Текст книги "Друид"

Автор книги: Клауде Куени

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 45 страниц)

– Дивикон… – начал он было вновь. Кулак Дивикона врезался в лицо Пизо и разбил ему переносицу. Римлянин, не успев издать ни звука, рухнул на пол. Куры с кудахтаньем разлетелись в разные стороны. Размазывая руками по лицу кровь, Пизо изумленно смотрел на князя тигуринов. Он хотел сказать еще что-то, но, заметив, как энергично я качаю головой из стороны в сторону, благодарно кивнул мне и вышел из дома с натянутой улыбкой на окровавленном лице.

Теперь всем нам стало ясно, что Пизо прибыл сюда с одной-единственной целью – он хотел описать Дивикону положение в Риме таким образом, чтобы вождь кельтов принял решение воспользоваться услугами этого проходимца и заплатил за них золотом нашего народа.

Довольно долго все собравшиеся молча сидели на полу. Наконец, Дивитиак нарушил молчание:

– Дивикон, тебе следует отправить в Рим послов, чтобы они начали переговоры с сенаторами Цицероном и Катоном. Это уважаемые мужи, к тому же они знают язык кельтов. Гельветы должны наконец понять, что они смогут спокойно жить в Галлии лишь в том случае, если им удастся заручиться поддержкой Рима.

Дивитиаку никто не ответил. Все молчали, давая таким образом друиду понять, что ему лучше удалиться. Он подчеркнуто вежливо попрощался и вышел из дома Дивикона. Тут же мы услышали, как друид, оказавшись за дверью, раздраженно кричит на своих рабов и сопровождавшую его свиту.

Дивикон обратился к Веруклетию:

– Друид, отправляйся в Генаву и попытайся найти зерно правды в этой навозной куче мерзких слухов и лжи. Позаботься о том, чтобы ни один кельт не нарушил новые границы Римской империи. Я не желаю войны. Моя цель – провести доверившиеся мне племена к Атлантикусу.

Веруклетий молча кивнул. Дивикон взял в руки золотой обруч нашего деревенского старосты Постулуса и протянул мне его со словами:

– Ты по праву можешь носить этот золотой обруч, Корисиос. Мои друиды часто рассказывали мне о молодом кельте, который в одной из деревень рауриков сидит под огромным дубом. И вот ты оказался здесь, в моем доме. Мне кажется, что тем самым боги подают мне знак. – Затем Дивикон вновь обратился к друиду Веруклетию: – Возьми Корисиоса под свое покровительство и отведи его в следующем году, как того хотят боги, в священную школу друидов на острове Мона. – Дивикон поднялся со своего места и сказал, обводя взглядом всех собравшихся: – Я хочу принести жертву богам, потому что должен умилостивить их. Ведь я нарушил священный долг гостеприимства, выгнав из своего жилища римлянина.

Веруклетий вышел вместе со мной из дома князя тигуринов и, когда мы оказались снаружи, сказал, приветливо улыбаясь: – Что же, Корисиос, я согласен позаботиться о твоей судьбе. Однако ты слишком сильно любишь вино и мясо, поэтому, как мне кажется, ты вряд ли сможешь стать друидом. С другой стороны, среди наших богов есть такие, которые не имеют ничего против женщин и вина. Именно они, похоже, чувствуют себя в твоем теле как дома. Пусть боги сами решат, хотят они говорить с нашим народом твоими устами или нет. Придет время, и нам все станет известно. Ждать осталось недолго, однако сейчас мы ничего не можем знать наверняка.

Весь вечер я провел с Базилусом, сидя под открытым небом. Крыши и стены домов давили на нас, поэтому мы хотели побыть на свежем воздухе. Играя с бегавшими вокруг собаками, мы в очередной раз пересказывали друг другу все детали нападения германцев. На наш взгляд, эту историю следовало дополнить красочными подробностями. От скуки мы пошли еще дальше и начали размышлять, каким образом могли бы развиваться события, если бы… Игра оказалась довольно захватывающей. Конечно же, мы ругали на чем свет стоит друида Дивитиака, строили грандиозные планы на будущее, мечтали о Массилии и Риме. Когда же Базилус спросил меня, сплю ли я с Вандой, я ответил, что она всего лишь моя рабыня. Не больше и не меньше.

