Текст книги "Друид"

Автор книги: Клауде Куени

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 45 страниц)

– Да, – тяжело вздохнул я, – интересно, как сложилась бы моя судьба, останься я среди кельтов? Может быть, я должен всю жизнь благодарить их за то, что меня не утопили сразу же после рождения? Но они поступили так не из любви к ближнему. Просто мои соплеменники боялись, что могут залить водой жилище, избранное богами. Римляне открыли мне глаза. Рим! Именно Рим распахнул передо мной врата во вселенную знаний. Рим, а не наши всезнающие друиды! Здесь, в этом лагере, я стал друидом Цезаря! Именно среди римлян я добился уважения.

Криксос задумчиво слушал. Казалось, будто он пытается сделать выводы из сказанного мной и чему-нибудь научиться. Краем глаза я заметил, что Ванда и Криксос озабоченно переглядываются.

– Да что с вами такое?! – не выдержав, закричал я на Криксоса.

– Господин, мне кажется, что будет гораздо лучше, если ты сейчас же замолчишь, – прошептал он.

С недавних пор мне начало казаться, будто в зимнем лагере одного из легионов Цезаря находились все мои друзья: Ванда, Люсия, Криксос и все римляне. Да-да, именно римляне. Если честно, то я был несказанно рад данному факту. Но в то же время осознание этого обстоятельства сильно расстроило меня, потому что глубоко в душе я все еще оставался кельтом из племени рауриков. Несмотря на это, той ночью я окончательно перешел на сторону римлян. Я был по горло сыт кельтами.

На следующий день я подписал договор, в соответствии с которым брал на себя обязательство служить Цезарю в Галлии до тех пор, пока не истечет срок его пребывания в должности проконсула. Я принял окончательное решение и перешел на сторону Рима, прекрасно понимая, что тысячи галлов уже сделали то же самое.

Зима прошла спокойно; по крайней мере для нас, потому что в Галлии спокойных зим не бывает. На завоеванных римлянами землях жили около двухсот кельтских племен, и с наступлением зимы восемь легионов были не в состоянии противостоять им. Римляне никак не могли понять, почему народ, который практически без сопротивления покорился Риму, вдруг вновь решил восстать. Возможно, основная причина заключалась в том, что мы, кельты, превыше всего ценим свободу и ненавидим каждого, кто пытается накинуть на нас ярмо. Военные действия могли начаться из-за любого ничтожного происшествия. Например, в том случае, если какой-нибудь всеми уважаемый кельт знатного происхождения заявит во время одной из попоек, будто сама мысль о его сыне, который находится в заложниках у римлян, способна лишить его рассудка. После такой речи все присутствующие наверняка тут же заплакали бы, словно желая залить своими слезами всю землю. Затем их сердца наполнил бы гнев, воины схватились бы за оружие и тут же выступили бы в поход. Конечно, если бы были в состоянии ходить. Именно так или примерно так в Галлии начинались все многочисленные войны. Мы меняем свое мнение так же часто, как боги меняют погоду весной. Пока Цезарь сражался с восставшими венетами, которые полностью контролировали морское сообщение, а соответственно, и торговлю с Британией, я вместе с Фуфием Цитой отправился в оппидум карнутов Кенаб. Там личный поставщик Цезаря организовал главную контору, которая должна была управлять закупкой зерна во всей Галлии. К тому моменту Фуфий Цита продавал зерно только легионам проконсула. Хотя юридически он, как и раньше, оставался частным лицом, на самом деле он давно уже стал членом штаба Цезаря, его фрументатором, отвечавшим за снабжение войск продовольствием. Поэтому для меня не было ничего удивительного в том, что в канцелярии Цезаря мне отдали приказ ехать вместе с Цитой, чтобы обустроить в оппидуме карнутов нечто наподобие удаленного от остальных лагерей поста, отвечающего за доставку корреспонденции. Ведь Кенаб находился за пределами территории, на которой велись военные действия.

