Текст книги "Друид"

Автор книги: Клауде Куени

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 45 страниц)

Ранним утром у противоположного берега на воду начали спускать плоты, которые кельты построили за ночь. Прикрываясь огромными вязанками из камыша, воины пытались переправиться через реку. Конечно, у них было гораздо больше шансов, чем у обнаженных пловцов, бросавшихся в реку ночью. Однако как только плоты, преодолев две трети пути, оказывались недалеко от противоположного берега, на них обрушивались огромные камни, выпущенные из катапульт. Некоторые кельты, едва доплыв до середины реки, отбрасывали в сторону защищавшие их от стрел вязанки камыша и представали перед римскими легионерами совершенно без одежды. Они кричали, показывая на свои гениталии, били себя кулаками в грудь и воспевали героические подвиги своих великих предков. Большинство воинов погибали от стрел критских лучников, которые насквозь пронзали их тела. Тех же, кому все же удавалось добраться до противоположного берега, легионеры убивали пилумами. Римлян, которые не знали ни одного кельтского языка, никоим образом не могли задеть оскорбления кельтских воинов. Наверное, легионерам казалось, что они убивают не людей, а каких-то диких животных.

– Почему они без одежды? – услышал я чей-то голос совсем рядом с собой.

Я не заметил, как сзади ко мне подошел Авл Гирт.

– Они считают, что воины, выходящие на битву обнаженными, могут рассчитывать на помощь богов, – ответил я. Если честно, то мне было довольно неприятно давать римлянину подобное объяснение действиям своих соплеменников. Ведь каждому разумному человеку понятно, что кольчуга защищает от стрел и пилумов гораздо лучше, чем кожа.

Авл Гирт присел на траву рядом со мной и начал с интересом наблюдать за происходящим на обоих берегах Родана.

– Почему они не начнут переправляться через реку одновременно? Ведь тогда у ваших воинов было бы гораздо больше шансов нанести нам хоть какой-то урон.

– Я не знаю, сможешь ли ты это понять, Авл Гирт, но все происходящее в данный момент нельзя назвать военными действиями или просто атакой. На плотах переправляются молодые кельты, которые хотят произвести впечатление на своих возлюбленных. Для них это соревнование, а не война…

– Но из-за таких безрассудных действий этой ночью вы потеряли больше сотни воинов, – ответил Авл Гирт и, взглянув на меня, покачал головой. По его лицу было видно, что он не может понять, зачем молодые воины идут на верную смерть.

– Потеряли… Нет, Авл Гирт, я бы не стал так говорить. Нельзя сказать, что мы их действительно потеряли. На самом деле они всего лишь перешли из мира живых в царство теней, ты понимаешь, что я имею в виду? Возможно, кто-то из них уже завтра вернется в мир живых. Души умерших и погибших могут вселиться в зайца, лошадь, дикого кабана или орла. Многие вновь рождаются людьми.

Авл Гирт с сомнением посмотрел на меня, а потом перевел взгляд на противоположный берег. В лагере кельтов царило оживление.

– Чего же вы ждете, Корисиос? Пока сюда не прибудут дополнительные легионы Цезаря?

– Да, ты прав, – ответил я. – Но мой народ не собирается нарушать границы вашей провинции. Они могут продолжить свой путь, отправившись в обход – вдоль правого берега Родана, а затем через ущелья Юры. Конечно, в этом случае кельтам придется преодолеть большее расстояние, но они будут продвигаться на запад и в конце концов выйдут к побережью.

– Однако этот путь не только длиннее, но и гораздо труднее. К тому же он проходит через земли секванов и эдуев, – ответил Авл Гирт. Я ничего не имел против того, чтобы обсудить с римлянином возможные варианты развития событий, потому что они уже ни для кого не были секретом. Неважно, какие действия я считал более разумными – я не мог ни предсказать, ни отгадать, как решат поступить кельтские князья во главе с Дивиконом.

