Текст книги "Все повести и рассказы Клиффорда Саймака в одной книге"

Автор книги: Клиффорд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 126 (всего у книги 216 страниц)

2

Обитатели деревни жили спокойной, размеренной жизнью, не отказывая себе в удобствах. Многие устройства в домах разрушились от времени, все они давным-давно перестали действовать, однако догадаться, для чего предназначалось то или иное приспособление, не составляло труда. Люди прошлого любили красоту: у каждого из домов был разбит садик, тут и там попадались цветы или деревья, за которыми, по всей видимости, ухаживали, как за детьми, ибо они отличались либо изяществом форм, либо богатством и прозрачностью красок. Впрочем, вся забота канула в прошлое вместе с хозяевами домов, и теперь красота растений поблекла и приобрела ностальгический оттенок.

Деревенские жители были образованными людьми, о чем свидетельствовали ряды книг на полках. Увы, стоило лишь прикоснуться к книгам, как они рассыпались в пыль, и оставалось только гадать, какие сокровища мудрости хранили их страницы.

Среди зданий встречались такие, что, судя по всему, служили в старину театрами; имелись в поселении и громадные форумы, где, должно быть, проводились торжества и устраивались различные общественные мероприятия. Словом, несмотря на царившее вокруг запустение, в деревне ощущались мир и покой, упорядоченность и счастье, составлявшие некогда основу здешней жизни.

Но вот величия не чувствовалось. Не было ни огромных машин, ни мастерских по их производству, ни стартовых платформ, ни каких-либо иных указаний на то, что местные жители стремились к звездам, притом что они должны были кое-что знать о космосе – ведь их предки пересекли пространство, чтобы обосноваться здесь. Не было ни оборонительных сооружений, ни дорог, ведущих в другие поселения.

Улицы навевали покой, призрачный покой, балансировавший, если можно так выразиться, на лезвии ножа, покой, в котором хотелось закончить свои дни, но который отпугивал полной неопределенностью будущего.

Человек заходил в дома, продирался сквозь обломки мебели, смахивал пыль, разводил костры, ночевал под крышей, а перед тем как лечь спать, обыкновенно усаживался на покосившуюся скамейку или прямо на камень крыльца, глядел в небо и размышлял о том, что незнакомые созвездия над головой были некогда добрыми друзьями жившим тут счастливцам. Он позволял рассудку отвлекаться на частности в надежде, что это приведет однажды к открытию истины, но сам не прилагал чрезмерных усилий к ее обнаружению, ибо что-то подсказывало ему, что торопиться и беспокоиться не следует, поскольку спешка и волнение несовместимы с подобными поисками.

Он думал о том, что здесь когда-то обитали его сородичи, мутанты, превзошедшие в своем развитии всех прочих людей. Здесь зрели упования на прекрасное будущее, так и оставшиеся невоплощенными. Здесь ощущались мир и покой, интеллект и комфорт, но все остальное словно пряталось от любопытных глаз, хотя оно необходимо должно было присутствовать – некий урок, некое послание, некая цель. Человек снова и снова твердил себе, что не все пути заканчиваются тупиками, что где-то есть, наверняка есть выход, который, если постараться, можно отыскать.

На пятый день своего пребывания в деревне он набрел на дом, отличавшийся от других большим количеством архитектурных украшений и известной солидностью внешнего вида. Окон в доме не было, внутрь вела одна-единственная, запертая на ключ дверь, и Человек понял, что наконец нашел то, что искал. Три дня подряд он пытался проникнуть в здание, а на четвертый отступился, вышел за пределы деревни и направился к холмам, продолжая размышлять по дороге, как ему справиться с неподатливым замком. Он бродил по холмам, мерил шагами долины, как ученый или писатель – свой кабинет, будто гулял по саду, ожидая, пока прояснится голова.

И так он натолкнулся на людей.

Сначала он заметил дым, поднимавшийся над одним из тех распадков, что выводили к долине, по которой текла река, серебристая лента, отороченная зеленой травой лугов.