Предполагалось, что я должен присоединиться к Цезарю или к Лабиэну после того, как выполню возложенную на меня миссию, поэтому все последние новости с полей сражений я узнавал с огромным опозданием. Цезарь успешно подавлял восстание за восстанием и по окончании третьего лета галльской кампании мог с уверенностью сказать, что Галлия лежит у его ног. Зиму он провел, вновь переезжая из Иллирии в Северную Италию.

Я остался в оппидуме карнутов и кое-как пытался пережить холодные месяцы в тесной комнатке, отведенной мне римлянами. При этом я, используя свое перо, должен был неустанно сражаться с постоянно растущими горами папирусных свитков. Приезжали римские гонцы и, немного передохнув, скакали дальше. Их походные сумки были туго набиты письмами, доносами и отчетами, составленными в Риме или в Галлии. Корнелий Бальб по-прежнему был главой тайной службы Цезаря в столице. Что толку от поверженной Галлии, если ты потерял влияние в Риме? Одним из самых полезных Цезарю людей оказался льстец и подхалим Цицерон. Всех молодых юристов, которых тот рекомендовал, проконсул принимал на службу в свой военный штаб. Цезарь, считавшийся до начала войны человеком, у которого были самые большие долги во всем Риме, стал миллиардером благодаря золоту, награбленному у кельтов, а также у наших богов, и мог теперь сам давать деньги в долг. Он был кредитором самого Цицерона, которого никак нельзя было назвать бедным человеком. После своего возвращения из ссылки Цицерон стал совсем другим. Некогда убежденный республиканец, он защищал теперь в Риме интересы Гая Юлия Цезаря, который нарушил множество законов. Возможно, Цицерон надеялся, что благодаря могущественному покровителю он сможет стать гораздо более влиятельным, чем раньше, потому что в прошлом, даже несмотря на все свои многочисленные заслуги, он так и не был удостоен чести стать сенатором. Цицерон всегда был и остался всего лишь homo novus, чужаком в среде римской знати, которого патриции так и не приняли в свой круг. Он мог сколько угодно сидеть в библиотеках, пытаясь отыскать предка, род которого происходил бы от великих царей Рима. Все свое свободное время – то есть те моменты, когда он не занимался делами Цезаря в Риме и не отдавал распоряжения в своем небольшом имении, – Цицерон посвящал тому, что лестью и обещаниями пытался уговорить великих историков современности отвести ему достойное место в их трудах.

Более того, он, унижаясь, умолял их представить его роль в истории Рима в гораздо более благоприятном свете, поскольку никакими великими деяниями в те смутные времена Цицерон похвастаться не мог. Так как почти за каждым римлянином постоянно следили шпионы, поскольку нанявшие их люди надеялись тут же уничтожить своих политических оппонентов, как только те сделают хотя бы один неверный шаг, любое, даже самое секретное послание могло считаться таким же тайным, как устраиваемые в Риме игры… Вся столица смеялась над письмами Цицерона, в которых тот выпрашивал для себя достойное место в истории. Некоторые копии его посланий оказались даже в Галлии. Над одной из них, содержавшей текст письма Цицерона историку Лукцею, мы смеялись до слез и никак не могли остановиться:

«Достаточно часто я делал попытки объяснить тебе на словах, о чем именно мне хотелось бы тебя попросить. Однако я каждый раз смущался, хотя такое поведение совсем не к лицу светскому человеку. Теперь же я нахожусь вдалеке от тебя, а потому могу изложить суть моей просьбы, ведь отправленное мной письмо не зальется краской стыда».

