Текст книги "Сезон тропических дождей"
Автор книги: Леонид Почивалов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)
– Был у нас такой хороший писатель – Александр Грин. В его книгах счастливые люди жили в выдуманных счастливых городах – Зурбаган, Лисс…
– Неужели есть на свете счастливые города и счастливые люди?
Их внимание привлек треск веток. Они не сразу разглядели на склоне холма, среди колючих густых кустарников, цепко сидящих в каменистом грунте, две обнаженных, блестящих от пота черных спины, мягко очерченную женскую и худенькую, с торчащими шишечками позвоночника детскую. Обнаженная по пояс молодая женщина и мальчик лет десяти, продираясь сквозь кусты, что-то выискивали под ногами среди мусора и сухих колючек. Найденное бросали в лукошки, сплетенные из тростника.
– Что они там ищут? – удивилась Катя.
– Окурки. На это место часто приезжает полюбоваться красотами природы состоятельная публика, смотрят, покуривают, а окурки бросают вниз. Местные жители собирают их, извлекают остатки табака и продают на рынке курильщикам-беднякам.
Они помолчали, наблюдая, как сборщики, не разгибаясь, шарят под кустами.
– Бедно живет здесь народ, – заметила Катя. – Такое сочувствие испытываешь к этим людям! А чем им помочь? Нечем!
– Помочь им можно, Екатерина Иннокентьевна. И нужно! – горячо отозвался Антонов. – Впервые эта страна задумала выбиться из нищеты. И ей в этом надобно помогать, а не мешать… А ей мешают. Всеми способами. Вот сейчас сколько всяких вздорных слухов распространяют в связи с предстоящим приходом «Арктики». В Асибии и за ее пределами есть люди, которые в своих корыстных целях хотят сорвать снабжение голодающей страны продуктами, прежде всего рыбой. Это они организуют забастовки врачей, творят саботаж, клевещут на помощь Советского Союза. Лишь бы напакостить новому режиму, потому что он впервые в истории этой страны озаботился судьбою вот таких бедолаг, которые сейчас там, внизу, подбирают окурки, брошенные иностранцами.
– Я ничего такого и не знала! – заметила Катя с удивлением, когда Антонов, выдохнувшись в своем красноречии, примолк. – Мне говорили об обстановке в Асибии совсем другое – анархия, разброд, некомпетентность власти…
Антонов зло усмехнулся:
– Еще бы! А что могут говорить об этом прогрессивном режиме западные фирмачи и западные дипломаты, среди которых вы, Екатерина Иннокентьевна, вращаетесь? Уж извините за резкость, им этот режим как кость в горле. Кенум Абеоти все их карты перепутал – и политические, и коммерческие. От него им сплошной убыток.
– А вы хотите искренне и бескорыстно им помочь?
– Разумеется. У нас политика такая.
Она подняла руку, как бы отвергая его слова:
– Я не о том. Я не о государственной политике. О вас, Андрей Владимирович, лично о вас. Видите ли вы лично в помощи этой стране свой долг, ну как бы вам сказать… свое призвание, что ли? И нет у вас никакого другого интереса, никакой личной выгоды?
Он взглянул на нее с недоумением:
– Бог с вами, Екатерина Иннокентьевна! Ну какая тут может быть личная выгода? – рассмеялся он от души. – Одни только неприятности. Если бы вы знали, сколько у меня от этого неприятностей!
Катя задумчиво прикусила губу.
– Извините меня, ведь я вращаюсь в среде, в которой говорят прежде всего о личной выгоде.
Стало заметно темнеть. Солнце ушло в гряду облаков, вдруг вставшую на его пути к горизонту, подожгло облака торжественным всеиспепеляющим небесным огнем и вскоре скрылось в них, уступая мир вечерней тени. Пора было возвращаться домой.
– Моя Матильда, должно быть, сейчас уже закончит свой семинар, – сказала Катя, взглянув на часы. – Как бы не заставить ее ждать! Она всегда торопится в Дагосу – кормить мужа.
– А вы скажите ей, что в город отвезу вас я, – предложил Антонов. – Не возражаете?
– Конечно, нет!
Когда они сели в машину и поехали к административному корпусу, Катя вдруг спросила:
– А когда приходит в Дагосу «Арктика»?
