Текст книги "Друид"

Автор книги: Клауде Куени

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 45 страниц)

Воины даже не успели как следует размяться, когда послышался стук копыт: к лагерю приближались всадники. Это были кельты, возглавляемые молодым воином – наверняка принадлежавшим к знатному сословию, – которого я уже где-то видел. Когда он подъехал к костру и спрыгнул на землю, к нему тут же подбежал сидевший у костра юноша, чтобы, взяв лошадь под уздцы, отвести ее в сторону и привязать к дереву. Драка на игровом поле тут же прекратилась.

– Так-так, у нас гости? – спросил молодой воин, наверняка являвшийся предводителем тех кельтов, которые разбили лагерь в этом безлюдном месте. Он бросил на каждого из нас короткий, но пристальный взгляд, от которого, казалось, ничего нельзя было скрыть. Затем он испытующе посмотрел на меня. На губах предводителя кельтов появилась улыбка. Теперь я его узнал. Это был тот самый арверн, который нашел меня лежащим без чувств у горного озера неподалеку от Генавы – тогда я был парализован судорогами и пытался исторгнуть из себя остатки божественного зелья.

– Верцингеториг!

– Друид! Что привело тебя в эти дикие края?

В глазах Фуфия Циты и Кретоса забрезжил огонек надежды. Верцингеториг протянул мне руку, чтобы помочь подняться на ноги, и отвел меня в сторону, где сопровождавшие его всадники уже разводили второй костер. Мы присели на ствол поваленного дерева и осмотрели друг друга с ног до головы, словно не верили своим глазам.

– Надеюсь, ты помнишь, что я тебе говорил: однажды мы встретимся вновь.

Верциигеториг кивнул. Тем временем игроки договорились, что каждый раз после того, как голова пересечет воображаемую линию между двумя торчащими вертикально вверх древками копий, обе группы будут выстраиваться перед импровизированными воротами, каждая перед своими. Кельты вновь разделились на две команды. К ним теперь присоединились еще и всадники, сопровождавшие Верцингеторига. После этого игра началась вновь, то есть толкотня, удары и брань возобновились.

– Друид, – сказал Верцингеториг, – неужели Цезарю в самом деле покровительствуют бессмертные боги?

– То, что еще вчера было прочным, как скала, завтра может обратиться в прах. Боги способны в любой момент изменить свое решение. Цезарь бросает им вызов. Он не знает меры и границ дозволенного. Чтобы победить, ему каждый раз приходится сражаться со смертью. Ты ведь служил во вспомогательных войсках римлян и наверняка сам не раз бывал тому свидетелем.

– Проконсул больше не может отдавать мне приказы. Ни один из моих воинов ни за что не станет сражаться под знаменами его легионов, – внезапно прервал меня Верцингеториг. – Цезарь обещает всем кельтам знатного происхождения царскую корону, чтобы заставить их служить себе. Но в итоге он делает из нас не царей, а круглых дураков. Он разжигает распри, постоянно сеет рознь между кельтскими князьями и вождями. Если бы все кельты объединились, то они смогли бы раздавить Цезаря, словно надоедливую блоху. Количество солдат, служащих в его легионах, гораздо меньше, чем численность воинов в кельтских племенах. Кроме того, Цезарю приходится сражаться на чужой земле. Он не ориентируется в наших бескрайних лесах и глубоких ущельях. Он игрок и авантюрист.

– Но успехи, которых ему удалось достичь, свидетельствуют о другом, – осторожно попытался возразить я.

– Он сражается при помощи кельтов против самих же кельтов. Ему посчастливилось победить гельветов. Тогда военное счастье оказалось на его стороне. И что мы видим сейчас? Гельветские всадники вступили в его армию. Опять же, он сумел победить свевов, и теперь на его стороне сражаются опытные германские всадники.

– И эдуйские всадники… И всадники из племен белгов…

– Без конницы Цезарь не протянул бы в Галлии и семи дней. Кельты должны объединиться. Как только нам удастся договориться и выступить против римлян единым фронтом, мы будем непобедимы. Нам не составит особого труда выгнать этого зазнавшегося червя с наших земель на территорию его провинции. Я прекрасно знаком с его тактикой, мне известны все его хитрости. Кому, как не мне, командиру воевавшего под его знаменами кавалерийского отряда, знать, о чем он думает и что собирается предпринять?

