Текст книги "Трёхцветная жизнь Оливера Дэвиса: Английское расследование (СИ)"

Автор книги: Lika Grey

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц)

– Ноги не держат, тошнит… – Аяко, следуя по ходу мыслей Такигавы, пробормотала себе под нос его же слова, и вот, не заглушая голоса рассудка, как это делали мужчины, раскрыла глаза широко. – Ты чего о себе возомнил?! – забывая о таком слове, как такт, Матсузаки сорвалась и налетела на Оливера. – Если Май забеременела, то можешь забыть о своём вычурном колледже! Пойдёшь работать и будешь обеспечивать семью так, как этого требует закон!

– Тише, Нару и так работает, – Монах вмешался прежде, чем Аяко сцепила руки на горле не очень-то весёлого Оливера. – Воистину женская солидарность! – в ситуации жизненной он по давней привычке пошутил.

Симптоматика схожа, – сам же Нару смотрел на коллег и не видел их мук радости и безумия, он вглядывался в дверь на противоположной стене, которая наполовину различалась через их дверной проём и думал. – Если я и допустил ошибку, то на День святого Валентина, когда мы были вместе в душе. Прошло около недели…

– Слушай, если ты пытаешься вспомнить, где дал маху, то лучше оставь это. Сделаешь хуже и всё тут, – Монах ворвался в его мысли, когда Аяко унялась и пошла к двери ванной комнаты, где послышались скрипящие и трубящие звуки давно не включаемой воды.

– Май, ты там как? Можешь уже открыть?.. – Матсузаки уговорила долго не задерживаться, и немного мокрая, залившая холодной водой коричневую куртку, Танияма с неувядаемой улыбкой, высунулась наружу.

– Простите ещё раз, – смеялась она, чтобы совсем не потеряться в лавине смешавшихся мыслей. – Запах этих благовоний норовит выжать из меня все жизненные соки, – шутка бы удалась, не будь Хосё так любопытен. Во время уговоров Май, он распечатал вторую комнату и поваливший из неё горьковато-сладкий духан ладана, скосил Танияму наповал.

Шаги, тарабанящие как на пожар, хлопок вместе с дверным скрипом, и Май снова принялась склоняться над белым керамическим унитазом.

– Я бы на твоём месте уже занервничал… – на сей раз Такигаву охватил лёгкий морозец. Непознанный ранее страх убивал в нём все зачатки юмора и романтичности.

– Откройте окна здесь и на первом этаже, – Нару с видом суровым начал раздавать приказы направо и налево. – Надо проветрить, иначе мы надолго застрянем здесь.

– На базе Джон и миссис Аддерли. Они присмотрят за Май, – Хосё утвердительно кивнул, прежде чем принялся открывать старые рамы.

– Джон присоединится к вам после обеда. К этому времени он должен закончить с домом миссис Аддерли, – и всё же у Нару были другие планы.

– Разумно ли оставлять Май на старушку? – Аяко немного заволновался, всё же Агата Аддерли – медлительная старая женщина.

– Мы справимся. Это обычное недомогание на незнакомый запах, смена часовых поясов и стресс, – и всё же у Оливера было своё объяснение происходящего.

– Подожди, если ты останешься с Май, то чего делать нам? – Такигава не бежал от работы, как чёрт от ладана, он остерегался последствий; директору SPR как избалованному ребёнку, угодить не так-то и просто.

– А вы не знаете, что нужно делать? – полившийся сарказм как-то даже обидел.

Вот он всегда так! Когда дело касается работы, то он хотя бы удивляется иногда, а когда речь заходит до самого любопытного, личной жизни, то он как партизан на допросе! – от переизбытка человеческой наглости у Хосё брови завибрировали.

– Я оставляю это на вас! Если найдёте что-то подозрительное, то сообщите мне прежде, чем решите что-то с этим сделать, – дал он указания, прежде чем спуститься на первый этаж.

– И что это должно быть? – Монах кинулся к лестнице, планируя уточнить всё до деталей.

– Вы сами узнаете… – пренебрежительный ответ последовал со стороны входных дверей, где Оливера уже никому не было видно.

