Текст книги "Друид"

Автор книги: Клауде Куени

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 45 страниц)

– Если Цезарь запретит нам идти через его провинцию к Атлантикусу, мы отправимся по другому пути. Мы пойдем на любые жертвы, лишь бы не вступать в конфликт с римлянами и не нарушать границы вашей империи. Мы хотим переселиться на побережье, а не в царство мертвых.

– Поступай на службу в канцелярию Цезаря, Корисиос. Тогда ты станешь самым могущественным кельтом во всей Галлии! – ответил Урсул, гладя Люсию по спине.

– Неужели ты думаешь, будто это в самом деле хорошая идея? – спросил я, скорчив такую гримасу, словно съел какой-то недозрелый плод.

Римлянин ничего не ответил, а лишь многозначительно взглянул на меня, встал и пошел с гордо поднятой головой вниз, к берегу. Останавливаясь то тут, то там, он отдавал распоряжения рабочим и легионерам или сам брал в руки инструменты. Воины боготворили своего примипила. Сегодня Урсул даже не взял с собой свою палицу, которой наказывал нерадивых легионеров.

Мы с Вандой отправились верхом вдоль берега Родана, надеясь найти место, где еще не ступала нога римлянина. Ведь мы не могли целый день сидеть на одном месте и наблюдать, как рабочие одну за другой возводили сторожевые башни, а легионеры копали ров и насыпали вал. Когда стук молотков наконец стих, мы спешились и улеглись прямо на траву. Ванда и я молча смотрели на медленно проплывавшие над нами облака. Люсия нашла у самой реки мышиную нору и, улегшись на землю, терпеливо ждала, когда ее обитатели покажутся на поверхности. Я никак не мог сосредоточиться на какой-то одной мысли, они в бешеном вихре кружились в моей голове. Массилия, Кретос, канцелярия Цезаря, Базилус, остров Мона, вино, Ванда… Так проходил час за часом.

– Что ты собираешься делать, господин? – прервала молчание Ванда.

Я с удивлением взглянул на нее. Она играла с Люсией, которая вернулась со своей охоты без добычи.

– Да-да, – с иронией произнесла Ванда, – рабыня не должна расспрашивать своего хозяина о его планах. Мне, конечно, все равно. Ты можешь представить себе, будто с тобой заговорил твой кожаный ремень!

Насколько я помню, раньше Ванда никогда не разговаривала со мной таким тоном. Совершенно неожиданно для меня моя рабыня продемонстрировала, что у нее тоже есть чувство юмора. А как она смотрела на меня! Я смутился и не находил себе места, не зная, куда деть руки, и нервно переводил взгляд с Ванды на Люсию, затем смотрел на облака и опять на Ванду. Наконец, я достал из-за пояса шелковый платок с золотыми лошадями и провел рукой по тонкой, невероятно гладкой на ошупь ткани. Люсия тут же подбежала ко мне, обнюхала заинтересовавший ее предмет и завиляла хвостом, показывая, что она вовсе не прочь поиграть с этим цветным лоскутом. Но я заплатил слишком много за эту удивительную вещь и не мог позволить своей любимице изодрать ее в клочья.

– Неужели ты решил подарить платок мне? – спросила Ванда.

Ну вот, теперь она вконец обнаглела и ведет себя совсем бесцеремонно. Ни один человек – конечно, если он в своем уме – не станет дарить своей рабыне шелковый платок.

– Он тебе нравится?

– Конечно, – улыбнулась Ванда.

– Не принято дарить германской рабыне такие роскошные подарки, но на твоей шее эта замечательная вещь будет смотреться гораздо лучше, чем у меня на поясе.

Ванда не обратила внимания на мой суровый тон. Она вновь улыбнулась и, лукаво глядя мне в глаза, вытянула шею, чтобы я мог повязать платок. Губы Ванды оказались так близко, что я почувствовал удивительный запах ее дыхания. Вдруг, сам того не желая, я сказал:

– Тебе известно, что ты пахнешь гораздо лучше, чем самые дорогие благовония арабского купца?

Мне казалось, что это говорю не я, а кто-то другой. Я тянул время и не торопился повязать платок Ванде на шею.

