Текст книги "Друид"

Автор книги: Клауде Куени

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 45 страниц)

– Рад тебя видеть, друид, – сказал Цезарь. – Как тебе жилось все это время?

Я промолчал. Цезарь усмехнулся и, повернув руку ладонью вверх, провел над столом, давая мне понять, что я могу угощаться. На самом деле никаких особенных деликатесов я не увидел – только хлеб и вино.

– Ты забыл свою рабыню? – спросил проконсул.

– Тебе прекрасно известно, Цезарь, что я никогда ее не забуду.

– Так думают все люди, расставаясь с кем-то, к кому они неравнодушны. Мою первую жену звали Корнелия. К сожалению, я потерял ее очень рано. Даже когда мне угрожали смертью и приказывали расстаться с ней, я оставался верен своей возлюбленной. Возможно, она – и, конечно же, моя любимая дочь Юлия – единственные женщины, которых я в самом деле любил. Тем не менее сейчас, когда я вспоминаю о Корнелии, она кажется мне призрачным, неясным видением. У меня порой создается впечатление, что моя жена была всего лишь сном. Я не ощущаю ни боли, ни печали. Если ты хочешь забыть женщину, то тебе следует найти другую.

Цезарь снова горько усмехнулся.

– Но я слышал, что через некоторое время ты вновь женился. Разве ты не любил свою избранницу?

– Любил? – с удивлением спросил проконсул. – Нет, я любил только Корнелию. – Цезарь говорил так, словно его сердце всегда принадлежало лишь одной женщине. Словно по-настоящему можно любить одну-единственную, а чувство к какой-либо другой женщине любовью считаться не может.

– С Корнелией меня связывала любовь, с Помпеей страсть. Но с Помпеей я решил развестись. Что же касается моей третьей жены, то к ней я не испытывал ни любви, ни страсти. Жениться на ней меня вынудили обстоятельства. Это было политическое решение, – проконсул ухмыльнулся, – можно сказать, акт, совершенный во имя государства.

Цезарь задумчиво взглянул на меня. Возможно, он ожидал, что я сделаю какое-нибудь замечание по поводу его последней реплики. Наверное, он считал, будто может делать какие-либо выводы, наблюдая за моим поведением. Наконец, глядя на меня так, словно он был спрятавшейся в засаде лисой, а я – его добычей, проконсул сказал:

– Я попросил Помпея выдать за меня его дочь так же, как в свое время я отдал ему в жены Юлию, мою единственную любимую дочь. Дочь Помпея молода, хороша собой и умна. При одном взгляде на ее великолепное тело любого мужчину охватывает страсть и желание обладать ею. Но Помпей не дал своего согласия. Он не хотел вновь укреплять связь между нами. Вместо этого он женился на Корнелии, дочери Квинта Метелла Пия. Ни для кого не секрет, что Метелл Пий ненавидит меня и готов на все, чтобы уничтожить. До этого Корнелия была замужем за молодым Публием Крассом. Ты знаешь, что он погиб во время битвы под Carrhae? [78]78
  Carrhae (Карры) – древний город в Месопотамии (ныне г. Харан в Турции), возле которого в 53 г. до н. э. состоялось решающее сражение римско-парфянской войны.


[Закрыть]Его отец тоже погиб. Красс-старший прекрасно разбирался в том, как зарабатывать деньги, но совершенно неумел вести войну. Теперь остались только Помпей и я. И представь себе, он решил жениться именно на дочери моего заклятого врага.

Медленно пережевывая хлеб, я время от времени делал глоток вина из своего деревянного кубка. Наверняка каждому, кто хорошо знал Цезаря раньше, сейчас даже после короткой беседы с ним пришли бы в голову мысли о том, насколько сильно он изменился. На его лице не осталось и следа высокомерия и безрассудства. Он стал солдатом до мозга костей. Цезарь производил на меня впечатление человека, который чувствовал, что он обязан достичь гораздо большего, чем простые смертные. При этом он прекрасно понимал: никто не поблагодарит его за великие свершения. Наоборот, все остальные с нетерпением ждут, когда он потерпит неудачу, а как только представится удобный момент, враги обязательно воткнут ему кинжал между ребер. Цезарь был одинок. Так же, как и я. Тем не менее у нас больше не было общих тем для разговора.