У Цицерона была слабость, о которой прекрасно знал весь Рим – он очень любил слушать свои же речи. Но, едва взглянув на любое из его посланий, каждый тут же понимал, что с не меньшим удовольствием Цицерон писал длинные письма. Он исписал два свитка, прежде чем перейти к изложению своей просьбы:

«Представь мои заслуги в таком свете, будто они являются гораздо более значительными, чем ты думаешь. Надеюсь, ты не откажешь мне и согласишься закрыть глаза на законы историографии. В одной из своих речей ты удачно заметил, что дружба не способна заставить тебя пренебречь правдой и сойти с пути истинного, так же как сладострастие не смогло затмить разум Геркулеса. Если же моя дружба хоть немного дорога твоему сердцу, то прошу тебя не отвергать мою просьбу. Надеюсь, ты сможешь понять меня и ради сохранения дружеских отношений решишься слегка приукрасить правду».

Что ж, с тех пор как и без того богатый Цицерон начал брать у Цезаря в долг огромные суммы денег, ему, скорее всего, стало гораздо легче обращаться к кому бы то ни было с прошениями, которые благодаря покровительству проконсула имели совершенно иной вес и значение. Дело было не только в том, что историю пишут победители. В Риме она создается еще и теми, кто может заплатить за столь дорогое удовольствие. Поэтому я нисколько не удивлюсь, если через две тысячи лет Цицерона будут считать гениальным оратором и одним из самых мудрых политиков. При всем при этом на самом деле он ничего из себя не представляет: трусливый убогий червь, не имеющий ни собственного мнения, ни характера, ни человеческого достоинства.

Весной года 699 я получил приказ вновь присоединиться к легионам Цезаря. Они как раз находились в походе и передвигались на север. Два германских народа, узипеты и тенктеры [73]73
  Тенктеры – германское племя, жившее на правом берегу Рейна, между Ланом и Виппером.


[Закрыть], переправились через Ренус и вторглись в покоренную Цезарем Галлию, которую он считал своей собственностью.

Когда вытянувшаяся на несколько миль в длину колонна римских солдат проходила мимо оппидума карнутов, мы (Ванда, Люсия, Криксос и я) присоединились к войску Цезаря. Проконсул отдал приказ разбить походный лагерь неподалеку от городских ворот. За время пребывания в Кенабе Фуфий Цита успел устроить там огромный склад продовольствия.

Не прошло и часа с момента моего прибытия в лагерь, а Цезарь уже отправил ко мне одного из преторианцев, который сообщил, что проконсул хочет меня видеть. Цезарь обнял меня словно сына, а затем велел слугам принести воду, хлеб и орехи. Проконсул сильно изменился – он похудел, а каждая черта его лица свидетельствовала о том, что любые трудности только закаляли его. В момент нашей встречи Цезарь показался мне очень сосредоточенным и спокойным.

– Я очень обрадовался, узнав, что ты принял решение остаться у меня на службе и подписал контракт с легионом. Поверь, друид, ты об этом не пожалеешь. Каждый, кто верой и правдой служит Юлиям, может рассчитывать на покровительство самих богов.

Беседа была недолгой, потому что Цезаря ожидало множество дел. Он был одержим одной из своих великих идей: в тот момент проконсул сосредоточил все свои усилия на том, чтобы как можно быстрее навести порядок в новой империи и укрепить свою власть. Он лично следил за своевременной уплатой дани, и этот факт, на мой взгляд, говорит о многом. Все офицеры и многие простые легионеры ломали голову, задавая себе вопрос, откуда у Цезаря столько сил и энергии. Казалось, ничто не может сломить его железную волю. Он спал гораздо меньше, чем остальные. Во время перехода на север, в земли эбуронов [74]74
  Эбуроны – небольшое германское племя в Бельгии, жившее между Рейном и Шельдой.