Почти все последующие дни мы провели, сидя на берегу реки, – Авл Гирт, Ванда, Люсия и я. Иногда мои мысли возвращались к Кретосу, и мое настроение тут же становилось хуже. Когда же он вернется в лагерь купцов под Генавой? Как Кретос отреагирует на мой рассказ о смерти двух его рабов? Беседы с Авлом Гиртом помогали мне немного отвлечься и на некоторое время забыть о своих проблемах. Я часами рассказывал римлянину о нравах и обычаях моего народа. Он оказался внимательным слушателем. Лишь изредка Авл Гирт перебивал меня, чтобы задать вопросы, на которые он искал ответы вот уже много лет.

– Скажи мне, Корисиос, это правда, будто на севере есть огромные горы, а зимы там настолько холодные, что многие люди умирают от холода? Неужели морозы там могут быть достаточно сильными, чтобы озера покрылись толстым слоем льда, по которому можно ходить, как по суше? Мне также приходилось слышать, будто ветра на севере дуют с огромной силой и способны поднять в воздух не только человека, но и лошадь. Так ли это на самом деле? А еще купцы рассказывают, что снегопады в тех краях иногда длятся несколько дней подряд, и тогда целые деревни оказываются погребенными под толстым слоем снега.

Должен заметить, что у римлян на самом деле довольно странные представления о землях, в которых живут кельты, поскольку большую часть того, что им известно, они узнают от купцов и торговцев. А те совсем не прочь приукрасить свои рассказы разного рода небылицами.

Я ответил на все вопросы Авла Гирта настолько подробно, насколько это было возможно. Однако на один из его вопросов я так и не смог дать однозначный ответ. Где заканчивается мир? Земли, заселенные кельтами и германцами, с одной стороны омываются океаном, а с другой стороны граничат с лесами, из которых ни один человек еще не возвращался живым. Поговаривают, будто в тех непроходимых чащах обитают невиданные животные, но я не верю этим россказням. Мне кажется, что эти леса принадлежат богам, а за ними нет совсем ничего. Они – граница, которая не дает людям продвигаться дальше. Насколько можно судить по рассказам купцов, на западе – большая вода, на юге – выжженная солнцем пустыня, на востоке горы, которые подпирают своими вершинами небо. Именно там и заканчивается мир.

Авл Гирт в свою очередь поведал мне об одном удивительном ученом из Массилии. Тот утверждает, будто заселенные людьми земли со всех сторон окружены морями, которым нет конца и края. А на поверхности этих морей, словно корабли, стоящие на якоре, таинственным образом плавают огромные куски суши. Римлянин также рассказал мне о греках, которые считают, что земля круглая, как шар. У них якобы даже есть довольно веское доказательство такой теории. Если корабль уходит в море, то, наблюдая за ним достаточно долго, можно заметить, как из виду исчезает сначала корпус судна, а уж затем – мачты и паруса. Таково их доказательство. Именно поэтому некоторые греки уверены, что все океаны постепенно закругляются вниз. Довольно странная, но очень интересная мысль! Но с другой стороны, если земля на самом деле круглая, то почему корабли, которые не разрушили шторма и бури, благополучно причаливают в порты, а не падают вниз?

Возвращаясь поздно вечером с Вандой в нашу палатку, я всегда с нетерпением ждал того момента, когда, сидя на берегу, вновь смогу побеседовать с Авлом Гиртом. Когда я разговаривал с ним, мне удавалось убедить самого себя, что я не одинок, что я не затерялся в этих совершенно чужих мне землях, где правили римляне. Мы обсуждали разнообразные темы, могли целый день провести, споря друг с другом, и даже не подозревали, что кельтские всадники уже отправились в путь, чтобы попросить князя эдуев Думнорига выступить в роли посредника. Он должен был убедить секванов разрешить гельветам и другим племенам пройти по принадлежащим им землям. Думнориг ни от кого не скрывал, что он считает Рим заклятым врагом кельтов. В отличие от его брата, друида Дивитиака, который был дружелюбно настроен по отношению к римлянам, Думнорига любил не только его народ. К нему прекрасно относились также племена секванов и гельветов.