– Скажи, друид, тебе известно, чем закончится это противостояние между мной и Помпеем?

– Тебе самому это прекрасно известно. Цезарь. Почему ты задаешь этот вопрос кельтскому провидцу? Ведь ты за все это время привык силой добиваться того, в чем тебе отказывали. Разве я не прав?

– Это не предсказание, друид. Однажды ты сказал мне, что я умру от руки римлянина. Тогда скажи мне, будет ли этим римлянином Помпей?

– Нет, – рассмеялся я, – Помпей солдат! А людей с таким складом ума ты можешь не бояться, Цезарь. Даже проиграв сражение, ты сможешь выиграть войну.

Я видел, что проконсулу приятно слышать такие слова. Неужели он решил позвать меня, чтобы услышать это предсказание? На самом деле я не врал Цезарю, а говорил лишь то, в чем был абсолютно уверен. Многих из нас иногда посещает чувство уверенности в том, что рано или поздно обязательно наступит день, когда произойдут определенные события. Не знаю, возможно, это чувство посылают нам боги, но это в самом деле так. Однако, к моему величайшему сожалению, мое собственное будущее для меня всегда было покрыто мраком.

В тот вечер я даже не пытался как-то сблизиться с Цезарем. Глядя на него, я понимал, что он готов взять меня за руку, ожидая получить поддержку. Так же, как когда-то. Но по выражению моего лица он наверняка понял, что я не ответил бы на такой жест. Я уже опустошил свой кубок, но после того как проконсул велел одному из рабов вновь наполнить его, я больше не сделал ни глотка. В последнее время я пил очень мало вина. Мне не давали покоя мысли о моей возлюбленной – о Ванде.

– Скажи, друид, есть ли у тебя желание, которое я мог бы исполнить? – спросил Цезарь, когда я уже поднялся из-за стола и направился к выходу из его палатки.

– Нет, – холодно ответил я. – Ты отнял у меня Ванду и не сможешь вернуть ее. Разве есть смысл просить тебя об этом?

– Скажи, что бы ты сделал на моем месте, если бы какая-нибудь рабыня попыталась убить тебя?

– Я никогда не стал бы уничтожать целый народ только за то, что ему пришлось бежать от свевов, – спокойно произнес я и вышел.

В следующем году в Галлии под командованием Цезаря находились уже десять легионов, то есть более шестидесяти тысяч солдат. Проконсул вел свои войска от одного селения к другому, от оппидума к оппидуму, заставляя признать власть Рима племена, которые несколько лет назад уже покорились воле Цезаря, но затем восстали. Занимаясь грабежом и разбоем, легионеры переходили из земель одного племени в земли другого. Все, что нельзя было унести с собой, они поджигали. Римляне опустошили каждую реку, каждое священное место, в котором совершались жертвоприношения. Ближе к концу лета я, судя по проходившим через мои руки документам, смог сделать вывод, что Цезарь завоевал Галлию во второй раз. Как обычно, с наступлением холодов проконсул вернулся в свою провинцию Цизальпийская Галлия, чтобы вершить правосудие, а я остался зимовать в оппидуме, в котором располагался торговый дом Фуфия Циты. Моей главной задачей стало составление копий отправляемых в Рим документов и писем, которые не имели почти никакого значения.

Иногда я проводил ночи с одной карнуткой, которая каждый день приносила нам еду и напитки с кухни ближайшего постоялого двора. Но каждый раз, когда я заключал ее в объятия, моя тоска по Ванде становилась невыносимой.

