Текст книги "Сезон тропических дождей"

Автор книги: Леонид Почивалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

– Потому! – упрямо сказала Катя.

Когда они уезжали, хозяева вышли их провожать. Литовцев простился на веранде, Катя проводила до машины.

– Извините дядю! – тихо сказала она Антонову, протягивая на прощание руку. – На самом деле он не такой. Все делает спиртное. Один! Многие годы один! Ни семьи, ни родины!

И, оглянувшись на веранду, добавила еще тише:

– По этому делу с Мозе советоваться нельзя. Я постараюсь отговорить дядю.

– Почему с Мозе нельзя? – удивился Антонов.

– Нельзя! – повторила она.

19

Ольга лежала на диване в оранжевом купальнике с раскрытым «Новым миром» в руках, рядом на кофейном столике пестрели обложки двух французских журналов – должно быть, новых, полученных сегодня.

Антонову не нравится, когда жена пребывает дома в купальнике, тем более в таком, как этот, – две узенькие полоски на груди и на бедрах. На пляже – другое дело, для пляжа свои условности, а дома, считает Антонов, даже перед мужем неплохо бы соблюдать ту стыдливость, которая не умаляет достоинства женщины, а, наоборот, возвышает их. Ольга этого не понимает. «Мы же не дети! Никаких тайн для нас уже нет!» Вот именно, никаких тайн, к сожалению, уже нет!

Но сейчас, когда Антонов вошел, Ольга быстро поднялась в спальню и вернулась в кофточке и джинсах. Это свидетельствовало о том, что теперь у них иные отношения и быть перед мужем в интиме она не считает возможным.

– Тебе звонил Битов, – сказала Ольга. – Просил срочно с ним связаться. И еще днем Ермек звонил, искал тебя. Тоже срочно!

Антонов набрал номер проходной посольства. Дежурный комендант Битов не знал, куда делся Ермек, а вот Демушкин Антонова спрашивал. И не раз.

– Он здесь сейчас?

– Вроде бы тут! – Антонов услышал в трубке, как шумно усмехнулся дежурный. – Вон, вижу в окно: Мамочка и Доченька на скамейке в саду маячат, Папочку дожидаются! Значит, Папочка на месте.

Антонов не мог не улыбнуться. Битов острослов и насмешник. Над выставленными на всеобщее обозрение сентиментальными отношениями в семье Демушкина иронизировали многие, а Битов усердствовал больше других. От первого брака детей у Демушкина не было. А вот Алевтина Романовна, вторая жена, подарила уже не столь молодому мужу дочку. И хотя Марочке уже семь лет, Демушкин до сих пор не может привыкнуть к восторгу позднего отцовства. И часу не в силах прожить друг без друга. Если Папочка задерживается на работе, жена с дочкой готовы часами торчать в посольском саду, мужественно выдерживая атаки комаров.

Антонов ломал голову: зачем это он срочно понадобился поверенному в столь поздний час, когда рабочий день кончился? Но Демушкина предсказать трудно. Хочешь не хочешь – ехать нужно.

Ольга пошла на кухню, чтобы выбросить окурки из пепельницы. Воспользовавшись этим, Антонов вытащил из кармана пиджака письмо, пришедшее из Ленинграда, и положил на кофейный стол рядом с французскими журналами. Не дожидаясь возвращения в холл жены, вышел на улицу.

Пришлось Асибе снова растворять ворота, чтобы выпустить машину хозяина. В свете дежурного фонаря Антонов с удивлением вдруг увидел в саду незнакомую ему молодую крупнотелую африканку, которая помогала Асибе открывать створки ворот, да с такой уверенностью, будто делает это здесь постоянно. «Это еще что за явление, – удивился Антонов, – любовница Асибе? Пожалуй, для него слишком молода! Может, родственница?»

Демушкина Антонов встретил в саду посольства. В сопровождении жены и дочки медленно, расслабленной перевалочкой уставшего в делах человека шел он к воротам, у которых стояла его машина. О чем-то негромко говорил с дочкой, свет фонарей падал на его размягченное, умиротворенное лицо – ни дать ни взять московский пенсионер на воскресной прогулке на бульваре.