– А твои глаза, Корисиос, кажутся мне красивее, чем любые драгоценные камни, чем все изумруды и рубины, которые я видела вчера. Мне нужен только ты…

Ванда закрыла глаза и обвила мою шею руками, и наши губы слились. Я нежно обнял ее и привлек к себе. Ее язык, извивавшийся словно змея, тут же оказался у меня во рту. Этого долгого поцелуя оказалось вполне достаточно, чтобы я совершенно потерял голову. Не дав мне опомниться, Ванда расстегнула мои штаны, приспустила их и тут же уселась на меня сверху, словно наездница, оседлавшая жеребца.

Ее волосы рассыпались по плечам, она запрокинула голову и, скрестив руки на затылке, начала ритмично двигаться вверх и вниз. Я проникал в нее все глубже и глубже, мы стали одним целым. Жар внизу живота казался нестерпимым. Распаляясь, я буквально пронзал Ванду, а ее движения становились чаще и резче. Я изо всех сил прижал ее к себе и начал ласкать губами отвердевшие соски, а руками поглаживать ягодицы. Когда Ванда вонзила мне в спину ногти, а ее дыхание участилось, у меня уже не было сил сдерживаться. Я взвыл, словно волк, глядящий на полную луну, и, запрокинув голову, выкрикнул в ночь ее имя: «Ванда!»

Лишь незадолго до рассвета мы, обессиленные после столь бурно проведенной ночи, упали на траву прямо посреди поляны и уснули. От усталости я не мог пошевелиться и чувствовал себя опустошенным. Но это была приятная, умиротворяющая пустота, та, которой наслаждаются любящие друг друга люди. Она заставляет нас забыть о днях и ночах, вытесняет все другие мысли и чувства. Эта пустота замедляет ход времени. Мы больше не считаем часы, прошлое и будущее постепенно растворяются, исчезают, сливаясь с настоящим. Кажется, будто весь мир затаил дыхание.

Когда на востоке поднялось солнце, мы все еще лежали на земле друг возле друга, а каждая пора наших тел источала запах пота и любви. Мои мышцы болели, а та часть тела, которую кельты так любят демонстрировать своим врагам, покраснела и немного распухла, словно я нагишом пробежался по крапиве. Лежавшая рядом Люсия взглянула на меня, затем приподняла голову и с тяжелым вздохом вновь опустила ее на вытянутые передней передние лапы. Наверное, она хотела мне сказать, что за одну, даже самую длинную и бурную ночь, невозможно наверстать то, что я пропустил за несколько последних лет.

Мы вымылись в ручье, впадавшем в Родан рядом с поляной, и осторожно осмотрели раны, которые нанесли друг другу в порыве безумной страсти. Ночью мы с Вандой забыли обо всем на свете и ничего не замечали, но сейчас нужно было смыть запекшуюся кровь и приложить к коже целебные травы.

– Скажи, Ванда, все германские женщины такие же горячие, как ты? – прошептал я.

– Возможно, ты не поверишь, но то же самое я хотела спросить у тебя о кельтских мужчинах, – ответила с улыбкой Ванда.

– Как тебе сказать… – Я притворился, будто ее фраза заставила меня задуматься. Мы уселись друг возле друга на огромный камень, возвышавшийся над водой прямо посередине ручья. – Дядюшка Кельтилл рассказывал мне, что женщины отличаются одна от другой. Среди них есть такие, занимаясь любовью с которыми можно уснуть от скуки. Но немало женщин превращаются в настоящий вулкан, едва ощутив на своих губах поцелуй. Я думаю, будет вполне справедливо, если то же самое я скажу и о мужчинах.

Люсия ждала нас на берегу. Она виляла хвостом и звонким лаем пыталась привлечь к себе внимание. Я ударил ладонью по воде и попытался обрызгать ее, но моя любимица резко отскочила назад и в сторону, отряхнулась и вновь подбежала ближе, продолжая лаять. Усевшись на камень позади Ванды, я снял с нее платок и подобрал со дна ручья небольшой голыш, который стремительный поток превратил в почти идеальный шар. Я замотал его в шелковую ткань, завязал края тугим узлом, так чтобы он не выпал, размахнулся посильнее и швырнул обмотанный дорогим платком камень в ручей.