Хотя за несколько лет образ моей возлюбленной немного поблек, желание вновь увидеть ее и поцеловать стало сильнее, чем когда бы то ни было. Это чувство было неотъемлемой частью моей души, так же, как и Ванда. С той лишь разницей, что Ванду оторвали от меня, нанеся мне страшную, не прекращавшую кровоточить рану, а любовь к ней осталась. И моя возлюбленная была моей лучшей половинкой. Иногда, лежа на медвежьей шкуре с открытыми глазами, я пытался увидеть в темноте ее лицо. Но Ванда была далеко, а черты ее лица казались мне размытыми, словно какой-то мастер вырезал их на камне, а тот оказался в море, где за несколько лет вода и песок отшлифовали поверхность.

Иногда мне чудилось, будто я вижу Ванду в толпе на рынке. Словно сумасшедший я бросался вперед, расталкивая людей, поднимал вверх руки, надеясь, что она заметит меня и остановится, выкрикивал ее имя. Но каждый раз, догнав женщину, которая казалась мне Вандой, и взглянув ей в лицо, я видел перед собой беззубую старуху. Неужели боги на что-то намекали, давая мне такой знак?

Я давно заметил, что гораздо легче советовать другим и упрекать их в том, что они не выполняют мои советы, чем придерживаться указаний, полученных мною от более мудрых людей. Мне в голову часто приходили мысли о наших друидах, особенно ночью, когда я долго не мог уснуть и с завистью смотрел на Люсию, которая, свернувшись калачиком, лежала рядом со мной и мирно посапывала. Кельтские жрецы всегда говорили, что перенести утрату дорогого тебе человека будет гораздо легче, если ты сможешь с этим смириться. Но я не мог и не хотел мириться с тем фактом, что Ванды больше не было рядом со мной. Я всей душой надеялся, что однажды смогу отправиться в Массилию и найти ее. Свои поиски я мог начать только исходя из того, что Ванду купил работорговец, живший в этом городе. Конечно, он вполне мог продать ее по пути в Массилию, но я почему-то был уверен, что любой мужчина, купивший такую красивую рабыню, как Ванда, обязательно захотел бы похвастаться своим приобретением перед друзьями и знакомыми. В Генаве всегда было много рабынь-германок, которых приезжие купцы и торговцы находили невероятно привлекательными. Но в Массилии германские невольницы скорее считались редкостью.

Я думал только о том, как однажды отправлюсь туда, чтобы найти Ванду. Именно для этого я жил. Предложение Фуфия Циты заняться копированием географических карт показалось мне вполне подходящим, поскольку оно соответствовало моему желанию разыскать Ванду. Если честно, меня охватило странное чувство, когда я начал делать копии карт моей родной Галлии для какого-то римлянина…

Несмотря на то что Фуфий Цита пользовался картами только для того, чтобы правильно планировать расположение продовольственных складов, эти документы имели огромное значение для римского войска. Но торговец зерном полностью доверял мне, поскольку я пользовался доверием Цезаря. Мне нравилось рисовать карты. Я с удовольствием наносил на пергамент реки, леса и города. Такое занятие немного отвлекало меня от печальных мыслей, кое-как разнообразило рутинную работу писаря и к тому же приносило мне дополнительный доход. По взглядам, которые бросал на меня Фуфий Цита, когда я работал над картами, я понимал, что он с уважением относится к моему умению и терпению. Купец не любил много говорить. Он был хорошо воспитанным римлянином, поэтому всегда вежливо разговаривал со мной и вел себя корректно. Но, несмотря на то что нам приходилось много времени проводить в одной тесной комнатке, мы так и не стали ни друзьями, ни просто приятелями.

IX

«Самхайн» значит «конец лета» и считается самым большим праздником в Галлии. Его отмечают каждый год в ночь на первое ноября. В этот день весь скот следует загонять с пастбищ в стойла. Лишних животных, для которых нет места в хлеву, забивают, а их мясо солят. На Самхайн выплачивают все подати и сборы. Двенадцать часов ночи, отделяющие лето от зимы, принадлежат богам и умершим. Это неопределенное время, потому что лето еще не ушло, а зима еще не наступила. Каждый год в ночь на Самхайн прошлое, настоящее и будущее сливаются. Царство теней, в котором обитают мертвые, становится в эти часы частью нашего мира. Каждый, кто хочет задать богам вопросы, обращается к ним именно на Самхайн. А у меня накопилось очень много вопросов.

