Текст книги "Покоритель джунглей"

Автор книги: Луи Жаколио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 41 страниц)

Глава III
Предатель. – Приговорен к тройной пытке. – Кинжал правосудия. – Браматма. – Страх разоблачения. – Бежать невозможно. – Повешен! – Смерть разоблачителя. – Комитет Трех и совет Семи. – Дворец Адил-шаха. – Свидание в башне Усопших. – Обморок.

Собравшиеся выбрали депутацию из пяти человек во главе с Анандраеном, близким другом Покорителя джунглей. Они должны были встретить нового губернатора по его прибытии в Пондишери, чтобы передать ему поздравления от трех провинций Декана. На самом деле они собирались предупредить его о решении Духов вод. Отдав депутации необходимые распоряжения, браматма снова взял слово:

– Братья, прежде чем расстаться, я должен выполнить одну печальную обязанность. У нас существует полная уверенность, подкрепленная доказательствами, что среди нас есть предатель.

– Назовите его! Назовите его! – закричали присутствующие. – Мы сейчас же совершим над ним правосудие.

Сторож страшно побледнел и своим поведением, безусловно, выдал бы себя, если бы взоры присутствующих не были устремлены на верховного вождя, все ждали, когда с его уст сорвется имя изменника.

– К счастью, он не принадлежал к жемедарам, – продолжал браматма, – в этом мы уверены. Одновременно нам стали известны все его преступления. Это простой субедар, но лицо, которое знает его имя и имеет письменные доказательства его измены, согласно выдать его только за целую гору рупий – 250 000 франков. Хотя совет Семи имеет право самостоятельно распоряжаться всеми средствами общества, мы сочли уместным спросить ваше мнение, прежде чем заплатить такую сумму. Это предложение нам сделал один из агентов европейской полиции Калькутты. Он сумел случайно заглянуть в записную книжку начальника полиции, где увидел имя предателя и число жертв, казненных по его доносам, – оно превосходит тысячу человек.

Слова эти вызвали у присутствующих гнев и ужас, со всех сторон раздались крики: «Отомстить! Отомстить! Смерть клятвопреступнику! Надо приговорить его к тройной пытке – водой, железом и огнем!»

– Хорошо, – продолжал браматма, – через несколько минут мы узнаем имя негодяя, который не побоялся предать своих братьев, родину и богов…

При этих словах Дислад-Хамед вынужден был прислониться к одной из колонн зала, за которой и спрятался, боясь потерять сознание. Но быстро поняв, что малейшая неосторожность может привлечь к нему внимание, он невероятным усилием воли справился с собой, и у него даже хватило присутствия духа, чтобы закричать вместе с остальными: «Отомстить! Отомстить!» Затем, чтобы не выделяться, он сел, как и все присутствующие, на пятки.

Браматма закончил свою речь.

– Этот англичанин, которого случай нечаянно свел с одним из членов высшего совета, входит в личную охрану вице-короля. В этом качестве он был послан в Биджапур по случаю приезда сэра Джона Лоуренса, чтобы убедиться в состоянии умов и по возможности подготовить манифестацию в честь своего хозяина. Он остановился в караван-сарае для иностранцев и ждет от нас вестей. Нам стоит только привести его сюда, соблюдая необходимые меры предосторожности, и мы узнаем имя того, кого нам следует покарать с примерной строгостью. Кем бы ни был виновный, каково бы ни было его семейное положение, он умрет, пройдя сквозь тройную пытку, и тело его без погребения будет брошено в джунгли на съедение шакалам.

Слова эти, произнесенные браматмой мрачно и торжественно, произвели на собравшихся глубокое впечатление. Чтобы понять истинный смысл этого не подлежащего обжалованию приговора, надо знать, что индусы считают его самым страшным наказанием, которое может постичь человека. По религиозным верованиям, перед всяким существом, лишенным погребения, навсегда закрываются двери на небо. Оно становится вампиром и обречено до скончания веков скитаться по местам захоронений и питаться мертвечиной. Отзвуки этих индо-азиатских традиций мы находим у наших предков, перенесших их на почву Германии и Галлии, когда в течение средних веков лишение погребения было дополнительной мерой наказания всем приговоренным к смерти, хотя древний смысл этого обычая был растворен в христианском искуплении.

