Текст книги "Друид"

Автор книги: Клауде Куени

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 45 страниц)

Я присел рядом с Кретосом и спросил:

– Ты направляешься на север или держишь путь назад, в Массилию?

Когда я произносил слово «Массилия», мой голос задрожал, потому что еще никогда в жизни я не был так близок к осуществлению своей мечты. Кретос хитро усмехнулся. Он прекрасно знал, какие видения преследовали меня днем и ночью.

– Мне очень жаль, Корисиос, но я как раз отправился в путешествие на север, благодаря которому надеюсь получить неплохую прибыль. Я собираюсь торговать с германскими воинами и с самим Ариовистом. Затем через Галлию я вернусь на свою роскошную виллу в Массилии.

– Это его последняя поездка в Галлию, – решил пошутить купец с уродливым носом, – потому что, как только Цезарь захватит эти земли, нам больше не понадобятся греческие торгаши из Массилии. Рим сразу же возьмет в свои руки контроль над всеми торговыми путями, идущими на север, а также к Британским островам, на которых добывают олово.

– Разве ты хоть раз в жизни видел германца?! – крикнул Кретос. – Можешь не сомневаться: ваши славные легионеры будут бежать от войск Ариовиста, словно плаксивые бабы! Ты со мной согласен, Корисиос?

Все говорившие замолчали. Гости Нигера Фабия разглядывали Ванду так, словно она была дорогой породистой лошадью, которую торговец продает на рынке. Должен отдать своей рабыне должное – она с достоинством выдержала это испытание. С насмешливым видом, служившим ей щитом, Ванда отражала стрелы похотливых взглядов римляи. Вдруг совершенно неожиданно она сказала:

– Так кудахчут куры, пытаясь доказать друг другу, будто волк на самом деле нисколько не страшен.

Махес Тициан громко рассмеялся, лицо Пизо расплылось в пьяной ухмылке, а купец с уродливым носом покраснел до самых корней волос.

Вдруг в наш шатер ворвался римский центурион и заорал:

– Авангард войск Цезаря прибыл в Генаву! Они уже здесь!

Сильван тут же вскочил на ноги и выбежал вон из шатра.

Торговец, зарабатывавший себе на жизнь, продавая то, что ему и его рабам удалось украсть у мертвых на поле боя, также покинул шатер Нигера Фабия. К счастью, все купцы, смеявшиеся над его наглыми замечаниями, последовали за ним.

Один лишь Фуфий Цита вежливо поблагодарил хозяина за гостеприимство, а также за отменное угощение и только после этого вышел из шатра.

Пизо велел налить ему еще вина и, всем своим видом и жестами показывая, что он предлагает забыть о наших разногласиях, сел рядом со мной.

– Вот видишь, Корисиос. Только что тебе довелось увидеть гиен Римской империи, – повторил он выражение, которое мне уже приходилось слышать. – Все эти купцы ни на шаг не отстают от римских легионов и постоянно следуют за нашими войсками, словно койоты за кочевниками. Торговцы обеспечивают римских легионеров всем необходимым. Кроме того, они покупают у солдат все, что тем удается награбить с разрешения и одобрения самого Цезаря. Как только он победит гельветов и сделает из них рабов, у солдат, служащих в его легионах, будут сотни тысяч невольников. И как ты думаешь, зачем они нужны легионерам? Что с ними делать? Тут-то и пригодятся услуги купцов: они скупят весь живой товар, а затем, сопровождаемые своими собственными армиями, переправят рабов в Рим, – Пизо взглянул на Ванду и отвратительно ухмыльнулся. – Конечно, женщин легионеры продают не сразу. Но, как бы там ни было, нет лучшего способа нажиться, чем следовать за римской армией. Давай будем откровенны друг с другом: купцы и торговцы так же необходимы легионерам, как и шлюхи, собирающиеся неподалеку от палаточных лагерей. Скажу тебе по секрету, – Пизо подмигнул мне, – Алексия самая лучшая из всех. Даже лучше, чем Юлия. Скажи Алексии, что тебя направил к ней я, и она доставит тебе божественное наслаждение совершенно бесплатно.