Я велел девушке с постоялого двора, которую называли Боа, принести мне сочный кусок свинины и несколько мехов с вином. Затем рабы Фуфия Циты, которым он приказал выполнить мое распоряжение, поехали со мной к ближайшему лесу. Там они помогли мне разжечь костер, принесли огромные камни, на которых можно было сидеть, и разложили их вокруг огня. Перед каждым из таких каменных стульев они положили плоские камни. Не было необходимости следить за рабами – они сами старательно выполняли все мои приказания и работали довольно быстро. На их лицах застыл страх, который они даже не пытались скрыть. Чем ближе солнце клонилось к горизонту, тем больше торопились рабы. От каждого шороха они нервно вздрагивали и начинали оглядываться по сторонам. То и дело они поворачивались в сторону леса и пытались разглядеть что-то в густых зарослях. Наконец, когда еда и напитки для восьми человек стояли на плоских камнях, я отпустил рабов, велев им вернуться рано утром, чтобы помочь мне собраться.

Почти все люди боятся Самхайна, потому в эту ночь они остаются дома и, сидя у очага, рассказывают друг другу истории, пьют и едят, чтобы эти двенадцать часов пролетели быстрее. Если кто-нибудь слышит шорох или стук, он знает, что нужно сделать вид, будто ничего не заметил. Никто не встает и не пытается взглянуть туда, откуда донесся странный звук. Каждому известно, что так можно навлечь на себя беду, ведь мертвые пытаются вернуться к себе домой; а любой человек, заставший мертвеца врасплох, сам наполовину мертвец – можно сказать, что одной ногой он уже в могиле.

Даже если кому-то доводится встречать Самхайн под открытым небом, от этого правила все равно нельзя отступать. Ни в коем случае не следует поворачиваться, услышав шаги за спиной. И конечно, лучше всего остаться дома и приготовить побольше блюд и напитков для умерших.

Но той ночью я хотел увидеть их – тех, кто ушел из мира живых. Всех, кто когда-то был очень дорог мне и значил для меня так много, а теперь обитал в царстве теней. Я хотел поговорить с дядюшкой Кельтиллом, а также повидаться с теми из нашей деревушки, кто не пережил набега германцев. Мне очень хотелось встретиться с матерью и отцом, которых я почти не помнил, а также со своими братьями и сестрами, которых я никогда не видел. Именно дня них я приготовил еду и напитки. Если честно, то я был бы не против, если бы к нашей трапезе решили присоединиться Тевтат, Езус, Таранис и Эпона. Я не боялся. Возможно, боги решили бы забрать меня в царство теней в наказание за мое высокомерие, но мне было все равно. Я не стал бы молить их о пощаде. Оказавшись там, где обитают умершие, я стал бы ближе к Ванде. Конечно, она по-прежнему была бы для меня недосягаемой, но я всегда находился бы рядом с ней. В очередной раз я ловил себя на мысли, что никогда не смирюсь с тем, что боги разлучили меня с моей возлюбленной.

Почти с благоговением я откусил небольшой кусочек мяса и начал медленно его пережевывать. Очень медленно. В Галлии не было ни одного человека, который мог бы в бездумной спешке просто проглотить еду на Самхайн, не пережевав ее. Потому что в эту ночь все имеет значение. Каждый жест превращается в своего рода ритуал. Мертвые становятся ближе к нам. Мы чувствуем, что они приходят, смотрят на нас; их дыхание, словно легкое дуновение ветра, треплет наши волосы. И в самом деле – я вдруг увидел, что все они собрались вокруг меня. Люди, которых я знал, когда они были живыми, уселись на камни, разложенные рабами Фуфия Циты у костра, но оставались невидимыми и не говорили ни слова. Мне казалось, что они грустят. Не знаю, почему у меня возникло такое ощущение. Я дал Люсии, улегшейся прямо на мои ступни, кусок мяса и закрыл глаза, надеясь услышать голоса. Но до моего слуха доносилось только слабое потрескивание дров в огне. Мои гости хранили молчание.