Человек пошел осторожнее, для того чтобы не оказаться застигнутым врасплох, а вовсе не из страха. На этой планете, с ее прозрачным небосводом, бояться было нечего; о том, казалось, говорили и песня птицы, и задувавший с запада ветерок. Какое-то время спустя он различил впереди, под могучими деревьями, дом, увидел сад, где спели на ветках многочисленные плоды, услышал мысли людей. Он неторопливо спустился по склону: чутье подсказывало ему, что торопиться некуда; и внезапно он испытал такое чувство, будто возвратился домой, что было совсем уж необъяснимо, поскольку его собственный дом ничуть не походил на этот.

Его заметили, но спешить навстречу никто, похоже, не собирался. Обитатели дома сидели, где сидели, и просто ждали, пока он подойдет, словно он был не чужаком, а другом, заранее известившим о своем прибытии. Людей было трое. Первая – седовласая женщина в строгом платье с глухим воротником, скрывавшим от постороннего взгляда возрастные морщины на шее. Ее лицо наводило на мысль об ангельском лике; оно было красиво умиротворенной красотой старости, сознающей, что жизнь близится к концу и что этот конец не будет отягощен никакими грехами. Рядом с женщиной сидел мужчина немногим старше среднего возраста. Кожа на его лице и шее почернела от загара, скрюченные от тяжелой работы пальцы рук покрывали мозоли и шрамы. Его черты несли отпечаток той же покойной красоты, однако им не хватало завершенности, должно быть, оттого, что он не успел еще насладиться сполна всей прелестью дней на склоне лет. Третьей была молодая девушка, и даже она разделяла со старшими умиротворение здешней природы. Она обернулась; Человек увидел правильные, словно выточенные рукой искусного мастера черты ее лица и понял, что она гораздо моложе, чем ему почудилось с первого взгляда.

Он остановился у ворот. Мужчина поднялся и медленно подошел к нему.

– Милости просим, незнакомец, – сказал мужчина. – Мы услышали тебя, едва ты вошел в сад.

– Я был в деревне, – проговорил Человек, – а потом решил пройтись…

– Ты издалека?

– Да, издалека. Меня зовут Дэвид Грэм.

– Входи, Дэвид. – Мужчина распахнул калитку, – Входи и будь как дома. Мы накормим тебя, и у нас найдется свободная постель.

В сопровождении мужчины Дэвид приблизился к скамейке, на которой сидела пожилая женщина.

– Меня зовут Джед, – сказал мужчина, – Это моя матушка Мэри, а это – моя дочь Элис.

– Наконец-то ты добрался до нас, молодой человек, – проговорила женщина. Она поманила Дэвида к себе, – Садись рядом и давай поболтаем. У Джеда еще достаточно работы по дому, а Элис предстоит готовить ужин. Одна я бездельничаю, потому что слишком стара, – Ее глаза будто посветлели, но на лице сохранялось прежнее выражение, – Мы знали, что ты придешь, знали, что кто-то рано или поздно должен прийти, ибо те, кто далеко, не могли забыть о своих сородичах-мутантах.

– Мы нашли вас по чистой случайности.

– Мы? Так ты не один?

– Остальные улетели. Они не люди, и им было неинтересно.

– Они улетели, а ты остался, – протянула женщина, – Ты верил, что остаться стоит, что тебе откроются великие тайны.

– Я остался потому, что должен был остаться.

– А как же тайны? Как же слава и могущество?

– Я не думал об этом, – признался Дэвид. – Слава и могущество меня не привлекают. Я надеялся отыскать нечто другое, чувствовал его, когда бродил по деревне и заглядывал в дома. Да, я чувствовал истину.

– Истину, – повторила женщина, – Ты прав, мы открыли Истину, – Последнее слово она выделила голосом, словно утверждая: оно пишется с большой буквы.

Дэвид кинул на нее быстрый взгляд, и она ответила на не высказанный вслух вопрос:

– Нет, не религию, а просто Истину, самую обыкновенную Истину.

Он поверил ей, ибо в ее словах ощущалась уверенность, непоколебимая убежденность того, кто знает, что говорит.

– Истину о чем? – спросил он.

– Ни о чем, – отозвалась женщина, – Просто Истину.