Пизо попытался встать на ноги. После второй попытки ему это удалось. Шатаясь, словно воин, оглушенный чудовищным ударом по голове, римлянин направился к выходу. От разнообразных блюд, смешавшихся в его желудке, живот Пизо вздулся. Он даже не пытался сдерживаться – громко выпустив газы, Пизо неуверенно заковылял по шатру, наступая на обглоданные свиные и рыбьи кости, упавшие с блюд ягоды винограда, листья салата и другие объедки, которыми был усеян пол. Самый настоящий пир для Люсии!

Кретос вновь велел налить ему вина и взял левой рукой еще один кусок мяса.

– Корисиос, не принимай все сказанное слишком близко к сердцу. Никто не настроен против тебя. Поверь, в их высказываниях нет ничего личного. Таково уж наше ремесло. Если хочешь, я возьму тебя с собой, когда буду возвращаться назад в Массилию. Ты умеешь читать и писать, владеешь несколькими языками. Ты смышленый малый и прекрасно считаешь. Такой помощник может мне пригодиться. С тобой не сравнятся даже образованные греческие рабы, за которых я выкладываю баснословные суммы.

Кретос вновь взглянул на Люсию и слегка покачал головой, словно до сих пор не мог понять, что заставляет меня любить и считать самой лучшей на земле собаку, шкура которой покрыта пятнами трех цветов. Сейчас, когда Массилия была так близко, передо мной вновь стала проблема выбора. Я никак не мог принять окончательное решение. Наверняка выражение моего лица не могло скрыть беспомощность, которую я испытывал о данной ситуации. Я вопросительно взглянул на Ванду, а она ответила мне своей ослепительной улыбкой, обнажив ряд похожих на жемчужины зубов. Кретос решил, что моя нерешительность является на самом деле не чем иным, как отсутствием интереса к его предложению.

– Корисиос, если ты докажешь, что способен применять на деле свои выдающиеся способности, – а в этом я нисколько не сомневаюсь, – то я сделаю все от меня зависящее, чтобы ты стал гражданином Массилии.

Я с недоверием взглянул на купца и переспросил:

– Ты имеешь в виду – полноправным гражданином Массилии?

– Да, – ответил Кретос, – став гражданином этого славного города, ты будешь иметь право присутствовать на играх в Риме и занимать места на тех ярусах, которые предназначены для сенаторов. Теперь ты понимаешь, что значит быть гражданином Массилии? Да, у нас нет огромной армии и флота, но римляне уважают и даже боятся нас благодаря тому, что мы славимся как ловкие и умелые купцы.

– Ответь мне, Кретос, сколько времени у тебя уйдет на все твои сделки и торговлю в краях, где правит Ариовист?

– Минимум полгода. Предлагаю тебе провести все это время в Генаве. У тебя достаточно денег?

– Да, – ответил я и гордо поднял голову. – С той суммой, которой я располагаю на данный момент, я смог бы прожить около двух лет даже в Риме.

Купец положил руку мне на плечо, и прошло довольно много времени, прежде чем он смог подобрать нужные слова. Наконец Кретос сказал:

– Если тебе станет слишком скучно в Генаве, ты можешь попытаться получить какую-нибудь должность при штабе Цезаря. В этом случае я всегда буду знать, где именно можно тебя найти, а значит, независимо от того, когда я буду возвращаться с севера, мне не составит труда разыскать тебя и забрать с собой в Массилию.

Похоже, Кретос все на свете пропускал через собственное мировосприятие торговца: нет, он не делил мир на земли, принадлежащие кельтам, римлянам или другим народам, для этого купца существовали только интересные и малоинтересные территории с точки зрения возможности получить прибыль.

