Текст книги "Трёхцветная жизнь Оливера Дэвиса: Английское расследование (СИ)"

Автор книги: Lika Grey

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)

– Об этом не тревожьтесь, – успокоил Джон. – Я буду рад любому углу.

– Я вам очень признателен, миссис Аддерли, – Нару самую малость наклонил голову. Здесь не полагалось кланяться, как в Японии, но отдать должное старушке следовало. – Взамен, я обещаю разобраться с проблемами в вашей деревне. Если вы позволите, то я оставлю вас ненадолго. Водитель, прибывший с нами, должен вернуться в Лондон, а как вы уже заметили, погода портится…

– Иди, дорогой, иди, – она махнула морщинистой рукой. – Я присмотрю за твоей милой женой. Давно я не видела у нас молодых людей… Летом, быть может, да и то ненадолго, ну и конечно, наш пастор Куинси, какой был бы жених… – покачала она головой. – Жаль, нет у нас женщин, способных составить ему партию в браке. Остались одни старики…

– Благодарю и прошу меня извинить, – Оливер чинно покинул стол, поразив многих своей исключительной вежливостью, разве что Такигава догадывался, что к здешним женщинам, в возрасте, у него будет особое отношение…

VI

Миссис Аддерли не стала надоедать гостям своими вопросами, она как человек терпеливый, никуда не спешащий, узнав о долгом пути исследователей, настояла на незамедлительном отдыхе.

Профессор же Оливер Дэвис преследовал схожую цель. Он прекрасно знал, что Агата Аддерли не откажет ему, если на пороге её дома появятся люди семейные, конечно, он мог лгать, но Джон, священник, во многом являлся гарантом его честности. Оставалось дело за малым – осведомиться о мнении самой хозяйки, ведь надо ли говорить, что именно её домик он присмотрел в начале февраля. Он узнал, сколько в коттедже комнат, каков темперамент владелицы, а посему, обдумав ситуацию, покорился затееватым путям старой доброй Англии, где в деревнях, маленьких и почти безлюдных, до сих пор жили те, кто верил в легенды и мифы, был набожен и трудолюбив, в особенности когда дело касалось земли. Хорошо всё прикинув, Нару понял – его ассистент в компанию не вписывается. Конечно, быть может, миссис Аддерли бы уступила и позволила бы Кодзё поспать в её гостиной, но некоторые детали…

«Нет, риск слишком велик, даже если она не поймёт, что Лин вовсе не японец, то нет такой роли, которая заставила бы его путешествовать с нами!» – так Оливер тогда рассуждал. По правде, говорить о том, что они экзорцисты он не планировал. Это могло отпугнуть старушку, было куда лучше, если бы она поддалась очарованию Май и затискала бы её до полного изнеможения, чтобы она не шаталась по деревне без дела, разыскивая свои любимые приключения.

Нару сноровисто вышел сухим из воды, когда дело коснулось миссис Аддерли, этим же часом договорился с водителем и таким вот образом, весь багаж исследователей подвезли к самому дому. Монах и Джон помогли с сумками, и вот когда дошло до расселения по комнатам, то столкнулись с крохотной загвоздкой, о которой Сибуя никак не мог знать, впрочем, даже если бы и знал, то палец бы о палец не ударил. На войне, как на войне! Жертвы здесь – это долг перед отечеством, перед главнокомандующим…

– Ничего себе кровать! – просвистел Такигава в изумлении. – Я не знаю как ты, но я аскетом себя никак не считаю, что скажешь, думаешь, мы сможем преодолеть это? – он бросил свои вещи на пол, а сумку Аяко поставил на деревянный стул, оббитый плотной гобеленовой тканью.

Матсузаки по первости потерялась, кровать, конечно, была велика, но не больше обычной двуспальной, громоздкой её делала комнатка, в которой её установили. Изголовье и изножье кровати, изготовленное из какого-то тёмного металла, насчитывало всего пять тонких прутьев, одну дугу поверх и четыре самых обычных наконечника. Комната, где и без того не хватало квадратов, вместила: кровать, книжный шкаф, два ночных стола, и два широких мягких стула.

