Текст книги "Все повести и рассказы Клиффорда Саймака в одной книге"

Автор книги: Клиффорд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 177 (всего у книги 216 страниц)

Но он знал, что эта надежда была пустой.

Лет десять назад он мог бы совершить что-либо подобное. Но не теперь. Слишком многое растеряно по пути.

За спиной послышались шаги, и он оглянулся через плечо.

Китти подошла и опустилась на корточки рядом с ним.

– Эрик собирает все, что нужно в дорогу, – сообщила она. – Он скоро придет.

– В дорогу?

– Еду. Пару мачете. Веревку.

– Но я не понимаю.

– Он только и ждал человека, у которого хватило бы духу рискнуть, и считает, что у тебя хватит. Он всегда говорил, что у одиночки нет никаких шансов, а у двоих, если они будут помогать друг другу, шанс может появиться.

– Но он же сказал мне…

– Естественно. Я знаю, что он тебе сказал. И что я тебе говорила – тоже. И даже перед лицом всего этого ты не дрогнул. Так, во всяком случае, нам показалось.

– Нам?

– Ну разумеется, – сказала Китти. – Я тоже иду с вами.

Болоту понадобилось четыре дня, чтобы одержать победу над первым из них.

Как ни странно, им стал Эрик, самый молодой и самый сильный.

Он споткнулся, когда они шагали вдоль узкой земляной гряды, к которой с одной стороны подступали непроходимые заросли кустарника, а с другой – трясина.

Альден, шедший следом, помог Эрику подняться, но тот не держался на ногах. Он сделал пару нетвердых шагов и снова завалился.

– Мне нужно капельку отдохнуть, – выдохнул Эрик. – Самую капельку, а потом я смогу продолжать.

С помощью Альдена он дополз до крохотного островка тени и навзничь повалился на спину, как безвольная кукла.

Китти присела рядом с ним, откинула со лба волосы.

– Может, стоит развести костер? – спросила она Альдена. – Горячая еда подкрепила бы его. Да и нам всем не помешало бы перекусить.

Альден свернул с гряды и углубился в заросли кустов. Земля пружинила и влажно чавкала под ногами, а местами ноги вязли в грязи едва ли не по колено.

Он отыскал маленькое сухое деревце и ободрал с него ветки. Костер должен быть маленьким и из совершенно сухого дерева, поскольку любой клочок дыма мог быть замечен патрулем, сторожившим болото с воздуха.

Вернувшись на твердую землю, он при помощи мачете настругал с ветки щепок и с величайшей осторожностью сложил их в кучку. Огонь должен заняться с первой же спички, ибо спичек у них совсем немного.

Подошла Китти.

– Эрик уснул, – послышался рядом ее голос. – Он не просто вымотался. Думаю, у него лихорадка.

– Сейчас день, – сказал Альден. – Мы останемся здесь до утра. Может быть, ему станет получше. Дополнительный отдых может поставить его на ноги.

– А вдруг не поставит?

– Тогда мы задержимся еще на день. Нас трое. Мы же решили, что должны держаться вместе.

Китти протянула руку и коснулась его локтя.

– Я не сомневалась, что ты так скажешь. Эрик был так уверен в тебе – и не ошибся. Он сказал, что ты именно тот человек, которого мы ждали.

Альден покачал головой.

– Дело не только в Эрике, – решительно проговорил он. – И не только в нас. Дело во всех тех, кто остался там. Помнишь, как они помогали нам? Они отдали нам еду, хотя это означало, что им самим придется поголодать. Они отдали нам два рыболовных крючка из шести, которые у них были. Один из них скопировал карту Дока. Они раздобыли мне пару ботинок, потому что кто-то сказал, что я не привык ходить босиком. И они все пришли проводить нас и смотрели нам вслед, пока мы не скрылись из виду.

Он замолчал и взглянул на Китти.

– Дело не только в нас, – повторил он. – Дело во всех… во всех, кто находится в Промежутке.

Она подняла руку и откинула упавшие на глаза волосы.

– Тебе кто-нибудь говорил, – спросил он, – что ты красивая?

Китти скорчила гримаску.

