Текст книги "Мир приключений 1986 г."

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Игорь Росоховатский,Игорь Подколзин,Павел Вежинов,Альберт Иванов,Ярослав Голованов,Олег Воронин,Евгений Карелов,Григорий Темкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 53 страниц)

XVI

«…Значит, вот в чем заключался смысл вопроса, который задал мне этот погибавший человек: «А для кого ты нырял в Горловину и добывал истину?»

Он хотел, чтобы я вспомнил. Он хотел спасти меня от себя самого, как спасал не однажды своего сына. Он не жалел меня – он сострадал…»

Сигом так много чувствует сейчас, так много хочет сказать этому человеку и тем, другим, оставшимся жить только в его памяти. Он решает, что скажет это потом, а пока произносит:

– Тебя полностью вылечат на Земле.

Человек понимает: сигом готов отправиться немедленно. Он отвечает:

– Сначала мы совершим то, что предписывает Кодекс космонавтов. Мы закроем корабль, ставший последним убежищем для моих товарищей. Я возьму бортовой журнал с собой, а на корабле оставим записку.

– Зачем? Для кого? – спрашивает сигом.

– Если кто–нибудь высадится на этой планете и найдет корабль, ему сможет пригодиться записка.

– Но ты ведь расскажешь обо всем на Земле, и люди узнают, что случилось с «Омегой».

– А если это будут другие космонавты? Не с Земли, не люди?

Сигом поднимает человека и несет его к кораблю. Он думает: «Нет, не логика руководит моими поступками. Ведь он ничем не в силах помочь в моих делах. Просто мне хочется, чтобы он – пусть слабый, почти беспомощный – был рядом со мной и рассеялось одиночество. Видимо, сильному необходимо, чтобы рядом был слабый, – только тогда он осознает свою силу и может ее проявлять. А без слабого он и не сильный вовсе. Он – слабый… Наверное, люди это поняли давно. Может быть, понял и его сын…»

Человек говорит что–то, но сигом внезапно перестает прислушиваться к его словам. Все внимание переключено на иное. Локаторы сигом а уловили и зафиксировали новое излучение. Характеристика ритма этого излучения удивительно дополняет уравнение, точно заполняя пробелы. «Неужели наконец–то я нашел утраченное звено?» – спрашивает себя сигом, направляя анализаторы и угломеры так, чтобы выяснить, откуда идет это излучение. Довольно быстро он устанавливает, что источник его находится не в космосе. Он ближе, гораздо ближе. Где же? На этой пустынной планете, в горах ее, в недрах?

Угломеры показывают невероятный угол. Сигом снова проверяет и перепроверяет: ему кажется, что определители вышли из строя. Он запускает Систему высшего контроля и убеждается: все его органы работают нормально. И все же он никак не может поверить, что источники излучения находятся в нем самом и в этом спасенном им человеке…

Павел Вежинов. ПРОИСШЕСТВИЕ НА ТИХОЙ УЛИЦЕ

Приключенческая повесть

В один из июльских дней в семье столяра–краснодеревщика Захария Пиронкова произошло событие, совсем необычайное для времени, в которое мы живем. Как ни покажется это странным юным читателям, в этот день бесследно пропал единственный сын Пиронкова – шестилетний мальчик Васко. Эта история переполошила весь квартал и вызвала всевозможные толки и догадки. Да и кто, в самом деле, мог украсть шестилетнего ребенка? Таких вещей теперь не бывает. Когда я был маленьким, моя бабушка пугала меня старой цыганкой с большим мешком. Позднее мы читали про американских гангстеров, которые похищали ребят, чтобы взять за них выкуп. Но и это дело прошлое, а уж у нас–то никто не крадет детей.

Куда же в таком случае девался Васко?

Эта любопытная история покажется читателям еще более странной, когда они познакомятся с ее героями. Дело в том, что в них не было ничего интересного и необычного. Они были самыми обыкновенными людьми, с самыми обыкновенными судьбами или, как принято говорить, с самыми заурядными биографиями.