Хосё принёс спальный мешок, врученный ему благосклонным профессором Дэвисом, однако никто не ожидал того, что бедному Монаху упасть будет негде! В общем-то, можно было как-то улечься в проходе, но это, что называется: ни повернуться, ни толком лечь, ни уж тем более утром встать. Трогать вещи миссис Аддерли рука не поднималась, да и у старых людей зачастую бывает одна общая черта – они очень дорожат своими вещами и не любят, когда кто-то приносит в дом свои порядки.

– И думать об этом забудь! – Аяко поймала себя на мысли, что её неукротимо клонит к двум опасным вещам: сну и рукоприкладству.

– И как же ты предлагаешь решать эту проблему? – Хосё задал вопрос спокойно. – Будем спать по очереди, как в карауле?

– Да не знаю я, как поступить! – начала она нервничать и всё больше оттого, что всё внутри у неё сжалось. Стоило взглянуть на бежевые обои, часто усеянные синими вьюнками, беленькие простыни и взбитые подушки, так сразу захотелось домой, к родным, к семье… Шутил Монах или скрывал в шутках смысл – она понятия не имела, знала лишь то, что семьянин из него не выйдет по удручающим жизненным обстоятельствам, которых отчего-то она иногда вовсе не страшилась, уж скорее эта его недосягаемость делала его идеальным мужчиной: сильным, умеющим развеселить в нужную минуту, самодостаточным и даже при всём том неженатым, ведь вера то последнее отрицала.

VII

Методы, использованные Оливером, поставили в неловкое положение многих. Джон не особо понимал, что Нару использовал его как щит, стало быть, причин для расстройства не возникало. Май бы тоже жить и радоваться этому, но сталкиваясь со старой женщиной или пастором Куинси, ощущалось зависшее в пространстве враньё. Ложь, пусть и во благо – проявление негативное, что Нару по обыкновению считал стратегическим ходом.

Танияма, думая об этом, присела на край двуспальной кровати, застеленной зеленовато-серым парадным пледом, оглядывая их новую комнату.

Обои с частыми, крупными букетами садовых цветов на серовато-бежевом фоне; тёмно-зелёные занавески, картины над кроватью и дальше по стенам; два ночных лакированных столика и закрытый ореховый секретер.

– Что с тобой? – как и всегда, будучи требовательным, Нару задал вопрос громко и чётко. Поведение Май ему показалось немного странным. Она не поднимала шума: возгласов радости или паники, ругани и той не назревало. Она всего лишь сидела на краешке деревянной кровати и большими глазами смотрела на свои худенькие ножки в тёплых носках. – Если что-то тревожит, то лучше скажи! – Оливер присел рядом, и чтобы не переживать прошлые ошибки, объял лицо Май своими тёплыми ладонями. Её округлое лицо моментально зардело, а в глазах показались наворачивающиеся слёзы.

Как ребёнок! – Нару лишь вздохнул. – Ей надо поспать. Так и знал, что дорога скажется…

Май молчала, не зная, как вовсе надо выразить то внутренне давление, которое начало копиться в ней сразу же, как они пересекли границу деревни Дэнжи.

– Не уходи! – эти чувства она поняла. Она поняла, что не желает оставаться одна, а посему Оливера нельзя было отпускать.

– Это смена часовых поясов. Ты так себя чувствуешь, потому что хочешь спать, – объяснил он, успев к тому времени подняться и позднее, из-за мутнеющих глаз Май, прилечь. – Полчаса… Я полежу с тобой полчаса. Затем ты уснёшь, а я пойду в приход святого Джеймса.

– У тебя там есть какая-то работа? – она облепила его тело, шепча сонные слова в твёрдую грудь Оливера.

– Есть! – пускай это показалось немного грубо, однако ответ прозвучал. – Спи… – к сердцу что-то подступило… То внезапное чувство, должно быть, являлось сожалением. Произносить резких фраз не стоило, Май не для себя всё это время старалась.

Как и она, Оливер притих. Он закрыл глаза и чуть слышно выдохнул. Сейчас у него было всё, чего он хотел – определённость. Дорогой сердцу человек рядом, родители живы и здоровы, работа идёт полным ходом и до получения диплома бакалавра каких-то жалких полтора года.

