Текст книги "Покоритель джунглей"

Автор книги: Луи Жаколио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 41 страниц)

Глава III
Нана-Сахиб и Сердар. – Серьезный разговор. – Жизнь Барнетта в Нухурмуре. – Орест-Барнетт и Пилад-Барбассон. – Честолюбивые замыслы. – Слава Барнума не дает двум друзьям покоя. – Отсутствие Нариндры. – Грустные мысли. – Барбассон-лингвист.

Когда Сердар вошел в грот, принц с задумчивым видом курил трубку, расположившись на диване. Шум вывел его из состояния глубокого оцепенения, и он бросился навстречу Покорителю джунглей.

– Как я счастлив, что вы вернулись, сахиб! – принц всегда обращался к нему только так. – Сегодня вы так запоздали, что я начал бояться, не случилось ли с вами какой-нибудь беды.

– Нас задержало одно маленькое приключение, принц, к счастью, совсем неопасное. Но мы вынуждены были привести с собой нового постояльца, который, пожалуй, доставит нам кое-какие хлопоты.

В двух словах Сердар рассказал Нана-Сахибу о случившемся.

Тота-ведда, которому сняли повязку, немедленно упал к ногам Покорителя джунглей, в котором он, казалось, признал хозяина.

– Дай Бог, чтобы вам не пришлось раскаиваться в его спасении, – заметил Рама. – Я знаю людей этого племени, у них нет чувства меры, они либо злобны и дики, как звери, либо добры и привязчивы, как собаки, и так же верны своему хозяину.

– Вы знаете, что говорит наш божественный Ману? – ответил Нана-Сахиб. – «За всякое добро владыка вселенной воздает по заслугам».

После нескольких минут разговора Сердар попросил у принца разрешения удалиться вместе со своими спутниками, всем им было необходимо подкрепиться, а затем, учитывая позднее время, отправиться на покой.

– Всегда один! – с грустью прошептал принц, склонив голову в знак согласия.

Кастовые предрассудки категорически запрещали ему есть вместе с Нариндрой и Сами, ибо они были не его касты, и с европейцами, поскольку те были не его расы.

Славный Барнетт целый день охотился в верхних долинах, где мог предаваться любимому занятию с полным спокойствием, ибо туда не рискнул бы пробраться ни один шпион. Боб вернулся с двумя оленятами, он насадил их на вертел и следил за приготовлением жаркого с заботливостью истинного гурмана. Мясо было уже готово, и Барнетт принялся ворчать, недовольный опозданием Сердара, но возвращение друзей немедленно вернуло ему хорошее настроение.

Боб вел здесь жизнь в полном соответствии со своими вкусами: он охотился, ловил рыбу, занимался приготовлением самых невероятных блюд благодаря всевозможным консервам, которых было полно в Нухурмуре, теша этим себя и своего друга Барбассона. Он почти не жалел о великолепном дворце в Ауде, откуда его бесцеремонно выгнал некий капитан Максвелл во время захвата королевства лордом Дальхузи, генерал-губернатором Индии. Более того, ненависть его к означенному капитану день ото дня слабела. Не то чтобы он вовсе отказался от мысли при случае отомстить капитану, но заговаривал об этом больше по привычке, ибо в данный момент желать ему было просто нечего: каждый день свежая дичь, великолепная озерная форель, тропические фрукты в изобилии, среди консервов – паштеты из гусиной печенки, норвежские анчоусы, оренбургская икра, семга из Сакраменто, Йоркская ветчина и так далее. Список был слишком велик. Добавьте к этому лучшие французские, венгерские, рейнские вина, многочисленные ящики с портером и светлым пивом, специальную полку, отведенную под ликеры, где «Вдова Амору» из Бордо соседствовала с шартрезом, и вы поймете, что Барнетт, сибаритствуя, наслаждался покоем, который не надеялся найти в другом месте.