Вдруг Демушкин заметил приближающегося к нему Антонова, и облик поверенного тотчас изменился. Как актер, вступающий из-за кулис на сцену, он снова входил в роль: вяло оттопыренные губы сжались, образовав узкую и жесткую щелку рта, покатые усталые плечи сделались прямыми и угловатыми.

– Вы меня спрашивали, Илья Игнатьевич?

– Спрашивал! – голос Демушкина звучал с хрипотцой. – Но спрашивал достаточно давно. Где вы были?

– Занимался делами.

– Где именно?

Антонов покосился на стоявших рядом жену и дочку Демушкина.

– Вы хотите, чтобы о служебных делах я вам докладывал здесь, прямо в саду?

Дошло! Демушкин кашлянул.

– Хорошо, доложите завтра! А искал я вас по срочному делу. Пришла телеграмма из Лагоса. Пятого ноября у нас будут проездом в Москву наши артисты. Двадцать человек. Асибийское посольство в Нигерии почему-то задерживает выдачу им транзитных виз.

– Какие артисты? – пожал плечами Антонов. – Мы никого не ждем. Недавно уехала целая группа…

– Как будто вы не привыкли к подобным «подарочкам», – проворчал Демушкин. – Так вот, вам завтра нужно заняться пробиванием этих виз. Прямо с утра!

Антонов возмутился:

– Но ведь можно было сообщить мне и завтра. Неужели из-за этого…

Поверенный сурово сдвинул брови:

– Нет, Андрей Владимирович, не только из-за этого! На вас очередная жалоба. В Дагосе почти чрезвычайное положение, представителю Аэрофлота угрожают расправой, а вы аэрофлотским девицам милостиво разрешаете поплескаться в океане…

– Я не давал разрешения. Я только высказал свою точку зрения…

Демушкин саркастически скривил губы:

– Точку зрения! Что-то слишком часто в посольской работе у вас «своя точка зрения». Как бы однажды она вообще не разошлась с точкой зрения посольства.

У Антонова даже руки вспотели от негодования, но он сумел овладеть собой и, спокойно, четко выделяя каждое слово, произнес:

– Послушайте, товарищ Демушкин. Я не люблю, когда со мной разговаривают в таком тоне. А обсуждать сугубо служебные дела на улице в присутствии  п о с т о р о н н и х  л и ц  не намерен. До завтра!

Он так резко повернулся, что под каблуками громко хрустнул песок, и пошел к машине.

Садясь за руль, сам себя вслух одобрил:

– Молодец, Антонов! Перчатка брошена! Но чем все это кончится?

Войдя в дом, он бросил взгляд на журнальный столик. Конверт лежал на прежнем месте, но по краю лохматился резким торопливым обрывом. Со стороны кухни доносилось шипение, ноздри Антонова защекотал запах жареной картошки.

– Все в порядке? – крикнула Ольга из кухни.

– Все!

– Есть будешь?

Он был сыт, но ему вдруг захотелось, чтобы Ольга все же накрыла стол к ужину. Она расставила посуду, принесла из кухни миску с винегретом. Недели две назад теща прислала с оказией из Москвы бутылку подсолнечного масла – здесь, в Дагосе, его не продают. Но Ольга так и не собралась приготовить винегрет – любимое его блюдо. И вдруг!

Ольга поставила на стол сковородку с картошкой, залитой яйцом, сняла передник и молча стала раскладывать еду по тарелкам.

– Значит, ничего неприятного с Демушкиным не было?

– Ничего! – Антонов не считал нужным посвящать жену в свои взаимоотношения с поверенным.

Но раз протянута рука, негоже ее отвергать.

– Посмотри-ка, что я привез! – Он извлек из портфеля альбом Литовцева.

Ольга с интересом полистала страницы альбома и сразу поняла ценность фотографий.

Когда они принялись за чай, Ольга вдруг сказала так, будто разговор шел о маловажном:

– Представляешь, сегодня мне позвонил сам чрезвычайный и полномочный, – она осторожно улыбнулась, – вот какая я тут персона! Просил пожаловать на прием. Мол, нужно, как всегда, потолкаться среди великосветской публики, помочь делу…

Она выдержала паузу.

– Ну и что ты?

