Текст книги "Сезон тропических дождей"
Автор книги: Леонид Почивалов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц)
– Африка! Сдохнуть можно!
Мерно постукивали колеса, звякали буфера, и по плотной ткани занавесок зайчиками пробегали отблески огней неведомых станций. Антонов, томясь на своей полке, думал о том, что если в спальне его дома в Дагосе включить кондиционер на всю мощность, то можно преспокойно спать при любой жаре. И вовсе не «сдохнешь». А сейчас в Дагосе время дождей… По черепичной крыше дома дождь стучит так, будто топают чьи-то тяжелые ноги, черепицы даже позвякивают. Сторож Асибе сидит под навесом у гаража и лениво поглядывает пустыми полусонными глазами на согбенных под дождем запоздалых пешеходов. А в доме все окна темные. В холле висит настенный календарь, и больше половины чисел на нем заштрихованы так тщательно, будто очередной ушедший день может снова вернуться в жизнь, выскочив пробкой из своего календарного гнезда. Машины в гараже нет. Она сейчас стоит около жилого посольского дома, в котором комната Ермека. Можно себе представить, как наслаждается Ермек свободой, возможностью разъезжать за рулем дипломатической машины. Завтра воскресенье, и Ермек отправится на пляж к океану. А океан, как всегда, шумит глухо и грозно…
…Стучат и стучат колеса под вагоном. В коридоре слышен разговор в повышенных тонах:
– …Но в моем билете точно указано восемнадцатое место!
– А я тут при чем? Восемнадцатое уже занято. У него тоже указано восемнадцатое. Ошибка кассы!
Он на родине!
Автобус из Заволжска сбросил его на двадцать четвертом километре пути. Недалеко от остановки был берег Студянки. Антонов подошел к реке, опустил в ее поток руку, провел похолодевшими пальцами по лбу. Из прибрежного ельника густо тянуло грибным духом.
Он на родине!
Если идти напрямик, по чуть приметным тропкам, исхоженным в детстве, то до Субботина, родной деревушки, километра два.
Мать вроде бы заранее знала о времени приезда сына. Сидела у дома на лавочке и ждала.
– Здравствуй! – сказала она. – А я как раз самовар задула.
…Весь месяц, бродя по окрестным лесам, он выхаживал долгие километры запутанных, неизвестно куда бегущих лесных троп.
Вернувшись в Москву через месяц, собрался идти в кассу Аэрофлота – заказывать билет на Дагосу.
– Закажи и на меня, – сказала Ольга.
2Едва он открыл свой кабинет, как раздался телефонный звонок. Было ясно, кто звонит. Три минуты десятого… Всего три минуты, как начался рабочий день. Демушкин проверяет!
Посол в отъезде, и поверенный показывает сотрудникам, что он тоже что-то значит.
Вчера Демушкин позвонил пять минут десятого и вызвал к себе по пустяковому поводу, сегодня опять… А Антонов сегодня уже в семь утра вместе с посольским завхозом Малютой в аэропорту проверял прибытие груза для посольства из Лондона, потом заскочил в гостиницу «Регина», где остановились трое наших специалистов по сельскому хозяйству. У специалистов недоразумение со счетами гостиницы: по их мнению, слишком много начислили. А никто не говорит ни по-каковски, кроме русского. И так каждый день!
Антонов легонько постучал в дверь кабинета.
– Зайдите!
Когда посол отсутствовал, его кабинет занимал поверенный. Посольское здание старое, тесное – клетушка на клетушке. Лишь у посла кабинет просторный, трехоконный, и в каждом окне по мощному кондиционеру. Даже в самую жарищу в кабинете прохладно, и кажется, воздуху здесь больше, чем на улице.