У него ни в чем не было недостатка, даже в дружбе, на которую боги так скупы, что она встречается в нашем грешном мире лишь в виде исключения. И меж тем Барнетт встретил Барбассона, подобно тому, как Барбассон встретил Барнетта. Они прекрасно дополняли друг друга, и посмотрите, сколько у них было общего, как они были похожи! Оба родились в морских портах, один – в Марселе, другой – в Нью-Йорке. Когда один заговаривал о Канебьер, другой – о Бродвее. Обоих примерно в одно и то же время выставили из дома отцы, сопровождая расставание хорошими пинками под зад. Оба получили от обожаемых родителей предсказание, что их либо расстреляют, либо повесят. Заметьте, что для этого у них были все возможности, достаточно было только совершить маленькую прогулку по равнине и навестить англичан. Оба бродили по свету и перепробовали самые разные профессии: если один мог вырвать зуб за тридцать пять секунд, то другой умел за двадцать пять минут поставить новые подметки. Если Барбассон был адмиралом без флота Его Высочества имама Маската, то Барнетт был генералом артиллерии без пушек бывшего раджи Ауда… Мы могли бы продолжать бесконечно, если бы хотели перечислить все черты сходства двух выдающихся личностей. Добавим к этому лишь одно их качество – верность в беде. Конечно, нынешнее положение их устраивало, да они и не могли выйти из Нухурмура, не рискуя жизнью, – предсказание их отцов грозило сбыться. Но разве на этом свете существует совершенство? Во всяком случае, у них было одно неоспоримое достоинство – отчаянная храбрость. Конечно, сами они не лезли в пекло, более того, предпочитали вовсе не встречать опасность на своем пути, но когда их вынуждали обстоятельства, они сражались геройски. Чего же еще можно было от них требовать?

Их связывала столь тесная дружба, что Барбассон-Орест не мог обойтись без Барнетта-Пилада, и наоборот. Они наслаждались жизнью, ничуть не заботясь о завтрашнем дне. Это были два самых счастливых человека во всем окружении Нана-Сахиба. Сильное влияние на них оказывал Сердар, которому они были безгранично преданы и ради которого готовы были пойти в огонь и в воду, при условии, однако, что огонь и вода будут под рукой.

Существовало тем не менее одно соображение, омрачавшее их блаженство, оно свидетельствовало о том, что в этой жизни – увы! – полное счастье невозможно. Могло случиться так, что, несмотря на преданность друзей и принятые меры предосторожности, в один прекрасный день Нана-Сахиб попадет в руки англичан. Оба друга не сомневались, что им удастся бежать, но что станет с ними после того, как они познали сладость безмятежного, мирного существования? Им была вовсе не по вкусу перспектива прежней, скитальческой жизни. Конечно, Барбассон всегда мог вернуться в Маскат, но, во-первых, казначей имама забыл заплатить ему жалованье за те два года, что он провел на службе у Его Высочества (Барбассон, правда, выправил положение, увеличив на пятьдесят процентов таможенную пошлину в свою пользу), а во-вторых, место его могло быть занято: как известно, признательность сильных мира сего так недолговечна, так ненадежна. Разумеется, Мариус Барбассон совмещал должности адмирала и придворного зубного врача, но поскольку последний зуб он вырвал имаму за неделю до отъезда в Индию, ему не приходилось рассчитывать на острую зубную боль, чтобы восстановить свое влияние. Поэтому оба приятеля постоянно ломали себе голову над решением этой сложной проблемы. Они думали над этим уже не первый месяц, когда однажды Барбассон в костюме Архимеда ворвался в грот, где спал Барнетт, и закричал, словно сумасшедший:

– Нашел! Придумал!

– Что именно? – спросил янки.

– Способ, как разбогатеть, если наш бедный принц…

– Понял, короче!

– Разве ты не рассказывал мне, что твои соотечественники – страшные простофили и что некто Барнум выманил у них миллионы, показывая им кормилицу великого Вашингтона?

– Совершенно верно, я сам был зазывалой…

– Так вот, твоему Барнуму – крышка! Мы подкупим какого-нибудь индуса.

– Расплатимся с ним золотом.

