Текст книги "Трёхцветная жизнь Оливера Дэвиса: Английское расследование (СИ)"

Автор книги: Lika Grey

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

«Сова! Сама ты виновата!

Ты вздумала, бедняга, без пути

В своей семье прекрасное найти…

Расхвасталась и разболталась,

Ну и попалась!»

Питер процитировал строки из басни «Орёл и сова» французского поэта Жана де Лафонтена, которого читал и, глядя глазами стеклянными, замер, ожидая, что небеса вот-вот низвергнут ему инструмент заслуженного отмщения.

– Кто-то пришёл! – Обин, так как сидел ближе всего к двери, первым среагировал на постукивания ботинок и разговоры, доносящиеся с первого этажа. – Не по наши ли души? – он люто посмотрел в лицо Питера, приходя в ужас от улыбки, с которой он встретил позднего гостя.

IX

23 февраля. Пятница – день пятый. Утро, дом миссис Аддерли

Это и есть похмелье?! У меня голова в жизни так не болела! – думала Май, обхватив себя руками. Все жильцы дома старой леди завтракали. Позвякивание ложек, завышенные звуки голосов и чьи-то пережёвывания… У Таниямы даже сосуды за ушами через кожу прощупывались. Монах пару раз желал пошутить, однако воздержался. Нару вовсе не радовал, больше молчал и скупо смотрел.

– После завтрака жду всех в гостиной, – спустя долгие минуты молчания, Оливер позволил голосу зазвучать.

Радоваться или плакать – вот в чём вопрос! – у Май как-то сразу же в глазах потемнело, речь профессора Дэвиса была чрезвычайно резка для этого утра.

Не прошло и получаса, как все сотрудники офиса SPR в полном составе собрались в гостиной.

– И как? – Такигава первым открыл рот. – Ты так и не сказал, как прошла вчерашняя поездка.

– Удачно. Я узнал всё, что следовало узнать, – ответил он в своём духе.

Нет, ему точно нравится, когда его упрашивают! – Монах ожидал немного другого ответа, но директор SPR не заставил себя ждать.

– Священник, присматривающий за приходом святого Джеймса, умер собственной смертью в 2004 году. Желающих заниматься опустевшим приходом не нашлось, и тут появился Гладвин Куинси.

– Приходы живут за счёт пожертвований своих прихожан, – сказал Джон, думая вслух. – В деревне и в самые лучшие времена не насчитывалось больше двухсот человек. Нет ничего удивительного в том, что никто не захотел взваливать на себя дополнительную ответственность.

– Я что-то не понимаю, – на время Май позабыла о своём плохом самочувствии. – Вы подозреваете пастора Куинси? – она поняла, в каком неведении оказалась, начиная по этой причине хаотично смотреть то на Монаха, то на Брауна, находя полным отчаянием встречу со взглядом Нару.

– Мы лишь проверяем, – успокоил её Джон. – Между пастором и священником есть огромная разница. Официально пастор – это проповедник, зарегистрированный в религиозной организации. Иногда люди используют это слово в повседневной речи, совершая тем самым ошибку. Пастор наставляет на путь истинный, вносит в массы слово божие, и в редких, вот таких случаях, временно берёт под своё крыло приход.

– Сейчас приход святого Джеймса встал на ноги, – серьёзно сказал Такигава. – В особенности благодаря пожертвованиям одной пожилой леди. Миссис Аддерли сказала мне, что мать Барри Олдриджа хорошо помогала приходу весь этот год. Надо полагать, что пастор Куинси неспроста заботился о её сыне, сбившемся с пути.

– Я выяснил, что с весны того года приходом начали интересоваться, – Нару сдержанно повёл речь дальше. – Но не успел сойти снег, как страшное убийство и последующее за ним самоубиение отвадило всех желающих заниматься этим приходом, а дальнейшие слухи о призраках укрепили это нежелание.

– И что с того?! – гнев булькал долго и вот Май сорвалась. – Это обычное стечение обстоятельств! Пастор Куинси не мог знать, что Барри подкосит недуг, и приход будут спонсировать. Да и, в конце-то концов, его мать могла забрать сына и раньше домой! Вся эта информация полная чушь!

