Текст книги "Сезон тропических дождей"

Автор книги: Леонид Почивалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

– Не считайте, что наш спор окончен! – сказал он многозначительно.

Последним покидал хижину Фиосси. Перед уходом поинтересовался:

– Я полагаю, вы едете в город, мосье? Не довезете ли меня до автобусной остановки? Мне надо только сбегать за своим портфелем. Могу я рассчитывать, мосье?

– Конечно!

Когда Фиосси вышел, Антонов спросил у хозяина:

– Это кто, тоже рыбак?

Беко осклабился:

– Рыбак? Вроде того! Только рыбку на суше ловит. Бизнесмен. Правда, пока маленький, начинающий, но верткий – далеко пойдет. Видели на купальном пляже тростниковые навесы от солнца, шезлонги и топчаны? И там же палаточку с прохладительными напитками? Это его хозяйство. – Беко скривил губы. – «Друг» нашей деревни. Когда мы приходим с лова, водит к нам с пляжа белых бездельников поглазеть на разгрузку рыбы. Осточертели они со своими фотоаппаратами.

– А платит вам Фиосси за это?

– Пустячки! Детишкам иногда даст по конфетке. Лекарство от малярии может принести. Да вот календари, – Беко показал глазами на стену, – дарит тоже.

– Где он берет календари?

– У него знакомые в «Фиш корпорейшн». Для его палатки на пляже даже старый холодильник подарили.

Провожая гостя, Беко вышел из дома.

– Может быть, я все-таки чем-нибудь смогу быть вам полезным? – спросил Антонов на прощание.

Беко покачал головой:

– Ничего не нужно. Больше не тоните! На спасение белых мы времени много расходуем. А у нас дела!

Антонов шел через лес по белым песчаным тропкам, петляющим среди колючих зарослей кактуса. Ветер со стороны деревни доносил резкий запах вара – там смолили лодки. В просветах между дюнами был виден океан и желтое полотнище пляжа. За одной из дюн он вдруг увидел знакомое красное пятнышко. Коффи! Мальчишка шел по берегу океана, подбирал по пути ракушки и швырял их в волны. Иногда волна, разбившись о берег, дотягивалась своим длинным пенистым языком до его босых ног, он подпрыгивал, заливаясь хохотом…

Фиосси ждал Антонова на опушке рощи, у дороги, ведущей в деревню. Это была даже не дорога, а расчищенная от колючего кустарника полоса в песке, застланная сухими пальмовыми листьями, чтобы колеса машин не вязли.

– Это я приказал своим рабочим положить ветки на песок, – важно похвалился Фиосси, устроившись на сиденье рядом с Антоновым.

– Чтобы могли добраться до деревни туристы?

– Вот именно, мосье! – обрадовался Фиосси сообразительности русского. – Здесь такая экзотика! А купание какое! У мола вполне безопасно. На моле можно было бы построить даже ресторанчик…

– Собираетесь?

– Со временем! – серьезно подтвердил Фиосси. – А сейчас у меня главная задача – купить машину. Пока подержанную. Трудно без машины делать бизнес, мосье. Сами понимаете.

В пластмассовом желобке на коробке скоростей, среди всякой мелочи, постоянно здесь присутствующей – темных очков, шариковой ручки, зажигалки, – валялось несколько визитных карточек Антонова, чтобы всегда были под рукой. Их тут же углядел Фиосси.

– Можно посмотреть?

Прочитал текст визитки и значительно округлил рот:

– Ого! Оказывается, мои рыбаки выловили крупную рыбу. Это придает особое значение случившемуся. – Он в задумчивости повертел карточку в руках, как бы прикидывая, на что она ему может пригодиться. – Разрешите взять на память? Один мой знакомый в газете работает, во «Фламе».

– Нет! Мне она нужна.

– Но у вас же здесь несколько.

– Они все мне нужны.

22

В вестибюле повесили объявление:

«В 19.00 в резиденции посла показ нового фильма для руководителей иностранных представительств в Дагосе. Дипломатическому составу посольства присутствовать обязательно».