Впрочем, начнем с упомянутого уже нами Захария Пиронкова. Как мы сказали выше, он был по профессии столяром и работал в одной образцовой производственной артели. Лет ему было около тридцати пяти, и наружность он имел ничем не примечательную. Роста он был небольшого, крепко сложен и плечист, с добродушным румяным лицом и голубыми глазами, которые, несмотря на его возраст, сохранили какое–то детское выражение. Некоторое впечатление производили его усы – рыжие и реденькие, как засеянная без особой охоты и старания полоска на склоне горы. Он был весельчак, любил выпить, но знал свою меру, предпочитал веселые кинофильмы трагичным и футбольные матчи – театральным представлениям. Не был чревоугодником, но любил сытно поесть. Что же касается любимого блюда, то он колебался между котлетами и «поповской яхнией» – кушаньем, приготовленным из мяса, тушенного вместе с целыми головками мелкого семенного лука. Женат он был десять лет и с женой жил в общем счастливо. Очень редко случалось, чтобы они поругались или повздорили, а уж если это происходило, то обычно в воскресные дни, когда он отправлялся на футбол, предпочтя загородной прогулке – например, поездке в Искырское ущелье – какой–нибудь глупый матч.

Чтобы быть до конца добросовестными (ведь даже самые незначительные подробности имеют большое значение в историях криминального характера), сообщим, что такого обыкновенного человека все же отличало нечто необыкновенное. Это была его кепка из оранжево–желтого вельвета с большой пуговицей на макушке. Такой чудной кепки не было ни у кого в городе, и жена легко узнавала по ней своего мужа, когда он терялся где–нибудь в уличной сутолоке.

Эти обыденные, безынтересные сведения о столяре Пиронкове поставили следственные органы, как мы увидим позднее, в большое затруднение. Они ничего не подсказывали, пи на что не наводили. Даже происхождение кепки было сразу выяснено. Пиронкову ее дал еще лет пять–шесть назад один его приятель, тоже столяр, который, в свою очередь, получил ее когда–то – уже довольно подержанной – от какой–то благотворительной организации. Нет, и эта чудная кепка не наводила ни на что.

Быть может, в жене Пиронкова было что–нибудь более или менее примечательное? Нет, не было. Полненькая блондинка лет тридцати трех, с продолговатой родинкой под левым глазом, которую можно было принять за какую–то назойливую муху, вечно сидевшую у нее на щеке, она отличалась добрым нравом, была терпелива и умела хорошо готовить. В отличие от мужа, ее любимым кушаньем были голубцы с виноградными листьями. Последнее обстоятельство сыграло роковую роль во всей этой запутанной истории, но было бы очень несправедливо с нашей стороны винить за это бедную женщину. То, что человек любит голубцы, вовсе не означает, что он не любит своих детей.

Третьего члена семьи звали Васко, и, как мы уже сказали, ему было всего шесть лет. В таком возрасте трудно иметь не только какие–нибудь особые приключения и переживания, но даже хоть сколько–нибудь серьезные связи с обществом. Он знался главным образом с собаками и кошками, если не считать нескольких соседских детишек, о которых мы не можем сказать ничего значительного. Три более или менее выдающихся события произошли в жизни Васко, но и они не навели ни на какие следы. Позволим себе перечислить их, чтобы читателям стало известно все, что только можно сказать о пропавшем мальчике.

Когда он был почти годовалым ребенком, или, говоря более точно, еще совсем младенцем, на него частенько нападали криксы – так называют в народе это болезненное состояние у детей. Обожжет он себе, скажем, палец о плиту, ну, как и полагается, взвоет от боли. Взвоет – и уж тут ни чем не унять его: ни угрозами, ни ласками, ни игрушками. Уставится Васко в одну точку и вопит, надрывается, выпучив глаза и разинув рот, точно хочет весь мир проглотить. Чтобы привести его в себя, прибегали к не очень деликатным, но весьма эффективным средствам – энергично хлестали его по круглым, посиневшим от рева щекам или же поднимали вверх ногами. Между прочим, Васко, испытав на себе этот спартанский метод лечения, очень скоро ичвлек для себя урок и через год перестал пугать родителей своими скверными криксами.