– Май, ты чего? – Такигава в отличие от других шокированных принял попытку успокоить взъевшуюся особу.

– Меня жутко бесит то, что вы на стороне этого Гейта! – её аж затрясло. – Это он сказал, что пасторы и священники в таких местах главные, что их слушаются люди. Получается, что все бараны, а они пастухи. Это теория, может быть, отчасти и верная, но содержать приход, нести ответственность за всех этих людей – это тяжёлая работа, и я не думаю, что надо перемывать кому-то кости, только потому, что пара косвенных фактов отбросило свою тень!

– Мы лишь рассматриваем варианты, – Монах сделал ещё одну попытку достучаться до Таниямы. – Возрастной спонтанный психокинез – явление не редкое, но чтобы в таких масштабах… Единственная ниточка, за которую мы смогли зацепиться – это пастор Куинси, поэтому мы детально прорабатываем все версии. Успокойся…

– Как тут успокоишься, когда всё внутри горит и в голове пульсирует?! – она запустила пальцы в свои волосы и заходила по ковру так, словно хотела протереть на нём дыры – очень быстро.

– Тебе надо больше пить, – сказал Такигава знаючи, скрестив руки у груди.

– Замечательно, – она на удивление всем остановилась и ткнула пальцем в Нару. – Ты! Сделай мне чаю! Это всё твоя вина, не будь ты таким замкнутым, я бы не чувствовала себя брошенной.

Ну началось, снова будут спорить… – Монах невидимо закатил глаза, но уровень накала оценил. – Нару, чай! – хихикал он потихоньку, чувствуя, что ещё одних жизненных продлений ему никто не простит.

– Я тебя предупреждал, – он не изменил своему надменному выражению и даже позе в кресле, – ты поехала с нами, зная, что будешь заниматься. Кембридж – не провинциальный университет.

– Ах ты, наглая рожа! – Май ещё не дошла до рукоприкладства, но помышляла об этом. – Я вечно ради тебя из кожи вон лезу! Сегодня я не в том настроении, чтобы заниматься! Да и не тебе экзамены сдавать, а мне! И кстати говоря, тебя всего лишь заело, что пастор Куинси отказался помогать тебе во всём!

– Май, у тебя, должно быть, месячные скоро, ты взрываешься на пустом месте… – Такигава попытался солидарно поддержать начальника.

Да дело не в них! – обиделась она. – Просто такое отношение к делу меня бесит!

– Вступительное испытание в Кембридж – эссе, поэтому летом тебя ждут курсы, где ты будешь детально изучать английскую литературу, – продолжил он, будто и не слышал её. – Английская литература – один из главных предметов. Практическая критика и чтение сложных текстов. Всё это ждёт тебя летом. Знание языков и истории – желательно, знание английской литературы – обязательно! Джеффри Чосер – отец английской поэзии, Уильям Шекспир, Сэмюэл Джонсон, Уильям Блейк, Джордж Элиот, Байрон, Джордж Гордон, Эмили Бронте, Джордж Бернард Шоу – это те не многие имена, с которыми тебе предстоит познакомиться. И не надо обвинять меня в чёрствости. Я сделал всё что мог!

– Если сделал, то не стал бы выдумывать всякие курсы, просто взял бы и позанимался со мной! – она разозлилась и пырнула его жестокой правдой.

– Ты, между прочим, тоже отличилась! Я пробовал с тобой заниматься, ты уснула! – он не выдержал, резко поднялся и парировал.

Что? Так он поэтому мне читал?! – она вспомнила, что не так давно, ещё когда они были в Японии, он и правда читал ей книги, а потому застыла с приоткрытым ртом.

– Больше не могу… – Монах сдерживался долго и тут как лопнул, наполняя гостиную громким смехом. – Оливер, прости меня, но если ты читал ей с таким же выражением лица, то я не удивлён, что она уснула, – говорил он сквозь смех и слёзы.

– Темой твоего эссе будет «Буря» Уильяма Шекспира, – продолжил он, не обращая внимания на Такигаву. – У него одна такая пьеса, где соблюдено единство времени и места. Это облегчает процесс изучения. С сегодняшнего дня к тебе будет приходить репетитор. Он поможет выправить язык и посвятит тебя в азы английской литературы.