– Где ты его возьмешь? Нет, мы его соблазним обещаниями, тут нам богатства не занимать.

– Я начинаю догадываться…

– Дай мне договорить. Мы закутаем его в старый ковер, наденем на него тюрбан, дадим саблю и перевезем в Америку.

– Барбассон, я начинаю волноваться!

– Мы станем показывать его за шиллинг как великого, единственного и неповторимого Нана-Сахиба, который в течение двух лет противостоял англичанам.

– Барбассон, ты велик, словно мир!

– Хоть ты это и не сам придумал, неважно, я согласен. Словечко к месту! Мы разбогатеем, купим дом в Провансе, в окрестностях Марселя, и заживем как у Христа за пазухой – будем ходить в золоте и шелках, пить бордоские вина и есть трюфеля.

Приятели бросились в объятия друг друга и с той поры не испытывали ни малейшего беспокойства за свое будущее.

Расставшись с Нана-Сахибом, наши друзья собрались в гроте, выходящем во внутренние долины, чтобы вместе поужинать. Нариндры не было на его обычном месте, воинственный маратх неделю тому назад отправился в Бомбей за почтой из Европы, которую получал для Сердара один из верных членов тайного общества Духов вод.

В этот вечер Барнетт и Барбассон были в ударе, но их оригинальные остроты не смешили Сердара, он ел с рассеянным видом и после возвращения в Нухурмур казался мрачным и озабоченным. Он даже не обращал внимания на тота-ведду, который, сидя на корточках, ловил на лету, как собака, куски, которые ему бросали.

Отсутствие маратха, который был воплощенной точностью и должен был вернуться еще сутки тому назад, наполняло Сердара печальными предчувствиями. Он не мог точно определить природу своих ощущений, но ему казалось, что в воздухе разлита опасность, против которой он бессилен. Между тем в последних сообщениях Рама-Модели не было ничего угрожающего.

Может быть, дело было просто в несоответствии характера Сердара окружающей обстановке: натура, в высшей степени тонкая и изысканная, несколько нервическая, этот человек, чей облик и манеры выдавали аристократическое происхождение, был вырван из привычного ему круга силой каких-то ужасных и таинственных обстоятельств. Несомненно, что порой он страдал, находясь среди вульгарных авантюристов и искателей приключений, с которыми у него не было ни общих чувств, ни общих мыслей. Поэтому понятно, что Сердар мысленно возвращался к прошлому, к прежней жизни, и воспоминания о перенесенных страданиях только усугубляли тяжесть нынешних испытаний.

Благородная душа, он мечтал о независимости Индии, которая стала бы реваншем для Франции и Дюплекса в борьбе против их заклятых врагов. В течение десяти лет он держал в руках все нити обширного заговора, который должен был навсегда покончить с британским владычеством. И в этот момент, когда у англичан осталось всего три почти беззащитных города – Калькутта, Бомбей и Мадрас, – он не смог добиться от вождей восстания, чтобы они прежде всего взяли эти последние бастионы неприятеля, а уж затем думали о восстановлении императорской власти в Дели.

Он не смог убедить их, что реставрация империи Моголов покажет индусам, что они просто сменили хозяина, и парализует общий порыв, превратив восстание в обычный мятеж, тогда как ему надо было придать характер национального движения. Весь юг Индии, не хотевший господства мусульман, отказался поддержать повстанцев, и тогда Сердар понял, что победа англичан – только вопрос времени. Но он поклялся отнять у них главный трофей и спасти Нана-Сахиба. Проявив чудеса мужества и смекалки, он сумел это сделать. Но сколько еще времени он сможет защищать принца от происков его врагов?

Бывали дни, когда Сердар впадал в отчаяние, и этот вечер был именно таким – будущее представлялось ему мрачным и безысходным. Если бы его схватили, то отказали бы даже в чести умереть как солдату – от пули. Англичане обошлись бы с ним как с бандитом с большой дороги и вздернули бы его без долгих разговоров на глазах индусов, которых он хотел освободить.

