Текст книги "Антология осетинской прозы"
Автор книги: Коста Хетагуров
Соавторы: Дзахо Гатуев,Максим Цагараев,Анатолий Дзантиев,Сека Гадиев,Мелитон Габулов,Умар Богазов,Чермен Беджызаты,Ашах Токаев,Сергей Марзойты,Илас Арнигон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 42 страниц)
Темур и Илья познакомились на пастбищах Сафа. Подростками-пастушатами они вместе пасли баранту и спали под одной буркой. Потом Темур ушел в горы, но безземелье прогнало его с гор. Он арендовал у помещика Туганова десятину усадебной земли и построил хату. Женился. Но выкупные платежи с каждым годом повышались, и Темур так и не смог выкупить свой участок.
Сейчас Илья пришел к Темуру в Дур-Дур, чтобы рассказать о том, что приехал судебный пристав по делам дурдурских крестьян и остановился у его хозяина, Абаева Сафа, в селе Христиановском.
На землях помещика Туганова жили сто сорок три семейства, которые когда-то были коренными жителями этих мест, но сейчас они числились как приписанные и их называли «временнопроживающими».
Помещик долгие годы старался от них избавиться, судился, но крестьяне со своей стороны доказывали, что земли эти принадлежали их дедам и отцам. Долголетнюю тяжбу все-таки выиграл помещик. Суд решил: «Выселить дурдурских крестьян, 143 семейства, с земли помещика Амурхана Туганова и расселить по всей Осетии, Кабарде и под Моздоком».
– Защиты искать больше не у кого, – проговорил Темур, подсев к столу и опустив подбородок на ладонь крупной жилистой руки. – Начальник Владикавказского округа, полковник Вырубов, Амурхану – друг… Начальнику Терской области, наказному атаману Терского казачьего войска писали… Архипастырю Владикавказскому – писали… Был у нас один защитник – Коста. И ему писали, но, говорят, он сам в далекой ссылке…
– Да, не такое теперь, время, чтобы честные люди хорошо могли жить. Что же вам теперь остается делать? Вы командующему округом напишите, князю Голицыну, в Тифлис, всем сходом напишите, – посоветовал Илья… – А не то судебный пристав Никитин да князь Макаев шутить не любят. Самых злых собак к вам послали…
– Не пожалеют, выбросят на улицу, – сказал мрачно Темур.
– А то, – глянув Темуру в глаза, прошептал Илья, – избейте пристава… Покажите себя, что вам терять?
– Плетью обуха не перешибешь, Илья, – возразил Темур. – И князю Голицыну писали, только не мы, а крестьяне Новой Санибы и грузинские крестьяне – имеретины, проживающие в Алагире. Сперва подали прошение начальнику области Толстову о наделении их землей. Толстов написал: «В просьбе отказать», а Голицын приписал: «Бродягам земля не нужна, почему грузины не живут в Грузии?» Что они, что мы одинаково зовемся временнопроживающими.
Темур помолчал, потом проговорил сквозь зубы:
– Странное нам придумали название. Было бы вернее называть нас нашим настоящим именем – безземельные, а то – временнопроживающие… Ты советуешь судебного пристава избить? А что мы от этого получим?
– Э, э! – воскликнул Илья. – Да что там! Мокрый сырости не боится. Чего вам терять? Все одно – временнопроживающие. Показать себя не умеете, боитесь, – горячо говорил казак. – Разгонят по аулам. Без кола, без двора, последнего телка за долга Амурхан отберет. Что ты такое будешь? «Временный», «пришелец», «кавдасард» [27]27
Кавдасард – холоп.
[Закрыть], как у вас безземельников-бедняков называют. Где-нибудь под чужим сараем, без родных, без друзей, под вечным страхом жить будешь: скотину пасти на чужом выгоне нельзя, детей твоих в круг играть не примут, жена по воду пойти не посмеет – каждый попрекать станет… Толкнут, обзовут, а ты и вступиться не посмеешь. Не человек ты будешь, а «кавдасард».
– Знаю, давно этим именем зовусь, – мрачно проговорил Темур.