Конечно, всегда проще взвалить дело на кого-то, чем мучиться самому! – пробурчала она что-то больше походящее на проклятье.

– К твоему сведению, я не всесилен и это нормально! – Нару словно читал её мысли.– Пошли, я приготовлю тебе чай…

Он согласился?! Согласился! – Май была готова кричать, когда тот вышел из гостиной, приглашая её за собой.

Его странные слова, негорделивые поступки, вынудили Танияму покаяться.

– Нару, прости меня, я понимаю, что ты делаешь это для меня, но я не думаю, что у меня получится, – призналась она, когда они шли в сторону кухни, размышляя о том, что английская литература – это уже чересчур.

– Всем сложно! – он прервал её жалость к себе. – Бернарду Шоу отказывали в шестидесяти издательствах, он тридцать лет не видел своей родины, а Байрон на свой первый сборник «Часы досуга» получил сокрушительную рецензию: «Поэзия этого молодого лорда относится к разряду той, которую ни боги, ни люди не могут допустить». И тем не менее, это не помешало Байрону поступить в Кембриджский университет.

– Да, но мечтал-то он об Оксфорде! – в кухне их встретил не кто иной, как Питер Блер. Миссис Аддерли угощала его чаем, не смея приглашать в гостиную, пока оттуда доносятся крики.

– Простите, мои милые, я не посмела вас тревожить, – извинилась она.

– Нет, миссис Аддерли, это моя вина, – Оливер прикрыл глаза и взял всю вину на себя.

Так это он будет моим учителем?! – Май округлила глаза, начиная заранее заикаться. Не то чтобы мучила совесть, скорее Питер возник здесь как жуткий призрак её постыдного прошлого.

– Май, доброе утро, – заулыбался он. – Оливер тебе, похоже, уже рассказал. Я помогу тебе разглядеть всё прекрасное в английской литературе.

– От тебя требуются лишь азы, – Нару вставил решающее слово.

– Не хочу это слышать от того, кто прошёл собеседование хуже, чем я, – Питер не стал скромничать.

– Он обошёл тебя?! – Май закричала или пискнула, не понятно, её высокий звук заставил мужчин сморщиться. – Значит, он был лучшим?

– Нет… – ответил Оливер тускло.

– Тогда кто? – любопытство распирало, как только могло.

– Лучшим был Юджин Дэвис, – сказал Питер с видом гордым, но на самом деле это-то и бесило. Один из Дэвисов дышал в затылок ему, а он дышал в затылок другому, сейчас же этот самый второй, скудный на эмоции молодой человек раздражал его ещё больше первого.

– И по чему он писал? – спросила Май.

– Эмили Бронте «Грозовой перевал» – Нару ответил, решая на этом удалиться. – Фронт работ вам известен, можете приступать. Гостиная будет в вашем распоряжении через десять минут.

– Итак, Май, ты знала, что у нас курсы английской литературы отличаются сложностью? – спросил Питер так, словно это доставляло ему удовольствие. – Это заставляет абитуриентов больше читать и развивать критическое мышление. В программу курса входит изучение текстов античной Греции, современная поэзия, проза и драматургия. Конечно, если выбирать не литературный, то ты вполне можешь избежать такого детального изучения. Как у тебя с прикладными науками?

Мой удел – это кошмар во сне и наяву! – напрашивалась мысль сама собой, в отличие от занятий, которые навязали понятно зачем, но не ясно на какой срок.

X

Просперо

Ты хочешь спать. То будет сон благой.

Ему сопротивляться ты не в силах.

Миранда засыпает.

Сюда, ко мне, слуга мой и помощник!

Я жду тебя! Приблизься, Ариэль!

Появляется Ариэль.

Ариэль

Приветствую тебя, мой повелитель!

Готов я сделать все, что ты прикажешь…

– Почему Оливер выбрал именно Шекспира? – Май прервала чтение Питера, который начал зачитывать шекспировскую «Бурю».