– Ты прав, Верцингеториг, но мне кажется, основная проблема заключается в том, что вражда между кельтскими племенами уходит корнями в далекое прошлое, а с римлянами нам пришлось столкнуться совсем недавно. Кельты не хотят освобождаться от римского господства, каждое племя надеется, что при помощи Цезаря оно сможет покорить соседние племена и брать с них дань!

– Нужно положить этому конец! – решительно воскликнул Верцингеториг. – Нам следует научиться у римлян искусству ведения войны и объединить всех кельтских воинов под командованием одного полководца.

– Но это невозможно! Кто же возглавит такое огромное войско? Эдуй? Арверны и секваны будут категорически против этого. Секван? Тогда эдуи ни за что не согласятся заключать союз. Если ты предложишь кельтам объединиться, то вожди и князья будут так долго спорить друг с другом, пока в живых не останется только один из них. Вот он-то и сможет возглавить войско. Но все дело в том, что войско к тому моменту уже будет перебито, и победитель окажется полководцем без солдат.

– Друид, ты ведь сам только что сказал: то, что вчера еще было прочным, как скала, может завтра обратиться в прах! Мы вынуждены отдавать своих соплеменников в заложники и платить дань. Год за годом кельты будут кормить римского волка. Кто знает, может быть, сами боги наслали на нас эту напасть, чтобы мы наконец-то объединились и поняли: мы единый кельтский народ.

– Боюсь, – неторопливо начал я, пытаясь в то же время взвесить все аргументы Верцингеторига, – что все дело не в простых воинах, а в кельтах знатного происхождения. Они трясутся за свою власть и боятся потерять влияние, они хотят получать дань с других племен, взимать налоги и таможенные пошлины. Если Цезарь пообещает оставить им все эти привилегии, то у них не будет повода выступать против него или высказывать недовольство властью римлян. Не нужно далеко ходить за примером. Взгляни на Дивитиака. Его брат Думнориг все у него отобрал. Дивитиак был ничтожнее, чем песчинка в огромной пустыне. Затем при помощи Цезаря – заметь, только благодаря ему! – друид Дивитиак смог вернуть себе былую власть и богатство. Все снова начали относиться к нему с почтением. Неужели ты думаешь, будто такой человек, как Дивитиак, согласится отказаться от всего этого? Ради чего? Что он получит взамен?

– Великую свободную Галлию, – пробормотал Верцингеториг так тихо, словно говорил это сам себе.

Я все еще не мог решить, как мне относиться к этому разговору. Возможно, Верцингеториг разочаровался в Цезаре из-за того, что тот так и не сделал его, молодого честолюбивого воина, царем арвернов? Мне очень не хотелось делать каких-либо предположений, которые могли бы тем или иным образом задеть честь Верцингеторига… Ведь не исключено, что он в самом деле знал, как нужно действовать и ради чего: ради свободной, великой Галлии. Ради единой кельтской нации. Опять же, все это были лишь мои предположения. Возможно, Верцингеториг всей душой хотел освободить свою родину от захватчиков-римлян, а может быть, стремился стать царем.

– Как отнеслись к твоей идее арверны?

– Они изгнали меня с земель, принадлежащих нашему племени. Но я готов чем угодно поклясться перед богами, что настанет день, когда я вернусь в нашу столицу вместе с верными мне людьми! Я собственными руками убью своего дядю, а затем провозглашу себя царем арвернов. После этого, друид, – запомни мои слова! – я покорю всю Галлию. Не знаю, чем именно – словами или оружием, – но я сделаю это, чтобы уничтожить Цезаря.

