Текст книги "Антология осетинской прозы"

Автор книги: Коста Хетагуров

Соавторы: Дзахо Гатуев,Максим Цагараев,Анатолий Дзантиев,Сека Гадиев,Мелитон Габулов,Умар Богазов,Чермен Беджызаты,Ашах Токаев,Сергей Марзойты,Илас Арнигон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 42 страниц)

– Ну, дочка, как же нам быть? Ты что скажешь?

– Я скажу то же, что и люди, – ответила она и опустила голову.

Отец отвернулся и, будто самому себе, печально объяснил:

– Никто и ничто не разрушит мою семью…

– Папа, поступи, как тебе советуют, – продолжала Заира. – Ни я, ни Изета не будем против. Все равно мы тебя никому не отдадим… – Она порывисто обняла отца и, глядя на него снизу вверх, уже не скрывая слез, добавила: – Так будет лучше, папа… Тебя звали – пойди, нехорошо людей обижать. И развеешься немного.

Афай ничего не ответил. Он лишь ласково провел своей шершавой рукой по мокрой щеке дочери и тяжелым шагом пошел со двора.

Женился Афай на женщине, которую ему сосватали родные Азаухан. Крепкая, плечистая Хангуасса слыла уже старой девой. Когда-то она была помолвлена с одним парнем из Кобана. До свадьбы оставались считанные дни, но тут разразилась война. Жениха сразу мобилизовали, и Хангуасса так и осталась в доме отца. А через три месяца пришла похоронная. Хангуасса все эти годы работала в колхозе. К ней многие сватались, но она всем отказывала. Сватам Афая она тоже не сразу дала согласие – пришлось им не раз навестить ее дом, прежде чем дело было сделано.

Не зря говорят, что новая метла хорошо метет. За несколько дней дом Афая совершенно преобразился. Да и сама Хангуасса сразу ожила, словно цветок, который долго рос в тени и вдруг оказался на солнышке. Ее щеки покрылись румянцем, в голубых глазах вспыхнул радостный свет. Целые дни она носилась по двору между домом и сараем, целые дни убирала, готовила, шила. Начала она с того, что все накопившееся старье сожгла в огороде. И уж потом ее хлопоты не миновали ни одного уголка в хозяйстве. Появление Хангуассы в доме сказалось не только на Афае, но даже на Изете – и без того аккуратная, девушка теперь так и сверкала, отправляясь с отцом и мачехой в гости. А уж как Хангуасса сама принимала гостей, и рассказывать не надо. Хвалили ее в ауле и за хлеб-соль, и за трудолюбие: «Раньше других никогда не ляжет, позже других никогда не встанет. Лучший кусок – младшей, Заире на дорожку – самое вкусное…»

Афая все это не могло не радовать. Особенно отрадна ему была взаимная привязанность жены и дочерей. Тем оглушительнее оказался удар, который вскоре нанесла ему судьба.

Как-то в полдень в калитку Афая постучался Дудар Дзодзаев с верхнего конца аула. Афай вышел к нему.

– Скажи, пожалуйста, куда вы все подевались? – весело начал Дудар, от которого за версту несло винным перегаром. – Час назад приходил – никого. Пришлось второй раз ходить.

– А что такое случилось, из-за чего я так срочно понадобился? – удивленно смотрел на него Афай.

– Меня к тебе по делу прислали. По хорошему делу. Гости из города пожаловали. И вот, по обычаю наших предков, просят разрешения прийти.

– Кто же эти люди, что без тебя днем ко мне дороги найти не могут?

– Хорошие люди. Добрые люди. Разреши им прийти. И мне… Мы ведь с тобой старые приятели, так уж ты их не обижай. Спрашиваешь, почему они у меня остановились? А потому, что один из них с моим сыном работает. Может, помнишь, он еще как-то у нас гостил… Ну, так как, можно им зайти? Очень хорошая семья, поверь мне, Афай, не заставляй меня клясться. Мать, отец, два брата… Жених – офицер…

При слове «офицер» сердце у Афая екнуло. Он вспомнил капитана Заиры.

А Дудар не унимался.

– Ну, так я пошел за ними, – настаивал он. – Очень хорошие люди, Афай. Я тебе и фамилию ихнюю скажу… Погоди, как же их фамилия? Сейчас, сейчас… Ты меня прости, Афай, я сегодня немного выпил… Ага, вспомнил! Сав… – Дудар икнул и умолк, словно от этого опять позабыл фамилию. – Савлаевы! – выпалил он наконец.