Сейчас… Здесь… Его рука скользила по коротким волосам Май и он думал, как дороги ему эти моменты без суеты. Кроткая и беспомощная, такая покладистая и тихая, она – в его власти. Англия творила чудеса, казалось, что тот ёкай, воспламеняющий Танияму время от времени, побоялся плачущего неба и необъятных взглядом просторов.

Сладкие грёзы, до того сладкие, что у Оливера начало покалывать в висках, на самом-то деле их с Май разделял Тихий и Атлантический океан. Япония… Что будет происходить там, когда она снова выпорхнет на свободу?.. К тому времени как им снова завладели эти эгоистичные мысли, Танияма уже крепко спала. Оставалось подняться как можно тише, чтобы её сон ни за что не прервался. И он вышел…

– Надеюсь, вы вели себя прилично на чужой кровати, – в коридоре его ждала Аяко.

– Если тебя это так волнует, то почему ты стоишь под дверьми? – Нару мягко затворил дверь и, любя свою надменную наглость так же, как и себя, упорно посмотрел на жрицу. Вызвав на её лице ожидаемый отклик стыда, он чуть менее довольно продолжил: – Правила приличия едины для всех.

– Ну знаешь ли, тебя всё равно не переспоришь, не думаю, что должна оправдываться. К тому же, это не я у тебя в долгу, а ты передо мной, – тыкала она в него пальцем. – Додумался сказать такое! Теперь как нам прикажешь делить комнату?!

– Проблема решается спальным мешком, – он дал чётко понять, что уже обо всём позаботился.

– Ага! Так он и согласится! – Матсузаки понимала, что так дело не пойдёт и даже если бы Хосё согласился поспать ночку-другую калачиком, то она бы чувствовала себя омерзительно.

– Это не моя забота. Разберись… – у Нару не оставалось никакого возможного на разглагольствования времени. Требовалось вернуться к делам, порученным его группе.

Не меняется! Этот нахальный ребёнок напросится у меня! Чтобы я ещё раз пошла на поводу у этого Монаха и стала помогать безвозмездно. Да ни в жизнь! – Аяко глядя на удаляющегося Сибую, жалела обо всех делах, сделанных ею из чистых побуждений в отношении этого бесчувственного лица.

– Меня не будет до вечера, – Нару не доходя первого этажа, остановился. – Можешь воспользоваться этим временем…

Это что только что было? Сочувствие?.. – Аяко похлопала длинными ресницами, дунула на лезущую в глаза чёлку, и вроде бы смирившись с жестоким юмором судьбы, развернулась в сторону своей комнаты. Её терпение могло обещать неплохие, продуктивные отношения, если бы Монах в очередной раз не подпортил бы ей настроения.

– Ты всё ещё здесь?! – он вышел из ванной комнаты, пустив в коридор тёплый ароматный пар, демонстрируя некоторую обнажённость. Его торс белел на фоне зелёных полосатых обоев. – Я тут смекнул, что настоящая проблема на самом деле это санузел – он здесь один, да ещё совмещённый! – его замечание никак не отразилось на жрице, чего нельзя сказать о той мужественности, которую он, как нарочно, распуская свои флюиды, взял и ей показал.

– Извращенец! – она притопнула ногой и на сей раз без сомнений воспользовалась предложением Нару, составив компанию Май.

– Да почему снова извращенец?! – у несчастного Такигавы даже колени подогнулись. Он упёрся в округлившиеся чашечки, виновато свесив влажную голову, сокрушаясь от мыслей, которыми Аяко нагрузила его в этот туманный и пасмурный полдень.

VIII

В зимнюю пору смеркается рано. Не успели отведать послеобеденного чая*, как на улице из вида исчезли последние, чуть блещущие теплом зарницы. Нару к этому, так называемому обряду, не вернулся. Со стороны тоска и тревога Май странными не казались, разве что чуть-чуть…

Не теряясь в этой ситуации, Матсузаки растормошила старенькую миссис Аддерли, и вот найдя термос и удачную для всего этого дела тряпичную сумку, они отправились в приход святого Джеймса.

