Текст книги "Друид"

Автор книги: Клауде Куени

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 45 страниц)

Я несколько раз подряд энергично кивнул головой. Кретос принял решение за меня и определил мою дальнейшую судьбу. Мне оставалось лишь смириться.

– Подозрение не может пасть на этого молодого человека! Он друид Цезаря! – закончил свою речь Кретос.

Урсул, по-видимому, был очень доволен услышанным. Он кивнул головой, соглашаясь с Кретосом. Примипил десятого легиона наверняка мысленно благодарил купца. Остальные офицеры тоже не стали возражать.

Вдруг вошел Сильван и громко заявил:

– Посмотрите, что я нашел у рабов!

Он держал в руке несколько серебряных динаров и слиток электрума.

Урсул обратился к греку:

– Взгляни на эту находку, Пекунио.

Глаза грека, следившего за рабами Нигера Фабия, были широко открыты от страха. Подойдя к Сильвану, он внимательно рассмотрел предметы, которые тот держал на открытой ладони.

– Не могу поверить своим глазам, – заикаясь, пробормотал Пекунио. – Здесь есть печать в виде гиппопотама. Это печать моего господина!

Урсул задумчиво переводил взгляд с одного офицера на другого. Наконец он сказал:

– Итак, я принял решение. Все рабы Нигера Фабия должны быть казнены. Все его имущество, включая лошадей, конфискуется десятым легионом. Если в течение трех месяцев на него не предъявит права законный наследник, то вся собственность купца Нигера Фабия перейдет во владение десятого легиона.

Урсул ткнул указательным пальцем правой руки в грудь грека и произнес:

– Ты, Пекунио, вновь лишаешься своей свободы, так как не справился с выполнением возложенных на тебя обязанностей. Ты вновь становишься рабом и переходишь в собственность Десятого легиона.

Мне кажется, что законность и справедливость – это два понятия, которые зачастую никак не связаны друг с другом. Cui bono? [44]44
  Дословно: «Кому благо?» (лат.)


[Закрыть]Кому могла быть выгодна смерть Нигера Фабия? Сильвану? Может быть, он убил араба за то, что тот не хотел продавать ему своих лошадей? Или римлянин решил лишить купца жизни, потому что ему не хватало денег на покупку должности примипила? С другой стороны, можно предположить, что за всем случившимся стоял Кретос. Ведь он вполне мог убить Нигера Фабия, надеясь лишить меня возможности взять у кого-либо в долг деньги, не оставляя при этом в качестве залога Ванду. Неужели Кретосу настолько необходим шпион в штабе Цезаря? Нельзя исключать еще одной возможности: Сильван и купец из Массилии могли вступить в сговор. Похоже, Кретос решил поставить меня в безвыходное положение, вынудив подписать договор после того, как я отказался поступить на службу в канцелярию Цезаря и передавать ему важные сведения. Вполне возможно, что купец из Массилии дал Сильвану поручение убить своих собственных рабов, когда я буду возвращаться вместе с ними с противоположного берега. Таким образом Кретос сделал меня полностью зависимым от его воли, ведь он понимал, что я не мог отдать ему тысячу восемьсот сестерциев.

И разве не вызывало подозрений такое удивительное совпадение: Сильван вдруг обнаружил у одного из рабов слиток электрума? Не кто-то другой, а именно Сильван! Ведь он так старался найти виновного. Я не мог думать об этом римлянине без отвращения – он казался мне воплощением продажности и лживости. У Сильвана были все основания для того, чтобы убить Нигера Фабия. Подозрения в его адрес я считал гораздо более обоснованными, чем те, на основании которых рабам вынесли смертный приговор. У Сильвана было больше причин лишить жизни Нигера Фабия, чем у кого бы то ни было. Даже больше, чем у Кретоса, для которого смерть араба оказалась очень кстати. И куда запропастился этот Махес Тициан? Более всего меня настораживал тот факт, что он так внезапно исчез из лагеря купцов.

