Текст книги "Все повести и рассказы Клиффорда Саймака в одной книге"

Автор книги: Клиффорд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 190 (всего у книги 216 страниц)

Мы просто ходим по улицам

Джо остановил машину.

– Ты знаешь, что делать? – спросил он.

– Я иду по улице, – ответил Эрни. – Ничего не делаю. Иду до тех пор, пока мне не скажут остановиться. У вас там тоже люди?

– У нас там тоже люди.

– Почему я не могу ходить один?

– Ты попытаешься сбежать, – ответил Джо. – Мы уже так пробовали.

– Я не убегу.

– Черта с два!

– Мне не нравится эта работа, – сказал Эрни.

– Чем? Хорошая работа. Делать ничего не надо. Просто ходишь по улицам.

– По тем, которые ты указываешь. Я не могу выбирать улицы.

– Какая тебе разница, по какой улице гулять?

– Я не могу делать, что хочу. Вот и вся разница. Я даже не могу ходить, где хочу.

– А где ты хочешь ходить?

– Не знаю, – ответил Эрни. – Где угодно, только чтоб вы за мной не следили. Раньше все было по-другому. Я делал все, что хотел.

– Зато теперь ты регулярно ешь, – сказал Джо. – И пьешь тоже. Теперь у тебя есть где спать. У тебя в кармане всегда есть деньги. И в банке у тебя деньги.

– Все равно это неправильно, – сказал Эрни.

– Послушай, что с тобой сегодня случилось? Разве ты не хочешь помогать людям?

– Я не против им помогать. Но откуда я знаю, что помогаю им? Только с твоих слов. И еще этого типа из Вашингтона.

– Но он же тебе все объяснял.

– Я не понял, что он мне говорил. И не уверен, что всему этому можно верить.

– Я тоже его не понимаю, – сказал Джо. – Но я видел цифры.

– Я все равно не пойму этих цифр.

– Ты пойдешь сегодня или нет? Мне что, выталкивать тебя?

– Нет, я сам выйду. Как далеко сегодня идти?

– Тебе скажут, когда остановиться.

– Опять будете следить за мной?

– Да, черт подери! – не сдержался Джо.

– Это плохой район. Почему я всегда должен ходить по всяким паршивым улицам всяких паршивых районов?

– Это как раз твой район. В таком же месте ты жил до того, как мы тебя нашли. В других районах ты будешь чувствовать себя неловко.

– Но там, где вы меня нашли, у меня были друзья. Сузи была, и Джейк, и Джозеф, и Бабуин, и все остальные… Почему я не могу к ним вернуться?

– Потому что ты будешь болтать. Ты все раззвонишь.

– Вы мне не доверяете…

– А что, мы можем тебе доверять?

– Нет. Наверно, нет, – сказал Эрни и выбрался из машины. – Но я был там счастлив, понятно тебе?

– Ладно, ладно, – ответил Джо. – Я знаю.

В баре у стойки сидел человек, еще двое – в зале за столиками. Место напомнило Эрни бар, где они с Джозефом, Сузи и Бабуином, и иногда с Джейком и Гарри проводили вечера за пивом. Он забрался на высокий стул и сразу почувствовал себя легко и уютно, будто снова вернулись старые добрые времена.

– Плесни чего-нибудь, – обратился он к бармену.

– А у тебя есть деньги, приятель?

– Деньги есть, – Эрни выложил на стойку доллар. Бармен достал бутылку и налил немного в рюмку. Эрни осушил ее одним глотком.

– Повторить, – сказал он, и бармен налил ему еще.

– Что-то я раньше тебя здесь не видел.

– Я здесь раньше никогда не был.

Эрни заказал третью рюмку и теперь медленно потягивал спиртное, вместо того чтобы проглотить сразу.

– Знаешь, чем я занимаюсь? – спросил он у бармена.

– Нет, не знаю. Наверно, как и все остальные бездельники, ничем.

– Я исцеляю людей.

– Да ну?

– Я просто хожу и исцеляю всех людей вокруг.

– Замечательно, – сказал бармен. – Я слегка простужен. Можешь меня вылечить?

– Ты уже здоров.

– Но я чувствую себя не лучше, чем до твоего прихода.