– Думаю, ему проще понять Шекспира, – сказал он, зная некоторые особенности поведения Дэвиса. – Я выбрал для эссе поэзию Байрона, потому как его поэзия пронизана романтизмом. Джеффри Чосер – отец английской поэзии, например, реалист. Его непросто читать, хотя стихи хороши. – С «Бурей» у тебя могут возникнуть некоторые затруднения. В ней прослеживаются как личные конфликты героев, так и исторический контекст. В XVII веке для Великобритании была актуальна проблема колонизации, Шекспир включил в пьесу и эти особенности. В целом же текст мистический: призраки, колдуны и ведьмы. Ариэль – воздушный дух. И сама идея в христианском прощении. Понимаешь, это произведение пронизано английским духом. Если ты справишься с эссе и собеседованием, то создашь видимость человека близкого по духу нам, англичанам. А это немаловажный фактор – личное отношение и симпатия столь же сильны, как и антипатия, но в отличие от неё работают на тебя. Я хочу сказать, что так Оливер увеличивает твои шансы на поступление.

Везде сплошная хитрость, неужели по-честному никак нельзя?! – она не жаловала переплетение всех вышеупомянутых факторов, ей бы попроще, по совести.

– А по какому произведению писал Оливер? – ей стало интересно.

– Его выбор пал на Уильяма Блейка, – сказал Пит. – И хотя его эпоха романтическая, критики считали его безумцем. Позднее его поэзию нашли философской и мистической.

– Ты можешь, чего-нибудь прочитать? – интерес в ней не угасал.

– Ты хочешь, чтобы я почитал тебе Блейка? – Блер раскрыл глаза от удивления. Что-то неправильное содержалось в её просьбе. – Дайка подумать… – он полез в ту стопку книг, которую собрал ранее, воспользовавшись библиотекой миссис Аддерли. – Есть, Блейк есть! Видимо, я его автоматически захватил. Итак, – кашлянул он, – слушай:

Я слышу зов, неслышный вам,

Гласящий: – В путь иди! —

Я вижу перст, невидный вам,

Горящий впереди.

Утро

Ища тропинки на Закат,

Пространством тесным Гневных Врат

Я бодро прохожу.

И жалость кроткая меня

Ведет, в раскаянье стеня.

Я проблеск дня слежу.

– И как тебе Блейк? – спросил он с улыбкой на лице. Он видел, Май засмущалась.

– Ничего не поняла! – она хлопнула себя по щекам с силой, чуть не плача. – Английская поэзия сложная! А «Грозовой перевал» это что?

– «Грозовой перевал» Эмили Бронте – это роман, её единственный роман. Ранневикторианская литература. Он не является обязательным в Кембридже, но повествования, внимание к подробностям сельской жизни – это делает произведение невероятным. Боюсь, он великоват, чтобы проходить его со мной, да и повествование от первого лица, надо ли говорить, что подобное чтение создаст дополнительную неловкость, – сделал он откровенный намёк.

– Надо призвать Джина! – сказала она себе под нос.

– Но это же невозможно! – рассмеялся Блер.

– А? Ты не веришь в спиритическую практику? – Май переключилась из-за странного поведения Питера.

– Ну, как не верю… – заходил он вокруг да около. – Сам не видел, а всё что видел, считаю хорошо отработанным фокусом. Кто-то может читать линии на ладони, кто-то обладает экстрасенсорными способностями, а кто-то, как утверждает, вызывает духов. Но если дух – это невещественное начало, объект нематериального мира, то как его можно вызвать, откуда? С того Света? А как же все эти теории о перерождении и жизни после жизни? Нет, я не особо понимаю возможности всей этой практики. Возможно, когда мы говорим о призраках, объектах, задержанных материальным миром, тогда да, призыв возможен, но ушедших… Сложно, не находишь?

– Действительно, сложно… – Май как-то и сама призадумалась.

– Что поделать, ты в Англии, а здесь люди, занимающиеся трансцендентальным, находятся в почёте. В любой другой стране их бы считали шарлатанами, а здесь их уважают, по этой причине меня отправили на кафедру религии и религиоведения, я бы лучше пошёл на литературный, там чувствуешь себя воодушевлённым, а здесь угнетённым, да и всяческие задания профессора, вот такого рода, выматывают, – сказал он. – Это так, чтобы ты подумала о кафедре. Что ж, вернёмся к нашему Просперо и Ариэлю!