Мы переночевали в доме мастера Куртикса, который славился своим умением выливать из меди украшения и самые разнообразные предметы быта. Дочери Дивикона одели Ванду в такие роскошные одежды, что мне было немного неловко обращаться с ней как с рабыней.

Но я ведь сам сказал Дивикону, что она моя жена. Именно поэтому Ванду уложили спать рядом со мной. Так что, засыпая, я видел прямо перед своим лицом ее ноги. Базилусу же, в свою очередь, приходилось мириться с тем, что мои ноги были в непосредственной близости от его головы. Так спят кельты – мы не ложимся друг возле друга, а располагаемся вдоль покрытых мехами и шкурами земляных возвышений, расположенных у стен дома. Рано утром Ванда встала и легла так, что наши головы оказались рядом. Она спросила: «Ты спишь?» Похоже, мое молчание ее вовсе не устраивало – Ванда продолжала шепотом раз за разом задавать мне этот вопрос, пока я, наконец, сердито не ответил ей: «Нет!»

– Господин, ты зол на меня из-за того, что все теперь считают меня твоей женой? – по ее голосу я догадался, что Ванда едва сдерживает смех. Похоже, она вдоволь повеселилась, проведя сегодняшний день с дочерьми Дивикона. – Господин, раз уж ты смог в смертельной схватке победить германского князя, значит, я могу быть твоей женой, верно? – На этот раз она едва слышно рассмеялась.

– Что ты хочешь этим сказать? – не выдержал я. – Что я это все выдумал?

– Нет, мой господин, – соврала Ванда. – Я ни в коем случае не хотела тебя оскорбить или обидеть. Прошу, прости меня!

– Хорошо… Но запомни: я прощаю тебя в последний раз. Ты слишком часто испытываешь мое великодушие! Только попробуй вновь позволить себе подобную наглость! Я велю выпороть тебя и тут же продам.

На мои угрозы Ванда ответила молчанием. Скорее всего, в тот момент она улыбалась. Как мог разумный человек продавать рабыню, которую он же совсем недавно велел выпороть? Тут я понял, что Базилус тоже не спит. Он тихо смеялся, услышав наш разговор. Даже умирая от усталости или страдая от боли, он никогда не сомкнул бы глаз, пока кто-нибудь хоть что-то рассказывает. Или пока находящиеся рядом с ним люди просто разговаривают. Мой друг детства не представлял свою жизнь без историй, которые он впоследствии мог бы пересказать кому-нибудь, несколько приукрасив. Впрочем, такая черта характера была присуща и мне.

Утром мы завтракали в доме Дивикона лепешками и свежим козьим молоком. Если кельты хотят показать своему гостю, как высоко они его ценят, они стараются на прощание сделать для него что-нибудь приятное. Именно так решил поступить в то утро князь тигуринов.

– Корисиос, ты должен подарить своей рабыне Ванде свободу. Ей следует одеваться и выглядеть подобно женщине знатного происхождения, а не рабыне, – сказал Дивикон, а его дочери и внучки заулыбались, поглядывая на меня. Хотя подобная ложь не считается среди кельтов чем-то постыдным, мне было очень неприятно. Так уж у нас принято шутить. Таково своеобразное проявление кельтского чувства юмора. Непосвященным, родившимся в других племенах – из всех присутствующих это можно было сказать только о Ванде, – понять подобные шутки довольно трудно.

– Мне кажется, – начал я нерешительно, даже не представляя в то мгновение, что именно я буду говорить, – я принял решение назвать Ванду своей женой, поскольку, узнав, что она моя рабыня, все тут же попытались бы купить ее у меня.

Услышав такое объяснение, все члены семьи князя тигуринов рассмеялись. Похоже, только Базилус был обеспокоен таким поворотом событий. У него тоже была дурная привычка видеть сложившуюся ситуацию в самом мрачном свете. Если бы он не любил так сильно сражения, то наверняка мог бы стать неплохим бардом.