– Нет у меня никого, – продолжал Илья. – Мать померла давно. Однорукий я… Мельник, и все… Мне и жить, и помирать не для кого, а у тебя – сын, жена… Эх, – вздохнул Илья, – кабы мне твои руки, твое здоровье, поиграл бы я с начальством… – Он глянул на свое плечо и шевельнул обрубком руки.
Темур поднялся с места, бросил на пол добела обструганную палку и заходил по избе. Большие уродливые тени заметались пр стене.
– Слыхал я, что в Грозном рабочие избили пристава нефтяных промыслов. Избили и без штанов по улицам бегать заставили. – Темур улыбнулся, зевнул и с хрустом потянулся. Разглядывая большую ладонь, он продолжал:
– Только ничего у них не получилось, половину рабочих, говорят, арестовали. А ты говоришь – сила… Силы много у меня, а на что она мне – мешает… Только кровь портит. Эх! Добраться бы до князя Макаева, он бы у меня враз заикой стал, – сказал Темур, сжимая кулаки.
– Он и привез бумагу о выселении.
– Вот что, Илья, – вдруг обратился Темур к другу и сел рядом с ним. – Ты осетинский язык знаешь и русский знаешь. Может, ты нам прошение напишешь? А то опять писарю деньги платить. Если до утра подпишем его всем сходом, то скажем приставу, что ответ от начальства ждем. Может быть, до осени дотянем, а там будет видно. Напиши, Илья, да так, чтобы до сердца дошло, ведь у них, у начальников, тоже дети есть…
– Не сумею, что ты! – проговорил казак. – У меня три рубля есть, дай писарю рубль, не пожалей… – сказал Илья, роясь за пазухой. – Пойдем, позовем его. Он складнее напишет.
Уже брезжил рассвет, а Темур и Илья еще сидели за столом. Писарь вполголоса читал прошение, Темур внимательно слушал, одобрительно кивая головой и усиленно дымя махоркой.
«Его превосходительству господину начальнику Терской области и наказному атаману Терского казачьего войска.
Нижепоименованных временнопроживающих в селении Тугановском и Синдзикауском 3-го участка Владикавказского округа.
Всепокорнейшее прошение.
Мы, в числе ста сорока трех домохозяев, выходцы из четырех осетинских приходов – Тибского, Галиатского, Махческого, Стыр-Дигорокого, расположенных в горах Северной Осетии, хотя и ныне числимся коренными жителями тех же приходов, однако и деды наши, и прадеды жили здесь. По крайней бедности, нищете и вопиюще безвыходному положению, происшедшему вследствие безземелия, деды наши вынуждены были покинуть горы и поселиться на землях этих, где живут Тугановы и Кубатиевы.
В горах плодородной почвы нет, а если она и создается искусственно, то ничто не может ее застраховать от обвалов, оползней, ливней, нередко смывающих урожай и самую почву.
Единственным выходом из бедственного нашего положения является аренда земли на равнинах, но осетинские общества сами уже давно страдают от безземелья, а потому мы принуждены арендовать земли у частных землевладельцев Тугановых, Кубатиевых и у станиц Терского казачьего войска.
Арендные цены за последние годы утроились.
Вследствие больших поборов землевладельцев за право проживания и пользования землей постепенно растут наши долги, коих уже в настоящее время не в состоянии уплатить. А что станет с нами в скором будущем?
Такое наше безвыходное положение, Ваше превосходительство. Почему и всепокорнейше просим всем обществом пожалеть наших детей и поселить нас особым поселком, где-либо на двух казенных участках Алагирского лесничества Владикавказского округа – Змезгун или Ахсарисар.
Входя в наше прискорбно-безвыходное положение, любвеобильнейший наш архипастырь письмом, к коему были приложены наше прошение и подворнопосемейный список наших семейств, благоизволил войти с ходатайством перед предместником Вашего превосходительства о поселении нас на одном из указанных участков. Не получая по сие время ответа на нашу всеподданнейшую просьбу и уже падая под ярмом вопиющей нашей бедности, мы приняли смелость просить распоряжения Вашего превосходительства о скорейшем поселении нас на одном из указанных участков.