К получаемым из Москвы фильмам Кузовкин был строг и привередлив. Большинство фильмов ему не нравилось – «мелкотравчаты», для посольского служебного использования, по его мнению, не годились. Фильм «Восхождение» старому фронтовику Кузовкину понравился без оговорок.

К концу рабочего дня Клава передала Антонову распоряжение посла: «Быть на просмотре. И непременно с Ольгой Андреевной».

Возле резиденции посла для показа фильмов был специально построен небольшой просмотровый павильон с четырьмя мощными кондиционерами. Обычно зал заполнялся только наполовину, но в этот раз свободных мест оказалось немного. Кузовкин заранее разослал по посольствам краткую аннотацию на фильм, которую составил сам, и результат стал очевидным: приехали послы и поверенные в делах Франции, США, ФРГ, Нигерии, Египта, и уж совсем неожиданным оказался папский легат в Дагосе.

Наши дипломаты были без жен, исключение составляли лишь Анна Ивановна, жена посла, и Ольга. Анна Ивановна, спокойная, приветливая, неизменно доброжелательная женщина, прилетела в Дагосу неделю назад, всего месяца на два – на три побыть с «брошенным» супругом. В последний год Кузовкина себя неважно чувствовала и находилась большую часть времени в Москве, опекая двух малолетних внучат.

Вилла посла находилась от посольства недалеко – в пяти минутах ходьбы, и Антонов, как и другие, пришел туда пешком. Свою машину он отдал Ермеку, которому предстояло заехать по делам на аэродром, а уж оттуда в дом к Антонову – за Ольгой. Поручение Ермек воспринял с удовольствием. Ольга Ермеку нравилась. Вероятно, он даже был в нее по-юношески тайно влюблен. Воображение мигом нарисовало ему заманчивую картину: сверкающая лаком солидная машина с дипломатическим номером, в ней молодая элегантная женщина, а за рулем в черном смокинге с бабочкой на крахмальном воротничке он, Ермек Мусабаев, вполне ответственный сотрудник советского посольства, едет на виллу, в резиденцию посла Советского Союза, у которого сегодня вечером собираются иностранные послы. Видели бы сейчас его, Ермека Мусабаева, обитатели далекого казахского аула у предгорьев Тянь-Шаня, где Ермек родился, где до сих пор живут его родители, обыкновенные чабаны!

Сцена появления Ермека с Ольгой была поистине величественной, и, наблюдая ее исподтишка, Антонов получил настоящее удовольствие. Вот у ворот остановилась машина, вот вышел из нее Ермек, обогнул машину со стороны радиатора, с достойной медлительностью распахнул перед Ольгой дверцу, и та, тоже соблюдая величавый парадный ритм, вышла из машины, наградив галантного кавалера очаровательной улыбкой. Ермек протянул Ольге руку, небрежно толкнул другой рукой дверцу машины, даже не счел нужным машину замкнуть – вот пижон – так и оставил ворам на радость! Но разве мог он, Ермек Мусабаев, в этой ситуации обращать внимание на подобные пустяки – возиться с закрыванием дверей, заставляя ждать светскую женщину!

Неторопливо, откинув голову назад, Ермек повел Ольгу к воротам резиденции. Но едва эта пара вошла в ворота, как самолюбию Ермека был нанесен тяжелый удар. Демушкин, распоряжавшийся организацией просмотра, Ермека и Гулькина, практиканта из аппарата экономического советника, как самых молодку закрепил за столом, на котором были расставлены бутылки с напитками и легкой закуской. Надя Мочкина наполняла рюмки и фужеры, а Мусабаев и Гулькин должны были заботиться о том, чтобы гости проявили к столу должное внимание. Так что с дамой Мусабаеву пришлось расстаться и покорно встать вблизи столика. А так как изо всех участников сегодняшней встречи только Ермек Мусабаев вырядился в смокинг по незнанию, то теперь, стоя за питейным столом, он вполне мог быть принят иностранными гостями за бармена или официанта, что заставляло Ермека жестоко страдать. Это было видно издалека по его уныло обвисшим усам…

Безжалостно откровенный, суровый фильм о войне, о страданиях, о подлости и слабости человеческой и о величии человеческого духа произвел большое впечатление на гостей.