Когда я вновь открыл глаза, то понял, что остался совсем один. Камни были всего лишь камнями и ничем больше, а кубки, наполненные вином, и стоявшая рядом с ними еда вдруг показались нелепыми. Неужели это все, что хотели сказать мне боги? Неужели люди, которых я так любил, так ничего и не посоветовали мне? Что могло означать их молчание? Может быть, все они совершенно не интересовались моей судьбой? Я подкинул дров в костер и натянул на голову капюшон. Стало совсем темно и ужасно холодно. Я смотрел на звездное небо, на котором не было ни одного облачка, и вдруг – если честно, даже не знаю почему – задал сам себе очень странный вопрос…

Что, если богов вообще не существует? Может быть, их всего лишь выдумали наши друиды, чтобы иметь возможность делать с простыми кельтами все, что им вздумается? А что, если в нашей жизни не больше смысла, чем в жизни червя, извивающегося в грязи, или в жизни куста? В глубине души я надеялся, что сейчас боги дадут мне знак, который больше не позволит мне сомневаться в их существовании. Или даже сурово покарают меня. Мне казалось, что Таранис вот-вот швырнет в землю молнию, которая ударит рядом со мной или в меня. Но ничего подобного так и не произошло: ни внезапного порыва ветра, ни воя волков, ни дождя. Одним словом, ничего. Мои мысли продолжили движение в прежнем направлении. Только предположив, что богов на самом деле нет, можно было понять, почему все происходящее между небом и землей настолько хаотично, беспорядочно, случайно, несправедливо и бессмысленно. Я попытался отогнать от себя эти мысли. Я ждал. Но все оставалось по-прежнему. Прислушавшись, я уловил только слабый крик совы где-то вдалеке. Всего лишь совиный крик. Неужели богов действительно не было? Или они жили где-то высоко на небе и ничего не предпринимали? Может быть, им вовсе не интересны судьбы простых смертных? Возможно, мы обманываем сами себя, считая, будто боги за что-то в ответе? Что, если они живут где-то во вселенной и даже не подозревают о существовании жалких, беспомощных существ? Может быть, наша земля всего лишь песчинка в каком-то огромном мире? Неужели нужно творить свою судьбу собственными руками и поступать так, словно мы сами боги, и во всем брать пример с Цезаря?

Прежде чем уснуть, я извинился перед богами за подобные мысли. Я сказал, что мне очень жаль, и пообещал завтра же принести им жертву. Кроме того, я совершенно открыто заявил им, что мне стало гораздо легче, когда я получил возможность выплеснуть все, что накопилось у меня в душе. Под конец я посоветовал богам все же задуматься над моими упреками. Или, если выразиться более деликатно, не очень веселыми мыслями. Медленно засыпая, я ругал себя за то, что решил провести Самхайн под открытым небом.

Поздно ночью похолодало еще сильнее. Мне пришлось смириться с тем фактом, что все боги – не важно, греческие, римские или кельтские – относились к смертным предвзято и поступали по отношению к ним несправедливо. Думаю, каждый, кто надеется, что какой-нибудь бог по совести рассудит тех, кто живет межлу небом и землей, рано или поздно потеряет веру. Если же смириться с мыслью, что где-то там, наверху, живут бессмертные боги, которые творят что им вздумается и поступают по своему собственному разумению, не придерживаясь никаких правил, то все будет в порядке. Только в этом случае можно понять, почему наши боги допустили, чтобы какой-то римлянин несправедливо напал на нас, уничтожил несколько народов, разорил священные места и при этом постоянно мог рассчитывать на то, что в решающий момент ему повезет. Какая разница, где жили эти странные бессмертные существа – на небе или на земле?.. В ту ночь я пришел к выводу, что наши божества – всего лишь сборище негодяев, самый настоящий сброд.

Рано утром меня разбудила своим рычанием Люсия. Она заметила косуль, которые вышли на опушку леса. Я несколько раз провел рукой по морде моей любимицы – этот жест означал, что она должна вести себя тихо. Косули подошли ближе к нам. Сейчас, когда все они вышли из леса, я понял, что их целое стадо. Я инстинктивно подумал о дядюшке Кельтилле. Может быть, этой ночью он решил побывать в других местах?