– Четвертого ноября. Как раз перед нашим праздником. Но нам могут такой праздник устроить, что жарко станет!
Из белостенных учебных корпусов, расположенных на разных уровнях агурийского холма, к главной аллее, ведущей к общежитию, тянулись цепочки студентов. Все проходящие мимо бросали любопытные взгляды на Антонова, прохаживающегося под пальмами аллеи, и на его машину с синим квадратом дипломатического номерного знака.
– Здравствуйте! – произнес за его спиной кто-то по-русски.
Антонов обернулся и увидел благодушную физиономию Личкина.
– Мое почтение!
Нет, вступать сейчас в острый разговор с Личкиным он не будет. Ни в коем случае! И Лене обещал, и теперешнее настроение не для конфликта. Лучше потом вызовет в консульство и даст дрозда.
– С лекций?
– С них самых! – Личкин собрал у глаз пучки мелких, почти старческих морщинок, доверительно улыбнулся Антонову. – Да ну их, эти лекции!
– Что так?
– Разве это лекции! Никакого толку. Уровень! Уж вы-то, Андрей Владимирович, представляете себе, какой здесь уровень!
Конечно, надо было бы сдержаться, обуздать внезапную вспышку гнева, но если бы Антонов умел в нужный момент сдерживать свои эмоции! Если бы!
Он не сдержался.
– Не тот уровень, говорите? – Почувствовал, как от напряжения сводит скулы. – Понятно! Куда им тут! Ведь они «шурики». Так, кажется, их называют некоторые? А что от «шуриков» можно ожидать?
Внутри Антонова все бурлило, но говорил он спокойно, даже с этакой легкой веселостью. И Личкин поначалу обманулся, понимающе, по-свойски кивал, мол, вы все сами отлично знаете. Но на какой-то фразе мгновенно погасил улыбку, вдруг распознав в интонации собеседника что-то для себя опасное.
Антонов взглянул прямо в глубину его серых, ясных, широко раскрытых глаз и с расстановкой произнес:
– Вот что, Личкин! Если еще раз от вас услышат «шурик» или что-либо в этом роде, если вы хотя бы намеком, хотя бы словцом или гримасой проявите неуважение к людям, которые вас сюда пригласили как порядочного человека, мы вышвырнем вас отсюда первым же самолетом.
Простодушное лицо Личкина стало красным, губы задрожали:
– Почему вы так со мной говорите? Почему? – Его звонкий фальцет перешел на крик; – Кто вышвырнет? Кто это «мы»?
Антонов медленно поднял руку, призывая парня сбавить тон.
– «Мы», – произнес спокойно, – это посольство Союза Советских Социалистических Республик в Асибии.
Он четко выделял каждое слово, словно вбивал его в мозг Личкина. Всего несколько минут назад благодушный, улыбчивый, уверенный в себе, Личкин вдруг обмяк и даже вроде бы стал меньше ростом.
– Вам понятно? Или повторить еще раз?
– Понятно…
– Тогда до свидания!
Личкин почти по-солдатски повернулся на сто восемьдесят градусов, чуть ли не щелкнув каблуками. Глядя на его обтянутую тенниской спину, под которой равномерно двигались крепкие лопатки, Антонов с неприязнью подумал:
«Хотя бы возмутился, попытался оправдаться. Тогда можно его даже пожалеть. Но нет, как с гуся вода. Холоп всегда останется холопом: слабого давит, перед сильным пасует».
Торопливо подошла Катя.
– Я не задержала? Матильда хотела с вами познакомиться, но я сказала, что вы торопитесь. Я правильно сказала?
Он улыбнулся:
– Конечно, правильно! Зачем нам сейчас Матильда?
Катя внимательно взглянула на Антонова:
– Мне кажется, что вы, Андрей Владимирович, чем-то расстроены, уж не из-за меня ли?
Антонов подошел к машине и открыл дверцу:
– Прошу вас, Катя!
Он впервые назвал ее по имени.
От университета ехал медленно, позволяя другим машинам обгонять себя. По сторонам дороги мелькали коренастые, с толстыми голыми ветвями баобабы, изящные тонкоствольные пальмы и красные можжевельники.