VII

20 февраля. Вторник – день второй. Дом миссис Аддерли. Вечер.

– Как самочувствие? – Нару задал свой вопрос спокойно, когда Май возвратилась из душа.

– Лучше, – ответила она, не видя в словах или проницательных глазах Оливера какого-либо крутящегося вопроса между строк. – Извини, если напугала, думаю, это из-за того странного запаха…

Профессор Дэвис не упускал Май из вида, пока она не обсушила полотенцем волосы и не прилегла на кровать, где он, пригрев край, переодевшись в пижаму, терпеливо ждал удобного времени для разговора.

– Стало быть, дело в ладане… – он приложил указательный и большой палец левой руки к губам и задумался.

– Похоже. Раньше такого не случалось, благовония не вызывали подобных ощущений, но и ладана я раньше не ощущала в таких количествах, должно быть, у меня непереносимость… – Май имея смутное представление о своих ощущениях в том доме, вынула из выдвижного ящика ночного столика фен, решая высушить волосы прежде, чем уйти на боковую.

– Если бы дело было не в нём, ты бы сказала мне об этом? – проникновенный голос Оливера перебила с силой скрываемая требовательность, и фен в руках Май так и остался не включённым в розетку.

К чему он клонит?.. – она посмотрела в его мутноватые из-за усталости глаза и непроизвольно прищурилась. – Неужели он думает, что я… Какой ужас! Нет, надо ему объяснить, ни то он подумает, что я… – находясь в омуте начинающихся и весьма непростых отношений, она и слова-то этого произнести не могла.

– Конечно, я бы сказала! – Май от досады раскричалась. – Как такое можно скрывать?! Если бы ты был отцом моего ребёнка, то я бы сразу же тебе об этом сказала!

– Стало быть, если бы отцом был не я, то ты бы промолчала? – с удивительной лёгкостью он отпустил её руку, и Танияме нестерпимо захотелось кричать.

– Хватит использовать на мне свои жестокие шутки! – со злости она засунула фен обратно в ночной столик и кинулась к краю кровати, где сидел Оливер. – Я не беременна, по крайней мере, мне так кажется, – осунувшись на четвереньках, она совсем скоро приняла сидячее положение. – Не знаю, но думаю, я бы почувствовала появление во мне новой жизни… – появившаяся в голосе нежность обдала лёгкими прикосновениями плоский живот.

– Да, это не исключено, – Нару посмотрел, как Май дотрагивается до своего живота пальцами и как-то безучастно отвернулся.

Ну хоть в чём-то мы друг с другом согласились, – довольная достигнутым пониманием, она, не думая о странностях, засмотрелась на короткие передвижения Оливера по комнате.

– Что случилось? Нару, почему ты раздеваешься? – синяя рубашка от его пижамного костюма опустилась на спинку стула, и Май забила тревогу.

Куда он снова собрался? Уже десять! – мысли набегу завладевали сознанием Таниямы. Тревога, недопонимание – она тщетно растопыривала глаза и сминала жемчужно-белый пододеяльник.

– Я думал, что если ты скажешь мне о ребёнке, то это расстроит меня, однако по непонятной мне причине, сейчас я разочарован, – внезапное неумолимое влечение обрушило его тело на кровать.

Чего?.. Так он сейчас собрался детей делать?! Он что не шутит?! – заикаясь от предельно понятного доминирования, Танияма открыла рот, и будто впервые увидев его обнажённый торс, чуть коснулась его тела пальцами.

Как человек, страдающий агонией, Нару закрыл глаза. Секундой ранее у него в сознании произошла остановка. Дневной раскол приурочил контакт тел.

– Нару, я не уверена, что нам стоит спешить… – тихие слова Май прогнали следы блаженного умиротворения с самим собой. Он открыл глаза. – Да ты и сам думаешь так же… – его прямой взор уколол. Она застыдилась сказанных слов.

– Уверена? – его шёпот как чистое коварство очертил пламенем ушко Май и она, стиснув зубы, отогнала от себя мысль расстегнуть свою пижаму и заключить Оливера в объятия, из которых не будет возврата.