Но еще и сегодня каждый индус настолько убежден, что эта мера лишит его после смерти человеческого подобия, что самый последний негодяй не колеблясь откажется от счастья и блаженства на земле, если ради них надо пожертвовать погребальными церемониями.

На сей раз Дислад-Хамед почувствовал, что погиб. Охваченный смертельной тревогой, он тщетно пытался найти способ избежать ожидавшей его участи. Мозг его был парализован ужасом, приходившие на ум уловки были нелепы и безрассудны. Он хотел было бежать, но как пройти сквозь окружавшую его толпу, не вызывая подозрений? Сторож находился у самого подножия возвышения, где заседали Семеро, причем один из них давно уже пристально смотрел на него из-под маски. Так ему по крайней мере казалось. Хамед был слишком на виду и не мог проскользнуть, не привлекая внимания, к единственной двери, которую он заметил в глубине огромного зала. Даже если бы попытка удалась, было бы чистым безумием надеяться, что при выходе у него не спросят пароль, известный только посвященным первой степени.

Все эти мысли быстро пронеслись у него в голове. Несмотря на мучительное волнение, он слегка отвернулся, чтобы не чувствовать на себе испытующий взгляд упорно глядящих на него глаз. Вдруг он услышал слабый, едва различимый шепот:

– Ни звука, ни жеста, чтобы не возбудить подозрений, иначе ты погиб.

Это предупреждение, которое должно было успокоить негодяя, произвело противоположный эффект. Поняв, что один из присутствующих, может быть член совета, испугавший его своим взглядом, знает его тайну, сторож был охвачен таким ужасом, что, не думая больше об опасности, резко поднялся, собираясь бежать. Но чья-то рука быстро опустилась ему на плечо и заставила снова сесть. Он не стал сопротивляться, ибо с молниеносной быстротой вдруг понял всю ценность данного ему совета.

Туземец, заставивший его сесть, был одним из фанатиков, известных в Индии под именем факиров, которым вековые предрассудки дают право жить, не подчиняясь никаким религиозным и гражданским законам. Долгие годы, проведенные в голодовках, умерщвлении плоти, отправлении религиозных обрядов, делают из них святых, которых не может запятнать никакая человеческая слабость. Факиры могут совершить даже преступление, они не в ответе за него перед другими людьми, которые не имеют права высказывать ни малейших суждений относительно их поведения. Совершенно ясно, с какой целью брамы и раджи позволили укорениться подобным предрассудкам в сознании толпы. Факиры стали исполнителями их воли, капризов, мести, правители поручают им все, что не могут или не осмеливаются сделать сами из боязни потерять свой престиж. Поэтому на службе у них всегда состоит определенное число факиров, готовых во всем им повиноваться, подобно тому, как у наших средневековых сеньоров были свои наемники и кондотьеры. Но поскольку в Индии ко всему примешивается некая таинственность, факиры искусны в оккультных науках и демонстрируют самые невероятные чудеса, обладая при этом несомненной магнетической силой, развитой упражнениями и уединенным образом жизни.

Кроме тех, кому поручено исполнять приговоры тайного суда Трех, у каждого члена совета Семи и браматмы был собственный, только им служивший факир. Того, кто помешал сторожу совершить опрометчивый шаг, звали Уттами. Он принадлежал одному из Семи и вовремя вмешался в дело по едва заметному знаку своего господина. С какой целью тот решил отсрочить приведение приговора в исполнение? Об этом мы узнаем из дальнейшего развития событий.

Если отвлечься от объяснений, которые нам пришлось дать, ибо факир Уттами и его господин сыграют важную роль в нашей истории, вся сцена длилась не более двух секунд и прошла незамеченной среди всеобщего волнения.

В тот самый момент, когда браматма, уступая желанию присутствующих, отправил за англичанином четырех человек, которые должны были принести его в паланкине, Дислад-Хамед снова услышал таинственный голос, прошептавший ему на ухо:

– Будь спокоен, я спасу тебя!

Сторож вновь едва не вздрогнул, но на сей раз смог сдержаться. Он рассудил, что незнакомец спас его не для того, чтобы в присутствии англичанина подвергнуть куда более страшной и неминуемой опасности. Вооружившись мужеством, надеясь, что таинственный союзник будет рядом с ним в критический момент, Хамед продолжал слушать, ничем не выдавая обуревавших его чувств.