Дивикон, хитро улыбаясь, ответил:

– Довольно умно с твоей стороны, Корисиос. Я наверняка был бы первым, кто сделал бы тебе щедрое предложение. Сейчас, зная, что Ванда твоя рабыня, я хочу предложить тебе сделку.

Он указал правой рукой на римского раба, который вчера наливал нам вино.

– Это Северус. Пятьдесят лет назад я прогнал его отца под ярмом после моей славной победы над римлянами у Гарумны. Ему уже тридцать, но Северус все еще силен, вынослив, здоров и полон сил. К тому же, несмотря на то что он римлянин, этот раб совсем не глуп.

Все собравшиеся вновь рассмеялись. Базилус же, наоборот, стал еще мрачнее. Вдруг я почувствовал необъяснимую слабость и небольшое головокружение. Наш разговор уже не доставлял мне никакого удовольствия. Хотя Дивикон, похоже, вовсе не собирался упрекать меня за вчерашнюю ложь, сейчас он имел полное право довести нашу беседу до конца и вынудить меня сделать то, чего я делать не хотел. Это был своеобразный ритуал. Раз уж Дивикон начал его, то я был обязан принимать в нем участие, стараясь при этом не опорочить свою честь и не обидеть хозяина дома. Ванда поняла, что наш вымышленный брак продлился всего лишь несколько часов и только что распался. Как того требовали правила приличия, я поблагодарил Дивикона за предложение:

– Ты не только храбр, но и невероятно щедр, о великий князь тигуринов. Лишь вождь, одержавший славную победу над римлянами у Гарумны, может владеть римским рабом, который без сомнения послужил бы настоящим украшением в доме любого хозяина. Я считаю себя недостойным обладать таким рабом. Так же как не пристало мне иметь в своем доме отличительные знаки римского легиона, захваченные тобой после победы.

Я указал рукой на штандарт с изображением орла. Это был главный символ любого легиона. Дивикон повернулся и с гордостью взглянул на добытое в бою знамя. Через мгновение он вновь посмотрел на меня. Лицо князя тигуринов стало очень серьезным. Одни члены его семьи тихо смеялись, другие сдержанно усмехались. На лице Базилуса наконец-то появилась улыбка.

– Ты прав, – подавленно ответил Дивикон. – Иметь в своем доме римского раба достоин только вождь, которому удалось победить целый легион и продать римских солдат в рабство. Именно поэтому я разрешаю тебе самому выбрать то, на что ты согласен обменять свою рабыню.

Конечно же, своей последней фразой князь тигуринов вновь застал меня врасплох. Ведь я ни в коем случае не мог утверждать, что в доме Дивикона не было ни одного предмета, ценность которого соответствовала бы стоимости германской рабыни. Сейчас я имел полное право потребовать за Ванду золото или великолепных лошадей. Или, возможно, даже право жениться на девушке знатного происхождения. Какое решение мне следовало принять? По лицу Дивикона я видел, что он лишь с трудом сдерживает смех. На его губах играла улыбка, он был явно доволен своей находчивостью. Все присутствующие устремили свои взгляды на меня. Ванда словно окаменела, от напряжения она не могла пошевелиться. Базилус сидел на своем месте, плотно сжав губы, и беспокойно качал правой ногой, которую он закинул на левую. Думаю, что Ванда ему тоже немного нравилась. Но мой друг детства наверняка гораздо больше беспокоился не о ней, а обо мне. Ведь я мог лишиться своей левой ноги!

– Благодарю тебя, о великий Дивикон! – ответил я. – Должен признаться, что у меня разбегаются глаза и сделать выбор будет нелегко. Ведь все, чем владеет прославленный князь тигуринов, вполне можно обменять на германскую рабыню. – Дивикон был явно польщен услышанным, он с нетерпением смотрел на Ванду. Она же была вне себя от злости. Однако я еще не закончил свою речь: – Дивикон, даже мех, на котором ты сейчас восседаешь, или шкура медведя, на которой ты спишь, имеют в моих глазах достаточную ценность – я с радостью обменял бы их на мою германскую рабыню. Все же мое восхищение твоими славными подвигами настолько велико, что боги никогда не простят мне, если из-за меня ты станешь хозяином рабыни, которая постоянно пребывает в дурном настроении, никогда не смеется, отвратительно готовит, а по ночам издает звуки, которые напоминают скрип двух ржавых железок, трущихся одна о другую. Поверь мне, если тебе придется изо дня в день лицезреть ее кислую мину, ты постоянно будешь в дурном настроении. Злость и недовольство начнут отравлять твою душу. Боги послали мне эту рабыню в наказание за мои проступки. Если я взвалю на тебя эту тяжкую ношу, то никогда не прощу себе этого.