Что за испытание выпало на мою долю?! – она распласталась как не живая, позволив пуговицы на верхней части пижамы расстёгивать ему.

– Я думал об этом, пока ты отдыхала, – зажав её ноги между своих колен, он рассудительно, отдавая себе полный отчёт, принялся за ночную одежду Май. – На самом деле твоё обучение носит формальный характер. Как ты уже поняла, в моей семье высока вероятность оплодотворения двух яйцеклеток, если у нас появятся близнецы, то ты в любом случае не сможешь выходить на работу, в этом случае твоё образование окажется бессмысленным, и есть ещё одна причина… – когда до полного обнажения Май оставалось лишь распахнуть светло-розовую пижаму, он как человек редкого ума, замер, сосредотачивая свой взор на лице возлюбленной.

Лучше не томи меня, не то мой рот сам по себе не закроется… – отвернув голову в сторону тумбы, она, не отрицая борьбы с внутренней неопределённостью, приоткрыла рот не в силах из-за полученного утешения сказать ему нет.

– Как только я узнаю, что ты беременна, то я незамедлительно уволю тебя, – слова должные пленить разум Май явили то самое сопротивление, коего он ожидал, намереваясь обуздать и его.

– Что? Да как у тебя язык поворачивается?! – крик не заставил себя ждать. Чары искренности потеряли силу, и Май воззрилась на ровно дышащего Оливера.

– Наша работа сопряжена с риском. Это разумное решение… – её побег к изголовью кровати ничего не решил, он, не считая сказанного за оплошность, приблизился и позволил её креповой пижаме скатиться с одного плеча.

– Ты нанял меня подавать тебе чай, – прогундосила она, крепко обнимая свою грудную клетку. – В этом занятии нет риска.

– Возможно, сейчас во мне говорит страх, – он опустил руки и сказал то, о чём отчасти мыслил днём. – Я напугался, когда подумал, что ты можешь оказаться в этой деревне в таком положении. Что касается чая и офиса, то здесь можно подумать…

Хотя бы не тычет в нос своим авторитетом, – Май чуть вытянула губы и выдохнула через рот. Да, её начальник и избранник временами своей прямолинейностью хлестал получше грума, а тот в непогоду, сидя на козлах или верхом, покрывал лошадей крупной рябью болезненных взлязгиваний хлыста.

– Я убеждён в правильности этого решения, – его протянутая рука сцепилась с рукой Май и, оказавшись снова под ним, она объяла всего его взглядом. Незыблемая вера в себя, в остроту и правильность своих чувств – это и оспаривать не было смысла.

Отстранив руку от одежд, Танияма не играя роль прильщёной жены, истинно прониклась его признанием и порывом, и лишь тонкая межкомнатная обшивка не позволяла дойти ей до отметки бескрайнего вожделения, где он бы удостоится всех благ супружеских соитий естеств.

С неожиданным удивлением и застывшим в груди трепетом Май встретила его не знающие промахов руки. Розовые штаны креповой пижамы, точно не созданные упрятывать девичье тело и дальше, заскользили по её не в малой степени пленяющим ногам, и тончайшая деталь женского гардероба воспламенила Оливера до той взрослой сдержанности, которая свойственна людям последовательным. И вот его тело склонилось на расстоянии, когда Май уже не могла избежать поцелуя.

Следуя сквозь стыдливость, она приняла его поцелуй рассылающий отклики гордой английской уверенности. Медленно, не спеша, словно крупицы в песочных часах сходилось на нет её время. Через томные и долгие соития губ она, потеряв всякую умелость, ощутила утверждение его горячей ладони. Грудь нежно объяли его избегающие физического труда пальцы, и почти трепеща, она издала наталкивающий на продолжение всякой близости страстный призыв.

– Если наш ребёнок появится в следующем году, то твоей груди уже буду касаться не я, – слова, рушащие целомудренную стыдливость юных дев, набирающихся опыта постепенно, последовательно, раз от раза, не умалили тех не бурных подниманий и опусканий её обнажённых грудей, с которых после долгого поцелуя он не сводил глаз.