Строки о ведомых жаждою мести духах загудели в голове Май. Вот появился Калибан, уродливый дикарь, сын ведьмы, которую извёл премудрый Просперо и с дочерью своей Мирандой захватил власть над пустынным островом. Потёк рассказ о буре, вызванной искусным магом, о корабле, который чудом уцелел, выкинув на остров всех врагов Просперо, лишивших его герцогского титула, дома и страны.

Мягкий баритон, изливающийся в стихотворной форме, тикающие на каминной полке антикварные часы и дыхание, выровнявшееся под этот блаженный такт.

Гибельная тьма и сырость обрушилась на Май. Стены задавали! Нет в этом углублении и метра, стены давят, давят, давят!

– Помогите… – она и голоса своего в этой тьме не различила. Охрипла, обессилила, словно горло обложило волдырями. И внутри всё затряслось. Снова нелепый и жестокий сон.

– Я не я и я здесь бестелесна! – она зажмурила глаза, не желая замечать, что те едва смыкаются из-за застывшей на веках крови. – Проснись! Скорей проснись! – её приказы, словно тщетные молитвы в грудине затряслись. Не хотелось, не моглось сейчас увидеть продолжение, где руки жестокого злодея её волоком тащили, тащили и закрыли здесь, вот в этом странном месте, оставив если не на расправу скорую, то на погибель верную. Конечно, надо бы увидеть ниспровергателя бесчеловечного, но коли нету сил, то нет и смысла молоть в муку чужие кости, искать в отуманенном виденье фигуру, накрытую порфирой.

Прочь рабство, прочь обман!

Бан-бан! Ка… Калибан,

Ты больше не один:

Вот новый господин!

Твой добрый господин!

Питер увеселительным голосом принялся читать пьяные пляски Калибана, сына ведьмы и раба Просперо, вот Май и очнулась, дыша и кашляя тяжело.

– Неужели я так увлёкся, что не заметил, как ты заснула?! – Блер рассмеялся. Он и не стремился увидеть в Май человека, наверно, этот нелепый дикарь Калибан как раз навевал ему образ добродушной иностранки, на голову которой обрушились необъяснимые страдания. – Ну, ну, я готов поспорить, что маленький перерыв и горячий чай приведёт тебя в чувства! – он хотел похлопать Танияму по спине, но та, как самый настоящий шекспировский дикарь подскочила со стула.

Тяжёлый ясеневый стул громко хлопнул, а Май, сгибая спину и волоча руки, в испуге забилась в дальний, ничем не заставленный угол. Её трясло и колотило, глаза краснели и слезились, а речь Питера гудела болезненно.

– Я что-то ничего не понял… – Блер поднялся, и Танияма тут же накрыла ладонями голову, точно ожидала удара. – Позвоню-ка я твоему мужу. Он не предупреждал меня, что придётся заниматься с душевнобольными. Я понимаю, шантаж – дело благородное, однако ответственность подобного рода я на себя не возьму.

Чтобы не тревожить Май, он мягко присел на свой стул и, вызвонив Оливера, принялся ждать часа освобождения.

Тем самым временем профессор Дэвис контролировал рабочий процесс своей обычной группы экзорцистов, оставив всё как есть, по причине неутешительной весточки.

– Не делай резких движений! – Питер осторожно призвал Оливера не спешить, когда тот открыл дверь в гостиную, где уже начинал гулять сумрак. – Я не стал включать свет, однако объяснений непременно потребую! – он кивнул на угол, где сидела и жалась Танияма. – Что с ней не так? Она выглядит как одна из этих… Одержимых! Я не хочу нести ответственность за её жизнь, эту обязанность ты возложил на свои плечи.

– Если ты дал ей уснуть, то всё просто! – Нару посмотрел на мутные глаза Май, её колотящий озноб и снял с себя чёрный пиджак. – Ей приснился кошмар!

– Конечно! – не поверил он, но и спорить не стал. – Знай лишь то, что она общалась с этим Барри Олдриджем и если тебе и стоит искать где-то истину, то она там!

– Иди, завтра продолжите, – сказал он, придержав для Питера дверь.

– Тебе виднее, но имей в виду, мук совести я не испытаю, коли её припадки вред ей принесут, – заявил он, поспешно удаляясь прочь.

