Текст книги "Друид"

Автор книги: Клауде Куени

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 45 страниц)

После всех злоключений, выпавших на мою долю той ночью, я очень устал, поэтому тут же рухнул на ложе в палатке Нигера Фабия. Ванда и араб с нетерпением ждали моего возвращения. Едва я откинул полог, закрывавший вход, как Нигер Фабий дал своим рабам знак внести блюда с едой. Мне подали жареную на открытом огне Рыбу, фаршированную кориандром и изюмом. Это великолепное блюдо было сдобрено острым соусом из меда, уксуса и растительного масла, а также посыпано перцем, любистком, поджаренным тмином, луком и дамасскими сливами без косточек. Рассказывая о невероятных событиях этой ночи, из-за которых я едва не лишился жизни, я жадно поглощал великолепную еду. Такого отвратительного настроения у меня еще никогда не было. Я рисковал своей жизнью, чтобы предупредить свой народ о грозящей ему опасности, и чего я смог добиться? Ровным счетом ничего!

Нигер Фабий с первого дня же нашего знакомства заметил что Ванда для меня не просто рабыня. Поэтому он обращался с ней так же почтительно, как и со мной. Она даже удостоилась чести первой попробовать великолепное вино с острова Корфу, в которое добавили смолу, чтобы оно дольше хранилось. Наконец, закончив свой рассказ, я оторвался от еды и взглянул сначала на Ванду, а потом на Нигера Фабия. Арабский купец и моя возлюбленная широко улыбались, глядя на меня.

– Вот видишь, – сказал хозяин шатра, – один бог наверняка не сможет защитить тебя от всех напастей.

Наверное, он был прав. Я обнял Ванду и страстно поцеловал ее. Вновь оказавшись рядом с ней, я почти забыл обо всех своих злоключениях.

Ванда чувствовала себя немного неловко из-за того, что я столь открыто выражал свои чувства к ней в присутствии Нигера Фабия. Наверняка она тоже успела соскучиться по мне и сильно переживала, однако ей не хотелось, чтобы из-за нее пострадала моя репутация. Не пристало кельтскому друиду целовать свою рабыню в присутствии кого бы то ни было. Но Нигер Фабий относился к нам как друг и, скорее всего из-за разницы в возрасте, проявлял почти отеческую заботу о нас. Даже Люсия успела к нему привыкнуть и сейчас лежала у ног купца.

– У тебя сегодня нет гостей, Нигер Фабий? – спросил я с некоторым удивлением.

– Нет, друг мой, сейчас у всех слишком много дел. Сорок тысяч легионеров уже приближаются к Генаве. Когда они прибудут сюда, военный лагерь превратится в настоящий город. Если же все эти солдаты дольше месяца простоят на одном месте, то на сто миль вокруг не будет ни зерна, ни рыбы, а в лесах нельзя будет найти ни одного оленя или зайца. А если такое войско стоит на месте примерно два месяца, то вокруг военного лагеря, словно сорняки после дождя, появляются дома, рынки и склады, набитые продуктами. Когда же армия покидает свой лагерь, там остается небольшой городок, который постепенно уменьшается. Вот почему, друг мой, сегодня в моем шатре нет гостей.

Следующим утром я дал Ванде денег, чтобы она купила продукты и двух лошадей. Перед тем как отпустить ее, я велел ей собрать волосы под виттой – красной повязкой из шерстяной ткани.

– Зачем, господин? – с недоумением спросила Ванда.

– Тогда ты спокойно сможешь ходить среди купцов и римских солдат.

– Каким же образом красная повязка сможет защитить меня?

– Ты задаешь слишком много вопросов, Ванда, – с раздражением ответил я. – Лучше возьми с собой Люсию. Так я буду чувствовать себя гораздо спокойнее.

Я не хотел говорить Ванде, что красные повязки из шерстяной ткани носят замужние римлянки.