Второй знаменательный эпизод в его жизни произошел, когда ему было два с половиной года. Однажды он решил взобраться на спинку стула и шлепнулся с него вниз головой на цементный пол. Увидев это, его мать муть не упала в обморок от ужаса, но последствия были незначительными – всего–навсего одна синевато–багровая шишка на лбу, с которой он ходил не больше недели.

После этого случая все родственники Васко решили, что у него такая же крепкая голова, как у всех в роду Пиронковых.

Третье происшествие в его жизни было сравнительно самым опасным. В одном дворе с семьей Пиронковых жил возчик по имени Станко – угрюмый, неразговорчивый человек и вдобавок пьяница. Раза два в год он избивал до полусмерти либо свою жену, либо кого другого, подвернувшегося ему под руку. Однажды возчик швырнул в свою жену большим куском кирпича. Но та, привыкшая к подобным выходкам мужа, успела быстро присесть, и кусок кирпича попал в окно Пиронковых. В этот самый момент Васко, которому было тогда пять лет, сидел за столом и уплетал свой завтрак – оладьи с молоком. Кирпич разбил окно и угодил прямо в фарфоровую сахарницу – наследственное достояние семейства Пиронковых, находившееся в их пользовании уже лет пятьдесят. Сахарница превратилась чуть ли не в порошок, а оладьи разлетелись по всей комнате. Все это так напугало Васко, что он стал слегка заикаться – правда, не всегда, но неизменно в тех случаях, когда пробовал говорить неправду. Благодаря этому мать без особого труда изобличала его во лжи, покуда он, наконец, совсем не перестал лгать.

Как видите, и биография Васко не наводила ни на какие следы.

Чтобы завершить до конца картину, упомянем также близких родственников столяра.

У него были брат и сестра. Сестра вышла замуж за инженера, который тогда преподавал в Софийском политехническом институте. Это был самый видный родственник семьи Пиронковых, которым все гордились.

Брат столяра работал токарем на паровозовагоноремонтном заводе. У него было трое детей, и двое из них, уже ходивших в школу, сыграли, как мы увидим впоследствии, интересную роль в этой запутанной истории. Между семьями обоих братьев, живших одна от другой через улицу, существовали самые искренние, дружеские отношения.

Пиронковы обитали в одном из тихих уголков столицы, в начале района Подуяие, недалеко от бывшего военного училища. Домик их находился на заднем дворе четырехэтажного здания, где стоял еще один такой же старый домишко, в котором жил возчик. Однако столяр неплохо устроился и не собирался искать другую квартиру. Вообще Пиронковы были довольны своей судьбой, и никто не предполагал, что на них обрушатся несчастья, которые мы опишем в нашей повести. Они встретили их без паники, как достойные члены нашего общества, верящие в его силу и справедливость. И все–таки дело не обошлось без слез, которые Елена Пиронкова тихонько проливала по ночам. А муж ее, прежде чем уснуть, подолгу ворочался в постели, пыхтел и тяжело вздыхал. Но наутро оба выглядели бодрыми, так что никто не догадывался об их великом горе, кроме тех, кто знал, что с ними стряслась такая беда.

Это произошло в самую обыкновенную среду. Столяр ушел рано утром на работу, оставив жене на текущие дневные расходы положенные двадцать левов [2]2
  Лев – денежная единица в Болгарии.


[Закрыть]. И та, как всегда, стала серьезно обдумывать, что ей сготовить на сегодня. Нужно было сделать выбор между зеленой фасолью, что обошлось бы дешевле, и мясным блюдом, что вышло бы, разумеется, гораздо вкуснее. В последнюю минуту взяло верх искушение, и она решила приготовить свои любимые голубцы, чего и по сей день не может себе простить. Пиронкова отправилась на рынок и через полчаса возвратилась с необходимыми продуктами. Васко же, оставшись один, занялся серьезным и ответственным делом – начал разбирать старый будильник, который уже давно не ходил. Это он делал не в первый раз – к великому удовольствию отца, с гордостью смотревшего на такие занятия сына и видевшего в них предвестие большого будущего.