После того как Думнориг женился на дочери убитого вождя гельветов Оргеторига, с этим народом его связали еще более прочные узы. Он взял в жены родную дочь того самого Оргеторига, который предложил гельветам переселиться на побережье Атлантикуса и начал подготовку к этому трудному, длительному переходу. Однако возглавить великое переселение кельтов Оргеторигу было не суждено: из-за его стремления стать царем его заставили совершить самоубийство. Ахиллесовой пятой кельтского народа всегда была непрекращающаяся вражда между отдельными племенами и семейными кланами. К сожалению, Галлия представляла собой не единую страну с централизованным управлением и организованным войском, а состояла из земель, принадлежащих разным племенам. Эти земли можно сравнить с огромным куском мяса, разрезанным на мелкие кусочки, которые при желании можно с легкостью съесть все до единого. Тем не менее на тот момент все кельтские племена, принявшие решение отправиться к Атлантикусу, беспрекословно подчинялись Дивикону.

Буквально через несколько дней кельтские эдуи, которые хотели выслужиться перед римлянами, сообщили командованию легиона, что секваны и гельветы договорились обменяться заложниками, которые будут служить гарантией того, что, проходя по чужой территории, гельветы не станут нападать на селения и опустошать поля.

Однажды утром Ванда сообщила мне, что Кретос вернулся в лагерь. Мне не терпелось как можно быстрее объясниться с ним, и я тут же отправился на поиски купца, поскольку не видел смысла тянуть время. Ванда выразила желание сопровождать меня, и я не смог заставить ее остаться в палатке. Кретос встретил нас так же приветливо, как и раньше. Я уже начал надеяться, что купец согласится списать мне все долги, поскольку он всегда считал меня своим другом и даже уверял как-то, будто относится ко мне как к родному сыну. Кретос взял со стола свиток папируса и глядя на меня, поднял вверх руку с зажатым в ней договором.

– Корисиос! Я очень рад, что ты не сбежал от меня в царство мертвых! – пошутил купец. – Там я тебя наверняка не смог бы разыскать. Тебе, безусловно, сказали, что я неоднократно приходил навестить тебя. Ты знаешь…

– Да, я знаю… – прервал я Кретоса. – Мне очень жаль, что так получилось с твоими рабами.

– Что же нам теперь делать? – спросил купец, напустив на себя задумчивый вид и постукивая зажатым в правой руке договором по открытой левой ладони. Я достаточно хорошо знал Кретоса, чтобы понять – он уже принял решение и знает, чего требовать от меня. Я сел, Люсия тут же запрыгнула на ложе и легла рядом со мной. Я начал гладить свою любимицу по спине. Словно греческая статуя, Ванда неподвижно стояла в углу и со страхом в глазах ждала, когда Кретос сообщит о своих требованиях. Она прекрасно понимала: в это мгновение решается ее дальнейшая судьба.

– Начнем по порядку. За вино ты мне заплатил сполна, Корисиос, – ухмыльнулся Кретос, – но своих рабов, которые должны были помочь тебе перетащить бочку на противоположный берег, я больше не видел.

Похоже, тот факт, что рабы пропали, его нисколько не огорчил. Скорее даже наоборот – обрадовал. Наверняка Кретос уже знал, как он собирается компенсировать свои убытки. Я начал понимать, что он ни за что не простит мне долг, и высыпал на стол все содержимое своего кошелька – небольшие золотые самородки и кельтские золотые монеты в виде небольших ключей, которые я еще не успел обменять на сестерции.

– Вот все деньги, которые у меня остались, Кретос, – начал я. – Ты прекрасно знаешь: я сожалею о том, что из-за меня ты лишился двух рабов. Но так распорядилась судьба, в этом не было моего злого умысла. Я попросил их у тебя не для того, чтобы заработать. Мной руководило единственное желание – предупредить свой народ об угрожающей ему опасности. Если бы боги не сотворили меня таким, какой я есть – с больной левой ногой, – то мне не понадобилась бы помощь твоих рабов.