IV

Я подписал договор в лагере десятого легиона. Если честно, то перспектива стать друидом Цезаря казалась мне гораздо более привлекательной, чем перспектива жить без Ванды. Тогда я думал, что другого выхода у меня нет. Боги не оставили мне выбора – они сделали его за меня. Все случилось именно так, как и предсказывал друид Веруклетий.

– Если честно, то я приятно удивлен, – сказал Гай Оппий, сидя за столом напротив меня и Авла Гирта в канцелярии Цезаря. Он вслух размышлял о том, как лучше сформулировать те или иные новости, чтобы с их помощью добиться желаемой и, конечно же, выгодной Цезарю реакции в Риме. – С тех самых пор, как велись войны с кимврами, сообщение о переселении какого-нибудь достаточно многочисленного народа вызывает в Риме настоящую панику. Однако новость о переселении германского или кельтского народа не просто посеет панику, она повергнет римлян в смертельный ужас. Со времени нашествия кимвров этот ужас живет в душе каждого жителя Рима, нужен только небольшой толчок, который заставил бы этот ужас вырваться на свободу и безраздельно завладеть умами! А что происходит сейчас? В каком положении мы оказались? Гельветы идут! Да, они решили сняться с насиженных мест и отправиться к Атлантикусу, но что они делают? Они даже не нападают на наши укрепления! Каким образом мы объясним сенату – причем так, чтобы это звучало достаточно правдоподобно! – для чего нам понадобились еще два легиона, которые были вызваны в Нарбонскую Галлию без его одобрения?

– Гельветы ни за что не станут нарушать границы римской провинции или нападать на ваши войска. Они не собираются вести войну, этот народ всего лишь хочет как можно быстрее добраться до побережья, – ответил я, пытаясь держать себя в руках и не скрывая своих истинных эмоций. Гай Оппий с пониманием взглянул на меня и улыбнулся. Мое утверждение казалось ему вполне правдоподобным. Однако в тот момент он должен был решать совсем другую проблему.

– Корисиос, ты должен понять: наша задача не в том, чтобы передавать новости, которые шли бы на пользу обществу. Мы должны формулировать их таким образом, чтобы влиять на настроения римлян и манипулировать их мнением. Нам следует собирать новости и анализировать их, проверяя, насколько полезными или вредными они могут оказаться для Цезаря. Сообщения, которые могут навредить нам, мы даже не имеем права рассматривать как новости. Сейчас перед нами стоит задача найти как можно больше достаточно правдоподобных причин, которые объясняли бы сенату, зачем Цезарю понадобились сразу шесть легионов. В крайнем случае мы будем вынуждены придумать соответствующие донесения и факты. Но это должны быть новости, которые наши купцы и торговцы, возвращающиеся в Рим, не смогли бы опровергнуть.

Гай Оппий хитро ухмыльнулся, Авл Гирт несколько раз кивнул головой и добавил, подтверждая только что сказанное:

– Он прав, Корисиос. Сначала мне тоже было довольно трудно выполнять свои обязанности надлежащим образом. Но со временем человек привыкает ко всему. Чистую правду говорят только те, у кого напрочь отсутствует фантазия.

– Тогда вам, скорее всего, нужен бард, который великолепно сочиняет разные небылицы, а не кельтский друид.

– Позволь не согласиться с тобою, Корисиос. На самом деле мы довольно щепетильны и считаем одной из своих главных задач рассказать римлянам правду о Галлии. Поверь, мы ни в коем случае не станем писать, будто кельты пашут землю, запрягая в плуг слонов. Мы будем строго придерживаться фактов. Конечно, если эти факты не выставляют намерения Цезаря в невыгодном свете, ведь проконсул вызвал два легиона без согласия сената, нарушив тем самым римские законы. Заметь: он сделал это не в первый раз. А теперь представь себе, как начнут возмущаться враги Цезаря в Риме, если он, находясь в Нарбонской Галлии, будет иметь под своим командованием тридцать шесть тысяч легионеров, но ничто не будет угрожать границам провинции! Проконсул скорее умрет, чем позволит насмехаться над собой. Вот почему он бросает вызов самим богам. Слава и почет или смерть.

