Текст книги "Покоритель джунглей"

Автор книги: Луи Жаколио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц)

Глава II
Раненый. – Тота-ведда. – Первая помощь. – Охота на пантеру. – Таинственные пещеры. – Брошенный на берегу. – Погоня на озере. – Ури! Ури! – Возвращение в пещеры.

Моряк не успел опомниться от удивления, как вдали послышался выстрел, а вслед за ним раздался крик боли и ужаса.

– Швартуйтесь и быстро ко мне! – донесся в ту же минуту голос Сердара.

Мгновенно выполнив приказ, Барбассон в несколько прыжков оказался рядом с Покорителем джунглей.

Неподалеку во мху, барахтаясь и испуская жалобные стоны, копошилось тщедушное, бесформенное существо с непомерно длинными руками и ногами, почти лишенное плоти и поражавшее своей худобой. Кожа его была черна, словно сажа, а тощие, длинные пальцы ног двигались точно так же, как на руках, и загибались внутрь, как у обезьяны. На первый взгляд его можно было принять за одно из этих животных, правда, у него отсутствовала шерсть на теле и голова была не такая крупная и курчавая. Светлая пенистая кровь вытекала из раны на правом боку, и Сердар поначалу испугался, что пуля задела легкое.

Несчастное существо смотрело на белых людей с таким невыразимым ужасом, что он, казалось, преобладал даже над испытываемой им болью.

Барбассон поначалу не понял, кто перед ним.

– Смотрите-ка, – сказал он почти равнодушно, – вы убили обезьяну! Бедняга, она долго не протянет.

– Вы ошибаетесь, Барбассон, – с грустью отозвался Сердар, – это один из несчастных тота-ведд, скрывающихся здесь от людей, которые относятся к ним хуже, чем дикие звери. И я тем более огорчен случившимся, что эти существа совершенно безобидные. Что вы хотите? В нашем положении надо постоянно быть начеку. Малейшее упущение может погубить нас. Я принял его за шпиона этого проклятого Кишнайи, который, по словам Рама-Модели, уже несколько дней рыщет по равнине.

– Вы ни в чем не виноваты, Сердар.

– Приближаясь к берегу, я заметил какое-то необычное движение в листве деревьев. В интересах нашей безопасности надо было разобраться, в чем дело. Несчастный вместо того, чтобы скрыться в ветках баньяна и спастись бегством, как делают обычно тота-ведды, решил спрятаться, не привлекая моего внимания, как поступил бы настоящий шпион. Отсюда и произошло все зло.

– Вы говорите, что Кишнайя бродит по окрестностям? – спросил Барбассон, которого эта новость обеспокоила куда больше, чем рана туземца. – Вы ничего не сказали нам об этом.

– Зачем нарушать покой Нана-Сахиба? Несчастный принц считает, что в пещерах он в полной безопасности. Мы всегда успеем предупредить его, когда опасность станет серьезнее. Вчера вечером Рама-Модели вернулся в Нухурмур.

– Знаю, была его очередь наблюдать за равниной. Он утверждает, что не обнаружил ничего тревожного.

– Это был мой приказ. Вы же знаете, что Нана, такой храбрец на поле боя, дрожит как осиновый лист при мысли, что может попасть в руки англичан. Поэтому я предупредил Нариндру и Раму, чтобы все важные новости они сообщали прежде всего мне. Не потому, что у меня могут быть секреты от вас и Барнетта, а просто из желания избавить принца от ненужных и преждевременных тревог. Он сотни раз предпочел бы смерть тому позорному наказанию, которое ему грозит и напрочь лишит его уважения в глазах туземного населения. Англичане это прекрасно знают.

– По мне так все равно. Черт возьми, убиваться из-за такой чепухи!

– Мой милый Барбассон, вы не принц и не индус, поэтому вам не понять, как сильны предрассудки в этом наивном и суеверном народе. Так вот, я говорил, что Рама предупредил меня о присутствии Кишнайи в Декане. В этом нет ничего удивительного, ибо люди его касты расселились в отрогах этих гор, между Бомбеем и Эллорой. Почему бы ему не отправиться к ним? Приближается великая пуджа – праздник богини Кали, – и ему захочется присутствовать на кровавых и таинственных церемониях, происходящих в это время. Впрочем, не волнуйтесь. Если он обыщет все горы на протяжении семисот – восьмисот лье, от мыса Кумари до Гималаев, то и тогда ему до нас не добраться. Повторяю, нам следует опасаться только собственной неосмотрительности. Нариндра и Рама умрут за меня по одному моему знаку, а что до юного Сами, то самые ужасные мучения не заставят его проронить ни слова.