Папский легат, облаченный в легкую тропическую сутану, с белой шапочкой-ермолкой, красиво лежащей на густых, крупно вьющихся черных кудрях, сегодня здесь был, пожалуй, самой примечательной фигурой. В Дагосу его назначили недавно, и он еще мало где появлялся публично. Визит легата на кинопросмотр к советскому послу поразил всех, в том числе самого посла. Когда выходили из зала, Кузовкин на ходу успел шепнуть Ольге: «Займитесь легатом!»

Ольга собственноручно наполнила бокал шампанским и преподнесла легату с легким поклоном:

– Милости прошу! Как вам показался фильм, ваше преосвященство?

Его преосвященство обжег Ольгу горячими глазами южанина:

– Превосходный фильм, мадам! Превосходный! – воскликнул он, принимая из рук Ольги бокал с шампанским. – Надеюсь, что не выдам государственного секрета, если скажу, что…

В этот момент к ним подошел Кузовкин:

– Я понял, что разговор о фильме?

– О да, ваше превосходительство! – Легат чуть склонил перед хозяином дома голову. – Думаю, что не выдам государственного секрета, если скажу: в очередном донесении в канцелярию святейшего престола сообщу о сегодняшнем вечере. Сообщу, что видел поистине христианский фильм… – на тонких бледных губах легата проступила короткая, чуть заметная улыбка, – христианский фильм… советского производства в резиденции посла Советского Союза! Облик главного героя, его мученическая смерть, обстановка казни, все, все так удивительно напоминает о последних минутах Спасителя в нашем мире! Я просто поражен столь откровенной аналогией.

– Вы усматриваете в этом фильме подобную аналогию, ваше преосвященство? – задумчиво пожевал губами Кузовкин.

– Она очевидна, ваше превосходительство. И я поражен, что создала такой фильм молодая советская женщина-режиссер. Значит, христианские идеи по-прежнему утверждают себя в поколениях, даже в такой атеистической стране, как ваша…

– Есть христианские идеи, которые вовсе не противоречат нашей идеологии, – заметил посол.

Когда уехал последний гость и сотрудники посольства тоже стали разъезжаться, к Антоновым подошла Анна Ивановна Кузовкина.

– Оленька, что вы скажете о субботе? Если бы часиков в девять, пока еще не жарко?

– Буду готова ровно в девять, Анна Ивановна.

– Вот и отлично. Тогда я позвоню Лоре. Накуплю с вашей помощью всякой всячины и в Москве в новой квартире открою музей африканского искусства. И вас пригласим на открытие.

Неделю назад Кузовкина, встретив Ольгу в посольском саду, пригласила ее к себе на чай и рассказала, что наконец-то им дают квартиру – пришла телеграмма из министерства. Ждали давно. Раньше у них была квартира довольно хорошая и просторная, но вдруг, именно «вдруг» выросли обе их дочери, одна вышла замуж, родился один человечек, потом второй, квартира стала тесной. Хозяев вытеснили в проходную комнату. Хорошо, что Кузовкины-старнше уже не первый год за границей, а то бы оказались в собственном доме лишними. А теперь Кузовкину предложили двухкомнатное жилище в центре, в приличном новом доме – заживут на старости лет в покое, хотя сам Кузовкин о такой жизни и слышать не хочет. Ордер обещают к Первому мая. Теперь надо думать об обстановке квартиры – старую мебель придется дочерям оставить. Вот тут и пригодится разная африканская экзотика – маски, барельефы, головки – как без этого, все-таки жили в Африке!

Подошел посол.

– Вы как раз мне и нужны! – сухо сказал он Антонову и направился к вилле. Антонов покорно двинулся за ним, оставив жену в компании Анны Ивановны.

Кузовкин попросил Антонова подождать у дверей виллы и через несколько минут вернулся с аккуратно завернутым в целлофан альбомом Литовцева.