– Завтра. Завтра все будет в порядке. Требуется какое-то время.

– Я не собираюсь тебе платить, – сказал бармен.

– Я и не жду. Мне платят другие люди.

– Какие другие?

– Просто другие. Я не знаю, кто они.

– Дураки, должно быть.

– Они меня домой не отпускают, – пожаловался Эрни.

– Ну, это уже не дело.

– У меня было много друзей. Сузи, Джозеф, Бабуин…

– У всех есть друзья, – сказал бармен.

– А у меня есть аура. Они так думают…

– Что у тебя?

– Аура. Они это так называют.

– Никогда о такой штуке не слышал. Еще налить?

– Да, пожалуй, еще рюмашку и все. Надо идти.

На мостовой у входа стоял Чарли и сверлил его взглядом. Эрни очень не хотелось, чтобы Чарли вошел в бар и сказал что-нибудь вроде: «Пора двигаться».

В окне второго этажа Эрни заметил вывеску и бросился вверх по лестнице. Джек был на другой стороне улицы, а Эл впереди на целый квартал. Они, конечно, заметят и побегут за ним, но, может быть, он успеет зайти в кабинет, прежде чем его догонят.

На дверной табличке значилось: «Лоусон и Крамер. Адвокаты». Эрни, не раздумывая, открыл дверь.

– Мне надо видеть адвоката, – сказал он секретарше.

– Вам назначено, сэр?

– Нет-нет, не назначено. Но мне надо срочно видеть адвоката. У меня есть деньги, видите? – Он достал из кармана горсть мятых бумажек.

– Мистер Крамер занят.

– А второй? Тоже занят?

– Второго адвоката нет. Раньше…

– Послушайте, мисс. У меня нет времени.

Дверь в кабинет открылась, на пороге появился мужчина.

– Что здесь происходит?

– Этот джентльмен…

– Я никакой не джентльмен, – перебил Эрни. – Но мне нужен адвокат.

– Хорошо, – произнес мужчина. – Входите.

– Вы Крамер?

– Да, это я.

– Вы мне поможете?

– Попытаюсь. – Он закрыл дверь, подошел к столу и сел. – Присаживайтесь. Как вас зовут?

– Эрни Фосс.

Адвокат стал что-то записывать на желтом листке бумаги.

– Эрни… Значит, Эрнест, так?

– Да, верно.

– Ваш адрес, мистер Фосс?

– У меня нет адреса. Я путешествую. Раньше адрес был. И друзья. Сузи, Джозеф, Бабуин и…

– В чем заключаются ваши трудности, мистер Фосс?

– Они меня не отпускают.

– Кто вас не отпускает?

– Правительство. Они не отпускают меня домой и все время за мной следят.

– Почему вы думаете, что за вами следят? Что вы сделали?

– Я ничего не делал. У меня эта штука, понимаете?

– Какая штука?

– Я исцеляю людей.

– Вы хотите сказать, что вы врач?

– Нет, не врач. Я просто исцеляю. Хожу везде и исцеляю их. У меня аура.

– У вас что?

– Аура.

– Не понимаю.

– Это что-то во мне. Из меня что-то исходит. У вас нет простуды или еще чего?

– Нет, у меня все в порядке.

– Если бы было, я бы вас вылечил.

– Знаете что, мистер Фосс? Я прошу вас немного посидеть в приемной. Через минуту я к вам выйду.

В дверях Эрни заметил, как Крамер потянулся к телефону. Ждать он не стал, прошел приемную и выскочил в коридор. Там уже ждали Джек и Эл.

– Ты поступил глупо, – сказал Джо.

– Он мне все равно не поверил, – попытался оправдаться Эрни. – Собрался звонить. Может быть, вызвал бы полицию.

– Может, он и вызвал. Мы решили, что мог, и на всякий случай пришлось оттуда убираться.

– Он, похоже, решил, что я псих.

– Почему ты это сделал?

– У меня есть права, – сказал Эрни. – Гражданские права. Вы что, никогда о них не слышали?

– Конечно, слышал. У тебя есть все права. Но ведь тебе объясняли: ты на службе. Ты являешься служащим. В соответствии с контрактом ты согласился на определенные условия. Тебе платят. Здесь все законно.