– Аяко, не спиши! Я вроде как передумала… – Танияма вышла из коматозного состояния, когда адреналин подступил к сердцу. Ей хотелось посмотреть, что делает Нару, когда его окружение – это такие же студенты, как и он, и на самом деле, в том, что её кое-что внезапно напугало, зазорного ничего не было. Он и она – это два совершенно разных мира, и та дистанция, которая в Японии напоминала шутку, здесь открылась по-настоящему, по-взрослому…

– Если ты переживаешь из-за того парня, то не стоит. Он привлекает к себе внимание из-за неправильного воспитания. Скорее всего, его родители фанатики строгой дисциплины в семье, они недоучли его индивидуальности и теперь, когда он отделился, то первым делом стремится нарушать все мыслимые и немыслимые правила, восхищается другом, который развил свой талант. С этим-то я справлюсь… – она предположила, что дело может быть в Обине, он довольно-таки открыто выступил по пути в деревню.

– Аяко, Аяко, Аяко! – замахала она озябшей рукой. – Не старайся сделать как лучше, всё в полном порядке, правда! – Май лгала. Куда уж ей до Сибуи, её бы ложь распознал и слепой. Расстроившись, что не может скрыть этого, она подула на покрасневшие руки, потёрла их немного и нашла в себе силы, чтобы признаться. – Мне кажется, что Нару стыдно за меня… Не могу отделаться от этого чувства! Стоит подумать, кто он и кто я… Ну вот, снова слёзы наворачиваются и объяснить я это не в силах! – она утёрла воду с щёк, хотя ещё совсем недавно хотела показать всем, какие на самом деле покладистые и талантливые японские жёны.

– Будь всё именно так, как ты говоришь, то он бы не пригласил тебя учиться в его колледж. Сомневаться в Нару нет никакого смысла, разве не ты доказывала нам это всё то время, что мы работаем вместе? – Матсузаки не смотрела на Май, чтобы не смущать её и себя, вместо этого она выискивала в глубоких карманах сигареты.

– Аяко… – Танияма выпустила в воздух маленькое облачко тёплого пара, зримо приободряясь. Та суматоха, царившая в её голове, мигом исчезла.

– По поводу его профессорского звания можешь вовсе не утруждаться. Мы с Монахом пришли к единому мнению – он личность видная, но в кругах узких. Тринити-колледж к таким кругам не относится, разве что преподаватели в курсе, – добавила она, чтобы уж точно развеять тревоги Май.

– Я тоже так думаю! – речь инициативная, но сломленная смущением, принадлежала Брауну. – Простите меня, я случайно услышал…

– Да ничего… – Май опустила глаза и потёрла кончиком носка землю. Она заметила, Джон бежал, видимо, Монах послал его следом за ними…

– На самом деле, Май, профессорская степень Оливера, немного отличается от той, к которой мы все привыкли, – он забрался в злосчастную горку и, переведя дух, тут же начал рассказывать то, что ему когда-то давно стало известно. – Его степень выдана не учебным заведением, а финансовой группой «Лонденберг». Это крупнейшая группа в Америке и Европе, занимающаяся изучением паранормального. Именно участие этой группы объясняется наличием у конторы такого дорогостоящего оборудования. Чтобы как-то выделить выдающихся исследователей, они придумали специальную степень. Отчасти она схожа с любой другой профессорской, то бишь Оливер вполне может преподавать в университете, где данная группа организовала специальный курс лекций.

– Теперь понятно как так получилось, что он, не окончив колледжа, получил научную степень. Стало быть, это не совсем то, о чём мы все думали… – Матсузаки спокойно высказалась на этот счёт, зная, что её успокоительное уже у неё в руке. – Май, ты-то в порядке?

Она, да и Джон обратили внимание, что меланхолия отошла на задний план, когда жулика Дэвиса разоблачили. Соображая лихорадочно, Май, словно одолеваемая навязчивой идеей, затряслась.

Не объяснили ему в детстве, что такое хорошо, а что такое плохо! Я тут терзаю себя, а он знай наслаждается… – Танияма удерживала себя в шаге от взрыва.