– Ценная вещь! Военный атташе убежден, что фотографии уникальны. – Голос у Кузовкина был усталым и бесцветным.

Протянул альбом Антонову и, не глядя на него, продолжал:

– Завтра же отошлите Литовцеву и сообщите ему, что мы готовы сделать запрос в Москву о приобретении альбома. Естественно, за разумную цену… – Посол, наконец, поднял глаза, задумчиво посмотрел на Антонова, как обычно пожевал губами. – А нельзя ли этого человека уговорить, чтобы альбом подарил? Родине своих родителей! Это будет естественно и благородно. А то затевать торг по такому поводу… стыдно! А?

– Попробую уговорить! – согласился Антонов.

– Вот! Вот! – Посол одобрительно закивал. – А если уговорите, то Литовцеву мы дадим визу – пускай сам альбом в Москве и вручает.

– Он с племянницей, – поторопился пояснить Антонов. – Вряд ли захочет поехать один.

– Ну и что же, отправим с племянницей. Словом, альбом этот ни в коем случае нельзя упустить. Вы поняли? А?

Взгляд посла снова стал хмурым, он даже чуть прищурил глаза, словно хотел проникнуть в душу своего подчиненного: можно ли ему дальше доверять в серьезных делах?

– Понял, Василий Гаврилович!

– То-то! – Антонову показалось, что в глазах посла блеснула скрытая усмешка. – Не пойму я вас, Антонов, не пойму! Как с вами быть? То я вам выговор объявлять должен, то вроде бы поощрять вас нужно… И все за инициативу. Из вас так и прет инициатива – и полезная и вредная – как у ребенка. И как только с вами управляется жена?

Помолчал и вдруг уже другим голосом, вроде бы даже с сочувствием, спросил:

– Ольга Андреевна знает, что с вами стряслось в океане?

– Я ей не говорил.

Посол кивнул:

– Правильно. О таком говорить стыдно даже собственной жене.

Дверь за послом закрылась, а Антонов застыл на месте в изумлении. Откуда посол узнал о случившемся в океане?

У ворот Антонова ждали Ольга и Ермек.

– Добросите меня до дома? – спросил Ермек, отлично зная, что в этом ему не откажут. Не отказали Ермеку и тогда, когда, с надеждой взглянув на Антонова, он попросил: – А за рулем… можно?

– Конечно!

Антонов сел рядом с ним, Ольга устроилась сзади.

Машину Ермек вел хорошо, подчеркнуто: осторожно, дабы продемонстрировать шефу свою шоферскую рассудительность и надежность. Надо бы Ермека пригласить домой на ужин, раньше они это делали часто, живет парень один, питается кое-как, почти всухомятку. А сейчас он такой респектабельный, при бабочке – ну как его выбрасывать по пути! Но Ольга помалкивает, неподходящее у нее настроение.

Высадив так и не дождавшегося приглашения огорченного Ермека около жилого дома посольства, некоторое время ехали молча.

– Пока тебя ожидали в саду, комары накинулись на меня как шальные. – Ольга ожесточенно почесала плечо.

В ее словах проступил давний затаенный страх перед малярией. Не приведи господь заболеть!

– Возьми с собой в Москву ампулы нивакина. Мало ли…

Недавно посольских всполошило известие о том, что один из наших специалистов, работавший в соседней с Асибией стране, вернувшись в Москву, умер от малярии – не сумели вовремя распознать болезнь.

Они помолчали еще несколько минут.

– Парит… – заметил он. – Похоже, что гроза будет.

– Зарницы над океаном полыхают. Жуть!