Как только Ванда ушла, я попросил Нигера Фабия, чтобы его рабы принесли мне чистой воды, а затем сообщил ему, что сам хочу ее подогреть. Араб был, мягко говоря, не очень доволен моим поведением, поскольку, на его взгляд, рабам не стоило видеть, как господа выполняют подобную работу. Но в конце концов ему пришлось смириться, потому что я не собирался отступать. Уходя, Нигер Фабий разогнал своих любопытных рабов, чтобы они не мешали мне работать.

– Кстати, – добавил арабский купец, – тебя повсюду разыскивает Кретос. Он интересуется судьбой двух своих рабов. Мне показалось, что он не в очень хорошем расположении духа…

У меня не было времени на объяснения с Кретосом. У одного римского купца я приобрел пестик, ступку с отверстием для слива жидкости и абсолютно новый бурдюк.

Вернувшись в шатер Нигера Фабия, я начал осторожными Движениями перетирать в ступке одну траву за другой. В то же время мне приходилось следить за водой в котелке, которая уже начала кипеть. Я не стал растирать только белену. Наверняка увидев меня за этим занятием, все мои друзья и родственники гордились бы мною. Мне оставалось только надеяться, что они были где-то рядом и пристально следили за каждым моим движением. Затем я сосредоточил все свои мысли на собственном теле, как учил меня покойный Сантониг, и почувствовал, как мои мускулы медленно наливаются приятным теплом. В то же время я должен был с не меньшим вниманием следить за процессом приготовления зелья.

Бросив все растертые травы в котел, я дождался, когда вода вновь закипит, остудил отвар и наполнил им бурдюк. Следующим утром я собирался выехать из Генавы и скакать в сторону Массилии, чтобы, добравшись до одного из священных мест кельтов, поговорить с богами. Я хотел задать им несколько вопросов и надеялся получить на них исчерпывающие ответы. Боги должны были помочь мне принять решение. Поскольку на следующий день я собирался провести священный ритуал, этой ночью я не должен был прикасаться к Вайде. Вернувшись в небольшую палатку, которую Нигер Фабий предоставил в наше распоряжение, я собирался объяснить своей возлюбленной, почему после приготовления священного зелья мне нельзя прикасаться к ней до тех пор, пока я не поговорю с богами. Внимательно слушая и с пониманием глядя на меня, Ванда гладила меня по бедру до тех пор, пока я не возбудился настолько, что она одной рукой смогла уложить меня рядом с собой на ложе, устланное шкурами диких зверей. Признаюсь, что угрызения совести не мучили меня ни единого мгновения. Стоило Ванде лишь взглянуть на меня, как я тут же попадался на эту уловку. В такие моменты я сам себе больше напоминал рыбу, попавшуюся на приманку и не способную отпустить ее – моими действиями руководил не разум, а желание как можно быстрее обнять Ванду и проникнуть в нее. Одного-единственного прикосновения Ванды было вполне достаточно, чтобы полностью парализовать мою волю. Как только я слышал голос своей возлюбленной, мое настроение тут же поднималось. Мне казалось, будто я только что выпил пару кубков отменного фалернского. Одним словом, я был счастлив, просто находясь рядом с нею. А если богам не нравились наши ночные забавы, то им следовало хорошенько подумать, прежде чем создавать мужчин и женщин такими, какими были я и Ванда. Лишь рано утром мы, насладившись друг другом и изнемогая от усталости, наконец обнялись и уснули крепким сном.

Я скакал на юг совершенно один. Я решил, что будет разумнее оставить Люсию с Вандой, чтобы она могла защитить мою возлюбленную. У нас, кельтов, есть огромное количество святынь, где мы совершаем разнообразные религиозные обряды. Некоторые из них, известные всем, стали местами, куда тянутся вереницы паломников. Однако есть и такие святыни, о существовании которых знают только друиды.

Но, если разобраться, боги живут повсюду, они рядом с нами, они вокруг нас. Если войти в лес, то тут же почувствуешь их присутствие.

Я попытался сосредоточиться на обряде, который мне предстояло совершить, но мое внимание рассеивалось из-за воспоминаний о прошедшей ночи. Я слышал голос Ванды, ощущал запах ее волос. В очертаниях облаков, в листве – мне чудилось, будто я повсюду вижу ее лицо. Казалось, что руки до сих пор ощущают тепло ее бедер. Не знаю, возможно, своими мыслями я испытывал терпение богов и мог в конце концов навлечь на себя их гнев, но Ванда превратилась в какого-то духа, поселившегося во мне. Создавалось такое впечатление, будто внутри меня рос ребенок, появления которого родители ждали с огромным нетерпением. Но сейчас я знаю, что на самом деле это был дух любви.