Какой бы это был печальный конец и какое горе для Дианы, его дорогой сестры! Он спас ее мужа, майора Лайонеля Кемпбелла, во время осады Хардвар-Сикри. Она должна была знать теперь, что брат, которого она в течение двадцати лет считала погибшим, жив. Почему она ему не написала? Неужели ее воспитали в уверенности, что ее брат – бесчестный человек? Да, он покинул Францию опозоренным, разжалованным – ведь он носил эполеты и шпагу, но Бог знает, что он невиновен! Да разве в этом дело! Неужели жизнь ее мужа не стоила хоть нескольких строк благодарности? Нет, ни единого слова! Пусть сестра не захотела признать брата, но отчего же молчит сердце жены и матери? Нет, она не написала! Фредерик де Монмор де Монморен больше не существует, есть только жалкий авантюрист, по которому плачет виселица…

Таковы были мысли, мучившие Сердара, тогда как его спутники пили, смеялись и забавлялись с тота-веддой, как с животным, которого дрессируют. Бедняга никогда не был на таком празднике, он жадно пожирал все, что ему давали, сопровождал каждый съеденный кусок уже знакомым нам криком: ури! ури! ури! Так как слово это впервые было произнесено после того, как Сердар дал ему выпить, и повторялось тота-веддой после каждого нового блюда, Барбассон не без оснований заключил, что оно служит дикарю для выражения удовольствия, получаемого от еды и прочих физических ощущений.

– Я и не знал, что вы лингвист, мой дорогой Барбассон, – заметил Сердар, постепенно справившийся с мрачными мыслями и с интересом наблюдавший за поведением своего подопечного, который, казалось, и думать забыл о недавней ране.

– Пф! – с комичной откровенностью бросил провансалец. – Я додумался до этого просто так!

– Вероятно, он останется с нами, наше общество ему как будто нравится, – продолжал Сердар. – Я предлагаю назвать его Ури, это первое слово, которое он произнес.

Услышав, как Сердар, которого он предпочитал всем остальным, произнес это слово, тота взял его за руки и несколько раз приложил их к своему лбу.

– Это способ приветствия, принятый у этих несчастных, – пояснил Рама-Модели. – Он хочет дать вам понять, Сердар, что любит вас и будет предан вам до самой смерти.

– Ты думаешь, что у него могут быть такие возвышенные мысли, Рама?

– Человеческий мозг остается человеческим мозгом, Сердар. Просто живя на деревьях, как обезьяна, он утратил все понятия и представления, которые люди обычно черпают, общаясь с себе подобными.

– Не забудь и о цивилизации, Рама, которая объединяет в себе все традиции человечества. В таком случае немного же у него осталось памяти, ты ведь сам говорил, что в их словаре всего тридцать – сорок слов, относящихся главным образом к физическим потребностям. Если бедный тота был брошен родными на произвол судьбы в раннем детстве, на что указывает его неумение говорить, думаю что представления о любви, благодарности не могли вызреть в его мозгу самостоятельно, поэтому перед нами существо, способное к восприятию определенной культуры, но по своему интеллектуальному багажу не слишком отличающееся от обезьян. Думаю даже, что он никогда не заговорит, ведь участки мозга, в которых рождается членораздельная речь, атрофируются без употребления, и когда человек достигает зрелого возраста, вред непоправим, мозг не способен более развиваться.

– Вы говорите как по писаному, Сердар, – вмешался Барбассон. – Значит, вы думаете, что это выродившееся существо уже не сможет усвоить какой-либо язык?

– Я думаю, что мы сумеем привить ему кое-какие понятия, он сможет воспринимать их звуковое выражение. Одним словом, он будет улавливать смысл наших слов, но боюсь, что уже слишком поздно для того, чтобы он заговорил сам. Провести этот опыт было бы чрезвычайно интересно, он внесет некоторое разнообразие в нашу уединенную жизнь, если Богу будет угодно, чтобы она и впредь оставалась тихой и спокойной, и если этот дикарь, дитя лесов, согласится остаться с нами, ибо насколько неподвижен и неразвит его мозг, настолько быстро меняются его желания.