Он про себя улыбнулся ее девчачьей интонации: будто страшную детскую сказку услышала! Ольга всегда боялась грозы. В первый месяц их знакомства однажды в субботний летний день поехали они на речном трамвае прокатиться по каналу. В какой-то бухте со звучным названием теплоход пристал всего на несколько минут, и Антонов, как герой бунинского «Солнечного удара», вдруг предложил: «Сойдем?» Они сошли и оказались в веселом, пахучем березовом лесу. Здесь их и застала внезапная гроза. Спрятаться было негде, и они примостились под кроной старой березы. Хлестали потоки дождя, небо сверкало и грохотало, казалось, ствол березы от страха вздрагивал. Мокрое Ольгино лицо с широко распахнутыми глазами было молочно-белым, губы еле шевелились. Он прислонил ее, хрупкую, мокрую, трепещущую, к стволу дерева, прикрыл своим телом – от молний, грома, дождя, и так они простояли, пока гроза не прошла. В тот час он понял, что Ольга отныне будет с ним.

Дома не ужинали. Жарко, душно – не хотелось. Недолго посидели в холле, послушали по радио местные последние известия: «Президент заявил, что Асибия не позволит транснациональным компаниям распоряжаться в нашей стране так, как они делали раньше…» Ольга зевнула. Ее вовсе не интересовали транснациональные компании, она даже не знала, что это такое.

– Извини! – сказала вставая. – Намоталась сегодня.

И пошла наверх в спальню. После возвращения из Алунды они старались реже оставаться вечерами вдвоем. Делать вид, будто ничего не произошло, не могли. За естеством каждого бесхитростно оброненного слова теперь чудилась неискренность.

Антонов вышел на улицу, постоял на веранде в саду. Чертовский здесь климат. Вечером, несмотря на то, что солнце уходит, дышится почему-то тяжелее. Нагретая за день земля отдает воздуху тепло и влагу, воздух становится густым и липким, как клей. Впечатление его клейкости усиливает неизменно потное тело, на котором рубашка как компресс. Духота ощутима даже на глаз – ее как бы высвечивают желтые уличные фонари – вокруг светильников дрожат яркие ореолы, и кажется, сам воздух раскален до огненного свечения.

Ночью Антонов проснулся от ощущения невыносимой тяжести, которая придавила грудь. В алых шторах, прикрывающих окна, вспыхивали кровавые сгустки огня, от непрерывного грохота сотрясались стены. Антонов подошел к окну, отодвинул шторы, приложил лоб к стеклу. Молнии блистали непрерывно, небо в их блеске было голубым, и в это сияющее сатанинским огнем небо впечатывались глянцевитые от дождя, взъерошенные ветром космы пальм за забором соседнего дома.

В холле, охлажденном кондиционером, стало заметно прохладнее, гроза студила раскаленную за день землю. Антонов постоял у одного окна, потом у другого, снова задвинул шторы, лег на диван, накрыл голову второй подушкой.

Ему показалось, что проснулся он через какую-то минуту: потолок по-прежнему сотрясался от орудийного грохота, гроза продолжалась. Тропические грозы шумны, ярки, часто разрушительны, но скоротечны, а эта затянулась! Теперь и шума дождя не слышно. Сухая гроза, самая жестокая!

Антонов поднялся, чтобы пойти на кухню глотнуть холодной воды, и вздрогнул: на другом диване, съежившись под простыней, свернувшись калачиком и уткнувшись носом в диванную спинку, лежала Ольга.

Он присел на свою постель и долго глядел на спящую жену. Как в тот далекий счастливый летний день в подмосковной березовой роще, она пришла сейчас под его защиту! Как же она будет теперь там, в Москве, или, может быть, даже в Ленинграде, без него? Без его защиты?

Осторожно, чтобы не скрипеть деревянными половицами лестницы, он поднялся на второй этаж, в спальню, за Ольгиным пледом.

Когда накрывал им жену, она шевельнулась, что-то сонно пробормотала, и Антонов испугался: вдруг проснется, увидит его, склонившегося над ней, и пугливо, отчужденно уйдет обратно наверх. Только бы не уходила!

На этот раз заснуть ему уже не удалось. Бродил по холлу, на кухне пил содовую воду, стоял у окна… Зажег торшер и опустился в кресло у журнального столика. На столике лежал альбом Литовцева. Завтра позвонит Литовцеву и сообщит о предложении посла. Может быть, лучше сперва сказать об этом Кате? Не совсем ясный для Антонова человек этот Литовцев. А вот Катя кажется более определенной, к ней нельзя не чувствовать доверие.