Когда Антонов вывел машину на главную магистраль и до улицы, на которой живет Тавладская, оставался один квартал, на перекрестке его задержал красный свет. Вдруг рядом с антоновским «пежо», скрипнув тормозами, лихо затормозила синяя «Лада». За ее рулем сидел Борщевский. Быстрым глазом он тотчас усек в соседней машине Антонова и рядом с ним Катю, вытянул шею, силясь разглядеть ее получше. Даже издали Антонов заметил, как в бархатных глазах Борщевского вспыхнул острый хищный огонек. Он чуть склонил хорошо причесанную, с аккуратным пробором голову, приветствуя Антонова. Красивые, сочные губы его растянулись в гуттаперчевой улыбке. Антонову показалось, что сейчас он поощрительно подмигнет, но в это время вспыхнул зеленый свет.
26Антонова разбудил долгий и настойчивый телефонный звонок, когда за окном еще стыла мгла. Звонил Камов.
– «Арктика» пришла в порт ночью. Стоит у причала.
– Откуда вы это знаете? – изумился Антонов, с которого мгновенно слетела сонная одурь.
– К нам в отель приехал таксист из порта. Говорит, что возле судна собираются люди, говорит, заварушка назревает…
Камов посопел в трубку:
– Андрей Владимирович, вы слышите меня?
– Слышу! – растерянно отозвался Антонов. – Ладно, спасибо, что сообщили. Дело серьезное. Сейчас поеду.
– Вот, вот! Серьезное дело! – пробасил Камов. – Поэтому поеду с вами.
– Со мной? Это зачем?
– А затем, что не хочу, чтобы вы ехали один. У меня первая половина дня свободна, так что я с вами!
Тон его был почти приказным.
– Это что же, вроде охраны при моей особе? – Антонов начинал злиться.
– Вовсе нет! – спокойно ответил Камов. – Просто хочу взглянуть на наших морячков. Поэтому заезжайте за мной. Жду у подъезда отеля.
Было ясно, что Камов не примет никаких возражений. Ну и черт с ним! Раз сам напрашивается!
Вчера на совещании у посла решили, что в связи с чрезвычайными обстоятельствами первоначальный план торжественной встречи «Арктики» отменяется. Из секретариата министерства иностранных дел сообщили: положение тревожное, на причале может возникнуть митинг совсем другого толка. Поэтому в нашем посольстве условились, что на встречу «Арктики» доедут двое: советник Рябинкин, как непосредственно отвечающий за экономическое, в том числе рыболовное, сотрудничество, и Антонов, как консул – его дело оформить приход судна. Разумеется, должен был ехать на встречу «Арктики» еще и представитель Минрыбхоза Богма, но два дня назад могучего Богму свалил жесточайший приступ легочной малярии с предельно опасной температурой.
Как же теперь быть с Камовым? Никакого отношения к рыболовству не имеет, еще влетит за третьего «несогласованного». Да ладно уж, семь бед – один ответ.
Антонов набрал домашний номер Рябинкина – телефон не отвечал. Рябинкин уже третий месяц жаловался, что никак не исправят поврежденную во время дождя телефонную линию, ведущую к его дому. Другой на его месте давно бы добился ремонта, сам бы залез на столб и исправил линию, как это однажды сделал Антонов.
Но Рябинкин не способен на такие поступки. Он приехал в Асибию с намерением спокойно, беззаботно просуществовать три года своей командировки и убраться восвояси. Этот улыбчивый, спокойный, с мягкими движениями человек напоминал Антонову доброго ленивого крота из детской сказочки. Сейчас этот крот, наверное, мирно почивает на своей вилле, защищенный от всех беспокойств испорченной телефонной линией.
Пришлось позвонить дежурному коменданту: посылайте за советником машину, будите его, везите в порт.
Камов давно прохаживался, ожидая Антонова у отеля.
– Упрямый вы человек! – проворчал Антонов, когда тот сел в машину.
– В этой обстановке вдвоем спокойней! – невозмутимо ответил Камов.
Когда они подъезжали к порту, уже рассвело. У ворот машину задержали солдаты – значит, прислали на всякий случай, но, увидев дипломатический номер, сержант махнул рукой: проезжай!
