Текст книги "Друид"

Автор книги: Клауде Куени

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 45 страниц)

– С каких это пор мы, свободные кельты, должны просить у проконсула римской провинции разрешения заключать какие бы то ни было договоренности за пределами вверенной ему территории? Может быть, римляне спрашивают у нас, можно ли им в Остии [49]49
  Остия – город в устье реки Тибр, порт Древнего Рима.


[Закрыть]

бросать известь в свои отхожие места или выкладывать булыжниками Виа Аппиа [50]50
  Виа Аппиа (Аппиева дорога) – первая стратегическая дорога, проложенная в 312 г. до н. э. по почину Аппия Клавдия.


[Закрыть]? Что тебе нужно, Цезарь? Ты находишься на нашей земле! Почему же ты не заберешь свои легионы и не вернешься туда, где имеешь право отдавать приказы и вершить суд? Здесь свободные земли, не принадлежащие римлянам! Запомни это! Разве ты имеешь право преследовать гельветов, перейдя границы своей провинции? Что дурного сделали они римлянам? И кто разрешал тебе находиться в землях секванов?

– Замолчи, Думнориг! – вне себя от ярости закричал Цезарь. – Ты неверно оцениваешь положение, в котором оказался, если решил, будто можешь устраивать мне допрос! Я – тот, кто решает, будешь ты завтра жить или умрешь мучительной смертью. Мои легионы здесь потому, что эдуи обратились к Риму за помощью.

– Нет! – тоже перешел на крик Думнориг. – Я тебя не звал!

В своей привычной манере Цезарь просто-напросто проигнорировал показавшееся ему неуместным высказывание и продолжил:

– Если эдуи сами не могут справиться с мятежниками из своего же племени, то Рим поможет им в этом. Хочу дать тебе, Думнориг, один хороший совет: несколько раз подумай, прежде чем что-либо сделать. Берегись, если мне вновь пожалуются на тебя. Даже если у меня всего лишь возникнет подозрение относительно тебя или твоих сторонников, тебе придется несладко! По просьбе твоего брата Дивитиака я решил сохранить тебе жизнь, но с этого мгновения за тобой повсюду будут следовать минимум пятьдесят человек, которым я полностью доверяю. Я буду пристально следить за каждым твоим шагом, Думнориг!

– Ты можешь отнять у меня жизнь, Цезарь, этого я не отрицаю. Но тебе не под силу накинуть ярмо на всю Галлию!

Цезарь от гнева не находил себе места. Он вскочил со стула и сделал несколько шагов к Думноригу. Оба с ненавистью смотрели друг на друга. Эдуй сразу же положил руку на рукоять своего меча. Тут проконсул совершенно неожиданно рассмеялся и сказал примирительным тоном:

– Думнориг, твоя отвага заслуживает уважения. Я люблю таких воинов. Поэтому я не лишу тебя жизни, а сделаю царем эдуев!

Услышав такие слова, кельт совершенно растерялся, но быстро овладел собой. Некоторое время он испытывающе смотрел на Цезаря, затем кивнул, давая знак, что готов выслушать его предложение, и начал задумчиво крутить свои пышные усы.

– Думнориг, – продолжил Цезарь, – ты будешь управлять вергобретами и станешь верховным судьей в своем племени. Это даст тебе полное право решать, кому жить, а кому умереть. Тем временем ты должен дать своему брату возможность принимать решения, которым будут подчиняться все эдуи. Как только я наведу порядок в Галлии и усмирю всех недовольных, ты станешь царем эдуев.

– Еще ни одна женщина не рассказывала мне так убедительно о своих прелестях, – усмехнулся вождь эдуев. – Но мне не дает покоя один вопрос. Как ты собираешься поступить с секванами? Они пустили на принадлежащую им территорию германских наемников, которые переправились через Ренус и причинили немало зла моему народу. Теперь на землях наших недальновидных соседей собралось более ста тысяч германцев. Они делают что хотят и буквально вьют веревки из секванов.