[Закрыть], Цезарь шел пешком рядом со своими солдатами и делил с ними скудную пишу. Оставалось только удивляться его умению переносить любые трудности. Многие офицеры предостерегали Цезаря, напоминая, что ему следовало бы поберечь свое пошатнувшееся здоровье, но тот просто игнорировал подобные замечания. Через некоторое время даже простые солдаты начали беспокоиться о своем полководце, ведь Цезарь в отличие от них не мог похвастаться крепким телосложением, кроме того, он не обладал такой же выносливостью, как легионеры, которые в течение долгих лет привыкали к длительным переходам, а также к разного рода физическим нагрузкам. Тем не менее проконсул с достоинством выдержал это испытание. День за днем шагая рядом со своими легионерами, он смог завоевать еще большее доверие. Я не ошибусь, если скажу, что полководец и его солдаты стали относиться друг к другу по-товарищески. Легаты, трибуны, а также простые легионеры боготворили Цезаря и в то же время считали его своим. Однако все прекрасно понимали, что проконсул оставался Юлием, чей род происходил от богов. Солдаты считали своего полководца человеком, который сошел к ним с небес, чтобы вести от победы к победе. Цезарь больше не был таким, как прежде. Он покорил Галлию, но и Галлия заставила его измениться.

Когда наши легионы находились на расстоянии всего лишь нескольких дневных переходов от племен германцев, те отправили к Цезарю послов. В тот же день я под диктовку проконсула записал следующее:

«Он велел разбить лагерь в нескольких днях пути от германцев, и в тот же день к нему прибыли послы от узипетов и тенктеров, которые объяснили действия своих племен следующим образом: – Мы ни в коем случае не собираемся воевать против римского народа. Однако наши воины готовы отразить любое нападение, поскольку мы унаследовали от своих предков обычай давать отпор каждому, кто решит пойти на нас войной, и не собираемся, унижаясь, умолять врага о заключении мира. Мы перешли Ренус не по своей воле, а были вынуждены поступить так, поскольку наши племена были изгнаны из принадлежащих им же земель. Мы, послы узипетов и тенктеров, готовы поклясться тебе, что наши племена хотят мирно сосуществовать с римлянами, чтобы оба народа смогли извлечь пользу из добрососедских отношений друг с другом. Не желая воевать с Римом, мы просим указать нам, на каких землях мы должны поселиться, или же разрешить нам остаться на той территории, которую мы уже захватили силой. Кроме того, прежде чем принять какое-либо решение, ты должен тщательно взвесить все «за» и «против», поскольку по силе и могуществу мы уступаем только свевам, с которыми не могут сравниться сами бессмертные боги. Мы, послы узипетов и тенктеров, выражаем полную уверенность в том, что кроме германского племени свевов на земле нет народа, способного победить нас. Тем не менее мы предлагаем тебе заключить временное перемирие…

На эту похвальбу Цезарь ответил очень холодно:

– О дружбе между мной и вашими племенами не может быть и речи до тех пор, пока вы находитесь на территории Галлии. – Цезарь говорил уже не от имени Рима, а от своего собственного имени. – Вы не можете претендовать на право владеть чужими землями только по той причине, что вы не смогли защитить свою собственную территорию. Кроме того, в Галлии и так живут слишком много племен, поэтому, даже если бы я захотел, все равно не смог бы выделить вам земли, не ущемив при этом права других народов, живущих здесь испокон веков. Однако вы могли бы поселиться на территории убиев, расположенной на противоположном берегу Ренуса. Поскольку на данный момент в нашем лагере находятся вожди и князья этого племени, переговоры могут начаться завтра же. На ваше предложение заключить перемирие я отвечаю решительным отказом.

– Почему ты не захотел обсудить с ними условия перемирия, а сразу отказался? – спросил проконсула Лабиэн на военном совете, созванном после того, как послы покинули лагерь.

– Они не ставили перед собой цели заключить мир. Германцы пытались выиграть время. Большая часть их конницы рассеяна по близлежащим территориям, поскольку их жажда наживы сильнее здравого смысла. Скорее всего, всадники вернутся в лагерь не раньше чем через три дня. Узипеты и тенктеры знают об этом и потому хотят заключить перемирие. Любая задержка будет им на руку.