– Хватит, прошу! – Май от стыда пылала гуще, чем от его сокрушающих прикосновений. – Ты говоришь об этом, как об одном из условий брачного договора, хотя по факту мы друг для друга не больше, чем парень с девушкой.

– Я не отчуждаю результаты проведённой церемонии. Вопросы же формальные решаются в недельный срок, – говоря сквозь последовательные действия, он с интересом и вниманием смотрел на скручивающиеся гармошкой хлопковые трусики, стягиваемые им с необычайной лёгкостью.

Боже мой, что творит этот человек?! – закрывшись от любого попадания его серьёзного взора, Май накрыла глаза веками и для усиления эффекта внешними сторонами ладоней.

– И если мы заговорили об условиях, то непременным будет твой телесный контакт с новорождённым ребёнком. В противном случае я пересмотрю решение о работе в офисе в любое, даже самое мирное время, – будучи уже распалённым, как ни странно и не жестоко, он мог говорить до крайности трезво.

Условия неравного боя. Здесь я бессильна! – Май, чуть вскрывшись, показала ему слезливый блеск приоткрытых и потерянных глаз.

Отсутствие примет гнева, как немое телевещание, озвучивало ему искромётный вердикт – он победил, больше ничего не стоит на пути, теперь разрушающий дамбы характер, пленён, обуздан и подчинён его воле. Когда её ноги сами собой разошлись, настало время для чрезмерных угождений, погружения в истому наслаждения, где возбуждённая до невыносимости, она будет вынуждена сдерживать страстные звуки, пока их обоих не накроет волна насыщения.

VIII

21 февраля. Среда – день третий. Дом миссис Аддерли. Утро.

Каким бы очаровательным и неотразимым ни был профессор Оливер Дэвис, Май проснулась утром навзничь раскинувшаяся на кровати, замёрзшая и полностью истощённая. После неутешительного опыта вовремя проявившегося стыда, Танияма лежала в одиночестве преисполненная намерениями позабыть те порицания, которые расточал её мозг, не соглашающийся с опьянённым от разливающейся истомы телом.

Какая же я дура! Почему не кивнула ему?! – сожаления о проваленном начинании пожирали её и без того разбитое и помятое тело. Когда находясь на пике и без того долгой страсти Оливер спросил согласна ли она с его предложением, и она, растерявшись не смогла дать ответа, он не посмел сделать движения, сулящего расточение жемчужной жидкости по её чреслам. Головокружительная истома обуяла их тела, но продлилась недолго. Конечно, он не изрёк и капли обиды, утешив её тем, что к этому можно вернуться в другой раз, не понимая, что потерянная и бездыханная, в его руках ни к чему более не чувствительная, она не может дать прямого ответа, будучи сокрушённой его прямым превосходством.

Всю ночь неистовствовала снежная буря. Когда и как Оливер покинул её, Май не различила, заметив лишь то, что наутро он прихрамывал, без прискорбия сообщив, что поскользнулся. Дорожки, подходящие к дому и правда, заледенели, впрочем, Май едва ли было суждено в этом убедиться. Её, как прокажённую, усадили за учёбу, дав понять, что вчерашний день – это выходной после долгого перелёта.

– И почему этот профессор не может признаться себе в том, что всего-навсего разозлился?! – не в силах унять ломоту в теле Танияма растянула руки на столе во всю длину, накрыв собой тетради и впустую раскрытые книги.

Утром монах говорил о какой-то вазе. Она напоминала древний греческий мрамор из-за жемчужного цвета. По её описанию Нару сказал, что это старая ирландская ваза из «паросского» фарфора примерно 1900 года. Интересно было бы на неё посмотреть… – она на пару с любопытством коротала часы. – Они нашли её в одной из спален. Странно то, что эта ваза стояла посередине запечатанной комнаты, словно её кто-то нарочно там оставил…

– Мы нашли то, о чём ты говорил! Это было проще простого! – Такигава восхвалял проделанную работу, переводя дух, пока профессор Дэвис, не подходя близко, изучал найденную вазу.

