Текст книги "Покоритель джунглей"

Автор книги: Луи Жаколио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 41 страниц)

– Что ты хочешь этим сказать? – пробормотал Сердар голосом, сдавленным внезапным волнением.

– Ее называют Сава Телам, долиной Трупов, из-за многочисленных человеческих и буйволиных скелетов, которые там находят. Очень немногие охотники могут похвастаться тем, что вернулись оттуда живыми и невредимыми.

– Значит, у нас не остается никакой надежды?

– Не знаю, в этом месте обычно собираются все черные пантеры округи. Они не допускают туда ни тигров, ни леопардов. Те, кто не знает пантер, обычно говорят об их жестокости. Но пантера нападает на человека только тогда, когда ее ранят или она умирает с голоду. Нариндра и Сами должны остаться здесь, чтобы предупредить твоего друга, где мы, – на случай, если он вернется. После твоей встречи с юным чужеземцем мы сами отправимся на его поиски, ибо до рассвета нам надо быть далеко отсюда. Едва забрезжит утро, ты увидишь, что оба склона Соманта-Кунты будут оцеплены кордоном солдат.

– Так поспешим же! Мне не терпится узнать мотивы этого странного визита… Но не случится ли беды с Нариндрой и Сами за время нашего отсутствия?

– Ты видишь, луна только что взошла, она сияет так ярко, что ни одна пантера не осмелится пересечь плато при таком свете.

Глава III
Башня Раджей. – Таинственный незнакомец. – Эдуард Кемпбелл. – Резня в Хардвар-Сикри. – Просьба о спасении. – Сын Дианы де Монморен.

Посоветовав слугам тем не менее соблюдать осторожность, Сердар последовал за Рама-Модели, который ушел вперед и спускался в лощину легким, размеренным шагом индусов, которые не оставляют за собой следов.

Меньше чем через час они были у башни Раджей.

На Цейлоне, как и в Индии, бывшие правители строили во всех пустынных местах, где было полно хищников, на определенном расстоянии друг от друга толстые четырехугольные башни из кирпича, которые могли служить убежищем путникам, заблудившимся или застигнутым ночью в этих опасных краях. Отсюда и произошло их название – башня Раджей. Когда-то в них можно было найти запасы риса, постоянно пополнявшиеся за счет монарших щедрот, кухонную посуду, необходимую для его приготовления, а также циновки для спанья. Но англичане быстро положили конец этим филантропическим безобразиям, и от своеобразного караван-сарая, где бедняки могли не только передохнуть, но и восстановить силы с помощью скромной пищи, остались только стены. Так исчезло большинство прежних благотворительных заведений, основанных на законе гостеприимства, свято чтимого на Востоке… Забрать все, ничего не давая взамен, – это и называлось у англичан принести народу блага цивилизаций.

Первый этаж башни был освещен факелом, сделанным из дерева бурао. Оно так смолисто, что даже маленькая ветка может гореть часами, не затухая и давая при этом достаточно света. В центре единственной комнаты стоял молодой человек лет восемнадцати, в котором по его внешности легко было угадать англичанина. Вместе с братом Рама-Модели он дождался прибытия Сердара. Сердар сразу определил национальность незнакомца, и у него возникло тайное предчувствие, что разговор их будет столь важным и серьезным, что сопровождавшие его индусы не должны узнать о его содержании. Поэтому, не дав молодому человеку представиться, он поспешил спросить, говорит ли тот по-французски.

– Почти так же хорошо, как на моем родном языке, сударь, – ответил по-французски молодой человек.