– Очень давно. Много лет назад. У меня была тяжелая жизнь. Но когда-то, думаю, меня можно было назвать красивой.

Она передернула плечами.

– Разводи костер. – В голосе Китти прозвучали повелительные нотки. – А потом отправляйся ловить рыбу. Поскольку путешествие затягивается, нам понадобится еда.

Альден проснулся при первых робких проблесках рассвета и лежал, глядя на чернильную воду, которая в первых лучах зари казалась черной эмалированной поверхностью, только что выкрашенной и не успевшей еще просохнуть, влажно поблескивавшей там и сям. Какая-то большая неуклюжая птица вспорхнула с трухлявого древесного пня и, тяжело захлопав крыльями, полетела над самой водой, вздымая на черной эмали легкую зыбь.

Альден неловко уселся. Кости ломило от сырости и ночного холода, он совершенно окоченел.

Неподалеку лежала, свернувшись в клубочек, Китти. Альден взглянул туда, где накануне спал Эрик, и никого не увидел.

Пораженный, он вскочил на ноги.

– Эрик! – позвал он, резко вскакивая на ноги.

Ответа не последовало.

– Эрик! – крикнул он еще раз.

Китти потянулась и села.

– Его нет, – сказал Альден. – Я только что проснулся и увидел, что он куда-то пропал.

Он подошел к тому месту, где лежал Эрик; трава до сих пор была примята.

Он наклонился, чтобы оглядеть землю, и провел по ней рукой. Травинки пружинили под его пальцами – они уже начинали распрямляться. Похоже, Эрик ушел уже давно. Его не было… Сколько? Час? Два? А может, больше?

Китти встала с земли и подошла ближе.

– Он спал, когда я подходил взглянуть на него, перед тем как ложиться, – растерянно объяснял Альден. – Что-то бормотал во сне, но спал. У него еще был жар.

– Наверное, – отозвалась она, – надо было кому-то из нас присмотреть за ним. Но внешне с ним было все в порядке. А мы оба устали.

Альден оглядел гряду и ничего не увидел – никаких следов пропавшего человека.

– Что, если он заблудился? – предположил он. – Проснулся в бреду. Встал и куда-то пошел.

Если это действительно так, они, возможно, никогда не найдут его. Он мог упасть в воду, ухнуть в болотную жижу или в зыбучий песок. Не исключено, что он сейчас лежит где-нибудь, обессиленный, и тихо умирает.

Альден углубился в густой кустарник, который рос в болотной грязи. Он тщательно обошел вдоль всей гряды, но не обнаружил никаких следов, кроме тех, что он сам оставил накануне. А следы должны были остаться, потому что едва стоило сойти с гряды, как ты сразу же оказывался по щиколотку, если не по колено, в грязи.

Он принялся продираться сквозь кусты; москиты и прочая мошкара с назойливым жужжанием вились над его головой, вдалеке клекотала какая-то птица.

Он остановился передохнуть, помахал руками перед носом, чтобы разогнать надоедливую мошкару.

Клекот не прекращался, но теперь к нему прибавился еще какой-то звук. Он прислушался, надеясь, что звук повторится.

– Альден, – снова послышался крик, такой слабый, что он едва его уловил.

Он выскочил из кустов обратно на гряду. Крик раздавался с той стороны, откуда они пришли накануне.

– Альден!

Теперь он понял, что зовет его Китти, а не Эрик.

Он неуклюже поспешил по гряде на крик.

Китти сидела на корточках на краю тридцатифутового озерца – там, где гряда расступалась и пропускала воду.

Он остановился рядом с ней и посмотрел вниз. Она показывала на след ноги. Он был в стороне от других следов – их собственных, оставленных в грязи накануне и ведущих в противоположном направлении.

– Мы не останавливались, – сказала Китти. – Мы шли без передышки. Это не может быть наш след. Ты ведь сюда не ходил, да?

Альден покачал головой.

– Значит, это след Эрика.

– Оставайся здесь, – велел он.

Он плюхнулся в воду и перешел озерцо вброд, и на другой его стороне заметил следы, направленные в ту сторону, откуда они пришли.