Демушкин сидел за столом посла. Не первый раз, хотя и временно, но всегда основательно занимал он это место – посол в последние годы отсутствовал часто. И всегда Антонову казалось недоразумением видеть в кресле посла Демушкина – никак не вписывался Демушкин в обстановку кабинета, несмотря на все потуги. Мощным из красного дерева книжным полкам, дубовому письменному столу, старинному креслу в стиле барокко, невесть как попавшему в Дагосу, подходила только осанистая крупная фигура посла, убедительно олицетворяющая высокого представителя великой державы. Вместо него в кресле сейчас восседал узкоплечий, с несоразмерно крупной головой человек. Даже его седая породистая шевелюра, даже наглухо застегнутый, официально строгий темно-серый костюм, ослепительно белая, неизменно накрахмаленная сорочка не могли противостоять впечатлению, что человек в этом кабинете случаен.
– Садитесь! – кивнул на стул.
Похрустел газетным листом, лежащим перед ним.
– Вы читали сегодняшние новости?
– Слушал в машине радио, – ответил Антонов. – Вы о забастовке?
– О ней. Мы теперь вроде бы как на острове – в полной изоляции. Даже авиация местная забастовала. Вот так!
И поверенный бросил на Антонова значительный взгляд, в котором сквозило скрытое удовлетворение. Этот взгляд как бы подчеркивал: видишь, мол, какие серьезнейшие обязанности легли на мои плечи, плечи поверенного, сидящего в этом кресле, и будь спокоен – справлюсь!
Демушкин с задумчивым видом постучал карандашом по стеклу, лежащему на столе, словно еще раз напоминал о серьезности обстановки.
– Дипкурьеры уже прибыли в Монго. Послезавтра должны вылетать к нам. А полеты отменены. Что будем делать?
Антонов пожал плечами. Какая тут альтернатива?
– Поедут машинами.
Поверенный опять значительно помолчал.
– Машинами не очень-то рекомендуется…
– У нас своего самолета нет.
– Вот именно: своего самолета нет! – почти укоризненно произнес поверенный, блеснув детски ясными васильковыми глазами. – Нет! Значит, придется вам, Андрей Владимирович, ехать к соседям. Без соответствующего обеспечения с нашей стороны я допустить такую поездку дипкурьеров не могу.
Он опять постучал карандашом по стеклу.
– Не могу! – повторил убежденно, будто кто-то мог ему навязывать другой вариант. Ясно, курьеров надо встречать, как всегда, ведь большая часть пути будет по территории Асибии. К чему эти лишние разговоры?
– Когда ехать? Завтра?
– Завтра! Возьмите новую «Волгу». Поедет с вами Климчук.
Опять лишние слова! Все и так ясно. За курьерами всегда посылали только новую «Волгу» и непременно с Климчуком, он самый опытный и надежный, имеет куагонскую въездную визу в паспорте. Из шоферов только он да Потеряйкин.
…– И проявляйте, Андрей Владимирович, максимальную осторожность и выдержку. – Тон поверенного звучал назидательно, и Антонову казалось, что Демушкин с удовольствием слушал самого себя. – Да! Да! Пособраннее надо быть, пособраннее! Как мне известно, вы в этом году ждете присвоения следующего дипломатического ранга. Первый секретарь – чин высокий, и вам надо сейчас быть особенно четким в работе.
Это уже было похоже на выпад, на который стоило бы ответить, но Антонов сдержался, молча встал из-за стола.
Демушкин легко портил ему настроение. Педант! Приходить на работу минута в минуту, быть в рабочем помещении посольства только при галстуке, какая бы жара ни стояла на улице. Совещания, собрания, встречи высоких гостей, доверительные беседы с послами других стран – любимое времяпрепровождение Демушкина. Особенно приемы. Приемы и дипломатические рауты для него – праздник. В такие минуты советник-посланник делался особенно значительным и поэтому на высоте своей значительности благодушным. Выставив вперед плоскую грудь, поблескивая золотом коронок в попытке изобразить отработанную «светскую» улыбку, он неторопливо и неизменно солидно беседовал с каким-нибудь важным местным чином или советником другого посольства, при этом задумчиво поглаживал подбородок, и, глядя на него издали, можно было подумать, что сейчас в разговоре решаются судьбы двух государств.
В приемной Антонов попросил Клаву, заведующую канцелярией посла, сообщить Климчуку, чтобы готовился к завтрашней поездке.