– Дядюшка Кельтилл? – прошептал я.

Одна косуля подняла голову и втянула ноздрями воздух. Через мгновение, совершенно неожиданно для меня, она сделала огромный прыжок и скрылась в лесу. Остальные животные последовали за ней. У меня появилось такое ощущение, будто я увидел, как дядюшка Кельтилл улыбается мне. Словно он поговорил со мной. Нет, я не услышал ни слова, ни звука. Но меня не покидало чувство, что мой любимый дядюшка успокаивает меня и пытается подбодрить. Мне казалось, что он пообещал обязательно помочь мне. Однако прошло всего лишь несколько мгновений, и этот радостный огонек, который забрезжил у меня в душе, погас. Сколько раз на своем веку я предсказывал тем, кто спрашивал у меня совета, что им помогут? А ведь я поступал так по одной причине – я ни мгновения не сомневался, что мои слова придадут им сил и люди смогут помочь себе сами. Да-да, если ты сам пытаешься выдавать себя за великого друида и провидца, то рано или поздно начинаешь смотреть на мир другими глазами. Более трезво.

На востоке уже поднималось солнце, но рабы Фуфия Циты еще не появились. Я был вне себя от гнева. Самхайн разочаровал меня – я так и не увидел ни одного знамения, ниспосланного мне богами; мне не удалось поговорить с дядюшкой Кельтиллом. Теперь на мою голову свалилась еще одна напасть – нерадивые рабы римлянина просто оставили меня на опушке леса со всей этой посудой, продуктами и несколькими мехами вина. Медленно передвигаясь вокруг костра от одного камня к другому, я собирал кубки, миски и оставшуюся нетронутой еду. И заталкивал их в мешки, привязанные к седлу моей лошади.

Взяв лошадь за повод, я стал искать подходящее место, где смог бы без труда взобраться в седло. Неподалеку я обнаружил большой пень. Именно туда я и отвел животное, затем влез на торчащий из земли кусок дерева и попытался перебросить одну ногу через спину лошади. Но от ночного холода мои руки и ноги онемели, перестали гнуться и плохо слушались меня. Мне так и не удалось сесть верхом на лошадь, поэтому я был вынужден хромать к оппидуму карнутов, шагая по ухабистой дороге рядом с нею. Когда до Кенаба оставалось совсем недалеко, мне все же посчастливилось найти подходящее место, и я наконец оказался в седле.

В Кенабе, столице карнутов, было неспокойно. Здесь начались беспорядки. Ночью кто-то поджег склады римских купцов. По улицам расхаживали молодые кельты. Они находились в приподнятом настроении – распевали песни и постоянно что-то выкрикивали. Подъехав к той части города, в которой располагалась контора Фуфия Циты, я увидел самого купца. Его голову насадили на копье, которое, словно штандарт, несли два пьяных до полусмерти воина. Если честно, то меня охватило какое-то неприятное чувство, когда я проехал мимо, так ничего и не предприняв. Сообразив, что грозит мне, если я буду принят за римлянина, я сбросил с головы капюшон и тут же снял накидку, хотя мне было невероятно холодно. Но я прекрасно понимал, что смогу избежать множества неприятностей, если любой пьяный, которого я встречу на своем пути, сразу же поймет, что я кельт. В торговом квартале трупы римских купцов и торговцев валялись на улицах, словно выброшенные кухарками остатки еды. Я догадался, что некоторых из них просто вышвырнули из окна. Тела лежали прямо в грязи, вокруг них уже собрались бродячие собаки и начали обнюхивать мертвых. Многих купцов убили ударом меча или копья прямо в их лавках. Одного римлянина кельты с ног до головы обернули папирусом и подожгли. Среди жителей города царило такое настроение, будто начался какой-то великий праздник, по случаю которого устроено народное гулянье.