– Но мне не нравится.

– Что тебе не нравится? Хорошие деньги! Легкая работа! Всего-навсего ходить по улицам. Не так уж много на свете людей, которым платят за то, что они просто прогуливаются.

– Если мне так хорошо платят, почему мы все время останавливаемся в паршивых отелях вроде этого?

– За комнату и питание из твоих денег все равно не вычитают, – сказал Джо. – Мы позаботились, чтобы тебе это оплачивали. А в хороших отелях мы не останавливаемся, потому что не так одеты. Мы будем выглядеть там смешно. Будем привлекать внимание.

– Вы все одеваетесь, как я. Почему? – спросил Эрни. – Даже говорите, как я.

– Такая у нас работа.

– Да, я знаю. Все время паршивые районы… По мне, так это нормально. Я, кроме паршивых районов, нигде никогда и не бывал раньше. Но про вас я знаю. Вы привыкли носить белые рубашки, галстуки и хорошие костюмы. Чистые, отглаженные. И когда вы не со мной, вы даже говорите по-другому, спорить готов.

– Джек, – сказал Джо, – почему бы тебе с Элом не взять Эрни и не пойти куда-нибудь перекусить? Мы с Чарли пойдем позже.

– И еще, – не унимался Эрни, – вы никогда не входите и не выходите все вместе. Делаете вид, что друг друга не знаете. Это тоже чтобы не привлекать внимания?

– О господи, – не выдержал Джо. – Ну какое тебе дело?

Трое вышли из комнаты.

– Справляться с ним становится все труднее, – произнес Чарли.

– Что поделаешь? – сказал Джо. – Он один в своем роде и, к сожалению, дурак. Ну, почти дурак.

– О других ничего не слышно?

Джо покачал головой.

– В последний раз, когда я звонил в Вашингтон, ничего нового не сообщили. Вчера звонил. Они делают все, что могут, конечно, но тут не разбежишься. Единственный путь – статистика. Сначала надо найти место, где никто не болеет, а когда найдешь – если найдешь, – еще и определить, из-за кого это происходит.

– Еще одного вроде Эрни…

– Да, еще одного. Знаешь, я думаю, другого такого нет. Он – мутант.

– Но вдруг существует еще один мутант?

– Слишком мало, я думаю, на это шансов. Но даже если еще один такой существует, где уверенность, что мы его найдем? То, что обнаружили Эрни, это просто слепая удача.

– Неправильно мы все делаем.

– Конечно, неправильно. Правильно, по-научному было бы определить, почему он такой. Пытались, помнишь? Черт, почти целый год возились! Каких только проверок не делали, измучились, а он всю дорогу еще и выпендривался. Все ему домой к Сузи, Джозефу и Бабуину!

– Может, они бросили работу на пороге открытия…

– Не думаю, – покачал головой Джо. – Я разговаривал с Розенмайером. Он сказал, дальше работать бесполезно. А чтобы такой человек, как Рози, признал это, дела должны быть действительно плохи. Сколько было споров, прежде чем они решились на эту операцию! Но когда стало ясно, что мы, скорее всего, ничего не узнаем, Эрни уже просто нельзя было держать в Вашингтоне. Раз уж его нашли, надо хоть как-то его использовать.

– Но страна так велика. Столько городов… Гетто… Столько всяких грязных дыр… Столько несчастий. Мы водим его всего по несколько миль в день. Мимо больниц, домов престарелых и…

– Но не забывай, что на каждый его шаг приходится, может быть, десяток излеченных. Еще столько же не подхватят болезнь, которой непременно бы заболели, если бы не он.

– Он-то как этого не понимает? Сколько ему объясняли! Он должен быть только рад такой возможности помочь людям.

– Я же говорю, он дурак. Эгоистичный дурак.

– Его точку зрения тоже можно понять, – сказал Чарли. – Выдернули человека из дома…

– У него никогда не было дома. Спал на скамейках или в ночлежках. Кое-как перебивался. Изредка воровал. Если повезет, получал бесплатную похлебку где-нибудь на кухне. А так шарил по мусорным бакам.

– Может, ему это нравилось.