Боже, сохрани этого человека… – Браун принял правильное решение, за Нару не оставалось ничего иного как молиться.

– Да, что это я?! – на Май внезапно снизошло озарение. – Что происходит у вас с Монахом? Вы то ссоритесь, то миритесь… Вы встречаетесь? – она вспомнила как раз то, о чём спрашивала у Джона ещё в Японии, в офисе SPR, решившись задать этот вопрос прямо в глаза Аяко.

Несчастная жрица чуть сигарету не проглотила, сделав в панике долгую затяжку, от которой впоследствии её одолел кашель и слезливость.

– Ничего не происходит! Он действует мне на нервы! – то и дело кашляя, сказала она.

Да, ну и дела… – не могла не подумать Май. – Так-то это нормально. Аяко свободная мико, а он монах, покинувший горы; мы много проводим времени вместе, должно быть, вот так люди и влюбляются друг в друга… – по неизвестной причине, слова Матсузаки не очень убеждали, и оттого Танияма осталась при своём мнении.

– Май, посмотри, а это не один из тех студентов? – Аяко докурила, заметив, что в их сторону, сквозь полутьму, откуда-то быстрым шагом, идёт юноша с бумажным пакетом в обнимку.

– Да, вполне возможно… – Танияма прищурилась, вспомнив, что похожего парня в очках видела в приходе.

– Эй, подожди! – закричала Аяко, когда тот обошёл их компанию и прошмыгнул на дорожку, ведущую к церквушке.

– Его зовут Уилбер Барнз… – подсказал ей Браун, сделав это как можно тише.

– Ага, точно! – кивнула она коллеге. – Уилбер, стой!

– Простите, мне сейчас некогда… – уклонялся он от ответов, не выпуская бумажного свёртка из рук, кажется, он боялся, что его могут остановить. – Уже солнце село, а я хотел ещё немного усладить себя чтением. Нет ничего увлекательнее становления англиканства, для нас, тех, кто учится в Тринити-колледже в особенности. Генрих VIII положил начало нашему колледжу, и он же дал нам религию достойную Британии. Извините, пожалуйста, извините меня, я очень спешу…

– Вот же странный парень… – Аяко не пришло в голову догнать его и выпытать у него правду. Ведь куда-то же он ходил в такое время и что-то книжки не больно-то его интересовали.

– На самом деле его можно понять, – Джон здраво рассудил поступок сего юноши. – В Англии всего десять процентов жителей принадлежит к католической церкви, остальные, а это примерно миллион британцев, являются прихожанами Англиканской церкви.

– Англиканской? Это протестантизм?.. – Май любознательно слушала и задавала вопросы.

– Почти, но не совсем… Кто-то считает его одной из форм протестантизма, другие утверждают, что это самостоятельное течение в христианстве. Отличительной чертой англиканства является «Книга общих молитв», которая представляет собой собрание молитв, являющихся основой богослужения на протяжении веков. Генрих VIII воспользовался слабостью Рима и отлучился от церкви и влияния Ватикана, так он снизил налоговую нагрузку на свою страну… Я так думаю, что эти студенты здесь для изучения старых церковных фолиантов. Должно быть, они хороши. Церковный язык – это сочетание латыни и старого английского…

– Зато теперь нам понятно, чего здесь наш профессор забыл! – Аяко сделала вывод раньше, чем Джон прекратил восхищаться.

– Ну да, должно быть… – Браун смутился, поняв, что самую малость увлёкся. Христианские религиозные течения не могли интересовать мико или ученицу старшей школы так, как затрагивали его душу.

– Пойдёмте! Нам стоит вернуться, если не хотим завтра утром бу́хать как антракозники! – предложила Матсузаки и, не догадываясь, что Май или Джону не известно о такой болезни лёгких, как антракоз*.