3

Как ни крути, простой, обыкновенной истина не получалась. Разумеется, она не имеет никакого отношения ни к машинам, ни к могуществу или славе. Она – внутреннего свойства, духовная, возвышенная, психологическая истина, обладающая глубоким, вечным смыслом, та истина, которой люди алчут даже в мирах, созданных их собственным воображением.

Человек лежал на кровати в комнате под самой крышей и прислушивался к колыбельной, которую напевал ветер, обдувавший карнизы и черепичную кровлю. В доме, как и во всем мире, было тихо, если не считать ветра. Мир затих; Дэвид Грэм представил себе, как постепенно затихнет Галактика, очарованная тем, что удалось открыть его гостеприимным хозяевам. Их истина должна быть грандиозной, величественной, потрясающей воображение и отвечающей на все вопросы, иначе почему они отвернулись от прогресса, почему обратились к идиллической жизни на лоне природы, почему возделывают почву инопланетной долины, собирают хворост, топят камин и как будто вполне довольствуются тем малым, что имеют? Ведь чтобы довольствоваться малым, нужно обладать чем-то неизмеримо большим, неким мистическим знанием, которое наполнило бы жизнь, как нельзя более прозаическую, глубочайшим смыслом.

Дэвид закутался в одеяло и улегся поудобнее.

Человека оттеснили в закуток галактической империи, терпят лишь потому, что он умеет изготавливать машины и никто не знает, что он придумает в следующий раз. Поэтому его терпят и швыряют ему крохи с барского стола, чтобы он не чувствовал себя обделенным, но особого внимания не уделяют и уделять не собираются. А Человек тем временем обзавелся кое – чем, что позволит ему добиться уважения Галактики, ибо истину уважают повсеместно.

Грэмом овладел покой. Минуту или две он сопротивлялся, не желая терять нить размышлений. Сперва ему показалось, что вот она, истина, о которой говорили мутанты, но потом он отказался от этой мысли в пользу другой, куда более привлекательной. В конце концов заунывный ветер, чувство покоя и физическая усталость возобладали над рассудком, и Грэм заснул.

Последним, что он подумал, было: «Надо спросить у них. Надо узнать».

Однако прошло несколько дней, прежде чем он отважился задать свой вопрос. Он ощущал, что за ним наблюдают и решают, достоин ли он того, чтобы доверить ему истину. Он хотел остаться, но из вежливости сказал, что должен уйти, после чего хозяева попросили его задержаться, и он с радостью согласился. Все словно соблюдали некий ритуал, который нельзя было нарушить ни в коем случае, и все, похоже, испытали искреннее облегчение, когда обряд завершился.

Грэм стал на пару с Джедом работать в поле, познакомился с соседями, вечерами принимал участие в разговорах, которые затевались в доме. Он ожидал, что его будут расспрашивать, но обманулся в своих ожиданиях. Впечатление было такое, будто Джед, его семья и соседи настолько довольны жизнью в укромной долине, что их совершенно не интересуют события, происходящие в Галактике, той самой, которую избороздили в поисках этого мира и лучшей участи для себя предки нынешних поселенцев.

Он тоже ни о чем не спрашивал, поскольку чувствовал, что за ним наблюдают, и опасался, что вопросы оттолкнут новоприобретенных друзей.

Однако они относились к нему вовсе не так, как обычно относятся к чужаку. Минул лишь день или два, и Грэм понял, что может стать одним из них, и постарался сделаться таковым, и часами напролет добросовестно – и добродушно – сплетничал с соседями. Он узнал много полезного: что долин, где живут люди, несколько; что покинутая деревня никого не беспокоит, невзирая на то, что все, по-видимому, знают о том, что она такое; что местные жители вполне удовлетворены своей жизнью и отнюдь не стремятся за пределы собственного мирка. Постепенно он и сам научился довольствоваться серым предрассветным сумраком, радостью труда, гордостью за дело своих рук. Однако он сознавал, что его довольство – временное, что он должен отыскать истину, которую открыли мутанты, и донести ее до заждавшейся Галактики. Ведь скоро прилетит корабль с археологами, которые примутся изучать деревню, а до тех пор ему обязательно нужно найти ответ, чтобы он мог встретить коллег на вершине холма не с пустыми руками.

