Текст книги "Мир приключений 1986 г."

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Игорь Росоховатский,Игорь Подколзин,Павел Вежинов,Альберт Иванов,Ярослав Голованов,Олег Воронин,Евгений Карелов,Григорий Темкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 53 страниц)

Глава 6

– Кто это сделал? – неожиданно громко спросил Стас и тут же понял, что сказал глупость. Ни Грауфф, ни Бурлака не могли совершить это бессмысленное убийство. – Простите, – сказал он, – я сам не знаю, что говорю. Не могу поверить… Глен, пойдемте поглядим, в чем дело. – Они подошли к изуродованному трупу обезьяны.

Доктор опустился на колено, осмотрел рану.

– Да, строение тела действительно сходно с земным. Те же сосуды, костная основа, нервные волокна, лимфа, кровь… Рана, несомненно, нанесена достаточно тупым, но все же режущим орудием. Давно я не видел так стопроцентно вскрытой грудной клетки. Кости не поломаны, а, скорее, прорублены. Знаете, это можно было, наверное, сделать давно не точенным топором.

– Каким топором? – ошеломленно пробормотал Стас. – Какой топор? Вы что, считаете, это сделал человек?!

– Не исключаю, Стас, не исключаю. Вы же сами рассказывали, что на Анторге были случаи браконьерства.

– Это было давно…

– Могло случиться и еще раз.

– А если хищник?

– Стас, вы же эколог, вы знаете, на Анторге нет крупных хищников. Не станете же вы думать, что так взрезать грудину мог какой–нибудь мелкий грызун.

– Но зачем? Зачем? – непонимающе повторял Стас. – Какой смысл?

– Верно, с этого и надо начинать, – подал голос завкосмопортом. – Животное не способно на бессмысленное убийство. Хищник убивает, когда голоден. А этой мартышкой никто, похоже, кроме мух, не полакомился. Глен, проверь, мясо не тронуто? Ну вот. Значит, убили ради удовольствия. Видно, какой–то колонист начитался, как предки ходили на медведя с рогатиной, и развалил обезьяну самодельной секирой.

Стас взял себя в руки, достал фотоаппарат, сделал несколько снимков места происшествия. Потом внимательно оглядел почву вокруг трупа.

– Не судите по себе, Бурлака, – сказал он. – На поляне ни одного человеческого следа. Зато много звериных. Ладно. Провожу вас домой, вернусь на вертолете за телом. В лаборатории определим, чья это работа. Идемте.

Бурлака обиженно надул щеки: мол, не хотите слушать, что опытный человек говорит, – как хотите, сами потом будете жалеть.

И снова цепочка из трех человек потянулась через нечастый анторгский лес.

Следующую находку сделал сам Стас. Он шел впереди и на одной из прогалин натолкнулся на полосатую лису, перерубленную почти пополам. Буквально в нескольких метрах от нее под кустом лежал длинный бурый удав с расплющенным черепом.

– Подойдите сюда, Глен, – негромко позвал Стас. – Давно это могло произойти?

– Если допустить, что свертываемость крови у них близка к земной, – задумчиво ответил Грауфф, растирая между пальцев розовый сгусток, – они погибли максимум час назад.

Минутой позже подошедший Бурлака ахнул, увидев еще два растерзанных трупа животных.

– Да это сделал какой–то маньяк! – прошептал он и, присев на корточки, начал быстро и как–то боком двигаться по поляне. – Надо найти следы.

Пухлая, увенчанная сверкающей лысиной фигура завкосмопортом, скачущая вприсядку по лесу, выглядела весьма комично и в другое время позабавила бы Стаса, но сейчас он не обратил на маневры Бурлаки никакого внимания, он был потрясен дикостью и непонятностью ситуации.