Афай даже вздрогнул.

– Как ты сказал?

– Сав… Савлаевы… А что, тебе фамилия не нравится?

– Послушай-ка, друг. Отправляйся-ка ты домой и объясни своим гостям, что Афай не выдаст свою дочь за человека, чьи родичи убили его единственного сына. Понял? Иди и не оглядывайся.

– Погоди, приятель, о каком убийстве ты толкуешь? – придвинулся к Афаю Дудар. – Сдается мне, они на убийц не похожи. Что-то я тебя не понимаю.

– Шагай! Шагай! Проспишься – все поймешь. Тоже мне – старый приятель. Да как ты посмел ко мне явиться в таком виде!

– Послушай, я хотел сказать…

– Иди, иди, ты уже сказал, что хотел.

Дудар медленно пятился вдоль плетня, будто опасался, что Афай его ударит. Сообразив наконец, что все уговоры тщетны, он глубоко вздохнул и зашагал к себе на верхний конец аула. А Афай, беспомощно хватаясь руками за плетень, еле добрел до скамейки. Сердце у него выскакивало из груди. Ему пришлось сесть и прислониться спиной к дереву. Он даже расстегнул ворот рубахи. Гневу его не было предела.

Значит, они его уже и за мужчину не считают. Иначе бы не посмели. Тоже еще, породниться хотят. Что же они – сына у него задавили или так, цыпленка на дороге? А ведь сколько потом к нему приставали – и они и ихние прихлебатели: мол, шофер не виноват, не мог он знать, что мальчик прячется в кузове, нельзя зря порочить человека, посчитайся с его родными, не позорь всю семью… Что ж, он посчитался, помирился даже. Все как положено по осетинским обычаям. Мало им! Теперь еще свою дочь им отдай!.. Здравицы произноси в их честь! Какой же он тогда мужчина? Как он людям в глаза смотреть будет? И каким же позорным прозвищем нарекут его односельчане?..

Нет, пусть даже вся Осетия его умоляет, все равно Афаю свою дочь Савлаевым не отдаст. Пусть даже этот ихний жених людей из-под бомб спасал, все равно сердцем его Афай не примет.

А дочка тоже хороша! Молчит. Притворяется, будто ничего не слышала, ничего не ведает. Если бы Савлаевы не получили ее согласия, разве они стали бы свататься?

А может, он, Афай, не прав? Ведь она любит этого капитана. Сохнет, можно сказать, по нему. Может, Афай растоптал сейчас счастье своей дочери? В самом деле, чем же этот капитан виноват? Только тем, что он – Савлаев?

Все это так. А чья пуля ему ногу покалечила? Савлаевых. А, чья машина маленького Таймураза задавила? Шофер был Савлаев. Кто обвинил его в убийстве? Савлаевы. Кто тогда травил Азаухан, позорил ее на всех перекрестках, возводил на нее напраслину? Все они – Савлаевы!

Нет, пусть Заира поступает как знает. Пусть выходит за кого хочет. Только не из его дома. Афай все стерпит. Сумел же он пережить гибель единственного сына. Вынесет и эту напасть. Видно, так уж ему на роду написано…

Словно прочитав отцовы мысли и желая избежать неминуемого теперь объяснения, из дому с пальто на руке выбежала Заира. Не глядя на отца, она стремительно пересекла двор, постукивая по камням своими высокими каблуками. Две длинные косы. Худенькие плечи. До чего же похожа на Азаухан! Особенно в этом простом ситцевом платье с бледным рисунком, напоминающем крупные листья. Быстрая, легкая… Вот-вот взлетит и унесется вон к тем облакам, что овечьими отарами скопились у горизонта. А может, – и дальше, в город, в дом Савлаевых? Неужели ее так влечет туда, несмотря ни на что?

Заира уже вышла за калитку, а Афай все еще мысленно корил ее. Но вдруг ему показалось, что она никогда больше сюда не вернется. Он вскочил и выбежал на улицу. Дочь уже скрылась из глаз. Кругом было пусто. Только утки плескались в канаве, да в пыли на дороге лениво возились куры.

Какая-то мягкая пелена внезапно заслонила от Афая весь мир. В ее складках сразу исчезли и эти утки, и эти куры, и улица с домами, – все, все…

Целую неделю пролежал Афай в постели. За это время дважды засылали к нему сватов Савлаевы. Но он их не пустил к себе. Приезжала и сама Заира. Она сидела на кровати возле отца, обливаясь слезами. Все напрасно.