– А раз сами мы не сдадимся, я начинаю думать, что веревка, которую папаша Барбассон пообещал своему наследнику, еще не изготовлена…

– Мы все болтаем, – сказал Сердар с чувством глубокой жалости, – вместо того, чтобы помочь этому несчастному. Быть может, рана его несмертельна. Помогите мне, Барбассон, перенесем его в шлюпку, ибо день клонится к вечеру, и здесь уже ничего не видно.

Оба нагнулись и подняли тота-ведду, который принялся хныкать и стонать пуще прежнего и отчаянно сопротивляться. Напрасно Покоритель джунглей пытался успокоить его ласковыми словами на различных местных наречиях, несчастный не понимал ни слова. В конце концов он сообразил, что сопротивление бесполезно, и подчинился, хотя порой у него вырывались глухие жалобные стоны, ибо движения носильщиков причиняли ему боль и увеличивали страдания.

Поднявшись на шлюпку, Сердар и его спутник с максимальной осторожностью положили свою ношу на палубу и поспешили отплыть на середину озера, подальше от тени деревьев, чтобы воспользоваться последними лучами солнца. Шлюпка снова встала, и Покоритель джунглей осмотрел рану тота-ведды. Он слегка промыл ее свежей водой, чтобы определить, насколько она серьезна, и с радостью увидел, что пуля, скользнув по ребру, только нанесла царапину. Рана была неглубокой, ибо у бедняги были лишь кожа да кости. В общем, за жизнь несчастного можно было не опасаться, через несколько дней он должен был встать на ноги.

Барбассон принес ящик с лекарствами, Сердар снова промыл рану бальзамом, разведенным водой, сделал компресс из той же смеси и аккуратно закрепил его полотняным бинтом.

Туземец, обладающий слабыми умственными способностями, до сих пор не понимал, какое обращение ему уготовано. Самые невероятные мысли теснились, должно быть, в его мозгу, который вековые страдания низвели до животного уровня. Но когда он почувствовал, что благодаря оказанной ему помощи боль утихает, туземец стал держаться увереннее и уже не смотрел на белых с прежним ужасом.

Покоритель джунглей, закончив перевязку, положил пациента на матрас из морских водорослей и, приготовив легкое подкрепляющее из рома, сахара и воды, протянул его раненому. Пораженный тота-ведда смотрел на него с недоверием, не понимая, чего от него хотят, и начал дрожать снова. Чтобы успокоить его и прежде всего показать, как пользоваться напитком, Покоритель джунглей поднес к губам серебряный стаканчик, отпил глоток и снова протянул его бедняге.

На сей раз несчастный дикарь не заставил себя просить. С легким беспокойством попробовав напиток, он тут же поднес стакан ко рту и осушил его с невероятной жадностью. Затем, схватив руку Сердара, он несколько раз приложил ее ко лбу, несомненно в знак благодарности, и громко разрыдался, словно ребенок.

– Мне больно смотреть на это бесхитростное проявление горя, – сказал Сердар своему спутнику. – Я не могу не думать о том, что перед нами человеческое существо, опустившееся до животного состояния по вине ему подобных. Что же нам теперь делать?

– Не можем же мы взять его с собой в Нухурмур? – спросил Барбассон.

– Никто, – ответил Сердар, – не должен знать, где находится наше убежище. Это недоступное место, которому, быть может, нет равных на свете, было обнаружено совершенно случайно нашим другом, заклинателем пантер Рама-Модели. Впрочем, вы, наверное, уже все знаете от него самого.

– Вы забываете, Сердар, что в течение всей войны за независимость я командовал вашей шхуной «Диана», которая в данный момент поджидает меня в порту Гоа. Бедная «Диана», увижу ли я ее снова? Сражаясь рядом с вами во бремя осады Дели и командуя артиллерией, я виделся с Рамой только мельком. После нашего прибытия сюда вся моя жизнь проходит на борту «Эдуарда-Мэри», и у меня не было случая поболтать по душам с заклинателем.

– Он мог бы рассказать вам об этом в нескольких словах, ибо история одновременно коротка и трогательна. Однажды Рама вместе с отцом охотился в этих горах на пантер. Вдруг он поскользнулся и полетел в пропасть с почти вертикальными стенами, к счастью, поросшими достаточно густым кустарником, чтобы выдержать тяжесть его тела. Он инстинктивно схватился за один из кустов, пролетев при этом метров двадцать.