– Ведь ты заплатил за него один серебряный денарий, не так ли? – пробормотала Ванда, с укором взглянув на меня. Я обнял ее, пододвинулся ближе и начал нежно целовать ее шею.

– Боги подарили мне твою любовь. С моей стороны было бы не очень вежливо, если бы я сделал вид, будто ничего особенного не произошло, и не отблагодарил бы их.

– Всю эту ночь в твоих объятиях была я, а не ваши кельтские боги, мой господин.

Я легонько укусил Ванду за мочку левого уха и прошептал:

– Дядюшка Кельтилл сейчас рядом с нами. Да, он живет в царстве теней, куда уходят души умерших после смерти, но ведь их мир и наш являются на самом деле одним целым. Я знаю, что мой дядюшка сидит сейчас на берегу и наблюдает за нами. Люсия только что тихонько взвизгнула.

Мне показалось, что Ванду мои слова тронули и немного обеспокоили, но не напугали. Она сидела на месте, даже не пытаясь встать или пошевелиться, и слушала меня. Похоже, дядюшка Кельтилл подарил мне не только рабыню, но и ее любовь. Как иначе можно было объяснить все происшедшее прошлой ночью?

Ощущая близость Ванды и прикасаясь своей кожей к ее обнаженному телу, я не мог сдержаться. Слегка приподняв ее, я проник в нее сзади. Я знал, что дядюшка Кельтилл сидит рядом на берегу, и поэтому был уверен – с нами не может случиться ничего дурного. Наверняка он радовался за меня и за Ванду.

– Друид, – прошептала Ванда и плотнее прижалась ко мне, – может быть, нам стоит подождать, пока наши раны не заживут?

Обняв Ванду сзади, я крепко сжал ее грудь и тут же почувствовал, как соски затвердели и стали острыми, словно наконечники стрел.

– Пусть наши раны очистит и промоет великолепное вино, не разбавленное водой. Пусть их залечит мед, – выдохнул я и начал сбивчиво объяснять своей возлюбленной, как при помощи валерианы и мирры предотвратить гангрену, а затем посвятил Ванду в тайны составления мазей из лекарственных трав, смол и жира. Скоро мы уже не могли понять, какое чувство острее – боль или наслаждение. Наконец, мы достигли апогея, и наши крики вспугнули сидевшую на дереве стайку каких-то маленьких птиц. Я бы нисколько не удивился, если бы офицеры десятого легиона подняли по тревоге солдат и отдали им приказ выяснить, кто издает такие странные звуки.

Около полудня мы направились назад, к военному лагерю римлян. Мы не могли насмотреться друг на друга и постоянно придерживали лошадей, чтобы поцеловаться. Ни я, ни Ванда не могли поверить своему счастью.

Приблизившись на расстояние ста шагов к главному входу, мы увидели отряд сирийских лучников в остроконечных шлемах. По их необычной одежде кто угодно мог бы догадаться, что они родом с Востока. Воины были одеты в длинные темно-зеленые туники, закрывавшие даже пятки, а поверх этих странных одеяний каждый из них носил длинную кольчугу. Сирийцы тут же достали стрелы из колчанов и натянули тетиву своих коротких луков. Нисколько не смутившись, я протянул командиру стражи свиток, который получил накануне от Лабиэна. Тот развернул его, пробежался глазами по тексту и решил посоветоваться с римским офицером, который сначала с недоверием осмотрел меня и Ванду, а затем взглянул на свиток. Только после этого он отдал приказ кельтскому всаднику провести нас непосредственно к канцелярии. Сопровождавшего нас воина звали Кунингунулл, он был родом из племени эдуев. Хоть Кунингунулл и состоял на службе в римской армии, он носил кельтские шерстяные штаны в крупную клетку, которые у щиколоток были стянуты кожаными ремешками. Внимательно осмотрев его меч и копье, я отметил, что оружие тоже изготовили кельтские мастера. Даже получая жалование от римлян, Кунингунулл не переставал гордиться тем фактом, что он был кельтом. И, выходя под римскими флагами на битву против других кельтских племен, он наверняка будет помнить, что в его жилах течет кельтская кровь. Точно так же и мой отец сражался бы на стороне римлян, но помнил бы при этом, к какому народу принадлежит, если бы в его судьбу не вмешалось роковое стечение обстоятельств, в результате которого он повредил себе зуб, ужиная моллюсками в раковинах, и через несколько дней умер, так и не дойдя до лагеря легиона, в котором хотел служить.