– Ты останешься с нами? – спросил однажды Джед.

– Мне необходимо вернуться, – ответил Дэвид, покачав головой, – Я рад был бы остаться, но увы…

– Ты ищешь Истину? – спросил Джед, – Правильно?

– Ты дашь ее мне? – воскликнул Дэвид.

– Бери, – произнес Джед, – она твоя.

Вечером Джед сказал дочери:

– Элис, научи Дэвида нашему алфавиту. Пришла пора узнать.

Из угла, в котором стояло кресло-качалка, раздался голос старухи:

– И впрямь, и впрямь пора ему узнать Истину.

4

За ключом, который хранился у сторожа, жившего в пятой по счету долине отсюда, послали гонца. Тот возвратился, передал ключ Джеду, и теперь Джед вставил его в замок на двери того самого солидного здания посреди покинутой деревни.

– В первый раз, – провозгласил он, – эта дверь открывается не для совершения обряда. Обычно мы отпираем ее единожды в столетие, чтобы прочесть Истину тем, чьи уши могут ее услышать. – Он повернул ключ, и замок негромко щелкнул. – Таким образом она не утрачивает своей злободневности. Мы не можем допустить, чтобы она превратилась в миф. Она слишком важна для нас, чтобы мы могли допустить такое.

Джед откинул засов, и дверь приотворилась на дюйм или два.

– Я сказал «обряд», – продолжал он, – наверное, зря. В чтениях нет ничего ритуального. Мы выбираем троих человек, которые приходят сюда в назначенный день и читают Истину, а потом расходятся по домам, унося с собой то, что запомнили. Никаких церемоний, все, как сейчас.

– Спасибо, что согласились помочь мне, – сказал Дэвид.

– Мы сделали бы то же самое для любого, кто усомнился бы в Истине, – ответил Джед, – Мы люди простые и не верим в законы и правила, живем как живется. Скоро ты поймешь почему.

Он распахнул дверь настежь и отступил в сторону, пропуская Дэвида вперед. За дверью оказалось одно-единственное просторное помещение, пол которого тонким слоем устилала пыль. Половину помещения занимала машина, корпус которой поблескивал в тусклом свете, проникавшем внутрь откуда – то сверху. Высота устройства составляла примерно три четверти расстояния от пола до потолка.

– Вот наша машина, – сказал Джед.

Все-таки машина, механизм, пускай умнее, толковее прочих, но механизм! Выходит, все вернулось на круги своя?

– Ты наверняка задумывался над тем, почему у нас нет машин, – проговорил Джед. – Потому что нам хватает одной этой.

– Одна машина!

– Она отвечает на вопросы, – пояснил Джед, – С такой машиной остальные нам ни к чему.

– На любые вопросы?

– Вполне возможно. Мы не знаем, как ею пользоваться, но даже если бы знали… Однако дальше спрашивать незачем.

– Вы так уверены в ее правоте? – удивился Дэвид, – С чего вы взяли, что она говорит правду?

– Сын мой, – произнес Джед сурово, – наши предки потратили тысячелетия на то, чтобы убедиться, что она будет говорить правду. Ничем другим они не занимались. Это было дело жизни не только отдельных личностей, но целых поколений. А когда они убедились, что все в порядке, что машина не допустит даже незначительной ошибки, то задали ей два вопроса.

– Два?

– Два, – подтвердил Джед, – и открыли Истину.

– Какова же она?

– Прочти сам, – сказал Джед, – Истина откроется тебе такой, какой предстала столетия назад.

Он подвел Дэвида к столику, что приткнулся к одной из панелей огромной машины. На столике бок о бок лежали две бумажные ленты, покрытые прозрачной предохранительной пленкой.

– Первый вопрос, – объявил Джед, – звучал так: «Какова цель Вселенной?» Прочти ответ на верхней ленте.

Дэвид наклонился над столиком и прочитал:

«Вселенная не имеет ни цели, ни смысла. Она возникла случайно».