Животный мир Анторга был разнообразен, встречались и крупные животные, некоторые даже размером с зубра, поэтому в первые годы освоения планеты колонисты носили оружие, им предписывалось не удаляться от зоны биозащиты, соблюдать меры предосторожности на рабочих площадках. Однако анторгские звери вели себя на редкость мирно, они не пытались нападать на людей, а напротив, проявляли к ним добродушное любопытство. Последствия этой непуганой пытливости часто оказывались весьма печальными. Не зная, чего ждать от незнакомых инопланетных животных, некоторые наиболее опасливые колонисты при их приближении открывали огонь. А поскольку обычно люди были вооружены станнерами, которые стреляли разрывными парализующими иглами, инциденты эти кончались гибелью животных. Были убиты десятки животных, и в колонии начали раздаваться голоса, требующие отменить приказ о ношении оружия. Но администрация требовала от ученых гарантий, что человеку на Анторге опасаться некого, и заявляла, что, пока животный мир планеты достаточно не изучен, человеческую жизнь необходимо охранять оружием. Шли годы, тема эта была постоянным и уже поднадоевшим предметом обсуждений, а звери продолжали расплачиваться жизнью за свое любопытство. Наконец они поняли, что человек – это опасность, и отступили в глубь леса.

И тут выяснилось, что стрельба по животным была не только мерой самозащиты, но и превратилась в развлечение, своеобразный спорт для многих колонистов. Из убитых зверей, которых не забирала на исследование лаборатория, изготовлялись экзотические трофеи, сувениры, подарки для родных и близких. Когда звери отошли от поселения, некоторые колонисты сами стали потихоньку ходить в лес, не желая отказываться от хоть и запрещенной, но полюбившейся охоты. Администрация пыталась бороться с ними, но делала это вяло, полуформально: за людей волноваться не приходилось, за все это время на охоте не произошло ни одного несчастного случая, а наказывать за браконьерство – как? Не высылать же с Анторга, где каждый человек на вес золота, а замены ждать как минимум год!

Стас, прибыв на Анторг и разобравшись в обстановке, прежде всего потребовал, чтобы выход с оружием за пределы базы обязательно санкционировался директором колонии и главным экологом. Затем он выступил по радио–и телесети с довольно резкой речью, где заявил, что считает браконьерами не только тех немногих, кто посягает на инопланетную фауну, но и то большинство, кто потворствует этому своим безразличием. На Стаса Кирсанова обиделись, при встречах здоровались с ним подчеркнуто сухо и вежливо, как будто спрашивая: «А сами–то вы, уважаемый главный эколог, так ли уж рьяно боретесь, чтобы обвинять других?» Спустя две недели Стас задержал в лесу двух служащих с шахты. Разрешение на выход со станнерами у них было, но в рюкзаке у одного Кирсанов обнаружил отрубленную голову рогатого муравьеда. Властью главного эколога планеты Стас посадил их под арест. Новости быстро разнеслись по колонии, всюду вполголоса велись споры, что Кирсанов будет делать с браконьерами дальше. Стас составил акт о нарушении Устава внеземных колоний, добился, чтобы Ларго подписал акт вместе с ним, и с первым кораблем выслал их на Землю. Кирсанова зауважали, а злостное браконьерство вроде бы прекратилось. Стас, правда, подозревал, что уток некоторые еще нет–нет да постреливают. Но уток на Анторге водились миллионы, и охоту на них Стас считал меньшим из возможных грехов и преступлений против природы.

«Вот и досчитался», – зло подумал Стас. В гибели пушистого зверька с реки он виноват ничуть не меньше Бурлаки.

– Нашел! – приглушенно воскликнул завкосмопортом.

Стас и Грауфф посмотрели на него.

Раскрасневшийся от возбуждения и желания выявить неизвестного, куда более злостного и опасного, чем он. Бурлака, нарушителя завкосмопортом стоял на четвереньках у неглубокого овражка и показывал пальцем на следы. Следов было три, они отчетливо просматривались на влажном моховом коврике, выстлавшем дно оврага. Это были крупные, в форме трилистника, отпечатки, оставленные, по всей видимости, каким–то копытным животным. Следы пересекали овражек и уходили на восток.