Обычно сосредоточенное и строгое лицо Клавы вспыхнуло радостью:
– В Монго? Как хорошо! Напишу Верочке записку – пусть пришлет свежий номер «Бурды». Не возражаете?
Клава слыла в посольском коллективе модницей и всеми способами добывала лучшие журналы мод, которые в Дагосе достать было трудно.
– Будет «Бурда»! – улыбнулся Антонов.
Клава была симпатична Антонову – всегда деловая, собранная, на мидовских курсах довольно хорошо изучила французский, самостоятельно одолела английский, много читала, с горячим интересом относилась к Африке.
Час спустя в кабинет к Антонову зашел Климчук. Этот сибиряк напоминал робота – роста огромного, плечи под прямым углом, голова прямоугольная, как куб, кисти рук с темной от машинного масла кожей похожи на клешни, и пальцы на них тоже прямоугольные. Воплощение силы и надежности!
Климчук, как и другие сотрудники посольства, любил ездить в соседние страны, особенно в Куагон. Эти поездки разнообразят шоферскую жизнь. К тому же и командировочные! Особенно стремится к таким поездкам напарник Климчука – Потеряйкин. В отличие от Климчука человек он на вид невзрачный, но с большим гонором. Антонов но любил ездить в Монго с Потеряйкиным, там из магазинов его не вытащишь, там Потеряйкин становится неузнаваемым: глаза суетятся, цепкие зрачки прыгают, как мошки, вид такой, будто в самом деле что-то потерял или не успел купить самое необходимое. Фамилии своей никак не соответствует. Уж этот ничего не потеряет, только найдет, причем там, где не найти другим.
– В шесть утра буду у вашего дома! – проскрипел Климчук жестяным невыразительным голосом. От его рубашки пахло соляркой.
Уходя из кабинета Антонова, он на мгновение задержался на пороге:
– Вот только голова как чугунная…
– Перебрал вчера?
Шофер скривил мясистые губы в подобии улыбки, двинул ручищей в пространство, отмахиваясь от шутки, как медведь от осы.
– Какой там!
Спиртного Климчук не употреблял вовсе. Посольские остряки шутили: люди «смазываются» спиртным, а Климчуки и роботы – машинным маслом.
Домой он вернулся на час раньше, чтобы побыть с женой перед отъездом. Но Ольга, оказывается, собралась с Аревшатянами в «Плазу», лучший кинотеатр Дагосы. Там сегодня показывали «Землетрясение», новый американский боевик.
Полгода назад Антонов видел эту картину. Очередной киноширпотреб из того, что американцы засылают во все концы света в расчете на солидный кассовый куш. Этот принадлежал к новому типу фильмов-ужасов. Все было рассчитано на то, чтобы нагнать на зрителя побольше страху – разверзается земля, рушатся небоскребы, прорываются плотины. Люди гибнут как мухи – в огне, в воде, под обломками, и ничто спасти их не может. Жалкие попытки героев фильма в обстановке вселенской катастрофы сохранить человеческое достоинство, прийти на помощь друг другу обречены на провал – слепая стихия сильнее человека, и человек перед ней ничтожнее мошки. Фильм впечатляет американским размахом постановки, которая, как говорится в рекламе, обошлась в миллионы, – если рушатся небоскребы, то это выглядит более чем убедительно, и наводнение настоящее, и пожары чудовищные. Гнетущий фильм. И зачем Ольге смотреть эту ерунду?
Он так и сказал, но у Ольги было в этот момент лицо человека, не принимающего никаких доводов.
– А мне хочется! – сказала она сухо, взглянула ему в глаза с внезапной и обезоруживающей прямотой: – Видишь ли, Андрюша, мне как раз хочется хорошенького землетрясеньица. – Сделала попытку улыбнуться, но ей это не удалось. – Как это говорится на вашей дипломатической тарабарщине: «Посол высказал озабоченность своего правительства», а я в ответ послу проявляю со своей стороны «сдержанный оптимизм». Так вот, не сдерживай, пожалуйста, мой оптимизм. Он сейчас у меня редко бывает.