Перламутрово-белая, бачонкообразная и сантиметров сорок в высоту, словом, от пола до начала коленной чашечки. Знаменитые фарфоровые кружева, как решётка обхватывали ёмкость меньшего диаметра, образуя изысканный узор. Скромное коричневато-серое изображение поля и леса в окошке причудливого кружева, и обработанное золотой краской широкое горло, забитое к тому же кривой пробкой, вырезанной из дерева неизвестной породы.

Совсем белая… – Нару присел на колени и, сохранив дистанцию в полметра, присмотрелся к крышке ручной работы. – Осина… Она отгоняет злых духов. Кто бы ни сидел в этой вазе, он мучается… – он понял, что пробку забили позднее, когда ловушка сработала.

– Эта ваза вместилище! Монах, изгони! – Оливер разогнул колени и отдал приказ.

– Сдурел? Если тебе хочется выплачивать владельцу этой вазы компенсацию, то вперёд! Я сделаю то, о чём ты меня просишь. Но имей в виду, я не могу проводить такие обряды изгнания, здесь нужен экзорцист, – Хосё когда-то говорил, что при подобном опыте ваза лопнула, Нару об этом не знал, так как сам находился под воздействием духа.

– Хорошо. Матсузаки, позови Джона. Скажи, что он здесь очень нужен, – не тратя времени на спор, он передал эстафету.

– Он должен быть в соседнем доме. Сейчас, позову… – Аяко ввиду своей не больно-то большой пользы работала с Такигавой, в сущности, Нару её взял только потому, что подыграть на пороге дома миссис Аддерли могла одна она и никто больше.

– Оливер, – Такигава почти привык называть Нару этим именем, путаясь при разговоре всё меньше, – а что с теми странными черепками? В других домах, где не было этой вазы, мы нашли глиняные черепки.

– Пока точно не знаю. Работайте! Я отлучусь на час, другой.

– Конца этим занятием вовек не будет! – спустя час, Май выворачивало. Она откинулась на стульчик, постучала не пишущим кончиком ручки по столу, и ещё немного подумав, снова взвыла. Сознательно или неосознанно Танияма избегала занятий – непонятно, понятно то, что она без участия в исследованиях жить не могла и если приключения обходили её стороной, то она сама шла им навстречу.

И кто меня пнул? Нару за это в бетон закатает! – боясь пафосных и нравоучительных речей профессора Дэвиса, она злополучно разинула рот, стоя каким-то чудом возле стен прихода святого Джеймса в первой половине этого немного обещающего дня.

– Ну раз уж я здесь… – выпустив тёплого пара на свет божий, Май приободрилась и вошла внутрь.

Там, по другую сторону стен, пахло воском догорающих свеч, три часа назад их зажёг помощник пастора Куинси, и сейчас какой-то малый под их мелодичную колыбель катался на лодках красочного сна, доступного обычно маленьким детям. Более или менее взрослый, а это был юноша восемнадцати лет от роду, лежал на церковной лавке, безнравственно вытянув ноги. Светлая, будто бы выбеленная снегом кожа тускнела в свете скудного освещения (сегодня выдался пасмурный день), золотистые волосы отчасти выглядывали из-под капюшона, а ноги, обтянутые узкими чёрными джинсами, как нечто тугое и налитое, лежали в полускрещённом, раздвинутом состоянии.

Не похоже, чтобы он работал в приходе, должно быть, один из однокурсников Нару… Точно! Нам же что-то говорили о преуспевающем солисте… Как там его?.. Эдан… Эдан Керк! Неужели это он? – Май враз решила эту задачу, сузив поиски Нару до помещений, находящихся за молитвенным алтарём.

– Можешь потрогать… – сонное и не сказать, что певчее существо на церковной лавке проснулось. – Ты же рассматривала меня! Пробралась в такую глушь…

Так вот если попадать в нелепые ситуации, то исключительно так, стоя возле церковного алтаря с незнакомым юношей, прикладывая руку к его груди.

Пошёл вон, чёртов извращенец! – едва не погубив себя, Май переборола сладострастное желание отмщения, застыв не лучше восковой свечки. Капля пота потекла по её правой щеке, тело внутри, где-то под кожей с чувствительностью тонких пружин завибрировало, а всё ради всеобщего мнения, ради Нару и боязни перед безвозвратностью.