– Согласилась, разумеется. Здесь я тоже подчиненная. Разве можно отказывать послу? А тем более Василию Гавриловичу…

Отпила глоток чая, задумчиво провела пальцем по столу. Он вдруг увидел возле ее губ четко обозначенную морщинку. Еще одна! Наверное, она появилась недавно. Ему представилось, как Ольга, оставаясь в одиночестве, подходит к зеркалу, подолгу рассматривает свое лицо и думает о беге времени, который каждым днем, каждой минутой уносит ее молодость.

– …И еще я сказала Василию Гавриловичу, что это мой последний вклад во внешнюю политику Советского Союза. Последний потому, что я уезжаю. Не могу больше оставлять мать и дочку одних…

Она снова помедлила.

– Сегодня я звонила в Аэрофлот. Еле дозвонилась. У них там что-то стряслось?

– Да ничего особенного… – Антонов не узнал своего голоса, чувствуя, как вдруг высохли язык и губы.

– Но я все-таки дозвонилась до Нюры и заказала билет на… пятнадцатое.

На этот раз Ольга подняла глаза, прямо и смело взглянула ему в лицо. Взгляды их встретились. Он понял, что она больше ничего не скажет, не объяснит, что эта фраза о билете и есть приговор – окончательный, бесповоротный, обжалованию не подлежащий.

– Понятно…

Она подлила себе свежего чая, погремела ложечкой, размешивая в чашке не положенный туда сахар.

Если бы был скандал, крики, взаимные упреки, даже оскорбления! А то вот так… Совсем буднично. Будто собралась в гости к Аревшатянам скоротать вечер.

Так и не сделав ни одного глотка из только что наполненной чашки, Ольга встала из-за стола, прошлась по холлу. Постояла у окна, глядя в темный, вечерний, такой неприютный в этот час сад. Машинально потянула шнур, и шторы наглухо запахнулись. Прошлась в другой конец холла, где на тумбочке у дивана стоял транзистор, нажала на клавишу, задумчиво покрутила ручку настройки – в холл вперемешку врывались звуки тамтамов, джазов, чьих-то разноязыких речей, пение скрипки… Ольга выключила приемник и бросила взгляд в другой конец холла, где за столом, так и не изменив позы, сидел муж.

– Хочешь, сыграем в шахматы?

Ее голос по-прежнему звучал спокойно, буднично. Антонова всегда восхищали эти качества жены – выдержка и самообладание. Он даже немного завидовал, ему такого в характере недоставало.

За шахматную доску они не садились давно. А год назад играли почти каждый вечер: это была прекрасная возможность убивать в бедной развлечениями Дагосе бездельное вечернее время.

Ольга играла хорошо, логическое мышление у нее отточено в лабораториях, чаще всего выигрывала. Антонова это задевало, и он требовал: «Давай еще одну! И еще!» И торжествовал, как мальчишка, если одерживал победу.

В этот раз партия у них развивалась спокойно, даже вяло, обоим было ясно, что не о шахматных ходах думают они сейчас. Куда от них денешься, от этих мыслей!

Вскоре определился перевес на стороне Ольги, она могла поставить мат через три хода, но великодушно предложила:

– Ничья?

– Как хочешь…

Ольга отхлебнула уже давно остывший чай:

– А Камов в шахматы играет?

Антонов взглянул на жену с удивлением:

– Не знаю. А что?

– Да так… – Она помедлила. – Он мог бы временами составить тебе компанию…

Антонова разозлила ее бестактность. Скажите, пожалуйста, какое трогательное внимание к его персоне!

– Спасибо за заботу! Я уж как-нибудь!..

Раздался телефонный звонок.

– Андрей Владимирович! – Ермек, подражая послу, старался говорить с солидной неторопливостью. – Я по поводу артистов из Лагоса. Ждал вас и не дождался. Сам ездил в МИД. Нашел Буше. Помните, к нам в волейбол приезжал играть. Хороший парень. Так он обещал с утра все уладить.

– Спасибо, Ермек! – обрадовался Антонов. Почему-то сейчас было особенно приятно слышать живой, искренний голос человека, который ему, Антонову, желает добра.