Я давно заметил, что мы, кельты, умеем очень красиво и много говорить – вряд ли кто-нибудь способен переплюнуть нас в этом искусстве. Но разве я мог что-нибудь возразить Верцингеторигу? Я тоже мечтал основать в Массилии собственный торговый дом и стать великим купцом. Если разобраться, то основой любого успеха является именно некая мечта, призрачное видение, ведь переход Ганнибала через Альпы тоже казался сначала бредовой, нелепой фантазией. К тому же наши друиды всегда говорили, что любые мечты нужно сначала осуществить в мыслях, и только после этого они смогут стать реальностью. Верцингеториг был молод, полон энергии и честолюбив. Думаю, он во многом походил на молодого Дивикона, который в свое время разбил войско римлян и прогнал под ярмом легионеров. Я чувствовал, что этот арверн может добиться гораздо большего, чем остальные. Казалось, что от него исходит какая-то сила, заставляющая окружающих подчиняться его воле. Верцингеториг обладал магической харизмой, которую боги дарят лишь избранным, тем, кто должен повести за собой целый народ. Когда молодой арверн начинал говорить, окружающие замолкали и слушали только его. Если же слово брал какой-нибудь простой воин, его товарищи спокойно продолжали разговаривать, не обращая на него никакого внимания.

В тот день у Верцингеторига был какой-то отсутствующий вид. Казалось, что его мысли витают где-то очень далеко. Темные густые волосы молодого воина были гораздо длиннее, чем у многих арвернов знатного происхождения, они словно грива ниспадали на плечи. Взгляд больших черных глаз казался мрачным, но не холодным. Мне показалось, что я прочел в нем беспощадность или, скорее, одержимость. С тех пор как я видел его последний раз, Верцингеториг очень похудел – его лицо вытянулось, щеки сильно впали, узкий длинный нос и костлявый широкий подбородок еще сильнее выдавались вперед. В тот момент, когда я сидел напротив него у костра, меня переполняла уверенность, что этот человек способен сделать невозможное. Признаю, подобные речи я слышал от многих кельтов. Но одной лишь гордости и воли недостаточно, чтобы победить Цезаря. Любой, кто отважится выступить против него, должен знать все тонкости военного искусства римлян, обладать аналитическим умом, позволяющим разработать правильную стратегию, и мудростью, которая заставила бы в определенной ситуации проявить терпение. И конечно же, этот человек должен свято верить в свою идею, потому что самый страшный враг любого человека живет в его же сознании. Этот враг – трусливая нерешительность малодушных, неистребимый пессимизм слабых и леность бездарных, зависть которых всегда преследовала и будет преследовать любого, кто смог добиться успеха.

– Верцингеториг! Со дна священных рек и озер римляне поднимают золото, драгоценности и оружие, принесенные в жертву нашим богам, они разоряют и уничтожают священные места. Легионеры Цезаря отбирают у бессмертных то, что испокон веков принадлежало им. Если и есть что-нибудь, способное сплотить нас, кельтов, то это долг, обязывающий нас во что бы то ни стало наказать этих богохульников! Самый страшный враг Цезаря не наши воины, а наши друиды! Если мы говорим о наших жрецах, то принадлежность к тому или иному племени не имеет совершенно никакого значения. Все кельтские друиды раз в году выбирают в лесу карнутов своего духовного главу. Если этот верховный жрец велит начать священную войну против римлян, то все друиды передадут этот приказ вождям и князьям своих племен. Более того, они позаботятся, чтобы этот приказ был выполнен. Верцингеториг, я собираюсь отправиться в лес карнутов.

Молодой арверн внимательно посмотрел на меня. Мне показалось, что он придавал этому моменту какое-то особое значение.

Верцингеториг взял меня за руку, как это всегда делал Цезарь, когда надеялся найти в моем лице союзника и помощника, и задумчиво сказал:

– Только друиды могут приказать вождям племен отказаться от притязаний на власть и покориться воле одного признанного всеми кельтами предводителя.

Эта мысль настолько взволновала молодого арверна, что он схватил меня за плечи, слегка встряхнул и, глядя в глаза, спросил:

– Скажи, друид, это в самом деле возможно?