Ничего тогда Нару не сказал. Запер дверь покрепче, накинул свой пиджак на плечи Май и, приобняв, тихим голосом спросил:

– Что именно приснилось?

– Я хочу, чтобы меня забрали из этого места! – она схватилась за руки Оливера и, до сих пор видя грязь на своих серых безжизненных руках, тряслась. – Нару… Забери меня, Нару! Забери скорее!

– Успокойся. Это был только сон… – сказал он, стараясь теплом своим отогнать страх.

– Нет… Я знаю, что это не просто сон. Я слышу шорохи, странные постукивания в окна… – говорила она, признаваясь, что спит временами плохо, ворочается, а оставаясь одна, и вовсе оборачивается, глаза и те страшно закрыть. – Я знаю, что я слышала! Почему ты не веришь мне? – начиналась истерика.

– Я верю тебе, но ты сама себя не слышишь… – он запутался в её объяснениях. – Для чего ты разговаривала с тем мужчиной, Барри?

– Для чего… – она как ребёнок поддалась на хитрость и отвлеклась. – Мне стало жалко его. Все взяли и отвернулись, люди, которые раньше улыбались и были соседями. Это бесчеловечно! Сны же преследуют меня. Они такие реальные и жестокие…

– Твои сны редко ошибаются. Что ты видела? – спросил он, начиная думать, что упустил что-то важное.

– Смерть… должно быть. Я не могу досмотреть этот сон до конца, ведь досмотрев, понимаю, что умру. Мне страшно. В этих снах холодно и грязно… Земля такая чёрная и много старых листьев. Рыхлая, рыхлая земля и падающий с неба снег. Меня кто-то тащит за ворот. Лица я не вижу. Помню лишь эти рваные, рассыпающиеся листья… И потом темно и тесно! Я падала… Не знаю, была то яма или ещё что-то, но я была жива, когда всё это случилось…

Лес… – Нару выглянул в окно. Сумрак поглотил округу.

– Здесь рядом лес и пустошь. Нам нужен медиум. Я позвоню Харе! К тебе запросто мог прикрепиться какой-нибудь дух… – сказал он подумав. – Мы не можем сейчас сняться с места.

– Нет, пожалуйста, Нару, я не хочу, чтобы она видела меня в таком состоянии… Нет… – она полностью очнулась и вот повисла, ухватив его за брюки. – Оставь это. Я буду в норме, уже завтра, я обещаю тебе!

– Если лучше не станет, я буду вынужден настаивать на твоём возвращении в Японию, – предупредил он.

– Нет, – помотала она головой. – Мне лучше, правда. С тобой поделилась и вроде бы отпустило. Вот увидишь, завтра я буду крепко стоять на ногах. И, Нару, я хочу, чтобы ты помог мне войти в транс. Я должна разобраться с этим делом. Надо досмотреть сон до конца, но одной мне сильно страшно.

– Нет! – его строгий возглас почти походил на крик. – И я не стану это обсуждать. В таком состоянии транс особенно опасен, ты должна быть уверена в своих силах. А ты лишь убеждаешь себя, что здорова. Я попрошу приготовить тебе мятного чая. Сегодня всё равно ничего нельзя сделать.

XI

24 февраля. Суббота – день шестой. Утро, дом пастора Куинси.

Гостеприимными и учтивыми были всяческие проявления пастора. Субботним утром он радушно предоставил свою гостиную студентам Тринити-колледжа. Скромная, зеленовато-белая, она посверкивала не от изобилия излишков, а от пристойности бытия. Двери, выкрашенные белой масляной краской, такие же оконные рамы и стены, разделённые горизонтальными длинными полосами: краска цвета хвои и светлые обои в мелкий рисунок.

За овальным столом Май слушала очередной урок английской литературы, а на заднем фоне, периодически отвлекая, развлекались Обин, Лен, втянутый во всё это Нейт и Эдан. Сегодня они играли в дартс. Как оказалось, Питер «арендовал» табло и дротики у владельца паба, мистера Хортона с тем, чтобы его друзьям было чем себя поразвлечь.

– Уилбер, ты всё время что-то читаешь и пишешь, тебе не мешает этот шум? – она отвлеклась на сидящего напротив студента в очках, перебив Пита, которого сегодня всё равно не слушала.