За разговором время пролетело быстро, и наступил час отдыха. Обитатели Нухурмура разошлись по своим пещерам. Сердар же попросил Сами немедленно разбудить его, как только вернется Нариндра.

Когда тота-ведда, которого мы впредь будем называть Ури, увидел, что все готовятся ко сну, он начал выказывать признаки некоторого беспокойства, и Рама-Модели догадался, что тот, привыкнув проводить ночь на деревьях, ищет себе место для ночлега.

Пр приказу Сердара открыли дверь, сообщавшуюся с долиной, где росли вековые баньяны. Расстояние между ветками у них было достаточно широко, чтобы туземец мог устроить себе довольно удобное ложе, согласуясь со своими привычками. Увидев деревья, Ури радостно вскрикнул и влез на ближайший к нему баньян. Скоро послышался шум ломаемых веток и срываемых листьев – это тота устраивался на ночь.

Европейцы и туземцы разошлись по своим пещерам, мало-помалу в Нухурмуре воцарилась тишина, нарушаемая только криками хищников, вышедших на охоту, и мычанием диких буйволов, утолявших жажду в озере. Время от времени им отвечал рассерженный голос Ауджали, расположившегося неподалеку под навесом. Но все эти звуки ничуть не мешали нашим героям. В них была своеобразная поэзия, дикая и суровая, сочетавшаяся с характером и природой чувств обитателей Нухурмура.

Глава IV
Ночь в Нухурмуре. – Странное рычание. – Танец пантер. – Ури-заклинатель. – Минута тревоги. – Заслуженное наказание. – Спасенные Ури. – Попытка бегства. – Побег Ури. – Сон Нана-Сахиба. – Крик макаки. – Ночная прогулка по озеру. – Сигнал Нариндры. – Это он! – Почта из Франции. – Сильное волнение. – Прибытие Дианы. – Последние новости.

Они спали уже несколько часов, как вдруг их разбудил странный концерт, доносившийся, по всей видимости, из внутренней долины. Мягкое рычание сопровождалось мяуканьем, похожим на кошачье, но более звонким и громким. В ответ снова раздался рык, еще более приглушенный.

Сердар, Рама-Модели и Сами немедленно вскочили на ноги. Барнетт и Барбассон спали, неторопливо и спокойно переваривая ужин, и не стали тревожиться из-за подобных пустяков.

– Ты слышишь эту дикую музыку, Рама? Что случилось? – спросил Покоритель джунглей.

– Это рычание, сахиб, в точности похоже на рычание пантеры, когда она в хорошем настроении играет с детенышами и ничто не мешает их забавам. Послушайте… Это мяуканье издают малыши, отвечая матери.

– Кажется, крики несутся из внутренней долины?

– Да, это так.

– Ты действительно думаешь, что там играют пантеры, а не сервалы, например, что было бы не так удивительно?

– Это пантеры, сахиб, – стоял на своем Рама-Модели.

– Как странно! – прошептал Сердар.

– Пантеры так же ловки, как дикие кошки, они могли спуститься в долину, цепляясь за бамбук и кусты. Мне же удалось!

– Все так, а детеныши?

– Они шли за матерью.

– Это просто невероятно. За те долгие месяцы, что мы здесь, хищники в первый раз осмелились пробраться в долину.

– Верно, сахиб, но не забывайте, что впервые там спит человеческое существо, то есть их добыча.

– Да, ты, пожалуй, прав, но если животных привлек запах человека, то в этом случае они растерзают бедного Ури.

Заклинатель пантер согласно кивнул головой.

– О, этого не должно случиться! Поспешим ему на помощь – одного нашего присутствия будет достаточно, чтобы обратить их в бегство.

– Благоразумнее было бы посмотреть, что там происходит. Нам это будет легко, ибо луна сейчас освещает долину, и пантеры, по-моему, просто веселятся, а вовсе не ищут добычу.