– Да, – ответил я, будучи полностью уверенным в собственной правоте, – это возможно, Верцингеториг. Но ты не должен думать, будто выполнить то, о чем мы с тобой только что говорили, суждено именно одному из нас. Если я ответил на твой вопрос утвердительно, значит, кому-нибудь из кельтов под силу объединить все племена, используя влияние друидов.

– Раз ты говоришь, что это возможно, значит, кельты будут сражаться против Цезаря под моим предводительством! – уверенно воскликнул Верцингеториг и поднялся. Некоторое время он рассеянным взглядом следил за обеими группами игроков, бегавших по полю и пинавших отрубленную голову ногами. Один из кельтов дал знак молодому арверну, и тот в ответ кивнул ему. После этого все сопровождавшие Верцингеторига всадники вновь сели на лошадей. Молодой арверн протянул мне руку и, поддерживая меня, прошел со мной туда, где сидели мои спутники. Заснеженная земля могла в любой момент проявить свое коварство – под слоем мягкого снега зачастую скрывались участки, покрытые скользким льдом, на которых кто угодно легко потерял бы равновесие, поэтому Верцингеториг, зная о моей больной ноге, решил помочь мне перейти от одного костра к другому. Улыбнувшись, он посмотрел на Фуфия Циту и Кретоса, а потом заметил:

– Сегодня вам повезло, ведь у вас нет с собой ничего ценного. В противном случае мои головорезы скрутили бы вам шею, словно гусятам. Именно так они и поступают со всеми римскими торговцами.

Арверн усадил меня на ствол поваленного дерева между купцом из Массилии и римлянином, затем подошел к своей лошади и запрыгнул на нее сзади. Верцингеториг помахал мне рукой на прощание и ускакал прочь вместе с остальными всадниками. Похоже, его воины обнаружили где-то на дороге или в лесу торговцев, у которых было чем поживиться.

Фуфий Цита и Кретос с нетерпением посмотрели на меня, словно я должен был во всем перед ними отчитаться и полностью пересказать свой разговор с предводителем арвернов. В ответ я лишь ухмыльнулся и показал пальцем на поле, где игроки продолжали толкаться, сбивать друг друга с ног и осыпать проклятиями. Им надоело пинать отрубленную голову ногами, она показалась им слишком тяжелой. Сейчас молодые воины бросали ее друг другу, пытаясь прорваться с ней к сооружению из копий, защищаемому соперниками.

– Неплохую они придумали игру, – заметил я, – вот только следовало бы заменить голову чем-нибудь полегче. Можно набить кусок меха мхом или соломой и сшить таким образом, чтобы он приобрел более-менее круглую форму.

Фуфий Цита улыбнулся и заговорил, оживленно жестикулируя:

– Ты ни разу не был в Риме, друид! Каждый мальчишка играет там в мяч. У них есть большие и маленькие мячи из ткани или надутые мочевые пузыри свиней. Нет, нет, друид, проблема не в мяче. Проблема в правилах, вернее, в их отсутствии. Чего нам не хватает, так это свода определенных положений, который стал бы чем-то вроде Pax Romana [72]72
  Римский мир (лат.).


[Закрыть]для игры в мяч. Более того, на поле кроме игроков должен находиться человек, руководящий игрой. Именно он будет следить за выполнением правил и назначать наказание за каждое допущенное нарушение.

Кретос лишь отмахнулся:

– Вы, римляне, умеете играть только в кости! Своими правилами вы любую игру превращаете в нудное зрелище, – недовольно проворчал он и снова стал тереть свою распухшую щеку.

– А вы, массилианцы, ничего не смыслите в спорте! Если честно, то я ни разу не видел ни одного жителя Массилии на пьедестале в Риме! Разве кому-нибудь из твоих соотечественников удалось победить хоть в каком-нибудь соревновании? Эта кельтская игра в самом деле неплохая забава, но, как сказал друид, голову следовало бы заменить чем-нибудь полегче, например, кожаным мячом. Нужно запретить тузить соперника кулаками или бить его коленом в пах. Чтобы зрителям было интереснее наблюдать за происходящим на поле, каждая группа игроков должна надеть одежду определенного цвета. Все возницы, соревнующиеся в умении управлять колесницей на любой из арен Рима, носят разноцветные туники.