Если же мы, к прискорбию нашему, не будем осчастливлены этим, в крайнем случае, поселите нас на казенном участке, находящемся в девяти верстах от города Моздока, заключающем в себе около шестидесяти десятин.
Обращаемся к Вам, Ваше превосходительство, как к отцу, нашему покровителю, спасите наших детей от голодной смерти, наших жен и сестер от позора бродячей жизни.
1901 года, апрель, 9 дня, селение Дур-Дур».
– Складно написано, – проговорил Темур, беря у писаря заявление. – Я по дворам пойду подписи собирать, а ты, Илья, иди домой, новое услышишь – сообщи.
Они вышли во двор. Молочные туманы клубились над рекой, над холмами. Село еще спало. Рассвет был сумрачен и хмур.
Еще не рассеялся туман над лесом, еще утро не наступило, а судебный пристав уже подъезжал к Дур-Дуру. Позванивая колокольчиком, дружно бежали две кобылицы, впряженные в линейку, покрытую красным ковром. По одну сторону линейки сидел судебный пристав Владикавказского мирового съезда Никитин, по другую – старшина села Христиановского.
– Беги, народ оповещай, – проговорил Илья. – Эти гости с колокольчиком ваших детей и стариков выбрасывать на улицу будут.
Линейка поравнялась с ними.
Темур молча оглядел незваных гостей, а Илья зашагал по дороге, что ведет из Дур-Дура в Христиановское.
Первым домом, из которого надо было выселить хозяина, был дом Темура. Когда пристав Никитин вместе с сопровождающими его должностными лицами направился к дому, народ опередил его. Со всех концов селения бежали люди и, добежав до дома Темура, останавливались. Собралось все село. Никто ни о чем не спрашивал. Толпа молчала. Притихшая, безмолвная, она ждала…
Тут стояли ветхие старики, у которых веки были изуродованы трахомой, и безусые юноши, и сморщенные старухи с седыми волосами, и оборванные ребятишки в отцовских бешметах, и молодые стройные девушки.
Вышел вперед высокий старик со щетинистыми бровями, выборный от дурдурцев, и сказал:
– Нет такого закона, чтобы выгонять детей и стариков, оставлять их без крыши, без хлеба… Не допустим мы этого, лучше не трогайте.
Подобно шелесту ветра перед грозой, прошел по толпе шепот и смолк.
Ползли с севера большие черные тучи, дул влажный ветер, накрапывал дождь, горы хмурили седые брови. Хорошо в такой день иметь теплую избенку, за избой – сарай, полный дров, сено, корову, ведро ароматного молока, а в печке – хрустящий чурек…
Плотной стеной загородил народ дом Темура, сжимаясь все плотнее и плотнее…
Пристав, князь Макаев и старшина отступили от дома. Отойдя, Никитин сказал:
– Разойдитесь и не сопротивляйтесь, все равно вас выселят. Не мешайте приводить в исполнение решение суда.
Молчание. Словно не толпа, а один человек – мрачный, насупленный, злой, готовый на смертельную схватку.
Тогда Никитин предложил полиции очистить проход к дому Темура.
Полицейские кинулись в толпу, но она сжалась еще сильнее и, как пробку, вытеснила их. Образовав живую плотную стену, толпа лавиной двигалась на пристава и должностных лиц, оттесняя их все дальше от дома. Тогда пристав вынул револьвер и направил его в толпу. Но даже это не испугало людей. Затаив дыхание, они наползали на кучу начальствующих лиц.
– Не пугай револьвером, начальник, – сказал старик и вплотную подошел к приставу. – Есть вещи страшнее смерти. Спрячь оружие, не озлобляй народ. Тот не боится смерти, кто устал ненавидеть…
Пристав, видя, что привести в исполнение возложенное на него поручение опасно, спрятал наган и сказал:
– Я принужден буду составить протокол о вашем поведении. За противодействие властям вы будете наказаны и, в конце концов, все равно подчинитесь решению суда!
– Пиши!.. Не боимся! Записывай!.. Всех записывай!.. – раздались крики.