IX

– Свернули называется?! И где мы теперь?! – Аяко направляла недовольство в адрес Джона. После разговора по душам и столкновения с Уилбером Барнзом, Май внезапно одолело желание посмотреть: откуда он мог идти в такой час. Они прошли вдоль центральной улицы, где Браун предположил, что последние дома могут быть выстроены в отношении прихода перпендикулярно, тогда как другие улицы, идущие с двух сторон, параллельно, конечно, он отсеял те строения, которые выстроили по принципу «где земля ровнее», эти белые домики стояли, как мохнатые старички, одни, в некошеном от тра́вы просторе, зарывшись в густые соломенные крыши, свисающие подобно колючим усам над не сильно большими окошками. Это предположение ныне и вызвало столь бурную реакцию жрицы. Блуждая в потёмках уже не меньше получаса, она накусала губы до того, что их саднило. А потом, откуда ни возьмись, словно последние прибежище, вдалеке, они увидели дом, где горел свет.

– Это паб! – воскликнул Джон, напугавшись собственного голоса.

– Вот именно здесь местные слушают радио, обсуждают последние новости за пинтой яблочного сидра… – Аяко вдруг подумала о сельской английской жизни, представив и себя здесь. Эта фантазия породила в ней неприязненную дрожь. Винила она в этих картинках Нару.

И надо ему было ляпнуть о том, что мы здесь себе домик присматриваем?! От подобного проецирования у меня зуб на зуб не попадает! – её негативность к этой идее залегла очень глубоко в сердце.

– А вот это уже не похоже на старенькое радио… – вот они подошли ближе к одноэтажному домику из красного кирпича, обнаружив чуть подальше от входа, ухоженный серо-чёрный Харлей. Где тут рассекать на таком мотоцикле?! Да откуда ж католическому священнику, мико и обычной школьнице было о таком знать?!

Посмотрев друг на друга и пожав в итоге плечами, Аяко, как старшая, решилась переступить порог паба и спросить у местных дорогу.

Не успела Май насладиться блестящими в темноте трубками и элегантными изгибами мотоцикла, как смелая жрица вышла из местного распиточного заведения со своим новым другом, мистером Фултоном. Этот болтливый фермер в высоких сапогах нашёл свободные уши, да и не обычные, старые и сморщенные, а весьма и весьма привлекательные, уж чего-чего, а за один крохотный укус за эти ушки, он бы позволил оседлать его любимый трактор и прокатиться на нём по всей деревне. Неисполнимая мечта – как ни посмотри.

У мистера Фултона, человека в смешной, с неровными полями шляпе, цвета корицы, таком же мешковатом пиджаке с кожаными заплатками на локтях, надетом на шерстяной свитер, рот не закрывался ни на минуту. Джон был вынужден включиться в беседу, а ни то Матсузаки, несклонная к инфантилизму, могла не так среагировать на его детские шуточки и небылицы, которые порядком ей надоели.

Май придержала шаг, два и вот, улыбаясь, глядя на спины друзей, идущих ровной цепочкой, отдалилась. Мистера Фултона покачивало из стороны в сторону, не сильно, но временами очень заметно. Он радостно возложил руку Аяко на свой локтевой сгиб, и часто похлопывая по её руке, говорил и говорил. Джон недосмотрел и сам очутился в эксплуатации этого и на трезвую голову болтливого мужчины средних лет. Он ухватился за Брауна и, покачивая их то и дело, смешил Май, напоминая этой походкой, игру волн в океане.

Слыша краем уха, и толикой своих знаний понимая, Май узнала, что сорока годовалый ребёнок рассказывает о жене, которая ныне – жена бывшая, уехавшая в город; о своей пашне, овцах и шерсти – как, в какое время и чем их надо стричь, говорил, что этим занимался ещё его дед и поэтому он не оставил своего дела и дома, позволив супруге жить в тесной городской квартирке, на которую сам же дал ей очень приличную сумму, как он говорил: тратить здесь не на что, а воровать не кому, посему жизнь в деревне по-своему неповторима, до безобразия безопасна, монотонна, но трогательна до беспамятства, даже дождь, в отличие от того, что шёл в городе, здесь не навевал скуки, он придавал Англии той тоскливой романтичности, о которой можно часто встретить ладный сказ.