Мусабаев посопел в трубку:

– И еще одно… Днем в консульство заходил человек из нашего посольства в Монго. Вас спрашивал. Утверждал, что вы с ним собирались что-то отправить…

– Собирался… – подтвердил упавшим голосом Антонов.

– Перед отъездом снова заходил. Спрашивал, может, письмо или хотя бы записку какую оставили? А я ему говорю: нет, ничего не оставил!

20

Спал Антонов теперь внизу, в холле, – произошел раздел территории. Он встал с дивана, на котором провел ночь, прошелся босыми ногами по остывшим под струями кондиционера каменным плитам пола. Подошел к окну. Пять утра, а за окном еще ночь. Недалеко от ворот под навесом гаража стоит кресло, в котором ночью должен сидеть Асибе. Вернее, должен сидеть временами, а в основном ходить по участку и смотреть, чтобы ничего на нем не произошло. Так требуют здешние порядки, так записано в договоре, который заключил с Асибе владелец этой виллы мосье Миган.

Свет от фонаря у ворот падает на деревянное сиденье сторожа, оно пусто. Где Асибе? Ходит по участку или дрыхнет в своей сторожке без задних ног? Может быть, Асибе не столь уж исполнителен? Антонов ни разу не проверял его работу. Не исключено, что в самую глухую часть ночи дом остается без наружной охраны. А здесь это опасно. Особенно когда Антонов уезжает из Дагосы и Ольга остается одна. Но теперь это не имеет никакого значения. Ольга улетает пятнадцатого, а когда ее здесь не будет, Антонову все равно, охраняется дом или нет.

Антонов оделся, выключил кондиционер в холле. В наступившей странной тишине было слышно, как ровно и умиротворенно гудит другой кондиционер – наверху, в спальне. Там сейчас куда прохладнее, чем здесь: комната поменьше, и Ольга, уютно свернувшись калачиком под теплым одеялом, спит предутренним сном, который у нее всегда крепок, как у младенца. И снится ей, наверное, что она уже в Москве.

Теща в душе, конечно, будет довольна. А вот для матери удар. К Ольге мать Антонова относится хорошо. А как будет с Аленкой? Как они станут ее «делить»? Впрочем, делить не придется. Алена – дочка мамина. Вернее, бабушкина, Кира Игнатьевна немало сил приложила, чтобы воспитать девочку по своему образу и подобию.

Лучше не думать! Он пошел на кухню, поставил на плиту чайник. В кружку насыпал четыре ложки растворимого кофе, двойную порцию, чтобы взбодриться.

А зачем взбодриться? Куда деть себя сейчас, в пять утра! Оставаться здесь, в доме? Что он будет делать целый воскресный день один на один с женой, которая от него уезжает?

А что, если сесть за руль и податься к океану? Встретить рассвет на берегу. Он еще никогда не встречал рассвет на берегу.

Быстро собрался – надел плавки, взял полотенце, шапочку от солнца. Постоял в холле, прислушиваясь: сверху доносился все тот же мерный шум кондиционера. Вдруг пришли на память строчки из стихов, которые прочитала Катя:

 
…Поэтому не кляни дождь —
Он пройдет, и тебе его будет не хватать.
Мы часто горюем о том, что вовремя не оценили…
 

Он вышел из дома и сразу почувствовал, как душно на улице. Наступает самая жаркая пора года, когда дневные и ночные температуры почти сравняются. А потом начнется сезон тропических дождей. И Антонов будет тогда в Дагосе уже один…

Подражая Ольге, постучал каблуками по асфальту дорожки, ведущей к навесу, где стоит машина, – пугнуть змей, если ненароком какую-нибудь занесло сюда.

Асибе на месте не было. Но как только Антонов включил мотор, сторож выскочил из своего домика. Он был в белой рубахе, в белых шароварах и во мраке походил на призрак, у которого нет лица, поблескивали только белки глаз. Асибе бежал к воротам с резвостью молодого стайера, светлые пятки мелькали в темноте. Чудак-человек! Зачем нужна эта холуйская прыть? Однажды Антонов высказал сторожу свое неудовольствие: не ставь меня в неловкое положение, не беги к воротам, я не колонизатор. Но Асибе никак не мог понять причины недовольства шефа: так его учили с молодости! Хозяин не должен ждать ни минуты!