В этот час, в лучах восходящего солнца, недавно обновленные свежей краской палубные надстройки «Арктики» слепили белизной, казалось, судно только что пришло из студеных арктических просторов, и его корпус источает спасительную прохладу.
– На айсберг похожа, – сказал Камов.
На причале возле траулера толпилось несколько десятков парней. Их ленивый, вальяжный вид свидетельствовал о том, что болтаются они здесь без дела – то ли ожидая чего-то, то ли из простого любопытства. Внизу, у трапа «Арктики», прохаживались два автоматчика в форме парашютистов.
Должно быть, вахтенные: на «Арктике» сразу же доложили начальству о прибытии посольской машины, и, когда Антонов и Камов поднялись по трапу, наверху у борта их уже ждал капитан. Рядом с ним стоял пожилой африканец с грустно сосредоточенным лицом.
– Наконец-то! – сказал капитан, протягивая Антонову руку. – Заждались вас, Какая-те ерунда здесь творится.
Он представил асибийца:
– Мосье Кулу. Из министерства экономики. Первым прибыл нас встречать.
Антонов пожал вялую, мокрую от пота и ненормально горячую кисть чиновника и понял, что у мосье Кулу приступ тропической малярии. Малярию африканцы перекосят иначе, чем белые. Европейца болезнь поражает внезапно, ярким всепоглощающим: костром, ввергая в чудовищный жар и озноб. В африканце же тлеет, как древесный уголь, истязает медленно, мучительно, не сваливает с ног, как свалила Богму, а по капле высасывает силы.
– Кофейку? – предложил капитан.
– Неплохо бы! – сказал Камов.
За чашкой кофе обрисовали гостям обстановку. Два дня назад на борт «Арктики» из министерства экономики пришла радиограмма с требованием по причине большой важности прийти в Дагосу до восхода солнца. Ну, пришли! Вынуждены были поднапрячься, машины истязали в предельном режиме, топливо перерасходовали. А зачем? Вот уже три часа стоят без толку. Встретил их этот полудохлый мосье Кулу и ничего сказать не может или не хочет. Явно темнит. Что здесь происходит? Почему нет грузовиков, грузчиков? Какие-то странные личности ходят по пирсу, солдаты с автоматами… Капитан на всякий случай машинную вахту оставил в полном составе. А дальше? Мосье Кулу бормочет, что надо, мол, ждать прибытия из города какого-то важного чина.
– А мне не чины нужны, а транспорт для разгрузки, – ворчал капитан. – Пусть забирают свою рыбу!
– Много привезли? – спросил Камов.
Капитан удовлетворенно прищурился:
– Хорошо взяли. Полные трюмы. Пятьсот тонн, в основном сардина, но и ставриду тоже прихватили.
– Бесплатно рыбу им отдаем, – сообщил Антонов. – Вроде в дар. Ловили-то в их водах. Рыба их, законная. Наш только труд.
– Мне все равно! – Капитан пожал плечами. – Бесплатно так бесплатно, мне только указание на то соответствующее нужно. Нам важно, чтоб рыба не тухла, чтоб людям пошла.
Он прикурил сигарету, задумчиво выпустил к потолку колечки дыма.
– В сентябре перед отходом я как-то бродил по припортовым кварталам. Бедно живут люди! Смотришь и содрогаешься. Бедно…
– А судно с экипажем будет передано в аренду Асибии, – продолжал Антонов.
Капитан кивнул:
– Знаю. Получил радиограмму из Запрыбы. Экипаж здесь, в Дагосе, менять будут. Срок вышел. Нам бы к Новому году домой, в Калининград!
Встал, прошелся по каюте, взглянул в иллюминатор на город.
– Это хорошо, что рыбу отдадим бесплатно. Дохода от нее – грош, а им подмога. Бедно живет народ.
Прошел час, а никаких новостей не поступало. Кроме мосье Кулу, на борт не пожаловали даже представители портовых властей. Толпа на причале росла, слоняющиеся возле «Арктики» парни будто очнулись от утренней полудремоты, шумели все громче, и шум доносился до капитанской каюты.
