Текст книги "Покоритель джунглей"

Автор книги: Луи Жаколио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 41 страниц)

Часть седьмая
Смерть Уотсона
Колодец Молчания
Глава I
Встреча со сторожем. – Откровения предателя. – След. – Труба браминов. – Постановление вице-короля. – Переодевание. – Старый пандаром.

Направляясь к своему дворцу, ибо древняя столица Декана всегда была резиденцией браматмы, Арджуна продолжал вынашивать самые мрачные планы мести.

Он слишком хорошо знал вековые обычаи таинственного комитета Трех, чтобы после стычки, происшедшей сегодня ночью, не понять, что значило презрительно брошенное ему «Прочь отсюда, собака!». Это был смертный приговор, ибо между людьми, которых разделяло подобное оскорбление, впредь не могло быть близких отношений.

«Не пройдет и недели, – подумал он, – как Утсара получит приказ убить меня, разве что он вышел из доверия, и это дело поручат кому-нибудь другому. Во всяком случае, мне нужно позаботиться о своей защите».

Арджуна и факир уже почти миновали необитаемую часть развалин и подошли к старой пагоде, как вдруг в густой роще тамариндов, куда с трудом проникал дневной свет, Арджуна споткнулся о чье-то тело и едва не упал в высокую траву. Он наклонился, думая, что какой-то бездомный нищий спит под открытым небом, но тут же удивленно воскликнул:

– Дислад-Хамед, ночной сторож!

– Может быть, и с ним случилось какое-нибудь несчастье? – заметил Утсара, подойдя ближе.

– Он не ранен, – ответил Арджуна, внимательно оглядев сторожа. – Странно, биения сердца не слышно, а вместе с тем он дышит. Мы не можем оставить его одного без помощи.

Роскошное жилище браматмы было всего в нескольких шагах отсюда. Он сделал знак факиру, тот взвалил сторожа на плечи, и они направились к Дворцу святых, как называли резиденцию Арджуны.

Перенеся к себе в дом биджапурского сторожа, Арджуна поступил так не только из соображений гуманности, к этому его подтолкнуло инстинктивное любопытство. Тайное предчувствие говорило ему, что это происшествие каким-то образом касается его.

Вместо того чтобы войти через главный вход, который постоянно охраняла дюжина сиркаров, браматма обошел сад, открыл маленькую дверцу и провел Утсару вместе с его ношей в свои личные апартаменты.

Сторожа положили на кровать, и, пока факир смачивал ему виски уксусом, Арджуна дал ему великолепных сердечных капель, секрет приготовления которых сохраняют брамины. Этого оказалось достаточно, чтобы вывести сторожа из длительного обморока.

Открыв глаза и узнав браматму, он снова едва не потерял сознание от страха. Присутствие верховного вождя Духов вод укрепило Хамеда в убеждении, что его спасли только для того, чтобы поиздеваться над ним и заставить умереть в ужасных мучениях.

– Пощадите! Пощадите! – взмолился он, сложив руки. – Клянусь, что впредь буду служить вам как верный пес!

Арджуна подумал: «Какое же преступление совершил этот человек, если так молит о пощаде! Проявим хитрость, ибо он уверен, что мне все известно». Удивительная проницательность помогла браматме приблизиться к истине: «Он просит пощады не у меня, а у браматмы. Обещая служить верой и правдой, в моем лице он обращается к Духам вод. Когда он говорит «впредь», это значит, что «ранее» он не был верен. Я никогда не пользовался услугами этого простого субедара, стало быть, ему приходилось иметь дело с комитетом Трех».

При мысли, что ему, быть может, удастся выведать важный секрет страшного трибунала, лицо Арджуны осветилось радостью. Но для этого надо было сделать вид, что он все знает, и вместе с тем заставить сторожа рассказать ему то, о чем он не имел понятия. Одно лишь смущало его: если комитет Трех знал о виновности этого человека, как мог он не только оставить его на свободе, но и приказать браматме доверить ему важное поручение, касающееся На-на-Сахиба?

Он решил провести допрос с крайней предосторожностью.