К удивлению Антонова, вслед за Асибе из сторожки появилась еще одна фигура, тоже в белом. У ворот в свете фонаря он разглядел, что это женщина, круглолицая коротышка с мощной грудью и крепкими ногами, торчащими как две чугунные тумбы из-под короткого платья. Кажется, именно ее он видел в своем саду в прошлый раз. Значит, она здесь живет?

– Доброе утро, мосье! – приветствовал его Асибе. – Вы так рано встали сегодня!

Помогая открывать ворота, женщина, как и в прошлый раз, одарила Антонова приятельской улыбкой.

– Привет, мадам! – отозвался из машины Антонов.

В этот раз Асибе нашел нужным представить мадам:

– Это Диана, моя невеста.

– Кто?

– Моя невеста, мосье!

Диана попробовала изобразить нечто вроде реверанса, при этом громко захохотала низким, почти мужским голосом.

Невеста! Надо же! Антонов знал, что Асибе старый холостяк, весьма немолодой человек. Какая тут невеста! Но раз представляют…

Он вылез из машины и пожал мило протянутую ему руку.

– Диана! – представилась женщина.

Рядом с могучей Дианой Асибе со своей маленькой головой на длинной худой шее, сухоньким угловатым тельцем был похож на доброго, неприхотливого, работящего старого муравья. Из непомерно широких рукавов тенниски, из широких заношенных солдатских шорт нелепо торчали конечности, тоненькие, шишкастые, с шершавой серой кожей, как лапки насекомого.

«Забавная пара», – подумал Антонов.

Асибе вдруг решительно шагнул вперед и обнажил свой единственный передний зуб:

– Мосье, наша свадьба состоится двенадцатого января. И мы имеем честь… – он запнулся и закончил с пафосом. – Имеем честь пригласить вас, мосье, и мадам соблаговолить пожаловать на свадьбу.

– Спасибо, Асибе! – весело отозвался Антонов. – Если меня не отвлекут неотложные служебные дела, я непременно приду к вам на свадьбу, непременно!

– Сердечно благодарю вас, мосье Антонов! – все с той же несвойственной ему торжественностью заключил Асибе.

– Товарищ Антонов… Сколько раз я вам говорил: товарищ! Ведь в вашей стране теперь в ходу только такое обращение – товарищ. Не так ли, Асибе?

– Так, мосье!

– Товарищ! – поправила Асибе его подруга и заливисто расхохоталась, сотрясая пудовые груди.

Асибе смотрел на нее блестящими глазами, и на сухоньком лице его полыхало восхищение. «Этот монстр, – подумал Антонов, – однажды задушит нашего бедного Асибе в своих страстных объятиях. Берегись, дружище!»

Кивнув влюбленным на прощание, Антонов уже собирался снова залезть в машину, когда Диана вдруг задержала его решительным жестом.

– Товарищ! Не едете ли вы в центр города?

Узнав, что путь Антонова действительно лежит через центр, она удовлетворенно хохотнула:

– О’кэй! Я полагаю, вы не откажетесь довезти до главного почтамта молодую женщину?

Антонов растерялся:

– Простите, кого?

Диана кокетливо хихикнула:

– Меня! Кого же еще?

С проворством быстроногой Дианы, богини-охотницы, чье имя носит, это чугунное сокровище подскочило к опешившему Асибе, влепило ему в щеку нежный поцелуй, звонкий, как пощечина, промяукало басом:

– До скорого, милый! – и рухнуло на сиденье рядом с водителем.

Антонов нажал на педаль газа, машина медленно двинулась, а перед глазами его еще долго маячила освещенная фонарем фигурка Асибе с вытянутой шеей и вытаращенными от изумления глазами.

Диана снисходительно помахала жениху на прощание ручкой и, повернувшись к Антонову, спросила:

– Что вы скажете, товарищ? По-моему, я сейчас неплохо наставила рога своему мальчику! – и загудела смехом.

От нее несло крепким аммиачным запахом пота.

– Вы недавно знакомы с Асибе? – спросил Антонов, когда они из переулка выехали на шоссе.