– Может быть. Полная безответственность. Жил день за днем, как животное. Но сейчас у него ответственное дело – может быть, более важное и ответственное, чем когда-нибудь кому-нибудь выпадало. Ответственность надо принимать.

– В твоем мире, в моем, но не в его.

– С ума можно сойти! – сказал Джо. – Он порой просто выводит меня из себя. Сплошная липа. И все эти разговоры о доме тоже липа. Он там прожил всего четыре или пять лет.

– Может быть, нам стоило оставаться на одном месте и под каким-нибудь предлогом привозить к нему людей. Он бы сидел в кресле, так чтобы его не было видно, а люди проходили бы мимо. Или брать его на большие собрания и съезды. Может быть, это понравилось бы ему больше.

– Вся операция проводится в тайне, – сказал Джо. – Мы не можем позволить себе, чтобы нас заметили, потому что дело не выдержит огласки. Боже, ты представляешь, что будет, если об этом узнают? Эрни, конечно, болтает. Рассказал, наверно, всем, кто был в этом баре сегодня в полдень, но на него никто не обращает внимания. Адвокат решил, что он псих. Он может забраться на крышу и кричать на весь мир – ему все равно никто никогда не поверит. Но достаточно хотя бы одного намека из Вашингтона, и…

– Знаю, знаю, – проговорил Чарли.

– Мы делаем наше дело единственно возможным способом. Подвергаем людей воздействию здоровьем, как раньше они подвергались опасности заразиться. И делаем это там, где в этом наибольшая необходимость.

– Знаешь, Джо, у меня порой бывает странное чувство.

– Какое?

– Что мы делаем что-то неправильно. Иногда мне так кажется.

– Ты имеешь в виду, вслепую? Что-то делаем и толком не знаем, что? Без понимания?

– Да пожалуй. Не знаю. Все перепуталось. Надеюсь, мы действительно им помогаем.

– И себе в том числе. Судя по тому, сколько мы с этим парнем проводим времени, мы будем жить вечно.

– Наверно.

Некоторое время они сидели молча. Наконец Чарли спросил:

– Джо, ты не в курсе, когда этот этап закончится? Я здесь уже месяц. Раньше так подолгу не бывало. Меня дети не узнают, когда домой вернусь.

– Понимаю, – ответил Джо. – Семейным, вроде тебя, приходится нелегко. Мне-то все равно. И Элу, наверно, тоже. Про Джека не уверен. Я его не очень хорошо знаю. Он мало говорит о себе.

– Кажется, у него тоже где-то семья. Кроме этого, правда, я о нем тоже ничего не знаю. Слушай, Джо, а не выпить ли нам чуть-чуть? У меня в сумке есть бутылка. Могу сходить.

– Выпить? Неплохая идея.

Тут зазвонил телефон, и Чарли, направившийся было к двери, остановился и обернулся.

– Возможно, это меня, – сказал он. – Я недавно звонил домой, но Мирты не было, и я передал через младшего, Чарли, чтобы она перезвонила, как вернется. На всякий случай дал номера обеих комнат.

Джо взял трубку, послушал, затем покачал головой.

– Это не Мирта. Рози.

Чарли пошел к двери.

– Подожди-ка, Чарли, – остановил его Джо, продолжая прислушиваться к голосу в трубке.

– Рози, – произнес он наконец, – ты уверен? – Потом послушал еще и добавил: – Спасибо, Рози, огромное спасибо. Но, позвонив нам, ты здорово рисковал.

Джо повесил трубку и молча уставился в стену.

– Что случилось, Джо? Зачем Рози звонил?

– Он хотел предупредить нас. Произошла ошибка. Не знаю, как и почему. Ошибка и все тут.

– Что мы сделали неправильно?

– Не мы. Это в Вашингтоне.

– Ты имеешь в виду Эрни? Что-нибудь насчет гражданских прав?

– Нет, не в этом дело. Чарли, он не исцеляет людей. Он их убивает. Он разносчик инфекции.

– Но мы и так знали, что он разносчик. Другие люди передают болезни, а он…

– Эрни тоже разносчик заболевания. Они только что выяснили, какого.