Прежде всего он криком успокоил отца, а затем тщетно попытался подняться, подтягиваясь на руках и цепляясь за нависшие над ним ветки. Но он мог ухватиться только за их концы, а они никак не могли служить ему надежной опорой. Напротив, при спуске ему было бы легко, повиснув на одном кусте и взявшись за его прочный ствол у самого основания, перебраться на другой. Ему оставался только этот путь к спасению и, предупредив отца, который, замирая, склонился над пропастью, Рама начал опасный спуск. Он не только отличался силой, к счастью, на пути ему попались близко росшие друг к другу пальмы и бамбук. Хватаясь за них, он спустился наконец на землю, неоднократно рискуя сломать себе шею.

Спустившись, Рама решил было, что спасен, но не тут-то было: он оказался на дне огромной конусообразной воронки, причем ее широкая часть образовывала дно ущелья, где он находился.

Напрасно он обошел кругом ее основание, со всех сторон возвышались стены высотой двести – триста метров, образуя с землей острый у юл. Чтобы выбраться из этой тюрьмы, ему нужно было совершить восхождение, подобное только что проделанному спуску. Это место как раз находится у входа в пещеры, его мы и назвали Нухурмурским колодцем.

– Я уже догадался об этом.

– Вы понимаете, о чем идет речь, ибо каждый день проделываете этот путь. По дну огромной пропасти протекал неглубокий ручеек, который терялся под одной из скал, казалось, направляясь в самые недра земли. У Рамы хватило мужества лечь на дно ручья и ползти по излучинам его русла под скалой. Метров через пятьдесят он заметил, что туннель постепенно становится выше, и в конце концов очутился в соединявшихся друг с другом обширных пещерах, где, несмотря на свою храбрость, он едва не остался навсегда.

Только на второй день подземного плена, умирая от голода и усталости, он заметил вдали луч света. Он пошел на него и очутился в конце узкого прохода, выходившего к озеру.

– Именно эти два туннеля – один, ведущий из Нухурмурского колодца, другой – выходящий к озеру, – вы расширили настолько, чтобы там можно было свободно передвигаться, и именно они служат убежищем Нана-Сахибу.

– Совершенно верно, мой дорогой Барбассон. Как вы могли заметить, с помощью плоской скалы, поворачивающейся на стержне, мы герметически закрыли единственный выход со стороны озера, который можно было бы случайно обнаружить, несмотря на окружающую его со всех сторон густую растительность. Поэтому мы не имеем права открыть тайну нашего убежища этому туземцу. Он может запомнить к нему дорогу и в силу неразвитости своего ума прельститься подарками и обещаниями хитреца Кишнайи, если тот вдруг сумеет выследить нас. А это вполне возможно, ведь мы можем чувствовать себя в полной безопасности, лишь никогда не выходя из пещер и Нухурмурского колодца.

– В пещерах достаточно места, чтобы прожить там до конца наших дней. Разве вы не создали там великолепный сад!

– Верно, в нашем распоряжении почти двадцать тысяч квадратных метров площади. К тому же еще до подавления восстания, когда я узнал, что Хейвлок идет на Дели, и понял, что полный разгром – вопрос какого-то месяца, я сразу подумал о том, что это место может послужить укрытием для Нана-Сахиба и оставшихся верных ему друзей. Уже тогда я поручил храброму охотнику на пантер перевезти туда с помощью Ауджали всякого рода припасы. Мой приказ был выполнен так хорошо, что мы можем жить там в роскоши, ни в чем не нуждаясь, в течение нескольких лет.

Как бы то ни было, рано или поздно нас могут застигнуть либо во время охоты в горах, либо во время рыбной ловли на озере – вы же знаете, что удержать Барнетта от двух этих пагубных страстей невозможно, – поэтому мы не должны ни под каким видом доверять ни одной живой душе тайну нашего убежища.

– Я согласен с вами, Сердар. Но я возвращаюсь к вопросу, который вы сами задали в начале нашей беседы. Что нам делать с этим беднягой?

– У нас есть только один выход, ибо теперь я уверен, что его рана неопасна. Она заживет дня через три-четыре. Нам надо высадить его в том самом месте, где я его ранил. Он сумеет разыскать свое жилище.