– Сегодня вечером, – произнес голос, – между одиннадцатью часами и полуночью, у подножия башни Усопших ты узнаешь, чего я от тебя хочу.

Странно, но голос этот, казалось, исходил не из человеческого горла. Он был глух и далек, словно песни, которые ветер приносит ночью на пустынный песчаный берег. Он был похож на звуки, в сумерках поднимающиеся из долины, различить которые можно с трудом.

В высшей степени заинтригованный, сторож бросил кругом быстрый взгляд. Член совета Семи, чей взгляд так неприятно поразил его вначале, беседовал с браматмой на непонятном языке, из чего Хамед заключил, что не он обратился к нему со странными словами. Каково же было его удивление, когда, обернувшись в другую сторону, он увидел, что факир Уттами исчез.

В ожидании англичанина все присутствующие разделились на многочисленные группы, где каждый по-своему обсуждал случившееся. Внимательно приглядевшись, сторож удостоверился, что факира среди собравшихся не было. Сомневаться не приходилось, Уттами покинул зал. В волнении Дислад-Хамед не заметил, как факир поднялся по жесту все того же члена тайного совета и незаметно выскользнул из зала незадолго до ухода посланцев, отправившихся за английским полицейским, назначившим за свои сведения столь высокую цену.

Учитывая, что рядом с ним никого больше не было, сторож подумал, что обещание спасения исходило от факира, уже однажды помешавшего ему совершить неосторожность. Именно поэтому его объял ужас от того, что Уттами исчез. Хамед решил, что факир просто посмеялся над ним и, заронив в сердце надежду, жестоко бросил на произвол судьбы. Волнение его достигло предела, как вдруг вновь, словно эхо, до него донесся странный голос:

– Ничего не бойся, ты спасен. Итак, до вечера… Не вздумай не прийти на свидание, моя месть будет ужасна!

Голос еще не успел договорить, как четверо человек, посланных браматмой, вбежали в зал, один из них держал в руке окровавленный кинжал. Все четверо находились в неописуемом возбуждении. Тревога охватила весь зал, но никто не осмелился говорить в присутствии верховного вождя.

– Что с вами? Что случилось? Где англичанин? – быстро спросил браматма.

– В тот момент, когда мы подошли к караван-сараю, – ответил предводитель маленького отряда, – услышали громкий крик. Бросились вперед, ворвались в комнату чужеземца и увидели, как какой-то человек выпрыгнул из окна и исчез в соседних развалинах. Когда подошли к англичанину, кровь ручьем текла из раны, нанесенной в сердце, он был мертв. Вытащив кинжал, мы с изумлением узнали в нем кинжал правосудия Духов вод.

– Ты говоришь правду? – воскликнул браматма.

– Вот он.

Вождь внимательно изучил оружие. На одной стороне лезвия были выгравированы следующие слова: «Во имя славного, могущественного и справедливого», а на другой – кабалистический знак тайного суда.

Это действительно был кинжал правосудия Духов вод.

Браматма с редким присутствием духа немедленно понял, что здесь была какая-то тайна, раскрывать которую на собрании не следует, не рискуя при этом нанести серьезный ущерб достоинству совета Семи в лице одного из его членов. Поэтому, увидев кинжал, он немедленно воскликнул:

– Братья! Суд Трех вынес свой приговор. Нам остается только склониться перед этим доказательством невиновности нашего брата, несправедливо обвиненного английским шпионом, единственной целью которого было внести разлад в наше общество. К счастью, возмездие настигло его до того, как мы сами, по ею наущению, едва не совершили непоправимую несправедливость. Воздадим же благодарность предусмотрительности Трех и вознесем молитвы Шиве, оделяющему их своей бессмертной мудростью.

В зале установилось глубокое молчание. Уважение и страх, внушаемые знаменитым судом, члены которого были неизвестны даже браматме, были таковы, что даже малейшее неодобрение считалось бы посягательством на достоинство и беспристрастность его решений.