Наверное, услышав эти слова, все присутствовавшие на военном совете в палатке Цезаря вспомнили о том, как в Генаве он ответил гельветам, будто должен подумать над их просьбой пройти по территории римской провинции, а сам тем временем ждал, когда прибудет подкрепление.

– Почему бы нам не начать войну против свевов? Ведь именно они заставляют другие народы покидать принадлежащие им земли и переселяться на новые территории, – спросил Красс, который благодаря своей отваге и успехам на полях сражений заслужил всеобщее уважение.

– Ренус должен стать естественной границей, отделяющей Римскую империю от земель варваров. Если я со своими войсками перейду через эту реку, – сказал Цезарь и с улыбкой взглянул на меня, – то буду вынужден, как и предсказывал друид, покоряя народ за народом, пройти до самого конца земли. Тогда владения Рима станут столь обширными, что Рим будет граничить с Римом.

– Как ты собираешься поступить? – не унимался Лабиэн. – Ты в самом деле хочешь, чтобы узипеты поселились на земле убиев? Хорошо подумай, прежде чем принимать подобное решение, ведь рано или поздно они вновь перейдут через Ренус и начнут теснить галльские племена.

– Предлагаю сняться с лагеря и идти навстречу германцам. Каждый час разведчики должны приносить мне донесения, – ответил проконсул. На его губах играла та же загадочная улыбка, которую я видел на его лице, когда войска Цезаря входили в Генаву.

Ванда не могла уснуть. Последние несколько дней она почти ничего не ела. Что-то не давало ей покоя. Я очень удивился, когда она отказалась присутствовать на переговорах с послами узипетов и тенктеров. Ванда то и дело жаловалась на тошноту и головную боль. Тем не менее она не стала пить целебный отвар, приготовленный мной, а тайком вылила его, надеясь, что я ничего не замечу.

– Что тебя беспокоит, Ванда? – спросил я, пытаясь разглядеть в темноте ее лицо. Но она притворилась спящей, а когда услышала мой вопрос, легла на бок, повернувшись ко мне спиной.

– Я знаю, что ты не спишь. Твое сердце стучит так, словно вот-вот вырвется из груди.

Пододвинувшись вплотную к Ванде, я обнял ее за талию и положил ладонь ей на живот.

– Похоже, свевов боятся все, – попытался я завязать разговор.

– Да кто они такие, эти свевы! – не выдержала Ванда. – Среди них нет ни одного отважного воина. Они побеждают только благодаря тому, что их очень много.

Я удивился, что она решила ответить на мои слова.

– Каждый год они отправляют тысячи своих головорезов на войну, чтобы те грабили и убивали. Их племя слишком многочисленно. Когда через год свевы возвращаются назад, они везут с собой горы добычи. Они только и ждут, что торговцы скупят у них все, что им удалось отобрать у других. Больше свевы ничего не продают – лишь награбленное. А через год на войну отправляются те, кто в прошлом году возделывал немногочисленные поля.

– Это свевы продали тебя в рабство? – тихо спросил я Ванду.

Она не ответила на мой вопрос.

Я убрал руку с ее талии и перевернулся на другой бок. В тот момент я мог думать только о деревушке рауриков и о страшной ночи, когда свевы неожиданно напали на нас. Ванда осталась со мной. Тогда я сделал слишком много предположений, большинство из которых в конце концов оказались неверными. Если Ванда так ненавидела свевов, то она ни за что в жизни не решилась бы сбежать с их воинами. Если разобраться, то я зря мучил себя бесполезными размышлениями. Я любил Ванду, и она любила меня. Какая разница, что заставило ее в ту злополучную ночь остаться со мной: какие-либо чувства ко мне или отсутствие других приемлемых возможностей? Она сделала свой выбор, и после этого все встало на свои места.

