Текст книги "Все повести и рассказы Клиффорда Саймака в одной книге"

Автор книги: Клиффорд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 182 (всего у книги 216 страниц)

Я оставил машину на площади, и мы отправились с Кэлом в полицию, где я познакомил его с нашими блюстителями порядка. Чет сказал, что о Джордже по-прежнему нет ни слуху ни духу. После недолгих препирательств он достал картину и положил на стол прямо под лампой.

Кэл подошел взглянуть на нее и вдруг замер, словно сеттер в стойке, заметивший перепелку. Он стоял и смотрел, не произнося ни слова, а мы, столпившись вокруг, старались не слишком сопеть от нетерпения.

Наконец Кэл достал из кармана лупу, наклонился над полотном и принялся изучать его дюйм за дюймом. Прошло еще немало томительных минут, прежде чем он выпрямился.

– Джон, подержи, пожалуйста, полотно вертикально…

Я поднял картину, и Кэл отступил на несколько шагов и вновь принялся рассматривать. Затем он наклонился немного в одну сторону, потом в другую, все так же не спуская с картины глаз, вновь приблизился к столу и взялся за лупу. Наконец он выпрямился и обратился к Чету:

– Весьма вам признателен. Будь я на вашем месте, то собрал бы для охраны этой картины все ваши наличные силы.

Чет просто умирал от нетерпения, так ему хотелось знать мнение Кэла, но я предусмотрительно решил не предоставлять ему возможности задавать вопросы, хотя и не сомневался, что Кэл не станет особо распространяться. Поэтому я поспешил увести Кэла на улицу и втолкнуть в машину, где мы некоторое время сидели молча, уставившись друг на друга.

– Если только мне не изменяет зрение и я вдруг не позабыл все, что знал о живописи, это картина Тулуз-Лотрека «Кадриль в Мулен-Руж».

Значит, это все-таки был не Рембрандт! Мне бы следовало об этом догадаться. Хорош же знаток искусства Эймос Стивенс!

– Готов дать голову на отсечение, – Кэл начал горячиться, – это подлинник. Скопировать картину столь безукоризненно просто физически невозможно. Загвоздка только в одном.

– В чем?

– «Кадриль в Мулен-Руж» находится в Вашингтоне, в Национальной галерее.

Я почувствовал, как внутри у меня что-то оборвалось. Если дядюшка Джордж каким-то чудом ухитрился обокрасть Национальную галерею, мы оба конченые люди.

– Вполне возможно, что картина Тулуз-Лотрека пропала из Национальной галереи, а ее дирекция хочет выждать день-другой и не сообщает об этом, – продолжал Кэл. – Хотя обычно в таких случаях они уведомляют большие музеи и кое-кого из оценщиков.

Он недоуменно покачал головой:

– Но кто мог додуматься до этого, ума не приложу. Конечно, всегда есть возможность продать украденную картину какому-нибудь коллекционеру, который будет украдкой любоваться ею. Однако это сопряжено с предварительными переговорами, да и, кроме того, немногие коллекционеры рискнут купить такой всем известный шедевр, как «Кадриль в Мулен-Руж».

Я ухватился за его слова.

– Значит, ты исключаешь вероятность кражи картины дядюшкой Джорджем?

Кэл озадаченно посмотрел на меня:

– Насколько я понимаю, этот твой дядюшка вряд ли отличит одну картину от другой.

– Вот именно.

– В таком случае не стоит даже думать о краже. Видно, он где-то подобрал эту картину. Но где? Вот в чем вопрос.

Тут я ничем не мог ему помочь.

– Надо немедленно позвонить в Вашингтон, – сказал Кэл.

Мы поехали ко мне на работу. В приемной меня встретила Дороти.

– В кабинете вас дожидается Шелдон Рейнольдс, – сухо сообщила она. – Полковник военно-воздушных сил.

– Я тогда позвоню отсюда, – извиняющимся тоном сказал Кэл.

– Полковник Рейнольдс ждет уже не меньше часа. Он производит впечатление весьма терпеливого человека.