Грауфф и Стас внимательно осмотрели плотную землю рядом с трупами животных и нашли едва различимые отпечатки тех же копыт.

– Вы знаете, Стас, – произнес доктор, – я говорил про тупой топор. Так вот, это, наверное, можно было сделать и таким вот трехпалым копытом.

– Да, судя по всему, люди тут ни при чем, – разочарованно согласился Бурлака.

– Дайте вашу камеру, Стас, я сфотографирую следы, – предложил Грауфф.

Стас протянул ему фотоаппарат: раздвижной окуляр, похожий на крохотную подзорную трубу с бугорком спусковой кнопки.

– Кстати, Стас, вы не знаете случаем, кто мог оставить эти следы? – осведомился доктор, деловито переснимая один отпечаток за другим.

– Понятия не имею. Скорее всего, копытный, вроде пятнистого лося, но у того копыта парные… – Лицо Стаса выражало растерянность и смущение, ему всегда бывало неловко, когда он не мог ответить на вопрос о заповеднике. – Нет, невероятно. Никогда еще на Анторге не видели, чтобы звери так бессмысленно уничтожали друг друга. Безумие какое–то…

– Действительно безумие! – поддержал его Бурлака. – Эта трехпалая тварь явно взбесилась. За час убить трех зверей… Мы нашли трех, а сколько не нашли, может быть? Убить – и не съесть. Нет, нормальное животное на это не способно. Это животное–маньяк, убийца. На всех планетах егеря обязаны уничтожать бешеных зверей…

– Я не егерь, я эколог…

– А какая, собственно, разница? Егерь отвечает за лес и животных на своем участке, он должен знать их, следить, чтобы все виды нормально воспроизводились. Разве не то же самое, только в планетарном масштабе и на высоком научном уровне, делает экология? Впрочем, если грязная санитарная работа не для эколога… Что ж, тогда пойдемте домой, а трехпалый пускай еще порезвится, пока…

– Хватит, – резко оборвал его Стас. – Я поступлю так, как считаю нужным.

Стас достал карту, крестиком пометил на ней район, где они находились, затем вытащил из нагрудного кармана комбинезона дырчатую бляху микрофона.

– Алло, база? База, говорит Кирсанов, соедините меня с Джимом Горальски. Нет, он дома. Джим? Это я. Возьми двух ребят и вылетай на вертолете в квадрат Н–17/6, повторяю, Н–17/6. По радиомаякам соберешь и доставишь в лабораторию трупы животных. Что? Нет, убитых. Предположительно взбесившимся копытным. Сам знаю, что никогда. Потому и надо разобраться. Да, пойду. Вот догоню его и разберусь. Погоди секунду… – Стас повернул голову к охотникам: – Вернетесь на базу с вертолетом или?.. – Увидев возмущение на их лицах, он усмехнулся и не стал ждать ответа. – Джим, передай Ларго, что я и его друзья вернемся завтра днем, пусть не волнуется. Да, мы тут оставим наши вещи, прихвати их в вертолет, а то с рюкзаками нам за зверьми гоняться несподручно. Все понял? Ну, тогда привет.

Стас спрятал микрофон, аккуратно застегнул клапан кармана. Теперь, когда решение было принято, он снова почувствовал себя уверенным, сильным; можно было оставить, наконец, самокопание, отбросить угрызения совести и начать погоню, причем сделать это по долгу службы, во имя защиты других анторгских животных.

– У вас есть пулевые заряды? – спросил он.

– Есть крупная картечь. – Грауфф достал из рюкзака коробку с патронами.

– Хорошо. Возьмете с собой только эти патроны, немного продуктов и воду. Остальное оставим здесь. Собирайтесь.