– Поезжай! – вяло отозвался он. – Твое дело.
На кинофильмы Ольга ходила редко, особенно в посольство. В Дагосе не было ни одного закрытого кинотеатра. Да и в посольстве кинопросмотры проводились в саду – над головой ветви старых пальм-великанов смыкались, образуя своды высоченного ажурного купола, таинственно высвеченного голубым светом кинопроектора. Территория посольства расположена недалеко от берега океана, и в саду всегда ощущаешь дуновение океанского ветра. Но каждая минута в этом приятном местечке грозила неприятностью, если не бедой, а в городских кинотеатрах тем более – они в кварталах густонаселенных. В африканских условиях любое скопление людей опасно. Где много людей, там много комаров. А значит, увеличивается риск подхватить малярию. Крошечные, почти невидимые и коварно беззвучные комарики, упорные, настырные, несмотря на океанские ветры, деловито перелетают во мраке от одной щеки к другой, от одного плеча к другому, слабым, почти неощутимым уколом хоботка прокалывают кожу человека и оставляют на память о себе скромный дар – тропическую малярию. Ольга страшилась малярии пуще всего. Не раз говорила: «Рисковать стоит из-за очень хорошего, проверенного другими фильма. А из-за какой-то однодневки – увольте!» А сейчас едет на однодневку.
Только-только вернулись из отпуска – и опять у Ольги хронически плохое настроение. Словно жалеет о своем неожиданном решении снова вернуться в Африку.
– Конечно, ты не поедешь смотреть этот бред еще раз? – спросила со скрытым вызовом.
– Конечно, не поеду! – ответил он ей в тон.
Не спрашивая, Ольга открыла холодильник, извлекла оттуда золотистую банку с датским пивом, поставила перед ним на столе. Села в кресло. Медленно курила, ссыпая пепел в кулечек бумаги – за пепельницей, которая стояла рядом на столе, ей не хотелось даже протянуть руку. Антонов глядел на жену и думал о том, что их жизни и мысли теперь идут в разных направлениях, и, в сущности, они сейчас друг другу почти чужие.
– Я завтра уезжаю.
– Куда?
– К соседям. За дипами.
Ольга кивнула, и уголки ее губ загнулись книзу – верный признак того, что настроение еще больше пошло на убыль. Ее настроение портилось каждый раз, когда он уезжал из Дагосы и на вилле Ольга оставалась одна.
«Вилла» – пожалуй, слишком пышное название для дома, который снимало посольство. В последние десятилетия на этой окраине города недалеко от берега океана в чистой пальмовой роще стал расти новый квартал, состоящий из отдельных двух– и трехэтажных особняков. Район был привлекательным, и предприниматели, едва вбив последний гвоздь в постройку, тут же с ходу выгодно сдавали ее в аренду денежным людям. Дом, в котором жили Антоновы, был одним из первых на этом побережье, хозяин строил его для пробы, еще до того, как наступил здесь строительный бум. Поэтому арендная плата начислялась невеликая, а дом был удобным, двухэтажным, с холлом и кухней внизу, спальней и кабинетом наверху. При доме небольшой, но густой сад с хорошим подбором растений, настоящий домашний дендрарий, где присутствовали экзотические жители тропиков – благородные олеандры, мясистые фикусы, похожие на марсианских чудовищ кактусы, густые непролазные кусты бугенвилий, которые в июне обряжались в крупные бутоны жгуче-лилового, «химического» цвета, редко встречающегося в природе, причем бутонов на кусте казалось больше, чем листьев. В середине сада возвышались две главные достопримечательности этого маленького зеленого царства – крупное, с мощными, мускулистыми ветвями манговое дерево с увесистыми, размером и видом напоминающими картофельный клубень желтыми плодами, а поодаль – аккуратное, кудрявое и темно-зеленое, как ель, деревцо, обвешанное желтыми лимонами, будто новогодними игрушками.