– Но там, где он раньше жил, никто не болеет. И везде, где он появлялся, тоже. Его ведь поэтому и обнаружили. Знали, что чем-то это должно объясняться. И искали до тех пор…

– Заткнись, Чарли. Дай мне договорить. Там, где он раньше жил, люди мрут как мухи. Все это началось пару дней назад, и они продолжают умирать. Совершенно здоровые люди. У них абсолютно все в порядке, но они умирают. Вся округа.

– Господи! Не может быть, Джо. Наверно, это какая-то ошибка.

– Никаких ошибок. Те самые люди, которых он вылечил, сейчас умирают.

– Но почему?

– Рози считает, что это какой-то новый вирус. Он убивает все остальные бактерии и вирусы, от которых люди заболевают. А после никакой конкуренции, понимаешь? Он устраняет всех соперников, и после этого человек принадлежит ему полностью. Затем вирус начинает размножаться, и до поры до времени все идет хорошо, потому что он не вредит здоровью, но наступает момент…

– Рози только высказал гипотезу.

– Разумеется, это гипотеза, но, когда он говорит, она звучит очень убедительно.

– Если это правда, – сказал Чарли, – то подумай о всех этих людях, о миллионах людей!..

– Об этом я и думаю, – сказал Джо. – Рози страшно рисковал, позвонив нам. Если об этом узнают, его живьем съедят.

– Узнают. Звонок обязательно засекут.

– Может, и не засекут. Рози звонил откуда-то из Мэриленда, из телефонной будки. Он напуган, потому что увяз в этом деле, как и мы, по самые уши. Он провел с Эрни столько же времени и знает столько же, сколько мы. Может, больше.

– Он считает, что, проведя с Эрни столько времени, мы тоже стали переносчиками?

– Я думаю, нет. Но мы все слишком много знаем. Можем разболтать. А этого они не допустят. Представляешь, что будет, если все откроется?

– Джо, сколько, ты говорил, Эрни прожил там, где его нашли?

– Меньше пяти лет.

– Вот, значит, сколько нам осталось. Ты, я и все остальные проживем еще четыре года, может, меньше.

– Да. И если нас возьмут, мы проведем эти годы в таком месте, где у нас просто не будет возможности разболтать все, что мы знаем. Не исключено, что уже сейчас кто-то направляется за нами. Они знают весь наш маршрут.

– Надо сматываться, Джо. Я знаю одно место к северу отсюда. Видимо, я возьму с собой семью, и нас там никто не найдет.

– А если ты переносчик?

– Если это так, то мои уже заразились. А если нет, я хочу провести эти годы…

– А другие люди?

– Там, куда я собрался, нет никаких людей. Мы там будем одни.

– Держи, – сказал Джо и, вынув из кармана ключи от машины, швырнул их через комнату.

– А ты как, Джо?

– Я должен предупредить остальных. И, Чарли…

– Да?

– Брось машину где-нибудь еще до утра. Тебя будут искать. А не найдя здесь, они установят наблюдение за твоим домом и за твоими родными. Будь осторожен.

– Хорошо. А ты, Джо?

– Я о себе позабочусь. Надо только остальных предупредить.

– А Эрни? Мы не можем ему позволить…

– Об Эрни я тоже позабочусь.

Строительная площадка

В том же самом году, когда люди впервые ступили на Марс, с Луны был запущен космический зонд к Плутону. Пять лет спустя поступили фотоснимки поверхности планеты, сделанные с орбиты. Качество их было невысоким, однако даже то, что удалось различить, вызвало бурю: прежние теории рассыпались в прах, возникло множество вопросов, ответов на которые и не предвиделось. Судя по фотографиям, поверхность Плутона была абсолютно ровной, если не считать того, что в некоторых местах вдоль экватора просматривались какие-то точки, расположенные на равном расстоянии друг от друга. Они присутствовали на всех снимках, так что от версии помех при передаче информации с зонда на Землю пришлось отказаться. Помехи, разумеется, были, но точки никуда не исчезли и после их устранения. Тогда специалисты пришли к выводу, что это либо детали ландшафта, либо тени, отбрасываемые упомянутыми деталями; впрочем, учитывая расстояние, на котором находится Плутон от Солнца, о каких тенях могла идти речь? Прочие сведения были не менее обескураживающими. Планета оказалась меньше, чем предполагалось, ее диаметр составил на деле около тысячи миль, а плотность равнялась 3,5 грамма на кубический сантиметр вместо полученной ранее путем теоретических выкладок неправдоподобной цифры 60 граммов.