– Я соглашаюсь с тобой и признаю, что ты абсолютно прав, – сказал Кретос. – Я тебя прекрасно понимаю. Твои благородные побуждения достойны уважения. Я сочувствую тебе, но в то же время прошу не забывать: мы с тобой подписали договор. Скажи мне, зачем подписывать договор, условия которого отказывается выполнять одна из сторон?

Поведение Кретоса озадачило меня, я никак не мог понять, к чему он клонит. Ведь он обнимал меня, как лучшего друга, когда мы виделись в последний раз. Ктому же Кретос всегда утверждал, будто он многим обязан моему покойному дядюшке Кельтиллу и также считает его своим другом. Совсем недавно купец уверял меня, что относится ко мне как к собственному сыну. В мою душу закралось дурное предчувствие. Я постепенно начал понимать, что разбираюсь в людях не так хорошо, как думал раньше.

– Что же ты предлагаешь, Кретос? Поверь, я очень сожалею, что так тебя подвел…

– Мне жаль тебя, Корисиос, поскольку в соответствии с подписанным тобой договором ты должен уплатить мне тысячу восемьсот сестерциев.

– Тысячу восемьсот сестерциев? Но это же целое состояние! Где я возьму столько денег?

– Послушай, Корисиос, нельзя же подписывать договор, если ты не собираешься выполнять оговоренные в нем условия. Верно? Таковы основные законы ведения любых дел. Мы с тобой прекрасно понимали, что, поставив подписи на этом документе, идем на определенный риск. Если бы любая сделка всегда приносила прибыль, то все вольноотпущенники стали бы купцами.

– Как же мы теперь поступим, Кретос? У меня нет тысячи восьмисот сестерциев, чтобы расплатиться с тобой! Монеты и самородки, лежащие перед тобой, – вот все, что у меня осталось. Так уж вышло, что почти все золото и серебро я потерял по пути в Генаву. Это случилось во время ужасной грозы!

Кретос сделал вид, будто в самом деле сочувствует мне. Но буквально через мгновение он взглянул на Ванду, а затем повернулся ко мне и, довольно ухмыльнувшись, вопросительно поднял брови.

– Даже и не думай об этом! Ее я не продам ни за какую сумму! – сердито закричал я.

– Тогда у тебя нет выбора. Тебе придется продать в рабство самого себя, – так же резко ответил мне купец.

– Ты что, сошел с ума, Кретос? Ты в самом деле хочешь, чтобы я продал себя в рабство?!

За эти несколько мгновений Кретос успел овладеть собой и успокоиться.

– Сейчас мы находимся на территории римской провинции, а значит, здесь действуют законы Рима. Возможно, ты сможешь найти ростовщика, который даст тебе в долг определенную сумму. Но к кому бы ты ни обратился, у тебя потребуют гарантий. Ты должен будешь оставить залог…

Кретос вновь взглянул на Ванду.

– Откуда ты знаешь, что на самом деле случилось с твоими рабами? Может быть, они просто сбежали? Возможно, ты с ними дурно обращался и плохо кормил? Должен сказать тебе, Кретос, что те двое не произвели на меня приятного впечатления. А если они были настолько глупы, что не смогли найти дорогу от берега реки к твоему шатру? Почему ты решил, что я должен тебе тысячу восемьсот сестерциев?

– Все сказанное тобой – всего лишь предположения. Меня интересуют только условия, которые черным по белому записаны в нашем договоре, Корисиос. Даже если те два идиота стоили всего лишь сто сестерциев, ты поставил свою подпись на документе, который определяет цену каждого из них. И эта цена – девятьсот сестерциев за одного раба. Их было двое, соответственно, ты должен мне тысячу восемьсот сестерциев. И не важно, что случилось на самом деле. Они могли убежать или утонуть в реке. В нашем договоре написано, что ты должен заплатить мне указанную сумму, в случае если один из них или оба не вернутся. Если хочешь, можешь отправляться на поиски, я ничего не буду иметь против…

– Я не собираюсь разыскивать твоих рабов, – упрямо ответил я. Мне нужно было время, чтобы как следует все обдумать. Кретос швырнул на стол наш договор и присел на обеденное ложе рядом со мной. Затем он положил руку мне на плечо и сказал:

– Мой юный друг, ведь мы не станем спорить из-за такой мелочи, как тысяча восемьсот сестерциев, верно?