– Второй вопрос…

Джед не закончил фразы, поскольку суть второго вопроса легко можно было уловить из ответа на него:

«Жизнь не имеет ценности. Жизнь – дело случая».

– Вот наша машина и наша Истина, – сказал Джед. – Вот почему мы живем как живется.

Дэвид взглянул на Джеда, потомка мутантов, которые должны были вернуть пробавляющемуся созданием машин человечеству славу и могущество, почет и уважение. Взгляд его выражал душевную муку.

– Извини, сынок, – проговорил Джед. – Ничего не попишешь.

Они вышли на улицу. Джед запер дверь и сунул ключ в карман.

– Они вот-вот прилетят, – сказал он, – ну, те, кто будет изучать деревню. Ты, верно, дождешься их?

Дэвид покачал головой.

– Пошли домой, – пробормотал он.

Эволюция наоборот

Старший негоциант приберег в грузовом отсеке местечко специально для корней баабу, обещавших лучшую прибыль – унция золота за унцию корней, – чем все другие товары, какие удалось набрать на доброй дюжине планет, где корабль совершал посадку.

Однако деревушки гуглей, обитателей планеты Зан, поразила какая-то напасть. Корней баабу, собранных загодя в ожидании корабля, не было и в помине. Старший негоциант метался по трапу вверх и вниз, накликая на головы гуглей страшные проклятья, позаимствованные из двух десятков языков и культур.

В своей каморке на носу, всего на ярус ниже поста управления и капитанской каюты, закрепленный за кораблем координатор Стив Шелдон прокручивал ролик за роликом записи, относящиеся к данной планете, и в который раз вчитывался в библию своего ремесла – «Путеводитель по разумным расам» Деннисона. Шелдон искал скрытый ключ к разгадке, насиловал свою перегруженную память в надежде выкопать хоть какой – нибудь фактик, который мог бы иметь отношение к делу.

Тщетно – фактик не находился, записи не помогали.

Зан относился к числу планет, не замеченных в эпоху первой волны космических открытий, – фактически его обнаружили всего-то пять веков назад. С тех пор торговые корабли совершали сюда регулярные рейсы ради корней баабу. В должном порядке торговцы сообщили о планете в ведомство внеземных культур. Однако ведомство, заваленное более важными делами, чем обследование захолустных планеток, сдало сообщение в архив и, разумеется, начисто забыло об этом.

Вот почему никто никогда не проводил на планете Зан серьезных исследований, и ролики записей не содержали почти ничего, кроме копий контрактов, заявок, лицензий и сотен счетов, накопившихся за пять столетий торговли. Правда, тут и там были вкраплены письма и другие сообщения со сведениями о гуглях или о самой планете, но цена им была невысока: ведь все это писали не квалифицированные наблюдатели, а безграмотные торговцы – попрыгунчики космоса.

Впрочем, Шелдон нашел и одну высокоученую диссертацию о корнях баабу. Из нее он узнал, что баабу растет только на планете Зан и ценится как единственное известное лекарство от некоей болезни, распространенной в одном из секторов Галактики. Поначалу баабу были дикорастущими, и гугли собирали их на продажу, но в недавние времена, как уверял автор, были предприняты попытки окультурить полезное растение, и сбор диких баабу пошел на убыль.

Шелдон не смог бы выговорить ни точное химическое наименование лекарства, ни название болезни, от которой оно исцеляет, но эту трудность он преодолел пожатием плеч: в данных обстоятельствах она значения не имела.

Справочник Деннисона посвящал планете Зан полтора десятка строк, и они не сообщили Шеддону ничего такого, чего бы он и так не знал. Гугли были до известной степени гуманоидами и принадлежали к культурному классу 10, с вариациями от 10-А до 10-К; они отличались миролюбием и вели пасторальное существование; всего было известно тридцать семь племенных деревень, причем одна деревня обладала по отношению к остальным тридцати шести диктаторскими полномочиями, хоть и в достаточно мягкой форме. Существенно, что руководящее положение периодически переходило от деревни к деревне, видимо, в соответствии с какой-то ненасильственной ротационной системой, отвечающей дикарским представлениям о политике. По натуре гугли были существами кроткими и не прибегали к войне.