Сада Ольга боялась, старалась туда не ходить, не соблазняли даже плоды манго, которые она любила подавать к обеду заранее остуженными в холодильнике. На второй день после их переезда на виллу, где до того жил улетевший в Москву консул, Ольга чуть не наступила в траве на тоненькую зеленоватую змейку, которая стремительно утекла в щелку между камнями, как струйка песка. Асибе, сторож, охраняющий их виллу, сказал, что эта изящная и безобидная на вид змейка настоящая мамба, несущая своим укусом почти незамедлительную смерть.
И змеи в саду, и обязательные для защиты от грабежей решетки на окнах дома, и несущие беду малярийные комары, и множество иных напастей, грозящих приезжему человеку в Африке, постоянно вызывали у Ольги настороженность и раздражение, которое в конечном счете обращалось против мужа.
Она не любила, когда Андрей уезжал из Дагосы, не потому, что ей было скучно без него, но кому приятно ночью оставаться одному в доме, вокруг которого простирается чужой мир, и никакие решетки на окнах, никакие Асибе у ворот не защитят от неожиданностей, таящихся в тропической мгле.
– Я всего на два дня, – осторожно пояснил Антонов, открывая еще одну банку пива. Налил ее содержимое в стакан, но пить не стал, задумчиво поглядел на белую шапочку пены. – Хочешь, на это время отвезу тебя к Аревшатянам?
Ольга покачала головой. Нет! Надоело! Как бездомная, вернее, как дитя малое, которое родители подбрасывают соседям, когда отправляются в театр. Каждый раз надо тащить с собой сумку с халатом, тапочками, косметикой, привыкать к чужой кровати, говорить с хозяйкой о делах, которые тебя вовсе не волнуют.
– Жить я буду здесь! Здесь! – Она, не мигая, смотрела на него расширившимися зрачками. – А сейчас отвези-ка меня в «Плазу».
В дороге они почти не говорили. Ольга курила, прижавшись виском к оконному стеклу, притихшая и отчужденная.
Чувство неясной вины перед женой сменилось у Антонова раздражением: не для развлечения едет! Терпи, если решила вернуться в Африку. Приехала явно затем, чтобы еще раз попытаться что-то спасти. А получается, что справиться со своим настроением не может. Отчуждение растет. И виновата в этом не только Африка.
У «Плазы», прежде чем выйти из машины, Ольга спросила:
– Во сколько тебе вставать?
– В пять.
Она помолчала.
– Советую лечь пораньше. Иначе вымотаешься. А за мной не приезжай. Аревшатяны подбросят.
Он кивнул.
Ольга коротким движением руки коснулась его плеча, как бы прощаясь:
– Будь осторожен. Прошу тебя! – В ее голосе неожиданно проступили теплые нотки, от которых Антонов уже отвык. Она вдруг стремительно наклонилась к нему и чмокнула в щеку сухими, жесткими, потрескавшимися от жары чужими губами.
– Счастливо!
Это означало, что приедет поздно, когда он уже будет спать, что уже простилась с ним перед его дальней дорогой в другую страну. Это означало также, что утром Ольга не заставит себя проснуться, чтобы приготовить ему завтрак, как это бывало, кажется, совсем недавно.
Будильник Антонову не требовался. Во сколько нужно проснуться, во столько и проснется. Только накануне на нужном тебе времени надо сосредоточить мысль, представить это время в виде положения стрелок на циферблате, повторить про себя несколько раз: пять часов, пять часов… И проснешься в пять. Многие удивлялись этой запрограммированности, он и сам удивлялся, отшучивался: «Единственное, что выделяет меня из обыкновенной заурядности».
В это утро он открыл глаза ровно в пять, как и наметил. На бордовых шторах расползались светлые кляксы от уличных фонарей. До рассвета еще час. Монотонно гудел вставленный в верхнюю створку окна железный ящик кондиционера. За ночь кондиционер добросовестно набил спальню сырой подвальной прохладой. Вставать не хотелось. Вчера долго не мог заснуть – ждал Ольгу.