Кавалерия Цезаря состояла из пяти тысяч всадников. Наши разведчики донесли, что у убиев не более восьмисот всадников, так как большая их часть отправилась добывать продовольствие и должна была вернуться не раньше чем через три дня. Поскольку войска Цезаря продолжали продвигаться вперед, в ближайшее время должна была произойти первая стычка между нашим авангардом и германскими всадниками. Через несколько дней именно так и случилось. Но, поскольку узипеты и тенктеры имели те же представления о воинской доблести, что и галлы, служившие в войске Цезаря, столкновение быстро превратилось в настоящее сражение. Некоторые германцы пользовались во время битвы довольно своеобразным приемом – совершенно неожиданно для противника они спрыгивали с маленьких уродливых животных, на которых скакали, и вгоняли копья в тела лошадей галлов.

Кельты выпрыгивали из седел, чтобы их не придавило тушей смертельно раненой лошади, и тут же погибали под ударами мечей тех германцев, которые оставались верхом. В панике галлы, превосходившие численностью всадников узипетов и тенктеров, бежали в лагерь римлян. Множество воинов погибло на поле боя, но еще более удручающим был тот факт, что весть о поражении посеяла панику в римском войске.

На следующее утро все князья и вожди германских племен прибыли в лагерь Цезаря. Проконсул был вне себя от гнева. Тем не менее он тут же согласился принять послов в своей палатке.

– Почему вы напали вчера на мою конницу?! – тут же спросил он, не теряя времени на приветствия. К тому времени я уже довольно хорошо изучил натуру Цезаря, поэтому ни мгновения не сомневался в том, что он обязательно повернет все факты таким образом, чтобы виновными оказались узипеты и тенктеры. Он искал повод, который позволил бы ему позже назвать свои действия ответным ударом, хотя на самом деле Цезарь хотел первым напасть на германцев, просто вышло так, что они его опередили. Германские послы были явно сбиты с толку. Нерешительно переглядываясь, они пробормотали в ответ лишь несколько невнятных предложений. Похоже, они так и не поняли, в чем состоит суть упрека Цезаря. Наконец, один из германцев взял слово:

– Разве у римлян не принято, чтобы молодые воины мерялись силой в честном бою?

– Вы нарушили перемирие! – отрезал проконсул, чуть не сорвавшись на крик.

– Как мы могли нарушить перемирие, если ты отказался заключать его? Во время первой встречи с тобой мы просили тебя не вести военных действий, но ты ответил нам отказом. Это значит, что мы не заключали с тобой перемирия, а следовательно, и не могли его нарушить. – Сказавший это узипет усмехнулся, глядя на Цезаря, и через мгновение продолжил: – Разве мы посмели бы сегодня явиться сюда, в твой лагерь, если бы понимали, что поступили несправедливо или нарушили какие-либо договоренности?

– Взять их! – прокричал Цезарь и быстрым шагом вышел из палатки. Несколько дюжин преторианцев тут же окружили германских послов. Я видел удивление на лицах римских офицеров. Некоторые – к их числу принадлежал и молодой Красс, – не стесняясь заявляли, что они категорически против ведения войны такими методами, ведь Цезарь только что в очередной раз растоптал закон своими сапогами, хотя совсем недавно он сам уничтожил живущие на побережье народы за то, что те при помощи коварства взяли в плен римскую делегацию. Такое противоречие нисколько не смущало Цезаря. С какой стати бог должен действовать в соответствии с законами, придуманными простыми смертными?

Пока преторианцы выводили из палатки князей и старейшин, которые даже не пытались сопротивляться, Цезарь уже отдавал приказы. Весь лагерь наполнился звуками туб. Легко вооруженные лучники и воины с пращами бежали к Порта Преториа и выстраивались там в боевом порядке. На Виа Квинтана, там, где знаменосцы держали гербы полководца, собирались легионеры, а рабы тем временем седлали лошадей.