Теперь, вспоминая того наивного юношу, который в деревне рауриков лежал под дубом, я смеялся сам над собою. Я мечтал стать самым знаменитым друидом, самой толстой и уважаемой книгой, содержащей в себе мудрость, и не только кельтского народа. Сейчас же я понял, что спать с Вандой гораздо приятнее, чем кичиться своими знаниями перед необразованными кельтами. Нет, я не отрицаю, что мне интересно наблюдать за небесными светилами, следить за их движением по небосводу, производя астрономические вычисления. Но разве кто-нибудь посмеет возразить мне, если я скажу, что исследовать тело любимой женщины лаская ее, не менее интересное занятие? Я изо всех сил пытался прогнать как можно дальше мысли о Ванде и о наших ночных забавах, чтобы ни один скучающий и пребывающий в дурном настроении бог не рассердился на меня, но все мои старания так и не увенчались успехом.

Через несколько часов я оказался возле небольшого горного озера. Солнце стояло прямо над моей головой и отражалось от водной ряби миллионами солнечных зайчиков, словно по поверхности озера рассыпали несметное количество крохотных бронзовых зеркал. Вода была чистой и прозрачной как стекло. На дне озера тускло поблескивали какие-то металлические предметы. Я ни мгновения не сомневался, что в прошлом кельтские друиды неоднократно приносили здесь жертвы нашим богам. Сняв кожаные сапоги, я смыл пыль со своих ног, а затем тщательно вымыл руки. Вдруг я растерялся и рассердился на самого себя – мне показалось, будто я забыл священные стихи, которые следует читать в таких случаях. А ведь Сантониг неоднократно предупреждал меня, что, прикладываясь к кубку с вином, нужно знать меру, ведь этот божественный напиток лишил рассудка многих великих мужей, сделав их своими рабами. Если регулярно пить вино в больших количествах, то оно начнет уничтожать память, словно огонь, который выжигает в пергаменте дыры с обгорелыми краями.

Я встал на колени и воздел к небу обе руки.

– О боги, о великий Таранис, Езус и Тевтат! Когда было создано мое тело, творец вылепил его из наиценнейших среди всех плодов! Из роз и полевых цветов, из цвета деревьев и кустов, из цвета крапивы! Я был заколдован мудростью богов и их детей.

Исполненный благоговейного страха, я открыл бурдюк с зельем и начал пить большими глотками. У меня перехватило дыхание. Не знаю, какую именно ошибку я совершил – то ли прочитал не тот священный стих, то ли неправильно приготовил зелье для совершения ритуала; как бы там ни было, я тут же почувствовал себя так, словно в меня вселились боги, вырвали из груди сердце и забросили его далеко от моего бренного тела. А потом и моя душа отправилась следом за ним – она полетела высоко над полями, которые все быстрее и быстрее проносились подо мной, становясь с каждым мгновением все ярче. Мне казалось, будто я слышу голос дядюшки Кельтилла. Он смеялся так громко, что дикие животные выбегали из лесов, а стаи птиц в панике разлетались в разные стороны.

Я хотел задать богам несколько вопросов. Они должны были открыть мне судьбу моего народа, рассказать о его будущем. Но вместо этого я видел холмы, которые превращались в твердые груди, деревья, напоминавшие возбужденные пенисы, а небольшой лесок, к которому я подлетал, казался мне вагиной моей возлюбленной. Она медленно открывалась, словно почки, распускающиеся весной на деревьях. Я слишком поздно понял, что земля подо мной разверзлась и поглотила меня. Ущелье, по которому я летел, оказалось невероятно узким. Падая в него, я цеплялся одновременно за обе гранитные стены, и они сдирали с меня кожу, словно повар, решивший почистить лук.