– Мне очень хотелось бы на это надеяться, – ответил я. – Но если уж ты считаешь меня своим другом, то я надеюсь, что больше не услышу из твоих уст предложение продать самого себя в рабство, чтобы вернуть долг.

– Корисиос, насколько я помню, ты всегда хотел стать самым знаменитым купцом во всей Массилии. Помнишь, как я объяснял тебе, каким образом следует подсчитывать доход, который можно получить с зафрахтованного тобой корабля, а? Ведь ты помнишь мои слова? Ты берешь в долг деньги, покупаешь шесть тысяч амфор винного концентрата, фрахтуешь корабль с командой…

– Да, знаю… Знаю… – прервал я купца, нетерпеливо отмахнувшись. – С кораблями обычно случаются три неприятности. Любой корабль может опрокинуться килем кверху. На те, которые не опрокидываются, нападают пираты. А корабли, которые не перевернулись и не были захвачены пиратами, разбиваются о скалы или тонут в открытом море во время шторма.

Я решил подыграть Кретосу, надеясь, что он хотя бы немного смягчится и предложит какое-нибудь другое, более приемлемое для меня решение.

– Что же происходит с шестью тысячами амфор, Корисиос? Ты помнишь?

– Они разбиваются во время перевозки. Содержимое тех, которые остаются целыми, выпивают матросы. А тысяча амфор, которых вполне хватило бы, чтобы получить прибыль, идут ко дну вместе с кораблем.

– Все верно, мой юный друг. Но ты всегда говорил мне, что тебя привлекает подобный риск и ты готов идти на него ради перспективы получить прибыль. Если ты в самом деле решил стать купцом, то в первую очередь должен научиться верно оценивать существующий риск и философски относиться к убыткам. Но ты также должен уметь расплачиваться за неудачные сделки, заключенные тобой. Я обещал твоему дядюшке Кельтиллу, что сделаю все возможное, чтобы помочь тебе стать хорошим купцом с превосходной деловой хваткой. Можешь считать случившееся своим первым уроком, Корисиос. Вот почему я продолжаю настаивать на том, что ты все еще должен мне тысячу восемьсот сестерциев.

Теперь этот подлый Кретос решил убедить меня, будто его действиями руководит не его непомерная жадность, а желание преподать мне урок! К сожалению, до сих пор я, даже плохо зная человека, всегда был склонен считать, что положительных черт характера у него больше, чем отрицательных. Наконец я понял: впредь следует быть более осторожным.

– Итак, Корисиос, у тебя есть три возможности: ты можешь взять деньги в долг у какого-нибудь ростовщика, ты можешь продать мне свою рабыню, но ты можешь также пойти на службу в канцелярию Цезаря и получить задаток в размере трехсот сестерциев.

Похоже, Кретос говорил вполне серьезно.

– И что же я буду делать с тремя сотнями сестерциев?! – в отчаянии воскликнул я.

– Этой суммы будет вполне достаточно, чтобы выплатить мне проценты, начисленные на твой долг, – с деловым видом ответил Кретос.

Он хотел получить с меня еще и проценты! Поистине, жадность этого купца была безграничной.

– Работая в канцелярии Цезаря, я буду получать триста тридцать серебряных денариев… Это одна тысяча триста двадцать сестерциев в год. Не меньше семисот-восьмисот сестерциев я буду тратить на еду, вино и одежду. Значит, в лучшем случае я смогу отдавать тебе только шестьсот сестерциев в год.

– И через три года ты полностью выплатишь свой долг, – совершенно спокойно заметил Кретос.

– Три года! – закричал я. – Чтобы заплатить за двух самых глупых рабов во всей Римской республике!