Я кивнул, соглашаясь с Фуфием Цитой. В очередной раз мне пришлось столкнуться с типичным стремлением римлян тщательно проанализировать все, с чем им раньше не приходилось иметь дела, и выбрать только полезное для себя, чтобы через некоторое время, упорядочив пригодные, на их взгляд, особенности, представить нововведение таким образом, будто они никогда не заимствовали данную идею у кого бы то ни было.

– Кроме того, – добавил я, – мне кажется, что на поле слишком много игроков.

– Нет-нет, – возразил Фуфий Цита. Его, казалось, воодушевил тот факт, что я тоже начал подавать конструктивные идеи. – Я бы не сказал, что их слишком много. Скорее поле недостаточно большое. Нужно взять за основу размеры римской арены, тогда в каждой команде может быть по двадцать игроков. Наверняка получится захватывающее зрелище!

– Но ведь сооружения из копий слишком малы!

На какое-то время Цита задумался, а затем сказал:

– Ты абсолютно прав, друид. Нужно что-нибудь побольше. Сооружение, в которое игроки попадают мячом, должно быть примерно такого же размера, как ворота военных лагерей, в которых зимуют наши легионы! А для того чтобы мяч не ударился о стену арены и не отлетел в сторону, на воротах должна висеть рыбацкая сеть.

– Но ведь тогда каждый удар или бросок станет штурмом ворот! – попытался возразить я.

– Верно, друид! Нужно изменить правила игры. В каждой команде будет всего лишь один игрок, имеющий право брать мяч в руки. Все остальные могут только пинать его ногами.

Похоже, Фуфий Цита был в восторге от придуманных только что новых правил игры. Кретос же окончательно лишился самообладания, когда отрубленная голова оказалась прямо у его ног. От неожиданности он закричал и вскочил на ноги, с отвращением глядя на этот импровизированный мяч. Голова ужасно воняла, а после многочисленных ударов глаза вывалились из глазниц.

– Да, кстати, я почти забыл, – сказал я как бы невзначай, – вполне возможно, что этим игрокам скоро понадобится новый мяч. Поэтому нам следует как можно быстрее попрощаться с ними и отправиться в путь.

Кретос, Фуфий Цита, рабы и носильщики вскочили на ноги. Глядя на них со стороны, можно было подумать, что всех их одновременно укусили тарантулы. С невероятной скоростью погрузив всю поклажу на вьючных животных, они взобрались на лошадей. Глядя на купца из Массилии и на Фуфия Циту, я подумал, что еще никогда в жизни не видел римлян, которые бы так мило улыбались кельтам. При этом купцы так напряглись, что я начал побаиваться за них: еще немного, и их лицевые мускулы свело бы судорогой. Подгоняя лошадей, они одной рукой держались за поводья, а другой махали на прощание, стараясь как можно быстрее уехать прочь от этих арвернских разбойников.

К вечеру мы добрались до лагеря римлян. Кретос так боялся идти к врачу легиона, что заявил, будто у него больше не болит ни один зуб. Однако, как только он решил ни к кому не обращаться за помощью, боли возобновились. Купец не находил себе места и, наконец, не вытерпев мучений, отправился к медику Антонию. С опущенной головой, дрожа от страха, Кретос вошел в палатку врача.

На следующее утро Криксос выставил все купленные мною ящики янтаря перед палаткой. Купец из Массилии не заставил себя долго ждать. У него было отвратительное настроение. Похоже, Кретоса мучило похмелье, потому что вчера медик Антоний заставил его выпить довольно много неразбавленного вина, прежде чем вырвал больной зуб. Я сразу же сообщил купцу, сколько стоит янтарь. Названная мною сумма была примерно в два раза больше той, которую мне пришлось заплатить торговцу, продававшему «золото Востока».

– И где же сумасшедший, который решил продавать янтарь по такой цене? – прошепелявил Кретос.

– У него были срочные дела, поэтому сегодня рано утром он покинул лагерь, – соврал я.

– Вот, значит, как… Он просто взял и оставил тебе весь товар, да? – спросил купец и, хитро прищурившись, подмигнул мне левым глазом.