Когда я наконец опять пришел в себя, я ничком лежал на земле, а моя голова покоилась в луже блевотины. Едва очнувшись, я почему-то сразу же подумал о луке и словно наяву увидел перед собой искаженное яростью лицо Кретоса. Я чувствовал себя настолько отвратительно, что мне не хотелось жить. Вновь закрыв глаза, я начал молить богов послать мне смерть: она и только она могла избавить меня от невыносимых страданий. Еще никогда мне не было так плохо. Меня постоянно рвало. Все, что было в моем желудке, уже давным-давно оказалось на траве рядом со мной. Я рвал желчью, но боги не хотели прекращать мои мучения, видимо, им было этого мало. О Эпона, что же я сделал неправильно?

– Я не знаю, друид, – ответил незнакомый мужской голос. Я открыл глаза и увидел расплывшиеся очертания лиц, которые парили надо мной, словно облака. Неужели я покинул мир живых и присоединился к тем, кто давно умер? Почему же царство теней было так похоже на наш мир?

Кельтилл? – с недоверием спросил я.

– Что случилось с Кельтиллом? – спокойно спросил незнакомец.

– Кельтилл мертв, – пробормотал я.

На какое-то мгновение пелена спала с моих глаз, и я смог рассмотреть черты лица склонившегося надо мной мужчины Сначала я предположил, что он, скорее всего, не принадлежал ни к одному из кельтских племен, поскольку на его лице я не увидел усов. Вьющиеся густые волосы были коротко острижены Но, присмотревшись внимательнее, я заметил на его шее массивный обруч, свидетельствовавший о том, что передо мной кельт из очень знатного рода. Пряжка, скреплявшая у его шеи накидку, наверняка стоила целое состояние.

– Кто убил Кельтилла? Римляне? – спросил меня незнакомец. Я никак не мог понять, почему он интересуется судьбой моего покойного дядюшки.

– Нет, – с трудом проговорил я, – ведь ты сам прекрасно знаешь, что римляне Кельтилла не убивали. Мы, варвары, по глупости своей сами беспощадно уничтожаем друг друга.

Я изо всех сил пытался прогнать белесую пелену и старался больше не закрывать глаза, чтобы видеть лицо своего собеседника. Но мне казалось, будто мои веки налиты расплавленным свинцом, – мне удавалось открыть их всего лишь на несколько коротких мгновений, после чего я вновь погружался в темноту. Мои виски пронзала жуткая боль, в голове бушевала неистовая буря. Создавалось такое впечатление, будто боги решили разорвать меня изнутри на мелкие кусочки.

Я предположил, что незнакомец с вьющимися волосами может быть знатным кельтом, который служит в армии римлян. По его гордой осанке и властному взгляду можно было догадаться – все окружавшие нас всадники подчинялись ему. Ему наверняка не исполнилось еще и двадцати пяти лет, но он уже пользовался авторитетом вождя. Спутники с почтением смотрели на молодого кельта, без его разрешения никто не решался сказать ни слова. Такое уважение он мог заслужить только на поле боя. Незнакомец, должно быть, наклонился надо мной, потому что его лицо вдруг оказалось прямо у меня перед глазами.

– Скажи мне, друид, мой отец Кельтилл погиб из-за того, что он хотел стать царем арвернов? Или его смерти желал мой дядя Гобаннитион? Отвечай же, почему мой отец погиб.

Я совершенно ничего не понимал. Мои мысли путались. Усилием воли я заставил себя сосредоточиться на услышанном. Похоже, молодой кельт был родом из племени арвернов, а его отец носил такое же имя, как и мой покойный дядюшка. Клянусь Таранисом, тогда мне совсем не хотелось объяснять незнакомцу, почему я упомянул имя Кельтилл. Сомневаюсь, что мне удалось бы произнести пару связных предложений, даже если бы я очень сильно этого захотел.

– В краю, который римляне называют Галлией, любой кельт, пожелавший стать царем своего народа, непременно должен умереть, – ответил я из последних сил и закрыл глаза.