Отсюда следовало несколько вещей. Выходило, что где-то в глубине космоса, на удалении от Солнца более чем в семь миллиардов миль, движется по своей орбите десятая планета Солнечной системы, – ведь размеры и масса Плутона никак не объясняли эксцентричность орбит Урана и Нептуна. Расчеты массы Плутона, как оказалось ошибочные, базировались на анализе вышеназванной эксцентричности; теперь стало ясно, что необходим другой критерий.

Кроме того, Плутон представлял собой настоящую диковинку: планета с гладкой поверхностью, однообразие которой не нарушалось ничем, за исключением протянувшейся по экватору вереницы точек. Эту гладкость ни в коем случае нельзя было приписать воздействию лишенной турбулентности атмосферы, ибо Плутон был слишком мал и холоден, чтобы иметь какую бы то ни было атмосферу вообще. Ряд ученых выдвинули гипотезу о том, что планета закована в ледяной панцирь, возникший из остатков древней, просуществовавшей единый миг атмосферы, однако в силу различных причин от этой гипотезы также вынуждены были отказаться. Кое-кто высказывал мысль о металле; но тогда становилась непонятной малая плотность Плутона.

Земляне утешали себя тем, что еще через пять лет зонд возвратится, причем с оригинальными материалами, в том числе фотографическими, и, возможно, многое из того, что ныне кажется невразумительным, получит логическое объяснение. Тем временем поступила новая партия снимков, пользы от которых было чуть, поскольку качество по-прежнему оставляло желать лучшего. Затем произошло автоматическое отделение отработанной ступени, и зонд устремился обратно, сообщая звуковыми сигналами окружающему пространству, что мчится домой. Однако вскоре случилось нечто непредвиденное: сигналы смолкли. Поначалу лунная база терпеливо ожидала их возобновления, ибо вполне могло оказаться, что молчание вызвано какой-то мелкой неисправностью, которая быстро будет устранена, но ожидание затягивалось, и в конце концов специалисты скрепя сердце признали, что зонд сгинул без следа на расстоянии около трех миллиардов миль от Солнца.

Посылать к Плутону другой не имело смысла, поскольку прежде следовало добиться значительных улучшений в технике фотосъемки, именно значительных, потому что иначе средства и усилия вновь были бы пущены на ветер.

Вторая и третья марсианские экспедиции благополучно достигли цели и вернулись на Землю. Среди сделанных ими открытий важнейшим было то, что они обнаружили на Марсе следы обитания примитивных существ, в результате чего удалось раз и навсегда покончить со стародавним убеждением: мол, жизнь – отклонение от нормы и присутствует только на Земле. Перед фактом наличия жизни на двух планетах одной и той же системы вынуждены были сложить оружие даже закоренелые скептики. Четвертая экспедиция высадилась на Марсе – и погибла, и на красной планете появилось первое земное кладбище. Пятая экспедиция отправилась в путь задолго до того, как на Земле завершилось отдавание почестей погибшим.

Теперь, с обнаружением следов жизни на другой планете, когда стало ясно, что Марс обладал атмосферой, схожей своими характеристиками с земной, что его поверхность покрывали моря и реки, что мы не одиноки – не были одиноки – во вселенной, снова пробудился интерес общественности к космическим полетам. Ученые, вспомнив о загадке сгинувшего в черноте пространства зонда – по правде сказать, они вовсе не забывали о нем, однако обстоятельства заставляли заниматься иными делами, – принялись планировать экспедицию на Плутон исходя из того, что аппаратура по-прежнему несовершенна, значит, придется положиться на свидетельства людей.