Дороти ясно давала понять, что она не одобряет моих отношений с людьми из мира искусств, еще более осуждает мою встречу с представителем военно-воздушных сил и очень сердита на меня за то, что я счел возможным предупредить Элси о госте к обеду в самую последнюю минуту. Моя секретарша буквально кипела от негодования, но была слишком хорошо воспитана и слишком лояльна ко мне как к хозяину, чтобы устраивать сцену в присутствии Кэла.

Я вошел в кабинет, и конечно же, полковник Рейнольдс был там и всем своим видом демонстрировал крайнее нетерпение, сидя на самом краешке стула и раздраженно барабаня по нему пальцами. Увидев меня, он прекратил свои музыкальные упражнения и встал.

– Мистер Пейдж, если не ошибаюсь?

– Извините, что заставил вас ждать. Чем могу быть полезен?

Мы пожали друг другу руки, и он опять уселся на стул, на сей раз достаточно плотно, а я с тревожным предчувствием примостился на краешек стола.

– До меня дошли сведения о том, что в вашем городе имели место несколько необычные… происшествия, – начал полковник, – причем с ними связана находка определенных предметов.

Я говорил с прокурором, и тот указал на вас как на человека, к которому следует обратиться по данному вопросу. Кажется, существуют некоторые неясности относительно того, кому конкретно принадлежат указанные предметы?

– Если вы говорите о том, что имею в виду я, то никаких неясностей не существует, – возразил я. – Все предметы, о которых идет речь, являются собственностью моего клиента.

– Насколько мне известно, ваш клиент бежал из полиции.

– Исчез, – поправил я. – Причем первоначально он был взят под арест совершенно незаконным путем. Он не совершил никакого преступления, просто шел по улице.

– Мистер Пейдж, меня совершенно не касаются подробности этого дела. Военно-воздушные силы, которые я представляю, интересуют лишь определенные предметы, имеющиеся у вашего клиента.

– Вы видели эти предметы?

Рейнольдс покачал головой:

– Нет. Прокурор заявил, что в суде вы распнете его на кресте, если он разрешит мне осмотреть их. Однако, по его словам, вы человек разумный и при соответствующем подходе…

– Послушайте, полковник, – прервал его я, – в тех случаях, когда благосостоянию моего клиента что-нибудь угрожает, я никогда не являюсь разумным человеком.

– Вы не знаете, где сейчас находится ваш клиент?

– Понятия не имею.

– По-видимому, он рассказал вам, где достал эти вещицы?

– Мне кажется, он и сам толком не знает.

Я видел, что полковник не поверил ни единому моему слову, и не мог винить его в этом.

– Разве ваш клиент не сказал вам, что встретился с «летающей тарелкой»?

Я был настолько изумлен, что лишь покачал головой. Вот это новость! У меня даже мысли об этом не было.

– Мистер Пейдж. – Голос полковника стал необыкновенно серьезным. – Не стану от вас скрывать: эти предметы очень важны для нас. Причем не только для ВВС, а для всей нации. Если противная сторона завладеет ими раньше…

– Минуточку, – прервал я его. – Вы на самом деле пытаетесь уверить меня в том, что на свете существуют такие вещи, как «летающие тарелки»?

– Я вовсе не пытаюсь делать этого, – моментально насторожился полковник. – Я просто спрашиваю…

Дверь приоткрылась, и в щель просунулась голова Кэла.

– Извините, что прерываю вас, но мне нужно ехать, – сказал он.

– Нет, нет, ты этого не сделаешь, – запротестовал я. – Элси ждет тебя к обеду.

– Мне необходимо быть в Вашингтоне, – не сдавался Кэл. – Твоя секретарша обещает отвезти меня на аэродром. Если пилоту удастся доставить меня домой за час с небольшим, я могу успеть на самолет в Вашингтон.

– Ты дозвонился до Национальной галереи?

– Картина у них. – Кэл был явно озабочен. – Правда, ее могли подменить, но это слишком невероятно, особенно при такой строгой охране. Я почти не рассчитываю, что ты позволишь…

– И правильно делаешь. Картина в любом случае должна быть здесь.

– Но ее место в Вашингтоне!

– Только не в том случае, если их две! – не выдержал я.

– Это невозможно!

Теперь мы оба перешли на крик.