– Соберите совет князей племен, – посоветовал Цезарь, – и попытайтесь договориться с секванами. Затем можете приходить ко мне, и мы вместе обсудим, как быть дальше.

Думнориг поблагодарил Цезаря и, гордо подняв голову, вышел из палатки. Не нужно было идти к колдунам или обращаться за советом к друидам, чтобы понять: брата Дивитиака нельзя принудить действовать в своих интересах ни силой, ни уговорами. Только перспектива стать царем могла заставить его относиться к Цезарю как к союзнику, который поможет ему достичь заветной цели.

Проконсул взглянул на меня.

– А это Галлия, друид?

– Галлия слишком многолика, – ответил я. – У нее столько же лиц, сколько и у Рима.

Цезарь ухмыльнулся и предложил мне выпить вина. Я опустился на стул, стоявший рядом с ним. Люсия, сидевшая у входа в палатку, вытянула передние лапы и громко зевнула. Затем, взглянув на меня, она не торопясь подошла и уселась рядом.

– Ты напоминаешь мне моего грамматикуса, друид, – сказал Цезарь задумчиво.

– Твоего кого? – удивился я.

– Моего грамматикуса. Так я называл своего учителя, Антония Грипо. Он приходил ко мне домой и давал мне уроки. Он был галлом. В свое время его привезли в Рим как заложника. Но Антоний Грипо настолько привык жить среди цивилизованных людей, что решил остаться в Риме даже по истечении того срока, который он должен был провести там в качестве заложника. К сожалению, он довольно мало рассказывал мне о Галлии. Я хочу узнать твое мнение, друид. На твой взгляд, какое самое главное различие между Римом и Галлией?

– Лошади, – ответил я коротко и усмехнулся.

– Лошади? – удивился Цезарь. – Ты имеешь в виду, что лошади в Галлии больше и сильнее, чем животные, которых разводят в Риме?

Я молча с задумчивым видом пил вино. Проконсул решил угостить меня превосходным напитком кроваво-красного цвета, произведенным в Массилии.

Цезарь продолжал настаивать:

– Что ты хочешь этим сказать, друид? Может быть, вы лучше умеете обращаться с лошадьми? Или наши всадники никогда не сравнятся с галлами в умении ездить верхом?

– Нет, Цезарь, я вовсе не об этом. У галльских лошадей четыре ноги, как и у лошадей, живущих в Риме. Но у наших лошадей не одна голова, а четыре. При этом их мнения отличаются друг от друга, а каждая нога подчиняется только той голове, с которой она связана.

Проконсул задумчиво взглянул на меня, затем поднес к губам свой кубок и не торопясь осушил его равномерными небольшими глотками. В тот момент я был в самом деле горд собой: я сидел в палатке Цезаря, он угощал меня вином, а я разговаривал с ним как с равным. Глядя на то, как унижались ради собственной выгоды Дивитиак и Лиск, я понял: у меня внутри что-то сломалось. Думаю, в тот момент я перестал гордиться тем, что я кельт. Ведь именно с этого дня, знакомясь с кем-либо, я перестал упоминать, к какому народу я принадлежу. Но я все еще гордился своим славным племенем. Я оставался гордым рауриком. Однако с еще большим удовольствием я называл себя друидом Цезаря!

Разведчики сообщили, что гельветы разбили лагерь у подножия горы и собираются отдохнуть после утомительного перехода. Цезарь тут же отдал своим самым быстрым и опытным всадникам приказ тщательно осмотреть местность и выяснить, насколько круты ее склоны. Разведчики вернулись с хорошей новостью – на гору можно легко подняться с любой стороны, поэтому во время третьей ночной стражи проконсул отдал приказ своему легату Титу Лабиэну отправиться с двумя легионами к горе и занять выгодные позиции на ее гребне.