– Мой вопрос, возможно, удивил вас, – продолжал Сердар, – но в данный момент Индия ведет против вашей страны войну не на жизнь, а на смерть. С обеих сторон воюющие прибегают к жестокостям, несовместимым с гуманностью. К сожалению, я должен признать, что первыми начали ваши соотечественники, расстреляв в Калькутте женщин, стариков, грудных младенцев, целые семьи сипаев, перешедших на сторону революции. Наконец, недавно майор Кемпбелл, который командует в Верхней Бенгалии небольшой крепостью Хардвар-Сикри, хладнокровно приказал уничтожить всех пленных, захваченных им среди мирного населения соседних деревень. Произошло это перед тем, как крепость окружили войска Наны. Поэтому вы должны понять, сударь, что я весьма заинтересован в том, чтобы мои друзья-индусы не узнали, какой вы национальности. Дело в том, что они как раз потеряли отца во время этой страшной резни… Но что с вами? Вы побледнели!

Сердар больше ничего не успел сказать, он бросился вперед, чтобы поддержать молодого человека, который, казалось, был готов упасть в обморок.

Но то была минутная слабость. Усилием воли англичанин выпрямился и поблагодарил собеседника.

– Ничего страшного, – сказал он, – длинный переход через горы, жара, к которой я не привык… Все это меня так утомило, что я чуть было не потерял сознание.

Рама-Модели поспешно отправился к ближайшему источнику за свежей водой, и молодой человек с жадностью сделал несколько глотков. Хотя он и уверял, что полностью оправился, но и его взгляд, и цвет лица – все свидетельствовало о том, что он еще не пришел в себя от испытанного потрясения.

Сердара вовсе не обманули объяснения юноши по поводу его внезапной усталости, и он вежливо попросил извинения за свои слова, которые, вероятно, ранили национальное самолюбие англичанина, но были произнесены из добрых побуждений.

– Факты, о которых я вам рассказал, известны всем, – добавил он. – Теперь они принадлежат истории, и я был обязан упомянуть о них, чтобы вы поняли, насколько для вас важно хранить в тайне вашу национальность.

– Меня уже предупредили об этом, сударь, – ответил англичанин таким скорбным голосом, что он тронул сердце Покорителя джунглей. – И даже не зная о несчастье, происшедшем с отцом Рама-Модели, которое, я думаю, уничтожает все мои надежды, я представился ему как француз. К тому же мать моя была француженка.

– Объяснитесь, прошу вас, – сказал Сердар, в высшей степени заинтригованный.

– Увы, сударь, боюсь, что проделал две тысячи лье только для того, чтобы услышать, что вы ничем не можете мне помочь. – Он на мгновение замолчал, словно задыхаясь от нахлынувших эмоций, но тут же заговорил снова, понимая, что ситуация была весьма необычна.

– Одно слово, и вы все поймете. Меня зовут Эдуард Кемпбелл, я сын коменданта форта Хардвар.

Если бы земля разверзлась под ногами Покорителя джунглей, и то он был бы поражен меньше, чем услышав это удивительное признание. Выражение доброжелательного интереса, которое можно было прочесть на его лице, тут же исчезло.

– И что угодно от меня сыну майора Кемпбелла? – медленно отчеканил он.

– Англия отказывается защищать Верхнюю Бенгалию, – проговорил Эдуард так тихо, что Сердар едва расслышал его. – Скоро форт Хардвар вынужден будет капитулировать. Я знаю, какая ужасная судьба ждет гарнизон, и я пришел умолять, как просят милости у Бога, единственного человека в Индии, обладающего сейчас властью, спасти моего несчастного отца!

Произнеся эти слова, словно страстную молитву, сын майора упал на колени перед Покорителем джунглей.

В наступившей тишине душераздирающие рыдания вырвались из его груди. Несчастный юноша чувствовал, что отец его обречен. В ответ на просьбу спасти человека, который запятнал себя невинной кровью, вина которого была столь очевидна, что даже самые рьяные газеты Лондона не пытались защитить его, у Сердара едва не вырвался крик негодования. Две тысячи людей, словно стадо, были согнаны на площадь Хардвара и расстреляны двумя артиллерийскими батареями, которые прекратили огонь только тогда, когда смолк последний стон. В эту минуту перед Сердаром возникли их окровавленные тени, вопия о мщении или хотя бы о справедливости, и, вспомнив о палаче, он едва не обрушил гнев на его невиновного сына.