– И все же, по-видимому, это так, – не сдавался я.

– Мне было бы намного спокойнее, Джон, если бы картина находилась в надежном месте.

– Полиция стережет ее.

– Сейф в банке представляется мне куда более надежным.

– Ладно. Постараюсь что-нибудь сделать, – пообещал я. – Что тебе сказали в Национальной галерее обо всем этом?

– Да почти ничего. Они поражены. Кто-нибудь от них, возможно, приедет сюда.

– Пускай. Пентагон уже здесь.

Мы пожали друг другу руки, и Кэл поспешно вышел, а я опять примостился на краю стола.

– Да, с вами нелегко иметь дело, – протянул полковник. – Чем вас пронять: может быть, патриотизмом?

– Боюсь, что я не слишком патриотичен. Предупреждаю, что и моему клиенту я дам указание не перебарщивать с патриотизмом.

– Деньги?

– Если их будет целая куча.

– Интересы общества?

– Сначала вам придется доказать, что это действительно в его интересах.

Мы в упор смотрели друг на друга. Полковник Рейнольдс не вызывал во мне ни малейшей симпатии, как, впрочем, и я в нем.

Зазвонил телефон. Это оказался Чет, который затараторил с бешеной скоростью, едва я взял трубку.

– Джордж объявился, – кричал он. – С ним еще один тип, и они приехали на какой-то штуковине вроде автомобиля, только без колес…

Я бросил трубку и устремился к двери. Краем глаза я увидел, что полковник Рейнольдс тоже вскочил и последовал за мной.

Чет был прав. Эта штуковина действительно выглядела как спортивный автомобиль без колес. Она стояла перед полицейским участком, точнее, висела в двух футах от земли, и легкое гудение свидетельствовало о том, что внутри помещался какой-то механизм, который работал необычайно ровно. Вокруг собралась целая толпа, и я едва протолкнулся к машине.

Джордж сидел там, где должен был находиться водитель, а рядом торчало настоящее пугало с неописуемо унылой физиономией. Незнакомец был одет в черный, застегнутый спереди, стянутый у горла балахон, голову плотно облегала черная шапочка, спускавшаяся на самые глаза, лицо и кисти рук этого чудовища были белые как снег.

– Что с тобой произошло? – строго спросил я Джорджа. – И вообще, чего ради ты здесь расселся?

– Понимаешь, Джон, я боялся, что Чет опять упрячет меня под замок. Эта штука просто чудо. Она и по земле может катить и летать, как самолет. Я, правда, еще толком в ней не разобрался, ведь вожу-то я ее всего ничего, но управлять ею одно удовольствие, и младенец бы смог.

– Скажи ему, – вмешался Чарли Нивинс, – что никто его не собирается арестовывать. Тут творится что-то необычное, но я вовсе не уверен, что это является нарушением закона.

Я с удивлением оглянулся. Проталкиваясь к машине, я и не заметил прокурора, а теперь он стоял рядом. В тот же миг Рейнольдс оттолкнул меня в сторону и протянул руку Джорджу.

– Я полковник Рейнольдс из военно-воздушных сил. Совершенно необходимо, чтобы вы рассказали мне обо всем подробно. Это очень важно.

– Так она просто стояла там вместе со всяким барахлом, – принялся объяснять Джордж, – ну я и взял ее. Видно, она никому не нужна и ее просто выкинули. Там целая куча людей выбрасывала всякие штуки, которые им без надобности.

– Вот-вот, и алмазы кто-то выбросил, и картину тоже, – ехидно вставил Чет.

– Про них я ничего не знаю, – на полном серьезе ответил Джордж. – Я про тот раз ничего не помню. Дождь шел, и куча разного добра лежала…

– Помолчи-ка, Джордж, – сказал я.

Мне он ничего не говорил о какой-то куче добра. Или память у него улучшилась, или прошлый раз он просто врал мне.

– Мне кажется, – примирительно сказал Чарли, – что нам следует спокойно сесть и постараться разобраться в том, что происходит.

– Не возражаю, – ответил я, – только учтите, что эта машина является собственностью моего клиента.

– По-моему, ты слишком много на себя берешь.

