Текст книги "Мир приключений 1986 г."

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Игорь Росоховатский,Игорь Подколзин,Павел Вежинов,Альберт Иванов,Ярослав Голованов,Олег Воронин,Евгений Карелов,Григорий Темкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 53 страниц)

Мир приключений 1986

Альберт Иванов, Евгений Карелов. РЕБЯТА, Я ЖИВ!..

Приключенческая повесть

ВСТУПЛЕНИЕ

В кромешной темноте выкарабкался из подвала Мишка Гапонов и побежал в ту сторону, где, как ему казалось, находился забор.

Внезапно стена цеха покрылась трещинами, просвеченными мгновенным пламенем изнутри, и осела. Она легла грудой кирпичей около отброшенного взрывной волной Мишки, и, очнувшись, он сразу отполз от нее подальше.

С рук, лица и одежды пластами отваливалась известковая пыль.

– Ребята! Ребята–а… – закричал Гапон, не слыша своего голоса. – Я жив!

Ему никто не отвечал. Пустынно было вокруг в свете жаркого пламени, плясавшего на развалинах минного завода.

Вдалеке мельтешили вспышки выстрелов. Там были немцы…

Часть I. КАЖДЫЙ ДЕНЬ – СЕГОДНЯ

«Оценка русского солдата: «Русский будет биться до последнего там, куда его поставят».

(Один из выводов секретного сообщения руководителей гитлеровского вермахта о плане предстоящей операции «Барбаросса», 30 апреля 1941 года)

Глава 1

Это было в тихом подмосковном городе…

Валька жил на самом берегу реки, на Набережной. По–настоящему – улица имени Кулибина, но, если спросишь у кого–нибудь о ней, никто не сможет вам ее показать. А вот Набережную все знают. С одной стороны дома, а с другой – сразу река и длинная череда лодок, прикованных к сваям. Река и есть самая главная улица. Не во всяком городе на центральных проспектах такое движение – все время катера, баржи, плоты…

Даже на географической карте, висящей в классе, эту реку издали видно.

Самый знаменитый на всю улицу человек – Юрка Тихонов. И хотя ему, как и Валентину, пятнадцать с половиной лет, выглядит он старше. У него большущая грива волос, а в кармане пиджака рядом с авторучкой всегда торчит здоровенная расческа. Но за эту гриву Тихонову в школе никогда замечаний не делают, потому что он единственный поэт в городе. Единственный талантливый, разумеется. О нем даже в местной газете писали, но, видимо, для того, чтобы он не зазнавался, назвали не талантливым, а растущим. Все, в том числе и он сам, считают, что это одно и то же.

Тихонов поймал Вальку на базаре, по воскресеньям его всегда посылают харч закупать, и с ходу стал читать свое новое стихотворение, про осень:

Снова осень, печальна и выжженна,

С лужами, полными слез…

Осень поздняя, осень рыжая

Черных лип и белых берез…

Он дочитал стихотворение до конца, полчаса читал, такое оно бесконечное, а потом тревожно спросил:

– Ну как?

У них уговор: по–честному обо всем говорить.

– Муть.

– Правда? – Юрка сразу потускнел.

Сумка у Вальки уже была набита полностью, и поэтому он повесил поэту на шею, как ожерелье, связку репчатого лука. Юрка до того расстроился, что так и шел с ней целый квартал. А потом со злостью сунул Вальке лук и сказал:

– Ну, раз муть… – И разорвал листки со стихами на мелкие клочки.

– Ты что? – поразился Валька. – Если поэты будут рвать свои неудачные стихи, то у каждого за всю жизнь и одной тоненькой книжечки не наберется.

– Ничего, – сказал Юрка и начал причесываться. – Это черновик, а чистовик я Зине дал переписать. У нее почерк красивый.

Только он сказал, а она тут как тут. Выходит из «Культтоваров» и сразу к ним:

– Вы на базаре были, да?

«Спрашивает тоже, как будто не видно!» – в сердцах думает Валька.

– На базаре, – отвечает Юрка, вынимает расческу и снова начинает приглаживать волосы.