– Все мы, как один человек, – сказал опять старик. – Не позволим выселить нас. Это наша земля. Деды наши, отцы наши умерли здесь, умрем и мы на ней…
– Где сам Амурхан? Где он? Трус!.. Пусть сюда придет! Погоди, отольются шакалу овечьи слезы…
Поднялся крик, послышалась ругань.
Старик поднял палку над головой. Шум прекратился.
Пристав начал составлять протокол.
Никто не ушел. Назывались имя и фамилия, старшина удостоверял личность, и все сто сорок три семейства были занесены в протокол.
Чины полиции, старшина, пристав и князь пошли в дом помещика, а толпа все не расходилась: ругалась, стонала, проклинала, грозила…
Ворота помещичьего, дома были плотно закрыты, с цепей спустили собак.
Амурхан знал, когда толпа волнуется, она безрассудна, не знает удержу, как река, прорвавшая плотину.
Сыпал мелкий дождь. Ветер с печальным шорохом свистел на чердаках, где-то протяжно мычала корова, где-то плакал ребенок.
2
Владикавказ [28]28
Владикавказ – теперь г. Орджоникидзе.
[Закрыть] – центр Терской области, место пребывания наказного атамана Терского казачьего войска. Живописны окрестности города! С юга – пологий хребет, покрытый густым лиственным лесом, выше – цепи скалистых и снежных вершин.
По дну узкого ущелья изорванным серым канатом извивается Военно-Грузинская дорога, соединяющая Северный Кавказ с Грузией. В городе – небольшой цинковый завод, находящийся в руках бельгийского капиталиста Дюкенна, и несколько маленьких кустарных заводиков, имеющих местное значение: салотопный, мыловаренный, кожевенный и винокуренный. Несколько мельниц, расположенных у изрезанных крутых берегов Терека, три бани, из которых одна персидская и посещает ее только мусульманская часть населения. Два торговых дома крупных богачей Огановых и Киракозовых, книжный и писчебумажный магазины, две частных лечебницы, реальное училище Терского казачьего войска, мужская гимназия, женская прогимназия, осетинский женский приют, выпускающий учительниц для горских школ. Пять церквей во главе с кафедральным собором, польский костел, персидское консульство с мечетью и громоздкий дом барона Штенгеля, суровой архитектурой своей напоминающий древнеготические замки. А на окраине города – кадетский корпус, готовящий из детей казачьих и горских привилегированных сословий офицерские кадры. На левом берегу Терека, на Тифлисской улице, в близком соседстве с публичным домом, тянутся казармы апшеронской пехоты и стоит тюрьма.
В городе одна центральная улица – Александровский проспект. Начинаясь с южной окраины города, он тянется через его центральную часть. Проспект разрезан вдоль широким бульваром, густо засаженным каштаном и липой. Еще несколько прилегающих к проспекту мощеных улиц, а потом начинаются узкие улички, затем – слободки с крохотными домиками. Среди маленьких кирпичных домов, раскрашенных ультрамарином, красуются особняки казачьих и горских богачей.
Владимировская слободка заселена мелким торговым людом и застроена купеческими домами. Бросается в глаза нарядный особняк князя Макаева, офицера по особым поручениям при начальнике Терской области. В Молоканской слободке живут сектанты и бездомные рабочие. В Шалдонской – мелкие кустари и ремесленники, славится она многочисленными винными подвалами. Запах переваренного хаша и черемши держится здесь даже в лютые морозы. Курская слободка заселена преимущественно рабочими. С южной стороны примыкает Осетинская слободка, самая нищая из всех окраин города.
Атаманский дворец, как называют жители дом начальника Терской области, расположен на небольшом возвышении, в самом красивом месте города. Справа – весь потонувший в зелени архиерейский дом, впереди – кафедральный собор.
Князь Макаев, невысокий худой капитан с тонким хрящеватым носом, тщательно одетый, стоял в приемной начальника области. Посланный на расследование крестьянских жалоб, он вернулся вчера и ждал вызова к начальнику. В опрятном кабинете, сидя за ореховым столом, начальник Терской области Толстов просматривал крестьянские жалобы: «Дело № 2 – временнопроживающие».