В лагере царил беспорядок, все солдаты пребывали в некотором смущении. Не имея достоверной информации, кое-кто из них полагал, будто германцы собираются начать атаку, а Цезарь надеется напасть на них первым. Но на самом деле проконсул хотел воспользоваться удачно сложившимися для него обстоятельствами.

Ускоренным маршем римские войска достигли лагеря узипетов и тенктеров, которые остались без вождей. Конечно же, они не были готовы отражать нападение римлян, ведь совсем недавно их делегация направилась в лагерь Цезаря, чтобы провести переговоры. Можно представить себе, сколь велико было удивление и смятение германцев, когда римские легионеры атаковали их лагерь, убивая всех подряд: вооруженных и безоружных воинов, стариков, женщин и детей. Сообразив, что происходит, некоторые германцы попытались бежать, но легионеры отдали своим подчиненным приказ не брать пленных. Цезарь хотел одержать победу над узипетами и тенктерами не для того, чтобы изгнать их из Галлии, вынудив вновь переправиться через Ренус. Нет, он велел полностью уничтожить эти два племени.

Лагерь атаковали со всех сторон одновременно. У тенктеров и узипетов не было ни малейшего шанса на спасение. Солдаты Цезаря не могли ослушаться приказа, отданного им центурионами, – они устроили настоящую резню. Германцы в панике метались между легионерами, которые хладнокровно убивали их, используя все виды оружия – лезвиями мечей отсекали головы и руки, пилумами пронзали людей насквозь. Никто из находившихся в лагере узипетов и тенктеров не пережил этот кошмар. Некоторые германцы, в основном женщины и дети, смогли на какие-то жалкие мгновения продлить свою жизнь, попытавшись спастись бегством, но их в конце концов ожидала та же участь, что и остальных. Центурионы отдали приказ преследовать убегающих и не щадить никого. В тот день римляне уничтожили два народа. С хладнокровной жестокостью легионеры беспощадно убили триста тысяч германцев.

Скорее всего, именно на такой исход противостояния с тенктерами и узипетами и рассчитывал Цезарь, когда ответил загадочной улыбкой на вопрос Лабиэна о том, как он собирается решить проблему с германцами, переправившимися через Ренус.

Когда все было кончено и легионеры вернулись в свой лагерь, они разделились на две части. Одни радовались тому, что сражение против германцев, которых они так боялись, уже позади и победа досталась им малой кровью – римляне понесли минимальные потери, – другие же не могли побороть чувство стыда и называли состоявшуюся битву не честным боем, а кровавой резней. Я был потрясен до глубины души и долгое время не мог сказать ни слова.

Когда Ванда узнала о том, что римляне безжалостно вырезали племена узипетов и тенктеров, она потеряла сознание. Всю ночь я сидел рядом с ней и поил свою возлюбленную теплым отваром из трав, надеясь, что силы скоро вернутся к ней. Мне казалось, что она совершенно выбилась из сил. Известие о событиях в лагере германцев настолько потрясло Ванду, что я начал опасаться за ее рассудок. Я неустанно просил ее поговорить со мной, но она не произносила ни слова.

Когда Цезарь вызвал меня к себе, чтобы продолжить диктовать свой четвертый отчет о Галльской кампании, я знал, что мне придется надолго отлучиться, поэтому велел Криксосу ни на шаг не отходить от Ванды. В канцелярии проконсула тоже царило подавленное настроение. Мнения тех, кто помогал Цезарю одержать победу на информационном фронте, разделились. Никто даже не попытался возразить, когда проконсул велел зафиксировать следующие цифры: количество убитых германцев – четыреста тридцать тысяч, количество погибших легионеров – нуль. Мне было все равно. Если у сенаторов и патрициев – а потом и у наших потомков! – возникнут сомнения относительно этих данных и такой странной победы, то наверняка встанет вопрос, насколько достоверны остальные сведения о войне в Галлии, полученные от Цезаря.