– Эрик! Эрик! Эрик! – несколько раз позвал Альден.

Никто не откликнулся.

Еще через милю он наткнулся на трясину, через которую они перебрались днем раньше – целую милю или даже больше болотной жижи, которая основательно истощила их силы. Здесь, на топком берегу, следы обрывались возле самой кромки моря жидкой грязи и воды.

Он присел на краю трясины и принялся вглядываться в воду, там и сям усеянную кочками, ядовито-зелеными в утреннем свете. И не уловил ни признака жизни, ни шевеления. Лишь однажды рыба (или не рыба, а что-то другое) на миг разорвала воду, и по ней разбежались зыбкие круги. И ничего больше.

С тяжелым сердцем Альден повернул назад.

Китти все так же сидела на корточках у края воды.

Он покачал головой.

– Эрик пошел назад, – сказал он. – Не понимаю, как это ему удалось. Он был совсем слаб и…

– Решимость, – сказала Китти. – И, наверное, забота о нас.

– О нас?

– Как ты не понимаешь? Он знал, что болен. И чувствовал, что идти ему не под силу. И еще он не сомневался, что мы останемся с ним.

– Но мы же все приняли такое решение, – сказал Альден.

Китти покачала головой.

– Он не хотел становиться обузой и дал нам шанс.

– Нет! – закричал Альден. – Я ему не позволю. Я вернусь назад и отыщу его.

– Через трясину? – спросила Китти.

Альден кивнул.

– Возможно, ему едва удалось перебраться через нее. Скорее всего, он отсиживается где-нибудь на другом берегу.

– А вдруг он так и не попал на ту сторону? Вдруг он остался в трясине?

– Тогда я, конечно, не смогу его найти. Но я должен попытаться.

– Что меня беспокоит, – откликнулась Китти, – так это что ты станешь делать, если найдешь его. Что ты ему скажешь?

– Приведу его назад, – ответил Альден, – или останусь с ним.

Она подняла голову, и в глазах у нее стояли слезы.

– Ты вернешь ему его подарок, – сказала она. – Ты швырнешь его ему в лицо. Ты превратишь его прощальный великодушный жест в ничто.

Она взглянула на Альдена.

– Ты смог бы на это пойти? – спросила она. – Он совершил прекрасный и достойный поступок – быть может, последний в его жизни. И ты хочешь отказать ему в этом?

Альден покачал головой.

– Он бы сделал это для тебя, – продолжала она. – Он не лишил бы тебя последней возможности совершить что-то достойное.

Наутро восьмого дня Китти стонала и металась в жару. Весь предыдущий день превратился в непрекращающийся кошмар из болотной жижи и осоки, из ужасного пекла, из змей и москитов, из слабеющей надежды и растущего страха, который слабо колыхался где-то под ложечкой.

Это была сумасшедшая затея, думал Альден, сумасшедшая с самого начала – три человека, которые не имели права на эту попытку, которые находились в слишком плохой физической форме, были слишком плохо экипированы и, по крайней мере в его случае, слишком стары, чтобы замахиваться на подобное. Чтобы пройти сорок миль по болоту, требовались молодость и сила, а единственным, в чем нельзя было отказать им троим, была решимость. Возможно, подумал он, на самом деле ими двигала вовсе не решимость, а нечто иное, чего, скорее всего, ни один из них не понимал.

Интересно, задумался он, зачем Китти и Эрику понадобилось бежать из Промежутка?

Они никогда не говорили о причине своего поступка, хотя, возможно, и коснулись бы этой темы, будь у них больше времени. Но им было не до разговоров. На них не хватало ни времени, ни дыхания.

Ибо, пришло вдруг к нему осознание, по-настоящему сбежать невозможно. Можно сбежать из болота, но из Промежутка не убежишь. Потому что становишься его частью. Попади в Промежуток – и тебе больше не будет места во внешнем мире.

Наверное, это был просто жест, подумал он – жест неповиновения. Как тот дурацкий благородный жест Эрика, оставившего их, когда болезнь стала одерживать верх.

И его снова одолело сомнение в правильности решения, которое они вдвоем приняли тогда.