– Видишь ли, – сказал он Дислад-Хамеду, который с невыразимой тревогой ждал ответа, – я не хочу ничего другого, как пощадить тебя, но кто мне поручится, что ты снова не изменишь своему слову?

– Вы знаете, господин, что теперь это невозможно. Вы предупреждены, и при первом же моем проступке наказание будет еще страшнее.

– К тому же одного моего желания мало, – продолжал Арджуна, – все мои действия должен одобрить комитет Трех, а я получил строгий приказ и не могу нарушить его.

– Увы, что же будет со мной? – воскликнул несчастный, полагая, что находится у браматмы, потому что его арестовали после окончания собраний. – Зачем было манить меня надеждой, если ей не суждено сбыться?

Арджуна, ничего не отвечая, покачал головой. Он почувствовал, что стоит ему заговорить, как сторож поймет, что браматме ничего не известно.

– Сжалься, о повелитель! Сжалься! Я негодяй и знаю это, но когда я увидел, что мой обвинитель пал от кинжала правосудия, то подумал, что Трое решили простить меня… А свидание, назначенное на сегодняшний вечер у башни Усопших между одиннадцатью и полуночью? Выходит, это всего лишь игра…

Услышав эти слова, которые сразу все прояснили, Арджуна едва не вскрикнул от радости. Обладая тонким и проницательным умом, он сразу понял, какую пользу можно извлечь из сделанного им открытия.

Итак, предатель, имя которого собирался открыть ему англичанин, был Дислад-Хамед, и знаменитый трибунал, столь суровый, столь неукоснительно соблюдающий правила, что убирал браматм за малейшую ошибку, не остановился перед убийством, чтобы спасти изменника, погубившего более полутора тысяч сиркаров!

«А, милые мои, – подумал Арджуна, – на сей раз вы у меня в руках. Вы забыли, что в случае явной измены устав Духов вод дает браматме право созвать четырех членов совета Семи и выдать им весь тайный трибунал. Да что это я? Какая наивность! Разве Трое и Четверо не составляют единое целое в совете Семи! Нет-нет! Затронуть Трех – значит бросить вызов всему совету. Не так мне следует мстить. Мне надо передать их на суд общего собрания жемедаров, и тогда мы увидим, имеет ли право совет Семи спасать от нашего правосудия поставщика английских виселиц и митральез!»

Арджуна увидел, что давно вынашиваемые им мечты близки к исполнению. Он добьется реформы устава общества, показав всем, какую опасность представляет тайная и бесконтрольная власть, уничтожит комитет Трех и совет Семи, заменив его советом из двенадцати сменяемых членов с браматмой во главе, которым будет управлять по своей воле. Тогда в руках у него окажется власть, а самое главное, возможность встать во главе будущего восстания, которое должно навсегда освободить Индию от ненавистного английского ига… Надо было действовать быстро и чрезвычайно осторожно, ибо при малейшем подозрении, учитывая его отношения с советом Семи, он разделит участь своего предшественника в башне Усопших. Но прежде чем предпринимать что-либо, он должен был выяснить дальнейшие намерения своих врагов.

Арджуна ловко выспросил у сторожа все, что тот знал. Хамед рассказал, как во время собрания незнакомый голос пообещал спасти его, приказав явиться в назначенный час к башне Усопших и пригрозив самой страшной карой, если он осмелится ослушаться и не придет.

Браматма сразу понял, что именно здесь и была загвоздка. Должно быть, старший из Трех нуждался в очень большой услуге со стороны сторожа, раз приказал Уттами убить англичанина, лишь бы спасти негодяя. Он догадался, зачем факир тайком покинул зал, от слуги до хозяина был один шаг, и браматма узнал во всем этом деле руку председателя комитета Трех и совета Семи, то есть самого заклятого своего врага.