– А что будет с моим дядей Гобаннитионом?! Прошу тебя, друид, открой мне тайны будущего! Гобаннитион ненавидит меня. Брат моего отца изгнал меня из Герговии. Если бы не он, я ни за что в жизни не пошел бы служить в римский легион. Скажи, я когда-нибудь увижу Герговию вновь?

– Да, – ответил я и застонал от очередного приступа невыносимой боли. Мое тело скрутили судороги. Я извивался на земле, словно умирающий червь. Мои колени оказались у самого лба, меня опять начало рвать. Изо рта на землю полилась струйка желчи. Я чувствовал, что снова теряю сознание. Мне казалось, будто моя голова превратилась в огромное яйцо, скорлупу которого боги пытаются разбить о край бронзового котла. Я упал в какую-то кипящую желтую жидкость, бурлившую, словно горячий источник.

– Помогите! – закричал я что было сил.

Я чувствовал, как желтая жидкость густеет и становится твердой. Прямо над собой я увидел увеличившийся до гигантских размеров рот Кретоса, который, медленно шевеля губами, спросил меня, куда подевались его рабы. Кретос брызгал слюной и бешено вращал глазами, он был вне себя от ярости. Он взял ту странную перечницу в виде сидящего на корточках раба и начал трясти ею над бронзовым котлом. Мне казалось, будто черные зерна, вылетавшие из отверстия, превращались на лету в куски затвердевшей лавы и больно били меня по голове.

– Корисиос! – раздался чей-то голос. Нет, со мной говорил не Кретос. Это был голос кого-то другого. Я с трудом открыл глаза.

– Тебя нашла Люсия, – услышал я. Попытавшись рассмотреть лицо того, кто со мной разговаривал, я почувствовал дикую боль в висках. Словно пятьдесят кузнецов обрабатывали молотами мой череп, лежащий на раскаленной наковальне. Я вновь закрыл глаза. Боль немного утихла.

– Ты меня узнаешь, господин?

Клянусь Кантуригом и всеми нашими богами, которые сейчас издевались надо мной! Не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой, я лежал на спине, а рядом со мной на коленях стояла Ванда. Большими листьями каких-то растений и пучками травы она вытирала с моего лица блевотину.

– Когда стемнело, мы начали беспокоиться. Ты не возвращался, и мы решили отправиться на поиски. Тебя нашла Люсия. Но ты был не один, а в сопровождении всадников.

– Со мной были какие-то всадники? – удивленно спросил я. На самом деле я прекрасно помнил разговор с молодым арверном. Но в тот момент для меня это ровным счетом ничего не значило, поскольку воспоминания о холмах, превращавшихся в груди, и о желтой бурлящей жидкости тоже казались мне вполне реальными.

– Всадники? – вновь переспросил я. – Это были арверны?

– Да, – поспешно ответила Ванда. – Вставай, нам нужно поторапливаться.

– Я не могу, – простонал я, словно воин, умирающий на поле боя от страшных ран. – Оставь меня здесь. Прошу тебя, не прикасайся ко мне.

– Нет, господин, я не могу этого сделать. Становится холодно. Мы должны добраться до лагеря купцов как можно быстрее, пока не стало совсем темно. Скоро здесь появятся римские патрули. Если мы повстречаемся им на пути, то они наверняка примут тебя за шпиона.

Ванда была права. Я лег на бок, затем согнул ноги в коленях и осторожно перевернулся на живот. Несколько раз глубоко вдохнув, я оперся на руки и приподнялся. Люсия стояла рядом со мной и виляя хвостом, облизывала мое лицо. По крайней мере, мне удалось встать на четвереньки. Вдруг я почувствовал, что мой правый кулак что-то сжимает. Разжав пальцы и поднеся ладонь к лицу, я увидел небольшую золотую статуэтку. Она изображала мужчину, у которого не было ни рук, ни ног. У него на шее я заметил крохотный обруч, а на животе – изображение дикого кабана.

– Что это такое, Ванда?

Она взяла в руки статуэтку, быстро осмотрела ее и спрятала в складках одежды.

– Не знаю. Нам нужно торопиться, Корисиос!

У меня перед глазами опять почернело.