Когда Валентин их видит вместе, ему всегда скучно становится.

– Ты куда? – говорит Зина.

– Домой.

– А потом?

– На речку.

– А потом?

– Домой.

И так до бесконечности. Как будто он не догадывается: она его пытает, чтобы узнать, во сколько он к ней вечером зайдет, и они в кино пойдут.

Наконец она от них отвязалась, как только Юрка сказал, что заявится к ней часов в семь. И что он в этой Зинке нашел? Некрасивая и ростом не вышла, он на целую голову выше. Наверно, привык. Они уже лет пять дружат.

– Что ж ты ее обманываешь? – мрачно сказал Валька, когда они спустились к реке. – У тебя же сегодня с Лелей свидание.

Юрка даже не смутился:

– Тут совсем другое дело. Это просто так.

«Просто так»… Часа два будет прогуливаться с ней по Набережной, чтобы Чумакова позлить. Леля самая–самая красивая девчонка на всей Набережной. Славке Чумакову она нравится. А Славка с Юрием враги. Они друг друга не переносят. Тесно им на улице: Тихонов – талант, а Чумаков – сила, грубая, физическая. Валька завидовал им обоим, потому что, ну, кто он сам–то, чтобы Леля обратила на него хоть капельку внимания?! Иногда покажет ему язык и отвернется – и то праздник!

Отец Валентина возился в саду. Медведки корни у деревьев портят, и он готов целыми днями сад перекапывать. С Юрой он даже не поздоровался. Сразу видно, что сегодня отцу не повезло, ни одной гусеницы не нашел, а у него уже две молоденькие груши засыхают.

Не заходя в дом, Валька поставил сумку на подоконник, повесил на форточку лук и пошел с Юркой к парому.

Шурик, младший брат, увязался было за ними. Но Валентин приказал ему топать домой, несмотря на его истошный рев. Гляди там за ним! Что он – нянька?!

Они связали одежду в узел и забрались на паром. До моста от Набережной далеко, вот и соорудили здесь перевоз, чтоб удобней на песчаный пляж добираться.

Они сидели на шершавых досках и болтали ногами в воде. А несколько мальчишек, на четыре года моложе их – мелюзга из пятого класса, тянули за канат. Одно название что паром. Восемь пустых бочек из–под бензина, к ним прикручены проволокой доски, а по краям два кольца, через них канат пропущен и закреплен за сваи на этом берегу и на другом. Так вот и тащи сам себя, да еще вместе с паромом, к пляжу.

Мальчишки уважительно посматривали на Юрку и о чем–то шептались. А он на это хоть бы хны. Не впервой. В такие минуты Вальке всегда обидно: почему и он стихов писать не умеет? Одно время и на него мальчишки с уважением смотрели. Это когда он в секции боксом занимался. А потом ему на первой же товарищеской встрече таких синяков по–дружески навешали – целый месяц не сходили. Ну, отец и запретил. Да Валька и сам раздумал. Ему еще повезло, что отец запретил. Все равно бы в секцию ходить не стал. А так хоть перед всеми оправдаться можно.

Бочки задели мель. Ребята соскочили и побрели к берегу.

А позади, на Набережной, надрывался какой–то мужчина в соломенной шляпе:

– Паром! Паром!

Долго ему ждать придется, пока кто–нибудь в город надумает.

Пацаны с их улицы, как обычно, лежали невдалеке от пляжа, на обрыве, и слушали, как Славка хвастается. Он всегда хвастается. И особой тут проницательности, конечно, не нужно: если вокруг него собралась куча ребят, значит, или драка затевается, или рассказ о жизни и необыкновенных приключениях Вячеслава Чумакова – по прозвищу Чумиций.

Увидев «поэта» Тихонова, Славка умолк, встал и, демонстративно повернувшись к нему спиной, вразвалочку направился к обрыву. Разбежался, с силой оттолкнулся двумя ногами, так что земля загудела, и как бы повис ласточкой над водой. Но в последнее мгновение какая–то неведомая сила завернула его, и вместо ласточки вышло полусальто – он грохнулся в реку плашмя, спиной.