– Он же ни в чем не виноват, – плача, убеждала Заира отца.

– Ну и выходи за него! Только не из моего дома.

И Заира вышла замуж. Пришлось Савлаевым взять ее из дома родственников покойной Азаухан.

Молодожены сразу укатили в Киев. А вскоре туда же уехала учиться и Изета.

Афай очень скучал по дочерям. Они часто ему писали. Звали его в гости. Но Афай был непреклонен – никогда не переступит он порога савлаевского дома.

А потом счастье посетило и дом самого Афая – Хангуасса родила ему сразу двух сыновей. И тут же в его душе куда-то отодвинулись обе дочери. Близнецы заслонили их. Афай даже не гордился перед людьми дорогими подарками, которые присылали мальчикам Заира и Изета. Однако впоследствии один подарок, присланный Изетой братишкам, заставил Афая почувствовать нечто такое, в чем он и себе не признался бы. А прислала она им фотографию маленькой Заириной дочки.

Зарема… Внучка… Первый ребенок его дочери!

Близнецы вырывали фотографию друг у друга, и скоро от нее ничего не осталось. Но в сердце Афая что-то дрогнуло.

Луна по-прежнему резвится в волнах Терека, по-прежнему через парапет летят брызги, овевая лицо приятной свежестью. Песня о славном генерале Плиеве уходит все дальше и дальше, вниз по течению. Но вот и она исчезла, скрылась где-то за кронами деревьев.

И вдруг у него в ушах снова запела скрипка Заремы. Да, это была та самая мелодия! Будто Заира тосковала по покойной матери. Будто Азаухан играла для него на нихасе…

«Что-то я в театре ребят не видел, – попытался отвлечься от воспоминаний старый Афай. – Они ведь тоже в город собирались. Наверно, сразу к Савлаевым подались, чтобы помочь гостей встретить. Уж они-то первыми поздравили бы Зарему!»

И он живо представил себе, как горят от радости глаза у его близнецов, как гордятся они своей знаменитой племянницей. А сидящие за столом гости спрашивают: «Чьи это славные ребята?» Им отвечают: «Это близнецы Афая». – «А где же сам Афай?» – «Он что-то плохо сегодня себя чувствует, вот и не приехал».

Дедушка Афай встал, застегнул ворот и двинулся вдоль набережной. Куда теперь? Назад в аул? Или к городским родственникам, у которых всегда останавливается?

Нет! Хоть издали взглянуть, хоть через открытые окна услышать, как чествуют внучку, как радуются ее успеху. Он только немного постоит возле дома и уйдет.

А если Савлаевы заметят и выйдут к нему? Станут звать? Как тогда?

Что ж, разве старому Афаю не подобает сидеть за тем столом? Разве у него не найдется слов, чтобы достойно восславить свою внучку?..

И он решительно зашагал к дому Савлаевых.

Перевод Б. Рушина

Умар Богазов
ДЛИННЫЙ ДЕНЬ
Рассказ

Далекие горы медленно просыпались, сбрасывая с себя ажурные покрывала туманов. Утро упругой волной катилось в долину.

Фаризат открыла глаза, отвела с лица прядь волос и тихо, с какой-то внутренней радостью, улыбнулась прозрачно-голубому рассвету. Минуту-другую она прислушивалась к звонкой тишине, сохраняя на губах улыбку, потом быстро встала и начала одеваться.

Вот и настал этот день, обыкновенный день, каких в году много. Но для Фаризат он был особенным. Не зря она к нему и готовилась. Еще вчера сварила пиво, в прошлогодний вишневый сок добавила араки, попросила соседа зарезать индюка. Теперь она была спокойна – гости будут довольны. До их приезда время еще есть. Фаризат успеет процедить пиво, поставить варить индюка, напечь пирогов. А в восемь часов из Беслана придут машины и приедет он.

«Ахтемир, Ахтемир», – несколько раз повторила Фаризат и заторопилась на кухню. Пиво уже подошло до краев. В пушистой пене перемигивались зеленые глазки лепестков хмеля. Фаризат процедила пиво в другой, чистый кувшин и попробовала его. Пиво было бархатно-сладким с мягким привкусом хмеля. Фаризат снова улыбнулась, мысленно представляя, как отхлебнет Ахтемир из стакана пиво, удивленно вскинет свои густые брови и скажет: «Фаризат, ты волшебница. Лучше тебя никто не умеет варить пиво». Фаризат отнесла кувшин в кладовую и поставила его на холодный земляной пол, который еще с вечера полила водой. Потом растопила печь и поставила варить индюка.