В Хардвар-Сикри была устроена страшная бойня, и, несмотря на безумие, охватившее английский народ, который в эти роковые дни с невероятной жестокостью требовал организации массовой резни, многие члены парламента, надо отдать им должное, потребовали наказания виновных. Две деревни, где жили главным образом отцы, матери и семьи сипаев, виновных в том, что с оружием в руках поддержали восстановление власти их бывшего монарха в Дели, были окружены гарнизоном Хардвара, и стариков, женщин, молодых людей, детей привели на плац, где проходили артиллерийские учения, и расстреляли всех до единого, наказав их за то, что их сыновья, отцы и мужья перешли на сторону революции. Очевидцы рассказывали, что, пока капитан по имени Максвелл командовал расстрелом, в установившейся тишине слышны были крики новорожденных, сосавших материнскую грудь.

Можно себе представить, что подобное преступление вызвало небывалую ярость и жажду мести во всей Индии, и каждый, у кого в этой чудовищной мясорубке погиб близкий, поклялся убить любого англичанина, который попадется ему под руку.

Если бы только Рама-Модели заподозрил, что перед ним сын коменданта Хардвара, ни присутствие Сердара, ни возраст юноши не спасли бы последнего от расправы.

После случившегося в Хардваре Нана-Сахиб немедленно послал крупный отряд, чтобы осадить крепость. С минуты на минуту ждали, что она сдастся, ибо внутри свирепствовал голод.

Тронутый молодостью и глубоким горем собеседника, Сердар счел ненужным усугублять его отчаяние жестокими словами.

– Будьте уверены, – сказал он, подумав, – что если бы даже я захотел помочь вам, коменданту Хардвара не удастся избежать правосудия индусов, сам Нана-Сахиб потерял бы на этом свое влияние и авторитет.

– Ах, сударь, – пролепетал юный Эдуард, заливаясь слезами, – если бы вы знали моего отца, если бы вы знали, как он мягок и добр, вы никогда не обвинили бы его в подобной низости.

– Не я, а вся Индия обвиняет его, все те, кто присутствовал при этой ужасной трагедии. К тому же отец ваш – старший по чину, ничто не могло свершиться без его приказа. Говорить больше не о чем.

– Сударь, я отказываюсь от намерения убедить и умолить вас.

Затем, воздев руки к небу, несчастный воскликнул:

– Ах, моя бедная Мэри, моя любимая сестра, что ты скажешь, когда узнаешь, что наш бедный отец погиб безвозвратно?

Слова эти были произнесены с такой глубокой болью и отчаянием, что Покоритель джунглей был растроган до слез, но он не хотел и не мог ничего сделать, поэтому лишь бессильно развел руками.

Рама-Модели не понимал ни слова по-французски, но слово «Хардвар», часто повторявшееся в разговоре, крайне возбудило его любопытство. Он наблюдал за обоими собеседниками со жгучим вниманием, словно желая прочесть на их лицах тайну, о которой шла речь. Индус, однако, и не подозревал, свидетелем какой захватывающей и необыкновенной истории он был, хотя по отчаянию молодого человека он догадался о важности происходящего. Лишь много позже он узнал всю правду. Сердар рассказал ему все только тогда, когда это уже не представляло ни для кого опасности.

Оборот, который с самого начала принял разговор, не позволил Сердару сразу получить ответ на мучившую его загадку. Юный англичанин пока не объяснил Сердару, каким образом и с чьей помощью он добрался до него. Прежде чем проститься с Покорителем джунглей, он, естественно, заговорил об этом.

– Мне осталось, сударь, – сказал он, – вручить вам одну вещицу, которую мне доверил наш общий друг и которая должна была помочь мне встретиться с вами в случае, если бы вы отказались меня принять.

– Вы, разумеется, имеете в виду г-на де Роберваля, – перебил его Сердар. – В самом деле, ничья рекомендация не могла быть весомее. Но вы, конечно же, не сообщили ему о цели вашей поездки, в противном случае он сам понял бы всю ее бесполезность.