Она приехала около часу. Долго расхаживала внизу по холлу, гремела на кухне посудой, потом включила транзистор, отыскала спокойную эстрадную мелодию, чуть притушила звук, чтобы не разбудить мужа.
Когда поднималась в спальню, он, услышав ее шаги на поскрипывающих деревянных ступеньках, повернулся на бок и притворился спящим.
Ольга долго ворочалась, временами он слышал ее короткий потаенный вздох.
Тревожно было оставлять ее одну. От своих оторвана, управлять машиной так и не научилась, сколько он ни возил за город на тренировку. Никакой реакции для вождения! Да и желания нет: «Зачем мне это? В Москве буду ездить на метро».
Телефон в их доме сегодня работает, завтра нет – неожиданно отключат или сам отключится, стоит пройти хорошему дождю или подуть с океана крепкому ветру. Временами прекращается и подача электричества. В последние месяцы случилось несколько забастовок, в том числе энергетиков – отключали почти на целую неделю. А раз не поступает ток, вскоре перестает действовать и водопровод.
Сейчас с тревогой думал: а вдруг случится подобное, когда он уедет? К тому же в последний год газеты все чаще сообщают о случаях бандитизма, было даже несколько убийств при попытках ограбления. Нападают и на иностранцев.
Может быть, все-таки попытаться уговорить Ольгу переехать на эти три дня к Аревшатянам? Утром разбудит ее и увезет. Непременно! В конечном счете он командует в этом доме!
Климчук должен был заехать за Антоновым ровно в шесть, но наверняка прибудет минут на двадцать раньше. Такая у Климчука манера. Значит, надо поторопиться. Предстоит еще собрать вещи в дорогу.
Он нажал кнопку светильника-ночника. Раскинув на подушке длинные волосы, зябко поджав под одеялом ноги, Ольга застыла в сладком предутреннем сне. В полумраке спальни она показалась Антонову хрупкой, беспомощной, нуждающейся в его защите, в тишине, покое. Ну как ее сейчас разбудить! Черт возьми, почему же все в их жизни наперекосяк? Кто виноват? Неужели только он один?
В холле он увидел раскрытый чемодан, в нем лежало все, что нужно в дорогу, – несессер, домашние тапки в пластиковом футляре, пижама, стопка свежевыглаженных сорочек и маек и даже купальные трусики – не забыла и о них, вдруг мужу вздумается отправиться в гостинице в бассейн.
На столе у чемодана белел квадрат записки. Он прочитал: «В холодильнике котлеты. Холодными не ешь. А оставшиеся возьми с собой – дорога дальняя». Он поставил на плиту сковородку с приготовленными вчера Ольгой котлетами и картошкой, – вот, оказывается, почему она так долго не поднималась в спальню, – извлек из морозильной камеры четыре пластмассовых блока охлаждающих элементов – они обжигали пальцы, как льдышки. Положил их в ящик походного холодильника, сунув туда же с десяток банок консервированного датского пива и несколько бутылок кока-колы. На двести километров пути им с Климчуком хватит.
Принимая душ, подумал, что при выходе из дома позвонит Аревшатянам и попросит приехать за Ольгой, они-то ее уговорить умеют!
Пока мылся, котлеты подгорели. Он вывалил их на тарелку и сел за стол – съест и такие! На столе лежал раскрытым свежий, вчера полученный журнал «Ньюсуик», а на нем шариковая ручка без колпачка. Поглощая котлеты, Антонов вдруг обратил внимание на подчеркнутые на журнальной странице строки:
«В Африке получает все большее распространение новая форма малярии, против которой бессильны существующие средства профилактики и лечения. Полагают, что от этой формы уже погибло около миллиона человек. Жертвами ее становятся главным образом дети…»
Сбоку на полях была приписка, сделанная Ольгиной рукой:
«Вот! А ты хотел, чтобы Алена была здесь!»
Еще один щелчок по носу. Теперь уже в письменном виде!
К черту! Звонить Аревшатянам он не будет!