Я изо всех сил старался казаться как можно более подавленным и удрученным, а недовольное лицо Ванды лишь подтверждало все только что сказанное мною и должно было послужить предупреждением Дивикону.

Никто больше не смеялся. Все смотрели на Дивикона. Без особого энтузиазма он ответил на мою речь:

– Благодарю тебя, Корисиос. Ты пожалел мое старое сердце и избавил меня от несправедливой кары богов. Тем самым ты доказал, что твой здравый смысл и благоразумие достойны всяческих похвал.

Ванда опустила голову, и светлые волосы, которые она сегодня решила не заплетать в косу, закрыли ее милое лицо. Дивикон и я в знак согласия со всем только что сказанным кивнули друг другу. Ритуал был закончен. Возможно, непосвященным наша беседа показалась бы всего лишь непристойной и довольно бессмысленной игрой. Однако любой кельт понимает, что такая игра может иметь непредсказуемые и крайне нежелательные последствия. Даже если произнесенные слова покажутся лестью и подхалимством, ни в коем случае нельзя оставлять без достойного ответа предложение купить или обменять твою рабыню. Особенно если подобное предложение сделано знатным князем и прославленным вождем, а ты, простой кельт, ни за что не хочешь расставаться со своей рабыней.

На следующий день я попрощался с Базилусом. Он хотел отправиться на разведку вместе с воинами из оппидума тигуринов. Мой друг детства был уверен, что ему обязательно посчастливится вступить в бой с легионерами. Для Базилуса мысль о том, что у его седла может болтаться голова римского центуриона, была гораздо заманчивей, чем перспектива посетить Массилию или Рим и насладиться великолепием этих великих городов. Базилус был воином, и этим все сказано.

– Корисиос! – крикнул он мне вслед, когда я вместе с Вандой и друидом Веруклетием уже оказался за воротами. – Корисиос, скажи, мы когда-нибудь увидимся вновь?

– Да, Базилус! – крикнул я, развернув коня. – Мы с тобой обязательно встретимся!

Из груди Базилуса вырвался воинственный клич, он ударил себя в грудь рукой и поднял вверх кулак.

Мы направлялись на юг. С погодой нам повезло. Хоть небо и было затянуто плотными облаками, дождь не начинался. Иногда сквозь тучи даже пробивались солнечные лучи. Дорога уже высохла, так что мы передвигались довольно быстро. Мы с Веруклетием ехали рядом. Друид рассказывал мне о лечебных свойствах разных растений и отвечал на мои вопросы. Удивительно, но Веруклетий обладал уникальной способностью объяснять самые запутанные вещи при помощи простых слов. Мне нравилась его манера говорить и держать себя. Конечно, его тон разительно отличался от того, к которому я привык за время бесед с Сантонигом. Мой прежний учитель обращался со мной так, словно я был его приемным сыном, ведь он знал меня с самого рождения и помогал преодолевать многие трудности. Веруклетий же относился ко мне как к взрослому. Если друид считал, что я услышал достаточно новой информации, которую мне следовало обдумать и усвоить, он отъезжал шагов на сто вперед, чтобы предаться собственным размышлениям. Тогда я дожидался Ванду, и мы долгое время ехали рядом. Она с удовольствием рассказывала мне на германском языке о богах и обычаях своего народа.