Чумаков вынырнул с вытаращенными глазами. Морщась от боли, лег на воде, растопырив руки. И течение понесло его «бездыханное тело».

– Вот это шарахнулся! – с восхищением сказал двенадцатилетний Мишка Талонов, по прозвищу Гапон. – Все печенки отбил!

«Поэт» презрительно улыбнулся.

– А ты–то, ты–то! – рассвирепел Гапон. – Слабо попробовать!

– У меня сердце, – гордо сказал Юрка, расстелил пиджак на траве и улегся на нем пузом, задрав пятки к пояснице.

Он любил к месту и не к месту ссылаться на свое якобы больное сердце. Несколько лет назад молодой и неопытный врач заподозрил у него ревмокардит, но, слава богу, ничего такого не оказалось. Однако с тех пор Юрий был, к своему великому счастью, освобожден от уроков физкультуры. И даже на лыжах вместе с классом никогда в лес не ходил, боялся, что увидят, какой он на самом деле выносливый, и заставят опять посещать физкультуру, делать выжимы на турнике и прочие «бумоканатокозлоразминки», как он выражался.

Даже футболом он нисколько не интересовался. А когда уже не помнится кто из прыгунов взял рекордную высоту и во всех газетах об этом писали, Тихонов заявил:

– Человек отличается от животных только умом. На спор, что ни один бегун не быстрее собаки, ни один пловец не проворней рыбы, ни один штангист не сильнее слона! Нашли чем гордиться!

Ребята, увлекающиеся спортом, страшно злились, а девчонки смотрели на Юрку чуть ли не квадратными от восхищения глазами. Но вообще–то зря было бы с ним в таких случаях спорить. Он, пожалуй, всегда спорит только из оригинальности. Сам–то вряд ли верит в то, что доказывает.

Не спеша подошел Славка и начал небрежно хвастаться, что его снесло черт знает куда и ему пришлось возвращаться к косе против течения, а оно здесь такое – с ног валит!

Вальку почему–то зло взяло:

– Бреши, бреши!

– Хочешь? – деловито спросил Славка, сжав кулаки.

Валентин немного струсил. Но все же ответил:

– Ну, хочу.

– Ах, хочешь!.. – засмеялся Славка.

И вся компания засмеялась.

– Иди, иди, – вмешался Юрка. – Отстань.

Ему–то что! Он, как поэт, был табу для всего города. Если его побить, то назавтра такую орду соберет – Чингиз–хан позавидовал бы.

Валька не хотел, чтобы его защищали. Встал и нарочито равнодушно спросил у Чумиция:

– А ты очень мне хочешь дать?

– Очень!

Ну, Валька его тут же и толкнул слегка в грудь ладонью: иди, мол, окунись. Чумаков стоял на самом краю обрыва, да так и плюхнулся в реку – надо же, снова спиной!

Валька прыгнул за ним и давай его кунать под воду, пока тот не опомнился. Но затем Славка изловчился, зажал ему шею локтем…

Хорошо еще, их на мель снесло, здесь Валька сумел вывернуться и крепко схватил противника за чуб.

– Не по–честному! – завопил Чумиций.

Юрка на берегу громко успокаивал ребят:

– Нормально! Пусть дерутся как хотят! Законно – до первой крови!

Знал, что говорить. У Вальки ведь волосы короткие – ежик, так что чубатый противник был надежно у него в руках. Вырываясь, Славка до крови прикусил себе губу. Глазастый Тихонов, сразу заметив это, вновь закричал на берегу:

– Все, конец! До первой крови!

И драка прекратилась. Закон есть закон.

– Ну, мы еще с тобой встретимся! – пригрозил Чумиций. Скажет тоже, словно они куда–то надолго уезжают, а не видятся каждый день по сто раз.

– Пошли! – сказал Юрка. И побрел по мелководью к парому.

Валька все время останавливался и брызгал на горящее лицо водой. А все–таки здорово, что Чумаков так удачно себе губу прикусил.

…Вечером на Набережной появилась Леля. В своей яркой цветастой юбке она гордо прошла мимо любопытствующих стариков и старух, сидящих на лавочках. Что ни дом, то лавочка, а то и две.