Теперь надо было немедленно выяснить, о чем старший из Трех будет говорить со сторожем. Без этого браматма не мог прийти к окончательному решению, не мог выработать план действий. Он заставил сторожа дать страшную клятву, что тот расскажет ему обо всем, что произойдет во время свидания. Браматма потребовал от Хамеда не открывать ни одной живой душе того, что решено между ними, и пригрозил – ибо понял, что воздействовать на мерзавца, как и на всех трусов, можно только страхом, – что в случае неповиновения отдаст его живым на съедение красным муравьям – пытка долгая и мучительная.

Сторож, счастливый, что дешево отделался, рассыпался и уверениях преданности. Он увидел смерть так близко, что решил при первой же возможности скрыться в какой-нибудь отдаленной провинции, где его не могла настигнуть месть ни тех, ни других, ибо прекрасно понимал, что, служа англичанам и Духам вод, рано или поздно погибнет на виселице или от кинжала. Пока же он давал любые обещания и клятвы, которые от него требовали.

Когда сторож вышел от браматмы, тот приказал Утсаре:

– Ступай за этим человеком и следи за ним, я должен знать обо всех его поступках. Непременно будь сегодня вечером при его разговоре со старшим из Трех. Свидание назначено среди развалин, и ты найдешь способ спрятаться так, чтобы все слышать.

– Повинуюсь, господин, – просто ответил факир и поспешил вслед за ночным сторожем.

Удалившись в комнату, служившую ему кабинетом, Арджуна долго думал о борьбе, которую решил начать, поставив на карту жизнь. Браматма был человеком выдающимся, его способности равнялись его гордыне. Это чувство было скорее осознанием собственных достоинств, которые до последнего времени признавались всеми. Совет Семи и даже тайный трибунал не предпринимали ничего, не посоветовавшись с ним. Ситуация изменилась всего несколько месяцев назад, и странное, необъяснимое дело: несмотря на то, что комитет Трех ежемесячно обновлялся и всякий раз менялся и его председатель, каждый новый член, казалось, наследовал ту же ненависть к браматме и относился к нему все с тем же презрительным высокомерием.

Правило, по которому верховный вождь не должен присутствовать на заседаниях тайного совета, на самом деле никогда не применялось к Арджуне, можно даже сказать, что оно существовало лишь для того, чтобы совет мог собраться без браматмы, если того подозревали в измене. Эта исключительная мера никогда не применялась против Арджуны, как вдруг однажды старший из Трех после очередного обновления трибунала объявил ему, что совет Семи намерен строго придерживаться всех правил и что ему впредь запрещается не только присутствовать на заседании Трех и Семи, но и принимать какие бы то ни было меры, ибо высший совет решил взять на себя все решения и ответственность за них.

С тех пор Арджуна превратился в простого исполнителя решений обоих советов. Их члены подчеркнуто не имели с ним никаких отношений, передавая ему свою волю через факиров.

Он подумал сначала, что в совете Семи у него появился враг, который постепенно заразил своей ненавистью всех остальных. Но когда совет, избиравшийся на три года, полностью обновился – по крайней мере браматма полагал, что закон строго соблюдается, – а отношение к нему осталось прежним, сделавшись еще более оскорбительным и враждебным, в душу его закрались смутные подозрения. Непонятная снисходительность совета по отношению к сторожу еще больше их усугубила.

В прошлом веке семь членов совета, назначаемые обычно на три года, сговорились между собой и оставались у власти почти пятнадцать лет. Тайные выборы совета, который сам заботился о собственном обновлении, облегчали подлог. Члены совета каждые три года составляли протоколы якобы имевших место выборов и оставались в должности под новыми именами. Неосторожность, допущенная на одном из общих собраний жемедаров, открыла обман, и все семеро были повешены.

Арджуна спрашивал себя, не происходит ли то же самое и сейчас, и чем тщательнее он анализировал факты последних пяти-шести месяцев, тем больше они совпадали с его предположением. Тогда становились понятными тайна, которой окружали себя члены совета, чрезмерно строгое следование уставу, удаление браматмы с их собраний. Было ясно, что узурпаторы почувствуют себя в безопасности лишь тогда, когда заменят браматму своим ставленником.