Машинально полистал альбом. Чужие, старомодные лица – усики, кепи, краги… Давний, забытый мир. И на кой черт все это ему нужно! Теперь – новая возня. Почему не может он жить спокойно, уравновешенно, как живут другие?

Ольга обронила короткий стон, пошевелилась, ее нога высунулась из-под пледа. Ступня худая, тонкая, с длинными, мраморной белизны пальцами. Такая знакомая нога жены!

Он осторожно прикрыл ее краем пледа.

Гроза за окном стихала.

23

Переводчик посла Войтов заболел, и на время визита к президенту в качестве переводчика неожиданно назначили Антонова. Президент ждал их в пять вечера. Антонову предстояло срочно отыскать Камова, который также оказался приглашенным на беседу к главе государства.

В министерстве сообщили, что русский геолог пока еще не появлялся и, может быть, не появится вовсе, потому что вчера объявил о намерении утром выехать куда-то за город. Коммутатор в «Тропикане» не отвечал. Придется ехать в отель. И немедленно – может быть, он еще застанет там Камова.

Визит к президенту в компании посла – миссия почетная. При теперешнем своем положении Антонов даже думать не мог о подобном, не заболей Войтов. Кроме Войтова, никто в посольстве лучше Антонова французский не знает. Правда, вполне прилично говорит советник-посланник Демушкин, но не возьмешь же его с собой в качестве переводчика! Не хуже справляется с французским и сам посол. И все же переводчик нужен в любом случае: беседа на высшем уровне дело государственное, в ней каждый нюанс, каждый оттенок важен, здесь можно положиться только на безукоризненное знание языка, и вся ответственность ложится на переводчика. Переводчик полезен и в другом: пока переводит, у посла есть время обдумать следующую фразу. А в беседе на подобном уровне имеет значение не только слово, но и молчание.

Портье «Тропиканы», немолодой, неряшливо одетый человек, почему-то смутился, когда увидел входящего в холл советского консула, которого он встречал здесь не раз – в этом отеле средней руки обычно останавливались наши соотечественники.

– Мосье Камова нет! – поспешно сообщил портье.

Куда ушел, портье не знал, но ушел срочно.

– Скорее всего звонить по телефону… – Указав на телефонный аппарат перед собой, портье горестно поджал губы: – У нас опять поломка!

Вид у портье был не просто смущенный, а скорее испуганный. Выскочил из-за стойки, попытался усадить Антонова в кресло, обтер пластик сиденья собственным носовым платком:

– Пожалуйста, мосье консул! Подождите здесь. Я полагаю, мосье Камов вот-вот вернется…

Что это с ним? Неспроста такой любезный.

В холле было душно, и Антонов решил подождать геолога в саду – под ветерком. Отель расположен недалеко от берега океана в небольшой, но густой пальмовой роще. Состоял он из главного корпуса, где был ресторан и помещения для администрации, из четырехэтажного гостиничного корпуса и десятка небольших аккуратных, декоративно крытых соломой кирпичных домиков, которые здесь называются бунгало. В одном из таких бунгало и жил Камов.

Перед гостиничным корпусом «Тропиканы» небольшой, уютный, хорошо ухоженный бассейн. Обычно по утрам и вечерам в нем плескались белые постояльцы отеля, главным образом французы и западные немцы, которые приезжают в Дагосу по делам своих фирм. Фирмачи днем заняты в городе по службе, а их жены коротают бездельное африканское время возле бассейна.

Ночью во время грозы в раковину бассейна ветром нанесло множество всякого мусора, служащие терпеливо выудили его длинными сачками, воду спустили, заменили свежей, и теперь в голубой толще воды матово отсвечивали бронзовые от загара костлявые плечи молодых француженок и ягодицы упитанных немок.

Антонов опустился в соломенное кресло, стоявшее недалеко от бассейна в тени пальмы, подошедшему кельнеру заказал стакан холодного апельсинового сока и приготовился к положительным эмоциям.

Он не сразу заметил, что кто-то опустился в соседнее кресло.