– Идем, Корисиос, ты должен увидеть собственными глазами, как Цезарь входит в Генаву. С твоей стороны было бы большой оплошностью пропустить такое зрелище. Если ты сейчас послушаешься меня, то многое поймешь. Вы, кельты, никогда не сможете остановить Цезаря – вас много, но ваши племена слишком разрознены. А вот Массилии сделать это было бы вполне под силу. – Кретос с важным видом поднял брови и выпятил нижнюю губу. По его взгляду я понимал, что он скрывает от меня какую-то тайну. Купец улыбался так, словно он был всезнающим богом. Я улыбнулся ему в ответ, даже несмотря на то что его намеки оставались для меня совершенно непонятными. Мы велели рабам подать нам чаши с водой, тщательно вымыли в них руки и, наконец, тоже вышли из шатра Нигера Фабия.

Мы с Кретосом сели на лошадей и направились к южным воротам оппидума аллоброгов. Вдоль главной улицы уже собрались сотни человек. Римские легионеры и вспомогательные войска, состоявшие из кельтов, оттесняли зевак копьями и щитами, очищая улицу для солдат Цезаря.

Первыми через южные ворота проехали всадники-аллоброги, служившие в войсках римлян разведчиками. Эта часть вспомогательных войск состояла в основном из местных жителей, которые хорошо знали местность. Через некоторое время появились когорты десятого легиона. Обычно во время маршей легионеры обтягивали свои щиты кожей и закрепляли на спинах, сейчас же они несли их в руках, показывая тем самым, что готовы немедленно вступить в бой. Присмотревшись к солдатам внимательнее, можно было понять, что они в самом деле готовятся к войне, а не к увеселительной прогулке. Похоже, Цезарь решил, что гораздо разумнее будет предусмотреть любые случайности. Римлянам не раз доводилось иметь дело с аллоброгами, поэтому Цезарь знал – от обитателей этой провинции можно ожидать чего угодно. Обитые заклепками калиги легионеров и трущиеся друг о друга металлические части амуниции издавали странный, даже угрожающий звук. Похоже, солдатам довелось преодолеть огромное расстояние. Наверняка в пути им пришлось нелегко, но по их решительным лицам и начищенному до блеска снаряжению я понял, что боевому духу римлян можно только позавидовать. Эти воины привыкли к трудностям и жесткой дисциплине: вот за что им платили жалованье. Они шагали ровным строем, по четыре человека в каждом ряду. Щиты легионеров были немного вогнуты внутрь и закрывали их от подбородка до щиколоток. Но в отличие от щитов солдат, которые встретили меня на мосту, щиты десятого легиона были окрашены в красный цвет. Для нас, кельтов, красный – это цвет царства мертвых, цвет заката и гибели, цвет крови и абсолютной, жестокой власти, представители которой не питали ни малейшего сострадания к своим врагам. Воины десятого легиона кардинальным образом отличались от тех невыразительных и достойных сожаления личностей, которые преградили мне путь, когда я шел по мосту через Родан. Солдаты, проходившие сейчас по главной улице Генавы, привыкли к невероятным физическим нагрузкам, которые воспринимались ими как неотъемлемая часть военной службы. Никому из этих легионеров не пришло бы в голову возмущаться или выражать свое недовольство распоряжениями тех, кто выше их по званию. Они беспрекословно выполняли любые приказы своего полководца. Это были воины Цезаря. Не легионеры, служившие Риму, а солдаты, подчинявшиеся только Цезарю. Он пообещал своему легиону богатую добычу, однако предпочел умолчать о том, какие ужасы предстояло пережить его солдатам, чтобы заполучить ее. Вдруг за пределами оппцдума послышались восхищенные крики:

– Приветствуем тебя, Цезарь! Приветствуем тебя, Цезарь!