Во время четвертой ночной вахты Цезарь лично отправился по следам гельветов. Авангард состоял исключительно из кавалерии. Вперед выслали Публия Консидия с разведчиками. Я вместе с Вандой остался в лагере и приступил к работе в секретариате проконсула – мне нужно было подготовить копии документов и писем, доставленных гонцами из Рима. Тем временем Лабиэн и два легиона под его командованием заняли позиции на гребне горы. Цезарь находился всего лишь в полутора милях оттуда, когда Публий Консидий принес ложное известие, сообщив, будто на вершине горы расположились воины гельветов. Он доложил, что отчетливо видел блеск оружия и кольчуг. Цезарь немедленно отреагировал на донесение своих разведчиков – он приказал отступить к ближайшему холму и занять на нем позиции, после чего центурионы должны были выстроить своих солдат в боевом порядке. Поскольку в соответствии с распоряжением проконсула Лабиэн мог нападать на гельветов только тогда, когда Цезарь окажется со своими солдатами в непосредственной близости от лагеря, легат, находясь с двумя легионами на гребне горы, терпеливо ждал прибытия подкрепления. В то же время Цезарь, заняв позиции на холме, готовился отражать атаку гельветов. Когда разведчики наконец поняли, что произошло недоразумение, было уже слишком поздно – гельветы продолжили свой путь.

Вечером того же дня Публий Консидий был понижен в звании перед всем легионом, после чего, к величайшему позору офицера, Цезарь запретил ему и его непосредственным подчиненным ночевать в укрепленном лагере в течение трех недель. Когда следующим утром мы отправились дальше, легионеры обнаружили трупы всадников из отряда Публия Консидия. Все они были обезглавлены, а на их телах не осталось никакой одежды. Головы разведчики нашли немного позже – их насадили на заостренные колья, вбитые в землю у опушки леса.

Мы догнали гельветов и продолжали преследовать их. У них не было ни малейшего шанса оторваться от войск Цезаря, так как огромная колонна перемещалась слишком медленно. Однако я понимал, что победу одержит тот, кто сможет обеспечить своих воинов продовольствием. Оказалось, что именно с едой для солдат у Цезаря возникли серьезные проблемы. Через два дня он должен был выдать легионерам их паек на следующие два месяца: по две модии на человека.

Цезарь созвал военный совет и потребовал от офицеров подробно доложить ему о состоянии дел. Все пребывали в отвратительном настроении, опасаясь самого худшего – голода. Почти все обвиняли в сложившейся ситуации эдуев, на которых, дескать, ни в чем нельзя положиться. С одной стороны, римлянам казалось, что завоевать Галлию не так уж и трудно, но с другой стороны, у всех складывалось впечатление, будто боги забыли о Цезаре, а все обстоятельства повернулись против него.

Когда офицеры разошлись, в палатке остались только Цезарь, Авл Гирт и я. По выражению лица проконсула можно было сделать вывод, что он недоволен новостями из Рима. Дочитав последний документ, он размахнулся и изо всех сил ударил кулаком по столу.

– Вот уже несколько недель этот жирный дикий кабан неторопливо трусит прямо передо мной, словно издеваясь, а я никак не могу поймать его! В чем же дело? Может быть, ты, друид, дашь мне ответ на этот вопрос?

– Ты имеешь в виду ложное донесение Публия Консидия о том, что гельветы заняли позиции на гребне горы? Но его всего лишь обманули глаза, – сказал я.

– Конечно, его обманули глаза! Глаза обманывают всех, кто пьет слишком много вина. Об этом мне не раз говорили мои офицеры. Он перепутал снаряжение легионеров с…

– Позволь не согласиться с тобой, Цезарь, – перебил я проконсула. – Публий Консидий потерял способность здраво мыслить, оказавшись ночью в наших мрачных лесах. Тебе наверняка известно, что каждое дерево и каждый куст – пристанище для наших богов, ведь они живут в лесах и могут менять очертания предметов, как им заблагорассудится. Когда командир твоих разведчиков решил, что он видит на горе гельветов, ему на самом деле пришлось иметь дело с нашими предками. Они лишили твоего офицера рассудка.