– Ванда, в моей кожаной сумке лежит омела. Если я… всего лишь один листок… Ты слышишь меня? Положи на язык…

Обессилев, я начал медленно опускаться на землю и вдруг почувствовал чьи-то цепкие пальцы, которые, словно раскаленная когтистая лапа, схватили мои внутренности и попытались вырвать их из тела. Я потерял сознание, мои руки опустились, словно плети, и я упал лицом в траву.

– Ты спал три дня подряд, – услышал я голос Ванды. Я приоткрыл левый глаз, но тут же почувствовал слабость, а затем страшную боль в висках, и был вынужден опять сомкнуть веки. Ванда говорила со мной, я прекрасно понимал все слова, но у меня не было сил, чтобы ответить или хотя бы открыть глаза. Она приподняла мое обмякшее тело. Я тяжело дышал полуоткрытым ртом, меня мутило. Вдруг я почувствовал у себя на губах что-то мокрое. Холодная, свежая, чистая вода… Когда через несколько мгновений мне наконец-то удалось открыть глаза, Ванда пила из неглубокой деревянной чаши. Моя возлюбленная наклонилась надо мной и прикоснулась своими устами к моим губам. Словно из крохотного родника, вода лилась из губ Ванды мне в рот.

– Как себя чувствует наш ученик колдуна? – услышал я смех Нигера Фабия. Он стоял за спиной Ванды и, приветливо улыбаясь, смотрел на меня. Без своего тюрбана он выглядел еще более экзотично: густая, черная как смоль шевелюра, длинная борода и усы делали его похожим на дикаря, живущего в лесной чаще. Купец хлопнул в ладоши. Мое лицо исказила гримаса боли. Любой резкий звук отдавался в моей голове болезненным эхо.

– Мой милый друг, позволь предложить тебе жареные абрикосы с молотым перцем, мятой, медом и винным уксусом.

Когда я услышал слово «винный», мое тело пронзила дрожь.

– Затем рабы подадут жареные яйца, куриные крылышки и свиную печень в луковом соусе, вареную рыбу с иерихонскими финиками, а также жаркое из филе дикого кабана, посыпанное поджаренным тмином и щедро приправленное остро-соленым винным соусом с зернами пинии и горчицей. Твоему телу необходима соль, друг мой! Завершит трапезу liquamen [39]39
  Джем (лат).


[Закрыть].

Я молча кивнул.

– У нас на Востоке искусства врачевать и готовить очень тесно связаны между собой. Можно даже сказать, что они представляют собой единое целое. Ты являешься тем, что ты ешь.

Я вновь устало кивнул и попытался съязвить:

– И блюешь тем, что съел…

Нигер Фабий подал знак двум рабам, которые стояли по обе стороны от моего ложа, и они осторожно приподняли меня. Наверное, мое лицо стало белым как мел, потому что они тут же опустили мое измученное тело на шкуры.

– Принесите ему еду, он будет трапезничать здесь, в палатке, – распорядился Нигер Фабий. Через некоторое время рабы внесли чаши с водой и полотенца, чтобы я мог вымыть руки, а затем подали на подносах великолепную еду.

Я осторожно откусил небольшой кусочек от одного из яств и, медленно пережевав его, запил большим количеством воды из серебряного кубка. По моему разгоряченному телу начала разливаться приятная прохлада, пересохшие губы наконец-то вновь обрели чувствительность. Нигер Фабий и Ванда наблюдали, как с едой и водой в мое тело вновь постепенно возвращалась жизнь. Вдруг я обратил внимание на маленькую золотую статуэтку, лежавшую передо мной на столе. Я начал понемногу вспоминать, что со мной произошло.

– Она была зажата в твоей руке, когда я тебя нашла, – сказала Ванда.

– Неужели мне ее подарили сами боги? – произнес я удивленно. Если честно, то я бы очень сильно удивился, если бы все на самом деле случилось именно так, как я предполагал. Ведь наши боги были такими же ненасытными, как реки и озера, в которые мы бросаем приносимые им жертвы. Мне ни разу не доводилось слышать, чтобы боги вернули что-либо, полученное от людей. Я взял маленькую статуэтку в руки и внимательно осмотрел ее. Немного ниже головы в ней было проделано отверстие, чтобы владелец фигурки мог продеть через него кожаный шнур и носить ее как украшение или талисман на шее.