– Извините, заставил ждать! – сказал Камов.

– Ничего! Я здесь развлекался… – улыбнулся Антонов.

– А я с утра тоже развлекаюсь! – В голосе Камова прозвучали какие-то странные, напряженные нотки.

Он достал носовой платок, снял очки, стал неторопливо протирать стекла. Вздохнул:

– Дела…

Это любимое свое словечко Камов умел произносить так, что в каждом случае оно приобретало определенный смысл.

Сейчас в этом слове звучала, пожалуй, озабоченность.

Оказывается, сегодня утром, когда Камов вошел в свою ванную комнату и закрыл за собой дверь, из-под унитаза стремительно выскочила ему навстречу тонкая, длинная, с желтоватым отливом змея… Уже потом Камов удивлялся, как это ему удалось одним мгновенным движением забросить в ванну свое массивное тело. Змея сделала бросок к двери, отрезая человеку путь к отступлению, попыталась пролезть сквозь узкую щелку между дверью и порогом, но не сумела, отпрянула назад и стала стремительно закручиваться в тугие кольца. Ее маленькая острая головка, похожая на наконечник копья, целилась в сторону Камова.

Он схватил стоявшую в ванной табуретку и, опережая атаку противника, швырнул ее в змею. Ему повезло – попал с первого удара.

Это было странно: змея в бунгало, где ни в дверях, ни в окнах не оставлено ни одной щелочки не только для змей, но даже для рыжих кусачих муравьев, которых в этих местах в избытке. Тщательно обследовав ванную комнату, Камов все-таки нашел щелку – она оказалась в окне. Рамка одной из стеклянных секций в жалюзи осторожно, должно быть, отверткой или ножом, была отогнута снаружи, и образовалась вполне подходящая для замысла щель. Все стало ясным. Кто-то ночью тайно провел эту операцию, и в ванной комнате геолога оказалась грозная, взбудораженная, жаждущая отомстить человеку гостья. Замысел был простым: утром человек войдет в ванную, и ему не избежать роковой встречи.

Убитую змею Камов показал проходившему возле бунгало старику садовнику, и тот определил: мамба, опаснейшая тварь, от укуса которой человек отправляется на тот свет в течение нескольких минут. Садовник даже перекрестился! Камов сообщил о случившемся портье и для наглядности положил перед ним на стол завернутую в газету убитую змею. Портье побледнел: еще бы! Преступный акт против советского специалиста! Хотел звонить в полицию, но оказалось, что ночью во время грозы была повреждена телефонная линия – такое здесь случается частенько. А может быть, и не гроза повредила линию, а кто-то сделал это преднамеренно?

– Помните, я вам говорил, что они ко мне подбираются? Вот и подобрались! – Камов нацепил на нос очки и решительно хлопнул кулаком по ручке соломенного кресла.

– Ну ничего! Не на того напали! Камова легко не сломишь! Мы еще поскрипим! В случае чего – табуреткой! Главное…

– …Не мельтешить! – подсказал Антонов.

Камов расхохотался:

– Вот именно! Не мельтешить! В Москве расскажу – не поверят. Как в «Тысяче и одной ночи». Экзотика!

«В Москве, может быть, и не поверят, а здесь верить приходится, – подумал Антонов. – Значит, зря он насмехался над перепуганным Кротовым. Видно, основания бояться змеиной диверсии у Кротова были серьезные. За Камовым охотятся, это ясно. Надо принимать меры. Кстати, сегодня они будут у президента. Вот ему и сообщить!»

Антонов сказал Камову о предстоящем визите.

– Неужели меня пригласил сам, лично? – Камов вскочил с кресла, с удовольствием потер широкие ладони: – Прекрасно! Я на это и не надеялся. У меня есть что сказать президенту! Есть!

И повеселевший, взбодрившийся, расправивший плечи, отправился в свое бунгало переодеваться к встрече с главой государства.

Антонов остался ждать его у бассейна и стал свидетелем разыгравшейся здесь забавной сцены.