Стоило ему закрыть глаза, даже сейчас, под палящим полуденным солнцем, как перед ним снова вставала та же картина: изголодавшийся, беспомощный, умирающий человек, который уполз с тропинки и скрылся в непроходимых зарослях, чтобы его не смогли найти, даже если один или оба его спутника сразу отправятся на поиски. Жирные мухи ползали по его лицу, а он не осмеливался (или просто не мог?) поднять руку и согнать их. Голодная черная птица сидела на обломке мертвого дерева и терпеливо ждала, под водой затаился аллигатор, а бесчисленные ползучие, пресмыкающиеся и прыгающие твари кишели в траве и в низкорослых кустах.

Видение всегда было неизменным – застывшая и ужасная картина, нарисованная единым росчерком воображения, которое затем отступило и оставило ее пламенеть во всех мучительных подробностях.

Теперь вот Китти лежала и стонала сквозь сцепленные зубы – старая и ни на что не годная женщина в компании старого и ни на что не годного мужчины. Китти – с морщинистым лицом, слипшимися в сосульки волосами и ужасной худобой – и с тем неуловимым духом вечной юности, который неизвестно каким образом жил внутри ее тела.

Надо сходить и принести воды, думал Альден. Обтереть ей лицо и руки, заставить ее сделать глоток-другой. Но эта вода едва ли годилась для питья: затхлая и стоячая, она пахла гнилью и отдавала привкусом мертвечины, мысль о которой Альден изо всех сил старался выбросить из головы.

Он подошел к небольшой котомке, которая принадлежала Китти, и вытащил оттуда помятую и закопченную соусницу – единственную посудину, которую они с собой захватили.

Осторожно ступая по крошечному островку, на котором они устроились на ночлег, Альден подошел к краю воды и оглядел ее придирчивым взглядом, выискивая местечко, где вода казалась наименее ядовитой. Впрочем, он отдавал себе отчет в том, что это глупо: вода везде одинаковая, куда ни глянь.

Это была мерзкая жидкость из мерзкого болота, которое вот уже семь дней испытывало их на прочность, которое пыталось поймать их, задержать в пути, которое кусало и жалило их и пыталось свести их с ума, которое ждало, зная, что рано или поздно они допустят промах, или оступятся, или упадут – окажутся в его власти.

Альден поежился. Он вдруг осознал, что впервые за все время у него возникла подобная мысль. Ни разу еще он не задумывался об этом; он просто боролся. Вся его энергия была направлена на то, чтобы преодолеть следующий ярд земли, а за ним еще следующий, и еще…

Время утратило свое значение и измерялось лишь человеческой выносливостью. Расстояние потеряло важность, ибо болото уходило во все стороны, насколько хватало взгляда. Оно было повсюду, у него не было ни конца ни края.

То были убийственные семь дней, и первые два из них он был убежден, что ему это не под силу, что следующий день станет для него последним. Но за каждым днем наступал новый, а потом и тот тоже подходил к своему мучительному концу.

Из них троих он единственный все еще оставался на ногах. И вот что еще было странно: теперь он знал, что впереди у него будет еще один день, что впереди у него будет еще много дней. Он мог идти вперед вечно, если это займет вечность. Теперь болото никогда не сможет остановить его. Где-то посреди этой ужасной непроходимой зелени он нашел в себе скрытую силу и обрел второе дыхание.

Интересно, откуда все это взялось, недоумевал он. Что представляла собой эта внутренняя сила? Из какого источника он черпал ее?

Возможно, это произошло потому, что его вела несокрушимая воля?

И снова он стоял у окна, гадая, будет ли бабочка на этот раз, или бабочки бывают только в детстве. Но ни на миг не сомневаясь в том, что магия все еще здесь, что она была столь сильной и сияющей, что не померкла даже через тридцать лет.

И он вышел из дома и сел под деревом, как сидел в тот далекий день, когда был ребенком, и протянул руки ладонями вверх, и странная карточка легла ему на ладонь. Он чувствовал прикосновение магии и ощущал в воздухе новую свежесть, но она была не такой, потому что с неба не сыпались желтые листья.