Грауфф сунул в карман пачку галет, взял горсть патронов и, чуть улыбнувшись, показал глазами на Бурлаку, стоящего с непричастным видом. Стас сел на землю, проверил не спеша свой станнер, потом, как бы между прочим, обронил насупившемуся завкосмопортом:

– А вы что, Бурлака, решили ждать вертолет? Нет? Тогда забирайте свое браконьерское оружие, перезаряжайте. – Он кивнул Бурлаке на его ружье.

Бурлака обрадованно схватил двухстволку и потряс ею над головой.

– Ну, держись, трехпалый! – с шутливой яростью закричал он.

– Тихо! – остановил его Стас. – Считается, бешеные животные утрачивают осторожность, но не будем экспериментировать. Чем скорее мы его нагоним, тем быстрее вернемся на базу. Пойдем таким образом. Вы, Глен, держитесь следа. Вы, – Стас обратился к Бурлаке, – будете идти метрах в семидесяти левее и чуть позади. Помните: вы не должны терять Глена из виду. Я пойду справа. Кто увидит что–либо интересное, дает два коротких слабых свистка. Вопросы есть?

– Есть, – сказал Грауфф. – Вы не сказали, что делать, если встретишь трехпалого.

Ничего не ответив, Стас поднялся на ноги, подошел к дереву, подвязал к ветке, как елочную игрушку, шарик радиомаячка. Включил его, потом повернулся к охотникам.

– У анторгских животных, так же как и у земных, сердце расположено ближе к левой лопатке, – медленно и чуть хрипловато произнес он. – Постарайтесь не промахнуться.

Глава 7

Цепко держась взглядом за едва заметную дорожку трехпалых следов, Грауфф неслышно шел, почти бежал по лесу. «Как легко идется без рюкзаков, – подумал он, – легко и приятно. Впрочем, как так «приятно»? – мысленно усмехнулся он. – Разве может быть приятной погоня за взбесившимся зверем? Нет, они должны бежать со скорбными, суровыми лицами, их ведет не спортивный азарт, а гнев праведный». Гнев праведный… Как же жадно человек хватается за мало–мальски удобное оправдание и даже выдумывает его, если надо, лишь бы заглушить в себе чувство стыда. Для них сегодня таким поводом начать бег от собственной совести послужил трехпалый. Да, от совести, потому что сегодня стыдно им всем троим. Кирсанову – что нарушил свой долг, пошел на компромисс, позволил гостям начальника то, что не имел права позволять. В результате убито неизвестное животное, может, и правда очень редкое, а он как эколог не сумеет даже наказать нарушителя. Виктор… Тоже не знает, куда деться от стыда за свою невыдержанность, за то, что оказался в положении нашкодившего ребенка. И, как ребенок, жаждет отличиться, чтобы заслужить прощение, хотя, конечно, понимает, что ему ничего не грозит… А сам он, Глен Грауфф, когда–то знаменитый хирург, а ныне именитый главврач, – разве ему не стыдно? Конечно, стыдно…

Грауфф вдруг потерял след, остановился. Слева, вторя его движениям, замер Бурлака, его лысина желтой ягодой заблестела в кустах. Хрустнула ветка справа. «Ай–ай–ай, вам еще учиться и учиться, юноша», – с укоризной подумал Грауфф. След отыскался неподалеку, и доктор снова уверенно и бесшумно зашагал вперед.

…Да, стыдно. Как получилось, что он, в шестом поколении охотник, всю жизнь считавший врагов природы своими личными врагами, вдруг сам фактически стал браконьером?