– Я незнаком с господином, о котором вы говорите. Друг, посоветовавший мне обратиться к вам как к единственному человеку, который может спасти моего отца, – это сэр Джон Ингрэхем, член английского парламента.

Теперь настал черед молодого человека удивиться тому, какое действие произвели его слова. Едва он произнес это имя, как Сердар побледнел и на какое-то время словно лишился дара речи. Было видно, что он взволнован. Но, привыкнув сдерживать свои чувства, он быстро обрел свойственное ему хладнокровие.

– Сэр Джон Ингрэхем! – несколько раз повторил он. – Да, это имя слишком глубоко запечатлено в моем сердце, чтобы я мог забыть его.

На несколько мгновений он, казалось, забыл обо всем, что его окружало, перенесясь мыслями в далекое прошлое, которое, несомненно, было полно тягостными воспоминаниями, ибо время от времени руки его лихорадочно вздрагивали и он вытирал пот со лба.

Озадаченный и смущенный переменой, происшедшей в его собеседнике, юный англичанин не осмеливался больше произнести ни слова и ждал, когда Сердар сам возобновит разговор.

Вскоре, однако, тот поднял голову, склонившуюся под грузом размышлений.

– Извините меня, – произнес он, – вы еще слишком молоды, чтобы понять, что значит вновь пережить прошлое, полное страданий и испытаний… Но все кончено, и мы можем продолжить наш разговор. Вы сказали, что вам поручено передать мне…

– Вот этот предмет, – ответил Эдуард Кемпбелл, протягивая ему маленькую сафьяновую коробочку.

Сердар поспешно открыл ее и, изучив с большим вниманием содержимое, пробормотал, словно обращаясь к самому себе:

– Я так и думал!

В коробке лежала половинка двойного кольца с датой, а под ним маленькая пергаментная ленточка, на которой знакомой ему рукой было написано: «Memento!» («Помни!»)

– Эдуард Кемпбелл, – сказал Покоритель джунглей серьезно и торжественно, – благодарите сэра Джона Ингрэхема за то, что ему пришла в голову мысль прибегнуть к этому святому для меня воспоминанию, во имя него я готов на все. Клянусь вам честью сделать все, что в человеческих силах, чтобы спасти вашего отца.

Безумный крик нежданной радости был ответом на эти слова, и молодой англичанин бросился к ногам Сердара, смеясь, плача, жестикулируя, словно безумный, целуя его колени.

– Довольно, успокойтесь, – сказал Покоритель джунглей, поднимая его, – и оставьте вашу благодарность для сэра Джона. Только ему вы будете обязаны жизнью вашего отца, если мне удастся спасти его. За мной есть один долг, и от вас мне не надо никакой признательности. Напротив, это я должен благодарить вас за то, что вы предоставили мне возможность расплатиться. Позже вы поймете мои слова, пока же я не могу сказать вам ничего больше. Итак, слушайте меня. Вы пойдете со мной, так как мой выкуп, то есть жизнь вашего отца, я вручу вам.

– Но я не один. Моя сестра Мэри, у которой хватило мужества сопровождать меня, ждет на французском пакетботе.

– Очень хорошо. Чем многочисленнее будет наш караван, тем лучшим прикрытием это будет для наших планов. Вам придется строго следовать моим указаниям. Возвращайтесь на «Эриманту», которая завтра отправится в Пондишери. В этом городе вы и будете ждать меня, я прибуду туда самое позднее через две недели. И поскольку никто не должен подозревать о вашем родстве с комендантом Хардвара, вам следует изменить имя и взять фамилию матери, которая, как вы мне сказали, француженка.

– Это уже сделано, так как сэр Джон, наш покровитель, понял, что мы не сможем попасть в Индию, охваченную революцией, ни как англичане, ни как дети майора Кемпбелла, которому последние события создали ложную репутацию, я в этом уверен. Поэтому в списке пассажиров «Эриманты» мы записаны под именем нашей матери.

– Как ее зовут?

– Де Монмор де Монморен.