Он дождался заморозков, и, когда они ударили, снова вышел из дома и сел под деревом, и листья падали на землю, словно замедленные капли дождя. Он закрыл глаза, втянул ноздрями осенний воздух, еле уловимо отдающий дымком, ощутил на лице ласковое солнышко, и все было в точности так, как в тот такой далекий день. Осенний день из его детства никуда не делся, он все еще был с ним.

Альден сидел под деревом, протянув руки, и на ладони у него лежала карточка, но ничего не происходило. Потом, как будто он не дождался этого в тот далекий день, желтый лист – золотое совершенство – спорхнул вниз, лег поверх карты и на мгновение неподвижно застыл.

А потом внезапно лист исчез, а на его месте очутился предмет, который был нарисован на карте: что-то вроде шарика трех дюймов диаметром; шарик походил на гигантскую ягоду крыжовника, сплошь утыканную колючими шипами. Шарик вдруг завибрировал, и Альден ощутил, как эта вибрация передается всему его телу.

В тот миг ему показалось, что с ним что-то происходит или он стал частью чего-то – чего-то мыслящего, живого (возможно, даже любящего), что трепетало совсем близко от него и одновременно очень далеко. Как будто это мыслящее и живое, чем бы оно ни было, протянуло палец и коснулось его, просто так, только затем, чтобы дать ему понять: оно здесь.

Альден присел, чтобы помятым закопченным соусником зачерпнуть воды из лужицы, которая показалась ему чуть прозрачней и чище, чем все остальное.

И все же там что-то было, подумал он. Что-то, с чем он за долгие годы познакомился, но по-настоящему так и не узнал. Что-то доброе, ибо оно обошлось с ним по-доброму. Что-то такое, у чего была цель, и оно подталкивало его к этой цели, но мягко, как хороший учитель подталкивает ученика к цели, которая в конце концов оказывается собственной целью ученика.

Маленькая вибрирующая ягода крыжовника была ключом к этому чему-то, раз уж она для этого понадобилась. Хотя, подумалось ему, слово «ключ» совершенно здесь не подходило, поскольку она не была ключом в том смысле, что он никогда не видел это что-то, не приближался к нему и не имел возможности выяснить, что это такое. Она была ключом лишь в том смысле, что это что-то существовало, было разумным и могло общаться.

Не разговаривать – общаться. И под конец, вспомнил он, это общение было прекрасным, хотя понимание, которое должно было бы прийти с общением, так до конца и не стало отчетливым.

Возможно, со временем, подумал Альден. Но их прервали, и именно поэтому он должен был вернуться назад, и как можно быстрее. Ведь это что-то не знает, почему он покинул его. Оно не понимает. Оно может подумать, что он умер, если у него есть понятие, включающее в себя такое состояние, как смерть. Или что он его покинул. Или что оно сделало что-то не так.

Альден зачерпнул полный соусник воды и распрямился, вслушиваясь в оглушительную утреннюю тишину.

Теперь он помнил. Но почему он не вспомнил раньше? Почему это воспоминание ускользало от него? Как он мог забыть?

Издалека Альден услышал его и, услышав, почувствовал, как ожила в нем надежда. Он напряженно ждал, надеясь услышать его снова, он очень хотел услышать его во второй раз, чтобы удостовериться, что не обманулся.

И он послышался в утреннем воздухе снова, еле различимый, но отчетливый – ни с чем не спутаешь – петушиный крик.

Альден развернулся и побежал обратно к костру.

На бегу он споткнулся, и соусник вылетел у него из рук. Он вскочил на ноги и оставил соусник валяться там, где тот упал.

Он бросился к Китти и рухнул на колени рядом с ней.

– Осталось всего несколько миль! – воскликнул он. – Я слышал петушиный крик. Край болота должен быть близко.

Альден протянул к ней руки и подсунул их под нее, поднял ее, устроил у себя на руках и крепко прижал к груди.

Кити застонала и заметалась.

– Тише, девочка, – сказал он. – Мы почти выбрались.

Он с усилием поднялся с колен и распрямился. Потом поправил ее тело, чтобы удобнее было держать.