А со двора уже уходила утренняя рань, оставляя после себя обильную росу. Восходящее солнце брызнуло серебром по капелькам росы, зажигая в каждой росинке по солнцу. На окнах запрыгали десятки веселых зайчиков. Фаризат была так занята своими мыслями, что забыла посолить тесто. А когда стала готовить первый пирог, то вспомнила и расстроилась. Ошибку исправила, но настроение уже испортилось. Да к тому же первый пирог получился толстым и неуклюжим, и руки почему-то предательски дрожали. «Что это со мной, почему я так волнуюсь? И пирог получился совсем никудышный. А ведь соседи всегда хвалили мои пироги». Фаризат опустилась на стул, приложила руки к вискам и провела ими по лицу, словно сгоняя дурной сон. Глаза невольно остановились на часах. Часы скромно показывали половину восьмого. Тик-так, тик-так – спокойно отмеряли они время. Их спокойствие передалось и Фаризат. В руках унялась дрожь. И пироги стали получаться тонкими, аккуратными. Они лежали на тарелке румяной аппетитной стопкой. Индюк тоже сварился. Теперь оставалось привести себя в порядок и ждать гостей.

Фаризат достала из шифоньера свое любимое коричневое платье. Когда подруги видели ее в этом платье, то всегда говорили: «Ой, смотри, Фаризат, влюбится в тебя кто-нибудь и украдет».

В зеркале Фаризат и узнавала, и не узнавала себя. То на нее смотрела, казалось, незнакомая красивая женщина, то видела она свое чернявое и чуть худощавое лицо, густые брови делали его немного грустным и тревожным. И глаза, ее глаза, только в них творится что-то неладное. Они ждут и зовут, радуются и грустят.

Фаризат еще раз посмотрела на себя в зеркало, причесалась и, накинув на голову косынку, вышла во двор. Ей хотелось встретить Ахтемира на дороге, а то еще увидит знакомых, задержится, а она будет ждать.

Пустынная улица убегала вдаль, а может быть, она была и не так пустынна, потому что Фаризат ничего не хотела видеть, кроме машины, которая должна привезти Ахтемира.

Солнце уже заметно поднялось и довольно сильно припекало. Но Фаризат сначала не замечала его палящих лучей и торопила солнце:

– Скорей, скорей, выше, чем выше ты, солнце, поднимешься, тем быстрее приедет Ахтемир!

Но солнце не торопилось. Оно было спокойно, как всегда, это солнце. «Сегодня с ним что-то случилось, стоит на одном месте», – подумала Фаризат и только теперь почувствовала, что оно слишком усердно припекает.

У дороги росли высокие акации, и Фаризат стала в их тень. Машин не было видно, лишь где-то в конце улицы бренчала по булыжнику пустая повозка. «Как девушка, пришедшая на первое свидание», – улыбнулась сама себе Фаризат. И вспомнила свою дочь Зарету. Давно ли дочка пошла в первый класс, а вот уже в техникуме учится и мечтает по окончании уехать куда-нибудь в далекие неизведанные края. «У каждого своя дорога, – думала Фаризат. – И Зарета выбрала свою. А вот она, Фаризат, так и остановилась на полпути».

Вдруг мысли Фаризат разлетелись, как перепуганная воробьиная стая, – на дороге, поднимая клубы серой пыли, показалась машина. Фаризат порывисто шагнула к обочине дороги, но машина, не сбавляя скорости, пронеслась мимо. Шофер удивленно посмотрел на Фаризат; второй в кабине, видимо спал – неопределенно покачивалась его голова.

Фаризат проводила взглядом машину и подумала: «А может быть, он раньше приехал и теперь ищет меня?» Но не доходя до дома, она поняла, что никто к ней не приходил. Калитка была по-прежнему полуоткрытой. Ахтемир никогда ее так не оставлял. Фаризат тяжело вздохнула и пошла в летнюю кухню. Пироги поставила в теплую духовку, проверила мясо, поискала, чем бы еще заняться, и, ничего не придумав, села на маленькую скамеечку у входа. Как и утром, поднесла руки к вискам и медленно провела ими по лицу.

И вспомнила Фаризат.

Ранней весной, когда снег сошел с предгорий, возле села появилось много машин, тракторов и по-городскому одетых людей. Весь день они устанавливали какие-то непонятные механизмы, а вечером председатель Совета пришел к Фаризат с одним из приехавших.