– Я слышал, что ты друид, – сказал Кунингунулл. Я кивнул, но не вымолвил ни слова. За последнее время я привык отвечать на подобные вопросы загадочным молчанием, поскольку мне казалось, будто так я могу произвести на собеседника более выгодное впечатление.

– Скажи мне, можно ли найти такую целебную траву, которая помогла бы излечить глаза человеку, который больше не видит вершины гор?

– Нет, – коротко ответил я.

– Но у римлян есть бесчисленное множество мазей и бальзамов, которые… – тут же попытался возразить Кунингунулл.

У римлян бесчисленное множество мазей и бальзамов по одной простой причине: ни одно из этих хваленых снадобий ни на что не годится.

Услышав эти слова, Кунингунулл широко улыбнулся. Всем своим видом он давал мне понять, что мой ответ пришелся ему по душе.

– Как ты видишь горы? Так, словно они находятся за белесой пеленой? Или их вершины двоятся? – спросил я у Кунингунулла.

– Раздвоенные вершины за белесой пеленой, – ответил воин нерешительно.

– Белки твоих глаз желтоватые. Но это не золотой цвет солнца, это желтизна дурно пахнущего льда. Тебе можно помочь, эдуй. Но для начала ты должен кое-что сделать сам. Перестань пить так много вина, Кунингунулл!

Мне удалось окончательно сбить с толку эдуя, и он смущенно посмотрел на меня. Похоже, Кунингунулл никак не мог поверить в то, что мне с первого взгляда удалось определить, из-за какого пагубного пристрастия испортилось его зрение.

– Благодарю тебя, друид. Я попробую последовать твоему совету. Услуга за услугу: я тоже дам тебе один совет. Я слышал, будто ты переводил разговор проконсула с делегацией гельветов. Мне также известно, что Авл Гирт, главный человек в канцелярии Цезаря, был бы очень рад, если бы ты согласился служить Цезарю под его руководством. Так вот, я бы посоветовал тебе принять столь заманчивое предложение. Наши отцы могли наняться в римскую армию только как солдаты. Мы же имеем возможность служить как всадники вспомогательных войск. У нас всегда достаточно еды, нам платят достойное жалование, а по окончании службы мы получаем римское гражданство. Только представь себе, друид, твои потомки будут римскими гражданами! Подумай о своих детях. Ты должен позаботиться о них уже сейчас и принять это предложение.

– Я знаю, – коротко ответил я с таким видом, словно все сказанное меня совершенно не интересовало. Ведь я не мог позволить простому кельту поучать друида и советовать мне, как лучше поступить, – а некоторым солдатам даже выпадает счастье получить на ужин моллюсков в раковине.

Кунингунулл резко мотнул головой и недовольно взглянул на меня. Он сердился из-за того, что не мог понять смысл сказанных мною слов.

– Что же, – проворчал он, – решай сам. Но знай: если ты будешь служить Цезарю, то ни один кельт не сможет гадить тебе на голову. С того самого момента, как мы, эдуи, заключили союз с Римом, нас начали уважать во всей Галлии.

Улыбнувшись так, словно мне приходилось говорить с несмышленым ребенком, я ответил:

– Насколько мне известно, Цезарь не собирается долго оставаться под Генавой. А это значит, что, даже приняв столь заманчивое, на твой взгляд, предложение, я не буду иметь возможности работать в канцелярии дольше месяца.

– Цезарь отправил послов в Аквилейю. Там зимуют седьмой, восьмой и девятый легионы. В общей сложности это восемнадцать тысяч человек. Проконсул отдал им приказ ускоренным маршем перейти через Альпы и прибыть сюда.

Услышав это, я чуть не выпал из седла. Я изо всех сил пытался улыбнуться и показать эдую, что он, на мой взгляд, говорит полную чепуху. Но в тот момент моя улыбка больше напоминала гримасу человека, который съел целый лимон, а не мудрую усмешку всезнающего друида. Значит, всего лишь через несколько недель у Цезаря будет четыре легиона, то есть около двадцати четырех тысяч солдат.