– Я думаю, это одно из божеств арвернов. Сейчас я в этом не совсем уверен, но мне кажется, что его зовут Ойффигнеикс… Или что-то в этом духе. Это один из диких богов…

– Наверное, его вложил тебе в руку тот молодой арверн, которого сопровождал отряд всадников. Я видела, как он сжал твои пальцы в кулак, прежде чем проститься с тобой.

– Так значит, ты тоже видела этого арверна? – с удивлением спросил я.

– Да, – ответила Ванда, – он и его воины были рядом с тобой, когда Люсия нашла тебя. Этот молодой вождь был рад, что боги послали ему встречу с тобой, потому что ты видел смерть его отца Кельтилла и предсказал ему, что он вернется в Герговию.

Я провел рукой по волосам и начал массировать затекшую шею. Я не мог повернуть голову ни вправо, ни влево. Теперь я стал понемногу припоминать, что со мной случилось. Значит, встреча с арверном не была видением, я в самом деле разговаривал с ним. Решив, что я оказался в царстве мертвых, я произнес имя дядюшки Кельтилла, но арверн неправильно понял меня, потому что его отца тоже звали Кельтилл. Он решил, что я видел смерть его отца.

– А когда появились ты и Люсия, всадники поскакали дальше, верно?

– Да, мой господин. Они направлялись к военному лагерю римлян. Насколько я поняла, молодой вождь служит в легионе он офицер кавалерии.

– Он сказал тебе еще что-нибудь?

– Нет, но я сама попросила назвать мне его имя.

– И что же он ответил? – я с нетерпением смотрел на Ванду.

– Верцингеториг. Того молодого вождя звали Верцингеториг.

Я никогда прежде не слышал этого имени.

Вдруг мои мысли переключились на Кретоса.

– Скажи, Ванда, купец из Массилии, тот, который торгует вином, не появлялся здесь? Может быть, он спрашивал обо мне? – поинтересовался я нерешительно. Нигер Фабий утвердительно кивнул головой.

– Да, друид, Кретос не раз справлялся о тебе. Похоже, он в самом деле беспокоится. Твое здоровье ему небезразлично.

– И это все, что ты можешь мне сказать?

– Нет… Не все… Еще он… Как бы поточнее выразиться… Искал двух своих рабов. Купец из Массилии утверждал, будто пропали два самых лучших раба из тех, которыми он когда-либо владел.

– А как же, – пробормотал я, – те, что умерли, всегда оказываются самыми лучшими. Наверняка эти рабы говорили на трех языках, лучше всех управляли колесницей и могли превращать песок в чистое золото.

– Откуда тебе известны такие подробности об их выдающихся способностях? – усмехнулся Нигер Фабий.

Вот уж не повезло так не повезло. В ответ на шутку араба я лишь хлопнул ладонью по столу.

– Вы не знаете, что я подписал с Кретосом договор. Если он лишится рабов, которыми он разрешил мне воспользоваться той ночью, то я должен заплатить за каждого из них по девятьсот сестерциев!

– Но это же целых четыреста пятьдесят серебряных денариев! – возмутился Нигер Фабий.

– Что ж, – пробормотал я, скрипя зубами, – я в самом деле выбросил на ветер кучу денег. Сейчас остается только удивляться, куда смотрели мои покровители на небесах, когда я принял решение подписать договор с Кретосом.

Лицо Ванды вытянулось от страха и удивления. На тот момент моя возлюбленная являлась всем моим имуществом. Больше у меня ничего не было. Но я очень сильно сомневался в том, что купец из Массилии согласился бы купить у меня Ванду за девятьсот сестерциев. Если я нигде не смогу раздобыть денег, чтобы рассчитаться с Кретосом, то у меня не останется другого выхода – мне придется продать в рабство самого себя. Я был полностью в его власти, он мог сделать со мной все, что угодно. В очередной раз я спросил себя, куда смотрели мои боги-покровители?