– Ты могла бы сказать, что тебе нравится, все девушки так говорят… – холодность Таниямы отличалась от тех салютований, которые он привык получать.

Не дождёшься! – Май вовсе отвернула голову и, приоткрыв рот, подала выражение: наивный, наивный, избалованный мальчик! – Я видела и получше… – воспоминания о Нару и всём том, что он вытворял этой ночью, впрыснули в её мозг то возмутительное волнение, коего ожидал этот самолюбивый студент.

– Ладно, достаточно! – он отпустил руку Май, и та смогла расслабиться.

Слава этому месту! Не придётся краснеть на исповеди, если дорожка меня к ней приведёт! – богохульство за богохульством прыгали в голове Май словно черти.

– Что ещё? Это не всё, чего ты хотела получить? – сомнения и подозрения хмурили миловидное лицо Эдана Керка. – Автограф… Забыл! – вскинув глаза к потолку и закатив их, он точно не любя эту тягомотину, смирился, вынув из заднего кармана джинс чёрный маркер. – Как тебя зовут?

Чего? Он не знает, кто я?.. – окончательно поняв, что Эдан и понятия не имеет о её отношениях с Оливером Дэвисом, удивление крепчайшим раствором сцементировало её с красно-коричневым плиточным полом.

За время её раздумий Эдан, знать по привычке, расстегнул её куртку и несколько пуговичек на скромном, болотно-зелёном платье и вот когда чёрный колпачок от маркера оказался у него во рту предварительно чпокнув, Май пришла в себя и не с самыми добрыми вестями для этого студента.

– Не распускай руки, паршивый извращенец! – она оттолкнула его.

Эдан отделался лёгким испугом. В принципе, скандал мог бы разрастись, не увидь он на руке Май кольца, когда она завернулась в свою куртку и прижала её к груди, то многое встало на свои места.

– Понял. Ты замужем. Но извиняться не буду, нечего выставлять себя напоказ! Об автографе можешь забыть… – делая вид, что его задели эти слова, он демонстративно завалился обратно на лавку, развернувшись филейной частью к молитвенной части прихода.

Напоказ? Напоказ?! – исступлённые агонией речи трепещали и звенели в её голове, сжатые кулаки дрожали, и лишь божья благодать спасала Эдана от бесноватого гнева Таниямы. – А вообще, мне показалось, что этот парень любит и ненавидит себя одновременно. Чем-то его полупустой грустный взгляд напоминает Нару… – пришёл момент, когда она успокоилась и пожалела бедолагу. – Ну нет! Нару всё равно в тысячу раз лучше! – хмыкнув в ответ на его горделивые речи (манеру поведения ей пришлось копировать с Масако), Май притопнула ногой и, развернувшись на ней же, без разрешения потопала в помещения, располагающиеся за стенами алтаря.

IX

– Снова здесь! – не успела Танияма отдышаться, как в коридорах, где по обе стороны тянулись склёпанные металлическими пластинами и толстыми гвоздями двери, она натолкнулась на Обина Крофтона, Уилбера Барнза и Лена. – Если ищешь Дэвиса, то вы с ним разминулись! – этот юноша повёл себя хамски в первый же день, да какой там день, в первый же час их знакомства! Лен и тот смотрел неодобрительно, а как раз он показался Май самым вменяем, разве что немного надоедливым. Этот маленький, рыжеволосый студент по обмену как-то яростно принялся грызть ноготь на большом пальце, не спуская притом глаз с Таниямы.

Голосовые модуляции Май не превзошли Обина в дерзости, так как незамедлительно последовала их новая порция.

– И вообще, ты какая-то тормознутая! – выдал высокий юноша, глядя на единственную девушку сверху вниз во всех отношениях этого слова. – Поспеши заиметь выгоду от этого брака, ни то скорее поимеют тебя, жертва прокреации! – прощающийся взмах руки и явственно прозвучавшие слова сигнализировали о неизбежном прощании.

– Margaritas ante porcas! – Лен своенравно бросил тяжёлую фразу в Май и как хвостик последовал за Обином.