Кунингунулл остановился перед большой офицерской палаткой и сообщил страже, кто я такой. Один из легионеров отодвинул в сторону кожаный полог, закрывавший вход, и жестом предложил мне войти.

Оказавшись в этой огромной палатке, я отметил про себя, что изнутри она казалась еще больше, чем снаружи. Я в очередной раз удивился предусмотрительности римлян – палатку разбили не на голой земле, а на возвышении, сколоченном из дерева. Таким образом, ноги находившихся внутри могли оставаться сухими даже во время проливного дождя. Вдоль стен были расставлены стеллажи, которые использовались для хранения свитков. В центре помещения четыре письменных стола образовывали прямоугольник. У самой дальней стены, в глубине палатки, я заметил обеденные ложа и невысокий круглый столик, на котором стояли кубки, кувшины с вином и водой, а также ваза с фруктами. Ко мне подошел пожилой мужчина, которому на вид я бы дал лет пятьдесят, и приветливо улыбнулся. Он был одет в простую тунику без рукавов, сшитую из плотной шерстяной ткани красного цвета и украшенную незамысловатым узором. На талии ее стягивал искусно украшенный кожаный ремень с золотой пряжкой. Туника была довольно длинной и доставала до самых икр. Я знал, что такую одежду могли носить только офицеры, потому что простому легионеру она наверняка мешала бы во время военного похода.

– Я Гай Оппий, римский всадник и офицер при штабе Цезаря. Я отвечаю за переписку и своевременную передачу всех важных новостей в Рим.

– Довольно скромно! – рассмеялся бородатый мужчина, который, сидя за столом, низко склонился над развернутым перед ним мелко исписанным пергаментным свитком и, очевидно, готовил копию этого документа. – На самом деле Гай Оппий – глава тайной службы Цезаря! У него больше глаз и ушей, чем…

Гай Оппий жестом дал понять говорившему, что продолжать не стоит, и представил мне бородача:

– Это Авл Гирт, офицер, отвечающий за переписку Цезаря.

Я с трудом сдержал улыбку. Авлу Гирту очень подходило его имя, ведь hirtius означало на латыни «щетинистый» или «косматый».

Тот факт, что в военном лагере десятого легиона я встретил офицера с бородой, сам по себе был довольно необычным, ведь бороды, усы и любая другая растительность на лице и теле считались неотъемлемыми атрибутами диких варваров, которые, по мнению римлян, были чем-то средним между зверем и человеком. Этот Авл Гирт мне сразу же понравился. Подойдя к нему сзади, я через его плечо взглянул на документ, над которым он работал. Красивым почерком офицер переписывал на пергамент греческий текст, нанесенный на покрытую воском дощечку.

– Авлу Гирту срочно нужен помощник, потому что один он не в состоянии справиться со всеми заданиями. Количество отправляемой нами корреспонденции в последнее время значительно увеличилось, – сказал Гай Оппий и осмотрел меня с ног до головы. После небольшой паузы он продолжил: – Войны выигрываются не только на поле боя. Что толку от одержанной победы, если военачальник не может о ней никому сообщить? Я отдаю распоряжения и решаю, сколько копий тех или иных документов следует подготовить для отправки агентам и союзникам в Риме.

Авл Гирт взглянул на Гая Опия и усмехнулся:

– А также он решает, идет в Галлии снег или дождь.

Я не совсем понял, что именно хотел сказать бородач этой фразой. Мне оставалось лишь предположить, что Гай Оппий тщательно анализировал все новости и корректировал их соответствующим образом с целью представить происходящее в максимально выгодном для Цезаря свете. Стараясь сохранять равнодушный вид, я кивнул, поскольку не хотел хвалить или порицать услышанное. Одним словом, я решил занять выжидательную позицию. Гай Оппий, похоже, остался вполне доволен моим поведением.

– Поговаривают, будто ты друид, – сказал он без тени враждебности. Я вновь кивнул, не сводя при этом глаз со своего собеседника. Поскольку мне хотелось, чтобы меня считали друидом, я должен был держаться как знатный кельт.