– Скажи мне, сколько дней я проспал? Кельтская делегация уже переправлялась на этот берег, чтобы узнать ответ Цезаря?

– Ты спал шесть дней подряд, господин, – ответила Ванда. Ее голос был исполнен печали.

– Это значит, что завтра гельветы вновь должны прибыть в военный лагерь римлян для переговоров. Конечно, если Цезарь сдержит свое слово.

– Да, – ответил Нигер Фабий, – завтра проконсул должен раскрыть все карты. Я буквально сгораю от любопытства, ожидая дальнейшего развития событий. Каким же образом он собирается решить эту проблему?

– Имея под своим командованием более сорока тысяч солдат, он сможет без особого труда выпутаться из любой переделки.

Заметь, Корисиос, дополнительные легионы направляются сюда ускоренным маршем, – проворчал Нигер Фабий, обгладывая куриную косточку. Люсия уже стояла рядом с ним. Она положила ему на колено свою пасть, из которой капала слюна, и терпеливо ждала, когда хозяин шатра сжалится над ней и отдаст лакомый кусочек. Похоже, за последние несколько дней Нигер Фабий успел ее разбаловать.

– Она ни на шаг от тебя не отходила, Корисиос. Лишь через три дня, когда ты наконец выпил немного воды, Люсия стала обращать внимание на нас. Именно в тот момент мы поняли, что ты идешь на поправку.

На лице Ванды появилась грустная улыбка. Только сейчас я понял, как сильно она страдала все те дни, когда я лежал без сознания. А сейчас она наверняка проклинала судьбу, опасаясь что я буду вынужден продать ее Кретосу. Я улыбнулся, пытаясь убедить ее, что все не так уж плохо, хотя сам в это не верил.

– Люсия необычная собака, боги наделили ее умом, – с гордостью заявила Ванда, – поэтому она знала, что ее хозяин не умрет, а вскоре выздоровеет.

Нигер Фабий сдержанно улыбнулся. Он не хотел спорить с Вандой. Для него важнее всего был тот факт, что я остался жив. Я успел убедиться на собственном опыте, что гораздо легче рассказывать всем, будто ты друид, чем на самом деле быть друидом.

В шатер вошел Сильван.

– Приветствую вас, варвары, – пошутил он и, взглянув на меня, с довольной улыбкой заметил: – Насколько я понял, ты оказался не по зубам богу подземного царства! Он не смог тебя пережевать и просто выплюнул!

– Да, ты прав, Сильван, я недолго гостил на том свете. Меня отпустили и велели вернуться позже, так как мое время еще не настало. Кстати, той ночью я очень удивился, когда узнал от стражников-аллоброгов, что ты решил не дожидаться меня. Одного из моих рабов они нашпиговали стрелами, а я едва уцелел, прикрывшись его телом.

– На этих аллоброгов нет никакой управы! – наигранно возмутился офицер. – С них нельзя спускать глаз. Стоит потерять их из виду, как они тут же что-то натворят. Подумай только, несколько дней назад мы обнаружили на берегу реки обезглавленные тела трех солдат из четвертой когорты. Их головы насадили на колья, вбитые у самой воды.

– Похоже, кто-то решил принести жертву богам, – заметил я с невинным видом.

– Если бы у меня кто-нибудь спросил, кто это сделал, то я, ни мгновения не сомневаясь, ответил бы, что легионеров убили аллоброги!

Я лишь пожал плечами. Если честно, то я был очень доволен собой. Мне удалось до такой степени напугать командира отряда аллоброгов, что он выполнил все мои указания. Если Цезарь хочет завоевать Галлию, то для начала он должен повесить всех друидов.

– Но я пришел сюда не для того, чтобы рассказать вам эти новости. Авл Гирт и Гай Оппий беспокоятся о тебе. Похоже, твоя жизнь дорога им, поскольку они хотят, чтобы ты стал писарем в канцелярии Цезаря. Они велели спросить у тебя, согласен ли ты выполнять обязанности переводчика завтра, когда кельтская делегация прибудет в наш лагерь.

Я ответил:

– Да, Сильван, можешь передать им, что в назначенное время я буду у палатки Цезаря.