Грауфф вспомнил, как, когда ему было лет шесть, отец первый раз взял его с собой в лес. Отец рассказывал что–то о деревьях, муравейниках, грибах, но он его не слышал. Все его внимание, все мысли словно приклеились к большому ружью на плече отца. Но в тот день отец не стрелял, не стрелял он ни в следующий раз, ни через неделю, и Глену уже не хотелось, отправляясь с ним в лес, спрашивать, как обычно: «На–ап, а сегодня мы выстрелим?», потому что он знал, что отец снова ответит: «Посмотрим, малыш, посмотрим». И однажды, когда отца не было дома, он не выдержал, снял со стены, едва не упав от тяжести, ружье. Достал из большой коробки из–под конфет, где у него хранились всякие ценности вроде гаек, цветных стеклышек и желудей, упругий цилиндр снаряженной гильзы. Патрон этот Глен как–то обнаружил у отца под столом, и у него не хватило сил расстаться с находкой. Он знал, что поступает нехорошо, и обещал себе каждый раз, ложась в постель, что утром вернет патрон, однако гасили свет, и Глену виделось, что вот сейчас под окном раздастся шорох и в приоткрытые ставни просунется зубастая, рогатая голова вельтийского ихтиозавра. Но он не станет будить родителей, он схватит в столовой ружье, зарядит его заветным патроном и в самый последний момент уложит злобное чудовище, и тогда родители скажут… Нетерпеливо пыхтя, Глен загнал патрон в ствол, прижал ружье к груди двумя руками и, еле передвигая ноги, поплелся в сад. На большом смородиновом кусту сидел, весело и сыто пощелкивая, пятнистый светло–коричневый дрозд. Воображение мальчика тут же превратило дрозда в ядовитого рукокрылого вампира с Кассиопеи. Глен плюхнулся на землю, долго прицеливался, потом никак не мог дотянуться до спускового крючка. Когда же все–таки грохнул выстрел и ружье отлетело в одну сторону, а Глен в другую, он не заплакал, хотя было ужасно больно, а вскочил на ноги и, потирая плечо, побежал к поверженному врагу. Маленький кровавый комочек взъерошенных перьев, лежащий под кустом, так не походил на зловредного вампира, был таким жутко неживым – мертвым, взаправду мертвым! – что Глен разрыдался. Вернувшись из города, отец нашел в саду ружье и дрозда. «Ты совершил сегодня убийство, сын», – тихо сказал он Глену и ушел к себе в комнату. С тех пор ружье больше не висело в гостиной, а отец не брал сына на охоту, пока тому не исполнилось шестнадцать. С тех пор Глен никогда не стрелял в запальчивости или в азарте и охотился только на то, что разрешалось.

Кем разрешалось? Егерем или сверхгостеприимными хозяевами? Ведь есть же правила, созданные, чтобы охранять природу от человека, и раз нельзя никому, то почему можно ему, с какой стати? Для него делают исключение. Делают, сами на то права не имея. И нечего ссылаться на других, он всегда мог отказаться. И мог, и должен был. Хотя, если б он всю жизнь охотился только по путевке, он и половину бы не наохотил того, что успел, половины бы не увидел из того, что повидал… Смог бы он отказаться от всего этого? Нет, теперь уже нет. Может быть, раньше… Стой, не хитри с самим собой, и двадцать лет назад бывали у тебя подобные мысли, но ты загонял их вглубь, отмахивался от них, как от назойливого комара. Но ведь все же охотился всегда так, как надо охотиться, по совести… И доохотился до того, что эколога этого, Кирсанова, совсем молодого человека, только с университетской скамьи, заставил нарушить служебный долг. Ну, ладно, одно дело – когда тебя принимают опытные «ублажатели»: не ты первый, знаешь, не ты последний. Но тут–то видел же, что мальчишку тошнит от их «особого положения». Видел и все же от охоты не отказался, своя забава дороже. А Виктору, Виктору почему слова не сказал, когда тот выдру притащил? Ведь разозлился на него, а смолчал. Даже заступился. Из проклятого чувства солидарности. Мол, раз друзья, поддерживай, что бы ни случилось. Всегда по одну сторону баррикады. А Кирсанов, что ж, выходит, по другую? Вот тебе и на, доктор, докатился, оказался с экологом по разные стороны…