Вот и все сведения, какие предлагал справочник. Оттолкнуться было практически не от чего.

Но коль на то пошло, утешал себя Шелдон, координатор в принципе почти обречен на безделье, пока корабль не угодит в какую-нибудь передрягу. Настоящая нужда в координаторе возникает лишь тогда, когда все, не исключая его самого, окажутся в глубокой луже. Найти путь из лужи – именно в том и состоит его работа. И вспоминают о нем, только если не остается другого выхода. Конечно, в обязанности координатора входит держать торговцев в узде, следить, чтоб они не надували тех, с кем ведут дела, сверх разумных пределов, не нарушали туземных табу, не надругались над инопланетной этикой, соблюдали кое-какие ограничения и придерживались минимальных формальностей, – но это простая повседневная рутина, не более того.

И вот после долгого спокойного полета – чрезвычайное происшествие: на планете Зан не оказалось корней баабу, и Дэн Харт, капитан звездолета «Эмма», гневается, скандалит и ищет козла отпущения, хоть и без особого успеха.

Шелдон загодя услышал, как капитан грохочет по лесенке, приближаясь к каморке координатора. Судя по интенсивности грохота, настроение у Харта было хуже некуда. Шелдон отодвинул ролики на край стола и постарался привести себя в состояние безмятежного равновесия – иначе беседовать с капитаном было попросту немыслимо.

– Добрый день, капитан Харт, – произнес Шелдон, как только пышущий гневом визитер переступил порог.

– Добрый день, координатор, – отозвался Харт, хотя очевидно было, что вежливость стоит ему больших усилий.

– Я просмотрел все имеющиеся материалы, – сообщил Шелдон, – К сожалению, зацепиться практически не за что.

– Значит, – смекнул Харт, и владеющая им ярость чуть не вырвалась из-под контроля, – вы не имеете понятия, что тут происходит?

– Ни малейшего, – весело подтвердил Шелдон.

– Хотелось бы слышать другой ответ, – заявил Харт, – Хотелось бы получить от вас совершенно другой ответ, мистер координатор. Настал момент, когда вам придется отработать свое жалованье. Я таскаю вас с собой годами и плачу вам жирную твердую ставку не потому, что мне так нравится, а потому, что меня к этому принуждают. И все эти годы вам было нечего или почти нечего делать. Теперь у вас есть дело. Теперь наконец-то оно у вас появилось. Наконец-то вам выпал случай отработать свое жалованье. Я мирился с вашим присутствием, хоть вы держали меня за глотку, а то и подставляли мне ножку. Я сдерживал свой язык и темперамент, несмотря ни на что. Но теперь у вас есть дело, и уж я прослежу за тем, чтобы вы от него не отлынивали, – Он вытянул шею вперед, как черепаха, злобно выглянувшая из панциря, – Вам понятно, что я хочу сказать, мистер координатор?

– Понятно, – ответил Шелдон.

– Вы займетесь этой проблемой всерьез. И приступите к делу немедленно.

– Уже приступил.

– Как же! – саркастически заметил капитан Харт.

– Я установил, что в письменных источниках нет ничего полезного.

– И что вы теперь намерены предпринять?

– Наблюдать и думать.

– Наблюдать и думать! – взвизгнул Харт, потрясенный до глубины души.

– Появились догадки, которые подлежат проверке. Рано или поздно мы докопаемся, в чем тут загвоздка.

– И сколько это займет? Сколько времени продлится ваше копание?

– Пока не могу сказать.

– Стало быть, не можете. Должен напомнить вам, мистер координатор, что в космической торговле время – деньги.

– Вы опережаете график, – спокойно возразил Шелдон. – Вы стояли на своем в течение всего рейса. Вечно торопились, вели торговлю бесцеремонно, почти до грубости, вопреки правилам, установленным для общения с внеземными культурами. Я был вынужден раз за разом настойчиво напоминать вам о важности этих правил. Был даже случай, когда я спустил вам заведомое убийство. Вы толкали экипаж на нарушения общепринятых норм организации труда. Вы вели себя так, будто сам дьявол наступает вам на пятки. Экипаж нуждается в отдыхе, и сколько бы дней мы ни потратили на распутывание здешней загадки, они пойдут ему на пользу. Да и вас задержка тоже не убьет.