Лишь сейчас я начал понимать: старый Сантониг действительно был прав, когда говорил, что чем больше знает человек, тем интереснее ему познавать новое, ведь каждая новая крупица знания открывает перед нами неведомые до сих пор грани того, что нам уже было известно. Я гордился своей неутолимой жаждой знаний и своим умением передавать его остальным. Не зря дядюшка Кельтилл называл меня живой Александрийской библиотекой [17]17
  Александрийская библиотека – крупнейшее собрание рукописных книг (от 100 до 700 тыс. томов), основанное в III в. до н. э. при Александрийском мусейоне.


[Закрыть]. А где, если не в этом знаменитом хранилище, были собраны все знания мира? Я обладал великолепной памятью, в которой навечно отпечатывалось все, что я когда-либо видел, слышал или читал. Такова отличительная особенность всех друидов. Мы становимся самыми настоящими повелителями памяти и знаний благодаря тому невероятному количеству информации, которую мы должны заучивать наизусть. Если человеку удалось запомнить шесть тысяч стихов, значит, он сможет запомнить и шестьдесят тысяч. Разум и память можно сравнить с мускулами, которые при надлежащей тренировке позволяют добиваться все лучших и лучших результатов.

Ванда тоже рассказала мне много интересного. Но, к сожалению, она так ничего и не сообщила о своем прошлом. Моя рабыня не говорила ни о себе, ни о нас. У меня создавалось такое впечатление, будто она тщательно следила за своими словами, за мимикой и жестами, стараясь никоим образом не выказать истинных чувств. Лишь однажды она совершенно неожиданно прервала меня и поблагодарила за то, что я не обменял ее на римского раба, предложенного мне Дивиконом. Я, наверное, никогда в жизни не забуду, как она смотрела на меня в то мгновение. Мое лицо вдруг стало таким красным и горячим, словно я только что выпил целый кубок крепкого вина с пряностями. Конечно, я тут же очень грубо поставил ее на место. Я считаю вполне обычной ситуацию, когда жена благодарит за что-либо своего мужа. Но рабыня не имеет права обращаться подобным образом со своим господином! Это неслыханная дерзость! Я уже собирался обругать Ванду последними словами, когда увидел искорки в ее глазах и улыбку на сияющем лице. Могу поклясться, что в то мгновение я был совершенно серьезен и выглядел довольно грозно. Но такая реакция со стороны Ванды на мой гнев повергла меня в растерянность. Что я мог поделать? Я был вынужден спасаться бегством. Сдавив ногами бока своей лошади, я догнал Веруклетия, ехавшего шагах в тридцати впереди нас. Едва взглянув на меня, он тут же улыбнулся.

На своем пути мы то и дело встречали отряды конных воинов, которые разведывали местность. Дивикон направил их вперед, чтобы они тщательно осмотрели дороги, по которым вскоре будут двигаться тяжело груженные телеги, и привели в порядок мосты. То тут, то там виднелись пожарища – все, что осталось от деревень и мелких селений. На дорогах нам все чаще приходилось обгонять обозы, состоящие из людей, идущих пешком, всадников и телег. Все они двигались на юг. Похоже, никто ни о чем не беспокоился, у всех было приподнятое настроение. Для кельтов переселение из одних земель в другие является таким же обычным делом, как переселение души из тела в тело. Покидая свою родину, мы не считаем это потерей, точно так же и смерть не воспринимается нами как нечто ужасное – мы относимся к подобным событиям как к неотъемлемой части бытия, как к началу, а не как к печальному концу.

Спланировать столь масштабное переселение мог только выдающийся вождь. Дивикон ничего не оставил на волю случая. Встретив отряд вооруженных воинов, мы знали, что где-то впереди, на строго определенном расстоянии от него на нашем пути будет следующий отряд. Воины сопровождали телеги с продовольствием, оружием и палатками. Каждый брал с собой столько добра, сколько мог увезти, однако Дивикон позаботился о том, чтобы были дополнительные запасы, оплаченные им, между прочим, из собственного кармана. Князь тигуринов старался предусмотреть все возможные ситуации, ведь любая семья могла лишиться в пути своего имущества. А Дивикон не хотел, чтобы кому-нибудь из кельтов пришла в голову идея напасть во время перехода к Атлантикусу на селения арвернов или разорить их поля. Именно поэтому он велел взять с собой как можно больше продовольствия. С каждым днем мы приближались к цели нашего путешествия. Колонны из телег, всадников и кельтов, идущих пешком, становились все длиннее. Их было так много, что я бы не отважился даже назвать приблизительное количество людей. Постепенно отдельные обозы слились в один, напоминавший огромную извивающуюся змею длиной около тридцати римских миль. Люди нисколько не волновались. Они горланили песни и громко переговаривались друг с другом. Казалось, что они всего лишь решили съездить погостить в соседнюю деревню.