Дверь кабинета открылась. Макаев вошел, откозырял и подал атаману распечатанный серый пакет, где вместе с другими бумагами находилось и прошение дурдурских крестьян.
– Опять дурдурские крестьяне! – поморщившись, проговорил Толстов. – Напомните мне решение суда, капитан, – обратился он к князю.
– Они подлежат выселению, ваше превосходительство…
Наказной атаман Терского казачьего войска нахмурил брови и протянул:
– Вы-се-лению? А куда? В безвоздушное пространство? И суд, и сенат умыли руки, а я, начальник области, должен найти незаселенную планету и… Напомните мне, капитан, кто присутствовал на судебном заседании? – раздражаясь, продолжал Толстов.
– На судебном заседании правительственного сената, ваше превосходительство, присутствовали сенаторы: Булах, Прибыльский, обер-прокурор Фролов и помощник обер-секретаря Сегаль, – услужливо перечислил Макаев.
– И что же определили?
– Определили, ваше превосходительство, что подлежащих, выселению с земли Тугановых сто сорок три семейства водворить в разных селениях Владикавказского округа.
– А эти разные селения, что скажут, когда к ним переселят этакую голытьбу? – спросил начальник области, вглядываясь в лицо князя Макаева.
– Простите, ваше превосходительство, прошение дурдурских крестьян ни на чем не основано… Они оспаривают у помещика Туганова землю на том основании, что на этих землях когда-то жили их деды и прадеды… Однако у помещика Туганова, ваше превосходительство, есть неоспоримые документы, что земля эта дарована их деду, полковнику Асланбеку Туганову, впоследствии генерал-майору. Есть отзыв шефа жандармов генерал-адъютанта графа Бенкендорфа к командиру отдельного кавказского корпуса от 29 июня 1837 года, что граф Бенкендорф подвергал на всемилостивейшие воззрения государя императора все обстоятельства дела. И главнокомандующий кавказским корпусом, генерал от инфантерии Ермолов, испрашивал высочайшего соизволения Асланбеку Туганову и прочим лицам этой фамилии акта на владение указанной землей… Его императорское величество на всеподданнейшем докладе собственноручно написать соизволили: «Согласен. Николай». Поэтому, ваше превосходительство, не утруждайте себя чтением этой холопской петиции, – сказал Макаев, с удовольствием прислушиваясь к собственному голосу..
– Разрешите, еще…
– Продолжайте, только скорее.
– Это – дела Горной Осетии. «Аулы Ханаз и Задалеск расположены на скате горы на двух маленьких участках, – начал Макаев. – Допрошенные старожилы показали, что с тех лор, как они себя помнят, этими участками пользовались задалесцы и ханазцы. Живут в кутанах, построек капитальных у них нет, – продолжал читать Макаев. – До перехода этих земель в ведение управления Государственных имуществ жители пользовались лесом, дровами, сенокосом, теперь пользование этими угодьями прекращено. Лесная стража не дает им ни леса, ни хвороста, запрещает пасти скот на полянах, не позволяет спускаться вниз к реке и пользоваться водой, стражники штрафуют их, являясь главными определителями виновности и ценности порубок. Крестьяне, проживающие на этих полянах, просят, за давностью владения участком, признать его за ними. Просят пользоваться лесом, сенокосом, рекой, без которой они существовать не могут»…
– Это они так думают, князь, – прервал его начальник области, – а я послал вас выяснить действительное положение…
– При личном моем осмотре я нашел, ваше превосходительство, что им действительно необходим валежник и мелкий лес, необходим сенокос и протекающая внизу река…
– А сколько лет допрошенному старожилу? – снова прервал начальник князя Макаева.
– Одному восемьдесят, ваше превосходительство, другой стар очень, не помнит, сколько ему лет…
– Старики из ума выжили, капитан, а вы по их показаниям составляете протоколы. Если бы они оспаривали права на вашу землю, вы составили бы совсем другой протокол, – неприязненно проговорил Толстов.