– Прекрати нести чепуху, друид! Я уже сыт по горло твоими страшными историями! Дай мне время, и я докажу тебе, чьи боги могущественнее, а также кому из римлян они подарят удачу! Но сначала я должен решить главную проблему: найти продовольствие для своих солдат. Завтра утром мы ускоренным маршем отправляемся в Бибракте. Если эдуи не хотят продавать нам зерно добровольно, то мы отберем его у них силой.

Следующим утром примерно к концу четвертой ночной вахты легионы Цезаря были готовы ехать в Бибракте. Ночью прошел довольно сильный дождь. Дороги размокли и превратились в грязную жижу, так что простым солдатам предстоял довольно утомительный переход. Кроме того, они должны были нести на своих спинах больше, чем обычно, поскольку ночью из лагеря вновь сбежали рабы. Некоторые из беглецов наверняка оказались в лагере гельветов и сообщили им о планах Цезаря. В колонне кельтов, которая растянулась на много миль, царило приподнятое настроение. Цезарь решил прекратить преследование! Эта весть, передаваемая из уст в уста, постепенно изменилась практически до неузнаваемости: оказывается, Цезарь испугался отважных гельветов и решил отступить. В то время как гельветы продвигались на запад, легионы проконсула шли на север, к Бибракте.

Как рассуждали кельты? Цезарь и Лабиэн заняли очень выгодные позиции на холме и на гребне горы, однако почему-то не стали атаковать их лагерь и решили избежать сражения. Значит, римляне испугались! Именно поэтому в обозе гельветов царила настоящая эйфория. Такова уж природа человека: наиболее вероятным объяснением любого события мы считаем то, которое нам более всего по душе. Преследуемые превратились в преследователей. Самые нетерпеливые кельтские всадники тут же бросились в погоню за римлянами и начали устраивать набеги на арьергард Цезаря. Проконсул отреагировал молниеносно: двум легионам из тех, которые находились под его командованием, он отдал приказ выстроиться на холме в боевом порядке. На флангах находились легко вооруженные наемники с круглыми щитами, в кожаных шлемах, с мечами и множеством облегченных копий, предназначенных для метания. Там же находились и лучники. Задачей легионеров и вспомогательных войск была зашита перевозимого имущества. Эти два легиона, состоявшие из молодых солдат, которые еще не принимали участия в военных действиях, расположились почти у самой вершины, а ниже, ближе к подножию возвышенности, Цезарь выстроил четыре легиона, испытанных в тяжелых боях.

Мы с Вандой оказались на самом верху, среди телег, катапульт и множества сложенных палаток, оставленных солдатами прямо на земле. Отсюда я мог наблюдать, как всадники-гельветы бросились в атаку на позиции римлян, даже не дожидаясь подкрепления в лице пеших воинов, которые находились довольно далеко от места, где должно было состояться сражение. Цезарь отдал своей кавалерии приказ атаковать нападавших. Звуки рогов превратили приказы военачальника в сигналы, понятные всем солдатам. Едва услышав эти команды, всадники-эдуи, служившие в кавалерии Цезаря, ринулись наперерез гельветам. Но гельветская кавалерия превосходила их численностью и двигалась столь плотными рядами, что эдуи при виде этой живой стены остановились и были буквально сметены. Тех, кому посчастливилось уцелеть, охватила паника, и они попытались спастись бегством. На лицах «зеленых» новобранцев были написаны страх и смятение. С ужасами войны они были знакомы только понаслышке, по рассказам ветеранов. Сейчас же они оказались в совершенно незнакомых им землях, среди враждебно настроенных племен и, стоя на вершине холма, ожидали атаки тысяч варваров, не знавших страха перед смертью. Кельтов становилось все больше. Через несколько часов все пешие воины из обоза гельветов должны были достигнуть долины у подножия холма. Казалось, что нам навстречу движется река, превращающаяся на некотором расстоянии от первых рядов римских легионеров в безбрежный океан.