– Когда поджимают сроки отвлекаться некогда, – ответил он, не поднимая глаз; он писал и читал, читал и писал, начинало казаться, что у него вот-вот вздуются волдыри.

Он торопится, а другие развлекаются, неужели они не видят, что ему нужна помощь? Ведь это их совместная работа, почему Нару ничего им не говорит?.. – Танияма и не думала обольщаться, она почти в открытую, сверля негодующими взглядами, порицала шумную компанию Питера.

– Умилительно прекрасные черты встречаются на лицах девушек, когда их чистые и искренние мысли искажаются под мантией злобы и тревоги, – посмеялся над ней Питер. – Не натружай голову. Уилбер справится, он всегда справляется с такими заданиями, да и мы будем больше мешать, если пресытившимися окунёмся в учёбу. Он не мы, ему нравится учиться у профессора Элмерза. Сосредоточься на Шекспире.

– Не могу, прости, – она опустила глаза, желая что-то сказать. – Вчера я напугала тебя, сегодня мне стыдно за это. Иногда мне снятся сны, в одних я наблюдаю со стороны, а в других испытываю боль погибшего или страдающего человека.

– И вчера был один из таких? – спросил он и не скрыл, что от любопытства.

– Да… – ответила она робко.

– Это же ясновидение! – сказал он громко, чем привлёк лишнее внимание. – Здорово, не думал, что ты умеешь делать что-то эдакое.

– Началом всего ясновидения является психометрия, – сказал Уилбер, сделав в сборе информации паузу. – Человек, с развитой способностью психометрии называется психометр. Прикасаясь к вещам, проводя сеанс психометрии, он устанавливает информационную связь, видя таким образом прошлое. Точка, открывающая путь к информационному следу, находится во лбу, психоэнергетический центр, чуть выше междубровья – чакра аджна. Некоторые утверждают, что есть ещё один – солнечное сплетение.

– Да, мне говорили, что стрессы могут закрыть эту чакру, – Май припомнила случай, когда сны перестали сниться по причине излишних дум. – Кроме этого, я умею входить в транс. Оливер запретил мне это делать, поэтому мне нужна ваша помощь.

– Звучит весело, – Питер, как любитель всяких уличных представлений согласился быстро, другие же спорить не стали. – Что для этого надо? Свечи, ладан или какие-то другие благовонья?

– Ничего такого, – заулыбалась Май невольно. – Лишь ваше присутствие и тишина. Мне страшно входить в транс, когда рядом никого нет.

– Ерепениться мы не станем, поэтому давай, начинаем! – Питер хлопнул в ладоши, выгнал с тахты вечно не выспавшегося Эдана, предоставив это место девушке. – Чтобы тебе было не страшно, я прочитаю заклинание! – подмигнул он всё в той же шутливой манере.

– Заклинание? – Май оробела.

– Да, этот отрывок из поэмы «Манфред», автор Лорд Байрон. Ну что, ты готова? – он спросил, когда Танияма улеглась и закрыла глаза.

– Да, – кивнула она со вздохом.

– Тогда начинаем! – Питер поставил стул в изголовье и распростёр свои худые руки над лицом Май.

Надо напрячь тело, а затем медленно расслаблять, – вспоминала она советы Нару. – Слушать пульс, считать… Один… Два… Три…

Пусть глубок твой будет сон —

Не коснётся духа он.

Есть зловещие виденья,

От которых нет спасенья:

Тайной силою пленён,

В круг волшебный заключён…

Читал Питер стихи из поэмы, темня и пересыхая от переполняющего его честолюбия.

Ты нигде их не забудешь…

Ты замрёшь навеки в них,

В тёмных силах чар моих.

Закончил он строки заклинания, которое на самом деле являлось проклятьем, проклятьем, отравляющим Манфреду, могучему чернокнижнику, жизнь.

– Она спит? – Лен неуверенно подошёл, собираясь для подтверждения потыкать в Май пальцем.

– Руки убрал! – Обин грозно прикрикнул и ударил юношу по пальцам. – Неизвестно что будет, если её сейчас разбудить. Я вообще не понимаю, для чего ты ей это позволил?! – он вопрошающе уставился на Питера, не находя в его действиях здравого смысла.