Конечно же, проконсул был вынужден преувеличить количество уничтоженных его войсками узипетов и тенктеров, чтобы в Риме всем стало понятно: на карту было поставлено существование Римской империи. Но как он собирался объяснить тот факт, что послов взяли в плен без всякой на то причины, пренебрегая всеми нормами военного права?

По-видимому, все эти вопросы мало заботили Цезаря. Он думал только о том, как укрепить свою власть в Галлии. Не следовало забывать, что он был римлянином и, как и всякий римлянин, считал, будто его притязания на мировое господство вполне правомерны. Поэтому Цезарь нисколько не сомневался в том, что он имеет гораздо больше прав, чем другие люди. Кроме того, проконсул принадлежал к роду Юлиев, которые якобы происходили от бессмертных богов, во всем им покровительствовавших, а значит, сами могли устанавливать правила и нарушать их. Цезарь не видел никакого противоречия в своих действиях, когда он сначала уничтожил один народ за то, что посланная для проведения переговоров делегация римлян была вероломно захвачена в плен, а затем сам попрал все нормы права и без всякой на то причины отдал приказ схватить германских послов, чтобы иметь возможность вырезать еще два племени, не способных оказывать сопротивление, поскольку все их вожди оказались в руках римлян.

По логике проконсула римляне могли пренебрегать любыми законами и в то же время требовать от варваров, чтобы те строго придерживались их. А нормы, считавшиеся обязательными для любого римлянина, были неприменимы к одному из Юлиев. А именно к Гаю Юлию Цезарю.

Должен признать, что вероломные и жестокие действия проконсула очень разочаровали меня и повергли в глубокую депрессию, ведь я сжег все мосты, соединявшие меня с моим кельтским прошлым, чтобы стать его друидом! Сейчас же я понял, что решил служить человеку, для которого общечеловеческие ценности не имели никакого значения. Мне становилось плохо от одной мысли о том, что легионеры Цезаря сделали с беззащитными германцами. Но иногда – хоть мне и неприятно говорить об этом – я почти восхищался смелостью этого Юлия, который решил бросить вызов не только кельтским, но и германским богам. Для меня оставалось загадкой, каким образом один человек собирается противостоять целой вселенной.

Однажды вечером Цезарь пришел к моей палатке. Это был один из тех моментов, которые запоминаются на всю жизнь. Ванда все так же лежала в кровати и почти не поднималась. Вот уже несколько дней она не говорила ни слова. Сначала у нее резко поднялась температура, а затем так же неожиданно жар спал. Тихим голосом, стараясь не разбудить ее, Криксос сообщил о том, что ко мне пришел проконсул. Раб уже привык говорить еле слышно и, едва войдя в палатку, тут же переходил на шепот. Я очень удивился, узнав, что Цезарь явился, чтобы навестить Ванду, ведь она была всего лишь рабыней. Но этот визит оказался очень коротким. Проконсул подошел к кровати, посмотрел на мою возлюбленную, а затем взял ее за руку. Ванда открыла глаза и вздрогнула от страха, увидев перед собой лицо Цезаря. Я думаю, что он тоже прочитал ужас на ее лице, поскольку тут же пожелал Ванде скорого выздоровления и вышел в прихожую, отделенную от спальни лишь тонкой перегородкой. Цезарь положил мне на плечо руку, словно я был его старым другом, и предложил свою помощь, но тут же с улыбкой добавил:

– Хотя друид Цезаря наверняка будет для нее лучшим лекарем, верно? Я уверен, что ты ни за что не захочешь обратиться к одному из моих медиков.

Не знаю, как к этому утверждению отнесутся другие, но иногда я переживаю мгновения, когда могу с полной уверенностью заявить: этот момент исторический. Нет, совсем не обязательно должно происходить что-нибудь значительное в обычном понимании этого слова. Иногда достаточно лишь одного взгляда. Например, такого, которым Ванда посмотрела на Цезаря, стоявшего у ее кровати.