– Он у меня инженером станет! – говорил он родственникам. – Талант сразу видно!

Талант Васко заключался в том, что он умел превосходно разбирать и ломать; сборка же и поправка были не по его части. Зубчатые колесики служили ему отличными волчками, а из часовой пружины получалось кольцо для носа, которое давало ему основание утверждать, что он дикарь с острова Тамбукту. С этим кольцом в носу и копьем в руке и застала его возвратившаяся с рынка мать. Он гонялся по кухне за перепуганной кошкой, которая время от времени поглядывала на него косо и мрачно.

– Это пантера Тара! – объяснил он матери. – Она унесла из моего… вигмана [3]3
  Имеется в виду вигвам – хижина индейцев.


[Закрыть]лучшего теленка!.

– Я вот тебе сейчас покажу такого теленка!.. – сказала мать и дала ему подзатыльник – не очень сильно, а так, чтобы только вразумить. – А ну вытри нос!..

«Дикарь» обиженно опустил копье, кошка исчезла под кроватью. «Как все–таки нетактичны родители! – думал он с огорчением. – Ты тут с риском для жизни преследуешь свирепую пантеру, а тебя заставляют нос вытирать!..» Вынув носовой платок, он вздохнул и сел на кровать. Нет никакого смысла становиться инженером – не по нему это дело! Лучше будет, если он сделается охотником за дикими слонами или, по крайней мере, за носорогами. В сущности, носорог бестолковое животное, незачем и пули на него тратить! Просто становишься спиной к дереву, носорог бросается на тебя, ты отскакиваешь в сторону, и он изо всей силы врезается своим острым рогом в ствол… Дальнейшее еще проще: накидываешь ему на шею лассо и ведешь за собой, куда тебе хочется…

Охваченный своими думами, Васко и не заметил, как пробило одиннадцать часов. Голубцы были уже готовы, и по всему дому разносился их аппетитный запах. «Л вкусные же они будут, – размышлял Васко, – если их приготовить из мяса слона и пальмовых листьев! Для таких голубцов, пожалуй, мала даже наша большая кастрюля! Придется котел где–нибудь раздобыть…»

– Васко! – крикнула из кухни мать.

Васко вздрогнул и поплелся на ее зов. Только сейчас жена мебельщика спохватилась, что забыла купить простокваши. А как известно, такие голубцы без простокваши – совсем не то, что с простоквашей… Но так как сама Пиронкова была занята в эту минуту другими домашними делами, то она решила послать за простоквашей Васко. Мальчик привык к таким поручениям и даже радовался, когда его куда–нибудь посылали. Дорогой его всегда занимали разные приятные и интересные вещи: тут играли в прятки, там – в лунки, где–то гоняли мяч. А на центральной улице было много магазинов, в том числе большая кондитерская, где продавали вкусные слоеные пирожки со сладкой начинкой. Васко останавливался то здесь, то там, чтобы поглазеть на витрины и на игравшую детвору. Но дольше всего он задерживался у книжного магазина. В витрине его был выставлен картонный человек в смешном наряде и с такой же смешной ухмылкой во весь рот. Одно его ухо было нормальным, другое же – огромным, как у слона. За этим ухом у картонного человека был большущий карандаш. Такой карандаш, рассуждал Васко, надо держать обеими руками – да и то ничего не выйдет!

– Васко, возьми два лева и сходи купи простокваши! – сказала ему мать. – Полкило, слышишь?

– Слышу! – ответил Васко с достоинством.

Он взял со стола фарфоровую миску и деньги. «Куда лучше покупать хлеб, чем простоквашу! – подумал он. – Хлеб легко нести: положил под мышку – и пошел. А миску с простоквашей нужно держать обеими реками и все время быть настороже, чтобы не разлить ее. Но как ни следи, все равно чуть–чуть выплеснешь – либо на ботинки, либо на штаны. Единственное преимущество в том, что дорогой, если рядом нет прохожих, можешь снять пальцем пенки, хотя и рискуешь получить за это взбучку».

– Ну, отправляйся! – сказала мать. – И нигде не задерживайся, слышишь?

– Ладно, ладно! – ответил Васко.