– Прочти катехизис! Поймёшь больше! – Уилбер шепнул ей пару приободряющих слов и не посмел задерживаться.

И чего это было?! – у Май от нервного тика пропало всякое желание придерживать свой рьяный характер в узде.

– Не давайте святыни псам и не мечите жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас, – голос пастора Гладвина Куинси имел целительную силу. – Эти слова сказал Иисус Христос в своей Нагорной проповеди. Об этом пишется в Евангелии от Матфея. «Margaritas ante porcas» с латыни переводится как: «Метать бисер или жемчуг перед свиньями», раньше употреблялось жемчуг, сейчас многие говорят бисер.

Знакомые слова… Кажется, Нару нечто подобное говорил… Вроде бы в школе Ясухары… – Май одолели воспоминания. – Так это он что, Библию цитировал?! – вскрывающиеся детали о прошлом и настоящем профессора Дэвиса ежедневно подкашивали Танияме ноги.

– Миссис Дэвис, ваш визит – неожиданность. Вы искали своего супруга или у вас возникли вопросы иного плана? – ободряемая смиренным пастором, Май ожила.

– Пастор Куинси, а не могли бы вы меня звать как-нибудь проще? – Танияма смущаясь говора и самой просьбы, заиграла широко расставленными пальчиками. – Лучше по имени…

– Миссис Дэвис, хотя мне и приятно услышать такую просьбу от особы вашего вдохновенного возраста и цветущей наружности, но я не могу удовлетворить ваш слух подобными речами, – казалось, что его голос вобрал всю сладость и благодать этого места.

Вроде бы он отказал… – Май изошла на неуклюжие смешки, а всё оттого, что отчасти не поняла речей пастора.

– Пастор Куинси, – она взяла себя в руки, – один из студентов посоветовал прочитать катехизис. Что это?

– Катехизис – это книга, где содержатся основные вероучения. Мы используем её, чтобы воспитывать девушек и юношей в духе веры, – ответил он. – Интересует ещё что-то?

– Да… – Май покраснела, кажется, Обин сказал что-то очень обидное, спрашивать было неловко, но кто ещё мог ей ответить?! – Прокреация… Что это?

– В христианстве упоминание о сексе является греховным, он должен служить одной цели – прокреации, то есть продолжению рода, – как Танияма и думала, ответ был возмутительным.

Значит, жертва прокреации… Ну попадись мне этот Обин! Я ему его бананы затолкаю туда, откуда он их будет неделями выковыривать! – в недрах, в глубоких впадинах и лабиринтах, древние инстинкту отмщения сходились в мракобесии исступления.

– Вижу, мои слова вас задели, – пастор невинно улыбнулся. – Видите ли, целомудрие лежит в основе английского общества. Это исторические аспекты нашей культуры, которые ни в коем разе не распространяются на молодёжь ныне. Этот разговор становится неуместным. Миссис Дэвис, пойдёмте, в библиотеке говорить будет удобнее…

Для возражений не нашлось поводов. Май последовала за пастором Куинси в одну из этих странных комнат, где под створчатыми потолками тянулись длинные лампы тяжёлого, дневного света.

– Барри, ты можешь идти домой. На сегодня достаточно, – за одним из столов сидел тот самый мужчина, Барри Олдридж. Танияма сразу узнала его по пергаментно-жёлтому цвету лица, обкромсанным волосам с редкой сединой и как у старца выгоревшим серым глазам.

– Я завтра уезжаю, пастор Куинси, – сиплым голосом сказал он, единожды озирнувшись на Май.

– Знаю, Барри. Передайте миссис Олдридж мою благодарность. Этот год она щедро помогала нашему приходу, – пастор излился на благодарности. – А эта девушка наша гостья. Её зовут Май Дэвис.

Совсем не звучит… – Танияма нечаянно расстроилась, находясь притом в действующем диалоге.

– Очень приятно познакомиться, миссис Дэвис, – сиплый, как у больного хронической ангиной, голос Барри пробудил в Май сострадание.