Грауфф горько пожевал нижнюю губу, крепкие зубы скрипнули по волоскам бороды, густо зачернившей половину лица. Из шестидесяти трех лет своей жизни он не менее тридцати отдал увлечению охотой, и не раз ему приходилось чувствовать укоры совести. Он научился не обращать на них внимания, считая, что не заслужил упреков: в охоте его привлекали прежде всего не погоня за трофеями, не стремление добыть экзотического зверя на удивление друзьям и знакомым, а романтика, приключения, возможность испытать себя, слиться с природой планеты – неважно, своей или чужой. Грауфф никогда не огорчался, если охота оказывалась нерезультативной. Может быть, именно поэтому он редко возвращался пустым и с готовностью делился добычей с менее удачливыми товарищами. Грауфф знал и понимал лес, обладал хорошо развитой интуицией, чувствовал себя на любой охоте свободно и уверенно и считал, что он с природой в приятельских отношениях и может говорить с ней на «ты», и потому «по–приятельски» позволял себе то, что другим было непозволительно. Только сегодня, впервые за многие годы, он подумал, что никто, ни один человек, не имеет права разговаривать с природой иначе, как на «вы», и ощутил такое незнакомое и потому, наверное, такое неприятное чувство стыда. Грауфф понял, что ему почему–то не хочется больше преследовать трехпалого…

Они прошли по следу еще с полчаса, натолкнулись на неостывший труп рогатого муравьеда с перебитым позвоночником, двинулись дальше, снова растянувшись цепью.

Сухая, чуть присыпанная листьями почва редколесья сменялась влажными моховыми болотцами, тропа, оставленная зверем, то взбиралась на невысокие, покрытые хвойным стлаником сопки, то спускалась в проточенные неутомимыми ручьями овраги. Разглядывая отпечатки в форме трилистника на очередном островке сырого мха, Грауфф вдруг заметил, что травинки, примятые по границе следа, еще не распрямились. Он потрогал дно следа: мох был плотно прижат к грунту. Если бы зверь прошел хотя бы час назад, пружинистый мох успел бы немного приподняться. Грауфф негромко два раза свистнул.

– Что? – возбужденно блестя глазами, спросил прерывистым шепотом подбежавший Бурлака.

Грауфф подождал эколога и указал на след:

– Думаю, зверь был здесь не более пятнадцати минут назад. Скорее, даже менее.

Стас внимательно оглядел отпечаток и согласно кивнул.

– Он устал. Шаг стал короче, края следов – отчетливей, не так смазаны, как при беге, – добавил Грауфф. – Похоже, трехпалый собрался отдохнуть.

– Так чего же мы ждем! Еще бросок – и он наш. – Бурлака был весь охвачен азартом погони, в нем уже не чувствовалось грузности немолодого, полного человека, напротив, он двигался легко, бесшумно, по–кошачьи упруго, словно готовясь к последнему решающему прыжку на загнанную добычу. – Ну, вперед?

– Не будем спешить, – возразил Стас. – Я знаю эти места. Впереди небольшой молодой лес, даже не лес, а рощица. За рощей – река. Скорее всего, зверь там и никуда оттуда не денется.

– Это почему же? – язвительно осведомился Бурлака. – Не вы ли говорили, уважаемый эколог, что не представляете себе, что это за зверь. Я бы не рискнул судить о повадках животного, которого в глаза не видывал.

– Виктор, прекрати! – резко оборвал его Грауфф. – Сядь и не суетись, ты сегодня уже раз отличился, хватит!

Ошеломленный оппозицией друга, Бурлака сел на землю и развел руками:

– Ну, знаете…

– Ты что, первый раз на охоте? – сердито продолжал доктор. – Уже вон лысый совсем, а все как ребенок. Зверь устал, это бесспорно. А раз так, ему нужно есть и пить. Мясо он, мы видели, не ест, значит, пища для него будет в молодняке. Там же безопасней идти на водопой. И лежку устроить тоже.