Я увидел мужчину, который, сидя на белой лошади, проехал через южные ворота оппидума. Он прямо держался в седле и надменно смотрел на тех, кто пришел, чтобы приветствовать его. На Цезаре были искусно украшенные латы, плечи и спину закрывала красная накидка. Слева и справа ехали сопровождавшие его воины из вспомогательных войск легиона. За Цезарем следовали офицеры, легаты, трибуны и префекты. Но среди всех этих людей я видел только одного воина на белом коне. Я бы с огромным удовольствием сказал, что он напоминал мне объевшуюся крысу, но это было бы неправдой. Гай Юлий Цезарь произвел на меня впечатление, которое я мог бы сравнить с чувствами, вызванными в моей душе личным знакомством с великим Дивиконом. Как ни странно, этот римлянин тоже воспринимался мною как воплощение бесстрашия и презрения к смерти, свойственных только кельтам. Полководец, въехавший на главную улицу Генавы через южные ворота, казался мне неким явлением природы, которое никто и ничто не может остановить. Но было во взгляде Цезаря что-то такое, чем он отличался от князя тигуринов. Я не заметил в глазах римлянина ни необузданного удальства, ни свободолюбия. Нет, одного взгляда на Цезаря было достаточно, чтобы понять: этому человеку неведом стыд, он – циник, способный на все ради достижения своей цели. Если честно, я представлял себе этого великого полководца несколько иначе, во всяком случае, не таким худым и бледным. Цезарь пренебрежительно, сверху вниз смотрел на толпу, на его лице играла улыбка человека, который привык бросать на ветер огромные суммы денег и даже рисковать собственной жизнью ради удовлетворения своих страстей. История знает немало примеров, когда победителем из смертельной схватки выходил хитрый тактик, в то время как отважный герой погибал, став жертвой своей же собственной храбрости. Цезарь не был кельтом. Он был римлянином до мозга костей: честолюбивым и тщеславным, но в то же время готовым рисковать своей жизнью.

– Приветствуем тебя, Цезарь! – кричали его легионеры вновь и вновь, поднимая вверх правую руку. Полководец лишь сдержанно улыбался в ответ. В те мгновения мне казалось, что это улыбка злодея, который долгое время вынашивал невероятно жестокий, изощренный план и только что закончил размышлять над самыми важными деталями.

Я увидел и услышал достаточно. Сейчас я должен был как можно быстрее отправляться к моим соплеменникам, расположившимся на противоположном берегу Родана. Но сначала я хотел купить у Нигера Фабия тот великолепный шелковый платок с вышитыми на нем лошадьми. Только богам известно, смогу ли я когда-нибудь вновь оказаться на территории римской провинции. Конечно, все эти годы я мечтал о том, чтобы побывать в Массилии и, возможно, однажды даже увидеть Рим, но сейчас меня занимали совершенно иные мысли. Часто бывает так, что одно-единственное событие заставляет нас изменить свое отношение к нашим собственным мечтам. Они начинают казаться нам странными, хотя раньше придавали силы и, казалось, могли помочь свернуть горы. Когда же до мечты можно дотянуться рукой, мы с разочарованием отворачиваемся от нее.

Почему боги так жестоки к нам? Неужели они не понимают, как много страданий нам причиняют?

Я попрощался с Кретосом и сообщил ему напоследок, что хотел бы обдумать его предложение, поскольку от моего ответа в немалой степени будет зависеть моя судьба и дальнейшая жизнь. Купец заверил, что он прекрасно понимает меня и готов ждать.

– Можешь не торопиться, Корисиос. Я пробуду в Генаве не меньше десяти дней. Мне нужно во что бы то ни стало выяснить, какие планы вынашивает Цезарь.

Нигер Фабий был рад увидеть меня вновь. Он хотел тут же усадить меня за стол, напоить отменным вином и угостить вкуснейшими блюдами, но я извинился и ответил, что, к сожалению, очень спешу. Узнав о моем желании купить шелковый платок, купец сказал, что с радостью продаст мне его за два серебряных денария. Когда мы закончили торговаться, я стал обладателем этой великолепной вещи, заплатив за нее всего лишь один денарий. Тогда я понял: покупая что-либо у торговцев или купцов, ни в коем случае нельзя отдавать за товар больше, чем половина изначально названной ими цены. Нигер Фабий обнял меня так, словно я был его старым другом, и в очередной раз заверил, что всегда будет рад видеть меня.