Вышел на улицу ровно без четверти шесть. Возле дома под навесом, погрузив свою щуплую фигурку в жесткое деревянное кресло, безмятежно спал Асибе. Не проснулся, даже когда Антонов прошел мимо него по бетонным плитам дорожки, ведущей к воротам. Ничего себе страж!
Стрелки на наручных часах показали четверть седьмого, и Антонов понял, что отсутствие Климчука можно объяснить только чрезвычайными обстоятельствами. Он вернулся в дом и позвонил в посольство. Дежурный комендант Битов радостно откликнулся:
– А я уж кручу, кручу диск! Пытаюсь до вас дозвониться. Никакого результата. Ну и телефоны в Дагосе! А Климчук заболел – малярия, температура на пределе. Сейчас буду звонить Потеряйкину, только он же волынщик, сами знаете. Пока будет чесаться…
– А ну его к дьяволу, – с досадой бросил Антонов. – Лучше уж одному. Так и передай поверенному: мол, ждать Потеряйкина не было времени, уехал один.
– Как же так… – растерянно тянул Битов. – Вроде бы одному не положено, Андрей Владимирович… Обстановка…
– Ничего, как-нибудь с обстановкой справлюсь, – отрезал Антонов. – Так и передай: поехал один!
Положил трубку на рычаг аппарата, постоял в задумчивости, медленно раздавил присосавшегося к руке запоздалого ночного комара. Потом решительно написал на лежащем на столе листе бумаги:
«Оля! Очень прошу тебя – переберись к Аревшатянам».
Недалеко экватор, и солнце здесь круглый год встает в шесть и в шесть вечера стремительно валится за горизонт. Когда Антонов выехал, уже рассвело.
Магистраль тянулась на юг на пятьдесят километров от столицы. Была она первоклассной, для многорядного движения, справедливо называлась скоростной. Построила ее лет шесть назад итальянская фирма, собиралась протянуть до границы с Куагоном и дальше вдоль океана. Но в результате одного из многих государственных переворотов в Дагосе и почти полного истощения государственной казны, разворованной местной элитой, дальнейшие работы прекратила, как финансово бесперспективные. И не было слышно, что когда-нибудь они возобновятся.
В самом начале магистрали возвышалась автозаправочная станция «Шелл» с эмблемой компании на крыше – желтой ракушкой на красном фоне.
Стрелка бензомера в машине стояла почти на нуле, Антонов беспокоился: а вдруг опять забастовка и бензин не привезли? Забастовки в Асибии стали частыми и неожиданными: то портовики не выйдут на работу, и на рейде мертво застынут неразгруженные суда, то городские уборщики мусора заартачатся, и город в течение недели окажется заваленным зловонными кучами, то проявит недовольство персонал единственного в стране нефтеперегонного завода, и тогда вся страна вдруг остается без бензина. Народ в Асибии живет плохо, платят трудовому человеку гроши – готовность к забастовке, к борьбе за свои права у рабочих непреходящая. Новое революционное правительство, пришедшее к власти три года назад, пытается сделать все возможное, чтобы изменить экономическую обстановку. Но многое ли сделаешь за три года? Тем более средств в казне от предыдущих режимов осталось ничтожно мало. Стали прижимать иностранный капитал в Асибии, который за десять последних лет изрядно пополнел на эксплуатации природных богатств страны и дешевой рабочей силы. Власти все решительнее стремились к контролю над их доходами.
Разрабатывались планы ограничения деятельности иностранных компаний, и даже национализации некоторых ключевых для экономики республики предприятий. Планы эти не пытались скрыть, поскольку они отвечали политическим концепциям президента Кенума Абеоти и его правительства.
Понятно, кое-кто насторожился: назревала угроза их благополучию. И не только насторожились, стали действовать, и с каждым месяцем все откровеннее и злее.
Забастовки, которые возникали одна за другой, объяснялись не только обострением социальных проблем, но прежде всего подстрекательством агентуры оппозиции.