– Да, – ответил купец, – ты прав. Те двое хотели стать купцами или хотя бы мелкими торговцами, но влезли по уши в долги, поэтому были вынуждены продать себя в рабство. Я не отрицаю – они действительно были двумя самыми глупыми рабами в Римской республике. И если ты не прислушаешься к моим словам, Корисиос, то завтра же станешь самым глупым рабом Массилии.

Я понял намек Кретоса.

– Ты дашь мне три дня на размышление?

Купец изобразил на лице удивление и взглянул на меня.

– Я уже целую неделю терпеливо жду, когда ты вернешь мне моих рабов. Но, принимая во внимание тот факт, что ты являешься моим другом и, более того, дорог мне как сын, я согласен дать тебе еще три дня, дабы ты мог взвесить все «за» и «против» и хорошо обдумать все последствия.

Я освободился из объятий Кретоса, сбросив с плеча его руку, и поднялся. Я сделал всего лишь один шаг, а моя левая нога уже сыграла со мной злую шутку – она метнулась вперед и вправо. Подумать только, я споткнулся о свою собственную ногу и рухнул на пол! Ванда тут же подбежала ко мне и помогла встать. Если бы я мог себе это позволить, то непременно ударил бы Кретоса по руке, которую он протянул, чтобы поддержать меня, когда я поднимался на ноги.

– И еще, Корисиос. Если я не ошибаюсь, мы с тобой уже как-то говорили о том, что мне нужен надежный человек, который смог бы повсюду следовать за войском Цезаря. Если ты станешь писарем в канцелярии десятого легиона, то, без сомнения, будешь мне очень полезен.

Теперь я постепенно начал понимать замысел Кретоса. Этот старый лис решил напугать меня до полусмерти, чтобы я, словно утопающий, с благодарностью схватился за любую соломинку!

– Я непременно подумаю о твоем предложении и о только что сказанном тобой, – ответил я сдержанно.

Кретос кивнул:

– На самом деле все не так уж плохо. Если ты откажешься служить писарем в канцелярии Цезаря и не сможешь взять деньги в долг у ростовщика, то я в качестве компенсации за двух рабов соглашусь принять твою рабыню.

– Я возьму деньги в долг, – уверенно сказал я.

– Интересно было бы знать, у кого. Может быть, у Нигера Фабия? – ухмыльнулся Кретос.

Я молчал.

– Что ж, можешь попробовать, – едва слышно пробормотал купец.

Когда мы вечером вернулись к палатке, которую предоставил в наше распоряжение Нигер Фабий, его шатер был окружен несколькими дюжинами легионеров. Откинув полог, Сильван вышел наружу. Увидев меня и Ванду, он сразу же жестом велел нам подойти к нему.

– Что случилось? – испуганно спросил я. Уже в тот момент в мою душу закралось подозрение, что произошло самое страшное, потому что за шатром на коленях стояли рабы Нигера Фабия. Их руки были связаны за спиной. Сильван с недоверием смотрел на меня. После непродолжительной паузы он откинул в сторону полог, закрывавший вход, и велел нам войти внутрь. Прямо на земле лицом вверх лежал Нигер Фабий. На нем совершенно не было одежды. Рядом с его головой я сразу же заметил огромную лужу крови. Там, где его кожа прикасалась к земле, уже появились характерные красно-фиолетовые пятна. Внезапно я почувствовал страх. Понимая, что араб мертв, я встал на колени рядом с его телом. По какой-то причине в тот момент я не мог поверить, что его больше нет в живых. Я отказывался смириться с этим. Нигер Фабий покинул мир живых. Я чувствовал, что взгляды всех, кто находился внутри шатра, были направлены на меня, поэтому прилагал огромные усилия, чтобы держать себя в руках.

– Трупные пятна, как правило, начинают появляться через полчаса после смерти, – сказал я едва слышно. Мой голос дрожал. Я нажал большим пальцем правой руки на одно из красно-фиолетовых пятен, образовавшихся на бедре купца. Кожа тут же посветлела, значит, нажав на пятно, я вытеснил кровь.

– Кровь еще не свернулась, – констатировал я, обращаясь к Сильвану, – обычно это происходит в течение шести-двенадцати часов. Если бы прошло очень много времени с момента смерти, то кожа не посветлела бы в том месте, на которое я надавил пальцем.