Это были последние слова, которые бедная мать услышала от своего ребенка. Она воротилась на кухню и опять стала хлопотать по хозяйству. У столяра были строгие правила, которые никогда не нарушались. Он возвращался домой точно в двадцать минут первого, и в двадцать пять минут первого обед должен был стоять на столе. Ровно через четверть часа Пиронков снова уходил на работу. Жена его с абсолютной точностью соблюдала это расписание, так что и на этот раз она, как всегда, управилась к приходу мужа со всеми домашними хлопотами. Занятая своим делом, она даже забыла о сыне. И когда, вспомнив о нем, взглянула на часы, стрелки показывали без десяти двенадцать. А Васко все еще не было. Как мы уже видели, это случалось с ним не раз, так что мать нисколько не встревожилась.

Но все же она вышла из дому и посмотрела в ту сторону, откуда должен был прийти ее сын. На улочке было мало прохожих, а детворы и вовсе не было видно. Нигде не мелькала складная фигурка Васко.

Мать покачала головой и вернулась обратно. Судя по ее лицу, Васко на этот раз была обеспечена встрепка. К двенадцати часам в сердце ее начала закрадываться тревога. Уж не случилось ли с ним что–нибудь? Минуты текли, а беспокойство ее росло, что отразилось на приготовляемом обеде. Яйцо, которым она заправила суп, почему–то свернулось, а это в глазах хорошей хозяйки было настоящим позором. Злая и встревоженная, она быстро скинула передник, обула старые босоножки и пошла искать своего непутевого сына.

Улица, на которой они жили, была небольшой и тихой. До конца рабочего дня, за исключением времени обеденного перерыва, она была почти совсем безлюдна. Не показывались даже дети, обычно игравшие во дворах больших домов. Мать шла по улице и напрасно озиралась по сторонам. Ома заглядывала во все дворы, спрашивала знакомых ребят, не видели ли они Васко. Нет, его никто не видел. Так она вышла на центральную улицу, где находилась молочная. Здесь уже было много прохожих, и ей стало трудно выискивать своего сына в потоке людей. Все же она продолжала всматриваться и оглядываться, но Васко как в воду канул.

Вскоре она вошла в молочную, продавцом в которой был дядя Даме, старый, седой македонец, пожелтевший и сморщенный, как волнистая пленка, образующаяся на поверхности простокваши. Покупателей в молочной не было, и дядя Даме, сидя за прилавком, выводил, слюнявя химический карандаш, какие–то цифры–каракули. В этом квартале он жил с незапамятных времен и знал в лицо или по имени всех его обитателей. Поэтому, увидев жену столяра, он приветливо кивнул ей.

– Дядя Даме, приходил ли Васко за простоквашей? – спросила с порога мать.

Молочник взглянул на нее с некоторым удивлением и, подымав немного, спросил в свою очередь:

– Какой Васко?.. Твой, что ли?

– Ну а чей же!.. Мой Васко! Сын.

– Не приходил, голубушка, – ответил старый молочник, обеспокоенный ее видом.

Мать внезапно почувствовала острую боль где–то под ложечкой, ноги ее одеревенели.

– Как же так не приходил? – спросила она растерянно.

– Не приходил… Не видел я его…

– Ты уверен? – спросила, бледнея, мать.

– Уверен, голубушка, – ответил, уже совсем встревожившись, дядя Даме. – Я с утра не выходил отсюда…

Мать испуганно уставилась на него.

– Но как это возможно? – воскликнула она в отчаянии. – Куда же мог деться мальчик?..

– Не пошел ли он в другую молочную? – пробормотал дядя Даме.

Он, конечно, понимал, что это вряд ли возможно. Другая молочная была дальше на целых пять–шесть кварталов, и мальчик наверняка не знал ее. Но мать ухватилась за его слова.

– В какую другую? – спросила она с надеждой.

– Ну, там, на Дряновской…

– О, нет! – воскликнула разочарованно мать. – Туда он никогда не ходил, он не знает ее…

– А ты проверь! – кивнул молочник. – Знаешь, поди, что иной раз взбредет в голову этой мелюзге!..