– Ты уверен в своих словах?

– Вы знаете, сахиб, что всю свою юность я провел вместе с отцом в поисках детенышей пантер, мы дрессировали их, а потом продавали фокусникам. Эти животные, в особенности большая полосатая малабарская пантера, достигающая размеров королевского тигра, очень легко поддаются дрессировке. Мне настолько хорошо известны все модуляции их голоса, что я могу утверждать: те, кто находится сейчас в долине, думают о том, как бы порезвиться, а вовсе не о том, чтобы утолить голод. Когда пантера подстерегает или преследует добычу, она молчит, это-то и делает ее такой опасной для охотника.

– Я полагаюсь на тебя, Рама. Будем осторожны, но возьмем на всякий случай карабины, надо быть наготове, если бедняге Ури понадобится наша помощь. Сами останется здесь, он не вооружен и может только помешать нам.

Друзья прошли в конец узкого коридора и слегка толкнули скалу, служившую дверью, как и у входа со стороны озера. Они оставили ее приоткрытой, чтобы в случае необходимости быстро закрыть. Они шли бесшумно, стараясь никого не вспугнуть, и осторожно продвигались вперед, затаив дыхание.

Они стали свидетелями странной, необычной и одновременно прелестной сцены. На некотором расстоянии от того места, где они находились, Ури спокойно играл с двумя великолепными полосатыми пантерами, о которых только что говорил Рама-Модели. Они то катались вместе по траве и тогда, сплетаясь, образовывали бесформенный клубок, напоминая фантастических животных, созданных воображением художника на китайских миниатюрах, то, резко отпрыгнув в сторону, бегали наперегонки, перепрыгивая друг через друга и принимая при этом необыкновенно грациозные кошачьи позы. Свидетели этой трогательной сцены тут же получили объяснение заинтриговавшим их крикам. Пантеры, играя со своим другом, издавали самое нежное, самое ласковое рычание, а тота отвечал, подражая зверям с таким совершенством, что, хотя и не мог добиться нужной звучности, все же ввел в заблуждение самого Рама-Модели, который принял его крики за голоса детенышей.

– Никогда в жизни не видел ничего более любопытного и удивительного, – шепнул Сердар на ухо заклинателю.

– Подобное бывает не так редко, как можно подумать, – так же шепотом ответил Рама. – Тота-ведды часто берут на воспитание детенышей именно пантер, а не тигров, они приручают их, и те так привязываются к хозяевам, что никогда с ними не расстаются и ведут одинаковый с ними образ жизни. Когда тота поймает лань или дикую козу, он делится с пантерой, и животное терпеливо ждет, когда кончится разделка туши, не проявляя ни малейшего недовольства. Если же пантера задушит кабана или молодого буйвола, то все происходит точно так же: она оставляет право дележки хозяину и получает от него кусок, который тот сочтет нужным ей дать. Тота-ведда старается приучить пантеру, чтобы она ела только из его рук, так что ей и в голову не приходит самой распорядиться добычей. Большую часть животных, которых мы обучали, продавали нам обитатели лесов. Но это всегда были детеныши, взятые из логова во время отсутствия матери, ни разу ни один тота не согласился уступить нам пантеру, которая была его спутницей.

Пока Сердар и Рама переговаривались шепотом, Ури и пантеры, продолжая играть, направились к противоположной стороне долины, и Сердар, плохо различая их в зарослях бамбука, машинально двинулся за ними в сопровождении Рамы, продолжавшего свои объяснения.

Ни тот, ни другой, разумеется, не задумались над беспечностью своего поведения, ибо, увлекшись грациозными играми пантер, они забыли о всякой предосторожности и оставили свои ружья у входа в пещеры, чтобы ничто не мешало им любоваться этим трогательным и любопытным зрелищем, Вдруг одна из резвящихся пантер заметила двух чужаков, которые осмелились помешать их забавам в узком дружеском кругу. Она резко остановилась, положив морду на передние лапы, застыла в характерной позе, собираясь броситься на добычу, и грозно зарычала. Сердар и Рама хотели бежать, но было слишком поздно: пантера настигла бы их до того, как они оказались в безопасном месте.