Как мы уже говорили, тайный суд выбирался на совете Семи, но происходило это таким образом, что не только браматма, но и даже совет в своем полном составе не знал, из кого он состоит. Суд заседал постоянно, и каждый месяц самый старый из его членов заменялся новым, которого определял жребий. Поэтому на каждой ежемесячной сессии состав его бывал различен. Понятно, что при быстрой смене членов и абсолютной тайне, хранимой под страхом смерти как прежними, так и вновь избранными членами, было невозможно проникнуть в тайну этой организации.

Заявление браматмы, спасавшее положение, было принято собравшимися с благоговейным почтением. Что касается сторожа, то он был совершенно ошеломлен невероятными событиями, в которых ничего не понимал, но которые спасли ему жизнь. Он с нетерпением ждал окончания собрания, чтобы предаться душившей его радости. В первый момент, опьянев от восторга, он понял только одно: его враг был мертв и больше не мог разоблачить его. Равнодушно взирая на происходящее, он не заметил, как факир Уттами вновь спокойно занял свое место среди общего волнения, вызванного смертью английского полицейского, и обменялся взглядом с одним из членов совета Семи, сыгравшим в этом загадочном деле главную роль.

Несколько успокоившись, пока браматма заканчивал свою речь, Хамед вдруг увидел факира, который, подобно античному сфинксу, встал у подножия колонны и, погрузившись в мечтательное созерцание, машинально перебирал четки из янтаря и сандала. Он едва не вскрикнул от удивления, вовремя совладав с собой, но изумление его еще больше возросло, когда факир поднял на него тусклый, блуждающий взгляд и медленно поднес палец к губам, словно призывая Хамеда к осторожности, после чего с надменным видом снова погрузился в созерцание. И тут в темноте, окружавшей сторожа, словно вспыхнул луч света, и он, связав воедино все увиденное и услышанное, стал понимать, какая рука направила кинжал правосудия. Вместе с тем, хотя положение его несколько прояснилось, в голове у него царил полный сумбур. Совершив столько предательств, он никак не мог убедить себя в том, что один из членов Духов вод не остановился перед преступлением, лишь бы спасти его. Кого же поразил кинжал правосудия? Человека, у которого были доказательства его злодеяний! Даже сам браматма, вначале торжественно пообещав примерно наказать предателя, принял сторону его неизвестных союзников.

Все это было до такой степени загадочно и непонятно, что Дислад-Хамед почувствовал, как его вновь одолевает страх. Он спрашивал себя, что нужно от него людям, которые не остановились ни перед чем, чтобы спасти его от заслуженного наказания?

Мучимый тревогой, не умея логически объяснить самому себе, что же случилось с ним в эту памятную ночь, сторож потерял всякое представление о происходящем, но тут восторженные крики вернули его к действительности, это браматма призвал собравшихся к новому восстанию. Затем все стали расходиться, клянясь отдать состояние и жизнь в защиту священной индийской земли.

– Ступайте, – сказал браматма жемедарам, – ступайте и несите этот священный огонь в ваши провинции, и пусть в великий день каждый, кто может держать в руках оружие, откликнется на наш призыв.

– Вперед за родину и религию! Смерть англичанам! – раздалось в ответ.

Два человека, приведшие сторожа, уже были рядом, чтобы отвести его обратно.

– Да поможет тебе Шива, брат Хамед, – сказал ему верховный вождь. – На восходе солнца будь в пути к Малабарскому берегу. Расскажи Нане о нашем совещании, а также о готовящемся великом событии и, главное, посоветуй ему быть осторожным. Все пропало, если он попадет в руки англичан… Салам! Пусть добрые духи устранят с твоей дороги все препятствия, Хамед!

Это краткое напутствие и благожелательный тон, которым оно было сказано, повергли сторожа в такое изумление, что он едва смог пролепетать несколько слов о своей преданности. Он машинально последовал за провожатыми, совершенно теряясь в догадках: неужели браматма ничего не знал и внезапно взял слово лишь потому, что увидел кинжал правосудия и понял, что в это таинственное дело замешан тайный суд?

Уже не впервые эта страшная сила, перед которой склонялось все, действовала наперекор вождю. Он всегда подчинялся ей, подобно тому, как венецианский дож уступал совету Десяти. Но никогда еще конфликт между комитетом Трех и браматмой не становился всеобщим достоянием.