Приняв такое решение, Покоритель джунглей пощупал пульс раненого. Он был спокоен, без каких-либо признаков лихорадки. Сердару пришла в голову мысль накормить несчастного, чтобы побыстрее восстановить его силы. На борту были кое-какие запасы еды, и Покорителю джунглей пришлось прибегнуть к той же уловке, что и с питьем, – он сам попробовал пищу, прежде чем предложить ее тота-ведде. Туземец тут же набросился на все, что ему дали, и стал поглощать пищу с такой жадностью, издавая при этом звуки, выражавшие столь явное удовольствие, что Барбассон не удержался и сказал:

– Черт побери, мы сделали доброе дело! По-моему, бедняга просто умирал с голоду!

Шлюпка пристала к берегу, и наши друзья знаком приказали тота-ведде спуститься на землю. Но несчастный, казалось, не понимал их. Тогда без лишних церемоний они взяли его и положили на траву, не теряя времени на лишние объяснения. Решив, что теперь они от него избавились, Сердар и Барбассон быстро отчалили от берега. Они не проплыли и десяти метров, как услышали шум тела, плюхнувшегося в воду, и инстинктивно обернулись. Каково же было их изумление, когда над водой они увидели голову тота-ведды, который плыл на большой скорости, стараясь догнать их.

Ночь внезапно сменила день, этот переход в тропиках совершается особенно быстро, так как здесь сумерки длятся всего несколько минут. Поэтому, несмотря на то, что разделявшее их расстояние было невелико, обоим французам туземец казался маленькой черной точкой.

– Надо прибавить скорость! – приказал Сердар. – Он потеряет нас из виду и вынужден будет вернуться на землю.

Барбассон подключил к аккумулятору дополнительную батарею, и шлюпка полетела по спокойной глади озера. Но в ту же минуту жалобные крики донеслись до Сердара.

– У него может открыться рана, в воде кровотечение бывает еще сильнее, бедняга потеряет силы и утонет, – сказал Сердар, словно размышляя вслух.

Потом, движимый чувством острой жалости, произнес:

– Я не могу допустить, чтобы этот человек так вот умер.

Крики возобновились с удвоенной силой, жалобный, ясный голос напоминал плач ребенка.

Сердар все еще колебался. Ставки в игре были столь велики, что он не имел права рисковать ради спасения жизни несчастного дикаря. Вдруг у него мелькнула мысль, положившая конец его колебаниям.

– Ладно, – сказал он себе, – всегда можно попробовать. Прежде спасем его, а там будет видно.

И он склонился над люком.

– Задний ход, Барбассон! – крикнул он своему спутнику. – Я не хочу, чтобы у меня на совести была смерть этого бедного дурака.

Провансалец, служивший на флоте, приучился там к строгой дисциплине, благодаря которой наши моряки – среди первых в мире. Он подчинялся беспрекословно и обсуждал приказы только потом, если у него возникали какие-то возражения.

Шлюпка легко вздрогнула, в ней словно совершалась борьба между запасом набранной скорости и толчком в противоположном направлении, а затем на всем ходу понеслась к берегу. Ориентируясь на крики, Сердар понял, что они находятся рядом с туземцем.

– Тормозите, Барбассон, тормозите! – сказал он другу.

И лодка, сбросив скорость, медленно заскользила по волнам.

Крики смолкли. Ночь была так глубока, что вокруг ничего не было видно.

– Силы его иссякли, – с неподдельным огорчением сказал Сердар. – Бедняга! Мы сделали что могли.

Едва он произнес эти слова, как они ощутили легкий толчок, и черная масса, внезапно вынырнув из воды, упала на палубу. Это был тота-ведда, он просто замолчал, видя, что к нему спешат на помощь.

Несмотря на свою рану, он мог бы провести в воде всю ночь. То, что люди его племени потеряли в своем умственном развитии, они восполнили за счет физических качеств. Привыкнув жить в чаще леса и двигаться в полной темноте, они видят ночью почти так же хорошо, как и днем, и совершенно не знают усталости. Они в состоянии обогнать самых быстрых животных, известно, что они переплывают морские проливы в пятнадцать – двадцать лье и могут плыть в течение двух дней, чтобы добраться до островов, где находят убежище.

Как только тота-ведда очутился на шлюпке, он бросился ниц перед Сердаром и, осторожно поднимая то одну, то другую его ногу, ставил их себе на грудь в знак уважения и покорности, потом, ударив себя в грудь, несколько раз произнес гортанно одно слово: ури! ури!