Восприятие обострилось! Не меньше полугода прошло с тех пор, как Май ощущала нечто подобное… Пробирающий до костей холод… Это произошло возле дома, стоящего, как и у миссис Аддерли под горой. Жерди, использованные для забора, покосились, некоторые у земли подгнили и выпали из общей массы. На зелёных дверях не висело венков, да и сад под окнами запустел и те два одиноких этажа под обросшей мхом крышей, не сулили ничего доброго. Май обернулась…

В эту минуту, внезапного эмоционального всплеска, ей почудилось, что кто-то или что-то наблюдает за ней. Она недоверчиво всмотрелась в тень, в густую зелень облепивших чей-то пустующий дом морозостойких лиан и, прищурившись, дёрнулась всем своим не шибко склонным к полноте телом. В этих зарослях кто-то притаился, затем, как бы нарочно, пошевелился и снова замер. Сердце Таниямы переменным гулом зазвучало в панцире из рёбер, мускульных и кожных тканей. Неужели этот кто-то преследовал её от самого паба?! Она не находила своим мыслям и движениям места, дорога, на которой помещался микроавтобус показалась внезапно чудовищно тесной.

– Что такое? Маленькая миссис, да на вас лица нет! – Май своими перебежками спиной вперёд задела мистера Фултона, развернувшись на пару со встревоженным взглядом. – Не бойтесь! Местные духи шалят. Посмотрите на их игры, снова негодники нам свет отключили, а вон и миссис Аддерли, встречает вас со свечами… – он снял шляпу, увидев вдалеке свет. – Хотя нет, это не миссис Аддерли… Глазам своим не верею, неужели её сын здесь?! Собрался забрать нашу добрую, милую миссис… – закачал он головой, как маятником, пока не понял, что вовсе обознался. – Я не знаю этого мужчину… – кажется, большего разочарования мистер Фултон в жизни не испытывал, а Матсузаки ещё никогда так не радовалось фразе: «Это мой муж…».

– Наконец-то! Разве можно так изводить своего мужа?! Мы уже с миссис Аддерли подумывали организовать спасательно-разыскной отряд… – встретил он их этой фразой. – Добрый вечер, вы любезно привели мою дорогую жену домой? Чувствую по запаху алкоголя, она снова не прошла мимо бара…

По виду прикрывшего рот мистера Фултона стало всё ясно – ему стыдно! Он поспешно поцеловал ручку иностранки, обменялся рукопожатием с Джоном, ещё раз снял шляпу перед Такигавой, не решившись здороваться с ним иным образом, ну и после этого, он, как и всё живое в этой темноте, просто исчез.

– Уже отключился, – Браун легко улыбнулся, когда в холле, почти в полной темноте, Монах передал ему подсвечник, чтобы помочь Аяко и Май раздеться.

– Ничего страшного! В этом доме свечей хватит, чтобы войну пережить, – заверил он, подружившись с милой старушкой не хуже других. – Миссис Аддерли, ваша деревушка и прекрасные люди, живущие в ней, грозятся отнять у меня жену, что прикажете мне с этим делать? – хозяйка накрывала для опоздавших к ужину стол, а уж до столовой от холла было рукой подать.

– Ты, мой милый, целуй жену чаще! Так она не забудет о тебе даже в пылких объятиях любовника! – кто-кто, а эти двое прекрасно спелись.

– Где вы были? Нару и тот уже здесь… – когда отпала надобность разыгрывать спектакль, он наклонился к коллегам поближе и прямо спросил.

Молчание и стыд сокрушил не самых выносливых из команды SPR.

– Не твоего ума дело! – Аяко огрызнулась, посмев сказать всяким совестливым чувствам STOP. – Свежий воздух помог трезво посмотреть на возникшую проблему со спальным местом.

– И чего ты решила? Что-то мне подсказывает, что ты не усмиришь гордыню и не прижмёшься ко мне холодной ночью… – ироничный вздох не делал Монаху чести, хотя впрочем, сонет, написанный в честь заносчивой жрицы, так же погоды бы не сделал, во всяком случае, хорошей.

– Верно предположил! – она пихнула ему тряпичную сумку, где болтался термос. – Ты спишь в гостиной!

– Но что мы скажем миссис Аддерли? – словно домохозяйка, он прижал эту сумку к груди, почти наступая Матсузаки на пятки.