– Вы сын Дианы де Монмор де Монморен! – воскликнул Сердар, поднеся и прижав руку к груди, словно он боялся, что у него разобьется сердце.

– Да, нашу мать действительно зовут Дианой. Откуда вам это известно?

– Умоляю, не задавайте мне вопросов, я не смогу вам ответить.

Затем, подняв руки к небу в восторженном порыве, он воскликнул:

– О божественное провидение, те, кто не верит в тебя, ни разу не испытали на себе мудрость и неисповедимость твоего промысла. – Снова обернувшись к юноше, он долго смотрел на него, говоря с самим собой.

– Как он похож на нее… Да, это ее черты, ее прелестный рот, ее большие ясные глаза, ее честный и чистый лоб, который ни разу не замутила дурная мысль… А я ничего не знал! Но уже более двадцати лет, как я покинул Францию, проклинаемый всеми, изгнанный, словно чумной. Ах! Я уверен, что она-то никогда меня не обвиняла… И у нее уже такие большие дети! Сколько тебе лет, Эдуард?

– Восемнадцать.

– А твоей сестре? – продолжал Сердар, не заметив, что обращается к юноше на «ты». Но теперь в его голосе звучали нотки такой нежности, что тот не обиделся.

– Мэри еще нет четырнадцати.

– Да-да… Ты говорил мне, что твой отец не мог отдать приказ о расстреле? Теперь я тебе верю, я слишком хорошо знаю Диану, ее высокие понятия о чести, она никогда бы не вышла замуж за человека, способного на подобные зверства. Я не только спасу, но и защищу твоего отца. Я объявлю всем, что он невиновен, и когда заговорит Срадхана, когда Покоритель джунглей скажет: «Это так!», кто посмеет опровергнуть его слова? О, благодарю тебя, Господи, благодарю! Отпущенные тобой добро и справедливость с лихвой возмещают все испытания.

Волнение, пережитое Сердаром, было слишком велико. Ему надо было успокоиться, прогуляться. Он вышел и, несмотря на зловещее тявканье шакалов и вой леопардов, которые время от времени слышались неподалеку, принялся расхаживать по небольшой площадке, устроенной перед башней. В голове его бродили мысли и воспоминания, которые заставили его совершенно забыть о нынешних опасностях.

От размышлений его отвлек Рама-Модели, который подошел к нему и, взяв за руку, сказал уважительно, но твердо:

– Сахиб, часы идут, время не ждет. Бобу Барнетту, возможно, нужна помощь. Мы должны до рассвета покинуть горы, иначе нас окружат. Надо быстро принять решение. Мы не можем больше терять ни минуты.

– Ты прав, Рама, – ответил Сердар, – нужно исполнить свой долг. Но какой необыкновенный день! Позже ты все узнаешь, ибо мне нечего скрывать от лучшего и самого верного друга.

Вдвоем они вернулись в башню. Сердар дал последние указания юному англичанину. Но как изменился его тон!

Можно было подумать, что это говорит самый нежный и любящий родственник.

Было условлено, что младший брат Рамы, Сива-Томби, будет находиться при Эдуарде в качестве спутника и проводника и не расстанется с ним. После бесконечных наставлений и просьб оберегать брата и сестру во время их путешествия в Пондишери Сердар вновь вернулся к заботам и грандиозным планам, которым он посвятил свою жизнь. Поэтому он объявил тому, кто для окружающих должен был стать теперь графом Эдуардом де Монмор де Монмореном, что пришло время расставания.

Вместо того чтобы просто протянуть ему руку как джентльмену, с которым он только что познакомился, Покоритель джунглей раскрыл ему объятия, в которые молодой человек бросился с неподдельной горячностью.

– Прощай, дитя мое, – сказал ему Сердар, и голос его прозвучал растроганно, – прощай, и до встречи в Пондишери…

Двое мужчин проводили Эдуарда и Сива-Томби до первых возделанных полей, чтобы защитить их от неприятных встреч. Доведя их до дороги между Пуант-де-Галль и Канди, где они уже не рисковали встретиться с хищниками, Сердар и Рама расстались с ними и изо всех сил поспешили к Нариндре и Сами, ожидавшим их возле озера Пантер, чтобы вместе отправиться на поиски генерала.