Цезарь решил действовать, не медля ни секунды. Он велел слугам увести свою лошадь и всех лошадей своих офицеров. В очередной раз проконсул решил поставить на карту свою жизнь. Его безграничное честолюбие не позволяло ему признать превосходство соперника и уйти с поля боя. Любое сражение превращалось для Цезаря в битву не на жизнь, а на смерть, в которой он должен был победить или умереть. Вот как он относился к войне. И от своих легионеров проконсул требовал того же. Ни один офицер, центурион или простой солдат не имел права даже думать о бегстве. Все, независимо от чина, должны были подвергать себя одинаковой опасности. Я, Ванда и Криксос уселись на телегу, груженную обтянутыми кожей мягкими тюками, и, затаив дыхание, следили за происходившим внизу. Слева от нас собрались несколько сотен погонщиков, которые заключали пари, делали ставки и, похоже, относились к предстоящей битве так, словно это было всего лишь представление, устроенное невероятно богатым патрицием. Среди них оказались также несколько рабов, которые открыто обсуждали возможные пути для бегства на случай, если римские войска потерпят поражение.

– Римляне! – закричал Цезарь так громко, что его наверняка услышали даже легионеры, стоявшие в самых дальних рядах. – Солдаты! Вы видите перед собой потомков тех варваров, которых мы разбили под Массилией! Это разбойники, которые несут с собой только разрушения и горе, где бы они ни оказались. Но что еще хуже, они кичатся своими гнусными выходками. Раз уж мы сегодня должны с ними сразиться, значит, такова воля бессмертных богов. Они, и только они, предопределяют наши судьбы. Боги решили, что мы должны наказать варваров. Римляне! Легионеры! Мы обязаны гордиться, ведь именно нас избрали боги, чтобы нашими мечами поставить гельветов на место и решить их судьбу! Сражайтесь, солдаты! Убейте столько варваров, сколько сможете, и заберите себе сокровища гельветов, о которых слагают легенды! Это золото по праву принадлежит вам! Бейтесь с дикарями, легионеры! Заслужите уважение ваших центурионов. Проявите бесстрашие и отвагу, чтобы вас уважал сам Цезарь. Рим смотрит на вас. Пусть же начнется сражение!

Послышался оглушительный рев. Легионеры кричали что было духу, чтобы подбодрить самих себя и побороть собственный страх. Вновь и вновь они приветствовали Цезаря и восхваляли Рим. Солдаты стояли плечом к плечу, стараясь поддержать друг друга, а кельты, собравшиеся у подножия холма, начали странное представление. Один из них – явно принадлежавший к знатному роду – стал между строем гельветов и римлян, разделся донага и начал выкрикивать оскорбления в адрес врагов, предлагая кому-нибудь из офицеров сразиться с ним в поединке один на один. Если бы я записывал все его слова, которые остальные воины-кельты сопровождали язвительным смехом, то наверняка смог бы составить небольшой словарь, содержащий самые разнообразные названия фекалий человека и множества животных. Но ни один из центурионов не отвечал на брошенный вызов.