– Конечно же, нет! – сказал я и добавил: – Я решил оказать тебе услугу и заплатил ему сам…

В тот же момент я понял, какую огромную ошибку совершил только что. С таким же успехом я мог сказать Кретосу, что купил янтарь в землях, принадлежащих белгам.

– Чем же ты заплатил за этот товар? – спросил купец и тут же добавил: – Слушай меня внимательно, Корисиос! Ты сейчас трепыхаешься, словно рыба, попавшая в сети. Если ты в самом деле заплатил за эти камни из своего кармана, то я имею все основания полагать, что ты хочешь продать их мне в два раза дороже. Но ты не можешь торговать со мной, Корисиос, ведь ты работаешь на меня. Следовательно, ты не имеешь права работать на кого бы то ни было, кроме меня. В соответствии с подписанным тобой договором ты не можешь заключать сделки в интересах третьих лиц. Более того, тебе запрещено вести дела даже в своих собственных интересах.

Я чувствовал себя как насосавшийся крови клещ, которого раздавил огромный каблук. Конечно же, по выражению моего лица Кретос понял, что я в растерянности. Я же догадался по мине купца, что он, увидев мое замешательство, тут же почувствовал себя гораздо лучше, чем в начале нашей беседы.

– Итак, Корисиос, где торговец, у которого ты купил янтарь?

– Что же, – ответил я хмуро, – по окончании второго лета галльской кампании Цезарь сделал мне царский подарок. Он щедро наградил меня за верную службу. На полученные от него золотые монеты я купил у торговца с Востока несколько ящиков янтаря. Мне казалось, что когда я привезу эти камни на юг, то…

Кретос нетерпеливым жестом заставил меня замолчать.

– Знаю, знаю… Остальные легионы Цезаря оказались здесь раньше, чем тот, с которым ехал ты, и римские солдаты нарушили твои планы. Я дам тебе несколько советов, Корисиос. Во-первых, никогда в жизни не покупай янтарь у купцов с Востока. Ты заплатил за янтарь слишком много, вполне хватило бы половины той суммы, которую ты за него отдал. Сейчас же ты пытаешься получить в четыре раза больше, чем эти камни стоят на самом деле. Во-вторых, как я уже говорил, тебе запрещено заключать какие бы то ни было сделки. Из всего сказанного я делаю вывод, что ты купил этот янтарь для меня. Однако по неопытности ты заплатил за него слишком много. Поэтому я дам тебе только половину той суммы, которую ты выложил за эти ящики.

Криксос и Ванда едва сдерживались, чтобы не сказать этому наглому торгашу, что они о нем думают. Даже Люсия угрожающе рычала. Клянусь Меркурием! Как сильно изменился этот лихоимец из Массилии!

– Лучше молчи, Корисиос. Ты должен радоваться, ведь я не собираюсь обвинять тебя в том, что ты не выполняешь условия подписанного тобой договора. Представь себе, что тебе пришлось бы заплатить штраф, равный определенной сумме. Если бы не моя сговорчивость, ты был бы вынужден стать рабом, чтобы выплатить свои долги и полностью возместить нанесенный мне ущерб. Итак, смирись с тем, что тебе придется отдать мне янтарь, и благодари богов за то, что ты потерял только половину своих денег.

Я молчал. Сообразив, какой оборот приняло это дело, я буквально потерял дар речи. Что же касается всевозможных юридических тонкостей, в них я был не особо сведущ. Но то немногое, чему я научился у Требатия Тесты, поддерживало скорее точку зрения Кретоса, чем мою. Купец заявил, что он возьмет в долг деньги, чтобы купить рабов и вьючных животных, а затем вернется ко мне и заберет ящики с янтарем. При этом он собирался заплатить мне лишь одну четвертую той суммы, которую я с него требовал.

– Можешь злиться на меня, – ехидно улыбаясь, заявил Кретос, – но ты, по крайней мере, чему-нибудь научишься. Однажды ты станешь хорошим купцом, Корисиос, но ты должен набраться опыта. Надеюсь, ты больше никогда в жизни не будешь покупать янтарь, потому что трудно придумать более глупую затею. Неужели ты никогда не слышал о Янтарном пути? Вряд ли ты станешь отрицать это, а значит, должен винить во всех несчастьях только себя самого.