Глава IV
Что случилось с Барнеттом. – Охота в джунглях. – Грот. – Атака носорога. – Бесполезные призывы на помощь. – Битва Ауджали в джунглях. – Спасен!

Пока Сердар и Рама-Модели, ничуть не остерегаясь опасных гостей, которые могли им встретиться, карабкаются по крутым склонам Соманта-Кунты, вернемся немного назад и выясним, какие же причины так надолго задержали Боба Барнетта вдали от его друзей.

Несмотря на всю свою беззаботность, генерал все же не стал бы умышленно причинять им такое смертельное беспокойство, и мы увидим, что в одиночку он не мог выбраться из того ужасного положения, в которое попал, сам того не желая.

Когда он получил от Сердара разрешение поохотиться, доставившее ему, как мы видели, столько радости, у него было твердое намерение ни в коем случае не увлекаться преследованием крупных животных – буйволов, кабанов, оленей, которые могли бы завлечь его слишком далеко. Он решил убить одного-двух зайцев и парочку индюшат, преследуя цель сугубо практическую – несколько разнообразить неизменное меню Нариндры и Сами, которое, как нам известно, состояло из рисовых галет и кофе, подслащенного сахарным сиропом. Подобная пища, говорил генерал, годится разве что для птиц и привыкших к ней индусов.

Будучи опытным охотником, которому достаточно только бросить взгляд, чтобы по рельефу местности и характеру растительности определить, с какой дичью ему придется иметь дело, Боб Барнетт сразу приметил в низовьях долины ковер из водяного мха и тростника, который всегда указывает на наличие болота. Со свойственной ему остротой мышления он пришел к выводу, что там, где есть болото, должна водиться и всякая водяная дичь. В восторге от такого умозаключения он уже представлял себе с полдюжины уток, нанизанных вместе с жирными болотными куликами на вертел и предназначенных на сегодняшний ужин.

Осуществить эту сладкую гастрономическую мечту было легко, так как перепончатолапая братия спокойно живет и кормится в болотах Цейлона; местные жители на нее не охотятся и не употребляют ее в пищу. Она водится там в таком изобилии, что достаточно нескольких выстрелов, чтобы раздобыть ее в нужном количестве.

По дороге великолепный заяц имел неосторожность выскочить на поляну в тридцати шагах от Боба, который уложил его с быстротой молнии и, сунув зайца в ягдташ, продолжил путь к тому месту, где он предполагал найти дичь и которое находилось в глубине долины. Поначалу ему встретился ряд небольших плато, облегчивших ему дорогу. Но постепенно спуск усложнился, и ему пришлось, закинув карабин за плечо, хвататься за ветки деревьев и стволы бамбука, чтобы не оказаться внизу раньше времени. Насколько хватало глаз, перед ним простирались бесконечные леса, чья волнистая линия отмечала все извивы рельефа. Они тянулись до самого прохода в Анудхарапур, который с восточной стороны оканчивался своеобразным цирком, окруженным недоступными обрывами. Выйти оттуда можно было либо через этот проход, либо взобравшись по тому откосу, по которому спускался Барнетт.

Этот участок местности, имеющий форму сильно вытянутого параллелограмма, насчитывает всего от четырех до пяти лье в ширину, но тянется от Соманта-Кунты до развалин древнего Анудхарапура, построенного при выходе из огромной котловины, заполненной зеленью, окруженной почти вертикальными горами, тянущимися примерно на 16 лье. Чтобы спуститься в котловину или выйти из нее, надо воспользоваться тем единственным проходом, о котором мы только что упомянули, так как подъем по склону, избранному Барнеттом для спуска, требовал такой осторожности и такой физической силы, что его едва ли можно было считать дорогой.