– Поэтому, – заключил Стас, – не будем торопиться. Сначала передохнем, подкрепимся… – Он достал из кармана плоский пакет, надорвал упаковку. – Угощайтесь. Пока сухим пайком. Но ужинать точно будем на базе. Через полчаса трехпалый будет наш.

Некоторое время они молча хрустели галетами, потом Грауфф неожиданно спросил:

– Скажите, Стас, а вы уверены, что мы должны убить трехпалого?

Стас отозвался поспешно, даже слишком поспешно, как будто давно уже обдумывал ответ.

– Конечно, Грауфф. Этот зверь – убийца. В дикой природе постоянно совершаются убийства, мы понимаем это разумом, и все же наши симпатии всегда на стороне жертвы, а не хищника. Мы бы предпочли, чтобы животные не убивали друг друга, но мы миримся с этим, потому что таковы правила их существования, их инстинкты. Мы миримся с этим, потому что в них есть хоть и печальный, но смысл. Но мы не можем прощать бессмысленные убийства…

– Да что ты хочешь сказать, Глен? – возмутился Бурлака. – А если этот трехпалый бешеный? А если он по заповеднику эпидемию разносит?

– «Если, если»… – покачал головой Грауфф. – А если нет?

– То есть что значит нет? – даже поперхнулся от негодования Бурлака. – По–твоему, он что, с голоду носится по лесу и всем встречным черепа дробит? А может, неизвестное разумное существо на трехпалых копытах совершает свои эстетические отправления?

– Поймите меня, Грауфф, – сказал Стас. – Я, как эколог, не имею права бесстрастно наблюдать, когда кто–то истребляет все живое на своем пути. Я прислан сюда не наблюдателем, моя обязанность – охранять окружающую среду, защищать природу Анторга.

– От кого, Стас? От человека? Или же и от тех, о ком вы ни малейшего понятия не имеете?

– От всего, что ей чуждо. Везде во Вселенной бессмысленное разрушение чуждо живой природе.

– Волков на Земле тоже одно время считали разрушителями. И убивали, и разводили, и снова убивали, и снова разводили…

– Не передергивайте, Грауфф. В то время на Земле совершалось много ошибок. Волк убивает, чтобы съесть.

– А для чего убивает трехпалый, вам не понятно, и потому вы объявляете его чуждым элементом и приговариваете к смерти. Кто дал вам право судить непонятное?

– Человек достаточно разумен, чтобы представлять себе, что явно на пользу животному миру, а что ему явно во вред. Тем более на такой планете, как Анторг, где можно проводить определенные аналогии с Землей…

– Но вы же сами утверждали, что аналогии чисто внешние.

– И все же сходство есть. Достаточное, по крайней мере, для того, чтобы вмешаться, когда животным грозит гибель, и спасти их.

– Простите, Стас, но если бы какой–нибудь эколог из другой галактики, но с вашей логикой оказался на Земле эдак миллионов семьдесят лет назад, он, пожалуй, спас бы от вымирания динозавров. И неизвестно, где бы были тогда мы с вами.

– Динозавры вымерли из–за природных катаклизмов, – втянувшись в спор, горячо возразил Стас. – Но тут–то, тут – разве вы не видите? – происходит бессмысленное истребление!

– Да перестаньте говорить о смысле! – взорвался доктор. – Вы сами сказали, что у животных свои правила существования, так поймите их сначала, эти правила, а потом уж рискуйте вмешиваться.

– Если к тому времени останется, во что вмешиваться, – не удержавшись, вставил Бурлака. – Не новая позиция, Глен: смотреть, как творится зло, и не противодействовать.