Контора Фуфия Циты была полностью разгромлена. Мощные Удары топоров разнесли в щепки двери, столы и полки. Наверняка все принадлежавшие Ците склады, которые располагались у реки, уже догорали. Между обломков и сотен валявшихся на полу свитков я увидел чью-то ногу. Я опустился на колени и через некоторое время освободил тело из-под горы документов и деревянных щепок. Это был один из работавших на римлянина писцов. Он лежал на животе, в его спине зияла огромная рана. Скорее всего, писца убили ударом топора сзади, когда он пытался спастись бегством. Под полкой в углу я нашел еще одного несчастного, работавшего у Фуфия Циты. Свернувшись калачиком, он лежал под грудой деревянных обломков, его окровавленные руки зажимали рану в животе. Голова работника была повернута под неестественным углом. Наверняка он умер в страшных мучениях от потери крови.

– Корисиос!

Боа, девушка с постоялого двора, распахнула дверь и пробежала ко мне через всю комнату. С опаской оглянувшись через плечо, она сказала:

– Они убивают всех римлян. Торговцев, купцов и чиновников!

Она дала мне шерстяную кельтскую накидку в крупную красную клетку.

– Набрось ее на плечи! Кто знает, что им придет в голову! Где твоя римская накидка? – прошептала Боа.

– Я выбросил ее по пути сюда.

– Хорошо, Корисиос. Вернее, плохо, что ты ее выбросил, потому что мне могла бы пригодиться ткань, но хорошо то, что ты избавился от этой одежды.

Мысли Боа путались.

– Что же здесь произошло? – спросил я наконец.

Девушка повернулась ко мне, ее лицо просто сияло. Она бросилась мне на шею, поцеловала и зашептала на ухо:

– Галлия вновь будет свободной, Корисиос. Кельты решили объединиться под предводительством царя арвернов, чтобы вместе выступить против войск Цезаря!

– С каких это пор у арвернов появился царь? – с сомнением глядя на Боа, спросил я.

– Его зовут Верцингеториг, – девушка широко улыбнулась. – Говорят, что он высокого роста и очень красив. Ему удалось собрать огромное войско. Все кельтские племена обязаны предоставить в его распоряжение своих воинов, которые будут подчиняться только его приказам; Наконец-то у нас появился свой полководец, который смог объединить все племена. Он один во всей Галлии! Верцингеториг!

Мимо окон проходила толпа молодых воинов, которые вновь и вновь выкрикивали имя молодого царя арвернов.

– Где же Верцингеториг? – спросил я Боа. – Мне немедленно нужно ехать к нему. Это очень важно!

Испуганно взглянув на меня, девушка сделала шаг назад.

– Что ты задумал, Корисиос?

– У меня есть карты, с помощью которых можно найти и разрушить все продовольственные склады римлян. Если у Верцингеторига будут эти документы, то он сможет уничтожить войска Цезаря, даже ни разу с ними не сразившись!

Боа помогла мне найти все свитки, которые, как я считал, могли мне пригодиться. Она сложила карты на огромный кусок кожи, тщательно замотала и перевязала бечевкой.

Затем Боа отвела меня к воинам, которые уже собрались на рыночной площади, чтобы отправиться в лагерь Верцингеторига. Этих кельтов возглавлял вождь карнутов Гедомо.

– Князь! – закричал я. – Возьмите меня с собой! Я должен как можно быстрее увидеться с Верцингеторигом!

– Что в твоем кожаном свертке?

– Свитки папируса!

Воины, услышавшие мой ответ, разразились громким смехом.

– Да это же писец Фуфия Циты! – прокричал кто-то.

– Сожгите эти свитки! Пусть горит ненавистный Рим!

– Писца в топку! – послышался чей-то недобрый голос.

– Он кельтский друид! – отчаянно закричала Боа, но воины на конях тут же оттеснили ее в сторону.

– Я Корисиос из племени рауриков! – воскликнул я, наблюдая за смыкавшимся вокруг меня плотным кольцом всадников. Пути назад не было. – На этих свитках карты, при помощи которых можно найти все продовольственные склады римлян.

