанные плоды. Один из них, наклонившись, не удержался и упал к подножию стен. Сипаи подбежали и подняли его. Он остался жив. Ему помогли спуститься с насыпи, отнесясь к бедняге с искренним состраданием, и принесли поесть. Несчастный набросился на пищу с такой жадностью, что вскоре принужден был остановиться: он задыхался.

– Он хочет пить. Он хочет пить! – закричали собравшиеся вокруг. Беднягу схватили и бросили в воды Ганга, течение в этом месте было очень сильным. Вдогонку ему крикнули: «Пей, пей, но и другим оставь!»

Шотландцы, думая, что с их товарищем не случилось ничего страшного, были готовы с риском для жизни броситься вниз с крепостных стен.

Этот, как и многие другие факты, которыми был отмечен конец осады Хардвар-Сикри, неоспорим и достоверен. В течение всего этого долгого дня сипаи издевались таким образом над осажденными. Подобное бесчеловечное поведение, конечно, неизвинительно, но стоит вспомнить, что три тысячи шестьсот женщин, стариков, детей, уничтоженных по приказу Максвелла (это официальные цифры), были родителями, женами, сыновьями большинства сипаев, осаждавших крепость и потребовавших у Нана-Сахиба возможности отомстить за близких.