Арджуна хотя и не мог поверить в подобную дерзость, все же решил довести дело до конца, каковы бы ни были для него последствия начатой им борьбы. Чем больше он размышлял, тем больше укреплялся в своем решении. Он ежеминутно возвращался к наиболее занимавшей его загадке, к сторожу Дислад-Хамеду, не находя для нее убедительного объяснения. Зачем надо было спасать предателя, сотни раз заслужившего смерть, и убивать человека, доставившего доказательства его измены? Инстинктивно он почувствовал, что именно здесь ключ ко всей тайне.

В то время как, изнуряя свой мозг, Арджуна строил гипотезу за гипотезой, вдруг на эспланаде, окружавшей его дворец, послышался звук браминской трубы. У правительства Индии в провинции не было официальных газет, поэтому жителей таким вот образом уведомляли о распоряжениях и декретах вице-короля и губернаторов. Зная, что сэр Джон Лоуренс уже находится в Биджапуре, браматма подумал, что сообщение может касаться приезда вице-короля. Он вышел на веранду, чтобы узнать его содержание, и сразу понял его важность. Вице-король отметил свое прибытие в Биджапур дерзко нанесенным ударом и объявлением обществу по всем правилам войны.

Вот распоряжение, которое было прочитано на площади:

«Всем жителям Бенгалии, Бехара, Бунделькханда, Мевара, Пенджаба и Декана, всем живущим по ту и по сю сторону Ганга – привет и благополучие. Мы, Уильям-Эдмунд-Джон Лоуренс, генерал-губернатор Индии, по воле нашей всемилостивейшей государыни Виктории, королевы Англии и Индии, и данной ею властью постановили и постановляем следующее.

По решению нашего высшего консультативного совета ввиду постоянных смут, которые с незапамятных времен сеет в империи тайное общество под названием «Духи вод», названное общество ныне и впредь считать распущенным через три дня после обнародования настоящего.

По истечении этого срока всякий, принадлежащий еще к данному обществу, будет предан военному суду и судим по всей строгости законов.

Дабы никто не остался в неведении, настоящее будет повторено трижды в течение трех дней».

Далее следовали подписи вице-короля, начальников полиции и департамента внутренних дел, на которых возлагалось выполнение данного постановления. Чтец несколько раз громко протрубил в трубу и отправился дальше.

Индусы медленно расходились по домам, не выражая ни сочувствия, ни порицания, не обмениваясь замечаниями друг с другом. Два артиллерийских полка и полк шотландцев, всего 7500 человек, сопровождали вице-короля, присутствие этих военных сил давало понять жителям Биджапура, что в Декане должны начаться репрессии. Лишь нахмуренные брови мужчин указывали на то, с какой ненавистью индусы относятся к угнетателям. Ничем не выдавая себя, с истинно восточным терпением они ждали дня будущего восстания.

– О! – воскликнул Арджуна. – Дело крайне серьезно и требует быстрых действий. Долг повелевает мне забыть о нанесенных мне оскорблениях и попросить встречи с советом Семи, чтобы вместе обсудить, что делать в сложившейся ситуации.

Не теряя ни минуты, он отправил посланца во дворец Адил-шаха, объяснив ему, как попасть туда, не привлекая внимания. Посыльный вернулся через несколько минут, принеся пальмовый лист с ответом: «Пусть браматма ни о чем не беспокоится, высший совет начеку и предупредит его, когда настанет время действовать».

Все осталось по-прежнему, браматму решили держать вдали от всех дел общества, даже в ситуации, когда его жизни грозила реальная опасность.

– Это настоящая измена, – прошептал браматма. – Хорошо, если надо, я буду действовать сам!

Вернувшись в комнаты, он открыл маленькую дверь, скрытую в стене за кроватью, и проник в каморку, где хранилось великое множество туземных костюмов, от самых бедных до роскошных одеяний раджи. Он быстро разделся, натер тело раствором ореха, чтобы придать коже темный цвет, надел парик из длинных волос, заплетенных косичками, и разрисовал себе лицо белыми и красными полосами. Надев вместо одежды трехцветный хлопчатобумажный пояс, он взял бамбуковую палку с семью узлами, длинные сандаловые четки и калебассу и превратился в пандарома, то есть паломника, продающего всякие вещицы, смоченные в священных водах Ганга. Он вышел через потайную дверь и побежал по улицам, крича:

– Вот он, вот он! Слуга Шивы! Сын Шивы!