Гедомо вырвал у меня из рук сверток и швырнул его далеко вперед. Обмотанные кожей свитки, описав полукруг, упали на землю рядом с ближайшим горевшим складом. Несколько молодых воинов, пришедших на площадь пешком, тут же разорвали бечевку и начали одну за другой бросать карты в огонь.

– Смерть римлянам! Да будет проклят Рим!

– Князь Гедомо! – завопил я что было мочи. – Эти свитки принадлежат Верцингеторигу и должны помочь ему выполнить задуманное! Ты не имеешь права сжигать их!

Карнутские воины, сидевшие на спинах своих лошадей, ответили на мой отчаянный крик громогласным смехом и начали передавать друг другу бурдюки, наполненные вином. Тем временем кельты, стоявшие у горевшего склада, продолжали один за другим бросать в огонь свитки. Я сдавил бока лошади пятками и попытался протиснуться к ним, чтобы спасти хотя бы то, что осталось, но всадники окружили меня и не давали сдвинуться с места. Я сорвал с пояса золотой амулет с изображением бога-вепря Ойффигнеикса и поднял его как можно выше.

– Это бог царя арвернов! Сам Верцингеториг подарил мне этот амулет, чтобы я однажды присоединился к нему! Именно для него, для предводителя всех кельтов, я нарисовал карты, которые вы хотите сжечь. Остановитесь, пока не поздно, глупцы! Я хочу помочь Верцингеторигу одержать победу над римлянами и избавить Галлию от этой напасти!

Думаю, когда карнуты услышали эти слова, они подавились своими криками, которыми прославляли Верцингеторига и свободную Галлию. Гедомо поднял руку, приказывая немедленно замолчать тем, кто все еще пытался что-то орать.

– Ты в самом деле друид?

– Да! – со злостью воскликнул я. – И боги проклянут каждого, кто уничтожил свитки, принадлежащие Верцингеторигу!

Вождь карнутов от страха широко раскрыл глаза, повернул коня и ударил его пятками в бока. Животное во весь опор помчалось к горящему складу, где молодые воины, словно наслаждаясь каждым движением, медленно разворачивали свиток за свитком и бросали в огонь.

– Немедленно прекратите! – заорал Гедомо. – Остановитесь, иначе я запрещу вам до конца ваших дней приходить в священные места!

Но было поздно. Вождь карнутов ничего не успел спасти, огонь уже сделал свое дело. Отважный воин Гедомо выглядел так, словно он был маленьким, глупым мальчиком, который только что совершил проступок и прекрасно это осознавал. Он направил свою лошадь ко мне, а, оказавшись рядом, не смог сказать ни слова. Через некоторое время дар речи вернулся к нему:

– Скажи, друид, если я принесу в жертву слиток золота, то смогу хоть как-то загладить свою вину?

– Нет! – прошипел я. – Нет и еще раз нет! Ты даже не представляешь себе, как обозлились боги! Они готовы покарать тебя за этот проступок! Тебе остается благодарить бессмертных за то, что они наградили меня великолепной памятью. Может быть, мне удастся вновь нарисовать карты со всеми опорными пунктами римлян, в которых они хранят свои запасы продовольствия.

– Ты хочешь сказать, друид, что сможешь сделать это? – Гедомо взглянул на меня с удивлением, по выражению его лица я понял, что он мне не верит.

– Помоги мне добраться до лагеря Верцингеторига! Но смотри: если в пути со мной что-нибудь случится, то боги тебе этого не простят! Чтобы моя память не подвела меня, мне нужна хорошая еда и отменное вино!..

Я сорвался на крик. Честно говоря, я орал, чтобы заставить себя перебороть собственный страх и избавиться от того нервного напряжения, которое мне пришлось испытывать последние полчаса.

– Да… Конечно, друид… – прошептал Гедомо и сделал знак воину, который тут же подъехал к нам. – Позаботься о том, – сказал ему вождь карнутов, – чтобы по пути в лагерь царя арвернов с друидом ничего не случилось! Ты и твои братья отвечаете жизнью за здоровье этого уважаемого кельта!