– Ты же сам видишь, Чарли, что меня к этому вынуждают. Стоит мне на секунду ослабить бдительность, и вы вместе с Четом и Пентагоном растопчете меня.

– Хорошо, оставим это. Джордж, опусти машину на землю и пойдем с нами. Чет останется здесь и последит, чтобы никто ее и пальцем не тронул.

– При этом не забудьте, что картина и алмазы тоже должны находиться под постоянной охраной. Думаю, картина стоит огромных денег, – добавил я.

– Самое подходящее время для ограбления банка, – с раздражением заявил Чет, – если я поставлю всех моих полицейских охранять добро вашего Джорджа.

– Мне кажется, что при нашей беседе должен присутствовать и спутник Джорджа, – не обращая внимания на слова шерифа, продолжал Чарли. – Возможно, он сможет добавить кое-что весьма важное.

Спутник Джорджа, казалось, не слышал, о чем мы говорили. Он вообще не обращал никакого внимания на то, что происходило вокруг. Он просто сидел в машине, словно аршин проглотил, и смотрел отсутствующим взглядом вперед.

Чет с важным видом обошел вокруг машины, и в этот момент необычный пассажир заговорил каким-то странным, высоким и пронзительным голосом. Я не понял ни слова, но, хотя это и может показаться невероятным, совершенно точно знал смысл его речи.

– Не прикасайтесь ко мне! – потребовал незнакомец. – Уйдите прочь. Не мешайте.

После этого он открыл дверцу и ступил на землю. Чет попятился, остальные тоже. Наступило тягостное молчание, хотя за секунду до этого толпа гудела, как пчелиный рой. По мере того как незнакомец шел по улице, люди расступались перед ним. Чарли и полковник тоже отступили назад, давая ему дорогу, и притиснули меня к машине. Незнакомец прошел всего в каких-нибудь десяти шагах от меня, и я смог хорошенько рассмотреть его лицо: на нем не было совершенно никакого выражения, а сердито-кислым оно явно было от природы. Именно таким, как я представляю, мог бы выглядеть средневековый инквизитор. При этом в незнакомце было еще что-то, что трудно выразить словами. Он как бы оставлял ощущение какого-то необычного запаха, хотя на самом деле от него ничем не пахло. Пожалуй, наиболее точным для передачи этого ощущения будет запах святости, если таковой вообще существует. От него словно бы исходило вибрирующее излучение, которое действовало на органы чувств так же, как ультразвук воздействует на собаку, хотя человек его и не слышит. Незнакомец прошествовал мимо меня и направился дальше по улице сквозь строй расступающихся людей. Шагал он медленно, отрешенно, так, как если бы вокруг никого не было, и, очевидно, не замечал никого из нас. Зато все мы не отрывали от него глаз, пока он не вышел из толпы и не повернул за угол. Даже после этого мы еще какое-то время стояли не двигаясь, словно бы в растерянности, и только чей-то шепот вывел нас из транса. Толпа вновь загудела, хотя куда более приглушенно, чем раньше.

Чьи-то пальцы жестко схватили меня за руку. Оглянувшись, я увидел, что это Чарли. Впереди стоял полковник и не сводил с меня глаз. Его напряженное лицо побледнело, а на лбу выступили капли пота.

– Джон, – тихо произнес Чарли, – нам нужно немедленно уединиться и все обсудить.

Я обернулся к машине и увидел, что она уже стоит на земле и из нее вылезает Джордж.

– Пошли, – сказал я ему.

Впереди, расталкивая людей, шел Чарли, за ним – полковник Рейнольдс, а мы с Джорджем замыкали шествие. Не произнося ни слова, мы прошли к площади и прямо через газон направились к зданию суда. Когда мы расположились в кабинете Чарли, тот запер дверь и достал из ящика письменного стола бутылку виски и четыре бумажных стаканчика, которые он наполнил почти до краев.

– Льда нет, – извинился он. – Впрочем, шут с ним, сейчас нужно как раз что-нибудь покрепче.

Мы молча разобрали стаканчики, уселись кто где сумел и так же молча залпом выпили неразбавленное виски.