Затем, перебирая четки, добавлял гнусаво: «Кому, кому сандаловые зерна, омытые священными водами Ганга?»

Вокруг него собралась толпа, одни покупали сандал, другие целовали следы ног набожного паломника. Молодые матери протягивали ему младенцев, чтобы он благословил их.

Паломник медленно направился в сторону Дворца семи этажей.

Глава II
Сэр Джон Лоуренс во дворце Адил-шаха. – Сэр Джеймс Уотсон и Эдуард Кемпбелл. – Рассказ начальника полиции. – Повешенный! – Оживший Кишнайя. – Соглашение.

Ночь снова опустила полог над древним городом, охваченным ненавистью и местью. Сэр Джон Лоуренс, проведя весь день в приемах, после обеда, сославшись на усталость, отослал прислугу, секретарей, адъютантов, помощников и, заявив, что нуждается в отдыхе, строго-настрого запретил себя беспокоить.

С ним оставались только Джеймс Уотсон, главный начальник полиции, и молодой офицер, говоривший на трех-четырех местных диалектах, Эдуард Кемпбелл, сын полковника Кемпбелла, защитника Хардвар-Сикри, а в настоящее время командира 4-го шотландского полка. Молодой лейтенант служил генерал-губернатору переводчиком во всех переговорах, которые тот вел, не прибегая к помощи своей администрации и официальных переводчиков.

– Ну, Уотсон, – спросил благородный лорд, – какое впечатление произвел наш декрет на туземное население?

– Я думаю, Ваша Светлость, что эта энергичная мера должна была его устрашить.

– У вас есть сомнения, Уотсон?

– Я выражаюсь так, Ваша Светлость, потому, что нам не дано знать истинных чувств индусов. Касты, предрассудки, религия разделяют нас до такой степени, что, хотя они и подчинены нашему государству, они для нас гораздо непонятнее, чем любой другой народ в мире. Хитрые, коварные, способные многие годы хранить тайну заговора, они умеют так хорошо скрывать свои чувства, что следует опасаться взрыва именно тогда, когда они кажутся спокойными. По вашему приказу я проехал весь Декан и ужаснулся царящей повсюду тишине.

– Вы слишком пессимистично настроены, Уотсон. Мы, напротив, убеждены, что нашего приезда в Биджапур и военного суда достаточно, чтобы внушить им спасительный страх. Наказав нескольких вельмож за их преступный нейтралитет во время восстания на севере, мы надолго успокоим нашу страну.

– Да услышит вас Бог, Ваша Светлость! Но вы знаете, что я всегда говорил с вами откровенно.

– Продолжайте, Уотсон, именно поэтому мы и прониклись к вам симпатией.

– На вашем месте я бы ограничился энергичными поисками Нана-Сахиба. Он мусульманин, а значит, принадлежит к расе, ненавидимой индусами. Именно этот факт и помешал Декану, то есть восьмидесяти миллионам человек, присоединиться к восставшим в Бенгалии. Нам следует признать, что своей победой мы обязаны только этой причине. Продолжая преследовать Нану – не может же он вечно ускользать от нас, тем более что у нас есть уверенность, что он не покидал Индию, – было бы хорошо противопоставить его индусам, последователям Брамы, и тем самым отнять у них повод к новому восстанию, результаты которого будут непредсказуемы.

– У них нет ни вождей, ни оружия.