– Но почему же зло?.. – Грауфф сделал паузу, поднял с земли сухую веточку, нацарапал ею что–то около ног. Успокоившись, он уже снова ровным голосом продолжал: – Ну, хорошо. Стас, вам приходилось бывать на Японском море?

– Проездом, недолго.

– Тогда вам не довелось там порыбачить. Там очень интересная рыбалка на спиннинг, ловят так называемую красную рыбу, лососевых: кету, симу, горбушу. Знаете, как их ищут в заливах рыболовы? По дохлым рыбкам на поверхности. Перед тем как подниматься в верховья рек на икромет, красная рыба стоит в устьях и бухтах, там, где пресная вода смешивается с соленой. Довольно долго стоит. И давит – да, не ест, а только давит – челюстями и выплевывает всю проплывающую мимо мелюзгу. Зачем? Из страха? Но до нереста еще далеко, и икра выметывается не здесь, а в реках; а самим им рыбья мелочь не опасна – ну что можно сделать четырех–пятикилограммовой горбуше? Непонятно, на наш взгляд. Бессмысленно. Но никому в голову не приходит горбушу за это наказывать. Правда, рыболовы подбрасывают ей блесну, и она ее добросовестно хватает, но то спорт, а не казнь…

Воцарилось молчание. Сидя на земле, Стас принялся затягивать шнуровку на ботинках. Грауфф высмотрел на стволе своего автомата микроскопическое пятнышко и начал озабоченно оттирать его рукавом.

– Представляете, Стас, и с этим человеком я уже тридцать лет хожу на охоту, – пытаясь разрядить атмосферу, шутливо пожаловался завкосмопортом. – Иногда трудно поверить, что он потомственный охотник…

– Да, я охотник, – отозвался Грауфф. Голос его опять зазвучал резко. – И врач, если ты помнишь. А потому уважаю и жизнь, и смерть. По той же причине под смертным приговором, который вы вынесли трехпалому, не подписываюсь. Не волнуйся, Виктор, – предупредил он уже готовый сорваться с губ Бурлаки вопрос, – я пойду с вами. И если увижу его первым, убью его…

– Тихо! – Стас предупреждающе поднял руку с раскрытой ладонью и прислушался.

Впереди, метрах в ста от них, чуть слышно хрустнула ветка. Через несколько секунд треск повторился, на этот раз чуть левее и ближе. Очевидно, через кусты пробиралось какое–то некрупное животное. Стас уже собирался сказать охотникам, что это не тот, кого они ищут, как вдруг животное побежало быстрее: похрустывание ветвей слилось в непрерывный треск.

– За ним кто–то гонится, – шепнул Бурлака.

Теперь в треске кустарника, помимо легкой, скользящей поступи небольшого зверька, отчетливо различались и чьи–то тяжелые быстрые шаги, словно конь рысью скакал через лес.

– Трехпалый! – выдохнул Бурлака и бросился наперерез бегущим животным, не дожидаясь команды эколога.

И Стас и Грауфф вскочили на ноги, словно подброшенные внезапной волной охотничьего азарта, которая нахлынула и тут же смыла все сомнения.

– Оставайтесь здесь, Глен, – отрывисто бросил Стас, – перекроете ему центр. Я зайду справа…

Стас побежал в сторону невысоких, в половину человеческого роста, кустов, подстеленных желто–оранжевыми папоротниками. Прежде чем нырнуть в растительность, он обернулся и озорно подмигнул Грауффу: «Ну что, доктор, дискуссия окончена?»

Грауфф с удовольствием посмотрел на молодого эколога, подтянутого, широкоплечего, сейчас, со станнером в руке, напоминающего героя космических киноодиссей, задержал взгляд на его слегка вытянутом, худощавом, смуглом лице, которое даже давно отращиваемые светлые усики не делали старше. Стас улыбался, и Грауфф неожиданно для себя тоже широко ухмыльнулся в ответ своей бородатой физиономией и грозным жестом поднял к плечу сжатый кулак.