Они поднялись на мостик, вышли на его крыло. Их тотчас увидели на пирсе, толпа враждебно сверкнула белым оскалом зубов: что-то кричали и над одинаковыми черно-курчавыми головами взлетали сжатые кулаки. Теперь внизу, возле судна, стояло уже четверо автоматчиков. Расставив ноги, грозяще невозмутимые солдаты сжимали оружие и угрюмо поглядывали на толпу.
– У вас на борту, кажется, были практиканты-асибийцы? – спросил Антонов капитана.
– Были. Четверо! Но как только причалили, они тут же умотали домой. Истосковались без своих бабенок. Говорят, африканцы поститься не могут, не то что мы.
– А здесь слух распространяли, да и за границей писали в газетах, будто на борту «Арктики» практикантов били, а один даже бросился за борт…
Капитан кивнул, улыбнувшись одними глазами:
– Верно! Ушли от нас, как инвалиды, согнувшись в три погибели… от тяжести подарков, которые им надавал экипаж. Все четверо.
Вдруг Антонов разглядел в толпе знакомую красную майку с черным орлом на груди и над вей круглую ушастую голову – Коффи! Мальчишка, поняв, что его увидели с мостика, поднял было руку, приветствуя Антонова, но тотчас опустил, опасливо взглянув на окружавшие его суровые лица.
– Знакомый? – спросил капитан.
– Этот мальчишка, можно сказать, мне жизнь спас.
– Так зовите его сюда, на борт, – предложил капитан. – Накормим. У нас сегодня отличный флотский борщ. Они же здесь все голодные.
Антонов махнул Коффи рукой, и мальчик под хмурыми, враждебными взглядами толпы неуверенно поднялся по трапу на борт русского судна. Его тут же передали буфетчице, и та повела Коффи на камбуз.
Приехал, наконец, и Рябинкин. Машина советника робко подобралась к самому трапу, и толпа перед ней нехотя расступилась. Рябинкин торопливо взбегал по трапу, и сверху было видно, как поблескивала его вспотевшая лысина.
– Что здесь происходит? – спросил он, шагнув с трапа на борт и увидев Антонова. – Почему не идет разгрузка?
– Это вас надо спросить, – перебил его Антонов. – Рыба по вашей части, Иван Иванович.
Рябинкин болезненно поморщился. Вид у него был несчастный. И тут приметил на палубе асибийского чиновника.
– Мосье Кулу! Рад вас видеть. Может быть, вы что-нибудь скажете? Почему судно не разгружается?
Чиновник выглядел еще более несчастным, чем Рябинкин.
– Не знаю, мосье, почему не едет… – бормотал он. – Не знаю…
– Кто именно? – не понял Рябинкин. – Кто не едет?
– Кто-то…
«Более нелепую ситуацию трудно предположить», – подумал Антонов. Взглянул за борт. Толпа на причале еще больше загустела. Откуда-то влились в нее несколько десятков молодых женщин в цветастых платках на головах. В низкий, хрипловатый, тяжелый гул толпы женщины внесли свои визгливые нотки, также, как мужчины, они как по команде выбрасывали над головами сжатые кулаки, при этом их мощные груди вскидывались, словно грозили тараном стальному борту «Арктики».
От стен пакгауза четверо приволокли дощатый ящик, установили поближе к «Арктике». Один из парней тут же забрался на него, призывно выкинул руку вперед и, тараща глаза, принялся что-то выкрикивать, обращаясь к толпе. Толпа колыхнулась и потекла к ящику, окружила его со всех сторон, спрессовалась. Курчавые черные головы сблизились, и сверху, с борта судна, казалось, что на причал положен толстый пушистый ковер из черной ворсистой шерсти.
Лицо парня, взобравшегося на ящик, было грозным, а жест руки, обращенной к «Арктике», обличающим.
– Что он кричит? – спросил Рябинкин мосье Кулу.
У того забегали глаза:
– Да так… всякий вздор.
– А конкретнее? – поднажал Антонов.
– Ну… что их обманули, что никакую рыбу разгружать не будут, что повезут ее в Россию…
Рябинкин округлил глаза:
– Так ведь они могут сейчас устроить здесь заваруху!
– Могут! – подтвердил Антонов.
– Что же нам делать? – Советник с надеждой взглянул на Антонова, словно в этой ситуации именно за Антоновым было решающее слово. – А если нападут?