Меня включили в состав экспедиции в качестве геолога, хотя зачем геолог на Плутоне, мне было ни капельки не понятно. Всего нас было трое, несмотря на то что, по мнению психологов, тройка – самое неудачное число. Двое объединяются против одного или игнорируют его, и потом в коллективе не прекращается борьба за то, кто окажется в большинстве; ведь кому охота оставаться предоставленным лишь своему собственному обществу? Однако наши отношения сложились иначе, мы неплохо уживались друг с другом, пускай даже среди нас и возникали порой известные разногласия. Срок в пять лет, который понадобился зонду, чтобы достичь Плутона, для нас сократился более чем наполовину, не только за счет увеличения мощности двигателей, но и по той причине, что пилотируемый корабль способен развить скорость, намного превышающую пределы безопасности при автоматическом режиме. Впрочем, и два года с хвостиком – весьма продолжительный период времени для тех, кто заключен в корпусе ракеты, мчащейся сквозь пустоту. Возможно, было бы полегче, когда бы в пространстве существовали ориентиры, по которым человек мог бы судить о продвижении звездолета к месту назначения, а так у меня, например, постоянно создавалось впечатление, что мы просто-напросто висим в пустоте.

Итак, нас было трое. Меня зовут Говард Лант; моими товарищами были химик Орсон Гейтс и инженер Тайлер Хэмптон. Да, мы неплохо уживались друг с другом, организовывали шахматные турниры – втроем-то! – которые проходили на должном уровне, чин чином, поскольку никто из нас не умел играть. Думаю, в противном случае мы бы рано или поздно переругались и перессорились. Кроме того, мы сочиняли похабные песенки и, чрезвычайно довольные собой, распевали их во весь голос, при том что все были начисто лишены слуха. В общем, какой ерундой мы только не занимались! Правда, нам полагалось проводить достаточно серьезные научные эксперименты и наблюдения, но главной своей задачей мы считали сохранение здравомыслия.

Когда корабль приблизился к Плутону, настало время перестать валять дурака. Мы отрывались от телескопов лишь затем, чтобы обсудить увиденное. Откровенно говоря, особенно обсуждать было нечего. Планета сильнее всего напоминала бильярдный шар. Ни тебе гор, ни долин, ни кратеров – абсолютно ровная поверхность. Точки? Ну разумеется, куда бы они делись? Мы насчитали в экваториальном поясе целых семь групп. При внимательном рассмотрении выяснилось, что на самом деле это какие-то сооружения. Звездолет совершил посадку неподалеку от одной из таких групп, причем посадка оказалась не столь мягкой, как мы рассчитывали. Поверхность планеты была необычайно твердой; тем не менее мы сели, да так аккуратно, что не поломали ни единого строеньица.

Меня часто просили и просят описать Плутон. Признаюсь сразу: подобрать нужные слова неимоверно сложно. Да, поверхность гладкая; да, там всегда темно, даже в светлое время суток. Солнце выглядит с Плутона этакой крохотной звездочкой, немногим ярче остальных, потому солнечный свет сюда не доходит и, естественно, не слепит глаза. Планета лишена воздуха и воды, на ней царит жуткий холод. Однако холод, с человеческой точки зрения, вещь относительная. Как только температура опускается до ста градусов Кельвина, человеку уже все равно, будет ли она понижаться дальше, особенно если человек в скафандре с системой жизнеобеспечения. Без такого скафандра на Плутоне можно протянуть от силы несколько секунд. Вас погубит либо холод, либо внутреннее давление – какая разница? Или замерзнуть приятнее, нежели разлететься перед тем на кусочки?

В общем, на Плутоне темно и холодно, воздуха нет, а поверхность планеты изумительно ровная. Но это лишь внешние признаки. Стоит взглянуть на Солнце, как понимаешь, в какую даль ты забрался, на самый край Солнечной системы, за которым – неизведанная бездна. Впрочем, не совсем так, ибо существует еще десятая планета, пускай в теории, но существует; и потом, не нужно забывать о миллионах комет, которые тоже принадлежат к системе, хотя настолько далеки, что вспоминают о них крайне редко. Потому можно уверить себя: дескать, какой же это край, если за ним кометы и гипотетическая десятая планета? Но рационализация, как правило, не выдерживает поверки практикой: доводы рассудка опровергаются тем, что твердят вам органы чувств. На протяжении сотен лет Плутон являлся чем-то вроде форпоста системы; и вот, господи боже, вы стоите на Плутоне, в невообразимом далеке от дома, и ощущаете громадность расстояния от Земли на собственной шкуре. Вы словно затерялись в пространстве или очутились в темном закоулке, из которого ну никак не выбраться на залитые светом широкие улицы.