– Я понесу тебя, – сказал он. – Я могу нести тебя всю дорогу.

Дорога оказалась длиннее, чем он думал. А болото хуже, чем оно было все эти дни, – как будто почувствовав, что это спотыкающееся упрямое существо может ускользнуть из его лап, оно удвоило свою изобретательность и коварство в последней попытке проглотить свою жертву.

Он бросил те скудные запасы еды, которые у них были. Бросил все. Взял с собой только Китти.

Когда она отчасти вышла из забытья и попросила воды, Альден остановился у озерца, зачерпнул воду сложенными в ковшик ладонями, умыл ее и помог ей напиться, потом продолжил путь.

Под вечер жар спал, и Китти совершенно пришла в себя.

– Где я? – спросила она, обводя взглядом черно-зеленую гладь болота. – Кто вы?

Он попытался объяснить. Китти не помнила ни его, ни болото, ни Промежуток. Он заговорил с ней об Эрике, но она не помнила и Эрика.

И тогда он вспомнил, что с ним было точно так же. Он ничего не помнил. Лишь спустя многие часы и дни память помаленьку вернулась к нему.

И с ней тоже так случится? И с Эриком тоже так случилось? Значит, не было никакого самопожертвования, никакого героизма в том, что Эрик сделал? Значит, это было просто слепое бегство из царства кромешного ужаса, в котором тот очутился, очнувшись?

А если все это верно, значит, то, что произошло с ним, то, что вызвало лихорадку и потерю памяти, произошло и с Китти и с Эриком тоже.

Выходит, он перенес какую-то инфекцию?

Но если так, значит, не исключено, что он заразил всех в Промежутке.

Он продолжал идти, и собственная выносливость изумляла его, ибо он не мог быть таким сильным.

Это сила духа, догадался Альден, поддерживала его – исключительно возбуждение оттого, что он почти вырвался из мстительного болота.

Но дух рано или поздно будет сломлен – сомневаться в этом не приходилось – и не сможет вечно поддерживать его. Дух будет сломлен, возбуждение уляжется, и силы иссякнут. Тогда он снова станет стареющим мужчиной, несущим стареющую женщину по болоту, которому нельзя даже помыслить противостоять в одиночку, не говоря уже о том, чтобы нагрузить себя еще одним человеческим существом.

Однако силы не иссякали. Он чувствовал, как они бурлят внутри. Опустились сумерки, и на небе выглянули первые робкие звезды, но идти стало легче. Он вдруг осознал, что ощущение легкости возникло уже час или два тому назад.

– Поставь меня на землю, – сказала Китти. – Я могу идти сама. Не стоит и дальше меня нести.

– Еще немножечко, – сказал Альден. – Мы уже почти пришли.

Теперь почва стала плотнее, а по шелесту под ногами он определил, что ступает по совершенно другой траве – не той шершавой, грубой, острой как бритва траве, что росла на болоте, а по мягкой и шелковистой.

В темноте перед ним вырос холм. Едва начав подниматься на него, Альден ощутил, что земля под ногами стала совсем твердой.

Он добрался до вершины холма и остановился. Потом осторожно поставил Китти на ноги.

Воздух был свежим, терпким и прозрачным. Листва на соседнем дереве шелестела на ветру, а на востоке небо озарял жемчужный свет луны.

Позади осталось болото, которое они победили, а впереди – чистая и твердая земля, которая в конце концов одолеет их. Впрочем, «в конце концов», сказал себе Альден, это слишком сильно сказано. Через несколько дней, быть может, даже через несколько часов их обнаружат и настигнут.

Поддерживая Китти за талию, он двинулся по склону вниз, навстречу окончательному поражению.

Старый разбитый пикап стоял в залитом лунным светом дворе фермы. В запущенном доме на вершине холма не было видно огней. От фермы по длинному крутому склону бежала дорога, примерно в полумиле смыкавшаяся с шоссе.

Ключа зажигания, разумеется, нет, но можно скрестить проводки, а потом подтолкнуть машину, и она покатится по склону. Как только пикап придет в движение, поставить его на передачу – мотор заведется и заработает.