Сев на лошадей, мы с Вандой направились к мосту. Я был несколько расстроен из-за того, что так сложились обстоятельства – ведь я искренне радовался, оказавшись наконец в Генаве, а теперь, когда в оппидум аллоброгов прибыл Цезарь, на горизонте начали сгущаться черные тучи. Все, что мне до сих пор приходилось слышать об этом полководце, стало вдруг реальным и больше не казалось всего лишь страшной легендой. Угроза приобрела вполне определенные черты.

По пути к мосту нам пришлось пробираться сквозь толпу легионеров. Выполняя приказы своих центурионов, солдаты сняли кольчуги и амуницию, чтобы взять в руки инструменты, которые, похоже, имелись у каждого из них. Легионеры заполнили огромный пустырь, протянувшийся до самой реки. Со всех сторон слышался стук плотницких молотков, монотонные звуки тяжелых пил и треск дерева, раскалываемого мощными ударами тяжелых топоров. Объезжая рабов и солдат и глядя на основания деревянных строений, которые уже начали расти на пустырях, мы направлялись к берегу реки. Я не поверил собственным глазам: несколько десятков легионеров заканчивали разбирать мост через Родан. Цезарь отдал приказ снести мост! Чего он хотел добиться этим? Помешать кельтам войти на территорию римской провинции? Или спровоцировать нас? На противоположном берегу реки слышались недовольные возгласы, разочарованные крики и плач. Похоже, в палаточном лагере кельтов царило прескверное настроение. Большинство из тех, кто решил отправиться к побережью Атлантикуса, вот уже много дней напролет сидели рядом со своими временными жилищами и, скорее всего, допивали римское вино, запасов которого должно было хватить на время путешествия в новые земли.

Некоторые горячие головы, выпив лишнего, заходили в воду по колено и кричали, что они переплывут реку, чтобы размяться и как следует развлечься, собрав столько голов легионеров, сколько смогут унести. Похоже, только авторитет кельтских князей и друидов мог помешать этим отчаянным воинам выполнить их угрозы. Так уж было принято у кельтов: даже если вожди заключали мир, то обычно никто не имел ничего против, когда юноши ночью ради развлечения отправлялись на охоту за головами. Но сейчас был особый случай: старейшины и вожди не хотели давать Цезарю ни малейшего повода для нападения на кельтские племена, которые вряд ли смогли бы успешно отразить атаки хорошо организованных римлян.

Тем не менее мы с Вандой покинули пределы Генавы. Мы хотели спуститься вниз по течению и готовы были воспользоваться любой удобной возможностью, которая позволила бы нам переправиться через Родан.

Но то, что мы увидели за стенами оппидума, превзошло все наши ожидания и совершенно не укладывалось у меня в голове. Десятый легион Цезаря начал обустраивать на равнине рядом с Генавой военный лагерь размером примерно полторы на полторы мили, который рос буквально на глазах.

– Корисиос!

Я заметил Кретоса, сидевшего с несколькими вольноотпущенниками – раньше все они были греческими рабами – на небольшом холме и наблюдавшего за слаженной работой легионеров. Мы спешились и присели на траву рядом с ним.

– Смотри внимательно, – начал Кретос, – лагерь любого римского легиона похож на игрушку, которую боги могут зашвырнуть куда угодно, в самую малопригодную для жизни местность. И каждый раз он воздвигается по одной и той же схеме. Никого не интересует, как долго длился утомительный поход, – в конце дня римские легионеры буквально вытаскивают из рукавов своих туник военный лагерь.

Купец охотно объяснил мне все особенности устройства такого лагеря. Я же, услышав пояснения Кретоса, всерьез задумался о том, какое чудо может помочь толпе неорганизованных и недисциплинированных кельтов победить армию, способную на нечто подобное. Если бы раньше кто-то рассказал мне о том, что я сейчас видел своими глазами, я бы решил, будто надо мной решили подшутить.