Из дверей гостиницы выскочили, держась за руки, плечистый европеец в плавках, наверное, моряк, весь разрисованный татуировкой, и черная девица с обнаженной грудью, в наспех застегнутой коротенькой юбке. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, какого она пошиба. Обнявшись, парочка с хохотом рухнула в бассейн, подняв фонтаны брызг.

Будто бомба разорвалась в бассейне. Возмущенные белые дамочки выскакивали из воды, как пробки из бутылки.

В эту минуту в дверях административного корпуса показались три солдата в форме парашютистов и с ними портье, у которого был испуганный и обескураженный вид. Солдаты подошли к бассейну, старший из них, сержант, лениво поманил притихшую девицу: вылезай! Девица покорно вылезла, со смиренным видом сделала шаг к сержанту… В следующее мгновение с проворностью молодого зверя прыгнула в сторону и, сверкая белыми пятками, бросилась к двери. Два солдата ринулись было вслед, но где им в тяжелых армейских сапогах догнать длинноногую беглянку! Моряк, который так и не вылез из бассейна, выл от восторга и радостно шлепал ладонями по воде. Сержант бросил на него хмурый взгляд, погрозил пальцем – доберемся, мол, и до тебя!

Антонов знал, что новому режиму нелегко покончить с проституцией, с давних времен укоренившейся в этом портовом городе. И смешная сцена, разыгравшаяся перед ним, вовсе не была безобидной.

Лицо сержанта показалось Антонову знакомым. Где же он его видел? Уж не этот ли парень задержал его машину в то раннее утро, когда он отвозил на телеграф бойкую Диану? И надо же, опять этот русский дипломат в сомнительной компании! Сержант медленно, прицельным взглядом обвел собравшихся вокруг бассейна, на секунду задержался на сидящем в кресле Антонове, глаза прищурились… Вспомнит или нет? Минута казалась вечностью. Не вспомнил! Взгляд скользнул дальше, остановился на взбудораженной физиономии портье, стоящего поодаль.

– У нас с тобой еще будет разговор! – процедил сержант и, цокая каблуками по кафелю, решительно зашагал прочь.

– Придется снова менять воду! – сокрушался портье, нервно расхаживая вдоль парапета бассейна. – Кто же после этой потаскушки полезет сюда! И как мы ее проглядели, ума не приложу!

– Врет! – заметил подошедший Камов. – Плачется для виду, а на самом деле запросто заходят сюда девки, потому что отчисляют ему от своих доходов проценты. Я здесь немало навидался.

Судя по всему, кое-кто в отеле за определенную мзду пускает сюда не только проституток. Как, например, могли подойти со змеей к бунгало Камова, ведь территория отеля ограждена каменным забором с колючей проволокой наверху. Пройти можно только через вестибюль, где портье дежурит круглосуточно.

Камов появился перед Антоновым неотразимо эффектным. На нем был светло-серый костюм, крахмальная рубашка, модный галстук. Большой, величественный, представительный мужчина – глаз не оторвешь, и Антонов вдруг подумал о той неведомой ему женщине на фотографии, от которой Камов ждет писем: такого полюбить можно!

Когда они вышли из отеля, Антонов сказал:

– Думаю, не стоит вам оставаться больше в этом заведении. Здесь всякое может случиться. – Он взял Камова за локоть. – Есть идея, дорогой Алексей Илларионович. После пятнадцатого ноября приглашаю вас на жительство в мой дом. Вы к тому времени как раз вернетесь из Ратаула. Кстати, виза уже есть. Приезжайте прямо ко мне.

– Спасибо! – Камов неопределенно улыбнулся, и было ясно, что приглашение отвергнет. – Но почему именно после пятнадцатого? И где я у вас расположусь?

– Видите ли… Пятнадцатого Ольга улетает в Москву.

– Да ну? – удивился Камов. – Вот уж совсем неожиданно! Но она же вернется!

Они подошли к машине, и Антонов, извлекая из кармана ключи, как бы мимоходом обронил:

– На этот раз она не вернется сюда никогда.

– Никогда?!

– Никогда!

– Дела… – грустно заключил Камов после долгой паузы.