Гай Оппий три раза хлопнул в ладоши. Тут же в помещение вбежал мальчик с черными вьющимися волосами и низко поклонился Гаю Оппию. Похоже, это был греческий раб.

– Олус, принеси нам подогретого вина с пряностями.

Мальчик вновь низко поклонился и тут же исчез. Похоже, бедолага должен был часами сидеть за занавесом в задней части палатки и ждать, когда господин хлопнет в ладоши, чтобы вызвать его к себе и дать какое-нибудь поручение.

Через некоторое время раб вернулся, неся бронзовую посудину с горячей водой. Часть жидкости он тут же вылил в кувшин, Добавил туда неразбавленного римского вина, бросил несколько щепоток муската и корицы, а затем тщательно размешал все деревянным черпаком.

Когда мальчик подал каждому из нас серебряные кубки, наполненные горячим напитком, – Ванда, поскольку она была рабыней, такой чести, конечно же, не удостоилась, – Гай Оппий жестом велел рабу удалиться в заднюю часть палатки. Мы подняли кубки, и Гай Оппий и Авл Гирт в один голос воскликнули: «Да здравствует Цезарь!» Я же ограничился лишь словами: «Carpe diem [33]33
  Carpe diem (лат.) – дословно «лови день», иными словами, радуйся жизни, пока жив; наслаждайся.


[Закрыть]».

Когда мы наполовину опустошили кубки, Гай Оппий задал мне свой очередной вопрос:

– Скажи, правда, что вы, друиды, считаетесь живыми книгами кельтов?

– Factus est! – ответил я на безупречном латинском, что означало примерно следующее: «Так оно и есть!» Тем самым я дал понять своим собеседникам, что был знаком даже со специфическими выражениями, используемыми римлянами. Согласен, это выглядело так, словно я хотел похвастаться или набить себе цену. Гай Оппий улыбнулся. Наверное, варвары, которые пытались показать, что они владеют латынью и знакомы с культурой Рима, выглядели в его глазах смешно и даже глупо. Однако позже я понял, что мои попытки вести себя словно настоящий римлянин польстили офицерам.

Если честно, то меня несколько удивила атмосфера, царившая в этой палатке. Я готовился к встрече с нахальными, заносчивыми чиновниками, а оказался в компании двух образованных офицеров, говоривших со мной как с равным. Откровенно говоря, я даже удивился тому, как мало значения Авл Гирт придавал своему довольно высокому званию. По его поведению и манере держаться я понял, что он в первую очередь ученый, человек науки. Подобно тому как Кретос делил мир на тех, кто покупает его товары, и тех, кому они не нужны, для Авла Гирта существовали только образованные люди и неучи. При этом ему было все равно, являлся ли говорящий с ним римлянином или нет.

– Что же ты стоишь, Корисиос? Присаживайся! – предложил мне бородач, словно хотел получше рассмотреть меня с близкого расстояния.

Я передал свой кубок Ванде и сел к столу, заняв место напротив Авла Гирта. Гай Оппий остался стоять в стороне, словно он выполнял роль распорядителя. На его лице появилось отвращение, когда он, как я полагаю, увидел, что стоявшая у меня за спиной Ванда сделала глоток из моего кубка. Если честно, в этот момент я почувствовал себя довольно неловко.

– Она моя рабыня, и в ее обязанности входит пробовать мои напитки и еду, если ей это позволено, – попытался отшутиться я.

– Тогда тебе нужно научить ее пробовать яства перед тем, как к ним прикоснешься ты, а не после этого, – ухмыльнулся Гай Оппий.

– Возможно, она настолько преданна своему хозяину, что хочет умереть вместе с ним, если кто-нибудь решит его отравить, – тоже с улыбкой заметил Авл Гирт. Наверное, по нашему поведению римляне сразу же догадались, что Ванда была для меня не просто рабыней.

– За такую наглость я велю ее выпороть, – коротко ответил я, выслушав насмешки офицеров.

Гай Оппий рассмеялся:

– Неужели в твоем сердце нет ни капли сострадания? Твоя рабыня и так дрожит от страха, словно осиновый листок!