Прошло несколько часов, а военный лагерь римлян уже превосходил любой оппидум кельтов своим устройством и способностью отражать нападения извне. Мне оставалось только удивляться. Солдаты десятого легиона шагали по пыльным дорогам несколько дней подряд не зная отдыха и смогли буквально за считанные часы возвести город там, где совсем недавно была всего лишь поросшая травой степь. Я боялся даже подумать о том, что произойдет, когда эти воины вместо лопат и топоров возьмут в руки свои гладиусы. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким жалким, беспомощным и бессильным.

По лицу Кретоса я понял, как сильно он расстроен. Он замолчал, его глаза стали еще печальнее. После довольно продолжительной паузы он сказал:

– Корисиос, все слухи, которыми полнится Генава, на самом деле чистая правда. Цезарь говорит только о Галлии Аурифера. Сейчас золото интересует легионеров даже больше, чем возможность развлечься с какой-нибудь смазливой шлюшкой. – Купец ненадолго задумался. Вдруг совершенно неожиданно для меня он добавил: – Мне бы следовало открыть в Галлии филиал своего торгового дома, чтобы обеспечивать легионеров теми продуктами, которыми они привыкли питаться у себя на родине. Но где, Корисиос? В глуши, в непроходимых болотах? Или рядом с каким-нибудь оппидумом? Где Цезарь разобьет лагерь поздней осенью, чтобы его легионеры могли перезимовать?

Похоже, Кретоса волновала вовсе не война. И даже не тот факт, что многие кельты, скорее всего, не дойдут до Атлантикуса. Купцу не давала покоя ускользавшая от него возможность неплохо заработать. Кретос хитро усмехнулся:

– Мне необходим человек, который поступил бы на службу к Цезарю и мог бы сообщать мне обо всех перемещениях его войск. Человек, достаточно умный, чтобы расспрашивать местных ремесленников и составлять для меня списки производимых ими изделий, а также фиксировать цены на них. Я должен иметь представление о том, какие товары в какой местности встречаются довольно редко и в то же время пользуются спросом. Мне необходимо знать стоимость изделий, произведенных в пределах определенной территории, и сумму, которую местные жители готовы заплатить за всевозможные товары, привезенные издалека.

Если честно, то я не мог понять моего старого знакомого. В ближайшее время Цезарь собирался напасть на земли кельтов, которые римляне называли Галлией, и по собственной инициативе развязать войну, а Кретос думал о том, как бы заработать деньги на чужих страданиях! Неужели я так и не научился разбираться в людях? Может быть, я чего-то не понимал? Похоже, купец прочитал мои мысли. Он положил руку мне на плечо, посмотрел прямо в глаза и сказал:

– Корисиос, пойми меня правильно. Я не полководец, я всего лишь Кретос – торговец из Массилии, продающий хорошее и не очень хорошее вино. У меня нет собственной армии. Я не могу помешать Цезарю выполнить его планы, на осуществление которых его толкают долги и честолюбие. Какой вывод следует сделать из только что сказанного? Если я не могу что-либо изменить, значит, нужно попытаться на этом как можно больше заработать. Корисиос, ты не в силах остановить ураган, который проносится над селениями и полями, полностью уничтожая их. Остается лишь попытаться пережить его. Не нужно быть великим мудрецом, чтобы понять это.

Что же, каждый из нас способен придумать вполне логичное оправдание своим действиям, идущим вразрез с общественной моралью и нашей собственной совестью. Я искренне улыбнулся Кретосу. Как бы там ни было, он проявил такт и оказался достаточно чутким, чтобы как можно деликатнее объяснить мне, какая судьба ожидала мой народ. Купец прекрасно понимал, какие сомнения и противоречивые чувства обуревали меня. Мы договорились вновь побеседовать о моей дальнейшей судьбе через несколько дней. Люсии общество Кретоса было явно неприятно. Однако она с удовольствием резвилась со своей матерью Афиной и не отходила от нее ни на шаг.