Мать, обезумев от страха, помчалась в другую молочную. Теперь на улице стало еще больше прохожих – рабочих и служащих, которые спешили домой, чтобы наскоро пообедать. Она тоже спешила изо всех сил и уже не оглядывалась, словно была уверена, что обязательно найдет сейчас своего ребенка. Люди, которые знали Пиронкову, смотрели на нее с удивлением, но никто не решался остановить ее и спросить, что случилось, – такой она выглядела взволнованной и испуганной.

Тем временем возвратился с работы столяр. То, что он никого не застал, очень удивило его. Еще не было такого сличая, чтобы в обед никого не оказалось дома. Он прошелся по комнатам, недоуменно почесал затылок, приподнял крышку кастрюли с остывшим кушаньем. А почему и Васко нет? Куда же они ушли, даже не потрудившись закрыть наружную дверь? Наверно, куда–нибудь недалеко – либо к возчику, либо к другим соседям. Однако ни тут, ни там их не оказалось. Тогда столяр воротился домой, снял правый башмак и, сердитый, озадаченный, стал ждать. Придя в обед домой, он всегда разувал только правую ногу – по той простой причине, что на ее мизинце у него была мозоль. С этой проклятой мозолью столяр воевал уже несколько лет, но лишь с временным успехом: исчезнув, она затем вновь появлялась, становилась при этом еще более чувствительной и досадной. Люди, приходившие к ним, так и запоминали его – с разутой правой ногой, но всегда в целом, тщательно заштопанном носке.

Сейчас, забыв о своей мозоли, Пиронков усиленно размышлял. Когда ему приходилось заниматься этим трудным делом, он всегда слегка открывал рот, а краешки его бровей вопросительно приподнимались. Таким и застала его жена, сердце которой уже разрывалось от тревоги.

Столяр открыл было рот, чтобы отчитать ее как следует, но, увидев, какое у нее испуганное и расстроенное лицо, тотчас осекся.

– Захарий, Васко пропал! – еще с порога крикнула жена.

– Как это так пропал! – опешив, воскликнул он.

– Не знаю… Послала его за простоквашей, а он исчез…

Столяр испугался не меньше, чем его жена, но, так как он был мужчиной и главой семьи, на лице его не дрогнул ни один мускул и он ничем не выдал своего волнения.

– Не бойся, ничего не случилось! – пробурчал он с деланным спокойствием и беспечностью. – Мало ли детей теряется в Софии?.. Кто его знает, где он сейчас шляется, – станем искать и разыщем…

– Где же его искать? – всхлипнула жена. – По улицам, что ли, бегать?..

– Сходим в милицию! – сказал столяр. – Когда найдут какого–нибудь заблудившегося ребенка, его сразу в отделение сдают… Так что мы сначала сходим туда… Может, он уже там…

– Ну так идем! – произнесла дрожащим голосом жена.

– Погоди, оденься сначала! – остановил ее Пиронков. – Так, что ли, пойдем в милицию?

Пока жена судорожно одевалась, он терпеливо запихивал свою мученическую мозоль в ботинок. И как раз в эту минуту его осенила новая идея:

– Елена, а ты была у Генко?..

– Господи, какая же я дура! – радостно воскликнула жена. – Как это я забыла!.. Да, он, наверное, там…

Немного погодя несколько обитателей их улицы с удивлением наблюдали, как взбудораженные родители Васко стремительно, чуть ли не бегом, пересекали ближайший переулок. Они ничего не видели, ничего не слышали, думая лишь о том, как бы поскорее очутиться у Генко, старшего брата столяра.

Читатель, наверное, догадывается, что Васко не был у своего дяди. – иначе повесть бы на этом кончилась.

Как раз в это время семья дяди Генко обедала. Сам он в перерыв домой не приходил, так как питался в заводской столовой. Поэтому за столом сидели только трос его маленьких сыновей и, разумеется, их мать – высокая, костистая, чуть сутуловатая женщина с вечно красными от стирки руками. Тетя Надка, как ее называли соседи, была едва ли не самой рачительной хозяйкой во всем районе. Весь день она, неутомимая и безмолвная, то что–нибудь стирала, то что–нибудь мыла, то что–нибудь прибирала, точно была не человеком, а механизмом с вечным заводом. Она часто стирала без надобности, без надобности скребла что–нибудь, словно ей никак нельзя было оставаться без дела.