– Я скажу, что ты нестерпимо громко храпишь! – она дерзко обернулась и глаза в глаза об этом заявила. В ней пылал жар скрытого антагонизма, и Хосё не посмел ей перечить.

Да смилуются над ней боги! Вместе со всей своей женственностью, она ничуть не походит на женщину в характере, что за напасть меня обуяла, коль меня вовсе волнует её пренебрежение?.. – покачал он головой, поджав и без того тонкие губы.

«Кордегардия*, так кордегардия», – подумал он тогда, не догадываясь ещё о том, что в роли охранника его друзья не покинут и почётный караул они будут нести коллективно, все вместе.

X

20 февраля. Вторник – день второй. Час ночи.

Дождь постукивал по чёрной ткани быстро потерявшего тепло зонта, по мокрой асфальтной дорожке, ведущей в конец улицы, где жила миссис Аддерли, по крышам домов, где не горел свет и скудной растительности, которой хватало духа оставаться зелёной в течение круглого года.

Оливер велел позаботиться о старой женщине, а сам вышел на улицу. Звуки, проехавшего мимо мотоцикла, ещё гуляли по округе и он шёл на них… На них и на запах бензина. Дождь смывал всякую грязь, но вот с синтетическими маслами боролся не в полную силу. Нару заметил на дороге радужный, размывающийся след и шёл в точности по нему.

Остановившись возле двухэтажного дома с покосившимся забором из жердей, он ощутил в своём теле лихорадку. Сигнал! Интуиция! К этому чувству следовало прислушаться. Оливер знал и без промедлений действовал! Надо потрогать… Коснуться калитки, и с помощью психометрии все секреты жившей здесь когда-то семьи станут его секретами – предвестие победы.

Он высунул левую руку под дождь, познал его холод в это время года и, не поняв причин в одночасье, обжёгся.

Разлетевшийся по округе звук был не чем иным, как выстрелом. Световая вспышка ослепила Оливера, сравнимый с незначительным взрывом хлопок, оглушил его. Он не мог опустить руки, несмотря на то, что чувствовал колкость ожога.

– Ну здравствуй, парень, – из двора этого дома вышел представительный с виду мужчина. Он держал в руке револьвер, закуривая при этом другой. – Почему разгуливаешь здесь с духом на хвосте?.. Или ты вовсе не заметил его? – он засмолил, приложив для этого немало сил. Влажная погода являлась врагом всех курильщиков.

Зрение и слух к Нару вернулись, он опустил руку, в которой чувствовал саднение и упёрся не приветственным взглядом в мужчину. Тот подошёл, откровенно говоря, близко, повис на калитке, к которой хотел прикоснуться Оливер, и, издав вздох вместе с долгой никотиновой затяжкой, наставил пистолет на хладнокровного во всех отношениях директора SPR.

– Прости меня, парень, давай, чтобы было без обид, просто закрой глаза и зажми уши, – незнакомец сделал три-четыре быстрые затяжки, бросил сигарету в мокрую траву и уже без шуток сделал внушительный выстрел, который едва не задел Оливера, но продырявил чужой зонт. – Ну вот и всё! – с задором сказал он, когда убрал револьвер закрома чёрного утеплённого плаща; через него выглядывала немного помятая угольного цвета рубашка и графитный галстук.

– Старый… – заунывно и разочарованно простонал вышедший из дома юноша. Он выглядел немногим старше Нару. Как и у стрелявшего, у него были страшно взъерошены волосы, присутствовали приятные черты лица, однако радости в нём и капли не чувствовалось.

– Что?! – стрелявший мужчина закричал так, что его компаньон фыркнул. – Говоришь, я не того грохнул?! Блин… – застонал он. – Значит, я только что остатки стариковой энергии погасил?! Боже, какое скучное начало… Придётся всё заново начинать!

– Здесь особо не разгуляешься… – юноша у входа в дом что-то гнусавил и нервно ковырял носком кожаных коричневых ботинок. – Не понимаю, чего ты вовсе хотел?! – препирался молодой человек, кутаясь, когда затея с мелким баловством не оправдала себя. На его серой удлинённой куртке выделялся белый пушистый ворот. По всей видимости, он чувствовал изменения в погоде, и был прав… Пошёл снег…