В шатер вошли еще несколько римлян. Это были не простые солдаты, а офицеры и военные врачи из сословия всадников. Один из медиков, тот, который вошел первым, встал на колено с другой стороны тела и ощупал трупные пятна.

– Я Калидий Север, первый медик десятого легиона. А кто ты такой?

– Умершего зовут Нигер Фабий. Я был его гостем. Нигер фабий был сыном вольноотпущенника, – произнес я.

– Ты не ответил на мой вопрос. Я, кажется, ясно спросил, кто ты такой! – раздраженно проговорил Калидий Север.

– Он друид, кельтский друид, – ответил вместо меня Сильван, и его голос звучал так, словно он хотел меня в чем-то обвинить. Медик оторвал взгляд от трупа и начал внимательно рассматривать меня. Затем он взял в руки кисть умершего и стал осторожно ощупывать суставы его пальцев. Через некоторое время Калидий Север вновь взглянул на меня – можно было подумать, что он требует от меня сделать то же самое. Я тщательно ощупал левую кисть покойника, а затем, стоя на коленях, переместился немного в сторону, чтобы дотянуться до ноги, и медленно согнул колено тела. Трупное окоченение уже началось, стадия, на которой находился этот процесс, лишь доказывала мое предположение, сделанное на основании результатов осмотра трупных пятен.

– Нигера Фабия убили три-пять часов тому назад, – сказал я.

Сильван вопросительно взглянул на Севера. Первый медик десятого легиона утвердительно кивнул, выражая свое согласие с высказанным мной предположением, и дал мне знак помочь ему перевернуть тело на живот. Позвоночник купца оказался сломанным в районе шеи. Нигера Фабия задушили удавкой с узлами, сделанной из жил животных. Всего на орудии убийства оказалось три узла.

– Гаротта, – пробормотал Сильван и добавил: – Он не мучился. Его смерть была быстрой.

Убийство при помощи гаротты считалось самым быстрым и безболезненным. Между шеей жертвы и удавкой продевали деревянную рукоятку. Как только убийца или палач поворачивал ее, шнур сначала врезался в кожу, а затем сдавливал дыхательные пути и ломал позвоночник.

– Сначала ему пробили череп, а затем, как я полагаю, когда он уже был оглушен ударом, сломали шею при помощи гаротты, – сказал медик и покачал головой.

– Но это еще не все, – возразил я и повернул голову умершего. Черты лица Нигера Фабия изменились, подбородок неестественно выдавался вперед и вправо, челюсть была сломана.

– Кто-то перерезал ему сонную артерию, чтобы вся его кровь вытекла.

– Здесь совершили обряд жертвоприношения! – закричал Сильван. – Этого араба принесли в жертву какому-то кельтскому богу! Факты налицо! Неужели вы не видите?

Взгляды всех собравшихся в шатре вновь устремились на меня. Что я мог ответить?

– У него что-нибудь украли? – спросил я.

– Нет, – ответил Сильван. – И это мне кажется очень странным. Я слышал, будто, принося жертву своим богам, кельты убивают человека трижды. Неужели кто-то сомневается в том, что здесь совершили жертвоприношение? Вот почему у купца ничего не украли!

В шатер вошел Урсул, примипил десятого легиона.

– Где рабы? – спросил он.

– Мы всех их связали и отвели за шатер, – ответил Сильван.

– Приведите сюда их надзирателя, – велел Урсул.

Через некоторое время один из оптионов втолкнул внутрь огромного грека, руки которого были связаны за спиной.

– Немедленно развязать его, – приказал Урсул.

Оптион тут же выполнил приказ и развязал грека.

– Как тебя зовут и какие обязанности ты выполнял? – спросил Урсул по-военному лаконично.

– Мой господин называл меня Пекунио [43]43
  Pecunio (лат.) – имущество, состояние.