– Вы что-нибудь поняли, полковник? – спросил Чарли.

– Было бы полезно побеседовать с пассажиром, – вместо ответа заметил Рейнольдс. – Надеюсь, его постараются задержать.

– Не мешало бы, – согласился Чарли. – Хотя, убей меня бог, не представляю, каким образом можно его взять.

– Он застал нас врасплох, – заявил полковник. – В следующий раз мы будем наготове: заткнем уши ватой, чтобы не слышать его птичьей тарабарщины…

– Едва ли этого будет достаточно, – возразил Чарли. – Кто-нибудь из вас слышал, как он говорил?

– Он на самом деле говорил, – вставил я. – Произносил слова, но все они были совершенно незнакомые – какое-то непонятное щебетанье.

– И все же мы поняли, о чем он говорил, – не сдавался Чарли. – Каждый из нас. Может быть, это была телепатия?

– Сомневаюсь, – скептически заметил полковник Рейнольдс. – Телепатия вовсе не такая простая штука, как полагают многие.

– Скорее новый язык, – предположил я, – созданный на научной основе. Звуки в нем подобраны так, чтобы вызвать определенные понятия. Если хорошенько покопаться в семантике…

Чарли прервал меня, не дослушав мое весьма интересное предположение относительно семантики, которое ему мало что говорило, ибо он в ней ничего не смыслил.

– Джордж, что ты о нем знаешь?

С зажатым в изрядно грязной руке стаканчиком, вытянув ноги в носках чуть ли не на середину кабинета, Джордж почти лежал в кресле и благодушествовал. Не так уж много спиртного потребовалось, чтобы привести его в расслабленное состояние.

– А ничего, – лениво произнес он.

– Но ведь ты же приехал с ним. Неужели он ничего тебе не рассказывал?

– За все время не проронил ни звука. Я как раз отъезжал, когда он примчался и молча прыгнул рядом со мной, а потом…

– Откуда ты отъезжал?

– Ну, оттуда, где лежала куча всякого барахла. Она, пожалуй, занимала несколько акров, да и ввысь было навалено порядочно. Вроде нашей площади перед судом, только без газонов, а просто мостовая, из бетона, а может, из чего другого, но она тянулась во все стороны, и кругом, только довольно далеко, стояли огромные дома.

– Ты узнал это место? – прервал выведенный из терпения Чарли.

– Так я же его прежде никогда не видел, – ответил Джордж, – ни на картинках, ни так.

– Вот что, расскажи-ка нам все по порядку.

Джордж начал почти теми же словами, какими в свое время описывал мне приключившееся с ним.

– Первый раз там лил такой дождь, что просто ужас. И было темновато, вроде как бы вечер наступал, и я заметил только кучу всякой всячины. Никаких зданий я не видел.

Мне он, правда, не говорил, что вообще что-то видел. Он утверждал, что ни с того ни с сего очутился прямо в Уиллоу-Гроув на улице, и к нему подъехала полицейская машина. Но я промолчал и продолжал слушать его рассказ.

– Потом, когда Чет посадил меня в каталажку…

– Минуточку, минуточку, – остановил его Чарли. – Мне кажется, ты кое-что пропустил. Где ты взял алмазы, картину и все прочее?

– Да из той кучи, что лежала там, – ничуть не смутившись, ответил дядюшка Джордж. – Там было много всякой всячины, и если бы у меня хватило времени, я бы выбрал кое-что получше. Но мне словно что-то шептало, что все вот-вот кончится, да ещё дождь лупил, холодный, как осенью, а само место казалось каким-то диковинным. Ну, я взял первое, что подвернулось, положил в карман. Потом смотрю – ведро с алмазами, только я не думал, что они настоящие. А затем еще картину прихватил, а то моя Мирта все ныла, что ей, видите ли, нужна первоклассная картина для столовой.

– После этого ты пошел домой?

– Ага, только я оказался на улице. Иду себе, никого не трогаю, никаких законов не нарушаю..

– А что произошло во второй раз?

– Это как я снова туда попал?

– Совершенно верно, – подтвердил Чарли.