Гай Оппий и Авл Гирт внимательно смотрели на меня, пытаясь понять, как я отреагировал на услышанное. Что я мог ответить? Я молчал. Гай Оппий продолжил:

– Мы переводим политику на общедоступный язык, превращая грандиозные замыслы в простые слова. Никто не собирается писать энциклопедию и подробно рассказывать о том, как галлы ловят рыбу. Наша задача – делать политику при помощи новостей, измененных нами соответствующим образом. Вот за что Цезарь платит нам неплохое жалованье.

– Знаешь, Корисиос, – начал Авл Гирт почти отеческим тоном, – очень важно, правильными или ошибочными будут наши действия. Фактически от нас зависит жизнь самого Цезаря. Когда истечет срок его пребывания в должности проконсула, он предстанет в Риме перед судом. Рим боится Цезаря. Когда, организовав игры, он вывел на улицы триста двадцать пар гладиаторов, все решили, что Юлий Цезарь собирается совершить государственный переворот. А теперь представь себе, что подумают римляне, узнав о том, что Цезарь без согласия сената вызвал себе на подмогу двенадцать тысяч легионеров и принял командование над ними! Да, нам приходится лгать, но мы делаем это ради Цезаря, а все, что делает Цезарь, должно принести пользу Риму.

– Вы хотите сказать, что от меня требуется не так уж много? Всего лишь изменить свое отношение к жизни? – решил съязвить я. Тот факт, что здесь столь открыто говорили о лжи, буквально выводил меня из себя. Но я старался сдерживать свои эмоции.

– Ты совершенно прав, – ответил Авл Гирт. – Когда закончится срок пребывания Цезаря на должности проконсула, он успеет нарушить столько законов, что для того, чтобы избежать судебного разбирательства, он будет вынужден занять более высокую должность, которая давала бы ему соответствующий иммунитет. Другой возможности уйти от ответственности не существует.

– Что же это будет за должность? И в какую сумму она обойдется Цезарю? – насмешливо спросил я.

Авл Гирт и Гай Оппий громко рассмеялись.

– Скажите же, как называется эта должность!

Мои собеседники вдруг замолчали. Я медленно повернулся и увидел Гая Юлия Цезаря, вошедшего в нашу палатку. Не сказав ни слова, он подошел к ложу, лег на него, смерил надменным взглядом каждого из нас по очереди и, почесав опаленной ореховой скорлупой тыльную сторону правой ладони, воскликнул:

– Отвечайте же! Как должен поступить Цезарь, чтобы вытащить свою голову из петли?

– Ты сможешь спасти свою жизнь, только став диктатором, – незамедлительно ответил Гай Оппий.

– А как поступают с диктаторами римляне? – ухмыльнулся Цезарь.

– Точно так же, как кельты со своими вождями, которые хотят стать царями, – с улыбкой ответил Авл Гирт.

Цезарь вопросительно взглянул на меня, развалившись на ложе.

– Хм? Это правда, что вы убили своего князя Оргеторига за то, что он хотел стать царем?

– Я могу с уверенностью сказать лишь одно: он не умер от старости, проконсул. Это действительно так. Но никто не знает, что произошло на самом деле. Одни утверждают, будто Оргеториг наложил на себя руки, другие говорят, что его отравили.

– Похоже, вы не особо жалуете своих честолюбивых соплеменников, галл. Я знаком с одним кельтом знатного происхождения из племени арвернов. Его зовут Верцингеториг. Его отца тоже убили за непомерную жажду власти и стремление стать царем.

– Ты знаком с Верцингеторигом? – с удивлением спросил я.

– Конечно, – Цезарь снова самодовольно ухмыльнулся, – этот арверн – один из лучших офицеров моей кавалерии. Он надеется, что однажды получит из моих рук корону, которая даст ему право безраздельно властвовать во всей Галлии. Но он слишком нетерпелив. Верцингеториг торопит события.