– Недавно! – Она хмыкнула, будто Антонов ляпнул несусветную чушь. – Да сто лет! С детства знаю, из одной деревни. С севера! Вместе ходили в школу. Возле нашей деревни миссионерская школа была. Я в первый класс, а он во второй. Асибе старше меня.

– Это сразу видно. Сколько ему лет? Она удивилась:

– Разве вы не знаете? Тридцать пять. Он уже старый хрыч. – Диана тяжело шевельнулась на сиденье. – Как вы думаете, товарищ, а сколько мне?

Антонов почувствовал, как в полумраке кабины ее глаза вспыхнули лукавым кокетством.

– Поверьте, я боюсь ошибиться… И вообще…

Она перебила:

– Знаю, знаю, у дам не спрашивают! Не гадайте! Скажу вам сама: тридцать два! – Антонов ощутил ее вопрошающий взгляд на своем виске. – Дадите столько?

– Конечно, нет!

Диана благодарно засопела и снова заерзала задом на пластиковом сиденье:

– Увы! Тоже скоро буду старенькой… Но, как говорят мужчины, пока я… ничего. Ведь верно, товарищ, ничего?

– Разумеется…

Асибе тридцать пять! Непостижимо! Выглядит на шестьдесят. Вот она, Африка! Недавно в посольстве перед коллективом выступал Аревшатян с лекцией «Африка глазами медика». Приводил убийственные факты: в зоне, куда входит Асибия, средняя продолжительность жизни как раз тридцать пять. Асибе в свои годы не только выглядит стариком, но и считается здесь стариком. А ведь ему, Антонову, тоже скоро тридцать пять. Получается, подходит к критическому рубежу возраста. Для нас такое и представить невозможно. А здесь естественно.

– Я вдова, – продолжала Диана. – Три года как вдова. Когда была девицей, Асибе звал меня к себе в жены. Я отказала ему. А теперь согласна…

Она помолчала, глядя сквозь лобовое стекло на освещенную фарами дорогу. Вдруг серьезно сказала:

– Асибе хороший человек!

Откинулась на сиденье, выставив вперед обнаженные глыбистые колени. На коленях лежали крупные, плоские, почти мужские короткопалые кисти рук, привыкших к тяжелому труду.

– Вы давно в Дагосе?

– Два года. На почтамте работаю. Уборщицей. Полдня. А после обеда мусор и тару выношу из универмага «Глория». Ничего! Дела идут!

– Это хорошо, что идут дела!

И они оба рассмеялись.

– У вас красивое имя – Диана, – заметил он.

– Христианское имя. А по-нашему я Нгози, что значит благословенная богом.

Она помолчала.

– Я недавно была в своей деревне, и наш деревенский колдун гадал на орехе кола. Заглядывал в мое будущее…

– Ну и что?

– Мне не везло. Я потеряла мужа. Он умер от холеры! А теперь, сказал колдун, повезет с Асибе!

– Конечно, повезет! – согласился Антонов.

С бокового шоссе машина выехала на магистральную улицу, обсаженную мощными платанами. Их верхушки еле заметно проступали из темноты, освещенные самыми первыми лучами зари, а внизу под кронами деревьев еще густела не растопленная восходом ночь.

Здесь, у платанов, машину Антонова остановил патруль. С обочины шоссе кто-то посигналил короткими вспышками фонарика, потом бросил острый луч под радиатор, на номерной знак, потом полоснул по лобовому стеклу, высветлив за ним два лица – белое и черное. Антонов затормозил. К машине подходили три автоматчика во главе с сержантом. Сержант почему-то шагнул не к двери водителя, а к противоположному борту машины, где сидела Диана. На его плечах поблескивали ремни новой портупеи. Сквозь стекло он бесцеремонно направил свет фонаря прямо в лицо Дианы, заставив ее прикрыть глаза ладонью. Схватился за ручку, решительно рванул дверь.

– Ты кто? – в упор спросил Диану. – Почему ты в этой машине? – И ткнул ее в плечо дулом автомата.