Некоторое время мы с Вандой ехали верхом вдоль Родана. Только сейчас я понял, что слишком много времени провел, сидя на холме с Кретосом и наблюдая за работой легионеров, возводивших лагерь. Начало смеркаться, поэтому мы решили, что будет гораздо разумнее продолжить поиски завтра. Если честно, то я уже начал сомневаться в том, что где-то поблизости был хотя бы один брод, который не контролировали бы солдаты десятого легиона или воины из вспомогательных войск Цезаря.

Возвращаясь в лагерь торговцев, мы еще раз проехали мимо снесенного моста через Родан. Вдоль берега заняли позиции аллоброгские и критские стрелки, а также балеарские воины с пращами. Вместе с ними на страже стояли римские легионеры. Одного взгляда на аллоброгов было достаточно, чтобы понять: они несли свою службу, но римляне им не особо нравились. А римляне, в свою очередь, небезосновательно относились с недоверием к аллоброгам, земли которых им удалось захватить. Ни один полководец ни за что на свете не отдал бы своим войскам приказ переночевать в оппидуме аллоброгов. Это кельтское племя было хорошо известно всей Римской империи благодаря своим спонтанным восстаниям против захватчиков.

Посередине реки над водой возвышались только остатки уходивших вертикально вниз и закрепленных на дне опор. Большинство поперечных перекладин уже демонтировали. Снимая доску за доской, рабочие перемещались назад, к своему берегу, являвшемуся частью провинции, принадлежавшей Римской империи. Вдоль Родана, выше и ниже по течению от того места, где совсем недавно был мост, собралось множество воинов вспомогательных войск и солдат десятого легиона. Они стояли плотной шеренгой, похожие на стену укрепления, сложенную из плоти и крови.

Эту ночь мы провели в шатре Нигера Фабия. Он много рассказывал нам о об Иудее, о живущих там людях, а также о боге, в которого верил Махес Тициан. Мысль о том, что наши судьбы вершит один-единственный бог, была для любого кельта, германца, римлянина или грека такой же привлекательной, как перспектива питаться всю жизнь не приправленной специями и солью кашей из пшена и сгущенным mulsum [24]24
  Винный мед (лат.).


[Закрыть].

– Знаешь ли ты, Нигер Фабий, что все наши боги живут рядом с нами? В озерах, реках, рощах, болотах и лесных деревьях, в прозрачных источниках, в камнях и скалах. У нас несколько дюжин богов. Каждый кельт выбирает себе в покровители именно того бога, с которым ему легче всего найти общий язык. Ведь боги отличаются друг от друга. Одним безумно нравится то, что другие просто терпеть не могут. Один из наших богов любит выпить вина, другой обожает ездить верхом, кто-то защищает нас во время битв, а кто-то только и ждет удобного случая, чтобы сыграть с нами злую шутку. Но Махес утверждает, будто есть только один истинный бог. – Я разочарованно покачал головой.

Нигер Фабий улыбнулся в ответ:

– Я согласен с тобой, Корисиос. Эта религия в самом деле очень странная. Насколько мне известно, все народы-победители разрешают покоренным ими племенам продолжать верить в их собственных богов. Но последователи этой необычной религии утверждают, будто на небе существует только один-единственный бог, и не терпят никаких возражений. Только представь себе, что творилось бы на свете, если бы это была религия римлян! Все храмы других народов уже давным-давно были бы разграблены и сожжены!

– Да, – согласился я с Нигером Фабием. – Можно победить народ, но ни в коем случае нельзя отбирать у него его богов!

Хозяин шатра кивнул одному из своих рабов. Сейчас, когда мы были избавлены от общества наглых и самодовольных римлян, можно отведать вина получше, чем то, которое мы пили раньше: настоящего фалернского! Я никогда не ценил в и на по их стоимости или по содержанию текста, написанного на крохотных кусочках папируса, прикрепленных к амфорам. Но человек, хоть раз попробовавший фалернское, тут же понимает, сколь отвратительно пойло, называемое вином, которое ему приходилось пить раньше. Поскольку мое восхищение этим божественным напитком не знает границ, я отважусь пойти дальше и заявить, что именно из-за фалернского вина я решил не становиться друидом. Я говорю вполне серьезно и нисколько не шучу – я просто не мог отказать себе в этом удовольствии! Неплохо знать наизусть две тысячи священных стихов. Но, как ни крути, фалернское лучше.