[Закрыть], потому что я заработал для него немало денег, выступая как кулачный боец. Пять лет назад я собрал достаточную сумму, чтобы заплатить за свою свободу, но, выкупив себя из рабства, решил остаться на службе у своего хозяина. С тех пор я слежу, чтобы рабы, погонщики и слуги исправно выполняли свои обязанности. Нигер Фабий всегда очень хорошо с нами обращался. Но я готов поклясться тебе всеми богами, господин…

– Закрой рот и помалкивай, пока я не прикажу тебе говорить, – перебил грека Урсул.

– Разве это дело не должен расследовать префект лагеря? – спросил Сильван.

Примипил десятого легиона резко повернулся к офицеру и посмотрел на него с удивлением, которое тут же сменилось подозрительностью.

– Может быть, ты не очень доволен тем фактом, что следствием буду заниматься я? Сам префект лагеря попросил меня найти и наказать виновных, – сказал Урсул и вновь обратился к греку: – Скажи, у твоего господина что-нибудь украли?

– Исчезли только деньги и шелковая вексилла.

– Рабы не убивали араба, – заметил Сильван, – в противном случае они бы уже давно сбежали.

– Он прав, – согласился я. – Нигер Фабий всегда хорошо обращался с ними.

Вдруг в разговор вмешался медик:

– Друид, ты утверждаешь, что был гостем Нигера Фабия. Каким образом это может быть связано с так называемым тройным ритуальным убийством жертвы?

Затем один из врачей спросил меня, где я находился последние пять часов, и вновь все взгляды были устремлены только на меня.

– У нас, кельтов, есть боги, которым следует приносить в жертву людей. Таранис – бог солнца; Езус – наш господин и хозяин; Тевтат – бог всех живущих на земле людей. Жертв, приносимых Таранису, мы сжигаем; тех, чьи души предназначены Езусу, также всегда сжигают, а принося людей в жертву Тевтату, мы их связываем и бросаем в реки или в священные пруды, чтобы бог мог принять их в свои холодные мокрые объятья. Мой же друг Нигер Фабий, проявивший по отношению ко мне удивительное гостеприимство, не умер тройной смертью. Удушение при помощи гаротты и перерезанная сонная артерия – это одно и то же.

– Он лжет, пытаясь отвести от себя подозрение! – закричал Сильван.

– Нет, Сильван, – ответил я, – если мы приносим жертву своим богам, то всегда придерживаемся очень строгих правил. Каждый, кто осмелится нарушить ритуал, навлечет на себя гнев богов. Ни один друид ни за что не стал бы убивать человека таким образом, чтобы принести его в жертву одному из наших богов. Это не ритуальное жертвоприношение, совершенное кельтами, а самое обычное убийство, которое, скорее всего, является делом рук римлянина. Более того: римлянин этот плохо знаком с кельтскими обычаями, но пытался действовать так, чтобы навлечь подозрение на какого-нибудь друида.

Собравшиеся в палатке офицеры и врачи начали громко переговариваться друг с другом, обсуждая сказанное мной.

– Где ты находился во время четвертой дневной стражи? – спросил Сильван.

– Я был в гостях у Кретоса, купца из Массилии, который торгует вином, – спокойно ответил я.

– Приведите сюда этого Кретоса! – велел Урсул.

– Я Кретос, – послышался голос купца, вошедшего в шатер. Он протиснулся между столпившихся внутри римлян.

– Я Кретос, – вновь повторил он. – Я могу свидетельствовать и заверяю вас: этот кельтский друид, которого зовут Корисиос, провел в моем шатре несколько часов после полудня.

Сильван предпочел удалиться. Я не имел ни малейшего представления, зачем ему вдруг так внезапно понадобилось выйти на улицу. Кретос продолжил:

– Не вижу никаких оснований обвинять этого юношу в убийстве человека, относившегося к нему как к другу и проявившего удивительное гостеприимство. Я знаю, что Корисиос очень хорошо отзывался о Нигере Фабие. Кроме того, насколько мне известно, этот молодой кельтский ученый с выдающимися способностями скоро начнет свою великолепную карьеру. Он собирается поступить на службу в канцелярию самого Цезаря. Не так ли, Корисиос?