Капитан легонько коснулся округлого плеча Рябинкина…
– Не волнуйтесь! Если нападут, примем нужные меры.
На территорию порта одна за другой въехало несколько легковых машин, остановились поодаль от толпы, у пакгаузов. «Наверное, журналисты, – подумал Антонов. – И скорее всего западные». В Дагосе в последние месяцы постоянно находятся несколько представителей западных информационных агентств и органов печати: ждут не дождутся «решающих» событий. Может быть, сейчас здесь, на пирсе, у борта «Арктики», события и станут решающими?
Со стороны ворот показалась красная малолитражка, она на малой скорости проехала по причалу и остановилась в стороне от других машин, у самого забора. Антонову машина показалась знакомой. Кажется, это «рено». Где он его видел? И совсем недавно…
– Можно воспользоваться вашим биноклем? – спросил он капитана.
– Разумеется! Возьмите в рубке на лодке.
Мощные линзы морского бинокля ощупали машину за машиной. В двух сидели европейцы – по двое в каждой. Они прятались в глубине кабин, лиц не было видно – только белокожие руки. В трех других находились африканцы, наверняка из прессы, потому что в руках одного из них сверкнула никелем фотокамера. Вот дверца одной из машин открылась, вынырнул асибиец, оглянулся, оценивая обстановку, и деловито направился в толпу. На боку на ремне висел репортерский магнитофон. Длинные залысины на лобастой голове, вываливающийся из-под рубахи живот. Знакомая личность! Мосье Арма, внештатный репортер Ассошиэйтед Пресс. Этот грязный тип учуял, что запахло жареным.
Из красного «рено» вышел человек в желтом спортивном комбинезоне, в кепке и больших темных очках. Антонов всполошился: Катя! Сделала все, чтобы ее нельзя было узнать, но он узнал сразу. Господи, зачем приехала? И почему на чужой машине? Кажется, этот красный «рено» он видел на автостоянке в университете. Значит, одолжила у Матильды. Вот уж ни к чему этот приезд! Новая забота. Теперь волнуйся и за нее, ведь здесь дело может дойти и до стрельбы…
Причал гудел, толпа росла. На ящик залез новый оратор, и жесты его, адресованные «Арктике», были еще более решительными и непримиримыми, черная дыра рта гремела, как горн.
Вдруг где-то у кормы судна звякнуло разбитое стекло. Осколки посыпались на асфальт причала. Гул толпы на мгновение стих, но тут же стал гуще вдвойне.
– Началось! – спокойно констатировал капитан и бросил стоявшему рядом с ними вахтенному помощнику: – Назначенных по местам!
Антонов снова поднял бинокль и взглянул на красную легковушку. Желтый комбинезончик Кати по-прежнему маячил у забора. С ума сошла! Прямо хоть беги и прогоняй!
Сейчас африканец может показать себя во всей своей сущности. Толпа всегда опасна, а африканская тем более. Африканец по натуре добродушен, но вспыльчив, в гневе почти неуправляем, готов на крайности. И особенно опасен, когда он – частица ослепленной негодованием или жаждой мести толпы. Приезжим из Союза на беседе в консульстве Антонов советовал: не вступайте с местным жителем в конфликт, особенно на людях, даже если он не прав, не повышайте голоса, в самый критический момент постарайтесь улыбнуться, и вы добьетесь большего. Недавно один из наших командированных отправился с фотоаппаратом на дагосский базар. Снимать здесь людей, особенно женщин, следует всегда с оглядкой, не очень-то любят оставлять белому на намять свои физиономии. А этот командированный вздумал сфотографировать встретившуюся на дороге черную красавицу, которая оказалась беременной. Та подняла истошный крик. Оказывается, у здешних женщин есть поверье: если кто-то сфотографирует беременную, то ребенок родится мертвым. Со всех сторон бросились к незадачливому любителю экзотики разъяренные женщины. Но тот нашелся. Стал улыбаться, кричать по-русски: «Бабоньки, милые, так я же от души! Нравится она мне, нравится!» – И у всех на глазах расцеловал беременную красотку как сестру. Все расхохотались, конфликт мгновенно был улажен…
Неожиданно Антонов увидел в стороне от толпы худощавую фигуру Армана Беко, шкипера из рыбацкой деревушки. Словно привлеченный внимательным взглядом Антонова, Беко обратил лицо в сторону «Арктики». Антонов поднял руку в легком сдержанном приветствии, но на лице Беко не дрогнул ни один мускул. Шкипер опустил голову и стал смотреть в другую сторону. Понятно! Теперь Беко убежден, что русский обманул рыбаков своими посулами.