Четыре легиона, выстроенные в три расположенных друг за другом ряда, не двигаясь с места, наблюдали за обнаженным кельтом, осыпавшим их оскорбительной руганью. Кавалерия, состоящая из всадников-эдуев, тем временем отступила по приказу Цезаря. Он уже не доверял им, увидев, как те обратились в бегство. Гельвет, не оставивший на себе совершенно никакой одежды, стуча кулаками в грудь, проклинал легионеров, всех их родственников, предков и потомков. Наконец, он повернулся к римлянам лицом и начал мочиться. Когда же кельт повернулся задом к наблюдавшим за ним легионерам и присел на корточки, его сразила стрела, вонзившаяся между лопаток. Еще несколько знатных гельветов сорвали с себя оружие, кольчуги и одежду, чтобы, выйдя вперед, также начать осыпать римлян оскорблениями и проклятьями. Они кричали во все горло, размахивали руками и, очевидно, никак не могли понять, почему легионеры вели себя как последние трусы. Что толку от победы, одержанной исключительно благодаря подлости и разным ухищрениям? Римляне отказывались вступить в честную битву! Они думали только о победе, совершенно не заботясь о том, каким образом она будет одержана. Наконец, один из центурионов, стоявший во втором ряду, не выдержал. Он выбежал вперед, показывая, что готов сразиться с кем угодно один на один. Ряды гельветов встретили его поступок громкими одобрительными криками. Кельты, успевшие сорвать с себя всю одежду, уже хотели начать спор, чтобы выяснить, кто из них будет удостоен чести драться с римлянином, когда из рядов гельветов вышел еще один совершенно обнаженный воин. Когда он оказался примерно в пятнадцати шагах от центуриона, в коридоре, разделявшем боевые порядки противников, римлянин принял защитную стойку и вынул из ножен свой гладиус. Широкоплечий кельт огромного роста был вооружен только мечом и боевым топором. В то время как римлянин, плавно двигаясь, менял стойку и выставлял вперед то щит, то гладиус, обнаженный воин бесстрашно шел прямо на своего соперника, который казался карликом по сравнению с ним. Центурион переступал с ноги на ногу, стараясь занять как можно более выгодную позицию к тому моменту, когда кельт окажется на расстоянии удара. Римлянин не забывал и о защите – он был готов в любой момент увернуться от атаки великана. Совершенно неожиданно, приблизившись на расстояние шести-семи шагов, гельвет размахнулся и метнул свой боевой топор, который мгновенно преодолел разделявшее противников расстояние, расколол надвое скутум центуриона, словно пергамент, пробил его кольчугу и вонзился в грудь. Сделав всего лишь два огромных прыжка, кельт оказался рядом с поверженным римлянином, который судорожно хватал ртом воздух, и одним мощным ударом меча отрубил ему голову. Наблюдавшие за этой сценой гельветы разразились торжествующими криками. Великан наклонился, поднял с земли отрубленную голову и, держа ее за волосы, начал крутить над собой, разбрызгивая кровь во все стороны. В то же мгновение целый град стрел, выпущенных лучниками, стоявшими среди легионеров, пронзил тело обнаженного кельта.

Как могли римляне поступить столь бесчестно с тем, кто вышел победителем из поединка?! Гельветы недоумевали, что заставляло их противников вести себя подобным образом – легионеры, словно последние трусы, стояли на месте, подло убив отважного воина и не оставив ему ни малейшего шанса выжить. Конечно, ведь римляне называли это дисциплиной! Сейчас они терпеливо ожидали сигнала рожка, передающего приказ полководца перейти в атаку. Внизу, у подножия холма, все кельты старались оказаться в передних рядах, словно каждому хотелось умереть первым. Они стояли таким плотным строем, что их щиты перекрывали друг друга.

Вдруг отовсюду послышались оглушительные звуки рожков. Легионеры бросили свои пилумы и быстрым шагом направились вниз по холму. Словно брошенная гладиатором огромная железная сеть, тысячи метательных снарядов взметнулись в воздух и на несколько мгновений затмили солнце. Из-за того что кельты стояли такими плотными рядами, многие пилумы пронзали по два щита и прочно соединяли их друг с другом. Воины-гельветы, потрясая щитами, пытались избавиться от пилумов, однако они быстро поняли, что гибкие края копий, деформировавшись от удара, намертво врезались в дерево, и со злостью отбрасывали свои оказавшиеся совершенно бесполезными щиты в сторону. Следом за этим на ряды кельтов обрушились метательные копья, брошенные легионерами из второго и третьего рядов, и воины, не имевшие возможности спрятаться за щитами, упали на землю. Когда римляне, бежавшие вниз по холму, достигли строя кельтов, ряды последних значительно поредели. Солдаты-ветераны, за плечами которых была не одна битва, буквально сметали гельветов на своем пути. Римляне ловко пользовались своим оружием – они делали выпад в сторону противника, выставляя вперед щит и одновременно поражая гельветов точными ударами гладиуса в подмышку или в пах. Поскольку легионеры атаковали, выстроившись в довольно плотные ряды, но в то же время не мешая друг другу, и пользовались короткими гладиусами, предназначенными для колющих ударов, они имели значительное преимущество над пребывавшими в оцепенении кельтами, не способными воспользоваться своими длинными двуручными мечами. Совершенно неожиданно для перешедших в нападение римлян гельветы быстро отступили на гору, расположенную примерно в тысяче шагов от места битвы. Будучи абсолютно уверенными в скорой победе, солдаты Цезаря продолжали атаковать. Вдруг на поле боя появились пятнадцать тысяч боев и тигуринов. Они составляли арьергард обоза гельветов. Кельтские воины тут же ринулись в бой и напали на совершенно не защищенный правый фланг римлян. Когда гельветы, отступившие на гору, заметили подкрепление, они вновь бросились в атаку.