Тем же вечером, только немного позже, к нам присоединился Кретос. Его сопровождал наемник-телохранитель, оставшийся ждать своего господина у входа в шатер.

– Тебе, Корисиос, следовало бы стать работорговцем, – пророкотал Кретос, опускаясь на обеденное ложе и принимая из рук раба кубок, наполненный вином. Ощутив во рту вкус великолепного напитка, гость с благодарностью взглянул на хозяина шатра. – Рабы хотя бы могут сами дойти до Рима, их вовсе не обязательно везти на телегах. А вот у амфор ног нет.

– Ты прав, но у амфор также нет печальных лиц, – ответил я и жестом велел рабу налить в мой кубок еще фалернского. – Никогда в жизни я не стану работорговцем. Клянусь Таранисом, Езусом и Тевтатом! Пусть мое тело поглотит земля, пусть солнце сожжет меня, оставив лишь кучку выбеленных костей, пусть ветер никогда не наполнит мои легкие воздухом, если я говорю неправду! – оживленно жестикулируя, с чрезмерным пафосом произнес я.

Ванда притворялась, что не слышит моей речи, и старалась не встречаться со мной взглядом. Она со скучающим видом смотрела на раба, который наливал мне вино. Я знаю, о чем она думала в те мгновения. Ей казалось, будто я выставляю себя на посмешище. А мне было плевать! Разве какой-нибудь бог велел мне сидеть смирно и молчать, словно я не живой человек, а соляной столб? Если такой бог и существует, то его наверняка зовут не Суцеллос [25]25
  Суцеллос – в кельтской мифологии бог смерти.


[Закрыть].

Похоже, Кретос был не в духе. Наверное, из-за того, что он еще не успел выпить столько же вина, сколько выпил я. А может быть, по той причине, что он где-то уже успел выпить слишком много и сейчас находился в том меланхолическом настроении, которое обычно предшествует похмелью. Кретос торопливо проглатывал кусок за куском и пил фалернское в таких количествах, словно это была родниковая вода. Если честно, то у меня начало создаваться впечатление, будто мой старый знакомый купец из Массилии, продававший вино, решил умереть от обжорства.

– Почему это Корисиос должен стать работорговцем? – спросил Нигер Фабий. – Ведь он вряд ли сможет конкурировать с торговцами из Рима и Массилии. Как, по-твоему, он сможет доставить пару тысяч рабов, например, отсюда в какой-нибудь большой город? У работорговцев есть целые армии наемников, которые охраняют их живой товар. Они ведут торговлю напрямую с самим Цезарем и за одну сделку покупают у него двадцать, тридцать, а то и пятьдесят тысяч рабов.

– Я бы взял его к себе на службу, – сказал Кретос и тут же окинул меня оценивающим взглядом. – У меня достаточно денег и наемников, чтобы начать заниматься этим довольно прибыльным делом.

– Если кто-нибудь за один раз доставит в Рим пятьдесят тысяч рабов, то цены упадут настолько, что торговать ими станет невыгодно, – рассмеялся я. – Если честно, то я с гораздо большим удовольствием изобрел бы что-нибудь. Например, какое-нибудь устройство, способное уничтожить целый легион… Или несколько легионов сразу!

Кретос недовольно покосился на меня. Думаю, он всерьез подумывал о том, чтобы начать торговать рабами. Я же своим идиотским замечанием разочаровал его. Мы ели и пили, придумывали боевые колесницы, изрыгающие огонь, колеса которых были бы снабжены острыми как бритва ножами. Ванда сидела в углу с видом обиженной жены и наблюдала за мной с нескрываемым презрением. Когда же я наконец попытался встать на ноги и не смог этого сделать самостоятельно, она, казалось, хотела испепелить меня взглядом. Уже не помню, как она отвела меня в шатер Нигера Фабия, который его рабы установили специально для гостей, остававшихся на ночь.