Внизу у борта вдруг началась возня. Трое солдат дубасили прикладами автоматов молодого парня – должно быть, он и разбил стекло камнем где-то на корме «Арктики». Парень извивался на асфальте, защищаясь от ударов руками и ногами, губа у него была разбита и кровоточила. На помощь к избиваемому бросились его товарищи, пытались вызволить, кто-то замахнулся на одного из солдат. Тот мгновенно вскинул автомат и дал предупредительную очередь в воздух. Толпа шарахнулась в сторону. Началось!
– Надо что-то предпринимать! – решительно сказал Камов. – Иначе кровь будет.
Антонов взглянул на стоящего рядом мосье Кулу, тот ответил ему ускользающим взглядом затравленного животного.
Значит, надо действовать самому. Сейчас он спустится с трапа и на глазах у всех пойдет к своей машине, которая стоит на пирсе рядом с судном. Пока уехать еще можно, через четверть часа будет поздно. Он помчится в посольство, чтобы поднять там тревогу, пускай связываются с МИДом, с канцелярией президента. Нельзя допустить, чтобы приход советского судна с дарственной рыбой был встречен кровавым побоищем.
Внизу у трапа опять блеснули отполированные залысины Арма. Он совал под нос невозмутимому вахтенному аккредитационную пресс-карту и громко требовал, чтобы его немедленно пустили на борт «Арктики» взять интервью. Матрос взглянул вверх, отыскивая у борта капитана.
– Не пускайте! – посоветовал Антонов стоящему рядом капитану.
Капитан кивнул и крикнул вниз дежурному:
– Не пускать!
Антонов снова направил бинокль в сторону пакгаузов, где стоял красный «рено». Автомобиль находился на том же месте, но Кати рядом с ним не было. Ему с трудом удалось разглядеть через окошко кабины желтое пятнышко ее комбинезона. Догадалась хотя бы не торчать на глазах у толпы! На крыше одной из машин стоял человек и, приладив на треноге камеру, целил длинным стволом объектива в очередного оратора на ящике.
Оратор, худющий парень в белой панаме, не говорил, а вопил благим матом, при этом дергал угловатыми плечами, вихлял тощими бедрами, словно пританцовывал под грохот тамтама.
– Эг… у… у… у! – несся над толпой его вопль.
И толпа отвечала ему долгим и гулким, как слоновий зов, криком:
– Эг… у… у… у!!!
Рядом с Антоновым прислонился к перилам борта капитан.
– Что-то вроде боевого клича! – заметил он.
Антонов кивнул:
– Так оно и есть. На местном языке это призыв к действию. Сейчас будет финал.
Он бросил быстрый взгляд на красный «рено» и рванулся к трапу.
Рыхлый вопль толпы рассек пронзительно острый, как нож, вой сирены. От портовых ворот прямо к «Арктике» мчались на большой скорости два зеленых «джипа». Взвизгнув тормозами, они картинно замерли перед самыми людьми. Из первого «джипа» вышел рослый человек в лихо сдвинутом набок берете и в пятнистом комбинезоне парашютиста. Антонов сразу узнал его – такие усы были только у комиссара экономики Яо Сураджу.
Лицо мосье Кулу озарилось счастьем.
– Приехал! Приехал! – бормотал он, чуть ли не хлопая в ладоши. – Теперь все будет в порядке!
– Наконец-то! – проворчал приободрившийся Рябинкин и вздохнул, погладив рукой влажную лысину. – Чуть инфаркт не получил.
Оставив сопровождавших его офицеров у «джипов», комиссар решительно шагнул в толпу, и толпа покорно расступилась перед ним. Он шел спокойным, мерным солдатским шагом, подкованные армейские ботинки цокали по асфальту железом. Приблизился к импровизированной трибуне, ленивым, пренебрежительным движением руки столкнул с ящика сразу же притихшего оратора, легко вспрыгнул на его место. Непонятно откуда в руке его вдруг оказался раструб мегафона.