– Да… И мне… – она с лёгкостью могла заработать нервное расстройство, когда сухая, обтянутая сероватой кожей рука, потянулась к ней за рукопожатием, впрочем, то бы касалось прошлой Май Таниямы, тогда, будучи ученицей старшей школы, она бы убежала с визжащими от страха подружками, сейчас же она являлась сотрудницей лаборатории психических исследований. Войдя в ситуацию больного человека, она осторожно потрясла его руку и, улыбнувшись, постаралась завязать разговор.

– Барри, а вы давно работаете у пастора Куинси?

– Нет… – без чувства пространственной ориентации он заиграл стеклянными глазами, медленно перемещая внимание из угла в угол. – Пастор Куинси заботится обо мне с зимы прошлого года…

– Барри, миссис Дэвис не хочет причинить тебе беспокойства. Ты устал. Можешь отправляться домой… – служитель прихода вмешался, так как взгляд мистера Олдриджа стал совсем бешеным; он беспрестанно кидался по углам, словно пытался уловить нечто страшное, неуловимое, а оттого мерцающее.

Не говоря ни слова, Барри Олдридж покинул приход.

– Прошу простить моё вмешательство, но Барри потерял жену и сына прошлой зимой. С тех самых пор он такой… – пастор Куинси извинился. – Я приютил его, так как боялся, что он может наложить на себя руки, а как вы знаете – это страшный грех. Здесь мы заботимся о душах наших прихожан, но в случае с Барри приходится присматривать и за телом физическим.

– А что стало с его домом? – в сердобольности Май могла посоревноваться с самим Гладвином Куинси.

– Мыслей о его продаже и в помине не было! – поклялся пастор в ту же секунду. – Да и покупатели маловероятно, что нашлись бы. Дом, бесспорно, хорош, находится он на углу, через улицу от дома миссис Аддерли, однако в доме, где было совершено убийство и самоубиение – жить практически невозможно.

Трагические обстоятельства из жизни Барри Олдриджа остановили в Май приток и отток крови. Сердце замерло. Дыхание перехватило…

– Вам, вероятно, любопытно, что случилось, – пастор Куинси без труда догадался о мыслях Таниямы. – В этом секрета нет. По деревне ходили разные слухи. Барри работал в пабе мистера Хортона и раз в две недели его отправляли в Молдон, пополнять запасы в пабе. Я не скажу о том, о чём говорили окружающие, не раскрою тайну исповеди, но скажу, чем закончилось эта история. Его жена Роуз сошла с ума из-за ревности и утопила девятилетнего сына Дарена, когда он купался. Затем, не выдержав ужаса содеянного, она вскрыла себе вены и умерла от потери крови. Когда Барри вернулся с работы, то нашёл жену мёртвой в луже крови на кухне, я сам наблюдал эту ужасную картину. Наутро кровь загустела и напоминала пролитое варенье, и Роуз, несчастная Роуз сидела бледная, почти синяя, прислонившись к плите, где полностью остыл нетронутый никем ужин. О мальчике я и говорить не буду, в вашем возрасте это не к добру.

– Пастор Куинси, к сожалению, наша работа иногда сталкивает нас с жизнью и смертью. Я понимаю, отчего вы хотите меня защитить… – Май с пониманием приняла его слова. – Мистер Гейт просил нас держаться от Барри подальше…

– Миссис Дэвис, можете мне поверить, Барри не опаснее любого пенсионера, – заверил Гладвин Куинси. – Когда это несчастье случилось в нашей деревне, то я долго изучал вопросы транса и одержимости. Мистер Дэвис не удостоил меня разговора на эту тему, мы ограничились несколькими вопросами.

На Нару это очень похоже! Если ему нет дела до чужих бед, если он не видит в ситуации ничего паранормального, то и время тратить не будет, – сдерживая природную запальчивость, Май прямо сейчас хотела найти этого высокомерного Нарцисса, чтобы заставить его извиниться и внести в дело ясность.

– Ну, думаю, я бы могла вас выслушать, – решив оказать пастору всяческое содействие, Май вооружилась улыбкой и бесстрашной инициативой. – Я тоже являюсь сотрудницей лаборатории психических исследований и даже имею некоторые способности, правда, боюсь, что проку от них без Нару не будет.