Слова; ничего, кроме глупых слов. Я был вне себя от гнева.

– Мне хочется верить, что этот янтарь принесет тебе удачу, Кретос, – серьезно сказал я. Несколько мгновений купец растерянно смотрел на меня.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты помнишь дядюшку Кельтилла?

– Конечно, – ответил купец. По его лицу я понял, что он в самом деле не знает, как вести себя в этой ситуации.

– Как ты думаешь, что сказал бы дядюшка Кельтилл, узнав о нашей с тобой сделке?

– Скорее всего, – неуверенно начал Кретос, – он порадовался бы тому, что я о тебе забочусь.

– Конечно, – ответил я, пытаясь придать своему голосу такую интонацию, которая свидетельствовала бы о двоякости сказанного, – наверняка он порадовался бы и позаботился о том, чтобы этот янтарь принес тебе удачу.

– Вы, проклятые кельты! Я ненавижу ваши туманные намеки, которые могут значить все и в то же время ничего! Что за чепуху ты несешь? Может быть, ты хочешь запугать меня? Для меня ты никакой не друид, Корисиос! Ты должен быть благодарен богам за то, что они послали тебе кого-то, кто заботится о тебе! Мне кажется, что ты ни на что не годный мечтатель! Ты никогда не сможешь стать друидом лишь благодаря растениям, которые ты рассовал по своим карманам!

– Ты оскорбил меня, Кретос! Подумай обо мне в следующий раз, когда тебя начнет мучить зубная боль!

Окончательно потеряв самообладание, я повернулся и, тяжело шагая к палатке, крикнул:

– Ванда, принеси договор, который я заключил с этой жабой, в палатку Требатия Тесты! А ты, Криксос, останешься здесь и будешь следить за янтарем, пока я не вернусь.

Через некоторое время мы с Вандой сидели в палатке Требатия Тесты. Мы надеялись получить от него дельный совет. Внимательно прочитав договор, Теста велел позвать Кретоса. Купца привели к юристу два офицера. Достаточно было взглянуть на этого пройдоху, чтобы понять, как сильно он напуган. Наверняка купец не рассчитывал на то, что я решу обратиться за помощью к римлянам.

– Кретос, – начал молодой трибун, принявшись чистить ногти тонкой пластиной из рога. Требатий Теста даже не смотрел на купца, – в соответствии с договором Корисиос выполняет твои поручения. Он имеет право работать только на тебя.

– Все верно, – купец из Массилии воспрянул духом. Он уже предчувствовал скорую победу.

– Что же, Кретос, – продолжил Теста, – Корисиос купил янтарь. В договоре нет ни одного пункта, который запрещал бы ему это…

– Он не имеет права вести торговлю, используя свои собственные средства, и заключать сделки! – попытался протестовать Кретос.

– Сделка считается заключенной тогда, когда уже купленный товар продан вновь. Но Корисиос пока что не продал янтарь. Это значит, что он до сих пор не вел торговлю. На данный момент все ящики с янтарем являются его собственностью.

Купец покраснел от злости, а затем нервно взмахнул рукой:

– Что толку от всех этих разговоров? Он уже продал мне янтарь.

– Нет, Кретос, сделка считается недействительной, поскольку она была основана на ложных сведениях. Ты уверял Корисиоса, будто он обязан продать тебе товар, хотя на самом деле это не так. Таким образом, ты, Кретос, попытался извлечь выгоду из обмана. Развивая дальше эту мысль, я имею все основания утверждать, что ты виновен в мошенничестве. Кроме того, прочитав данный договор, я заметил, что в Генаве ты вынудил Корисиоса заплатить за бочку вина огромную сумму, которая не соответствовала ее стоимости!

– Я имел на это полное право!

– Не отрицаю. Но только в том случае, если ты продаешь товар. Я же вижу, что ты установил непомерно высокий размер компенсации за утерянный товар. Это две совершенно разные вещи!