В это время луна, выйдя из-за деревьев, венчавших вершины гор, внезапно пролила на гладь озера потоки серебристого света. В Индии эта ночная звезда светит так ярко, что туземцы на своем образном языке называют период, когда спутник нашей Земли сияет во всю силу, днями луны.

– Ури! Ури! – продолжал тота-ведда, вновь распластавшись перед Сердаром.

– Что это за чертовщина? – спросил Барбассон, который, остановив шлюпку, вышел на палубу.

– На тамильском языке, на котором говорят в этой местности, «ури» значит «собака», – ответил Сердар. – Нет ничего удивительного в том, что он запомнил это слово и пытается дать нам понять, что будет предан нам, как собака. А может быть, это просто его имя, и он хочет, чтобы мы знали, как его зовут. Ведь он провел в этих горах свое детство и прекрасно говорит на местном наречии. Нам, однако, пора возвращаться, в Нухурмуре, должно быть, беспокоятся, ведь нам еще никогда не случалось…

Его прервал печальный и пронзительный звук тростникового рога, нарушивший ночную тишину. Легкий ветерок, поднимающийся в долинах каждый вечер после захода солнца, промчался над водой и донес жалобные ноты до наших друзей.

– Рама зовет нас, – сказал Сердар. – В путь, Барбассон, и быстрее! Нам довольно двадцати минут, чтобы преодолеть шесть миль, отделяющих нас от друзей.

– А тота-ведда? – спросил провансалец.

– Я займусь им.

– All right! – как говорит Барнетт, – ответил моряк.

И шлюпка снова помчалась по волнам. Туземец уснул, съежившись в уголке. Через полчаса стал виден противоположный берег озера. Сердар не смог ответить на сигнал, посланный из Нухурмура, так как ветер был встречный, теперь же, взяв в маленькой каюте, находившейся на корме, буйволиный рог, он извлек три звучные низкие ноты, которые эхо в долине повторило на разные лады.

– Теперь, когда мы предупредили наших друзей, – сказал он Барбассону, – остановите на минуту шлюпку и помогите мне. Нужно принять кое-какие меры предосторожности, чтобы туземец никогда не смог открыть тайну нашего убежища.

– Я не любопытен, – сказал моряк, поднимаясь на палубу, – это семейная черта, но клянусь бородой покойных, здравствующих и будущих Барбассонов, если, конечно, эта славная ветвь не угаснет вместе со мной, мне хочется посмотреть, как вы поступите, чтобы скрыть вход в подземелье, от этого комка сажи.

Несмотря на всю свою озабоченность, Сердар не удержался от смеха, услышав шутку, которой неистребимый марсельский акцент Барбассона придал особую сочность.

– Очень просто, – ответил он. – Я применю тот же метод, что и с едой. Он с детской покорностью повторяет все то, что делаем мы. Поэтому, Барбассон, одолжите мне вашу голову.

– Вы обещаете мне вернуть ее?

– В целости и сохранности.

– Ну так вот она! Это самая большая моя ценность, хотя папаша Барбассон всегда уверял, что господь Бог забыл положить в нее мозги.

– Я сделаю вид, что завязываю вам глаза, и я уверен, что тота без малейшего ропота позволит сделать с собой то же самое.

– Ни за что бы до этого не додумался. А между тем, как и все гениальное, ваша идея проста, Сердар. Впрочем, я всегда говорил, что в одном вашем мизинце больше ума, чем в нас всех, вместе взятых.

Улыбаясь болтливости спутника, Покоритель джунглей приступил к выполнению своего плана, который удался как нельзя лучше. Он разбудил тоту, который с любопытством наблюдал за тем, как Барбассону завязывают глаза, а затем с покорностью ребенка позволил, чтобы с ним проделали то же самое.

Шлюпка пристала к берегу, ее встречали Рама-Модели и юный Сами, которые с тревогой ждали возвращения Сердара и Барбассона.

Рама уже собирался поделиться с другом своим беспокойством, но слова застыли у него на губах, когда он увидел третье, неизвестное ему лицо. Удивление его было так велико, что он не успел понять, к какой касте относится спутник Сердара и Барбассона.

– Это несчастный тота-ведда, которого я ранил, приняв за шпиона, – быстро сказал Сердар, предупреждая вопросы Рамы. – Я все подробно расскажу тебе, помоги мне отвести его в пещеры. Я завязал ему глаза, чтобы он не мог догадаться, куда его поведут.