Гельветы помчались вниз по склону. Когда они столкнулись с первыми рядами римлян, началась ожесточенная битва. Сейчас кельты одновременно с двух сторон атаковали солдат Цезаря, оказавшихся между молотом пеших воинов и наковальней кавалерии. Проконсул тут же отдал приказ первым двум рядам легионеров теснить на гору гельветов, а третьему и четвертому ряду – остановить натиск боев и тигуринов. Началась битва, которую легионерам приходилось вести сразу на два фронта. Кельты прекрасно понимали: если они проиграют это сражение, их мечтам о жизни на побережье Атлантикуса не суждено сбыться, а каждый римлянин ни мгновения не сомневался в том, что, проиграв битву, все они погибнут в этом диком краю, среди безжалостных варваров. Каждый бился за свою жизнь, надеясь на победу своего войска. Я не видел ни одного воина, который пытался бы бежать с поля боя.

Только рабы римлян, собравшиеся на вершине холма рядом с тяжело груженными телегами, обеспокоенно следили за ходом сражения, поглядывая на близлежащий лес. Они думали, что солдатам Цезаря не удастся выйти победителями. Сначала рабы были весьма довольны таким положением вещей и усмехались, глядя друг на друга. Через некоторое время они сначала по одному или небольшими группками, состоявшими из двух-трех человек, а потом уже сотнями бежали вниз по противоположному склону холма, выкрикивая ругательства и проклятия в адрес своих хозяев. Центурионы запретили неопытным легионерам, охранявшим поклажу, преследовать рабов. В те мгновения на счету был каждый человек. Битва у подножия холма превратилась в настоящее побоище, которое длилось весь день до поздней ночи. Потери с обеих сторон были огромными, я не мог даже представить себе, сколько убитых и раненых остались лежать на земле. Но даже те, кто, получив серьезные ранения, падали без сил, через некоторое время поднимались, чтобы вновь броситься в бой. Кельты и римляне из последних сил пытались атаковать друг друга, чтобы решить исход битвы и вырвать победу. Воины падали и умирали на глазах у сражавшихся; земля, пропитанная кровью, была усеяна телами мертвых и тех, кто, окончательно обессилев, уже не мог подняться на ноги. Я видел центуриона, который словно сумасшедший бегал по полю боя, пока не поскользнулся, наступив на груду еще горячих внутренностей, от которых поднимался пар. Он рухнул на землю как подкошенный и больше не встал. Обе его руки были отрублены. Я видел кельта, который ковылял в самую гущу битвы, пытаясь вытащить из шеи сломанный пилум. На него набросился легионер, с ног до головы измазанный кровью, и одним ударом гладиуса разрубил его голову пополам. Глаз убитого прокатился по бронзовому панцирю молодого трибуна, неподвижно лежавшего на спине с приоткрытым ртом и широко распахнутыми глазами. Тут же на грудь римлянина упал другой кельт, из-под руки которого торчал гладиус, нанесший ему смертельную рану.