Я подолгу разговаривал с Вандой: об искусстве германских знахарей излечивать больных, об их богах, о том, как этот народ относится к небесным светилам. Сама же Ванда по-прежнему оставалась для меня загадкой. Где она родилась? Как стала рабыней? Ответов на эти вопросы я не знал. Иногда мне казалось, что история ее жизни – это тот единственный уголок души Ванды, который она не хотела делить ни с кем. Таким образом моя рабыня пыталась показать мне, что у нее тоже есть чувство собственного достоинства. А я, в свою очередь, прекрасно понимал, что должен с уважением относиться к ней. Даже несмотря на то что она была рабыней. Но однажды, когда я из-за неверного произношения исказил до неузнаваемости смысл сказанного мною на германском языке, Ванда подарила мне свою удивительную улыбку, которая очаровывала меня и заставляла сердце биться чаще. Я решил воспользоваться предоставившейся возможностью и задал вопрос:

– Мой дядя купил тебя на рынке в оппидуме рауриков, который расположен у изгиба Ренуса. Но откуда ты родом? Какое племя ты считаешь своим?

Ванда тут же плотно сжала губы и посмотрела на меня с некоторым пренебрежением или, возможно, с сочувствием. Я так и не смог понять, что выражал ее взгляд в те мгновения. Но в ее глазах больше не было тепла, которое иногда буквально заставляло меня терять голову.

– Я всего лишь твоя рабыня, господин, – холодно ответила Ванда. По всей видимости, она ожидала, что я тут же подарю ей свободу, еще до того как она поведает мне все свои тайны. Не знаю, возможно, она даже не думала об этом. Во всяком случае, меня в тот момент обуревали совершенно определенные чувства – я был в ярости и проклинал самого себя.

– Неужели ты забыла, что я спас тебе жизнь?

Ванда не смотрела на меня, ее взгляд был устремлен вперед, на горизонт.

– В доме Дивикона? – с грустной усмешкой спросила она. – Я не знала, что кельтские князья едят на завтрак молодых германских рабынь.

– Неужели ты хотела бы стать рабыней Дивикона? – Теперь я злился не только на себя, но и на Ванду. Что самое обидное, я даже не мог выплеснуть свои эмоции и наорать на свою дерзкую рабыню, потому что друид Веруклетий, ехавший впереди на расстоянии всего лишь десяти шагов, явно начал прислушиваться к нашему разговору.

– Дочери и внучки Дивикона были очень милы со мной. Я отлично провела время – меня накормили восхитительными блюдами и дали хорошенько выспаться.

– Конечно, почему бы и нет, – с издевкой заметил я, – ведь они думали, что ты моя жена! Если бы все сразу узнали, что ты моя рабыня, то…

– Я родилась свободной и не была рабыней с самого рождения, господин! Князь Дивикон при первом же взгляде на меня понял, что я благородного происхождения. Вот почему он хотел заполучить меня.

– Как же, как же! – не унимался я. – Может быть, ты дочь великого германского князя?

– Сейчас я твоя рабыня. Поэтому мне придется продолжать терпеть отвратительное, жалкое блеяние барана.

– Когда мы доберемся до Генавы, я тут же велю выпороть тебя за эту наглость! – прошипел я и ударил свою лошадь пятками в бока.

Наверняка Веруклетий слышал каждое наше слово. Когда я поравнялся с ним, он улыбался.

– Иногда бывает так, что некоторые подарки оказываются тяжким бременем, в то время как несчастье может через некоторое время стать самой большой удачей в жизни.