Вы чувствуете не тоску по дому, нет, вам чудится, будто дома у вас никогда и не было, будто внезапно разорвались все и всяческие связи. Разумеется, постепенно свыкаешься со своей участью – по крайней мере, пытаешься свыкнуться, а получается ли – другой вопрос.

Мы вышли из корабля и ступили на поверхность Плутона. Первое, что удивило нас, – близость горизонта; на Луне он гораздо дальше. Мы сразу ощутили, что находимся на маленькой планете. Горизонт бросился нам в глаза даже раньше тех сооружений, что представлялись на фотографиях со спутника черными точками, тех, которые мы и прилетели исследовать. Да, сооружения или конструкции; слово «здания» к ним явно не подходило. Здания подразумевают замкнутое пространство, а здесь этого не было. Сооружения напоминали недостроенные купола: переплетение балок и опор, соединенных скобами и распорками. Впечатление было такое, будто кто-то взялся возводить их и не довел дело до конца. Всего конструкций насчитывалось три, причем одна значительно превосходила размерами две другие. Возможно, я несколько упростил картину: помимо балок и прочего, сооружения изобиловали деталями, которые, на наш взгляд, не несли никакой сколько-нибудь полезной нагрузки.

Мы постарались понять, что тут к чему. Для чего, к примеру, нужны канавки, испещрявшие поверхность планеты внутри сооружений? Канавки имели закругленные края и лично мне показались следами наподобие тех, какие оставляет в мороженом лопаточка продавца. Правда, какова должна быть лопаточка, если след от нее – около шести футов в поперечнике и три фута глубиной?

Именно тогда Тайлер как будто начал что-то соображать. Тайлер инженер, а потому мог бы разобраться во всем – как, впрочем, и мы с Орсоном, – едва очутившись на планете, но первый час вне стен корабля был для нас сущей мукой. Конечно, мы учились обращаться со скафандрами и не раз тренировались в них, однако сила тяжести на Плутоне оказалась еще ниже той, к которой нас готовили, так что какое-то время нам пришлось потратить на привыкание к ней. Кстати говоря, мы выяснили, высадившись на Плутоне, что все теоретические выкладки земных ученых никуда не годятся.

– Эта поверхность, – проговорил Тайлер, обращаясь ко мне. – С ней что-то не так.

– Мы же знали, что она гладкая, – возразил Орсон. – Фотографии не обманули.

– Настолько гладкая? – спросил Тайлер. – Настолько ровная? – Он повернулся ко мне: – Что скажет геолог?

– По-моему, в естественных условиях такое невозможно, – ответил я. – Любое возмущение недр приводит к изменению поверхности. Эрозии тут взяться неоткуда… Что же могло выровнять ее? Метеоритные дожди? Но вряд ли они здесь падают, да и потом, метеориты, наоборот, делают поверхность неровной, а не сглаживают ее.

Тайлер неуклюже опустился на колени и провел по поверхности рукой в перчатке. Даже в тусклом свете звезд можно было различить, что под ногами у него тонкий слой пыли.

– Посвети-ка сюда, – попросил Тайлер.

Орсон послушно навел фонарь. То место, которое слегка расчистил Тайлер, выделялось темным пятном на сером фоне.

– Космическая пыль, – заключил Тайлер.

– По идее, ее тут должно быть всего ничего, – сказал Орсон.

– Верно, – отозвался Тайлер, – но за четыре миллиарда лет или около того накопилось, как видишь, достаточно. Это ведь не результат эрозии?

– Какая там эрозия, – хмыкнул я. – Мне кажется, Плутон мертвая планета. Предположим, что у него была когда-то атмосфера: она испарилась из-за малой гравитации. Ни атмосферы, ни воды; что касается аккумуляции, сомневаюсь, что она вообще наличествовала – молекулы, похоже, здесь долго не задерживаются.

– А космическая пыль?

– Вот она могла задержаться. Возможно, мы столкнулись с некой разновидностью электростатического притяжения.

Тайлер вновь принялся смахивать пыль с поверхности.

– У нас есть бур? – справился он. – Ну, для забора образцов?

– Сейчас достану, – сказал Орсон, извлек бур из своего ранца и передал его Тайлеру.