– Вы ошибаетесь, Ваша Светлость. В нужный момент у них появится все необходимое, и, поверьте, на сей раз север и юг, Брама и Пророк объединятся против нас. Пока я довольствовался бы эффектом, произведенным решением о роспуске Духов вод и установлением военного суда. Пусть эта угроза постоянно висит над головами индусов, но к непосредственным действиям переходить я бы не стал и сделал бы все, что в моих силах, чтобы захватить Нану. Как только он окажется в наших руках, вы объявите всеобщую амнистию. Затем, вместо того, чтобы вызывать раджей юга к себе и тем самым унижать их в глазах их подданных, вы сами отправитесь к ним с визитом. Они будут счастливы оттого, что вы проявили великодушие, и оставят всякую мысль о восстании. Они устроят в вашу честь пышные празднества, и во всем Декане, а значит, и в Индии установится спокойствие.

– Возможно, вы правы, но директор департамента внутренних дел другого мнения.

– Это вполне понятно.

– Что вы этим хотите сказать?

– Что Ваше Превосходительство будет вторым вице-королем, которого отзовут за то, что он следовал его советам.

– Вы думаете, Уотсон?

– Черт побери! В то время как он призывает нас к энергичным репрессиям, в тайных депешах, которые отправляет в Лондон членам парламента и кабинета, он, напротив, превозносит политику прощения и умиротворения.

– Откуда вы это знаете?

– Почта находится в моем подчинении, Ваша Светлость.

– Если б он вас слышал! – улыбаясь, заметил сэр Джон.

– Да. Но ваши уши – не его!

– С какой целью он так поступает? – спросил генерал-губернатор с деланным равнодушием.

– О, Ваша Светлость… В Индо-британской империи всего одна корона вице-короля.

– У вас злой язык, Уотсон, – сказал сэр Джон, закуривая. – Хотите сигару?

– С вашего позволения.

– А вы, мадемуазель Кемпбелл? – спросил вице-король со смехом.

Когда сэр Джон бывал в хорошем настроении, он обращался так к своему юному адъютанту, чье свежее розовое лицо без признаков бороды невольно давало повод для подобных шуток.

Эдуард покраснел от этого фамильярного обращения и пролепетал в ответ:

– Я не позволю себе курить в присутствии Вашей Светлости.

– Бросьте, Кемпбелл, – добродушно сказал вице-король, что было не в его привычках, и протянул Эдуарду коробку сигар.

Затем, обращаясь к начальнику полиции, заметил:

– Я подумаю о том, что вы мне сказали, Уотсон. Подумаю, будьте уверены… Но больше не стану посылать свои письма по почте, – добавил он с лукавой улыбкой.

– О, Ваша Светлость… – в смущении произнес Уотсон.

– Выполняйте ваш долг, Уотсон… Выполняйте ваш долг. Мы всегда с удовольствием читаем ваши доклады, которые вы посылаете нам по утрам.

– И содержание которых известно только вам и мне, Ваша Светлость.

– Кстати, Уотсон, не сегодня ли вечером я должен принять знаменитого Следопыта, который обещал найти убежище Нана-Сахиба?

– Да, он только что передал мне, что находится в распоряжении Вашего Превосходительства.

– Вы думаете, ему удастся то, что не сумел сделать этот бедняга Кишнайя?

– Напротив, Ваша Светлость, Кишнайя добился успеха. Вспомните его последние донесения. И если б он так глупо не дал себя повесить, пытаясь захватить отряд европейцев…

– Среди которых находился и я с отцом и матерью, – перебил юный офицер.

– Ба! Я и не знал об этом, – удивленно сказал вице-король.

– Кишнайя, разумеется, не подозревал, кто его пленники, – продолжал Уотсон, – а поскольку в награду за оказанные им услуги мы тайно разрешили ему отпраздновать великую пуджу тугов, он решил, что куда похвальнее будет предложить богине Кали кровь людей высокого происхождения, чем каких-то бродяг, пойманных в лесу.

– Расскажите мне эту историю, Уотсон, она меня безумно заинтересовала. Сейчас всего девять часов, у нас есть время выкурить по сигаре и поболтать. Часы, когда я принадлежу себе и могу побыть с верными друзьями, которых мне не нужно подозревать, так редки…

– Таков удел всех государей, Ваша Светлость.

– К счастью, я буду им только пять лет.

– Ваши полномочия могут быть продлены, Ваша Светлость!