Вот еще один типичный пример того, как друиды выражают свои мысли. Подобная фраза могла на самом деле означать что угодно. Немного подумав, я, без сомнения, был вправе предположить, что подаренная мне дядюшкой Кельтиллом рабыня стала для меня бременем. С другой стороны, почему бы напасти по имени Ванда не стать со временем талисманом, который принесет мне удачу и счастье?

– Веруклетий, – торопливо заговорил я, – как германцы обращаются со своими женщинами?

Друид лукаво улыбнулся и внимательно взглянул на меня.

– У их женщин статус рабынь. В то время как любой мужчина имеет право развлекаться с каким угодно количеством представительниц противоположного пола, германкам под страхом смертной казни запрещено делать то же самое. Если германцу нужны деньги, то он не задумываясь может продать одну из своих жен на рынке.

Если честно, услышанное поразило меня до глубины души. Кто знает, возможно, и Ванду продал ее бывший муж? Если мое предположение было верно, то это многое объясняло. Я придержал лошадь и, вновь поравнявшись с Вандой, спросил ее, женятся ли германцы по любви.

Ванда на меня даже не взглянула. Некоторое время она молчала. В тот момент она казалась мне такой холодной и равнодушной, что у меня создалось впечатление, будто на лошади рядом со мной едет не моя рабыня, а серебряный слиток, купленный мною в Карфагене. Наконец она сухо ответила:

– Конечно же, германцы женятся по любви, господин. Родители выбирают для своей дочери мужа, затем договариваются о цене, а жених и невеста зачастую встречаются первый раз непосредственно перед свадьбой. Неужели непонятно? Это любовь с первого взгляда.

– И вы терпите такие издевательства?

– Да, господин. Точно так же, как ты не считаешь свою больную ногу особой помехой, поскольку ты увечен с самого рождения, германская женщина не видит в этом обычае ничего дурного, ведь у нас так поступают со всеми женщинами.

– Но ведь ты, Ванда, знаешь теперь, что все может быть совсем по-другому!

– Да, господин. Ты прав. Сейчас я знаю об этом. Но что с того? Ведь я рабыня. Похоже, у меня не больше прав, чем было раньше. Даже несмотря на то что мне стало известно о существовании других обычаев. Если разобраться, то это довольно жестокое наказание – знать, что можно жить лучше, но не иметь возможности воспользоваться этим.

– Ты хочешь сказать, что у ваших богов тоже есть чувство юмора?

Ванда промолчала. Она со скучающим видом взглянула на горизонт и немного придержала свою лошадь.

Впереди нас вдоль дороги растянулась огромная колонна стоявших на месте телег. У той телеги, что была далеко впереди, сломалась ось. Мы съехали с дороги и поскакали вверх по холму, к лесу. Здесь среди деревьев извивалась узкая тропинка, по которой мы могли ехать на юг параллельно оставшейся внизу дороге. Оказавшись на опушке леса, мы придержали лошадей и взглянули на длинный обоз, извивавшийся между двух невозделанных полей.

Веруклетий взглядом дал мне понять, что дальше можем ехать только я и он. Велев Ванде ждать нас здесь, я направил лошадь следом за своим наставником. Друид надел капюшон и начал пробираться через чашу. Ветки деревьев и высоких кустов цеплялись за его одежду и били по лицу. Через некоторое время Веруклетий слез с коня и привязал его к дереву. Я последовал примеру друида. Прямо перед нами открывалась небольшая поляна, справа над которой нависала огромная скала. Охваченный благоговейным страхом, я, осторожно ступая по траве, шел через поляну следом за Веруклетием. Внезапно я почувствовал прилив сил и почему-то начал думать о дядюшке Кельтилле. Мне казалось, будто он сейчас где-то рядом, наблюдает за мной. Я знал, что с ним все хорошо и его душа не страдает. Наверное, дядюшка Кельтилл посмеивался надо мной и над Вандой.