Не успел Антонов и рта раскрыть, чтобы встать на защиту спутницы, как случилось нечто непостижимое. Диана взорвалась. Когда сегодня он увидел ее у ворот, то подумал, что эта женщина похожа на бомбу – ее почти негасимая улыбка на губах напоминала о тлеющем бикфордовом шнуре, который в конце концов должен донести роковую искру до главного заряда. Он был убежден, что женщины, подобные Диане, взрывоопасны. И не ошибся. Роковая искра мгновенно воспламенила главный заряд. Произошел взрыв. Дверца машины распахнулась во всю ширь, и на асфальт выскочила Диана, освещенная тремя фонарями патруля. Раздался такой вопль, будто Диану подстрелили. Вопль перешел в крик, крик в брань. Она бранилась на непонятном Антонову родном ей языке даго, размахивала руками, то и дело тыкала тупым, похожим на морковку пальцем то себе в грудь, то в сторону машины, в которой сидел Антонов, и единственное, что понимал он в бурном потоке слов незнакомого языка, так это слово «камарад», которое явно относилось к нему. Затем Диана перешла в решительное наступление, хваталась за дуло автомата сержанта, напирала на него грудью, и свет сержантского фонарика вздрагивал все более робко, а потом и вовсе, признавая поражение, покорно уперся в асфальт. Победа была полной.

Через минуту они ехали дальше. Сержант, отправляя машину, по-мужски понимающе подмигнул Антонову. Отъезжая, Антонов заметил в боковое зеркало, как сержант, достав блокнот, записывает номер его машины.

Ничего себе ситуация! Недавно правительство начало решительную борьбу с проституцией, многолетним бичом этого портового города. Особенно проявляют интерес к связям потаскушек с иностранцами, прежде всего с белыми. В городе произошло несколько случаев ограбления белых, завлеченных проститутками в глухие углы окраинных кварталов. Один из матросов аргентинского судна был найден убитым. Можно быть уверенным, теперь этот сержант доложит начальству о том, что в пять утра была остановлена машина с дипломатическим номером, который принадлежит советскому посольству. В машине сидел белый человек в компании не слишком молодой, но бойкой бабенки, которая всем своим видом и поведением, несомненно, относится к разряду подозрительных.

После битвы с патрулем, стоившей Диане значительного расходования сил, от нее еще гуще запахло потом.

– Какие мерзавцы! – В ее гулкой, как котел, грудной клетке еще продолжала бушевать буря. – Представляете, о чем спросил меня сержант: ты что, спала с этим белым? А я ему: какое твое собачье дело, спала или не спала, это касается только нас с ним. Объясняю идиоту-сержанту, что товарищ из советского посольства – мой друг, а они, подлецы, хихикают. Что вы от них хотите? Солдатня! Никакого культурного обхождения. Ну, я им показала! Вы видели, как заткнулся сержант? Лезет в личную жизнь незнакомых ему людей, тем более дипломата!

…«Личная жизнь дипломата»! Можно себе представить, как в МИДе Гардинер с улыбкой, так, вроде бы между прочим, сообщит Демушкину: «Я полагаю, вашим работникам стоит проявлять большую осмотрительность. Конечно, это сугубо личные дела, но… Видите ли, такого-то числа ночью была остановлена ваша машина под номером… А в машине…» И в перечне нелепых историй, которые случаются «только с Антоновым», прибавится еще одна. И снова с женщиной!

Диана осталась верной своему темпераменту. В конечном пункте их совместного путешествия, у почтамта, вылезая из машины, она голосила на всю площадь, выкрикивая слова благодарности Антонову, причем выделяла при этом уже хорошо обкатанное ею слово «камарад», которому игривой интонацией придавала значение что-то вроде «дружка» или «приятеля». Уж очень хотелось Диане, чтобы сотрудники ночной смены на телеграфе выглянули в окна и увидели, что их уборщица доставлена на работу на роскошной дипломатической машине симпатичным светлоглазым мосье, который для нее, Дианы, – «камарад». И была счастлива, когда в ответ на ее вопли из окон второго этажа высунулись курчавые женские головы.

Виляя задом, Диана нарочито медленно протопала к подъезду и оттуда, обернувшись, помахала Антонову рукой, придав лицу выражение, которое казалось ей чарующим.

Головы в окнах второго этажа застыли с распахнутыми ртами.