– Да угомонись ты, наконец! – нервничал порой дядя Генко. – Посиди, почитай что–нибудь…

– А кто тарелки вымоет? – коротко отвечала тетя Надка.

– Завтра вымоешь…

– Завтра у меня стирка…

– Да ведь ты же вчера стирала!.. – сердито повышал голос муж.

– Вчера – это вчера, а завтра – завтра, – слышал он от нее всегда один и тот же ответ.

Дядя Генко, будучи человеком любознательным и неизменным передовиком производства, однажды сказал с огорчением:

– Если не книгу, то газету бы хоть прочла… Детей постыдилась бы…

Эти укоряющие слова были произнесены в присутствии их старшего сына Зарко, ученика шестого класса. Он смущенно опустил голову. Наружностью, да в какой–то мере и характером, он походил на свою мать. Это был высокий, худенький мальчик с задумчивым взглядом, молчаливый и серьезный. Он и прежде редко улыбался, а после того, как его выбрали председателем отряда, и совсем перестал это делать. Со строгим лицом прохаживался Зарко между рядами парт, и от его внимательного взгляда не могло укрыться ничто: ни немытые руки, ни черные ногти, ни необернутая тетрадь. Даже когда на уроке пения ему приходилось петь вместе со всеми, лицо его оставалось все таким же серьезным, а звуки, с трудом вырывавшиеся из его горла, были какими–то приглушенными и странными.

– Ну и сухарь же ты! – пробурчал как–то дядя Генко. – Точно сошел со страниц какой–нибудь книжки…

Зарко покраснел, но ничего не сказал. А если рассудить, дядя Генко был в данном случае совсем неправ. Зарко был мальчик умный и чувствительный. Может быть, только чересчур уж серьезный. В отличие от своей матери, он читал очень много и все, что ему попадалось, – будь то роман или какое–нибудь техническое руководство. И притом читал каждую книгу внимательно и добросовестно, как учебник, – от доски до доски, не пропуская ни одной строчки, ни одной буквы.

Пусть читатель простит нам это маленькое отступление. Будем надеяться, что, охваченный желанием узнать о судьбе Васко, он не пропустит этих строк. А чтобы он не посетовал на нас позднее, предупредим его сейчас, что о судьбе Васко мы узнаем нечто более определенное лишь в конце этой любопытной истории. Здесь мы уделим побольше внимания Зарко, ибо небезынтересно знать, какой у него был характер. Впрочем, вооружимся терпением и вернемся к обеду, о котором мы уже упомянули выше.

Итак, семья сидела и спокойно обедала. На столе стояло вкусное кушанье из фасоли и копченой грудинки, которое тетя Надка приготовляла великолепно. Не отставая от других, уплетал, как всегда, с большим аппетитом и второклассник Мишо, очень похожий на своего отца, – такой же веселый, коренастый крепыш, с вечно улыбающимися глазами. Самому юному члену семьи недавно исполнилось три года, у него были синие глаза и нос пуговкой. Но лучше всего были его щечки, всегда свеженькие и румяные, как персики. На его нагрудничке были вышиты голубыми нитками слова строгого гигиенического предупреждения: «Не смей меня целовать!» Несмотря на это, каждый, кому он попадался на глаза, спешил звучно чмокнуть его в обе розовые щечки или, что было еще неприятнее, крепко ущипнуть их.

Вот и теперь, увидев, что в комнату входят люди, Петьо живо юркнул под стол – вероятно, чтобы спастись от поцелуев и щипков. Но его тетя на этот раз вовсе не имела подобных намерений. Она окинула быстрым вопрошающим взглядом комнату и всхлипнула в отчаянии:

– Значит, Васко не у вас?..