Неожиданно Веруклетий остановился, и я увидел впереди вход в пещеру, наполовину скрытый густым кустарником. Пробравшись через заросли и оказавшись внутри пещеры, друид не просто отпустил ветки. Нет! Чтобы ветви не ударили меня по лицу, Веруклетий дождался, пока я сам не возьмусь за них руками, чтобы, осторожно удерживая их в таком положении, проследовать за ним. Лишь оказавшись в пещере, я понял, что друид заботился не обо мне. Он знал, что даже в ветках кустарника живут боги. Под сводами пещеры я услышал непонятный гул и плеск воды. Сначала мне показалось, будто это чьи-то голоса, но через несколько мгновений я понял, что звуки доносятся со стороны небольшого родника, который пробил себе путь сквозь землю у самого входа в пещеру. Через несколько шагов чистая вода тоненькой струйкой впадала в ручей. Прямо в воде стояли безыскусно вырезанные простые статуи, основаниями которым служили прогнившие пни. От времени дерево потемнело и в некоторых местах стало трухлым. Это место принадлежало богам.

Я вынул из кожаной сумки золотой обруч нашего деревенского старосты Постулуса и принес его в жертву богам в том месте, где родник соединялся с ручьем. Мне показалось, что я вновь почувствовал на себе добрый взгляд дядюшки Кельтилла и даже ощутил ужасный запах чеснока, смешанный с ароматом неразбавленного римского вина. Веруклетий ввел меня в царство мертвых. В отличие от других народов мы не отделяем мир живых от мира умерших. Мы, кельты, считаем, что эти миры параллельны, они пересекаются только в священных местах, о существовании которых знают одни друиды. Пещеры, озера и источники могут быть вратами в потусторонний мир. Но иногда бывает достаточно резкого порыва ветра, густого тумана или крика совы в ночи, чтобы увидеть то, что будет всегда скрыто от глаз и разума простых людей.

Мы решили передохнуть на пепелище сгоревшей деревни, которую уже покинули те, кто жил здесь раньше. Одичавшие собаки ходили вокруг тлевшего костра, в котором они наверняка чуяли что-то съедобное. Я присел на толстую деревянную балку, которая чудом уцелела в огне, и взял на руки Люсию. Чтобы хоть как-то развлечься и убить время, я начал играть с пращой. Даже несмотря на то что боги обделили меня, лишив способности двигаться плавно и ритмично, как остальные люди, я добился неплохих результатов в стрельбе. Наверняка многие завидовали моей меткости. Я мог сбить сухую ветку с расстояния в сто пятьдесят песов [18]18
  150 песов – 32,8 метра.


[Закрыть]. Да, как правило, мне это удавалось. Отлично чувствуя, когда именно нужно выпустить камень из пращи, я поражал цели разного размера. Это может показаться ребячеством, но я был чрезвычайно горд собой, попав камнем в заднюю лапу одной из бродячих собак. Громко скуля, она отскочила в сторону, испуганно оглянулась и помчалась прочь. А следом за ней пустилась наутек вся стая. С луком и стрелами я обращался более умело, однако мне довольно редко предоставлялась возможность потренироваться в стрельбе по движущимся целям.

С того момента как я вместе с Веруклетием вошел в священный лес, мы не сказали друг другу ни слова. Тем не менее это молчание не казалось мне тягостным, я чувствовал, что мы сблизились духовно. Иногда у меня даже создавалось такое впечатление, будто я могу читать мысли друида. Возможно, Веруклетий решил испытать меня. Полагаю, он хотел проверить, действительно ли боги считают меня своим избранником, с которым они согласны делиться своей безграничной мудростью и через которого они готовы говорить с остальными смертными. Пожертвовав золотым обручем, я доказал Веруклетию, что слышу голоса богов. Я прекрасно знал, что друидом не может стать любой человек, которому удалось выучить определенное количество священных стихов. Сами боги должны дать знак, свидетельствующий о том, что они благоволят к тому или иному смертному. Они, только они могли открыть мои глаза и поведать мне тайны вселенной. Лишь боги решали, наделить меня умением исцелять или нет, дать моему разуму способность принимать решения, которые окажутся судьбоносными для моего племени, или лишить меня рассудка. Я инстинктивно потянулся к амулету, который подарил мне дядюшка Кельтилл. Сейчас мою душу переполняло такое же чувство счастья, как совсем недавно, когда я стоял у священного источника.