– Фаризат, будь добра, уступи на время одну из своих комнат начальнику геологоразведки, здесь ему будет удобно.

Так Ахтемир стал жить в доме Фаризат. Он казался скромным и добрым человеком. К нему часто вечерами приходили товарищи по работе, и Фаризат видела, что они все с уважением относятся к Ахтемиру. Когда Фаризат бывала свободна от дел, она садилась в сторонке и молча слушала геологоразведчиков. Все к ней привыкли, а Фаризат все больше и больше привыкала к Ахтемиру. Когда они оставались вдвоем, Ахтемир расспрашивал ее о жизни и рассказывал о себе, о своей семье. Его жена с дочкой и сыном жили в городе, и почти каждое воскресенье он к ним ездил. Но больше всего любила Фаризат спрашивать Ахтемира о работе разведчиков. Тогда лицо его преображалось и молодело, глаза мечтательно загорались.

– Если подтвердятся результаты наших изысканий, то здесь хранятся несметные богатства. Ваше маленькое село станет большим городом, проложат к нему линию железной дороги, построят аэродром, задымят заводские трубы…

Фаризат в такое время любовалась Ахтемиром, верила ему и вместе с ним уносилась мечтами в то прекрасное завтра. Только с приездом Ахтемира поняла Фаризат, что есть люди с большой мечтой, что в мире есть много интересного. Раньше она жила какой-то однообразной замкнутой жизнью. Все, кажется, было правильным, испытанным годами. Теперь Фаризат по-другому смотрела на мир и была благодарна за это Ахтемиру.

Прошел месяц, другой, третий… И поняла Фаризат, что не будет ей больше покоя. Не ждала, не гадала, а полюбила Ахтемира. Полюбила так, как еще никогда ей любить не приходилось.

Чего ждала от этой любви Фаризат? Ничего, совсем ничего. Она была одна со своей неразделенной любовью и ничего больше не хотела. На что может рассчитывать тридцатипятилетняя женщина, у которой уже взрослая дочь? Разум все это понимал, но сердце не подчинялось.

Трудно было справиться Фаризат с любовью своей. И Ахтемиру открыться боялась. А вдруг не поймет ее, или еще хуже того – обидится и уйдет? Тогда не будет этого – хоть и маленького, но счастья. А сколько раз бессонными ночами вставала Фаризат с постели и в одной рубашке, босиком тихо подходила к комнате Ахтемира и, прислонившись к дверям, подолгу стояла. Позови он ее – ни о чем бы не стала думать, пошла бы к нему. Но Ахтемир ни разу не позвал. Фаризат возвращалась в свою холодную постель и до утра не могла заснуть.

С неделю назад пришел Ахтемир с работы усталый, но довольный. За ужином сказал Фаризат:

– Ну вот, кажется, и все, закончили мы, в основном, работу. Поеду завтра докладывать о результатах разведки своему начальству. К следующему понедельнику вернусь за ребятами. За неделю они отремонтируют установку.

Но вот и пришел понедельник, а Ахтемира нет. Почему он не едет, ведь он обещал именно сегодня приехать. Всю неделю Фаризат жила предстоящей встречей, неделя ей казалась целым годом. Вздохнула тяжело Фаризат и побрела в дом.

В тишине безлюдных комнат было еще тоскливее. Все до мелочей здесь было знакомым и привычным уже много лет. Фаризат устало опустилась на стул и встретилась взглядом с мужем, что смотрел с фотографии. «Не осуждай меня, Муради, – прошептала Фаризат. – Много воды утекло в нашей реке, а еще больше горя пришлось пережить без тебя, пока я воспитала Зарету. Не смотри так строго. Помнишь, я ведь неплохо к тебе относилась. Шла еще война, а ты вернулся с фронта молодой, красивый, но весь израненный. Не знаю, из любви или жалости согласилась я выйти за тебя замуж, но мы поженились, и вскоре родилась Зарета. Потом война снова жестоко напомнила о себе – открылись твои раны, и мы ничем не могли помочь тебе, Муради. А в том, что я полюбила Ахтемира, нет вины моей. Пусть за это ответят те, кто сделал многих женщин вдовами. А годы уходят, Муради, и очень быстро уходят вместе с молодостью».

Долго сидела Фаризат и все думала. Вспомнила, как убивалась по сыну мать и не вынесла горя – умерла. Недолго прожил и свекор. А Фаризат осталась одна с маленькой Заретой в большом осиротевшем доме. Ее сватали, но Фаризат все думала, что успеется, что она молода. А время шло. И вот ей уже тридцать пять лет…

Вздохнула Фаризат. Тяжело. На грудь словно камень положили, и даже, кажется, слышно, как учащенно бьется сердце. С трудом заставила себя подняться и выйти во двор.