– Кто-нибудь поймает нас, Альден, – пролепетала Китти. – Это верный способ попасться. Угнать машину…

– Здесь всего двадцать миль, – возразил Альден. – Так написано на столбе. Мы успеем добраться до дома раньше, чем поднимется переполох.

– Идти пешком и скрываться было бы надежнее.

– Нет времени, – сказал он.

Ибо теперь он вспомнил. Память вернулась к нему – о машине, которую он построил в столовой. О машине, ставшей как бы его вторым телом или своего рода костюмом. Она была чем-то вроде двухсторонней школы или, пожалуй, двухсторонней лаборатории, потому что, находясь в ней, он узнавал о той, другой жизни, а она узнавала о нем.

У него ушли годы на ее создание, годы, чтобы понять, как собрать вместе детали, которые те, другие, или тот, другой, дали ему. Все детали были малюсенькими и исчислялись тысячами. Он протягивал руки и изо всех сил думал о желтых листьях, летящих в голубой дымке осеннего воздуха, – и на ладони у него оказывался еще один кусочек этой странной машины.

И теперь она стояла без дела в той выцветшей сумеречной комнате, а они, наверное, ломали головы, что с ним случилось.

– Идем, – резко сказал он Китти. – Ни к чему ждать.

– Там может быть собака. Там может быть…

– Придется рискнуть.

Он выбрался из рощицы и быстро побежал через двор к пикапу. Он добежал до него и дернул крышку капота, но та не поддалась.

Китти вскрикнула, всего один раз – скорее чтобы предупредить его, чем от страха, и он стремительно обернулся. Не более чем в десятке футов от них возвышалась фигура, и в лунном свете, серебрившем ее металлическую грудь, виднелась эмблема Медицинского дисциплинарного корпуса.

Альден прижался спиной к машине и застыл, глядя на робота, понимая, что пикап был всего лишь приманкой, и думая о том, как хорошо медики должны были изучить человеческий род, чтобы расставить такую ловушку, – изучить, как работает не только человеческое тело, но и человеческий разум.

– Если бы только мы тебя не задержали. Если бы ты не нес меня на руках… – шептала Китти.

– Это ничего бы не изменило, – возразил ей Альден. – Скорее всего, они заметили нас с самого начала и следили за нами.

– Молодой человек, – заговорил робот, – вы совершенно правы. Я ждал вас. Должен признаться, я отчасти восхищаюсь вами обоими. Никому больше не удавалось перейти болото. Некоторые пытались, но у них ничего не вышло.

Вот, значит, чем все кончилось, сказал себе Альден с некоторой горечью, но, пожалуй, не настолько сильной, какую должен был бы испытывать. Ведь с самого начала была лишь слабая надежда. Он шел навстречу своему поражению, с каждым шагом приближался к нему – и к безысходности, которую признавал даже он.

Если бы только ему удалось добраться до дома в Ивовой Излучине, как он надеялся, он ничего больше не желал бы. Добраться до дома и дать тем, другим, понять, что он не покинул их.

– И куда теперь? – спросил он у робота. – Назад, в Промежуток?

Однако тот не успел ответить.

Послышался топот чьих-то ног, несущихся по двору.

Робот обернулся, и в лунном свете блеснул какой-то предмет, летящий в его сторону. Посланец Медицинского дисциплинарного комплекса попытался уклониться – и не смог.

Альден, пригнувшись, бросился вперед, метя роботу в колени. Его плечо задело металл, и Альден упал. Брошенный кем-то камень лязгнул о нагрудник железного человека.

Робот потерял равновесие и тяжело рухнул на землю.

Альден с трудом поднялся на ноги.

– Китти! – крикнул он.

Но Китти была занята. Она упала на колени рядом с роботом, который безуспешно пытался встать, и, зажав в кулаке подобранный камень, с силой опустила его на железный череп. Тот загудел словно колокол, а Китти ударила снова… и еще раз, и еще…

Робот прекратил барахтаться и затих, но Китти продолжала молотить камнем по черепу.

– Китти, хватит, – послышался чей-то голос.