Цезарь со скучающим видом смотрел перед собой и почесывал ногтем мизинца правую ноздрю своего костлявого носа. Если честно, то меня очень удивил тот факт, что проконсул считал совершенно нормальной открытую демонстрацию своей заносчивости, ограниченности и надменности и нисколько не стеснялся вести себя подобным образом. Все мы, сидевшие в той палатке, значили для него не больше, чем три песчинки в огромной пустыне. Цезарь бегло просмотрел корреспонденцию, которую ему молча протянул Гай Оппий, и совершенно неожиданно для нас рассмеялся:

– Подумать только! Молодой Требатий Теста просит взять его в мой штаб на какую-нибудь должность. Разве мог кто-нибудь хотя бы три месяца тому назад подумать, что случится нечто подобное?

– Вот видишь, – усмехнулся Гай Оппий, – наши усилия оказались не напрасны. Если уж такой тщеславный человек, как Требатий Теста, предпочитает службу в твоих войсках карьере в Риме, то можно с полной уверенностью заявить, что римляне доверяют твоей политике в Галлии.

– Требатий Теста очень способный, молодой и честолюбивый патриций. Он образован и умен. Однако кое в чем я с тобой не согласен! Раз кроме Требатия Тесты больше никто не просит меня предоставить ему какую-нибудь должность, то это значит, что моя канцелярия работает из рук вон плохо! Только в тот день, когда все сенаторы Рима будут просить меня взять своих благородных отпрысков на службу, я смогу не сомневаться, что имя Цезаря у всех на устах!

Улыбка исчезла с лица Гая Оппия. Проконсул обратился ко мне:

– Я слышал, будто эдуи и секваны тоже хотели выбрать себе царя и заключили тайный союз с вашим Оргеторигом. Скажи, галл, это правда?

– Да, эдуй Думнориг и секван Кастикус хотели вместе с нашим князем Оргеторигом поделить всю Галлию на сферы влияния, чтобы каждый правил своей частью земель. Но вскоре об этом тайном сговоре стало известно всем. На самом деле сговор был таким же тайным, как союз Красса и Помпея.

Цезарь улыбнулся, не сводя с меня глаз. Похоже, ему пришлось по душе мое ироничное сравнение, но он не хотел открыто показывать это, поскольку считал такое проявление эмоций ниже своего достоинства.

– Ответь мне, галл, ты знаешь эдуя по имени Дивитиак?

Я чувствовал, что Цезарь пытается проверить меня и задает вопросы, ответы на которые ему известны.

– Да, и более того, мне приходилось лично встречаться с ним. Но я не галл, Цезарь, я кельт из племени рауриков. До того как германцы разрушили мою деревню, я жил там, где Ренус на севере образует огромный изгиб.

– Кто же такие галлы?

– Галлов не существует. Ты можешь отправиться на север или на запад, доехать до самого океана, но не встретишь по пути ни одного галла. Все племена, живущие на этой обширной территории, называют себя кельтами. Вы же, римляне, придумали странное слово «галлы», которое в действительности чуждо нам. Кельтов, живущих на севере, вы называете бельгийцами, кельтов, которые осели у побережья Атлантикуса – аквитанцами [45]45
  Аквитания ( лат.Aquitania) – историческая область на юго-западе Франции.


[Закрыть], а все остальные кельтские племена – галлами.

Проконсул нетерпеливо кивнул.

– Тем не менее можно сказать, что Галлия, являясь единым целым, может быть условно разделена на три части…

– Это вы называете эту территорию Галлией, Цезарь.

– И все вы отличаетесь друг от друга языком, на котором говорите, общественным устройством и законами, – добавил Цезарь едва слышно.

Я утвердительно кивнул. По лицу проконсула можно было понять, что он несколько мгновений назад сделал вывод, который помог ему почувствовать определенную уверенность. Очевидно, решив озадачить нас и подшутить, Цезарь начал водить кончиком языка по губам, всем своим видом показывая, что наши ошеломленные и сосредоточенные взгляды доставляют ему удовольствие. Некоторое время мы внимательно следили за этим странным представлением. Вдруг Цезарь вскочил на ноги так резко, словно его укусил тарантул, три раза хлопнул в ладоши и пригласил всех присоединиться к вечерней трапезе, которая должна была вот-вот начаться в большой офицерской палатке.