Боевой клич гельветов звучал все реже, крики раненых начали постепенно стихать. Бои и тигурины отступали. Они делали это настолько организованно, что создавалось впечатление, будто им просто надоело сражаться. Женщины и старики, оставшиеся там, где остановился обоз, соорудили из груженых телег что-то наподобие передвижного укрепления. Отступающие бои и тигурины, спрятавшись за бочками и мешками с зерном, метали копья и обстреливали из луков легионеров, наступавших на них плотным строем, но под градом стрел и копий римляне дисциплинированно продвигались вперед. Тем временем гельветы отступили на гору, куда в самом начале битвы их оттеснили солдаты проконсула, и попытались остановить легионеров, чтобы дать возможность боям и тигуринам плотнее сдвинуть телеги и лучше подготовиться к атаке римлян. Тут послышался громкий крик одного из центурионов, который обещал, что Цезарь лично наградит того, кто первым окажется в укрепленном лагере кельтов. После этого легионеры бросились вперед, вовсе не думая о грозящей их жизни опасности. Наконец римлянам удалось ворваться в середину импровизированного укрепления, защищаемого боями и тигуринами. Легионеры на месте убивали тех, кто был одет бедно, и брали в плен кельтов, чья одежда свидетельствовала о том, что они являются родственниками князей или вождей племен. Римляне захватили легендарные сокровища галлов. Многие дети из славных, знатных родов оказались в плену у римлян. Оставшиеся в живых раурики, бои, тигурины и гельветы, защищаясь, медленно покидали поле боя. Казалось, что они молча отдавали последние почести тем, кто погиб во время этой страшной битвы.

Обессиленные солдаты Цезаря садились или ложились прямо на землю и благодарили бессмертных богов за победу и за то, что этот кошмар наконец закончился. Многие плакали, обхватив голову руками. Некоторые сидели, уставившись в одну точку невидящим взглядом, дрожа всем телом и бормоча что-то несвязное. Взглянув на этих солдат, можно было подумать, что они потеряли рассудок. Всю ночь слышались крики умирающих, плач и стоны раненых. До самого утра ветераны, за плечами которых было не одно подобное сражение, пытались хоть как-то успокоить молодых солдат. Одни новобранцы, прошедшие боевое крещение, сворачивались калачиком, словно маленькие дети, другие неподвижно лежали на земле лицом вниз. Некоторые, как сомнамбулы, бесцельно ходили среди трупов и смертельно раненых воинов. Им так часто рассказывали о славных победах их предков и о военных походах, в которых участвовали их родственники, но почему-то никто ни словом не упомянул при этом, как на самом деле выглядела война.

Цезарь неподвижно сидел в своей палатке. Командир одного из отрядов разведчиков доложил, что обоз гельветов продолжил путь после того, как в их лагере собрались все оставшиеся в живых после битвы. Он сообщил, что сейчас колонна кельтов состояла примерно из шестидесяти-семидесяти тысяч человек. Проконсул отдал приказ броситься в погоню за противником и не отставать от него ни на шаг.

– Сейчас наши солдаты не в состоянии преследовать гельветов, – пробормотал Лабиэн. Цезарь и сам прекрасно понимал, что он не мог назвать себя победителем. Битва закончилась вничью. С таким же успехом римляне могли первыми покинуть поле боя. Но к тому моменту я уже научился понимать, о чем думает Цезарь – даже такой исход битвы он считал знаком, ниспосланным ему богами.

– Сколько времени понадобится нам, чтобы похоронить погибших? – спросил проконсул.

– По крайней мере, три дня…

Цезарь потупил взгляд и посмотрел на носки своих измазанных глиной кожаных сапог. Можно было подумать, что стыд не позволяет ему смотреть в глаза своим офицерам. Три дня… Это могло означать только одно – его войска понесли огромные потери.

– Лабиэн, немедленно отправь гонцов в племя лингонов. Через два-три дня обоз гельветов должен оказаться в их землях. Я запрещаю лингонам каким-либо образом помогать гельветам! Если они посмеют ослушаться, то я поступлю с ними точно так же, как недавно поступил с тигуринами, а сегодня – с гельветами, боями и рауриками. Я уничтожу их племя. Так и передай.