– Товарищи! – рявкнул он в мегафон, и его голос полетел к океан к стоявшим на рейде судам. – Товарищи, слушайте, что буду говорить вам я, комиссар революционного правительства Асибии!
Первые фразы он произнес по-французски, затем перешел на язык даго, понятный большинству.
– Переводите! – попросил Рябинкин мосье Кулу.
Тот покорно закивал:
– Пожалуйста! Пожалуйста! С удовольствием!
Хлипкий голос мосье Кулу едва поспевал за мощным рыком комиссара. Комиссар говорил о положении в стране, о трудностях с продовольствием, о зловредном действии как тайной реакции, так и открытой – горлопанов-паникеров, которые, в сущности, тоже враги народа. Говоря о последних, он уничижающе ткнул пальцем в стоящих внизу возле ящика, среди которых уныло торчала на длинной худой шее голова в белой панаме бесцеремонно свергнутого предыдущего оратора. «И вот, – говорил комиссар, – на помощь пришли наши верные друзья. – Сураджу протянул руку в сторону «Арктики». – Наши советские братья. Они нам привезли нашу рыбу. Здесь она, здесь – в трюмах этого судна, и вы сейчас своими глазами ее увидите. И отдают они нам ее бесплатно! За свой нелегкий труд они не берут с нас ни гроша. – Комиссар оглядел толпу и снова рявкнул в мегафон: – Вам ясно? Ни гроша! Каждый из вас получит свою долю, и завтра вашим женам не придется считать, как раньше, жалкие свои монеты, чтобы купить рыбий хвост. Слышите, что говорю вам я, комиссар революционного правительства? Слышите? А?»
Замершая, оглоушенная грохотом мегафона толпа вдруг колыхнулась, сотни грудей в ней расширились, набирая воздух, и мощно, разом выдохнули:
– Слышим!
– То-то! – торжествующе рявкнул комиссар.
Заканчивая свою речь, он сообщил, что «Арктика» отныне будет работать на Асибию, снабжать страну рыбой, советские моряки обещают учить асибийцев морским и рыбным профессиям.
– Учитесь, осваивайте современную технику, занимайте командные посты! Хватит ловить рыбку по старинке, как ловили наши прадеды. Хватит жить по старинке! Мы вступаем в новую эпоху. Вы теперь хозяева страны, вы!
Толпа радостно вскрикнула, зажженная комиссарской речью. И тут наступила кульминация всего, что сегодня здесь произошло. Ворота порта распахнулись, и на причал выехал большой зеленый армейский грузовик, за ним другой, третий… целая колонна. За рулем каждой машины сидел солдат, солдаты были и в кузовах. Машины подъезжали к судну и аккуратно, с армейской точностью вставали в ряд против борта. Когда на глазах у завороженной толпы последний грузовик занял свое место, Сураджу, простирая в сторону «Арктики» руку, рявкнул в мегафон уже по-французски:
– Спасибо вам, советские товарищи, за щедрый дар! Спасибо за солидарность! Спасибо за дружбу! Да здравствует революция! – Он поднял сжатый над головой кулак. – Они не пройдут! Родина или смерть!
Произошло чудо. Еще полчаса назад толпа, собравшаяся на пирсе, была готова с боевым кличем броситься на штурм «Арктики», и вдруг та же толпа снова вскинула кулаки над головой, но уже в пролетарском салюте и разом выдохнула: «Родина или смерть!»
– Я уверен, что весь этот спектакль с драматическим началом и счастливым концом организовал Сураджу, – наклонился к Антонову Камов. – Это в его духе.
– Если и организовал, то режиссура на самом высоком уровне. Сначала дать поорать горлопанам, а потом на фоне их бессилия взять разом верх, доказать их никчемность, выставить на всеобщее осмеяние. – Антонов не скрывал восхищения. – Вот что значит уметь делать политику!
– Я от его политики сегодня чуть инфаркт не схватил, – снова пожаловался Рябинкин.
Не обратив внимания на его слова, Камов продолжал:
– Удивительный человек Сураджу! Таких надо в музеях показывать. Этой породы политиков с каждым годом на земле становится все меньше и меньше – огнепоклонников.