– Первый раз это у меня получилось случайно. Сижу я в гостиной, ботинки снял, потягиваю пиво, смотрю телевизор, и вдруг в седьмом периоде, когда «Янки» уже провели двоих, и Мэнтл как… Послушайте, что произошло дальше, я ведь так и не знаю. «Янки» выиграли?

– Выиграли, выиграли, – успокоил его Чарли.

Джордж удовлетворенно кивнул.

– Второй раз я вроде бы повторил все это. Дело даже не столько в том, что меня посадили в камеру, сколько в несправедливости, ведь я ничего такого не сделал. В общем, я уговорил Джона принести мне пива, устроился поудобнее и решил немного промочить горло. Телевизора, конечно, там не было, но я его очень ясно себе представил. И игру, все как было. У «Янки» уже двое в «дому», Мэнтл выходит на удар – все это в уме, ясное дело, – и, видно, оно и сработало. Я враз очутился на том месте, где лежала куча всякого барахла, хотя это вовсе не было барахло на самом деле – это все были хорошие вещи, некоторые из них вообще не поймешь для чего. Так вот, они там лежали, и время от времени кто-нибудь подходил из тех высоченных домов, – поверьте мне, до них было вовсе не два шага, это только казалось, что они близко, – тащил что-нибудь в руках, бросал в общую кучу и шел назад.

– Насколько я понимаю, во время второго посещения этого места вы пробыли там значительно дольше, – вставил полковник.

– Дело было днем, да и дождь не лил как из ведра, – объяснил дядюшка Джордж. – Само место уже не выглядело таким диковинным, хотя и казалось унылым, точнее, пустынным.

Людей не было видно, если не считать тех, кто приходил что-нибудь бросить в общую кучу. Никто из них не обращал на меня никакого внимания, они вели себя так, словно меня вообще не было. Сказать по чести, я не знал, удастся ли еще раз побывать там, а много в руках не унесешь, ну я и решил, что уж на этот раз торопиться не буду, сделаю все как следует. Осмотрю всю кучу и выберу то, что мне нужно. Вернее, там было много, чего бы мне хотелось, но я решил отобрать то, что понравилось больше всего. Вот я и начал ходить вокруг кучи и брать разные вещи, которые приглянулись, а потом попадалось что-нибудь еще лучше и приходилось выбирать из отобранного. Иногда я сразу клал вещь назад, а иногда оставлял и бросал что-нибудь из взятого. Сами знаете, человек всего не унесет, а у меня и так уже набрались полные руки. По краям той груды лежало множество отличных вещиц. Один раз я было попытался взобраться наверх за очень любопытной штуковиной, но там все было навалено кое-как, и, когда я начал лезть, вся куча зашевелилась и я побоялся, что она свалится на меня. Я поскорее слез – как можно осторожнее – и потом волей-неволей брал только то, что лежало внизу.

Рассказ дядюшки Джорджа настолько заинтересовал полковника Рейнольдса, что он весь подался вперед, боясь пропустить хоть слово.

– Не могли бы вы описать, каковы были предметы в этой груде вещей?

– Ну, например, пара очков с какой-то нашлепкой на оправе. Я их примерил, и мне стало так радостно, что я просто испугался. Стоило снять их, и я сразу перестал чувствовать себя счастливым. Еще раз надел, и опять чуть ли не сомлел от счастья.

– Ты почувствовал себя счастливым? – переспросил Чарли. – Иными словами, от очков ты опьянел?