– Кельт же пусть остается здесь! – добавил проконсул. – Если галл знает так много, то он наверняка друид.

Рустиканус был префектом лагеря. Это означало, что он занимал наивысшую должность, до которой мог дослужиться простой солдат. Наверняка каждый, кто служил в римской армии, мечтал стать префектом. Благодаря своей отваге и решительности Рустиканус прошел путь от простого легионера до примипила и после многократного продления срока своей службы был, наконец, назначен префектом лагеря. Как praefectus castrorum, он мог занимать эту должность еще три года, продолжая служить в армии, однако по истечении этого срока его военная карьера должна была закончиться. Значит, предстоящая война была для Рустикануса последним шансом захватить богатую добычу, которой хватило бы на то, чтобы обеспечить себе безбедную старость.

Рустиканусу наверняка уже исполнилось пятьдесят лет. Будучи praefectus castrorum, он отвечал за все, что происходило в лагере. Рустиканус был обязан следить за строительством и за поддержанием лагеря в должном состоянии, за охрану вверенной ему территории и за назначение часовых. Он также нес ответственность за изготовление оружия и своевременный уход за ним.

Лагерь десятого легиона можно было назвать городом, в котором правил Рустиканус. Здесь царили его законы. Все подчинялись правилам, установленным префектом лагеря.

По воинскому званию praefectus castrorum следовал сразу за легатом Лабиэном и сенатским трибуном. Ниже его на этой иерархической лестнице стоял Урсул, примипил десятого легиона. То есть каждый, кто, например, не хотел чистить отхожие места, должен был заплатить несколько сестерциев оптиону Затем этот офицер давал взятку своему непосредственному командиру – центуриону, который, в свою очередь, передавал часть денег примипилу. Примипил, получив взятку, должен был вручить определенную сумму префекту лагеря, чтобы тот отдал распоряжение писарям изменить соответствующим образом очередность дежурств. В этих взятках не было ничего необычного или постыдного, они считались неотъемлемой частью воинской службы, и все легионеры, стоя на самой нижней ступени лестницы, являлись частью этой системы. Непосредственные командиры до тех пор придирались к каждому шагу новичка и преследовали его, пока тот не соглашался заплатить взятку, после чего легионер понимал, что взятки на самом деле являются обязательными. Получалось следующее: рано или поздно каждый солдат пытался освободиться от неприятной обязанности чистить отхожие места, поэтому график дежурств изменялся соответствующим образом, и в конечном итоге все легионеры все равно по очереди, но через разные промежутки времени убирали туалеты. Только что я описал одну из причин, по которой легионеру, заканчивавшему свою службу в армии, очень редко удавалось скопить какую-нибудь достойную упоминания сумму. Да, солдаты получали свое законное жалование – двести двадцать пять денариев в год, но шестьдесят из них легионер тратил на питание, еще шестьдесят на солому – вряд ли кому-то понравится спать на голой земле! – одежду, обувь, снаряжение, устраиваемые в лагере праздники и взносы на погребение погибших. Поэтому на взятки оставалось около ста денариев в год. Те семьдесят пять денариев, которые получал каждый солдат, вступивший в легион, он тут же отдавал за униформу, экипировку и оружие. Ничего не поделаешь, таковы были порядки. Римская армия напоминала заботливую, но жадную мать, которая как могла заботилась о своих сыновьях. Рустиканус был довольно уравновешенным человеком. Никто и ничто не могло вывести его из себя, только мысль о том, что он в скором времени будет вынужден закончить свою службу в армии. Однако у него имелось отменное лекарство от мрачных дум: каждый вечер префект лагеря прописывал сам себе кубок фалернского, которым запивал вкуснейшие галльские колбаски и воздушный белый хлеб. Рустиканус предоставил в мое распоряжение офицерскую палатку, расположенную неподалеку от тех палаток, в которых жили Авл Гирт и Гай Оппий.