Я даже не стал поворачиваться к Ванде, поскольку был совершенно уверен в том, что она стоит за моей спиной и, держа в руках кубок с вином, с насмешкой смотрит на меня. Наверняка всем своим видом она хотела дать понять обоим офицерам, что нисколько не сожалеет о содеянном.

– Женщины не имеют права входить в палатки офицеров, – сказал Гай Оппий, и я услышал в его голосе нотки сожаления.

– Она заменяет мне мою больную левую ногу, – тут же ответил я, – поэтому я не могу и шагу ступить без моей рабыни.

Гай Оппий кивнул.

Хорошо, возможно, нам придется сделать исключение. Не думаю, что Цезарю понравится, если в его штабе будет работать одноногий писарь.

Авл Гирт сделал еще один глоток горячего вина и отставил кубок в сторону. Похоже, он хотел перейти, наконец, к делу.

– Корисиос, наш проконсул Гай Юлий Цезарь должен периодически отчитываться перед сенатом и перед народом Рима, сообщая в своих посланиях о состоянии дел и о своей деятельности во вверенной ему провинции – в Галлии. Каждую осень мы должны составлять подробный отчет, содержащий как можно больше деталей, и отправлять его в Рим. Когда срок пребывания Цезаря на этой должности истечет, все отчеты будут собраны воедино и выйдут в виде книги, которая сохранит для потомков подробное описание всех событий. Мы хотим включить в эти документы также описание земель, принадлежащих племенам, которые мы называем галлами, а вы – кельтами. Отчеты будут содержать информацию о ваших горах и реках, о традициях и обычаях твоего народа, о ваших богах… Мы хотим как можно подробнее описать, каким образом вы возделываете землю, как разводите домашних животных и приручаете диких зверей, как воспитываете и обучаете своих детей…

Гай Оппий, который, насколько я понял, занимал более высокую должность, чем Авл Гирт, и отдавал тому распоряжения, прервал своего подчиненного:

– Мы не собираемся писать всеобъемлющий исследовательский труд, который занял бы достойное место в Александрийской библиотеке. Это должен быть достаточно подробный отчет для римского сената. Именно с этой целью мы и решили предложить тебе должность писаря, кельт. Ты будешь отвечать на все вопросы легата Авла Гирта, делиться с ним всеми своими познаниями и любой известной тебе информацией. Одним словом, твоя задача состоит в том, чтобы помочь нам составить отчеты, о которых мы только что упоминали.

– До меня дошли слухи, что в ближайшее время в Галлии начнется война. Это правда? – спросил я.

– Война в самом деле вот-вот должна начаться. Сейчас в этом уже никто не сомневается, – с сосредоточенным видом ответил Гай Оппий. Похоже, только что сказанное не казалось ему чем-то необычным. – Каждый раз, когда к нашим границам подступают племена, не заключившие союз с Римом, и пытаются пересечь границы провинции, мы начинаем войну.

– Если ради безопасности границ своих провинций вы будете постоянно захватывать земли и покорять новые племена, то вам придется завоевать весь мир. Чтобы Рим граничил с Римом. Только тогда вы сможете считать, что обеспечили свою безопасность, – сухо заметил я.

– Покорившийся могуществу Рима мир, в котором главенствовало бы римское право, – это не такая уж плохая идея. Во всяком случае, мне она нравится гораздо больше, чем многие другие, – возразил Авл Гирт. – Мы не уничтожаем завоеванные народы и их культуру. Мы лишь заставляем их подчиняться определенным правилам и соблюдать порядок. Там, где стоит легион, царит мир. Там, где люди подчиняются Lex Romana [34]34
  Римский закон (лат.).


[Закрыть], процветает торговля. Если ты станешь писарем в канцелярии Цезаря, то будешь иметь право жить в личной палатке и иметь собственного слугу. Тебе не придется собственноручно готовить себе еду. Зимой в лагере легиона тебе будет выделено помещение в деревянном отапливаемом строении.

– И моей рабыне будет позволено жить вместе со мной, а также повсюду сопровождать меня?

– Да, – ответил Гай Оппий, – но она должна вести себя соответствующим образом. То есть так, как подобает рабыне. В противном случае это будет несправедливо по отношению к легионерам, ведь их конкубины и внебрачные дети вынуждены жить за пределами лагеря.