– Да нет, я был счастлив вовсе не так, как бывает после доброй порции виски. Просто счастлив, и все. Заботы, неприятности куда-то исчезли, мир вдруг показался прекрасным, а жизнь – отличной. Была там еще одна вещица – большой кусок стекла, квадратный, а может, и кубический. У гадалок бывают похожие, только у них маленькие, круглые. Так вот, это стекло было такое красивое, смотрел бы в него и смотрел. Нет, в нем ничего не отражалось, как, скажем, в зеркале, и все равно казалось, что где-то глубоко внутри в нем картина. Сначала мне только почудилось, будто это дерево, а потом пригляделся – точно, дерево. Большой вяз, как тот, что рос во дворе у моего деда, с гнездом иволги на кривой ветке. На этом тоже было гнездо иволги, и сама птичка рядом сидела. Смотрю еще: ба, да ведь это тот самый вяз, а за ним дом деда и загородка со сломанной жердью, и сам дед сидит на траве, курит свою трубку из кукурузного початка. Значит, сообразил я, стекло показывает все, что вы захотите. Сперва в нем было только дерево. Стоило мне подумать про иволгу и про гнездо – и они тут как тут, деда вспомнил – и он сразу появился, хотя уже больше двадцати лет прошло, как его похоронили. Я немного посмотрел на деда, а потом заставил себя отвернуться – уж очень я любил его, и тут, как увидел, сразу не по себе стало. К этому времени я уже разобрался, что это было за стекло, и для пробы подумал про пирог с тыквой – ну, он тоже сразу появился, корочка поджаристая и вся в пупырышках от масла. Про пиво еще вспомнил, и оно…

– Я не верю ни единому слову из всей этой сказки, – сказал Чарли.

– Продолжайте, – вмешался полковник. – Расскажите нам, что произошло дальше.

– Ну, я обошел почти вокруг всей кучи, насобирал всякой всячины, да и обратно выкинул немало, и все равно у меня рук не хватало, еле тащил. И карманы набил полнехоньки, а кое-что даже на шею положил. Вдруг от домов мчится машина, летит над землей совсем низко прямехонько ко мне…

– Вы имеете в виду машину, на которой приехали?

– Вот именно, а в ней сидит какой-то грустный старикан. Подъехал он к куче, опустил машину на землю, вылез и назад заковылял. Тогда я подошел к машине, положил все свое добро на заднее сиденье и подумал: «Вот, черт возьми, как повезло! Сколько еще добра можно взять!» Конечно, сначала я решил попробовать, сумею ли ею управлять, влез внутрь, где старикашка сидел, и оказалось, что это проще пареной репы. Я приподнял машину над землей и двинулся потихоньку вдоль кучи; все вспомнить пытаюсь, где я разные штуковины побросал: хотел вернуться, собрать их и сложить на заднее сиденье. Вдруг слышу, кто-то бежит сзади. Обернулся – этот тип в черном, что со мной приехал. Подбежал к машине, положил руку на борт и плюхнулся рядом. И тут раз – и мы в Уиллоу-Гроув.

Полковник Рейнольдс вскочил на ноги.

– Вы хотите сказать, – закричал он, – что на заднем сиденье в машине лежат все те необычные предметы, о которых вы нам только что рассказывали?!

– Пожалуйста, сядьте, полковник, – вмешался Чарли. – Надеюсь, вы не верите всем этим басням, которыми он нас потчевал. Совершенно очевидно, что то, о чем говорил Джордж, просто физически невозможно и…

– Чарли, – сказал я, – разреши мне напомнить еще о нескольких невозможных вещах, таких как картина, которая находится в Национальной галерее и одновременно у нас, в Уиллоу-Гроув, машина без колес, штуковина, один конец которой раскален, а другой – холодный как лед.

– Боже, у меня ум за разум заходит, – прошептал Чарли в отчаянии. – И надо же, чтобы все это свалилось на мою голову.

– Послушай, Чарли, – заметил я, – по-моему, на твоей голове пока еще ничего нет. Все эти загадки не имеют ни малейшего отношения к нарушениям закона. Конечно, ты можешь сослаться на то, что Джордж взял автомобиль без разрешения владельца. Но ведь это же не автомобиль…

– Все равно это средство передвижения, – заупрямился Чарли.

– Но владелец выбросил его! Он бросил его, ушел и…

– Мне бы прежде всего хотелось узнать, где находится это место и почему люди выбрасывали свое добро, – заявил полковник.

– И конечно, вы бы хотели прибрать его к рукам, – добавил я.

– Вы чертовски правы, – согласился он. – Именно это я намерен сделать. Вы отдаете себе отчет, что могут значить подобные предметы для нашей страны? Например, склонить чашу весов в нашу пользу, имея в виду потенциального противника, и я отнюдь не…

На лестнице, а затем в холле послышался топот. Дверь распахнулась, и в комнату, чуть не грохнувшись, ворвался помощник шерифа.