С каждым днем в окрестностях римского военного лагеря собиралось все больше купцов и торговцев, поэтому легионеры четвертой когорты, в обязанности которой входило патрулирование дорог и поддержание их в удовлетворительном состоянии, вынуждены были постоянно объяснять этим гиенам Римской империи, что подъезды к лагерю ни в коем случае нельзя загромождать, поскольку телеги с оружием и провиантом должны беспрепятственно проезжать в лагерь. На обочинах дорог начали вырастать крохотные деревянные лачуги и большие строения: трактиры, пивные и бордели. Поскольку с того момента, как под Генавой разбили лагерь, прошло довольно много времени, в город начали прибывать конкубины и внебрачные дети легионеров. Среди всей этой разношерстной публики мой особый интерес привлекли торговцы рабами, которых охраняли их личные армии, состоявшие из наемников, имевших довольно экзотическое снаряжение и странное оружие, которое они наверняка покупали у племен, живущих в Испании, Северной Африке или на Востоке. За каждой подобной процессией следовала одна или несколько телег, груженных кандалами.

После обеда или же в те дни, когда у меня не было работы, я вместе с Вандой и Люсией отправлялся к реке. Мы наблюдали за кельтами, которые на противоположном берегу грузили свое имущество на телеги, запряженные волами. Постепенно палаток и шатров становилось все меньше, лагерь гельветов таял буквально на глазах. Мои соплеменники решили отправиться дальше по опасному и трудному пути. Им предстояло пробираться через ущелья, расположенные между Роданом и Юрой. Вожди и друиды решили, что ни в коем случае нельзя вступать на территорию римской провинции без разрешения Цезаря. Они хотели любой ценой избежать столкновения с его легионами и не собирались начинать войну против Рима. Деньги, полученные мной в качестве аванса после подписания договора – семьдесят пять денариев, или триста сестерциев, – я решил сразу же отдать Кретосу, который был очень рад видеть меня и Ванду. Однако он сказал, что согласен взять у меня только девяносто сестерциев, и тут же объяснил почему:

– Только дурак станет убивать козу, которая дает молоко! Купец рассмеялся и показал мне новый договор. Сев за стол, я отказался от вина, которым Кретос хотел угостить меня. В соответствии с условиями договора я должен был четыре раза в год отправлять Кретосу отчеты. Он не требовал от меня, чтобы я выдавал ему военные тайны Цезаря. Мне следовало собирать и тщательно записывать информацию, которая может быть полезной с точки зрения купца: что и по какой цене продают в той или иной местности, дефицит каких товаров наблюдается в определенное время года. Одним из условий договора было мое согласие выполнять данное поручение Кретоса и предоставлять упомянутую выше информацию только в его распоряжение.

Кретос же, со своей стороны, в качестве платы за мои услуги должен был каждый год уменьшать сумму моего долга на триста сестерциев. Это значило, что я смогу полностью рассчитаться с купцом в лучшем случае через шесть лет. Если честно, то я ожидал худшего. Похоже, Кретосу в самом деле нужен был человек, который стал бы его доверенным лицом в войске Цезаря. Мы договорились, что я буду отправлять все письма на адрес его торгового дома в Массилии. В каждом отчете я был обязан указывать дату и место его составления.

После того как я подписал новый договор, Кретос на моих глазах разорвал старый, который мы заключили в ту злополучную ночь, и еще раз предложил мне выпить вместе с ним вина. Я, поблагодарив, отказался. В тот момент мне не хотелось видеть никого, кроме Ванды и Люсии.

Покинув лагерь купцов, мы отправились в лес и расположились на небольшой поляне, поросшей сухим мхом. Даже сидя на земле, можно было дотянуться до кустов, облепленных ягодами. Мы с Вандой срывали кислые плоды и кормили ими друг друга. Люсия бегала по поляне, гоняясь за стрекозами и мухами.