Услышав крики подруги, вторая пантера, продолжавшая играть с тотой, присоединилась к ней в несколько гигантских прыжков и замерла на месте.

Наши друзья почувствовали, что погибли. Малейшее движение – и звери набросились бы на них. У них был единственный выход – замереть и попытаться подействовать на пантер взглядом. Хотя эта уловка не всегда удается, воздействие на животных человеческого взгляда неоспоримо. Посмотрите, как дрессировщик, работая со львом или тигром, ни на минуту не выпускает его из поля зрения, постоянно подчиняя его своему взору. Но, вероятно, ночью воздействие это не так велико, ибо, слегка поколебавшись, обе кошки зарычали вновь, на сей раз более пронзительно, и, подобравшись, ударяя себя хвостом по бокам, уже готовы были прыгнуть, как внезапно сцена переменилась.

Тота прибежал почти одновременно с пантерами, но, не сознавая, какой опасности подвергались Сердар и Рама, остановился рядом, в свою очередь наблюдая за происходящим скорее с любопытством, нежели со страхом. Несколько секунд пробежали в невероятном напряжении, Сердар и его спутник решили, что все кончено. К счастью, в подобные страшные мгновения у людей закаленных угрожающая им опасность обостряет ясность ума.

«Неужели эта скотина допустит, чтобы нас растерзали на куски!» – подумал Сердар.

И тут же у него мелькнула мысль, заставившая его похолодеть от ужаса: а вдруг тота подумает, что они тоже играют с пантерами? Тогда они действительно погибли. И он отчаянно позвал на помощь:

– Ури!

Сердар выкрикнул это единственное слово с таким ужасом, что в неповоротливом мозгу дикаря что-то шевельнулось. Он, несомненно, интуитивно почувствовал, что опасность угрожает его другу, тому, кого он дважды выбрал своим хозяином, пав перед ним ниц. Поэтому он в тот же миг схватился за висевшую перед ним ветку дерева, сломал ее с силой, которую трудно было предположить в этом тщедушном теле, и, бросившись на пантер, принялся стегать их направо и налево, гневно восклицая что-то и испуская странные крики, не имевшие себе равных ни в одном языке.

И что поразительно, вместо того, чтобы разозлиться на подобное обращение, пантеры тут же успокоились и принялись кататься в ногах у хозяина, вымаливая у него прощение, словно щенки, которых наказывают. Но дикарь не удовлетворился этим, он погнал животных перед собой, заставляя их как бы повиниться перед его новыми друзьями.

Тота вручил Сердару палку, которой пользовался, и знаком показал, чтобы он тоже наказал пантер. После того как Сердар отрицательно покачал головой, Ури принялся отчаянно жестикулировать, показывая ему то на животных, то на свои зубы, а чтобы его лучше поняли, открывал и закрывал рот, делая вид, что откусывает и разрывает что-то.

– Подчинитесь ему, сахиб! – сказал Рама-Модели. – Тота дает понять, что, если вы не хотите, чтобы рано или поздно вас сожрали пантеры, вы должны сегодня же дать им почувствовать вашу силу. Он прав, поверьте моему опыту, самое главное – ударьте как следует!

Сердар больше не колебался, и пантеры все с той же покорностью приняли от него положенное наказание. Он протянул палку Раме, чтобы заклинатель мог последовать его примеру, но индус легко отвел его руку.

– Нет, – сказал он, – я не пользуюсь подобными средствами. А теперь, когда звери успокоились, посмотрим, не забыл ли я свое прежнее ремесло. Оставьте меня наедине с ними всего на четверть часа.

– Так ли необходима эта формальность? – улыбаясь, спросил Сердар.