Авторитет Покорителя джунглей среди тех, кто окружал его, был настолько велик, что Рама-Модели не позволил себе ни малейшего замечания. Они взяли тоту за руки, чтобы помешать ему снять повязку, и помогли выйти из шлюпки.

Бедный туземец вновь принялся дрожать всем телом.

– Скажи ему, что ему нечего бояться, – обратился Сердар к Раме.

– Боюсь, что он не поймет меня, – возразил Рама. – Некоторые из этих дикарей, заброшенные сородичами с самого детства, доходят до такого отупения, что могут издавать только крики радости, боли, удивления и не в состоянии запомнить те немногие выражения, из которых состоит язык им подобных, ограничивающийся самое большее 30-40 словами.

Заклинатель пантер был прав, тота-ведда не понимал его. Несчастный, должно быть, был брошен матерью еще в младенческом возрасте, и поразительно, как он выжил среди окружавших его разнообразных опасностей.

В нескольких шагах от озера, среди густой чащи пальм, бамбуков, псидиумов находилась цепь как бы громоздившихся друг на друга скал высотой в 50-60 метров. Сердар толкнул одну из них, великолепно подогнанную, она легко повернулась на своей оси, открыв вход в естественную пещеру, слегка расширенную рукой человека. Маленький отряд тут же исчез внутри, скала, к которой прикоснулся Сами, вернулась в прежнее положение, и даже самый наметанный глаз не обнаружил бы ничего подозрительного.

Снаружи остался только Барбассон, который должен был по обыкновению отвести шлюпку в маленькую гавань, такую узкую, что ветки деревьев, опутанные лианами и другими ползучими растениями, образовывали над ней нечто вроде свода, надежно укрывая лодку от любопытных взоров.

Пройдя метров двадцать в полной темноте, Сердар и его спутники свернули вправо и вдруг очутились в просторном гроте, великолепно освещенном старинной индусской лампой из массивного серебра с шестью рожками, подвешенной на середине пещеры на цепи из того же металла.

Сердар не солгал, сказав Барбассону, что приготовил заранее это убежище для последнего наследника империи Моголов. Пушистые кашмирские и непальские ковры устилали пол пещеры, вдоль стен, затянутых золототканым бенгальским шелком, стояли широкие роскошные диваны, украшенные подушками разной формы и величины. Мебель и различные вещи, дорогие Нана-Сахибу, были перенесены сюда из его дворца в Биджапуре, который находился всего в пятидесяти милях от Нухурмурских гор. Благодаря почти полной изолированности этой местности, опустошенной во время последних войн маратхов, Нариндра и Рама-Модели, переодевшись в бродячих торговцев, за несколько раз перевезли все эти вещи на спине слона, прикрыв их грубым полотном.

Принц не поверил глазам, когда после бегства, насыщенного волнующими событиями, он вдруг оказался в месте, которое по внутренней роскоши напоминало его дворец.

Другие пещеры, обставленные более скромно, служили пристанищем для спутников принца-изгнанника. Из последнего грота вел коридор, расширенный беглецами, по нему можно было попасть в долину, окруженную отвесными стенами, которую Рама обнаружил с риском для жизни и которую называли Нухурмурским колодцем.

Нана-Сахиб жил здесь уже почти полгода в окружении тех немногих, кто остался ему верен, и англичане пока не могли напасть на их след. Но напрасно долину превратили в дивный сад, напрасно Нана был окружен всем, чего только мог пожелать, напрасно его спутники, несмотря на постигшие принца беды, относились к нему с прежним почтением, какого заслуживает монарх. Жизнь в пещерах Нухурмура был ему тягостна до такой степени, что он отдал бы все золото и драгоценности, которые ему удалось спасти, за открытое и спокойное существование последнего из кули, ибо свобода – главное благо на свете, хотя мы ценим ее только тогда, когда теряем.

В последнее время Нана жил одной лишь мыслью. Сердар пообещал ему отправиться вместе с Барбассоном на поиски какого-нибудь необитаемого острова в район многочисленных островов Зондского пролива и Тихого океана, куда все они переселились бы вместе с ним, подальше от мстительных англичан. С тех пор принц каждый день торопил Сердара, напоминая ему о данном обещании, но Покоритель джунглей решил предпринять столь далекое путешествие, лишь убедившись в том, что, потеряв надежду поймать их, англичане и их многочисленные шпионы прекратили всякое преследование. Пока же не только Нана-Сахиб, но и Сердар, чья слава гремела по всей Индии, не могли покинуть свое убежище – их немедленно узнали бы и выдали врагам.