– Я вовсе к этому не стремлюсь, Уотсон. Разумеется, я достаточно самолюбив, и мне не хотелось бы, чтобы меня отозвали раньше срока, но, поверьте, мой друг, видеть вокруг себя только постные физиономии, которые ловят каждое ваше слово, каждое движение, чтобы во всем походить на вас, быть постоянно окруженным людьми, готовыми раболепствовать и пресмыкаться перед вами, прибегающими к самой грубой лести, тогда как за вашей спиной они лгут, плетут интриги, замышляют заговоры, – все это так грустно и дает такое жалкое представление о человечестве, что, как только истекут пять лет, я с радостью вернусь в свое поместье в Шотландии, подальше от этих отвратительных мерзостей. К тому же я всего лишь государь pro tempore![7]7
  Временный – (лат.)


[Закрыть] Что же творится тогда в наследственных монархиях!.. Давайте вашу историю, Уотсон. Как Кемпбеллы могли стать пленниками вождя тугов?

– Как начальник полиции, я многое знаю, поэтому в зависимости от вашего желания, мой рассказ будет либо краток, либо очень долог.

– Пусть сигара послужит вам хронометром, Уотсон. Курите ее спокойно, не торопясь. А потом мы займемся серьезными делами и примем нашего Следопыта.

– Слышали ли вы, Ваша Светлость, о Покорителе джунглей?

– Да, было что-то такое. Он, кажется, француз.

– Да, француз. Бывший офицер при посольстве Франции в Лондоне. У себя на родине он был лишен всех чинов за то, что якобы выкрал секретные планы английского адмиралтейства. Кстати, только что газеты принесли новость о его реабилитации. Обвинения, выдвинутые против него, оказались ложными, он представил военному суду подлинное признание одного из воров, оно полностью его обеляет.

– А! Так похитителей было несколько?

– Двое, Ваша Светлость. Один из них сознался во всем перед смертью. Из уважения к его семье, а также учитывая честное признание, военный суд сохранил его имя в тайне, тем более он уже предстал перед высшим судьей.

– А второй?

– Второй, насколько мне известно, принадлежит к высшей английской аристократии и заседает в Палате лордов. Его имя не было названо в письме, написанном его сообщником, и француз, которого зовут, кажется, граф Фредерик де Монмор де Монморен…

– Именно так, – перебил Эдуард.

– Вы его знаете? – удивленно спросил сэр Джон.

– Это мой дядя, – ответил юноша.

– Смотрите-ка! То, что вы рассказываете, кажется мне весьма интересным, хотя я не понимаю, какое это все имеет отношение к Кишнайе, отъявленному прохвосту и предводителю тугов.

– Вы спросили меня, как Кемпбеллы могли попасть в руки Кишнайи, поэтому я начал сначала.

– Вы правы, не буду больше вас перебивать. У вас в запасе еще целая сигара времени.

– Француз был настолько благороден, что не назвал второго виновного, имя его, вероятно, останется неизвестным. В качестве возмещения за понесенные им страдания граф де Монморен только что назначен своим правительством на пост губернатора французской Индии.

– Стало быть, он мой коллега. И это бывший Покоритель джунглей и… дядя Кемпбелла? Простите, я снова перебил вас, но мне это кажется таким странным…

– Возвращаюсь к Покорителю джунглей. После осуждения Фредерик де Монморен приехал в Индию, где в течение двадцати лет вел жизнь странствующего рыцаря и поборника справедливости, семья совершенно о нем забыла. За это время сестра его вышла замуж за Лайонеля Кемпбелла, отца присутствующего здесь Эдуарда.

Когда разразилось восстание сипаев, Фредерик де Монморен, которого за его подвиги прозвали Покорителем джунглей, всей душой встал на сторону Нана-Сахиба, и из-за его ловкости и мужества мы едва не потеряли Индию. Когда в Европе решили, что наше дело проиграно, юный Эдуард, которому было тогда шестнадцать лет, и его сестра Мэри прибыли в Индию с рекомендательным письмом лорда Ингрэхема к Покорителю джунглей, умоляя спасти их отца, находившегося в тот момент в Хардваре, осажденном войсками Наны. Встреча молодых людей, не подозревавших, что у них в Индии есть дядя, и Покорителя джунглей, не знавшего, что у него в Европе есть племянники, была весьма драматичной… «Дядюшка! Племянничек! Племянница! Зятек!»