– Что толку от всех этих рассуждений? Корисиос согласился уплатить требуемую мной сумму, он же подписал договор. Значит, он ничего не имел против. Если нет истца, то к чему здесь судья?

Требатий Теста вскочил из-за стола и показал на меня пальцем.

– Вот он, истец! А ты в данном случае являешься обвиняемым! Я же, Требатий Теста, и есть судья!

Кретос не выдержал и бросился на молодого трибуна.

– Ах ты высокомерная крысиная задница! – закричал он, схватив Тесту за горло. Но в тот же момент стражники ткнули купца древками своих пилумов под ребра. Завопив от боли, Кретос упал на пол. Он все еще продолжал скулить и причитать, когда легионеры выволокли его из палатки.

– Бросьте его за решетку. Пусть префект лагеря решает, Как поступить с этим недоноском!

Если честно, я совсем не рассчитывал, что события повернутся таким образом. Более того, мне стало не по себе, когда я смотрел, как стражники выдворили стонущего Кретоса из палатки. Словно прочитав мои мысли, Требатий Теста сказал:

– Не переживай из-за этого подлеца, друид. Если бы он только мог, то с удовольствием превратил бы тебя в улитку и не задумываясь раздавил бы.

На следующий день префект лагеря Рустиканус в присутствии нескольких офицеров вынес Кретосу приговор. Мой договор с купцом считался недействительным. Префект лагеря определил размер суммы, которую я должен был уплатить купцу из Массилии за бочку вина, которой я по стечению обстоятельств лишился под Генавой. Авл Гирт выдал мне авансом необходимую сумму, чтобы я смог расплатиться с Кретосом. Один из писцов сделал несколько копий приговора, которые отправили в Рим, Массилию и Генаву. Римские законы защищали мои права и мою свободу, я имел право обратиться за помощью к Римской республике.

Я стоял на самом верху западного вала, прислонившись к частоколу, и смотрел вслед Кретосу, силуэт которого постепенно исчезал вдали. Он покинул лагерь верхом на старом, едва передвигавшем ноги осле. Я наблюдал за тем, как сгорбленная фигура купца превращается в черную точку на фоне бескрайней белой равнины.

У меня на душе стало легче, хотя я прекрасно понимал: теперь у меня появился заклятый враг. Но я тешил себя мыслью, что наши пути, скорее всего, больше никогда не пересекутся. А если богам и будет угодно, чтобы мы встретились вновь… Во всяком случае, я знал, что Рим на моей стороне, а значит, мог не бояться Кретоса. Действия римлян, решивших восстановить справедливость, в самом деле удивили меня. Они помогли мне. Меня вытащили из болота не кельты, не Верцингеториг или Думнориг, нет! Это сделали юристы Цезаря, его офицеры и префект.

Хотя всего лишь день назад я всерьез подумывал о том, чтобы отправиться в леса карнутов на созываемый каждый год совет галльских друидов, уже сегодня я не видел повода ехать туда. Какое мне дело до кельтских племен, если все зависит только от корыстных интересов вождей и князей? У меня не было ни малейшего желания сражаться за одного из своих соплеменников знатного происхождения. Разве хоть один из них когда-либо побеспокоился обо мне? Кто из кельтов попытался помочь мне стать друидом, несмотря на мое простое происхождение? Может быть, только Сантониг. Но любой кельт, рожденный в знатной семье, думал лишь о себе, о своих привилегиях и богатствах. Если разобраться, то наша знать ничем не отличалась от римских патрициев и всадников. Конечно, я не смог продолжить обучение на острове Мона и стать настоящим друидом не только потому, что наши вожди были против этого. Тут я не стану кривить душой и признаю, что, возможно, я слишком сильно люблю хорошее вино. А если бы пришлось выбирать между Вандой и священными стихами, то я, ни мгновения не задумываясь, отдал бы предпочтение своей возлюбленной, ведь она понимала меня и с удовольствием составляла мне компанию, когда я заливал свои сомнения и злость разбавленным красным вином, сделанным в Кампании.