Казалось, природе угодно было создать здесь заповедник для хищников, чтобы они могли спокойно жить и размножаться, не потревоженные человеком. Для тысяч тигров, леопардов, черных пантер это было излюбленное место обитания: отсюда, с крутых склонов, они устремлялись ночью вниз и взимали дань со стад местных жителей, когда охота на оленей, кабанов, пекари и мелкую дичь – зайцев, диких коз и т. п. – бывала неудачной. Здесь жили также большие стада диких слонов, чьи владения простирались до озера Кенделле в провинции Тринкомали. Там водилось несколько пар больших индийских носорогов, которые в изобилии населяли Азию в конце третичной эпохи, а ныне почти совсем исчезли. И виной тому, быть может, не столько изменившиеся условия жизни на земном шаре, сколько война, объявленная носорогу человеком, ибо ничто не могло бы помешать его размножению в джунглях и бескрайней глуши Индии и Цейлона.

Именно в этом месте, которое невозможно было пересечь, оставшись невредимым, месте, откуда, по словам Рама-Модели, не вернулся ни один охотник, именно здесь Барнетт решил предаться любимому развлечению. Через два часа, после усилий и упражнений, достойных гимнаста, генерал наконец спустился в низину.

– God bless me! – воскликнул он, подняв голову и озирая проделанный им путь. – Как же я теперь поднимусь наверх?

Но эта мысль не остановила его, и он поставил себе целью дойти до болота, которое он увидел с плато. Болото было окружено высоким тростником и бамбуком, поэтому Боб смог добраться до его берегов, не потревожив укрывшихся там многочисленных гостей.

Едва бросив взгляд сквозь густую листву, он был очарован. Тучи уток-мандаринок, золотистых ржанок, куликов резвились, щипали короткую болотную траву, не подозревая о его присутствии. И вот несказанная радость для гурмана: в уголке безмятежно, с довольным, сытым видом отдыхала целая стая гигантских уток, которые превосходят своими размерами обычного гуся, из-за своего сочного, вкусного мяса они получили в Индии прозвище уток-браминов.

Дрожа, словно охотник-новичок, Боб Барнетт загнал в ствол карабина патроны N3. Он посчитал их достаточными, учитывая малую дистанцию, на которой находились его жертвы, – не более 30-40 метров, и, растянувшись на земле, чтобы ружье располагалось горизонтально, тщательно прицелился в самую гущу стаи. Из воды высовывались только головы и шеи уток, они были столь неподвижны, что походили на кегли, воткнутые в тину.

Он выстрелил, и свершилось чудо, объясняемое, несомненно, тем, что эти птицы никогда не слышали выстрелов. Вместо того чтобы тут же взлететь и укрыться где-нибудь подальше, стая, спутав шум выстрела с шумом грома, столь частого на Цейлоне, где и дня не проходит без грозы, ограничилась тем, что оторвалась от своих занятий, посматривая по сторонам, но не проявляя, впрочем, чрезмерного беспокойства.

Но когда Барнетт, раздвинув листья, показался на краю болота, чтобы посмотреть, насколько удачен был его выстрел, началось невообразимое: раздался оглушительный крик, хлопанье крыльев, и все птицы, большие и малые, разом поднялись и опустились в сотне метров от прежнего места.

Боба ожидал триумф: семь убитых уток-браминов покачивались на поверхности болота, а три другие, тяжело раненные, бились в траве, куда они сумели уползти, тщетно пытаясь спастись бегством. Прикончить их и подобрать остальных было минутным делом, так как в этом месте болото было неглубоким.

Имея в ягдташе зайца и десять гигантских уток, Барнетт был нагружен до отказа. Поскольку ему не приходилось рассчитывать на то, что он сможет подняться на Соманта-Кунту со всей этой добычей, Боб не мог не пожалеть о том, что придется расстаться с некоторыми из этих великолепных экземпляров. Внезапно ему пришла в голову замечательная идея: солнце стояло еще высоко над горизонтом, а упражнения, которыми он вынужден был заняться в дороге, пробудили у него зверский аппетит. Его желудок уже давно позабыл об утренних галетах. Если бы он зажарил двух чудесных уток, у него вполне хватило бы сил с ними расправиться. К тому же тогда не пришлось бы выбрасывать их или тащить на себе.