Харт стерпел все эти выпады, поскольку так и не уразумел, какой силы нажим допустит человек, невозмутимо сидящий за столом. Но пришлось изменить тактику.

– У меня контракт на корни баабу, – проговорил он, – и лицензия на данный торговый маршрут. Могу вам признаться, что я делал ставку на эти корни. Если вы не вытрясете их из туземцев, я подам в суд…

– Не дурите, – перебил Шелдон.

– Но пять лет назад, когда мы в последний раз прилетали сюда, все было в порядке! Никакая культура не может развалиться ко всем чертям за такое короткое время!

– Судя по наблюдениям, это явление более сложное, чем культура, развалившаяся ко всем чертям, – произнес Шелдон, – У них была определенная схема, они действовали по плану, вполне сознательно. Деревня класса десять стоит как стояла, в полутора-двух милях отсюда к востоку. Стоит покинутая, дома аккуратно закрыты и заколочены. Все прибрано, все опрятно, будто жители ушли ненадолго и намерены вернуться в недалеком будущем. А в двух милях от деревни класса десять появилась другая деревушка с населением, живущим примерно по классу четырнадцать.

– Бред какой-то! – воскликнул Харт, – Как может целый народ утратить сразу четыре культурные градации? Да если даже так, какого лешего им было переселяться из домов десятого класса в тростниковые хижины? Даже варвары, когда завоевывали культурный город, вселялись во дворцы и храмы и о тростниковых хижинах не горевали…

– Не знаю, в чем тут дело. Моя обязанность в том и состоит, чтоб узнать.

– И главное, как исправить положение?

– Тоже пока не знаю. И не исключаю, что на то, чтоб исправить положение, уйдут столетия.

– Что ставит меня в тупик – это их молельня. И парник позади нее. А в парнике растет баабу!

– Откуда вам известно, что баабу? – резко спросил Шелдон. – Вы же до сих пор не видели растений, только корни!

– Несколько лет назад один из туземцев показал мне посевы. Никогда не забуду – посевы занимали много акров. Это же целое состояние – а я не мог вырвать ни корешка! Они заявили, что надо потерпеть, пока корни не подрастут.

– Я уже приказал ребятам, – объявил Шелдон, – держаться от молельни подальше, а сейчас повторяю это вам, Харт. Запрет относится и к парнику. Если я поймаю кого-нибудь, кто попробует добыть из парника корни баабу или что-то другое, что там растет, виновный не рассчитается до конца дней своих!..

Вскоре после того, как Харт отбыл не солоно хлебавши, по трапу вскарабкался старшина гуглей, деревенский вождь, и пожелал видеть координатора.

Вождь был немыт и с головы до ног облеплен паразитами. О стульях он не имел понятия и расположился на полу. Шелдон поднялся с кресла и сел на корточки лицом к гостю, но в тот же миг заерзал и отодвинулся на шаг-другой: от вождя воняло.

Наречие гуглей Шелдон вспоминал не без труда – ему не доводилось пользоваться этой тарабарщиной с самой студенческой скамьи. И даже подумалось, что на всем корабле не сыщется человека, не способного объясниться с гуглями лучше, чем координатор: любой из членов экипажа бывал на планете Зан и раньше, а его занесло сюда в первый раз.

– Вождю добро пожаловать, – вымолвил Шелдон.

– Окажи услугу, – попросил вождь.

– Конечно окажу.

– Похабные истории, – уточнил вождь. – Ты знаешь похабные истории?

– Знаю парочку. Боюсь только, что они не слишком хороши.

– Расскажи, – потребовал вождь, деловито почесываясь одной рукой. Второй рукой он не менее деловито выковыривал грязь, застрявшую между пальцами ног.

Шелдон рассказал ему про женщину и двенадцать мужчин, очутившихся на одном астероиде.