Альден повернулся на звук.

– Эрик! – воскликнул он. – Но мы же оставили тебя там!

– Я знаю, – сказал Эрик. – Вы решили, что я сбежал обратно в Промежуток. Я нашел то место, до которого вы проследили мой путь.

– Но ты здесь. Это ты бросил камень.

Эрик пожал плечами.

– Я снова пришел в себя. Сначала я не понимал, где я и кто я, – да, откровенно говоря, вообще ничего не понимал.

А потом все вспомнил. И мне пришлось сделать выбор. Впрочем, на самом деле никакого выбора и не было. В Промежутке у меня ничего не осталось. Я попытался нагнать вас, но вы двигались слишком быстро.

– Я убила его! – с вызовом в голосе объявила Китти. – Мне плевать. Я этого хотела.

– Не убила, – сказал Эрик. – Скоро здесь будут другие. Его отремонтируют.

– Помоги мне открыть капот, – попросил Альден. – Надо сматываться отсюда.

Эрик остановил колымагу за домом, и Альден вылез из машины.

– А теперь поторопитесь, – велел он.

Задняя дверь оказалась не заперта, как он ее и оставил. Он вошел в кухню и включил свет.

Сквозь проем двери, ведущей в столовую, Альден различил темный корпус собранной им когда-то конструкции.

– Нам нельзя здесь долго оставаться, – сказал Эрик. – Они знают, что мы угнали пикап. Скорее всего, они догадаются, куда мы отправились.

Альден промолчал. Да и что мог он ответить? Им некуда идти.

Куда бы они ни пошли, их всегда будут преследовать, ибо никому не позволено попирать медицинские законы и не подчиняться правосудию медиков. Никто в целом мире не отважится помочь нарушителям дисциплины.

Он бежал из Промежутка, чтобы вернуться сюда, хотя тогда и не сознавал, к чему стремится. На самом деле он бежал не из Промежутка, а к машине, которая стояла в столовой, у самого входа в кухню.

Он вошел в комнату, щелкнул выключателем, и яркий свет залил странный механизм, возвышавшийся в центре.

Машина представляла собой клетку размером с человека, внутри которой он еле-еле смог поместиться. Он должен сообщить им, что вернулся.

Он вошел в предназначенное для него пространство, и внешний корпус вместе с загадочными приспособлениями, казалось, обнял все тело.

Альден встал на место, закрыл глаза и стал думать о падающих желтых листьях. Он снова стал тем мальчиком, который сидел под деревом, и не его разум, а разум того мальчика ощущал золото листьев и синеву неба, чувствовал терпкий, как вино, запах осеннего воздуха и ласковое тепло осеннего солнца.

Он закутался в эту осень и в этот давний день и стал ждать ответа. Но ответа не было. Он ждал, и золото листьев погасло, и воздух больше не походил на вино, и солнце больше не грело, и лишь пронзительный ветер дул с чернеющего моря абсолютного небытия.

Альден понимал, что они ушли и бесполезно ждать: они не вернутся, – понимал и все же не хотел это принять. Бледный, он упрямо стоял на месте, все еще на что-то надеясь.

Но даже упрямство иссякло. Альден медленно повернулся и вышел из клетки.

Его не было слишком долго.

Увидев на полу фиал, Альден нагнулся, чтобы поднять его. Теперь он вспомнил, что пил из него в тот день (сколько же прошло времени?), когда вернулся обратно в комнату после долгих часов в клетке.

Они материализовали фиал для Альдена и велели ему выпить содержимое, и он вспомнил горький вкус, оставшийся во рту.

Китти и Эрик стояли на пороге, глядя на него, и он оторвался от фиала и посмотрел на них.

– Альден, – спросила Китти, – что с тобой произошло?

Он покачал головой.

– Все нормально. Ничего не произошло. Их просто там нет, вот и все.

– Нет, произошло, – сказала она. – Ты выглядишь моложе лет на двадцать.

Фиал выпал у него из пальцев. Альден поднес руки к глазам и в ярком свете лампы увидел, что на коже нет морщинок. Это были сильные и крепкие руки. Молодые руки.