– Я предупреждал Оливера, ответственности за её жизнь я никак не несу, – безразлично ответил он, садясь обратно за книги. – Само провидение послало её в мои руки. Я не смею противиться зову судьбы.

Он-то не противится, а перепадёт за эту девчонку всем без исключения! – Обин чувствовал, что эскалация между Оливером и Питером рано или поздно до добра не доведёт.

Эта тяжесть в дыхании… – Май беспомощно и послушно повисла, позволив волочить своё тело по той же припорошенной снегом и листьями мягкой земле. Вот эта сухая, покрытая морщинами рука, тащащая её за воротник, тяжёлый удар, свидетельствующий о падении на землю и последующее перемещение в холодную металлическую тачку, где её забросали грязными рваными листьями. Она болезненно зажмурилась, чувствуя сильный запах влажной земли и медленные, видимо, из-за веса, движения.

В теле прослеживалась ломота, но, больше того, её пугала голова. Что-то тёплое стекало по лбу и залепляло глаза, сомнений быть не могло, то была черепно-мозговая травма, деформирующая все жизненные процессы в её теле.

Дорога заняла около получаса и вот, наконец, тачка остановилась. Сквозь сонливость и похоронный звон, бьющий в ушах, она разлепила глаза. Через грязь и тлен прошлогодних листьев, она увидела покосившийся жердяной забор и чей-то дом с дверями, выкрашенными в сочный зелёный цвет.

Скрежет и пыхтения надрывающегося мужчины. Май услышала их и испытала то самое падение, которое прежде казалось падением в бездну.

Шахта! Это колодец! – сквозь сумрак она разглядела старые кирпичные стены её круглой тюрьмы, и вот последний свет померк, угаснув с задвинувшейся крышкой люка.

Зловонье и смрад, чернота и давящая пустота.

– Хватит, пожалуйста, хватит! – давление стен передало ей ощущение будущих загробных мук и вот подточенные страхом чувства паники неизбежно проснулись. – Помогите!

– Слышь, Пит, её бросило в пот и странно трясёт, – Обин наклонился над лицом Май, дабы убедиться, что она хотя бы жива, а не находится на грани жизни и смерти.

– Это не моего ума дело. Я не стану надрываться там, где мои познания не принесут пользы или вреда. Половинчатость – не для меня. Если переживаешь, то буди, делай искусственное дыхание или ещё чего-нибудь в этом роде. Я пасую!

Поняв, что для Питера слава или бесчестие, достигнутое исподтишка, равносильно победе, а золотая середина – бесславный проигрыш, Обин затормошил холодеющее тело Май.

– Эй, просыпайся! Нам задарма не нужны представления. Просыпайся! – тряс он до тех пор, пока она не очнулась.

– Коттедж Олдриджей! – исторгла она крик, столкнувшись с носом Обина лбом.

– О, боже! – закричал тот, едва не повалившись со стула. В глазах замигали колючие искры, нос ломило и жгло. – Вот дура! Ты мне чуть нос не сломала! Или, быть может, даже сломала! – он бил ногой о пол и зажимал указательными пальцами нос, боясь опускать руки.

– Да всё в порядке, – сказал Лен посмотрев. – Там и крови-то нет.

Низменная природа добродетели, – тихонько посмеивался Питер, сидя за столом с книгой.

– Коттедж Олдриджей! – вновь вскрикнула Май и подскочила. – Пойдём! – она бросила взгляд на Блера и побежала, не дожидаясь его.

– А вот это уже интересно, – он, расплываясь в улыбке, закрыл книгу и, посмотрев на притихших друзей, вышел следом за Таниямой. – Я никогда не отказываюсь от прогулки, но будь так любезна, не спеши, – сохраняя самообладание, говорил он, зная, что даже так, докричится до переволновавшейся девушки.

XII

Забор, зелёные двери и косяки… – повторяла Май про себя, дабы не забыть. – Где-то у дома должен быть люк! – добежав до углового дома в конце улицы, она принялась хаотично кидаться во взгляде, рассматривая грязный, тающий снег.

– Что мы ищем? – Питер, делая вид, что воплощён из одних сплошных достоинств, неторопливо догнал Танияму и, сунув руки в карманы, принялся не хитро смотреть.