Солнце, такое яркое, заливало щедро своим сиянием землю. Носились ошалело стрижи. Где-то воинственно горланил петух, и куры почтительно его слушали. Фаризат сразу же была окружена своим беспокойным хозяйством. Гуси, куры и утки толкались, кричали на своих птичьих языках, напоминали хозяйке, что сегодня она совсем забыла о них. Фаризат дала птицам корм и пошла на кухню. Пироги, которые с такой любовью стряпались, все еще стояли в духовке, и конечно, засохли. Фаризат машинально убрала их, как уже что-то ненужное. А к горлу подступил неприятный комок, хотелось плакать, но слез не выло. От этого становилось еще труднее.

«А может быть, он сразу к своим товарищам-разведчикам на место работы поехал? – подумала Фаризат. – Пойду к ним и проверю», – решительно заявила она сама себе и, торопливо поправив на голове косынку, вышла на улицу.

До места работы геологоразведки было километров шесть, если идти напрямик вверх на гору по узкой тропинке. Фаризат спешила. Мысли в ее голове перепутались. Она еще не знала, что будет говорить, о чем будет спрашивать, но это ее не пугало. Лишь бы скорее узнать, приехал или нет Ахтемир.

От быстрой ходьбы захватило дыхание и учащенно билось сердце, а Фаризат все казалось, что она медленно идет, что дороге не будет конца. И когда выбившаяся из сил, с пересохшими губами Фаризат дошла до вершины отлогой горы, ее окликнули. Оказывается, она стороной прошла небольшую балку, где стояли машины и буровая установка.

Фаризат перевела дыхание и оглянулась. Нет, тот, кто ее окликнул, не был Ахтемиром. И возле машины его тоже не было. Значит, не приехал. Впервые не сдержал свое слово Ахтемир, а Фаризат его так ждала. Горькая обида застелила глаза. И, не помня себя от горя, Фаризат сорвалась с места и побежала обратно в село.

Тропинка, улица, калитка, высокое крыльцо – вот она в своей комнате. Упала Фаризат на постель и дала волю слезам. Все выплакала она: и свою вдовью долю, и загубленную молодость, и неразделенную любовь. И только вечером, облегченная слезами, притихшая, Фаризат немного успокоилась.

«Какой длинный день сегодня был, – думала Фаризат, – все же он не приехал. Значит, не смог. А если бы и приехал, то что бы изменилось? Просто посмотреть на него, больше мне ничего не надо. Ведь он семейный человек и, конечно, любит детей своих и жену. О моих чувствах он даже и не знает. И никогда не узнает. Что я для него? Просто квартирная хозяйка, вдова, которую жалеют. И не больше».

Вдруг с улицы раздался запоздалый стук в калитку. Словно ветром, вынесло Фаризат во двор. У ворот стояла машина, а у калитки незнакомый мужчина.

– Добрый вечер, – сказал он.

Фаризат промолчала, стараясь не показать своего волнения. «Кто он, и что ему надо?» – подумала она.

– Извините, что не вовремя. Ахтемир попросил письмо вам передать, да я вот целый день не мог освободиться.

– Спасибо, – тихо сказала Фаризат, а душа уже ликовала. «Вот оно, письмо… От него, от него, от него…»

«Уважаемая Фаризат! Очень сожалею, что не смог приехать, а мне так хотелось с вами встретиться. Завтра уезжаю на новые поиски. Что поделаешь, жизнь коротка, и все мы спешим сделать как можно больше. К вам я очень привык за это короткое время. Если бы словами можно было выразить чувство признательности вам, я бы не пожалел для вас самых прекрасных слов. С первого дня нашего знакомства я стал больше уважать жизнь. Ведь это замечательно, что на земле живут такие хорошие люди, как вы. Фаризат, я уверен, что с вами мы еще обязательно встретимся. Ахтемир».

– Ахтемир, – тихо прошептала Фаризат и прижала письмо к груди. – Свет ты мой, жизнь моя… Счастье мое далекое. Ты даже и не узнал, что любит тебя Фаризат больше жизни. Ты обещаешь мне встречу, радость моя… Нет. Не надо. Пусть то маленькое счастье моей неразделенной любви… Пусть оно вольется в твое настоящее и большое счастье.

Перевод В. Тишкова