– Безусловно, сахиб. Вы же знаете, что я принадлежу к касте заклинателей, она весьма малочисленна, и, когда нас посвящают в тайны нашего искусства, мы клянемся душами наших предков никому не открывать вверенных нам секретов. К тому же нарушивший клятву сразу теряет свою власть. Поэтому я не решился отвести опасность сам, когда разъяренные пантеры приблизились к нам.

Сердар не настаивал. Он давно знал, что бороться с предрассудками индусов, пусть даже самых развитых, бесполезно.

Он сделал Ури знак следовать за ним и, осторожно взяв его за руку, повел за собой в пещеры. Влияние Сердара на бедного дикаря было так велико, что тот ничуть не удивился этому поступку, цели которого, конечно же, не понимал.

Когда через несколько минут Рама позвал спутников, они увидели, что он, небрежно развалившись, лежит на пантерах, а те ласково лижут ему руки. Однако при появлении тоты они поднялись и осыпали хозяина ласками, сопровождая их легким прерывистым рычанием, которое должно было свидетельствовать о том, что они рады быть снова вместе с ним.

Сердар не скрывал удивления при виде столь быстро достигнутого результата, ибо Рама впервые демонстрировал перед ним свое умение.

– Это настоящее чудо! – сказал он другу, поздравляя его. – Но сможешь ли ты столь быстро укротить пантеру из джунглей?

– Для этого потребуется больше времени, – ответил заклинатель, – однако я уверен, что…

Он не докончил фразу.

Хорошо знакомые звуки рога, служившие обитателям Нухурмура условным сигналом, послышались вдалеке. Они были так слабы, что, если бы не ночная тишина, услышать их было бы невозможно.

– Это Нариндра! – воскликнул Сердар с неописуемой радостью. – Это он, я узнаю его сигнал, послушайте, Ауджали отвечает ему. Умное животное поняло его призыв.

Это действительно был Нариндра, в число обязанностей которого входили также забота о слоне и управление им.

Вмешательство Ауджали оказало на хищников совершенно удивительное воздействие. Испуганные пронзительными криками великана, которого боятся все обитатели лесов, пантеры мгновенно выпрямились и помчались через узкую долин. Добежав до ее противоположного конца, не колеблясь и не снижая скорости, они вскарабкались по почти вертикальному горному склону, цепляясь за карликовые пальмы и бамбук, добрались до верхнего плато и мгновенно исчезли. Присутствующие еще не успели опомниться от удивления, как тота, последовав примеру пантер, пересек долину с невероятной быстротой и начал в свою очередь опасный подъем, подтягиваясь и прыгая с ветки на ветку, с куста на куст на глазах изумленных друзей, которые, помня о его ране, не считали его способным на подобные подвиги.

Не сговариваясь, Сердар и Рама бросились за ним в погоню, ибо у них мелькнула одна и та же мысль. Собственная безопасность не позволяла им выпустить из рук туземца, которому была известна тайна их убежища и который, сам того не желая, ибо слабый ум его не предполагал злонамеренных действий, мог выдать ее их врагам. Вдруг ему захочется вернуться в долину? Достаточно какому-нибудь шпиону выследить его во время спуска, докопаться до причины столь странного поведения, и тайна Нухурмура будет раскрыта. По воле случая часто совершаются вещи самые невероятные.

Как быстро они ни бежали, добравшись до конца долины, Сердар и Рама поняли бесполезность своей попытки. Тота-ведда был уже почти на самом верху.

– Этот побег – большая беда, Рама, – в глубоком унынии заметил Сердар. – Ты знаешь, я не суеверен. Так вот, у меня предчувствие, что этот бедный идиот, сам того не желая, станет причиной нашей гибели.

– Вы напрасно так огорчаетесь, сахиб, – возразил Рама. – Нужно действительно необычайное, можно сказать, невероятное стечение обстоятельств, чтобы этот дикарь, лишь немногим превосходящий разумом обеих пантер и не говорящий ни на одном понятном языке, смог выдать секрет нашего пристанища. Вы же знаете, что при виде людей он обращается в бегство.

– Хотел бы я ошибиться, Рама. Будущее покажет, кто из нас прав.