Валька тоже сидел на лавочке вместе со своим дедом. Тот был в своем обычном наряде: майка, ватные брюки и тапочки на босу ногу. Дед курил «Памир» из длинного дамского мундштука – единственного трофея, оставшегося у него с первой империалистической, и скучал. Увидев Лелю, он залился смехом и крикнул:

– Муха цеце! Споткнешься!

– Ну, хватит тебе, – буркнул Валентин деду, стараясь не глядеть на нее.

Она негодующе обернулась – и впрямь споткнулась. Не привыкла разгуливать на каблуках. Дед от смеха чуть с лавки не сполз:

– К поэту потопала.

– Откуда ты–то знаешь? – снова буркнул Валька.

А удивляться было нечему. Просто дед раньше его заметил, что Тихонов вышел из дому. Тот был в своем выходном синем костюме и даже при галстуке. Он не спеша направился к Леле, поднимая пыль клешами.

Они встретились у калитки и поздоровались за руку Вид у обоих был крайне смущенный.

– Свидание, – хихикал дед. – Сейчас Славка покажется.

И точно, в тупике улицы появился Чумаков вместе с Мишкой Гапоновым.

– Ну, будет… – предвкушал дед, закинув ногу за ногу. Но те потоптались на месте и вдруг двинулись к их лавочке.

Дед от недоумения даже дымом поперхнулся.

Валька догадался, в чем тут дело. Они побоялись с Юркой связываться, решили на нем отыграться.

– Пошли поговорим, – сказал Чумиций.

Валька молчал и, как ему казалось, презрительно улыбался.

– Трусишь? – усмехнулся Мишка.

– Я тебе!.. – неожиданно вскипел дед. – Я тебе, Гапон, поговорю! Как встану сейчас! – И сделал вид, что встает.

Славка и Гапон не испугались, но все же отошли в сторону. На всякий случай. Стояли и косо поглядывали на Юрку с Лелей.

А они сидели себе на ступеньках у самой воды, поэт даже газеты подстелил. Сидит каждый на своей газете, словно в театре, любуются закатом. А Леля тихонечко так напевает: «Чайка смело полетела над седой волной…» А сама почему–то странно на Валентина посматривает. Непонятно…

Дед зябко поежился и ушел спать. Он всегда ложился рано, зато вставал с петухами.

Послышалось звяканье уключин. Это Славка и Гапон прошествовали мимо с веслами на плечах. Под мышкой у Славки торчала удочка.

– Лель, – позвал Славка, – пошли покатаемся?

– Неохота, – ответила Леля и продолжала все так же тихонечко напевать: – «Ну–ка, чайка, передай–ка милому привет…»

Тихонов лениво швырял камешки в воду и не обращал на Чумиция никакого внимания.

– Ну, смотри! – вдруг вскипел Славка. – Запомню.

Леля только засмеялась и снова оглянулась на Вальку.

Славка и Гапон оттолкнули лодку от берега, отъехали на несколько метров и с шумом сбросили «якорь» – кусок рельса на канате.

Они стали как раз напротив парочки. Чумаков делал вид, что ловит рыбу, но он больше смотрел на них, чем на поплавок. Гапон ерзал на корме и невпопад повторял:

– Тащи!.. Клюет!..

Юра и Леля встали, прошли немного ниже и уселись на одной из лодок, прикованных к берегу.

Рыболовы тотчас же переместились по течению и снова бросили «якорь».

Парочка опять перешла на новое место. Чумиций и Гапон не отставали. Так бы они передвигались до самого железнодорожного моста, если б на улице не появилась Зина.

Юрка обернулся и замер. Она тотчас вздернула голову и направилась к Валентину.

Мерный рокот болтовни старух, сидящих на лавочках, сразу стих.

– Пошли в кино? – отчаянным голосом сказала Зина. Громко–громко. На всю улицу.

– Пошли. – Он почему–то испугался.

Поэт нагнал их на гор.

Шел рядом и молчал. Она тоже молчала. И Валька молчал – такое дурацкое у него было положение.