– Сэр, – с трудом переводя дыхание, обратился он к Чарли, – я не знаю, что делать. Какой-то сумасшедший проповедует возле памятника Неизвестному солдату. Мне сказали, что шериф отправился с намерением прогнать его в шею, поскольку у того нет разрешения выступать с проповедями в общественном месте, а потом шерифа видели бегущим в участок. Я вошел туда с заднего входа. Смотрю: шериф хватает винтовку и подсумки, а когда я спросил его, в чем дело, он не захотел со мной разговаривать, потащил целую охапку оружия на площадь и свалил все у памятника. Там собралась толпа, и все тащат разное добро и бросают…

Я не стал дожидаться, когда он кончит, и бросился к двери.

Куча вещей у памятника выросла настолько, что уже сравнялась с его подножием. Там были навалены велосипеды, радиоприемники, пишущие машинки, электробритвы, швейные машины, пылесосы и много чего еще. Стояло даже несколько автомобилей. Наступили сумерки, в город стекались фермеры и вместе с жителями со всех сторон шли через площадь, таща разное добро, чтобы прибавить его к быстро растущей куче.

Незнакомца, приехавшего с Джорджем, нигде не было видно – он сделал свое черное дело и исчез. Стоя на площади и глядя на темные фигурки людей, которые, словно муравьи, спешили со всех сторон прямо к памятнику Неизвестному солдату, мрачно замершему в неровном свете трех качающихся на легком ветерке уличных ламп, я представил себе множество других городов по всей стране с огромными грудами всевозможных выброшенных вещей.

Боже, подумал я, ведь никто из них не понял ни слова, ни единого звука из птичьего языка проповедника. Однако то, что он хотел им сказать, как и тогда, когда мы все отступили назад, давая ему дорогу, явилось для них неоспоримым приказом. Значит, я не ошибся, когда предположил, что весь секрет кроется в семантике.

Конечно, в нашем языке есть множество слов, гораздо больше, чем необходимо обыкновенному человеку, однако мы так к ним привыкли, привыкли к их беспрерывным приливам и отливам, что многие из них – возможно, большинство – утратили глубину и точность содержания. А ведь было время, когда великие ораторы овладевали вниманием множества людей с помощью простой поэзии своих речей; такие ораторы подчас меняли общественное мнение и направляли его по другому руслу. Увы, теперь слова, которые мы произносим, потеряли свою былую силу.

«Вот смех всегда сохранит свою ценность», – подумал я. Простой веселый смех, даже если человек и не знает его причины, способен поднять настроение. Громкий и раскатистый смех означает дружелюбие, тихий и сдержанный – свидетельствует о превосходстве интеллекта и в соответствующих условиях может даже выбить почву из-под ног.

Все дело в звуках, в звуках, которые вызывают главные эмоции и реакции человека. Не использовал ли чего-нибудь в этом роде таинственный пришелец? Не были ли эти звуки настолько хитро сплетены, настолько глубоко проникающими в психику человека, что они наполнялись таким же большим содержанием, как и тщательно составленные предложения в нашей речи, но с одним решающим преимуществом: присущая им сила убеждения недоступна обычным словам. Ведь существовали же на заре истории человечества и предупреждающее ворчание, и вопль ярости, крик, обозначающий пищу, и дружелюбное кудахтанье знакомства! Так не является ли странный язык незнакомца некой сложнейшей разновидностью этих примитивных звуков?

Старик Кон Уэзерби тяжело протопал по газону и водрузил на самый верх кучи портативный телевизор. Шедшая следом молодая женщина, которую я не узнал в лицо, бросила рядом с телевизором сушилку для волос, пылесос и тостер. Мое сердце обливалось кровью при виде этого зрелища. Наверно, мне следовало бы подойти к ним и попытаться привести их в чувство – по крайней мере Кона, – постараться остановить, доказать, что они совершают величайшую глупость. Ведь тот же Кон по центам копил деньги, страдал без рюмочки, выкуривал лишь три дешевые сигары в день вместо обычных пяти, и все ради того, чтобы приобрести этот телевизор. Однако каким-то образом я знал, что останавливать их бесполезно.