– Ты мог бы продать меня и избавиться от многих проблем, – рассмеялась Ванда. – Ведь ты сам говорил старику Дивикону, что у меня ужасный характер: Продав меня Кретосу, ты убил бы двух зайцев: во-первых, я бы перестала докучать тебе, а во-вторых, ты вернул бы ему долг.

– Раз уж ты об этом заговорила, то я скажу, что Кретос заслуживает более серьезного наказания, – с улыбкой ответил я.

– Может быть, настало время поверить в других богов? Похоже, твои боги бросили тебя на произвол судьбы, – продолжала дразнить меня Ванда. – Почти все золото и деньги, которые ты получил от Кельтилла, остались на дне реки. Ты потерял целое состояние.

– Что значит «потерял»? Не вижу в этом ничего странного. Боги решили взять у меня то, что и так принадлежит им. Ты же сама прекрасно знаешь: ни один кельт не отважится достать из озера или ручья даже самую мелкую монету. Клянусь тебе, Ванда, если бы я нырнул за золотом, то на меня обозлились бы все боги!

– Говори что хочешь, но я знаю одно – ваши кельтские боги откровенно издеваются над тобой.

– Нет, – продолжал упорствовать я. – Просто нам, людям, иногда бывает очень трудно понять знаки, которые боги дают нам ради нашего же блага. Я не стану отрицать, что Кретос – подлая крыса, но кто сказал, что нельзя научиться чему-нибудь полезному у крысы? Как ты думаешь, Ванда, после всего происшедшего со мной разве соглашусь я когда-нибудь еще так легкомысленно подписать контракт? Разве стану я покупать бочку отвратительного вина по цене, которая в несколько раз превышает ее реальную стоимость? Поверь, я плачу не за свою глупость, а за то, что понемногу набираюсь мудрости.

Встав на колени и задрав голову, я закричал что было духу:

– Сообщаю всему миру! Я не отказался от своего намерения – а сегодня оно сильнее, чем когда бы то ни было! – однажды увидеть Массилию и стать в этом великом городе самым знаменитым купцом во всем Средиземноморье!

Ванда расстегнула мой ремень и повалила меня на спину.

– А теперь немного помолчи, Корисиос, – нежно прошептала она.

Вечером в лагере десятого легиона устроили небольшую пирушку. Рустиканус собрал в огромной палатке около дюжины офицеров, среди которых оказались Мамурра – личный казначей самого Цезаря и гениальный инженер-строитель; Антоний – первый медик; Урсул – примипил; Лабиэн – легат десятого легиона; Авл Гирт; Гай Оппий и Фуфий Цита – купец, поставлявший зерно легионам Цезаря и живший за пределами лагеря. Префект лагеря пригласил также несколько других важных купцов, обеспечивавших легион всем необходимым. Ни одного из них, за исключением Вентидия Басса и торговца с уродливым носом, я не знал. В числе приглашенных оказался и я.

Рустиканус позаботился о том, чтобы угощение пришлось всем по вкусу – на стол подали яйца, жареные луканские и галльские колбаски, белый хлеб и отменное сицилийское вино. Цезарь не принимал участия в этом небольшом пиршестве. Дав гельветам отрицательный ответ на их просьбу разрешить им пройти по территории римской провинции, проконсул через несколько дней покинул лагерь, чтобы отправиться навстречу легионам, подступавшим к Генаве.

– У нас могут возникнуть серьезные проблемы, – задумчиво сказал Рустиканус, когда посыльный прямо во время трапезы принес ему восковую табличку со списком всех припасов, оставшихся в лагере. – Через несколько дней здесь будет не шесть, а тридцать шесть тысяч легионеров. Как мы прокормим столько солдат?

– Стоит только начаться войне, и каждый будет кормить себя сам, – пошутил примипил.

– Откуда ты взял такую цифру? Тридцать шесть тысяч! Я не думаю, что Цезарь приведет к Генаве еще пять легионов. Ведь на противоположном берегу не осталось почти ни одного гельвета! – заметил Антоний.

Все сидевшие за столом громко рассмеялись. Они прекрасно знали, по какой причине уехал проконсул.