А у самого кинотеатра Юрка тихо сказал, будто извиняясь:

– Гапон с Чумицием рыбу ловят… – Он неестественно засмеялся. – Головля поймали. – И кисло добавил: – С ладонь.

– Хорошо клюет? – неожиданно спросила его Зина и взяла Вальку под руку.

– Хорошо… – неуверенно ответил Тихонов и стал мрачно причесываться.

– Ну, иди… лови… – Она бросилась в подъезд кинотеатра, таща Вальку за собой. Билеты она купила заранее. Два!

Он оглянулся. Юрка стоял у входа, жалобно смотрел им вслед и причесывался.

…Когда они возвращались домой из кино, Зина просто измучила Валентина. Обычно она может кого угодно измучить своей болтовней, жалобами всякими. А на этот раз она измучила его своим молчанием. Ну ни слова ни о чем не сказала.

Надоели эти Юркины фокусы. Валька его прямо ненавидит, когда тот такие штуки выделывает. Он уж и так и сяк его выгораживал. Наконец даже всю правду ей сказал: как, зачем и почему Юра сегодня с Лелей встретился.

– Чумакова разыгрывали, ты понимаешь?

А она молчит. Идет, ладошки в рукава свитера спрятала и молчит. И только у самого своего дома сказала:

– До свидания. – А потом: – Пусть больше ко мне не приходит.

– Ладно, – буркнул он. Разве ей объяснишь!

А она стоит, не уходит. И Валька стоит, как дурак, думает, может, еще что передаст.

– Ну? – не выдержал. – Сказать, чтоб завтра зашел?

– Спокойной ночи, – вспылила Зина. И опять не уходит. Стоят и молчат…

– А ты не врешь?.. – спросила она. – Насчет Славки и Лельки?..

Нехотя так спросила, словно невзначай.

– Век воли не видать! Я никогда не вру. – И уточнил: – Если мне невыгодно.

Она засмеялась:

– А тебе как раз выгодно сейчас врать.

– Почему ж?

Она смутилась.

– Ну, вы друзья…

– Мало ли что! – разозлился Валька. – Хочешь знать, так мне сейчас как раз выгодно плести на него все, что вздумается. Я, может, на него еще больше обиделся. Хоть у меня и зуб на Славку, ненавижу, когда разыгрывают. Понимаешь?

– Понимаю… – говорит она, а на него не смотрит.

– Ничего ты не понимаешь. – Ему даже тоскливо стало, потому что она ничего не понимала. – Хочешь по–честному?

– Ну?

– Так вот. Плюнь ты на Юрку, если не хочешь с ним дружбу потерять. Уж кто–кто, а я его знаю. Чем хуже к нему, тем лучше. – Он вконец разошелся – такая его злость взяла. – Вот и помыкает тобой, потому что ты ему пятки лижешь…

– Неправда!

– Чуть что – Юрочка, Юрочка… А Юрочка… Думаешь, я не догадываюсь, почему ты мне тут зубы заговариваешь? Пусть больше, мол, не приходит. А сама только и ждешь, чтобы он пришел.

Зина повернулась и пошла к дому.

– Ты что? – опешил он. – Обиделась? А сама хотела правду!.. Я же пошутил.

Зина не остановилась. И вообще ничего не ответила.

Спит Валька летом всегда в сараюшке вместе с дедом. У них там два топчана стоят. И воздух курортный. Часов за пять высыпаешься. Валька шел к себе в сарай и думал: «Никогда больше с ними связываться не буду. Им что ни говори – своё! Помирятся – не помирятся, я виноват. Ну их всех в болото! Сами разберутся».

Дед бодрствовал. Положив две подушки под голову, чтобы повыше, он читал при свете фонаря «летучая мышь» третий том Гоголя и дымил из своего мундштука, как гибнущий пароход.

– Ну как кино? – не отрываясь от книги, спросил дед.

– Да так… Про любовь.

– Угу, – сказал дед и больше ничего не спрашивал.

Только Валентин хотел завалиться на свой топчан, глядит – там Юрка лежит. Дрыхнет как ни в чем не бывало.