– Ну и что? – спросил вождь.

Тогда Шелдон рассказал ему другую историю попроще, а главное – неприкрыто похабную.

– Эта хорошая, – одобрил вождь, но смеяться и не подумал, – Знаешь еще?

– Нет, других не знаю, – отмахнулся Шелдон: продолжать вроде бы не имело смысла. Но потом он рассудил, что с инопланетянами надо поладить любой ценой, тем более что это его прямая обязанность, и предложил: – Теперь расскажи ты.

– Я не умею, – признался вождь, – Может, расскажет кто другой?

– Сальный Феррис, – сообразил Шелдон, – Он корабельный кок и знает такие истории, что у тебя волосы дыбом встанут.

– Тем лучше, – заявил вождь и поднялся с пола. Дошел до двери и вдруг обернулся: – Вспомнишь еще похабную историю – не забудь рассказать!

И Шелдон смекнул без особых усилий, что вождь относится к этим историям вполне всерьез.

Вернувшись за стол, Шелдон какое-то время слушал, как вождь тихо топочет по трапу. Заверещал коммуникатор. Это оказался Харт.

– Первый катер-разведчик на борту, – сообщил он, – Облетел пять других деревень, и всюду то же самое. Гугли покинули прежние жилища и поселились в грязных хижинах на небольшом отдалении. И в каждом из тростниковых поселений – своя молельня и свой парник.

– Дайте мне знать, когда появятся остальные разведчики, – сказал Шелдон, – хоть и не думаю, что есть надежда на что-то новенькое. Вероятно, сообщения будут неотличимы одно от другого.

– Еще одна новость, – продолжил Харт, – Вождь просил нас пожаловать вечером в деревню на посиделки. Я заверил его, что мы придем.

– Это уже достижение, – отозвался Шелдон. – Несколько первых дней они нас просто не замечали. Или не замечали, или удирали при нашем приближении во все лопатки.

– Появились у вас свежие идеи, мистер координатор?

– Одна есть. Или даже две.

– И что вы намерены предпринять?

– Пока ничего, – объявил Шелдон, – Времени у нас много.

Отключив коробку-верещалку, он откинулся на спинку кресла. Свежие идеи? Одна, пожалуй, есть. Хотя не слишком богатая. Что, если это обряд очищения? Или местный эквивалент возвращения к природе? Нет, не вытанцовывается. Поскольку культура класса десять и не уводила гуглей от природы на расстояние, достаточное, чтобы заронить в них потребность вернуться к ней. Что такое класс десять? Жизнь, разумеется, очень простая, но довольно комфортабельная. Еще не преддверие века машин, но до него остается совсем чуть-чуть. Своеобразный золотой век варварства. Добротные прочные поселения с несложным, но крепким хозяйством и нехитрой торговлей. Ненасильственная диктатура и пасторальное существование. Никакого переизбытка законов, мешающих людям. Слабенькая религия с минимумом табу. Вся планета – одна большая счастливая семья без резких классовых различий.

И тем не менее они отказались от своей идиллической жизни.

Психоз? Да, конечно, похоже на то.

В нынешнем своем состоянии гугли еле сводят концы с концами. Их словарь обеднел. Черт возьми, сказал себе Шелдон, ведь даже я сегодня владею языком лучше, чем вождь.

Средства к существованию у нынешних гуглей едва достаточны для того, чтобы не умереть голодной смертью. Они охотятся и рыбачат, собирают дикорастущие фрукты и корешки, но при этом у них постоянно урчит в животе от голода – а между тем вокруг покинутых деревень лежат поля под парами, пустуют в ожидании мотыги и плуга, в ожидании семян, и по всем признакам эти поля были в обороте еще год-два назад. Вне сомнения, на полях выращивали не только овощи, но и баабу. А сегодня гугли не имеют понятия ни о плугах, ни о мотыгах, ни о семенах. Их хижины слеплены кое-как и тонут в грязи. У них сохранились семьи, но моральные установления таковы, что вызывают тошноту. Оружие – каменное, и только каменное, а о сельскохозяйственных орудиях никто и не слыхивал.