– Невозможно предугадать, как поступит Цезарь завтра, – сказал Урсул. – Он всегда опережает наши ограниченные мысли на несколько шагов.

Рустиканус обратился к Фуфию Ците:

– Скажи мне, Цита, почему ты перестал поставлять зерно на наши склады?

– Мои средства ограничены, а во всех селениях на много миль вокруг цены поднялись в несколько раз, – сказал Цита и взглянул на Мамурру.

– Не смотри на меня так, Цита! Я управляю не имуществом Цезаря, а его баснословными долгами. А теперь я должен ломать голову, где взять деньги, чтобы платить жалованье еще двум легионам!

– Мне дали поручение обеспечить зерном десятый легион, – начал оправдываться Фуфий Цита, – заметьте: один десятый, а не сразу шесть! Почему бы вам не увеличить дань, взимаемую с аллоброгов?

Рустиканус лишь нервно отмахнулся:

– Трудно придумать худший выход из положения! Каждый день, проснувшись и услышав, что эти дикари не подняли восстание, я не знаю, кого из богов благодарить первым! Было бы гораздо разумнее отправить гонцов к эдуям, чтобы те вовремя приготовили для нас необходимое количество зерна.

Префект лагеря опустил в свой кубок с вином сложенные вместе указательный и средний пальцы правой руки, а затем стряхнул капли на землю, вполголоса произнося молитвы богам. Он просил их и впредь относиться благосклонно ко всем, кто их почитает. В том числе и к нему.

– Я думаю, что нас может спасти только война, – суверенным видом заявил сенатский трибун и, насмешливо взглянув на Лабиэна, хлопнул его по плечу. – Слушай, почему бы тебе не отправить первую когорту на другой берег реки? Они могли бы раздеться донага, обмазаться собачьим дерьмом и броситься в атаку на наши укрепления, как это сделали бы сумасшедшие галлы. Тогда у нас было бы достаточно свидетелей, которые могли бы подтвердить в Риме, что на нашу провинцию в самом деле напали варвары. Зачем терять время зря? С помощью такого простого трюка можно дать ход всему делу.

– Мои воины – римские легионеры, а не шуты и не актеры, – ответил с раздражением Лабиэн, которому такое фамильярное обращение было явно неприятно. – Сейчас у меня каждый солдат на счету, и такие шутки кажутся мне неуместными! Каждого раба или слугу, которые отправляются за водой или кормом для животных, вынуждены сопровождать все больше и больше легионеров. Час от часу не легче! Вчера несколько солдат пошли в лес набрать дров, и двое из них не вернулись, а сегодня на болотах неподалеку от лагеря обнаружили их обезглавленные тела.

– Зачем они это делают? – спросил Фуфий Цита, обращаясь ко мне.

– Для молодых кельтских воинов, – ответил я, – это обычное развлечение.

Мамурра, который только что сделал огромный глоток вина, прыснул от смеха, залил красной жидкостью весь стол и хлопнул себя по колену левой рукой.

– У вас, римлян, принято дарить женщинам и девушкам галльские копченые колбаски или преподносить цветы и амулеты, – спокойно продолжил я. – Мы же приносим нашим возлюбленным отрубленные головы римлян.

– Пожалуй, я никогда не смогу понять этих галлов, – задумчиво сказал Рустиканус. Он уже успел выпить довольно много вина и смотрел куда-то в пустоту. – Мне довелось служить на востоке под командованием Помпея, я был в Испании с Цезарем, но здесь, в Галлии, в этом диком краю, мне порой становится не по себе – мрачные, непроходимые леса, священные болота…

– Прекрати нагонять на нас страх! – завопил Вентидий Басс. – Своими словами ты можешь оскорбить наших богов! Чем римские боги хуже галльских, а? Надеюсь, тебе известно, что Цезарь сам принадлежит к великому роду и является потомком бессмертных богов? Неужели проконсул до сих пор не доказал дерзкими и бесстрашными поступками, что боги покровительствуют ему? Поймите же, мы хотим научить этих дикарей жить так, как живут цивилизованные люди!