Я обернулся и взглянул на Ванду, которая у меня на глазах сделала несколько глотков из кубка. Гай Оппий и Авл Гирт одновременно усмехнулись. Наверное, в тот момент они подумали, что я повернулся к Ванде, чтобы спросить у нее, могу ли я согласиться на такие условия.

– Что же, друид, ты готов стать писарем в канцелярии Цезаря? – спросил меня Гай Оппий. Я не знал, что сказать в ответ. Меня одолевали сомнения.

Я буду очень рад, если мне посчастливится работать в канцелярии вместе с тобой, – добавил Авл Гирт и приветливо улыбнулся мне. Я нисколько не сомневался в искренности его слов.

Я как раз собирался дать ответ на поставленный вопрос, когда у входа в палатку послышался чей-то грубый голос.

– Где здесь раздают глинтвейн? – заорал кто-то во все горло.

Когда я обернулся, незнакомец был уже внутри палатки. Он был одет в белую тунику офицера, украшенную позолоченной бахромой и широкой лиловой лентой.

– Мамурра! – воскликнул Гай Оппий. – Мы как раз обсуждали одно важное дело.

Но Мамурра, похоже, вовсе не собирался соблюдать какие-либо правила приличия. Его интересовало только горячее вино со специями. Подойдя к столу, он взял кувшин обеими руками и начал пить прямо из горлышка.

– Это Мамурра, которому Цезарь присвоил звание praefectus fabrum. Он заведует финансами проконсула и выполняет обязанности казначея, – сказал Авл Гирт.

– Но этим его таланты не ограничиваются. Он разбирается не только в финансовых делах Цезаря, но и отвечает за сооружение деревянных сторожевых башен, – добавил Гай Оппий, с уважением глядя на присоединившегося к нам римлянина.

– Довольно, довольно расхваливать меня! – рассмеялся Мамурра и тут же ловко стянул с себя забрызганные грязью кожаные сапоги. – Эй, куда запропастилась моя жена?! Пусть немедленно приготовит для меня ванну!

Гай Оппий три раза хлопнул в ладоши. Вновь появился Олус, на лице которого играла довольная улыбка. Мамурра подмигнул мальчику.

– Немедленно приготовь для меня ванну. А если вода будет слишком горячей, то я собственноручно оторву твои паршивые яйца и продам тебя в Александрию, где ты проведешь остаток жизни в окружении евнухов!

Олус широко улыбнулся и выбежал из палатки.

Гай Оппий взял со стола еще один кубок, наполнил его вином и протянул Мамурре. Мамурра одним глотком осушил его и пристально взглянул на Ванду.

– Эй, где ты купил такую красотку?

– Это рабыня, принадлежащая кельту, – ответил Гай Оппий.

– Кельт? – захохотал Мамурра. – При чем здесь кельт? Что это? Новая модная смесь пряностей?

– Что ж, для такого темного человека, как ты, Мамурра, объясню: кельты – это то же самое, что и галлы.

Мамурра кивнул и вновь рассмеялся.

– Значит, он хочет продать тебе эту германку?

– Нет, Мамурра! Кельта зовут Корисиос, и он друид. Корисиос будет работать в канцелярии Цезаря под началом Авла Гирта.

Теперь Мамурра перевел взгляд на меня и начал рассматривать не менее пристально, чем Ванду. По его глазам, которые буквально ощупывали мое тело, я тут же понял, что мужчины для него не менее желанны, чем женщины. Теперь я вспомнил: Урсул, примипил десятого легиона, советовал мне быть поосторожнее при встрече с неким Мамуррой.

– Значит, ты друид, – ухмыльнулся казначей Цезаря. – Наконец-то боги услышали мои мольбы. Я давно хотел увидеть настоящего галльского друида. Мне пришлось по вкусу ваше пиво, но ваши женщины, тела которых во многих местах покрыты волосами, способны вызвать только отвращение. А вот живого друида мне пока что видеть не доводилось… Скажи, друид, в самом ли деле существует такая трава, которая дает мужчине силу вулкана и делает его половой орган таким же твердым, как римский пилум?