Бензин на станции оказался. Антонов до самого края наполнил объемистый бак своего «пежо». Пока полусонный служащий выписывал квитанцию на проданное горючее, к заправочной подъехала еще одна машина – вишневого цвета стремительных самолетных очертаний полуспортивный «ягуар». Кто-то из большого бизнеса, подумал Антонов. И действительно, вылез из машины седовласый, с пышными бакенбардами, круглолицый, по-утреннему румяный джентльмен, настоящий Джон Буль со старинного шаржа. Подошел к Антонову с высоко вскинутой для дружеского пожатия рукой.
– Мистер Антонов?! Как поживаете?
И Антонов почувствовал энергичное пожатие крепких сухих пальцев англичанина.
С Джеком Прайсом они познакомились месяца три назад. Жилин, работник нашего торгпредства, эксперт по закупке какао-бобов, однажды предложил Андрею и Ольге в воскресный день совершить стокилометровую поездку в район плантаций какао. «Узнаешь, откуда берется шоколад», – посулил Антонов жене. Шоколад Ольга любила, и ее не пришлось уговаривать. Познакомить русского консула и его жену с плантациями охотно взялся мистер Прайс, с которым Жилин имел давние коммерческие дела. Поездка оказалась увлекательной и легкой, Прайс – человеком доброжелательным, остроумным, а главное, хорошо знающим свое дело. В Асибии он представлял старинную английскую фирму по производству какао-порошка, прожил здесь лет двадцать, женат был на нигерийке, которую вывез из Лагоса, имеет от нее двоих шоколадных, под цвет какао, дочерей, к шестидесяти пяти – через четыре года – намеревается уйти на пенсию и воссоединиться окончательно с милой своей Англией, но уже имея капиталец.
Ольга была в хорошем настроении и с первых же минут очаровала Прайса, он заявил, что счастлив оказаться в компании такой неотразимой женщины, что восхищен ее превосходным английским языком, старался быть занимательным и всю дорогу рассказывал удивительные вещи о том, как было завезено из Южной Америки в Африку дерево какао, как оно нелегко здесь утверждало себя и какое огромное значение для экономики этой страны имеет сейчас.
При очередном приеме в посольстве Антонов послал Прайсу с супругой приглашение – в благодарность за поездку и в надежде на укрепление полезной связи со столь осведомленным в делах экономики человеком. Прайс пришел на прием один, без супруги, за бокалом шампанского, которое специально припас для него Антонов, откровенно признался, что решился прийти не сразу. «Видите ли, я сугубый коммерсант, от политики предпочитаю держаться подальше, иначе в этих странах, где чуть ли не каждый год перевороты, не прожил бы и недели». Он отхлебнул маленький глоток шампанского, подержал вино на языке, как кот, зажмурившись от удовольствия, улыбнулся, пошевелив бакенбардами: «Я пришел к вам на прием лишь для того, чтобы увидеть вашу жену и в надежде выпить советского шампанского».
– По делам мотаюсь, дорогой мой, по делам, – говорил сейчас Прайс, пожимая руку Антонову. – По всему континенту. – Он вздохнул. – Непросто теперь в Африке нам, коммерсантам-иностранцам. Прижимают. Африканцы сами научились делать бизнес.
Антонов шутливо погрозил пальцем:
– Рассказывайте! Голыми руками таких, как вы, не возьмешь! Вон какую заварушку в городе устроили две недели назад!
– Вы о забастовке? Наша фирма здесь ни при чем. Даю вам слово.
Две недели назад забастовка была действительно похожа на заварушку. Сперва забастовали врачи, обладатели одной из самых обеспеченных профессий в этой стране. Требовали для себя снижения недавно увеличенных налогов. В это время на нефтеперегонном заводе одному из рабочих оторвало руку. Его привезли в городскую больницу, а хирургов нет – бастуют. «Ах так? – возмутились на заводе. – Тогда и мы вам покажем!» И объявили стачку. Город лишился бензина. Одно тянуло за собой другое. Отключили подачу электроэнергии, воды, перестали работать пекарни, в городе распространились слухи о предстоящем новом государственном перевороте.
– Повторяю, наша фирма ни при чем! – Прайс говорил об этом так, будто знал о закулисной стороне случившегося больше, чем может сказать.