Макаев и без того уже знал, что начальник области недоволен им, если в разговоре вместо «князь» он именовал его «капитаном», подчеркивая его низкий служебный ранг. Желая направить недовольство Толстова по другому руслу, Макаев сказал:
– Дознание, ваше превосходительство, я производил на основании надписи начальника округа, полковника Вырубова…
– Филантропией занимаетесь… либеральничаете и полковник, и вы, – резко оборвал он князя. – Разжалобили вас. Институтки… А впрочем, жалость к низшему сословию сегодня считается хорошим тоном, капитан, не удивляюсь, дань моде. Вы свободны, капитан. Скажите и тем, и другим, что на основании решения правительственного сената – в просьбе им отказано.
Князь не уходил. Начальник области посмотрел на щуплую фигуру князя и раздраженно спросил:
– Что еще?
– Дурдурские крестьяне, ваше превосходительство, знают, что по решению суда они подлежат выселению но тем не менее, выселить их невозможно…
– Что значит «невозможно?» – желчно опросил Толстов.
– Пытались, ваше превосходительство, но жители оказали сопротивление… Пристав и должностные лица были…
– Что «были»? – теряя терпение, вскричал начальник области.
– Простите ваше превосходительство, помещик Туганов снова ходатайствует перед вами, что без применения воинской силы справиться с ними нельзя, могут быть…
Толстов вскочил, обошел стол вокруг и в упор спросил князя:
– Так если вы уверены, ваше сиятельство, что без применения воинской силы с ними справиться нельзя, то что же вам непонятно? Разве войска расположены в кабинете начальника области?
Князь вытянулся. Толстов выхватил из рук Макаева прошение дурдурских крестьян, стоя у края стола, написал на прошении:
«Немедленно выселить принудительными мерами тех дурдурцев, которые по судебным приговорам подлежат выселению».
Подумав, начальник области приписал сбоку прошения:
«Всякое посягательство со стороны дурдурцев к неисполнению должно быть всеми мерами пресекаемо».
Не глядя на князя, он подал ему прошение и сказал:
– Идите, князь, и в следующий раз будьте догадливее… Какими методами помещик Туганов будет избавляться от своих холопов – это прямая задача фельдфебеля, а не начальника области…
Князь Макаев четко откозырял и вышел из кабинета.
Дождливым утром вернулись из города выборные от дурдурских крестьян. Посланцы не вошли еще в село, а уже целые толпы людей бежали им навстречу.
Старики, по нескольку лет не покидавшие старческое ложе, старухи, никогда не принимавшие участия в общественной жизни, молодые женщины, которым адат не велит показываться мужчинам, и даже просватанные девушки, которым нельзя попадаться на глаза никому из фамилии жениха, – все сегодня были здесь, в толпе встречающих.
Ответственным от выборных был Темур Савкуев. Обращаясь к двум своим товарищам, он сказал:
– Смотрите, всем селом встречают, как покойника, – и указал на темнеющую толпу.
Он закатил выше икр холщовые шаровары, сунул шапку за пазуху и, меся босыми ногами липкую грязь, быстрее пошел навстречу толпе. – Сколько глаз на нас смотрит, а что мы им скажем?.. Сколько надежд, – горестно продолжал Темур. – С четырнадцати лет с дедом на медведя ходил, не боялся… Нет в наших горах таких тропинок, где бы не ступала моя нога. Урух весной переплывал – не потонул. Казак на ярмарке ударил – возвратил ему удар, старшину в Донифарсе побил – не испугался, а вот сейчас… – он не докончил.
Да… так встречают покойника. Убьют где-нибудь на дороге человека, убьет неизвестно кто, и прискачет вестник смерти в родные места. Выйдет тогда навстречу покойнику все село – мужчины, обнажив бритые головы, женщины, распустив волосы, жалобно стоная.
– С худыми вестями они, – проговорил старик со щетинистыми бровями, всматриваясь в лица посланцев.
– Закаркал старый ворон, – проскрипела старуха, бросив на старика возмущенный взгляд.
Когда посланцы подошли к толпе, она, затаив дыхание, большим немигающим оком впилась в лицо Темура.
– Нартам было легко, – попытался пошутить Темур. – У них и на дне морском, и на небесах родственники были и в трудную…
– Не до шуток сейчас, – перебил его старик со щетинистыми бровями. – Говори, что привез?.. Не томи, ты видишь… – бросил он и оперся на суковатую палку.