Решение было быстро принято, и Барнетт счел долгом найти подходящее местечко, дабы предаться деликатному гастрономическому действу. Связав добычу высохшей лианой, он пошел вдоль подошвы горы и скоро набрел на естественный грот, уходивший под землю между двумя остроконечными скалами, которые, казалось, выточила рука человека.

Барнетт вошел внутрь с карабином наготове, чтобы удостовериться, что пещера не служила днем убежищем какой-нибудь пантере. Дно грота метров через двадцать резко уходило вниз, превращаясь в узкий проход высотой примерно в метр, глубиной метров в пять, который обрывался Тупиком. Глаза Боба постепенно привыкли к темноте, и он убедился, что в гроте никто не скрывается. Хищники, кстати, естественным убежищам, встречающимся в скалах, предпочитают густые лесные кустарники.

Барнетт вернулся к входу в пещеру, сложил костер из хвороста, разжег его, затем ощипал, выпотрошил и опалил по всем правилам кулинарного искусства двух самых нежных и молодых уток, нанизал их на деревянный вертел, который подвесил над огнем на двух рогульках.

Птицы, проведшие свои дни в довольстве, были покрыты замечательным слоем жира, по цвету напоминавшего свежее сливочное масло, смотреть на него было одно удовольствие. Утки начали медленно зарумяниваться под бдительным оком Барнетта, который следил за ними, облизываясь с невероятной серьезностью.

Впервые с тех пор, как нога его ступила на землю Цейлона, прославленному генералу предстоял наконец обед, достойный христианина, который позволил бы ему забыть безвкусные галеты Нариндры.

Минута, когда опытный повар должен с быстротой молнии извлечь из огня свое творение, приближалась, и Барнетт, который собрал по дороге несколько лимонов с очевидным намерением усовершенствовать свой шедевр, любовно выжимал лимонный сок, поливая им уток. Их кожа постепенно покрывалась пузырьками, без которых, как считает Брейа-Саварен, жаркое не может считаться удавшимся. Вдруг послышался необычный шум, отвлекший генерала от его занятия. Казалось, что валежник и кусты трещат под чьей-то тяжелой поступью.

Но прежде чем Барнетт успел сообразить, что происходит, шум стал нарастать с тревожной быстротой, и вдруг огромный носорог появился между двух скал у входа в пещеру, где генерал расположился, чтобы ветер не слишком раздувал огонь и не мешал правильному приготовлению жаркого.

Эта предосторожность, свидетельствовавшая о немалом кулинарном опыте, оказалась роковой. Когда Барнетт увидел страшного гостя, он понял, что ему некуда бежать.

Боб был храбрым человеком и не раз доказал это. Несмотря на дрожь ужаса, охватившую его при этом внезапном появлении, он не потерял головы. Но именно благодаря своему хладнокровию он сразу понял, что погиб безвозвратно.

Тем не менее он тут же схватил лежавший рядом карабин, с молниеносной быстротой заменил вставленный туда охотничий патрон другим, с конической пулей со стальным наконечником, и в два прыжка оказался внутри грота.

Носорог был удивлен не меньше, увидев странное существо, преградившее ему путь в жилище. Он слегка поколебался, не зная, что предпринять, затем, издав ужасающий рев, бросился вперед, наклонив голову. Но Барнетт, предвидя эту атаку, быстро забрался в узкий проход, которым заканчивался грот и куда не мог проникнуть его огромный противник. К несчастью, чтобы залезть туда, ему пришлось встать на колени, при этом он уронил карабин и не сумел поднять его, так как носорог был уже рядом. Когда Боб, добравшись до конца туннеля, обернулся, то задрожал от страха: носорог засунул в туннель голову, и она находилась в пятидесяти сантиметрах от Барнетта. У Боба не осталось другого оружия, кроме револьвера, но он быстро понял, что воспользоваться им не придется.