Нужны были серьезные и веские причины, чтобы члены суда решились на такой шаг. Тем более что браматма, вступив в сговор с английским полицейским, несомненно, действовал с согласия тайного суда. Было также очевидно, что по крайней мере одному из его членов было известно имя предателя, тогда как верховный вождь вынужден был дорого заплатить, чтобы узнать его.

Но самое удивительное было, конечно, то, что это лицо, а может быть, и весь трибунал не только спасли предателя от ожидавшего его справедливого наказания, но и заставили браматму подтвердить данное ему поручение, уже зная о том, что Хамед – изменник.

Дислад-Хамед чувствовал, что эта цепь необъяснимых событий – отнюдь не случайность. Он слишком хорошо знал, с каким изощренным искусством могут мстить Духи вод, а потому, находясь в их власти, не чувствовал себя в безопасности.

Разрываясь весь вечер между страхом и надеждой, не веря в то, что его отпустят, – предательства тайное общество не прощало никогда, ибо оно угрожало жизни всех его членов, – негодяй каждую минуту ждал, что перед ним вот-вот разверзнется пропасть. Однако он старался держать себя в руках и хотя почти уже распрощался с жизнью, в нем продолжал теплиться слабый огонек надежды, которая не покидает даже идущего на эшафот.

Ведя сторожа через огромный, как по волшебству опустевший зал, его провожатые приблизились больше, чем следовало, к одному из окон. Хотя они сразу оттащили его назад, он успел быстро взглянуть в окно и увидеть черный силуэт башни Усопших. Он настолько хорошо знал развалины Биджапура, что тут же сориентировался и прошептал в удивлении:

– Дворец Адил-шаха!

Значит, свет и тени, которые он заметил в последних этажах старинного здания, не имели ничего общего с привидениями, а объяснялись самым естественным образом. Духи вод просто-напросто отыскали способ управлять гранитными подъемными мостами, находившимися на соседних этажах, и с незапамятных времен устраивали там торжественные собрания.

Чтобы не вызвать подозрений, они никогда не занимали те части дворца, доступ в которые после смерти последнего монарха династии Адил-шахов был открыт, а именно – первый и второй этажи. Англичане роскошно меблировали их, устроив там резиденцию на случай приезда в Биджапур губернаторов. Сделать это было легко, ибо, как мы уже объясняли, каждый этаж имел отдельный и независимый от других выход.

Сторожу некогда было поразмыслить как следует над сделанным им открытием, он был уже у выхода, и на него снова надели маску. Обратный путь сопровождался тем же церемониалом. Сторожа снова усадили в паланкин, через несколько минут все вышли из него, проводники опять взяли его под руки и, сделав несколько поворотов и разворотов, на сей раз бесполезных, очутились у большой пагоды Биджапура, откуда ушли два часа тому назад. Как раз в тот момент сын Дислад-Хамеда ударил пять раз в гонг и объявил жителям, что они могут спать спокойно, ничто не потревожит их сон. Работа ночного сторожа закончилась, через полчаса вставало солнце.

На обратном пути сердце Дислад-Хамеда билось так сильно, что ему не хватало воздуха, он едва не терял сознание. Два часа он провел в тоске и тревоге, в состоянии мучительного ожидания и неуверенности, жизнь его висела на волоске, который мог оборваться в любую минуту. Он наконец поверил, что действительно спасен, лишь в ту минуту, когда с него сняли маску. До сих пор он разрывался между надеждой и страхом, что его проводникам поручено заколоть его, а тело бросить в один из многочисленных колодцев, некогда служивших обитателям Биджапура.

Отпуская сторожа, один из проводников быстро шепнул ему на ухо слова, которые Хамед уже слышал:

– До вечера! У подножия башни Усопших… Горе тебе, если ты забудешь прийти!

Будучи наконец-то на свободе, сторож медленно огляделся. Трудно представить себе, какой мрак царил вокруг за час до восхода солнца. Два белых силуэта бесшумно исчезли в густой тени апельсиновых деревьев. Перед Хамедом возвышалась черная масса древней пагоды Шивы. Его доставили прямо к дому.

Теперь только негодяй поверил в спасение! Но потрясение было так сильно, что он не мог перенести его, кровь прилила к вискам, к голове, он почувствовал, как глаза заволокло пеленой, ноги отказывались ему служить. Он тяжело рухнул у подножия баньяна, где частенько сиживал в полуденную жару, и потерял сознание.