Темур указательным пальцем правой руки провел за тугим воротником бешмета и, покрутив шеей, окинул взглядом безмолвную толпу.
– Начальник области не захотел нас принять, – виновато промолвил он. – Через князя Макаева передал нам, что земля дурдурская царем российским Асланбеку Туганову за генеральский чин, за верную службу, якобы, давно подарена.
Люди молчали. По спинам овчинных сыромятных шуб ленивыми струями сбегала дождевая вода. Низко окутывая темные холмы, ползли над селом тучи.
– Через князя Макаева передал?.. Так что же вы тогда ждали? – не поднимая головы, укоризненно молвил старик со щетинистыми бровями. – Разве не знаете, что князь и Амурхан издавна друзья?
Помолчав, старик тяжело вымолвил:
– Надо уходить…
– Ох, смерть! Смерть наша, – завопила старуха, – приди и выручи нас!..
– Подожди, мать, не спеши, смерть и без тебя придет, – сказал кто-то в толпе.
– Так куда ж идти? Кто же нас примет? – взлетел над толпой надрывный женский крик.
– Никуда не пойдем! Никуда не уходить!.. Выхватывать из печки горящие головешки – опасно, не посмеет начальство выгнать… Должен человек на земле иметь пристанище… – горячо говорил Темур, становясь впереди толпы.
Он повернулся лицом к селу и пошел ровным широким шагом. Толпа двинулась за ним. Скучившись, как испуганный гурт баранты, молча, медленно шли люди.
3
Над городом несколько дней подряд плотной завесой висит теплый дождь. К обеду, будто утомясь, он утихает, а к ночи опять усиливается. Лиловый влажный туман стелется над холмами, просачиваясь на окраины города. Кажется, что не будет конца дождям и туманам. А на деревьях уже набухают почки.
В одну из таких дождливых ночей командир батальона 81-го апшеронского пехотного полка капитан Масальский, подойдя к дежурному по батальону, приказал: «Поднять батальон по тревоге». И двор казармы наполнился беготней. В сумраке ненастного рассвета, толкаясь и переругиваясь хриплыми, сонными голосами, строились взводы и роты. Были выделены головное отделение, походная застава и дозорные. Капитан Масальский хотел, чтобы батальон до рассвета вышел из города, поэтому он торопил подчиненных, придираясь к пустякам. Ротным была непонятна излишняя нервозность батальонного, и они в свою очередь набрасывались на взводных, а взводные – на отделенных. Нервозность передавалась солдатам.
– И куда в такую непогодь гонят? Хороший хозяин собаку не выпустит…
– Чаво воны в такую лыхую мыгицу выгоняют?..
– А им, господам, все одно, что мыгыца, что луна, – глухо ворчали солдаты с мрачными лицами.
Когда первая рота в голове батальона проходила Владимирскую улицу, в особняке князя Макаева не спали. Князь еще с вечера знал, что в Дур-Дур пойдут апшеронцы. Батальон поведет сам командир батальона, капитан Масальский. Князь помнил его слова:
«Знаете, князь, я – солдат, рад стараться воевать, но не люблю мужичьих баталий, все равно, что с детьми воюешь».
С полуночи князь уже напряженно прислушивался. Он обещал Амурхану, что холопы его будут выгнаны, пока не установится погода. Услышав сквозь однообразный шум дождя ритмичный, цокающий солдатский шаг, князь вскочил. Накинув теплый плед жены на плечи, он приоткрыл ставню и увидел в белесых сумерках утра ровные ряды пехоты.
– Пошли… – со вздохом облегчения сказал князь, прислушиваясь к мерному солдатскому шагу.
За городом батальон остановился и подтянул дозоры. В солдатских рядах то и дело раздавалось:
– И куды гонят?.. Светопреставление, а не погода. Не война ведь.
К полудню батальон остановился на большой привал у казачьей станицы Архонской и разбил палатки на берегу мелководной речушки. Забегали обозные, задымились походные кухни. Казачки, выходя за водой, изумленно смотрели на мокрых, измученных служивых.