Валька его растолкал, и тот подвинулся, зевая и потягиваясь. Валька тут же завалился и накрылся одеялом с головой. Но от Тихонова просто так не отвяжешься. Он сдернул с него одеяло и начал оправдываться:

– Меня к вам отпустили на ночь… Ну, чего она?.. Я же не хотел. Сам видел, как получилось…

– «Получилось, получилось»… – проворчал из своего угла дед. – Что Зина–то говорит, внучек?

– Ничего, – буркнул внучек. – Молчит.

– Молчит? – Дед снова уткнулся в книгу. – Раз молчит, значит, дело серьезное.

– А если бы она чего–нибудь говорила? – угрюмо поинтересовался Юрка.

– Тогда бы еще ничего, – откликнулся дед. – У всех у них одно и то же. Поговорит – и полегшает на душе. Отойдет, значит. И простит.

– Я ей сказал, чтобы она к тебе похуже относилась, – проворчал Валька.

– Правильно, – уныло кивнул Тихонов. – Я такой.

Больше они Вальку ни о чем не спрашивали. «Поэт» улегся рядом. Лежали валетом. Юрка все время ворочался, и его ноги шуршали у Валькиной головы, словно мыши.

Дед погасил лампу, и в сарае сразу стало темней, чем на улице. Дверь была открыта, от реки тянуло холодом. Откуда–то издалека доносились смех, паровозные гудки, лай собак. Пахло камышом и лягушками.

Уныло загремела цепью за соседским забором дворняга, яростно и громко запели коты. Наступила ночь. И Валентин заснул.

Юрка разбудил его под утро, когда только еще начинало светать. И утро не наступило, и ночь уже прошла. Темнота нехотя рассеивалась. И все окружающее проступало сквозь серые сумерки…

Июнь только начался, и вода была еще холодной. Но они привыкли: уже третий год начинали купаться в мае.

Стояли на берегу, поеживаясь от зябкой свежести. И медлили, прежде чем войти в воду.

– Зина очень на меня обиделась? – вдруг спросил Юрка

– Да вроде. – Неохота было об этом говорить.

Как только Тихонов напомнил о вчерашнем, Валька сразу почувствовал, что новый день наступил бесповоротно. Стоять теперь на берегу было как–то глупо, и он побрел по мелководью к омуту. Вода поднималась все выше, она словно одевала. Если всмотреться, то она слегка прогибалась вокруг него, а потом вновь опоясывала кольцом.

Валька нырнул. На самом деле вода не одевала, а раздевала. Она схватила холодом, и, вынырнув, он оттолкнулся от упругой поверхности, выбросившись чуть ли не по пояс, и с диким криком снова ушел в глубину. Снова вынырнул и так заколотил по воде, вздымая брызги, что чуть не отбил ладони. Юрка бесился рядом. Тоже что–то орал, откликалось эхо, и они подняли такой шум, словно пришел купаться целый взвод солдат, которых редко водят на реку.

Потом их подхватило течение, снесло за железнодорожный мост, и они выбрались на песок дикого пляжа.

– Я не думал, что так получится, – задумчиво проговорил Тихонов, стуча зубами от холода и пересыпая колючий песок из ладони в ладонь.

– Никто не знал, что так получится…

– Хочешь, я пойду извинюсь? – привстал Юрка. Он сказал это так, что согласись с ним – и помчится, не разбирая дороги.

– Не надо, сама придет, – сказал Валька и опять соврал: он хорошо помнил, что говорил Зине вчера вечером.

– А Славка–то как вчера злился! – вдруг засмеялся Юрка.

Валька вспомнил, какое было у Чумиция лицо, и тоже засмеялся. И все сразу встало на свое место. К черту всю эту муру! Они два товарища, два закадычных друга, сидят на песке и торжествуют победу над своим врагом.

– Знаешь, – вдруг сказал он, – а все–таки ты с Лелей больше не ходи.

– Почему? А–а… Из–за Зины…

– Не из–за Зины, а вообще!

– Так… Понятненько.

– Ну, ладно, – смутился Валька.

Все хорошо, все чудесно на свете! Что им еще нужно!

…Это было утро 3 июня 1941 года.