– Нет, – ответила тетя Надка. – Сегодня он не приходил…

Из глаз бедной женщины хлынули слезы. Тетя Надка, имевшая доброе и жалостливое сердце, мигом вскочила и обняла ее.

– Не плачь, Лена, скажи лучше, что случилось?

Захарий Пиронков, стоявший с растерянным видом посреди комнаты, глухо проговорил:

– Васко пропал…

– Ээээ… Вот оно что! – с облегчением протянула тетя Надка. – Пропал… Найдется, коли пропал. София–то не лес, волки не съедят…

– И я ей то же самое говорю, – уныло поддержал ее столяр.

– Мишо у нас уже три раза пропадал, – продолжала тетя Надка. – Последний раз его нашли на вокзале. Поздним вечером…

– Кто его нашел? – всхлипывая, спросила бедная мать.

– Да нам его из отделения милиции привели…

– Ну, идем скорее туда! – решительно проговорил Захарий. – А то даром только время теряем…

– И я пойду с вами… – вдруг сказал Зарко, который до этой минуты не произнес ни слова.

– Вот еще! – проворчала мать. – Делать тебе, что ли, нечего!

– Я хочу посмотреть, – произнес с упорством мальчик.

Зарко действительно никогда не ходил в милицию. Это желтое здание с подтянутым милиционером на посту казалось ему особенным и таинственным и всегда возбуждало его любопытство. Он представлял себе какие–то очень длинные, тихие коридоры, комнаты с железными дверьми, строгих и суровых людей, которые испытующе смотрят на каждого вошедшего. А внизу, в подвале? Там, разумеется, камеры для преступников, там держат воров, туда запирают хулиганов. А так как Зарко не вор и не хулиган, то ему вряд ли представится другой случай побывать в отделении милиции.

Вскоре он уже шагал по улице со своими родственниками, которые были так подавлены, что не обращали на него никакого внимания. Отделение находилось не очень далеко, но сейчас им показалось, будто надо идти целую вечность. Когда они, наконец, вошли в желтое здание, Зарко почувствовал, что сердце у него забилось сильнее. Это было вполне понятно. Ведь все здесь оказалось совсем не таким, как он полагал. В коридорах сновали люди, двери были обыкновенными, деревянными, и никто не смотрел на них подозрительно. Какой–то тщательно выбритый учтивый милиционер указал им комнату, куда они должны были войти. Там, за самым обыкновенным столом, сидел такой же чисто выбритый человек в форме лейтенанта милиции и, держа в руке толстый желтый карандаш, решал кроссворд. Увидев посетителей, он поднялся, и в его глазах промелькнул лукавый огонек.

– Товарищ начальник… – начал как–то нерешительно столяр.

– Знаю, знаю! – весело улыбнулся лейтенант. – У вас пропал ребенок…

– Он здесь? – обрадованно встрепенулась мать.

– Нет, его здесь нет… Но не беспокойтесь, разыщем… Столяр смотрел на него с из>млением.

– А откуда вы знаете?

– Что именно?

Ну, что у нас пропал сынишка…

– Об этом совсем не трудно догадаться, – все так же улыбаясь, ответил лейтенант. – У всех родителей, потерявших детей, точно такой же вид, как у вас… Но вы не беспокойтесь, присаживайтесь…

Столяр и его жена в смущении опустились на жесткие стулья. Зарко же, продолжая стоять, смотрел немигающим взглядом на симпатичного лейтенанта. Такого занятного и веселого офицера милиции он видел в первый раз. Лейтенант сел на свой стул и снова обратился к родителям.

– А теперь посмотрим, угадали мы или нет, – произнес он медленно. – Пропавший ребенок – мальчик, не так ли?.. Лет пяти–шести… Невысок для своих лет, со светлыми глазами, веселый и озорной… Так ведь, гражданка?..

– Значит, вы его знаете? – спросила, обрадовавшись, мать.

– Нет, я просто догадался, – скромно ответил лейтенант.

– Каким образом? – спросил озадаченный столяр.

– Да и вы бы на моем месте тоже догадались… Обычно исчезают мальчики, и как раз в этом возрасте… А что касается его внешности, то ведь должен же он походить на кого–нибудь из вас.