– Не шутите, сэр! – с огорчением воскликнул Эдуард.

– Здесь не над чем рыдать, мой юный друг, к тому же вы знаете, что я люблю вас и вовсе не хочу причинять вам боль. Продолжаю. Итак, Покоритель джунглей спас Лайонеля Кемпбелла, бывшего тогда майором и комендантом Хардвара. Но в ходе войны, во время своего пребывания на Цейлоне, где Покоритель джунглей, безусловно, хотел разжечь восстание, он был арестован губернатором острова, сэром Уильямом Брауном, благодаря дьявольской ловкости Кишнайи, который всегда служил губернатору. Покорителю джунглей, приговоренному к смерти вместе с товарищами, удалось бежать прямо с места казни. Следующей ночью Уильям Браун был тяжело ранен Фредериком де Монмореном, у которого хватило дерзости вернуться и проникнуть в особняк своего врага. С этого времени между всеми названными мною лицами начинается настоящая война с хитростями, засадами, ловушками, рассказывать о которой слишком долго. Губернатор Цейлона взялся за дело так рьяно и назначил такую высокую цену за поимку Покорителя джунглей, что я всегда думал – а мы, полицейские, люди по природе своей подозрительные, – что помимо восстания существовали и другие причины для ненависти между этими людьми. Очень может быть, что сэр Уильям был вторым сообщником в знаменитой краже документов и что Покоритель джунглей не назвал его имя.

– О, сударь! – вскричал Эдуард Кемпбелл. – Подобное обвинение бесчестно. Простите, милорд, – сказал он, склонившись перед вице-королем, – но дело идет о чести моей семьи. Губернатор Цейлона женат на одной из сестер моего отца.

– Успокойтесь, Эдуард! – ласково сказал ему сэр Джон. – Уотсон, вы завили слишком далеко.

– С вашего позволения, милорд, – настойчиво продолжал молодой человек, – я требую, чтобы сэр Уотсон взял назад свое необоснованное обвинение.

– Ну же, Уотсон, не портите мне вечер…

– Чтобы доставить вам удовольствие, милорд, – холодно сказал начальник полиции, – допустим, что я ничего не сказал.

– Но ваше обвинение остается в силе, – заметил Эдуард.

– Буду краток, – продолжал Уотсон, делая вид, что не замечает настойчивости адъютанта. – Падение Дели и конец восстания, раздавленного Хейвлоком, не положили конец вражде двух этих людей, которым пришлось встретиться уже при иных обстоятельствах. Нана-Сахиб, спасенный Покорителем джунглей, укрылся в убежище, несомненно, давно приготовленном для него с помощью Духов вод. И с тех пор, как известно Вашей Светлости, ему удавалось ускользать от нас. Кишнайя, который пообещал выдать его, напал, я уверен, на место, где скрывается принц, и если бы не глупое желание отомстить Покорителю джунглей и взять в плен Кемпбеллов, возвращавшихся из Европы, Нана-Сахиб был бы в наших руках. Кишнайя был захвачен отрядом шотландцев, поспешивших на выручку полковнику, и повешен вместе со своими последователями. Вот моя история, милорд, я еще не докурил сигару. Как видите, я не слишком затянул свой рассказ.

– Напротив, Уотсон, вы поспешили его закончить.

– Последние события были известны Вашей Светлости, ибо вы сами поручили Кишнайе разыскать, где скрывается Нана.

– Кишнайя – ловкий и хитрый малый. Вы уверены, Уотсон, что его повесили?

– Да, если верить официальному донесению.

– Я могу заверить вас, милорд, что он не избежал участи своих товарищей, хотя его и повесили последним. Я присутствовал при этом акте правосудия: мы возвращались из Англии после отпуска отца и сопровождали мою мать, она разыскивала брата, которого не видела с детства.