К вечеру батальон пришел в большое степное село Христиановское. Капитан Масальский вызвал к себе старшину села. Так ему было приказано в городе. К ночи, когда село уже спало, батальон вошел на ночевку. Надо было отогреться и высушиться. Солдаты не скрывали возмущения.
Дурдурские крестьяне тем временем готовились к пахоте – под сараями виднелись перевернутые сохи и бороны. Хлопотливо бегали женщины одна к другой с дырявыми мешками в руках, прося более крепкие латки на мешки, обмениваясь горсточками семенной кукурузы. Латались рабочие костюмы мужей, с чердаков стаскивались закопченные бычьи шкуры на подошвы к чувякам. С особой заботливостью откармливались лошади, и большая часть порции корма коровы весной переходила к лошади. А корова большими печальными глазами глядела на пустую кормушку и тоскливо мычала. Хозяйка выгоняла ее за ворота, приговаривая:
– Иди, лентяйка, уже южные холмы зазеленели, а тебе все домашнего корма?..
Управляющий тугановским именьем Шалаев, появляясь в ауле, почтительно низко кланялся крестьянам. Женщины с тревогой смотрели ему вслед, но управляющий ничего не говорил – значит, можно пахать… Но дожди не прекращались, и крестьяне угрюмо оглядывали взбухшую по-весеннему землю.
С рассветом Темур вышел во двор, надеясь увидеть погожее утро. Но дождь по-прежнему шуршал в соломенной крыше хлева, бурыми струйками растекался по стенкам лачуги.
«Когда же дождь перестанет? Сгнила земля», – с досадой подумал Темур. Странный, однообразный, повторяющийся звук поразил его слух. Застегнув ворот бешмета, Темур вышел на улицу. По узким улицам села, подравнивая шаг, шли шеренги солдат. Полы мокрых шинелей были подтянуты к поясам. Словно частокол, на одном уровне торчали над серыми фигурами солдат острия штыков, покачиваясь в такт шагов.
Темур, приезжая в город, не раз видел, как на казачьих полигонах солдаты учились воевать. С недоумением он смотрел, как протыкал солдат мнимого врага – соломенное чучело. Видел и конников. Словно птицы, пролетали кони мимо столбов, на которых торчали тонкие прутья. Как молнии в темную ночь, мелькали шашки. Темур с восхищением следил за их ловкостью.
«Может, ученья какие, но в наших местах никогда не обучались», – равнодушно, как о постороннем предмете, подумал он, вглядываясь в мокрые, тяжело шагавшие фигуры солдат. Жирная, досыта напоенная земля с хлюпаньем втягивала ноги. В безмолвной тишине утра резко и непонятно звучали слова команды.
Темур собрался уже уйти, как вдруг во главе солдатского строя заметил короткую фигуру стремянного Габо.
«Странно, какое у стремянного к солдатам дело?» – удивился он и остался стоять.
Потом он увидел, как на краю улицы появились два всадника в бурках. Темур сразу узнал вороную низкорослую кобылу Шанаева.
Всадники подъехали к голове солдатского строя, долго о чем-то говорили с одним из офицеров. «По-видимому, солдатам надо идти куда-то дальше, и они спрашивают у Шанаева дорогу». Оба всадника отъехали от солдатской шеренги и шагом проехали на другой конец села. В другом всаднике Темур узнал старшину села Христиановского, Дриса. Темур огляделся по сторонам. Тревога ледяным жалом кольнула сердце.
«Что старшине так рано понадобилось в Дур-Дуре? А вдруг… а вдруг эти войска против нас?»
Хотя на Темуре был только один бешмет, ему стало душно – он стащил с головы папаху и сунул ее под мышку.
Сонное село встрепенулось, как по крику глашатая: «Караул! Угнали стадо!» Но сейчас сельский глашатай молча смотрел на солдат. Простоволосые женщины, босоногие дети, мужчины, на бегу подвязывающие кинжалы, стали перед страшной правдой. Солдаты, разбившись по трое, останавливались у ворот. А за селом плотным серым частоколом стояли вторая и третья роты, недоуменно вглядываясь в переполошенную людскую массу.
